Южане называли эту войну «войной между штатами», северяне – «войной против мятежников». Даже здесь, в названиях, обе стороны расходились. Однако это расхождение выглядело сущей ерундой по сравнению с той пропастью, которая всякий раз разверзалась меж американцами, коль скоро разговор заходил о свободе и статусе нации. Это позволило Натаниэлю Готорну сделать следующий печальный вывод: «Мы никогда не являлись единым народом, и на самом деле у нас не было государства со времен создания конституции». Гражданская война стала героической и трагической историей нового открытия Америки, только теперь предметом исследования являлась не земля, а принципы населявших ее людей. Война наглядно продемонстрировала американцам важность единства и позволила пересмотреть саму идею свободы, но за эти полезные уроки пришлось заплатить невероятно высокую цену.
Противостояние, растянувшееся на долгие четыре года, миллионы загубленных жизней, опустошение огромного, некогда плодородного края – таков печальный итог войны, приведшей к гибели не только Конфедерации, но и института рабства как такового. Война оставила множество нерешенных вопросов. В частности, оставалось неясно, как вновь объединить республику. И что делать бывшим рабам с вновь обретенной свободой? Как выяснилось, процесс послевоенной реконструкции нации породил не меньше противоречий и конфликтов, чем события, приведшие к войне. Этот период принес ожесточенные споры тех, кто предположительно победил; обновленную силу тем, кто, по-видимому, проиграл; и проблеск надежды тем, кто обрел свободу.
Непосредственной причиной, толкнувшей администрацию Линкольна к войне, стала настоятельная необходимость сохранить и защитить Союз. Разбойное нападение на федеральную собственность в форте Самтер означало мятеж против законного правительства Соединенных Штатов. Линкольн проявлял умеренность в вопросе о рабовладении: он твердо заявил, что не допустит распространения рабства на западе, но в то же время не собирался мешать «особому институту» Юга. Линкольн придерживался умеренных – в лучшем случае – взглядов по расовому вопросу: он полагал, что черные обладают элементарными правами, которые нуждаются в защите, но одновременно разделял распространенный взгляд на негров как на низшую расу. Однако там, где возникала угроза Союзу, Линкольн становился непреклонен. Конституционные принципы, соблюдение законности и само будущее величие Америки – все это, по мнению Линкольна, было возможно лишь в условиях вечного и нерушимого Союза. В вопросах рабства и расы он вполне допускал и даже приветствовал компромиссы. Однако идея Союза была для него святой, и все компромиссы отвергались президентом с ходу. Подавление восстания против Союза стало непосредственным поводом к гражданской войне.
Само по себе рабовладение не привело бы страну в состояние войны. «Особый институт» южан являлся неотъемлемой частью республики с самого момента ее возникновения. Но вот перспектива распространения рабства за пределы Старого Юга, безобразная картина – белые хозяева, которые тащат своих рабов на девственно чистые земли запада, а также возможность ущемления прав белых свободных работников, – тут возникали серьезные политические проблемы. Южане настаивали на праве перевозить своих рабов (в качестве движимого имущества) на новые территории, совсем недавно вошедшие в Союз. Но республиканцы столь же непреклонно полагали, что расширение системы рабского труда недопустимо. Один за другим они отклоняли предлагаемые по этому поводу компромиссы; годы миновали, а политики не могли прийти к соглашению в данном вопросе. Именно стремление к экспансии рабства привело к развалу Союза.
Как ни странно, но народ, сумевший создать вполне разумную и просвещенную политическую систему, так и не сумел выработать единого понимания целей и смысла собственного правительства. Американцам никогда не удавалось прийти к консенсусу в вопросе о политической природе союза. Они сражались за свою независимость; они создали письменный текст конституции с целью прояснить назначение власти и защитить свободу; они стремительно развивались и расширялись под знаменем конституции и выработали национальное самосознание. Однако при всем при том они так и не смогли договориться, является ли их республика единым, унитарным обществом с централизованным управлением или же это политическое объединение отдельных суверенных образований.
Как указывает историк Дэвид М. Поттер, «возможно, Соединенные Штаты – единственное государство в истории, которое на протяжении семидесяти лет в политическом и культурном смысле функционировало как единая нация, последовательно укрепляя свою государственность, и в то же время не могло определенно ответить на простой вопрос: а является ли оно на самом деле государством?» Даже в политической грамматике американцы расходились во мнениях: они так и не смогли решить, в каком числе следует употреблять само название «Соединенные Штаты Америки» – в единственном или во множественном? «Таким образом, – подытоживает Поттер, – фразу "E pluribus unum"[14] следует трактовать не только как девиз, но и как величайшую загадку». И лишь гражданская война помогла разрешить эту загадку. Свыше 600 тыс. человек отдали свои жизни, чтобы остановить бесконечные споры по поводу статуса государства. Демократии понадобилось пройти через такое испытание, как массовые убийства, дабы понять, что она собой представляет.
Итак, разобщенность и недоверие, царившие между Севером и Югом, вылились в полновесную гражданскую войну. В идеологическом, культурном и социальном плане силы соперников были практически равны. Но вот в материальном обеспечении наблюдался явный перекос: богатому, урбанизированному Союзу с его необъятными просторами и людскими ресурсами противостояла более мелкая и более слабая в экономическом отношении сельскохозяйственная Конфедерация. Сегодня, задним числом остается лишь удивляться, как южане вообще рискнули выступить против такого могущественного противника.
Безусловно, северные штаты располагали куда более богатыми ресурсами, чем южане. По численности населения Север в два с половиной раза превосходил Конфедерацию. На северных заводах и фабриках производилось 92 % всех промышленных товаров. Две трети железнодорожных путей пролегало на Севере, по объемам банковских депозитов Союз вчетверо опережал Конфедерацию, кроме того, ему принадлежала большая часть судоходных и торговых фирм. Неужели южане не осознавали территориального и экономического превосходства противника? Не могли они не понимать, что их шансы ничтожно малы. Их безрассудное выступление с самого начала было обречено на провал, и они наверняка это знали.
Однако, как выясняется, сторонники Конфедерации совсем иначе оценивали ситуацию: они нисколько не сомневались в успехе своего начинания. Их оптимизм опирался на представление о предполагаемой длительности противостояния. Конечно, Север обладал серьезной экономической мощью, но ему требовалось значительное время на мобилизацию ресурсов и эффективное, упорядоченное их использование в военных целях. Если бы война не затянулась, то Конфедерация вполне могла добиться успеха еще до того, как Север успеет сконцентрировать свою потенциальную силу. И Юг непременно одержит победу, утверждали лидеры Конфедерации, поскольку у них имеются определенные преимущества перед Севером, актуальные как раз в условиях быстрой войны.
Прежде всего, южане имели изначальный военный перевес благодаря квалифицированному и опытному офицерскому составу, вполне соответствующему предстоящей миссии. Так уж сложилось, что наиболее талантливые военачальники связали свою судьбу именно с Конфедерацией. Да и вообще все офицеры-конфедераты имели лучшую боевую подготовку, нежели их коллеги-северяне. Немаловажным соображением являлось также и то, что перед армией Конфедерации стояла более простая и ограниченная задача, чем перед их противником. В то время как «победа» Союза предполагала вторжение на территорию мятежного Юга и его покорение, конфедератам для «победы» достаточно было только оборонять свою землю от захватчиков. Завести военные действия в тупик означало бы полный триумф южан.
С географической точки зрения преимущества также были на стороне Конфедерации. Ее территория покрывала свыше полумиллиона квадратных миль – огромная площадь, которую северянам предстояло завоевать и удержать. Естественный барьер в виде Аппалачских гор, сложный лесистый рельеф и слабое железнодорожное обеспечение Юга – все это должно было создать дополнительные препятствия на пути продвижения армии Союза.
Далее, дипломатические соображения тоже работали, с точки зрения конфедератов, в их пользу. Монополия в производстве хлопка должна была подтолкнуть индустриальные европейские державы к союзу с Конфедерацией. Кроме того, лидеры южан верили, что их стремление к стабильности и порядку в рамках строгой иерархической системы полностью соответствует политическим и социальным устремлениям европейских режимов. Не говоря уж о том, что участие в войне на стороне Конфедерации предоставило бы Франции и Британии дополнительную возможность ослабить позиции их потенциального соперника – правительства Союза. В подобных условиях Федеративные штаты Америки (а именно так звучало официальное название Конфедерации) вполне могли рассчитывать не только на дипломатическое признание со стороны Европы, но и на полновесную материальную поддержку.
И наконец Юг имел неоспоримое превосходство над своими противниками в руководстве исполнительной власти. За плечами Джефферсона Дэвиса, президента Конфедерации, была образцово-показательная военная и дипломатическая карьера. Ветеран Войны за независимость, член палаты представителей, сенатор и министр обороны – этот блестящий послужной список, несомненно, должен был снискать Дэвису признание и уважение как в родной державе, так и за границей. Его соперник – президент Соединенных Штатов Авраам Линкольн – даже в глазах соратников по партии выглядел некомпетентным новичком, способным внести разлад в ряды северян и поставить под угрозу всю военную кампанию. Чем мог похвастаться президент Линкольн? Увы, всего лишь куцым военным опытом на фоне множества политических неудач. Неспроста ведь в самый разгар гражданской войны, когда в 1862 году проводились выборы в Конгресс, избиратели выразили свое неодобрение политике Линкольна. Кто-то из республиканцев даже пожаловался, что президент порой выглядит «более безумным, чем постояльцы сумасшедшего дома»! Сторонники Конфедерации пребывали в уверенности, что более разумный, уверенный и опытный кормчий без потерь проведет их государственный корабль через бурные воды гражданской войны.
Что касается Соединенных Штатов, то их материальные ресурсы намного превосходили таковые у южан. Беда в том, что мгновенно ввести их в действие не представлялось возможным. В противоположность Союзу, Конфедерация обладала преимуществами, которые срабатывали практически мгновенно. Большинство историков сходится на том, что если бы война продлилась всего несколько месяцев, то победа почти наверняка досталась бы южанам. На деле, однако, все вышло иначе: некоторые из наиболее очевидных недостатков Союза – в силу сложившихся обстоятельств – так и «не сыграли», остальные же северяне по ходу дела преодолели и исправили.
Если говорить о чисто военном аспекте, то здесь Линкольна поджидали серьезные проблемы. Прежде всего, ему необходимо было найти достойного генерала, который согласился бы нести знамя этой кровавой и жестокой войны. С другой стороны, северяне имели безусловное преимущество в человеческих ресурсах: из трех миллионов солдат, принявших участие в гражданской войне, почти три четверти сражались на стороне Союза. Это означало существенное превосходство северян в пехоте, от которой, как известно, в те времена зависел исход войны. Развитая промышленность Севера бесперебойно поставляла армии Линкольна артиллерийское вооружение, что тоже служило немалым преимуществом. К тому же, благодаря своей многолетней судоходной практике, северяне могли выставить против врагов превосходный военно-морской флот. Что могли противопоставить всему этому южане? Единственной их сильной стороной была опытная кавалерия, но в XIX веке военное значение данного рода войск неуклонно снижалось.
С географической точки зрения ситуация тоже складывалась вполне удачно для северян. К их услугам были созданные самой природой преимущества в виде целой системы рек, обеспечивавших идеальный путь для вторжения на Юг. Реки Теннесси и Камберленд открывали доступ на территорию штатов Кентукки, Теннесси, северной части Миссисипи, Алабамы и на запад Виргинии. А контроль над Миссисипи позволял отсечь западные регионы Конфедерации от восточных. В результате весь Юг превращался в огромное поле боя. Именно землям Конфедерации, а не Союза предстояло страдать от разорения и запустения – неизбежных спутников военного времени. И по мере того как шли годы, урон, нанесенный южным плантациям, фермам и деревням, только усиливался и в конце концов достиг неимоверных размеров.
В дипломатии Союзу удалось счастливо избегнуть тех проблем, которые пророчили ему южане. Соединенные Штаты установили надежные связи с Европой. Администрации Линкольна удалось занять главенствующие позиции в государственном департаменте и заручиться «пониманием» послов Великобритании и Франции. Еще важнее были решения, которые приняли для себя европейцы. На самом деле война, разразившаяся между двумя регионами далекой Америки, мало затрагивала интересы Франции и Британии. Поэтому они с легким сердцем объявили о своем нейтралитете. Конфедерация получила некоторую незначительную помощь благодаря статусу «воюющей стороны». Союз, в свою очередь, завяз в бесконечном споре с Британией по поводу морского права и законов нейтралитета. Это не помешало ему, однако, организовать морскую блокаду Юга и исключить европейскую интервенцию в Соединенные Штаты, на которую так рассчитывало руководство Конфедерации.
С политической точки зрения лидеры северян проявили гораздо больше сноровки в искусстве трансформации внутренних конфликтов в военное русло, чем их южные коллеги. Следует отметить, что Линкольн, в отличие от Дэвиса, имел целый штат помощников в лице талантливых и испытанных членов кабинета. Вместо того чтобы осаждать не в меру горячих советников, Линкольн – в своей характерной скромной, несколько отчужденной, но настойчивой манере – сумел с пользой для дела использовать их амбиции. Учитывая тот факт, что оппозиционная партия имела достаточный вес в северных штатах, республиканцы, заинтересованные в сохранении единого фронта, хоть и неохотно, оказывали поддержку президенту. В противоположность южным демократам, относившимся с демонстративным недоверием к федеральному правительству, северные республиканцы понимали важность сильной централизованной власти в военное время и всячески старались ей помогать. Данный фактор сыграл не последнюю роль в победе над децентрализованным, погрязшим в местнических интересах Югом.
В ходе неожиданно затянувшейся войны превосходящие активы Союза – и природные, и промышленные, и человеческие – приобретали все большее значение. Север получил возможность оказывать непрерывное массированное давление на своего противника, и в конце концов эта огромная и безжалостная силища переломила отчаянную решимость Конфедерации.
С самого начала боевых действий обе воюющие стороны избрали различные стратегии. Традиционная военная наука гласила, что любой вооруженный конфликт должен носить ограниченный характер; что наступательная операция определяет исход сражения; что конечная победа обеспечивается правильно выбранной стратегией, а не рвением и жестокостью, проявленными на поле боя. В Америке особо уважаемым классиком военной науки считался Генрих (Анри) Жомини. В своих работах он доказывал, что первейшая задача армии – вторгнуться на вражескую территорию и захватить чужую столицу. Для достижения этой цели следует направить удар хорошо обученных частей на слабые точки противника. Предполагалось, что армии ведут сражение на четко очерченной территории, исполняя продуманные маневры.
В июле 1861 года командованию обеих армий – как южан, так и северян – представился случай проверить теоретические выкладки на практике. Случилось это в битве при Манассасе, штат Виргиния, на берегу ручья Булл-Ран (надо отметить, что южане обычно именовали сражения по названиям близлежащих городов, в то время как северяне использовали с той же целью детали природного рельефа). Генерал Ирвин Макдауэлл выставил со стороны Союза 35-тысячную армию против 22-тысячной армии южан под командованием генерала П. Борегара. Не вызывало никаких сомнений, что превосходящие силы северян разобьют противника и завершат войну в одной-единственной схватке. Вначале Макдауэлл захватил инициативу, однако его победоносное наступление захлебнулось, когда у южан появилось подкрепление и нанесло внезапный удар по правому флангу северян. Войска Союза беспорядочно отступили к Вашингтону. Измотанные схваткой южане не стали их преследовать. В результате сражение, в котором оказалось почти 900 погибших и 2600 раненых, не принесло победы ни одной из сторон. Возле Булл-Ран американцы впервые ощутили горький вкус реальной войны: оказывается, она сопряжена с тяжелыми потерями; к тому же битвы часто оканчиваются с неопределенным результатом, и армии вынуждены драться дальше. Короче, как выяснилось, блестящая военная теория имела серьезные изъяны.
С течением времени разуверившиеся в старых рецептах командиры были вынуждены изобретать новые подходы к решению боевых задач. Это только в учебниках армия состоит из высококлассных профессионалов. На практике же приходилось иметь дело с обычными ополченцами – вчерашними горожанами и фермерами, на скорую руку (а подчас и против их желания) призванными в строй и кое-как экипированными. Эта разношерстная необученная толпа требовала значительной муштры. Людей следовало учить не только правилам поведения на поле боя, но и рутинной солдатской работе: как совершать марш-бросок, как отступать, как обращаться с оружием. Последний пункт, кстати, заслуживает особого упоминания. В середине XIX столетия на смену штыкам и гладкоствольным мушкетам пришли новые нарезные винтовки «спрингфилд», «энфилд» и пули «мини», которые обеспечивали более высокую точность и скорость перезарядки, не говоря уже о диапазоне действия. Подобное оружие обладало большей убойной силой, поражая вдвое больше целей в течение одной минуты на расстоянии в 34 раза большем, чем в прежние времена. Такая модернизация имела принципиальное значение: теперь хорошо вооруженные и грамотно расположенные защитники оказывались в более выгодном положении, чем нападающая сторона. Старая солдатская схема – знай себе маршируй, поражай противника и захватывай его столицу – не только значительно усложнилась, но и была сопряжена с серьезным риском. Бездумно следовать ей означало завлечь десятки тысяч людей в смертельно опасную западню. Утверждение о том, что сражение разворачивается на четко ограниченном поле боя, тоже оказалось несостоятельным. Войска смешивались между собой и растекались по окрестной территории, разрушая все на своем пути, сея смерть не только среди солдат, но и среди мирных жителей.
Реальность опровергла все традиционные ожидания американцев и представила им новую картину войны. Практические сражения доказали, что война вовсе не обязательно должна протекать в ограниченное время и на ограниченном пространстве. Как раз чаще всего военным приходилось участвовать в конфликтах не скоротечных, а растянувшихся на месяцы, а то и на годы. В подобных условиях преимущество оказывалось на стороне того, кто дольше продержится. Поэтому командирам приходилось учитывать не только боевую силу противника, но и такие факторы, как выносливость и стремление к сопротивлению. Тем, кто занимал чужую территорию, важно было как можно скорее деморализовать противника и разрушить источники его обеспечения.
Еще в самом начале гражданской войны один из северных лидеров, генерал Уинфилд Скотт, выдвинул собственную стратегическую схему. Подобно многим, он прекрасно осознавал две основные задачи, стоявшие перед армией Союза: обезопасить свою столицу – город Вашингтон, округ Колумбия, и по возможности захватить вражескую столицу – находившийся в ста милях Ричмонд. Но, в отличие от остальных, Скотт предложил принципиально новые пути для достижения целей. Во-первых, он призвал установить морскую блокаду Юга – с тем, чтобы пресечь материальную помощь со стороны иностранных государств. А во-вторых, разработал план вторжения на территорию Конфедерации с использованием системы ее западных рек. Идея состояла в том, чтобы медленно продвигаться по вражеской территории, постепенно отсекая один южный регион от другого. Военные подняли на смех план Скотта по окружению Юга, присвоив ему остроумное название – «стратегия Анаконды». Линкольн, который, как и многие, лелеял планы стремительного завершения войны, поначалу тоже отнесся с недоверием к разработкам Скотта. Однако после схватки у Булл-Ран президент вынужден был признать пользу неспешной, постепенной стратегии: требовалось последовательно захватывать источники обеспечения противника, истощая его силы и неотвратимо подводя к поражению.
Со временем Союз остановился на «многоцелевой» стратегии. Во-первых, федеральные войска по-прежнему бдительно охраняли собственную столицу, одновременно не выпуская из виду столицу противника. Во-вторых, северяне стремились закрепиться в пограничных штатах Мэриленд, Кентукки и Миссури. В-третьих, продвигаясь по рекам Теннесси, Камберленд и Миссисипи, они пытались рассечь надвое территорию Конфедерации и захватить контроль над западной ее половиной. В-четвертых, ближе к концу войны Линкольн отдал приказ о дальнейшем внедрении войск на вражескую территорию: захватывая по пути источники обеспечения южан, он намеревался вымотать противника и склонить его к капитуляции. И, наконец, провоцируя скоротечные схватки на востоке, на западе и по ту сторону Миссисипи, Линкольн рассчитывал постепенно уничтожить армию конфедератов.
Поскольку перед Севером стояла непреложная задача – покорить отколовшийся южный регион и восстановить целостность Союза, – он вынужден был придерживаться наступательной тактики. Другого пути у северян не было. В свою очередь, для южных штатов важнее всего была независимость. Поставив перед собой цель отразить вторжение врага и при этом уцелеть, южане неминуемо должны были следовать оборонительной стратегии. Если бы им удалось держать северян на расстоянии, рано или поздно их решимость испарилась бы, средства для ведения войны исчерпались, и глядишь – удалось бы склонить Союз к мирным переговорам.
Однако, к несчастью для южан, идея решительного наступления овладела умами военачальников-конфедератов. На первый взгляд она выглядела не такой уж бредовой. С военной точки зрения нападение на северные объекты было оправдано хотя бы тем, что отвлекало внимание Союза от военных действий в тех зонах, где силы мятежников истощались и войскам настоятельно требовалась хотя бы короткая передышка. Кроме того, продвигаясь на север, армия конфедератов получала возможность поправить свое материальное положение (которое на тот момент приближалось к критическому) за счет богатых припасов северян. При удачном стечении обстоятельств южанам удалось бы поколебать боевой дух противника и приободрить собственных солдат, деморализованных долгим отступлением. И конечно, с точки зрения конфедератов, было бы только справедливо, если бы война своим обжигающим дыханием прошлась по северным землям, чтобы проклятые янки тоже узнали, почем фунт лиха. Возможно, это заставит их покинуть поле боя и сесть за стол переговоров. Сокрушительный удар по Союзу мог принести Конфедерации и дипломатические дивиденды в виде признания, уважения и поддержки со стороны ведущих европейских держав. Наконец в политическом плане лидеры южан рассчитывали поднять дух своих сторонников, ведь известно, что бесконечная оборонительная тактика отнюдь не способствует энтузиазму в войсках. Южане вынесли достаточно боли и унижений в этой войне, настало время ударить – да побольнее.
Что сказать? Возможно, определенная логика в этих доводах присутствовала, однако. Практические результаты оказались катастрофическими для Юга. Все наступательные операции, которые попытались провести военачальники Конфедерации, потерпели неудачу и обернулись огромными человеческими жертвами.
Борьба между Ричмондом и Вашингтоном, вылившаяся в четырехлетнюю гражданскую войну, досконально изучена и хорошо знакома всем американцам. Крупные силы противников были сконцентрированы в районе Чесапикского залива, обе столицы подверглись серьезному укреплению, войска вели масштабные сражения, и война неотвратимо двигалась к своей кровавой, драматической кульминации. Несмотря на такой размах и пристальное внимание общественности, большинство битв в этом регионе носило незавершенный характер. Нередко случалось, что выигравшая сражение армия оказывалась чересчур ослабленной и дезорганизованной, чтобы преследовать отступавшего противника. Подчас победители несли более тяжелые потери, чем проигравшие. Сегодня, зная течение войны и ее исход, мы можем с уверенностью утверждать, что некоторые из наиболее значительных событий происходили не на Чесапикском побережье, а совсем в другом месте – например, к западу от Аппалачей или же на реках и в прибрежных районах Южных штатов.
После первого сражения при Булл-Ран несколько месяцев на восточном театре боевых действий царило неопределенное, патовое положение. Однако на западе войска Соединенных Штатов сумели добиться пусть скромных, но все же успехов. Прежде всего, северянам удалось пресечь попытку сепаратистского мятежа в Миссури и сохранить этот штат в составе Союза. А в конце лета 1861 года Джордж Б. Маклеллан ввел свои войска на территорию западной Виргинии и оказал военную поддержку местным унионистам. Совместными усилиями им удалось отвоевать эту часть штата для Союза.
Еще одним важным достижением была морская блокада Юга, которая потребовала от Союза значительного напряжения сил. Северянам предстояло патрулировать 3,5 тыс. миль береговой линии, на которых располагалось почти 200 портов южан. Если учесть, что в распоряжении Союза было всего 40 судов, то становится понятно, насколько непростая – можно даже сказать, безнадежная – задача стояла перед морским флотом Соединенных Штатов. Вначале северянам удавалось задерживать лишь каждый десятый корабль, прорывавшийся на помощь Югу. Но постепенно, по мере того, как северяне расширяли свой флот, дело пошло на лад. К 1865 году лишь половине иностранных судов удавалось достичь берегов южных штатов. Параллельно с этим войска Союза захватывали контроль над ключевыми участками побережья. В ноябре 1861 года северянам удалось занять Порт-Ройал и ряд островов, расположенных у берегов Южной Каролины. А в следующем году к ним прибавились стратегически важные устья рек на побережье Северной Каролины.
В течение второго года войны Союз продолжал наращивать свои завоевания за Миссисипи и на западе Конфедеративных штатов. В конце марта состоялась битва у перевала Глориетта, в которой добровольцам Колорадо удалось остановить продвижение южан в Нью-Мексико. Калифорнийские отряды помогли отстоять территорию штатов Юта и Аризона, а победа северян при Пи-Ридж, штат Арканзас, обеспечила им контроль над Миссури. Теперь в руках Союза находилась значительная часть земель к западу от Миссисипи.
На востоке генерал Улисс С. Грант использовал реки Теннесси и Камберленд для вторжения на территорию Конфедерации. В феврале его войска захватили два важных объекта – форты Генри и Донелсон, а затем двинулись дальше на юг через западную часть Теннесси и остановились на отдых возле старинной немецкой церкви Шайло. Грант настолько был уверен в бессилии конфедератов, что даже не позаботился об элементарных мерах безопасности. Каково же было его удивление, когда 6 апреля 1862 года войска южан под командованием генералов Альберта Сидни Джонстона и П. Борегара неожиданно появились возле Шайло и атаковали позиции противника. Захваченный врасплох, Грант вынужден был отступить с остатками своей армии. Однако уже на следующий день, дождавшись подкрепления и перегруппировав силы, Грант нанес сокрушительный ответный удар конфедератам. По свидетельствам историков, северяне потеряли в этом сражении 13 тыс. человек, потери южан составили 10 тыс. Вскоре после того в руки Союза перешла крайне важная для Конфедерации узловая железнодорожная станция в городе Коринф, штат Миссисипи. А в конце года состоялась битва при Мерфрисборо, где войска северян пресекли попытку Брэкстона Брэгга продвинуться со своими войсками через территорию Теннесси и Кентукки.
Потенциальная угроза военно-морским силам Союза, которая, казалось, назревала в начале 1862 года, также не реализовалась. Конфедератам посчастливилось захватить военный корабль Союза «Мерримак». Оснастив его железной обшивкой и переименовав в «Виргинию», они отправили новоиспеченный броненосец на охоту за военными судами северян. Девятого марта «Виргиния» сошлась с вражеским броненосцем под названием «Монитор». Этот бой не принес решающей победы ни одной из сторон, но «Виргиния» поспешила отступить – лишь для того, чтобы двумя месяцами позже быть уничтоженной во время эвакуации Норфолка. В конце апреля войска Союза захватили крупный портовый город Новый Орлеан. Развивая успех, адмирал Дэвид Г. Фаррагут поднялся вверх по Миссиссипи и в мае захватил также Батон-Руж. В самом конце весны северяне вновь воспользовались этим безотказным водным путем: погрузившись на корабли в Иллинойсе, они спустились вниз по течению и 6 июня добавили к своим завоеваниям город Мемфис. Таким образом, контроль над главной водной магистралью Америки все более переходил в руки северян.
На восточном фронте обе воюющие стороны предприняли активные наступательные операции, и обе потерпели неудачу. К концу года вновь установилось все то же неустойчивое равновесие. Противники, казалось, выжидали. Наконец, весной, после долгой, чуть ли не бесконечной подготовки Маклеллан решился предпринять новое наступление на Ричмонд. Он выбрал окружной маршрут – вдоль Чесапикского побережья, к устью рек Йорк и Джеймс, – поскольку здесь надеялся встретить меньшее сопротивление. В то время как Маклеллан двигался к столице южан, Томас Дж. Джексон по прозвищу Каменная Стена вел армию конфедератов к долине реки Шенандоа. По дороге Джексон разбил две армии северян и лишил Маклеллана подкрепления, в котором тот отчаянно нуждался. Он оказал неоценимую помощь генералу Роберту Э. Ли из Северной Виргинии, который с 25 июня по 1 июля неоднократно атаковал позиции Маклеллана. К концу «Семидневной битвы» виргинской армии удалось остановить продвижение северян, но не разбить их окончательно. И снова все то же патовое положение! Маклеллан топтался на месте, не в силах возобновить наступление на Ричмонд, и в августе потерявший терпение Линкольн приказал ему повернуть на север – с тем, чтобы соединиться с войсками генерала Джона Поупа.
Генерал Роберт Э. Ли
Узнавший о том Ли повернул свою армию на север и поспешил к дисклокации Поупа, дабы опередить Маклеллана. Это ему удалось. В конце августа состоялось второе сражение при Булл-Ран, в котором объединенные силы Джексона—Ли разбили войско Поупа, после чего Ли продолжил наступление – теперь он двигался на запад штата Мэриленд. Семнадцатого сентября его армия достигла городка Энтиэтем-Крик и схлестнулась в беспрецедентно яростной схватке с войсками Маклеллана. Энтиэтем вписал одну из самых кровавых страниц в историю гражданской войны: 4,8 тыс. убитых и 18,5 тыс. раненых – таков ужасающий итог этого сражения. Лишившись четверти армии, Ли вынужден был ретироваться. Маклеллан, потрясенный потерями среди своих людей, его не преследовал. Он удовольствовался тем, что блокировал первое крупное наступление Конфедерации на Север. Увы, следует признать, что войска Союза не сумели воспользоваться сложившейся ситуацией, а после того, как в декабре Ли нанес катастрофическое поражение генералу Эмброузу Бернсайду в битве при Фредриксберге, это и вовсе стало затруднительно.
Энтиэтемская бойня навсегда останется темным пятном в американской военной истории, но одновременно эта битва стала поворотным моментом в политической, социальной и расовой истории Америки. Речь идет о Предварительной прокламации освобождения, которую Линкольн огласил по окончании битвы. В ней говорилось, что с 1 января все рабы, проживавшие в мятежных штатах, объявляются свободными – как было написано, «отныне и вовеки веков». Если до сентября 1862 года Север вел войну с целью восстановить единство Союза, то после Энтиэтема он сражался не только за объединение, но и за свободу.
Линкольн признал, что рабство было главной причиной гражданской войны, однако воздержался от заявления, что уничтожение рабства является главной целью той же самой войны. Если рассматривать политический аспект вопроса, то – что бы там ни утверждали находившиеся в оппозиции демократы – следует со всей определенностью признать: республиканцы были нацелены на сдерживание рабовладения, а вовсе не на его полное уничтожение. По конституции президент не имел права (и сам Линкольн это понимал) отменить систему рабовладения как таковую. Посему он надеялся, что эту работу возьмут на себя легислатуры штатов. Президент отдавал себе отчет, что любой шаг, направленный на уничтожение рабства, вызовет энергичное сопротивление белых северян. И наконец, стратегически это был опасный шаг, ибо он мог повлечь за собой недовольство жителей пограничных с Конфедерацией штатов и толкнуть их в объятия южан.
Пока президент раздумывал и колебался, сама жизнь внесла решительные коррективы: произошли некоторые события, которые ускорили решение вопроса. Рабы, трудившиеся на армию мятежников или же работавшие на плантациях, так или иначе помогали Конфедерации: во-первых, обеспечивая ее всем необходимым, а во-вторых, освобождая белых мужчин для военной службы. Оставить все как есть означало поддержать мятежные штаты. Однако все больше рабов бежали от своих хозяев и примыкали к Союзу. К концу весны 1861 года многие офицеры-северяне изменили свое отношение к беглым рабам: теперь это было не движимое имущество плантаторов, которое следовало поскорее вернуть на место, а некая «военная контрабанда», которую можно было заставить работать на благо Союза. Некоторые офицеры даже пошли дальше и на самом деле освобождали рабов. В Конгрессе республиканцы провели специальные «акты о конфискации», устанавливавшие процедуру отчуждения беглых рабов от их бывших хозяев: вначале проводилась санкционированная конфискация раба, назначенного для службы в рядах северной армии, а затем освобождение.
К лету 1862 года Линкольн наконец «созрел»: руководствуясь военной необходимостью и высокими идеалами, а также опираясь на чрезвычайные полномочия президента в военное время, он в принципе решился поддержать процесс освобождения рабов. Однако президент дожидался некоего военного события, дабы приурочить к нему объявление о своем решении. «Победа» Союза при Энтиэтеме как раз и дала такую возможность: президент огласил свою Предварительную декларацию. А 1 января 1863 года он подписал уже Окончательную декларацию освобождения. На практике, однако, это вовсе не означало, что все рабы в Америке обрели свободу. Ведь Декларация освобождала только тех рабов, которые находились на территории, подконтрольной Конфедерации. Тем не менее данный документ давал надежду рабам: им объясняли, что грядущая победа Союза над мятежным Югом будет означать конец пресловутого «особого института», а следовательно, принесет личную свободу.
То, что начиналось как противостояние распространению рабовладения, переросло в открытую борьбу против самого факта существования рабства в южных штатах. В ходе войны некоторые пограничные штаты собственной властью отменили рабовладение на своей территории. В 1865 году Конгресс принял специальную поправку, отменяющую рабство, и разослал ее всем штатам на ратификацию. А 18 декабря 1865 года Тринадцатая поправка стала частью конституции США. Основанная на расовом признаке система принудительного труда, которая существовала в стране на протяжении двух столетий (и определяла жизни большинства американцев африканского происхождения) рухнула.
Неизвестный молодой капрал африканского происхождения
Очень многие бывшие рабы не замедлили воспользоваться этой поправкой. Почти 200 тыс. чернокожих американцев (большей частью из южных штатов) поступили на службу в армию Союза.
Армейская служба считалась непрестижной, поскольку была тяжелой и низкооплачиваемой. Но подразделения черных солдат во главе с белыми командирами считали свою миссию на поле боя великим делом. Первый взвод каролинских добровольцев принимал участие (и весьма успешно) в рейдах на территорию Флориды и других штатов. Половина 54-го пехотного полка Массачусетса под командованием полковника Роберта Голда Шоу погибла в Южной Каролине при атаке форта Вагнер под Чарлстоном. 2-й пехотный полк, составленный из цветных, доблестно сражался в битве при Нэшвилле, а 107-й пехотный полк помогал в захвате форта Фишер в Северной Каролине. Несколько десятков черных солдат погибли у форта Пиллоу, Теннесси, где они попали в окружение войск мятежников. Афроамериканцы внесли значительный вклад в дело Союза, но им пришлось заплатить за это высокую цену. Процент смертности в черных войсках был выше, чем в белых – почти 20 % всех чернокожих солдат погибли на фронтах гражданской войны.
На третьем году войны наметился некоторый перелом в пользу Конфедерации. Среди жителей северных штатов усиливались антивоенные настроения. В ряде городов случились настоящие бунты: на улицы вышли толпы горожан, протестующих против воинской повинности. А поведение республиканских чиновников и появление афроамериканцев только подогревало недовольство населения. Попытка северян взять под контроль оставшуюся территорию – от города Виксберг, штат Миссисипи, до луизианского форта Гудзон – сильно замедлила их продвижение по Миссисипи. А в начале мая случилось сражение под Чанселорсвиллем, на полпути между Ричмондом и Вашингтоном. В этом сражении 130-тысячная армия Союза, которой командовал генерал Джозеф Хукер, была разбита вдвое меньшей армией конфедератов под командованием Ли и Джексона.
Хотя при Чанселорсвилле Ли – вкупе со своим коллегой Джексоном – потерял почти 20 % людей, он решил предпринять еще одно наступление. Остатки его армии добрались до маленькой деревушки на юге Пенсильвании, где и столкнулись с войсками Союза под предводительством генерала Джорджа Г. Мида. Первого июля началась знаменитая битва при Геттисберге. В первый день Ли удалось потеснить неприятеля, но северяне заняли исключительно удобную позицию на высоте. На следующие день все попытки конфедератов атаковать позиции Мида – то с правого фланга, то с левого – потерпели неудачу. В последнем отчаянном порыве 3 июля Ли бросил 15-тысячную армию против центра северян. Две трети солдат, участвовавших в этой атаке, погибли. Лишившись трети своей армии, Ли счел за благо отступить. Поле боя было покрыто телами павших: в этом бою погибли 23 тыс. солдат Мида и 28 тыс. из армии Ли. Неудачное сражение при Геттисберге стало последней наступательной операцией Конфедерации.
Четвертого июля, когда Ли начал свое отступление на юг, произошло еще одно несчастливое для южан событие – они лишились важнейших позиций на западе. Как мы помним, Грант вел свои войска по направлению к Виксбергу: он медленно двигался против часовой стрелки – сначала в Луизиану, затем на восток и наконец в середине мая повернул на запад. Силы Союза осадили город. Гарнизон южан продержался шесть недель и как раз 4 июля вынужден был сдаться. Девятого июля порт Гудзон перешел в руки северян. Теперь федеральные войска контролировали Миссисипи по всей длине реки.
А в конце ноября конфедератов постигла третья серьезная неудача. Объединенные армии Гранта и Уильяма Текумсе Шермана продвинулись к Чаттануге и прорвали блокаду южан, закрепившихся в этом городе. В результате Союз захватил контроль над восточной частью Теннесси и остановился, готовый начать наступление в южном направлении, к Атланте. Однако Конфедерация на тот момент все еще обладала мощной армией и контролировала огромную территорию к югу от Виргинии. Фактически весь Нижний Юг оставался в ее руках. Война была еще далека от завершения.
Гранта – в качестве главнокомандующего вооруженным силами Союза – перебросили на восток с тем, чтобы он покончил наконец с армией Ли. Шерман тем временем остался на западе сражаться с генералом Джозефом Э. Джонстоном. Два высших военачальника Союза должны были параллельно разыграть одну и ту же агрессивную схему: внезапно атаковать, сокрушить противника и неотступно преследовать его на всем пути отступления. Причем сложность заключалась в том, что им предстояло вести тотальную войну – не только против армии конфедератов, но и против всего населения Юга. Чтобы достичь своей цели, им следовало действовать одновременно, четко координируя наступательные операции войск Союза. Делая ставку на превосходящие силы Севера, Линкольн планировал окружить армии конфедератов и тем самым лишить их возможности развернуть войска для удара по слабым местам северян.
Итак, Грант выступил в южном направлении: он вел свою Потомакскую армию к Ричмонду, чтобы сразиться с меньшей по размеру вражеской армией (силы конфедератов составляли примерно 2/3 численности его собственного войска). В начале мая армии Гранта и Ли сошлись в битве при Уайлдернессе, к западу от Фредериксберга. После этого Грант стал забирать налево и к югу, оттесняя Ли к Спотсильвания Корт-Хаус. За неделю обе армии потеряли в общей сложности 50 тыс. человек.
И хотя потери северян были выше, это не остановило упорного Гранта: он продолжал двигаться в южном направлении – до тех пор, пока в начале июня не столкнулся с армией Ли возле Колд-Харбор. Произошла стычка, в которой северяне менее чем за час потеряли 7 тыс. человек. Вообще же за месяц непрерывных яростных боев Ли потерял 31 тыс. бойцов, потери Гранта составили в общей сложности 55 тыс. человек. И вновь Грант повел свою армию все в том же южном направлении, нацеливаясь на важнейшую узловую станцию в Питерсберге, в 25 милях от Ричмонда. Осада Питерсберга продлилась с июня 1864 года по апрель 1865 года. Помимо этого Грант отправил часть своих людей в долину Шенандоа с тем, чтобы они положили конец рейдерским вылазкам конфедератов и установили контроль над долиной этой реки. По пути им предписывалось уничтожать все источники обеспечения южан, используя пресловутую тактику выжженной земли.
Генерал Улисс С. Грант
В свою очередь Шерман, покинув Чаттанугу, повел 90-тысячную армию навстречу врагу, численность которого также сильно уступала шермановской армии (все те же 2/з армии северян). Надо признать, что Джозеф Джонстон проявил себя весьма опытным и изобретательным защитником Конфедерации. Но, увы, его маневры не произвели должного впечатления на Джефферсона Дэвиса, и тот сменил его на Джона Б. Худа. Худ предпринял несколько атак с целью остановить продвижение Шермана, но все они потерпели неудачу. Второго сентября войска Шермана захватили Атланту. Пока Худ двигался на запад и на север в отчаянной (и тщетной) попытке прорваться в Теннесси, Шерман, разрушив большую часть Атланты, повернул на юго-запад. Его армия начала свой 300-мильный марш-бросок к побережью, уничтожая по пути базы обеспечения южан. Через всю Джорджию за ними протянулась полоса разрушений шириной в 60 миль. В середине декабря Шерман наконец достиг Атлантического побережья и 22 декабря оккупировал Саванну.
План Союза сработал: северянам удалось разделить силы противника и окружить войска мятежников. Мало того, что северяне оказывали постоянное давление на силы конфедератов, они распространили свою враждебность и на мирное население. Война с сопутствующими ей зверствами пришла в каждый город, в каждый дом южан, что значительно поколебало боевой дух мятежников. Союз тем временем готовился перейти к завершающей фазе войны.
Без малого три миллиона человек – с той и другой стороны – приняли участие в боевых действиях за время четырехлетнего военного конфликта. Каждый пятый из этих солдат нашел свою смерть, причем от болезней погибло вдвое больше, чем на поле боя. Опираясь на статистические данные, можно утверждать, что 2 % всего населения Соединенных Штатов сгинули на гражданской войне – в сегодняшнем эквиваленте это составило бы 5 млн человек. Это была война нового типа – совсем не та, к которой готовились американские солдаты. Против ожидания, она оказалась не молниеносной, а растянулась на долгие годы. В этой войне победа обеспечивалась не хитроумно разработанными планами, а грубой и целенаправленной боевой мощью. Наконец, в опровержение всех теоретических выкладок, более выгодной оказалась защитная стратегия: чем дальше, тем больше конфликт перерастал в позиционную войну. Вместо четко очерченных целей солдатам приходилось иметь дело с расплывчатыми боевыми заданиями, которым не было видно ни конца, ни края. Не славу, но бесконечное кровопролитие принесла эта война; ее девизом стала не доблесть, а насилие.
Учитывая затянувшийся характер военного конфликта, его политическую сложность, неимоверные тяготы повседневной солдатской жизни и высокий уровень потерь, многие историки пытались разобраться в мотивациях солдат-участников гражданской войны. Что заставляло вчерашних мирных жителей терпеть все лишения и подвергать свою жизнь опасности? Некоторые ученые называют в качестве причины преданность воинскому долгу и верность боевым товарищам. Что ж, действительно, это немаловажный фактор, учитывая, что, как правило, воевать приходилось рядом с ближайшими родственниками, соседями и друзьями. Другие историки полагают, что для солдат – и Конфедерации, и Союза – война стала проверкой на мужество и доблесть. Есть и те, кто доказывает: никакого героизма не было и в помине, солдаты, угодившие в самое пекло и уже не чаявшие выстоять, думали лишь об одном: как бы выжить в этом непрекращающемся аду.
Что касается историка Джеймса М. Макферсона, то он на первое место ставит верность принципам. Мы видим, что в своих письмах и дневниках солдаты всерьез размышляли над идеологической и моральной подоплекой войны, в которой им пришлось участвовать. Что интересно, и южане, и северяне декларировали верность принципам свободы и республиканизма. Они искренне верили, что именно сейчас – при их участии – решается судьба свободы. В ходе войны предстояло определиться: будет ли и впредь у людей возможность пользоваться основными человеческими правами; оправдает ли себя принцип самоуправления, на которое возлагались такие надежды; и, наконец, удастся ли сохранить сам дух революции. И те и другие рассматривали себя как сынов свободы, призванных защитить и узаконить великие идеалы, которые их отцы и деды сформулировали еще в 1776 году. Таким образом, на кону стояло не личное выживание отдельного солдата, а выживание самой республики.
Однако войска южан и северян по-разному понимали идеи свободы и республиканской революции. Солдаты Конфедерации видели главную угрозу свободе в тирании федерального правительства Севера и в его попытках подчинить Юг. Они пошли на войну, чтобы отстоять право на местное управление, им хотелось самим распоряжаться своей жизнью и не зависеть от произвола далекой центральной власти. Подобно «повстанцам» времен революции, они защищали обретенную свободу от происков развращенного, деспотического режима. С точки зрения солдат-северян, главную угрозу представляла собой не мифическая тирания национального правительства, а совершенно явная измена южного меньшинства. Юг плел нити заговора с целью разрушить Союз. Подобное деяние республиканцы Севера рассматривали как страшное предательство всех американских идеалов, ибо все их надежды и чаяния были связаны с идеей единства штатов, единства нации. Солдаты-северяне защищали существующий политический порядок, считая своей священной обязанностью довести до конца революционное дело отцов и создать прочную основу для всенародной свободы.
Солдаты и с той и с другой стороны пребывали в полной уверенности, что их собственное понимание свободы и республики является единственно верным, что именно они свято чтят и продолжают дело героических предков. Не правы те, кто упрекает войска в бездумности. Нет, сохранившиеся документы свидетельствуют: солдаты постоянно размышляли над своей ролью в гражданской войне и были глубоко преданы тем ценностям, за которые сражались. Немалую роль в этом сыграли командиры, которые, заботясь о поддержании боевого духа армии, регулярно устраивали политические диспуты в окопах и солдатских лагерях.
Как выяснилось, политика тотальной войны, которую проводил Союз, полностью оправдала себя: она не только обеспечила победу на полях сражений, но и повлияла на состояние умов и сердец южан. На завершающем этапе войны в их рядах наметился глубокий кризис доверия к руководству Конфедерации. Да и было от чего прийти в уныние. Армия южан снабжалась из рук вон плохо: не хватало ни боеприпасов, ни обмундирования, ни продуктов. Что еще хуже, людские ресурсы конфедератов тоже подходили к концу: на Юге просто не осталось белых мужчин, способных нести воинскую службу. Положение было настолько отчаянным, что в армии мятежников началось повальное дезертирство. Удрученные лидеры Конфедерации решились на беспрецедентный шаг: в марте 1865 года они издали закон, позволявший чернокожим рабам вступать в ряды действующей армии и обещавший им последующее освобождение. Добровольцы нашлись, но вот поучаствовать в боевых действиях негритянские подразделения не успели – война окончилась раньше.
Покинув Саванну, Шерман продолжал свой опустошительный марш на север. В апреле он достиг города Рэйли, Северная Каролина. Грант тем временем все плотнее сжимал кольцо вокруг Питерсберга, и 2 апреля сопротивление Ли было сломлено. Его войска оставили Ричмонд и Питерсберг и, преследуемые Грантом, двинулись на запад. Погоня завершилась 9 апреля в небольшом городке Аппоматтокс, расположенном в 70 милях к западу от Ричмонда. Здесь генерал Ли вынужден был капитулировать вместе со своей 25-тысячной армией. К концу мая прекратили сопротивление и остальные силы Конфедерации. Наступил долгожданный конец войны.
Авраам Линкольн
Союз – единый и неделимый – был спасен, его принципы восторжествовали на всей территории Американских штатов. Однако эту безусловную победу омрачила еще одна человеческая жертва. Некий ярый сторонник Конфедерации предпринял личную атаку на одну из важнейших фигур Союза. Четырнадцатого апреля Джон Уилкс Бут подстерег Авраама Линкольна в вашингтонском театре Форда и ранил его выстрелом в голову. На следующий день президент скончался. Авраам Линкольн – в числе прочих 620 тыс. американцев – стал жертвой самой ужасной и катастрофической войны за всю историю республики.
По завершении длительной и дорогостоящей войны могло показаться, что восстановление мира окажется сравнительно простым и приятным делом. Наверняка ведь силы вчерашних противников иссякли, да и непримиримая враждебность излилась в полной мере. Пора бы и успокоиться. Тем не менее потребовалось немало лет, чтобы раны войны окончательно зарубцевались. Все происходило в точности, как в послевоенные периоды XX века: поля сражений опустели, но былые конфликты с новой силой возродились в иных сферах. Увы, на пути быстрого и гармоничного восстановления нации возникло множество препятствий.
Прежде всего, не следует забывать о той горечи и разочаровании, которые война оставила в сердцах американцев. С болью озирали южане свои разоренные земли и погубленный мир. Их доля в национальном богатстве уменьшилась наполовину. Атланта, Чарлстон и Ричмонд лежали в руинах; крупнейшие железнодорожные станции были выведены из строя; отмена рабства сделала их практически нищими – по самым скромным подсчетам южане лишились от 3 до 4 млрд долларов, в свое время вложенных в приобретение рабов. Валюта Конфедерации обесценилась, стоимость земли катастрофически упала. Понадобилось двадцать лет, чтобы производство хлопка и табака достигло довоенного уровня. На восстановление сахарных плантаций ушло и того больше – почти три десятилетия. А моральный ущерб? Гордость южан невыносимо страдала при мысли, что их доблестная армия потерпела бесславное поражение. Более четверти миллиона мужчин – лучшие сыны Юга – сложили головы на этой проклятой войны, и во имя чего? Ради того, чтобы дерзкие, заносчивые и бесчестные федералы наслаждались всей полнотой власти? А северяне в то же время оплакивали свои непомерные жертвы: ведь потери Союза на 40 % превышали таковые у противника. Вряд ли на Севере осталась хоть одна семья, у которой война не унесла бы сына, отца или мужа. И виной тому не честолюбивые и агрессивные планы Союза, а предательские действия южан. Именно подлый заговор мятежников-рабовладельцев стал причиной всех этих смертей и воцарившегося в обществе хаоса. Северяне не склонны были жалеть побежденных. Жестокая война почти начисто истребила в сердцах людей такие чувства, как сострадание, доверие и добрая воля.
Помимо того, существовал целый ряд проблем технического порядка. Дело в том, что в конституции отсутствовали четкие указания по поводу восстановления республики. Собственно, трудно ожидать от любого документа, чтобы он подробно прописывал процедуру своего аннулирования. Как бы то ни было, целый ряд неотложных вопросов требовал немедленного разрешения. Прежде всего, необходимо было определиться со статусом южных штатов. Они вновь вернулись в лоно Союза, но на каких правах? Считать ли их присоединившимся иностранным государством или же покоренными территориями? Более того, если, согласно конституции, отложение штатов невозможно, то следует ли признавать сам факт их выхода из Союза? Далее, какое федеральное ведомство возьмет на себя руководство процессом реконструкции? Является ли это задачей исполнительной, законодательной или, может быть, судебной ветви власти? Отсутствие четких директив на сей счет привело к ожесточенной конкурентной борьбе: каждая из инстанций стремилась урвать себе дополнительный кусочек власти.
Третья проблема, как и следовало ожидать, касалась политического аспекта власти. Минувшая война привела к тому, что и Север, и Юг обзавелись более сильными, чем прежде, и более централизованными национальными правительствами. Круг их полномочий был чрезвычайно велик: они распоряжались денежными средствами и людскими ресурсами, принимали новые законы и приостанавливали действие старых. Казалось бы, для успешного преодоления последствий войны требовалось еще больше расширить возможности этих правительств, но. Так уж сложилось, что в американской политической традиции всегда доминировал страх перед чрезмерной концентрацией власти и перманентное стремление защитить драгоценный и хрупкий дар свободы. И если одни задавались вопросом, сколько власти потребуется, чтобы реализовать военные цели, тут же находились другие, которых волновало, а не окажется ли этой власти слишком много – так что пострадают республиканские принципы.
Четвертая проблема заключалась в том, что реконструкция как таковая началась еще во время гражданской войны. Как только войска Союза оккупировали южные территории, они тут же принялись насаждать там собственные принципы управления. В столь сложных обстоятельствах президент Линкольн делал ставку на политику снисхождения и примирения. В частности, он призывал не отталкивать унионистов, а проявлять уважение к их чувствам. Линкольн разработал собственный, весьма миролюбивый план, который должен был успокоить южан, поскорее закончить войну, обеспечить освобождение негров и в кратчайшие сроки восстановить единство нации. Далеко не все члены Конгресса соглашались с президентом. Радикальные республиканцы настаивали на собственном видении ситуации. Это противостояние особенно обострилось в послевоенный период. Надо признать, тому были веские причины. Белые южане не желали расставаться с привычным образом жизни: они изыскивали все новые способы для притеснения формально освобожденных рабов. Одновременно они, не таясь, воздавали почести бывшим конфедератам, с их точки зрения, «героям войны». Столь дерзкое и непримиримое поведение вчерашних мятежников подвигло Конгресс на ужесточение позиции: в спешном порядке начали разрабатывать программу коренного изменения жизни на Юге. Подобное изменение федеральной стратегии вызвало резкое недовольство в южных штатах и попутно привело к политическому расколу в Вашингтоне.
Немалая проблема возникла и в связи с гибелью Линкольна. После его смерти конгрессмены отвергли президентскую программу реконструкции и заявили о неправомочности президента принимать столь важные решения без ведома и согласия Конгресса. Теперь большие надежды возлагались на нового главу исполнительной власти – Эндрю Джонсона. Предполагалось, что он поставит более жесткие условия реинтеграции южных штатов. К сожалению, приходится признать, что новому президенту не хватало ни политического такта Линкольна, ни его надежной команды, ни партийного авторитета. Да Джонсон и не пытался поладить с конгрессменами, он выказывал гораздо больше расположения к южанам, чем к собственным законодателям. В результате нация, и без того разобщенная секционными разногласиями, вынуждена была страдать от конфликта между президентом и Конгрессом.
Возможно, самым серьезным препятствием для быстрой и успешной реконструкции стал небывалый всплеск расизма. По словам историка Уильяма Жиллета, в этот период «большинство белых американцев были на сто процентов убеждены в превосходстве собственной расы». При подобном отношении любая попытка обеспечить гарантированные права чернокожих была обречена на провал. Белые рассматривали негров как представителей низшего порядка, которые в лучшем случае пока не готовы, а в худшем – и вовсе неспособны принимать полноценное участие в жизни страны. Минувшая война никак не связывалась в глазах белых северян с борьбой за освобождение чернокожих рабов, посему все попытки даровать неграм равные права наталкивались на непонимание и раздражение. Южане и вовсе рассматривали эту затею как прямой вызов своим принципам и традициям. Все чаще поговаривали о злонамеренном эксперименте северян, которые желают разрушить мир посредством черной власти. Когда стало ясно, что политические демарши бесполезны – Конгресс явно вознамерился довести борьбу за права негров до победного конца, – белые южане решили прибегнуть к тактике террора. В 1866 году возникла военизированная организация под названием Ку-клукс-клан, ставшая серьезной помехой на пути реконструкции.
Ку-клукс-клан: два члена Алабамского отделения организации (фотография 1868 г.)
Итак, две ветви власти – законодательная и исполнительная – засели за новый план реконструкции страны. Прежний проект, предложенный Линкольном в 1863 году и исправленный Джонсоном в 1865 году, носил ярко выраженный примирительный характер. В нем в качестве первостепенной задачи рассматривалось скорейшее воссоединение штатов и лишь во вторую очередь затрагивались права чернокожих американцев. Новый план реконструкции, в 1866–1870 годах подготовленный Конгрессом, предусматривал ряд жестких условий реинтеграции «мятежных штатов»: военный надзор со стороны северян и обязательное избирательное право для совершеннолетних чернокожих мужчин. Если президентские планы касались в основном управления восстановленным Союзом, то новая редакция была нацелена не только на политическое единство, но и на кардинальные общественные изменения.
Свой план Линкольн обнародовал в декабре 1863 года. Воспользовавшись правом президентского прощения, он настаивал на максимально мягком подходе к процессу перестройки государства. Линкольн пообещал амнистировать всех южан (за исключением высших военных и политических чинов Конфедерации), которые присягнут в лояльности Союзу и примут идею освобождения рабов. Если присягу на верность принесут 10 % от числа избирателей, принимавших участие в выборах 1860 года, штат получает право заново сформировать правительство и присоединиться к Союзу. Президент рекомендовал (но не настаивал) предоставить избирательные права чернокожим мужчинам. Теннесси, Арканзас, Луизиана и Виргиния приняли план Линкольна и выполнили положенную процедуру, однако несговорчивый Конгресс отказался признавать присланных ими представителей. Законодатели подготовили проект, в котором значительно ужесточили условия возврата в Союз. Прежде всего, не удовольствовавшись предложенной Линкольном цифрой в 10 %, они потребовали, чтобы на верность присягнула большая часть белого населения штата. Второе условие касалось организации местных конвентов: поскольку этим конвентам в дальнейшем предстояло формировать правительства штатов, то принимать в них участие разрешалось лишь тем, кто в прошлом не запятнал себя нелояльностью по отношению к Союзу. Воспользовавшись «карманным вето», Линкольн отложил подписание предложенного законопроекта. Верный себе, президент оставался открытым для диалога, он готов был и дальше обсуждать пути реконструкции (в частности, намеревался ввести расширенное избирательное право) и меры федерального контроля за ее реализацией. Однако трагическая смерть Линкольна в середине апреля 1865 года помешала прийти к согласию и решить все вопросы, связанные с предстоящей реконструкцией.
В отличие от своего предшественника, новый президент Эндрю Джонсон не производил впечатления человека, который способен в чем-либо переубедить Конгресс. В некотором смысле Джонсон был случайным президентом – в команду Линкольна его включили лишь в 1864 году (да и то главным образом для того, чтобы разнообразить список кандидатов). Учитывая особенности политического момента, Джонсон представлял собой весьма спорную фигуру: выходец из южных штатов, в прошлом рабовладелец, убежденный расист и к тому же член демократической партии. Однако во время гражданской войны он примкнул к унионистам, осуждал сецессию южных штатов и поддерживал мелких фермеров в их борьбе с плантаторской элитой. Что касается реконструкции, то Джонсон объявил себя продолжателем дела Линкольна.
Через месяц после смерти Линкольна Джонсон обнародовал свой план восстановления. Воспользовавшись тем, что конгрессмены находились на каникулах, президент поспешил повести дело на свой лад. Он амнистировал всех южан, присягнувших на верность Союзу, и позволил им собрать конвенты. Предполагалось, что эти конвенты осудят сецессию южных штатов и ратифицируют Тринадцатую поправку к конституции, после чего займутся формированием новых правительств. Джонсон отстранил от участия в конвентах бывших высокопоставленных чиновников Конфедерации, а также представителей плантаторской элиты, оставив, впрочем, за ними право обратиться к президенту (то есть к нему самому) с прошением о пересмотре решения. В результате к концу года практически во всех бывших штатах Конфедерации существовали действующие правительства, а Конгресс наотрез отказывался их признавать.
Президент Эндрю Джонсон
Раздражение конгрессменов вполне можно понять: мало того, что Джонсон действовал через их голову, так он еще и разбрасывался направо и налево президентскими прощениями, открыто благоволил демократам и весьма некстати высказывался в пользу избирательного права для негров (справедливости ради следует признать: последнее Джонсон делал исключительно для того, чтобы заткнуть рот радикальным республиканцам). Еще тревожнее выглядели новости с Юга: используя тактику проволочек, белые члены тамошних легислатур фактически игнорировали выставленные им условия. Они так и не удосужились выступить с осуждением сецессии и рабства, зато успели наводнить все правительственные учреждения бывшими конфедератами. Они по-прежнему не допускали чернокожих к голосованию, более того – изобрели несправедливые «черные кодексы», существенно ограничивавшие права освобожденных рабов. Все вместе – неподобающее поведение президента и открытое неповиновение южан – подтолкнуло конгрессменов к решительным действиям. Они решили перечеркнуть все, что сделано, и начать реконструкцию заново.
Собравшийся в 1866 году Конгресс начал с мер, усиливающих федеральную защиту освобожденных рабов. Обе палаты единогласно постановили расширить функции «Бюро освобожденных людей». Это ведомство, организованное в 1865 году, имело своей целью управление разоренными и заброшенными южными территориями. Одновременно оно снабжало одеждой, продуктами питания и топливом бывших рабов и других остро нуждающихся граждан. Согласно решению Конгресса, теперь Бюро предстояло заниматься также вопросами образования и юридической защиты освобожденных негров. В целях борьбы с «черными кодексами» законодатели приняли билль о гражданских правах, гарантирующий бывшим рабам полноценное гражданство. Президент Джонсон наложил вето на оба решения, а конгрессмены – в пылу борьбы – аннулировали президентское вето.
Вслед за тем Конгресс выдвинул собственную (первую по счету) редакцию плана реконструкции. Главный упор делался на защиту гражданских прав (в том числе избирательных) освобожденных негров и отстранение от государственных должностей бывших конфедератов. Обе палаты одобрили и разослали во все штаты текст Четырнадцатой поправки к конституции. В этом документе давалось конституционное определение американского гражданства, которое теперь распространялось и на афроамериканцев. Отдельно оговаривалось, что все граждане имеют «равную защиту перед законом». Какие-то штаты, конечно, могли своей властью отказать в избирательном праве совершеннолетним мужчинам (как белым, так и черным), но в этом случае на них накладывалось наказание в виде сокращения их представительства в Конгрессе. Поправка также впредь запрещала включать бывших сторонников Конфедерации в правительства штатов или назначать их на другие ответственные должности. Не согласный с этими мерами Джонсон рекомендовал южным штатам отвергнуть Четырнадцатую поправку. Практически все штаты последовали совету президента, за исключением Теннесси, который предпочел ратифицировать поправку и вновь вернуться в лоно Союза. Джонсон был оскорблен поведением своего родного штата, но на этом его огорчения не окончились: ему пришлось испытать сильнейшее разочарование в ходе выборов 1866 года, когда республиканцы получили надежное большинство в обеих палатах Конгресса.
В 1867 году законодатели разработали новый, второй по счету, план реконструкции. Десять неприсоединившихся штатов Конфедерации были сведены в пять военных округов, подчинявшихся генералам армии, уполномоченным вводить военное положение. Каждому штату предписывалось сформировать конвент (путем всеобщего мужского голосования) и принять конституцию, обязательным пунктом которой являлось избирательное право для негров. После ратификации Четырнадцатой поправки штат мог снова присоединиться к Союзу.
На фоне страстей, бушевавших по поводу неприсоединившихся штатов, Конгресс решил проявить твердость и объявил, что не позволит двум остальным ветвям федеральной власти застопорить реконструкцию. Свое заявление Конгресс подкрепил конкретными мерами. Прежде всего он ограничил юрисдикцию Верховного суда в вопросах, касавшихся реконструкции. Кроме того, конгрессмены существенно урезали полномочия президента, запретив тому самостоятельно связываться с военными губернаторами округов. Теперь все военные приказы Джонсон должен был согласовывать с главнокомандующим армией, пост которого на тот момент занимал – вот удача! – убежденный республиканец У. С. Грант. Кроме того, был принят закон о пребывании на государственной службе, запрещавший президенту без согласия сената увольнять чиновников. Это постановление сыграло благотворную роль в судьбе военного министра Эдвина М. Стэнтона, защитив его от произвола президента.
Джонсон имел серьезные претензии к Стэнтону и, несмотря на все свое политическое благоразумие, попытался уволить его с занимаемой должности. Проконсультироваться при этом с сенатом он «позабыл». Это вызвало целый шквал нареканий со стороны законодателей: президента обвиняли в нарушении федерального закона. В феврале 1868 года палата представителей начала процедуру импичмента президента, создав для этого специальную судебную комиссию. Джонсону предъявлялись обвинения по одиннадцати пунктам. Большая часть их была связана с делом Стэнтона, остальные касались президентских нападок на Конгресс и его попыток притормозить процесс реконструкции. По закону для вынесения импичмента требовалось, чтобы за него проголосовали две трети всех членов палаты представителей. Когда на судебном заседании в сенате началось голосование, выяснилось, что для осуждения президента не хватает одного голоса. Благодаря данному случаю в политической практике США возник важный прецедент: президента нельзя подвергнуть импичменту за политические дискуссии и разногласия, а только за судебно наказуемые проступки и серьезные преступления. После такого афронта радикальные республиканцы несколько присмирели, да и сам Джонсон перестал играть в непримиримого обструкциониста. Наконец-то сложилась нормальная ситуация, когда Конгресс принимает законы, а президент обеспечивает их исполнение.
В скором времени к Союзу присоединились еще шесть бывших штатов Конфедерации, однако реконструкция была еще далека от завершения. Четыре штата проявляли упорство, не желая должным образом решать вопрос об избирательном праве. По сути, чернокожим южанам лишь пообещали это право, но не подкрепили обещаний никакими юридическими гарантиями. Действительно, согласно Четырнадцатой поправке, Конгресс мог наказать строптивый штат, но не заставить его принять нужное решение. Даже те южные штаты, которые в своих конституциях формально гарантировали неграм избирательное право, могли в один прекрасный день аннулировать свое решение. Это чрезвычайно тревожило республиканцев, которые, готовясь к выборам, надеялись найти верных союзников в лице черных избирателей. Жизнь подтвердила правильность их расчетов: 80 % голосов, которые республиканцы получили на Юге, принадлежало бывшим рабам.
Первое голосование. Литография, напечатанная в «Харперс» в ноябре 1867 г.
Чтобы создать законодательную базу, Конгресс в 1869 году принял еще одну, Пятнадцатую поправку, которая категорически запрещала штатам отказывать своим гражданам в избирательном праве «на основании расовой принадлежности, цвета кожи или бывшего статуса раба». Что ж, данная поправка устраняла некоторые причины для отказа, но, увы, далеко не все. Да, теперь негра не прогонишь с избирательного участка на том основании, что он черный; но в XIX веке можно было отыскать и другие возражения: к примеру, как же негр будет голосовать, если он неграмотен? Или совершенно нищ (не будем забывать об имущественном цензе)? А уж о женщинах и вовсе речь не шла – не тот пол! Подобные увертки широко использовались не только южанами, но и северянами. Северные штаты вообще держали печальный рекорд по вопросу о предоставлении избирательного права неграм. В 1865 году лишь пять северных штатов решились на такой шаг. Этот вопрос неоднократно поднимался в 18651868 годах, и шесть северных штатов наотрез отказались распространить избирательное право на чернокожих американцев. Даже когда Конгресс взялся за дело всерьез и разослал по штатам проект поправки на утверждение, некоторые из пограничных северных штатов отказались ее ратифицировать. В результате закон все же был принят, но не повсеместно. Ведь оставались еще четыре южных штата, которые тянули с ратификацией поправки, хоть это и являлось непременным условием возврата в Союз.
Наконец, после всех проволочек, к 1870 году процесс ратификации был успешно завершен, и все бывшие штаты Конфедерации снова воссоединились со своими северными соседями. Вновь на всей территории США воцарилась двухпартийная система. Казалось, жизнь в государстве приходит в норму. Американцы африканского происхождения обрели полноценное гражданство, избирательное право и равенство с белыми перед законом. Восстановив в стране политический мир и достигнув такого положения, когда бывшие рабы уже вполне могли сами о себе позаботиться, большинство республиканцев посчитало, что главные цели реконструкции достигнуты. Общественное движение за реформы потеряло остроту и пошло на спад.
Процесс освобождения чернокожих рабов не только покончил с системой рабского труда, но и положил начало афроамериканскому самоуправлению. Освобожденные южные негры стали ключевыми фигурами в процессе реконструкции. Получив свободу, они активно принялись строить новую жизнь. Именно благодаря их деятельности послевоенный Юг следует определять не просто как территорию, свободную от рабства, а как регион с растущим афроамериканским влиянием.
Объявленная Линкольном Декларация свободы еще не означала подлинного освобождения для большинства рабов. Ведь декрет уничтожал рабовладение только на территории Конфедеративных штатов, то есть на тот момент неподвластной Союзу. Реальная свобода наступила, когда войска северян вторглись в земли Конфедерации, когда заработали бюро освобожденных людей, и вчерашние рабовладельцы стали отпускать рабов на волю. Сами негры по-разному отнеслись к такой перемене в судьбе. Для некоторых она была долгожданным событием, для других оказалась неожиданностью. Одни собирались в кучки, обсуждали, советовались, другие предпочитали размышлять в одиночку. Многие негры встретили освобождение с радостью и ликованием, иных же обуревали тяжкие сомнения и предчувствия. Что характерно, нигде не было зафиксировано случаев проявления враждебности или актов мести по отношению к прежним хозяевам.
Свобода не просто открыла новые возможности перед бывшими рабами. По словам историка Леона Литвака, она способствовала тому, что у негров «резко выросла уверенность в собственных силах, они поверили, что впредь смогут успешно строить свою жизнь без оглядки на белых». Тысячи бывших рабов мужского пола в качестве способа реализовать свое право на свободу избрали воинскую службу в армии Союза. Семьдесят процентов чернокожих солдат в армии северян являлись выходцами из южных штатов. Однако еще больше освобожденных рабов ухватились за открывшуюся возможность обрести мобильность: распрощаться наконец с надоевшей плантацией и податься в новые места. Причем это вовсе не означало, что негры уезжали на край света или находились в беспрерывных странствиях, – среди них не так уж много было прирожденных бродяг. Как правило, для отъезда существовали вполне разумные основания: кто-то рассчитывал найти работу и получше устроиться на новом месте, кто-то решил примкнуть к одной из крупных черных общин в городах. Многие негры пытались воссоединиться со своими семьями, с которыми их разлучила война или злая воля хозяина. Не будем вдаваться в анализ, с какой именно целью бывшие рабы пускались в путь – в поисках работы или близких. Важно отметить другое: в регионе, где прежде перемещения чернокожих рабов были строго ограничены, теперь наблюдалось масштабное передвижение афроамериканцев.
Освобождение также предоставило неграм дополнительные возможности для самоутверждения и самоидентификации. Бывшие рабы обретали фамилии, выбирали себе новые имена. Мужья и жены стремились узаконить свои браки в гражданских инстанциях. Чернокожие мужчины прямо-таки упивались новой для себя ролью главы семейства: как правило, это диктовалось вполне разумным желанием защитить себя и членов своей семьи от внешней эксплуатации; но порой стремление доминировать принимало гипертрофированные формы – мужья-негры проявляли себя настоящими тиранами, ограничивая жен рамками домашнего очага. Вне стен своего дома чернокожие американцы нередко вели себя вызывающе: как же, теперь они свободные люди и имеют право на уважение со стороны окружающих. Иногда это выливалось в довольно мелочные и глупые поступки, например нежелание уступать дорогу на запруженной улице или демонстративный отказ снимать шляпу перед белыми. Но следует понимать, что за этим мальчишеством скрывалось настойчивое стремление освобожденных рабов установить новые поведенческие стереотипы в обществе.
Создание достойных экономических условий существования виделось еще более важной задачей для чернокожих жителей южных штатов. Они прекрасно понимали, что только владение землей даст им желанную независимость и уверенность в завтрашнем дне. По окончании гражданской войны многие негры надеялись получить в собственность землю, на которой они в прошлом трудились. Популярный лозунг «сорок акров и мул» не только постоянно муссировался в народной среде, но и выносился на обсуждение Конгресса. Отдельные военные командиры самочинно пытались реализовать его, раздавая брошенные плантации в аренду бывшим рабам. Однако ни эти разрозненные эксперименты, ни чаяния чернокожих южан не могли поколебать позиции северян, заседавших в Конгрессе: конфискация и перераспределение земель конфедератов означали надругательство над частной собственностью, а частная собственность в Соединенных Штатах священна, она всегда довлеет над экономической справедливостью.
Однако негры, даже поставленные в столь невыгодные обстоятельства, не собирались сдаваться. Они всеми силами пытались обеспечить себе то, что мы теперь называем социальными гарантиями – справедливую оплату труда, разумную длительность и интенсивность рабочего дня, а также некоторое количество свободного времени для отдыха и восстановления. На первых порах, однако, негры оказались связанными трудовыми контрактами с плантаторами, которые, со своей стороны, стремились воссоздать довоенные хозяйства и остро нуждались в рабочей силе. Неграм снова предлагалось терпеть артельный труд, строгий надзор и мизерную оплату труда. Немудрено, что они воспротивились – уж больно все это напоминало былое рабство. В конце концов им удалось настоять на изменении условий труда. В качестве разумной альтернативы была принята издольная система, при которой огромные плантации поделили на небольшие участки и раздали их неграм в аренду. Работая на такой ферме, они расплачивались с хозяином частью выращенного урожая. Плантаторы могли быть довольны: они сохраняли свою землю; ежегодное возобновление договоров аренды обеспечивало их необходимой рабочей силой на время сбора урожая; а главное, за это не приходилось платить – появлялась возможность пустить свободные средства (у кого они имелись) на другие цели. Негры тоже, в общем-то, вздохнули свободно. Хоть им и приходилось нелегко – и подчас они попадали в долговую кабалу у хозяина земли или местных торговцев, – тем не менее формально они сохраняли независимость. Теперь над ними не стоял белый надсмотрщик, бывшие рабы сами решали, когда и сколько трудиться. Они получали часть урожая, что позволяло кое-как сводить концы с концами; и жили – хвала Господу! – не в прежних переполненных бараках, а на отдельном участке. Издольная система, конечно, имела свои недостатки, но, по утверждению историка Уильяма Л. Барни, «в конце 1860-х годов она оказалась вполне уместной, именно потому, что устраивала самих негров». Эта система стала пусть и не совершенным, но все же приемлемым способом решения проблемы: она обеспечивала освобожденным рабам более достойные условия существования, чем прежняя система рабского труда.
Освобождение способствовало также созданию общественных институтов афроамериканцев. Некоторые организации имели своей целью братскую взаимопомощь в рамках черной общины. Но немалую роль играли и образовательные учреждения: они позволяли неграм овладеть грамотой и профессиональными навыками, которые прежде были для них под запретом. Начиналось все со скромных школ, где преподавали миссионеры, идейные реформаторы или просто негры с Севера. Однако постепенно освобожденные рабы начали широкую кампанию по организации многочисленных школ, пользующихся налоговыми льготами и заложивших основу первой публичной системы образования в южных штатах. Обретшие свободу южные негры основали также собственные церкви – в основном это были религиозные учреждения, принадлежавшие баптистской или Африканской методистской епископальной церкви. Они стали важнейшими центрами общественной жизни чернокожих американцев, обеспечивая не только духовное руководство, но и общую координацию жизни черной общины. Ведь по многолетней традиции именно в церковь шли негры, чтобы реализовать потребность в социальных контактах или получить быструю и эффективную помощь. Как правило, на роль священников выбирались наиболее уважаемые члены черной общины, их авторитет не ограничивался церковным амвоном, но простирался и на общественную жизнь. Черное духовенство взяло на себя защиту политических прав своей паствы и координацию деятельности первых политических организаций чернокожих.
Вообще следует отметить настойчивое стремление вчерашних рабов к активному участию в политической жизни страны. Уже в 1865 году были образованы первые черные конвенты – для обсуждения коллективных потребностей чернокожего населения и определения его главных политических целей. По мере того как в ходе проводимой Конгрессом реконструкции избирательные права негров расширялись, они принимали активное участие в голосованиях, выставляли своих депутатов в конституционные конвенты штатов (кооперируясь при этом с республиканцами) и претендовали на доступные им политические должности. В правительствах южных штатов чернокожие американцы занимали примерно 15–20 % всех должностей. Немалых успехов они добились и в Конгрессе: в палате представителей им принадлежало 14 мест, а двое афроамериканцев пробились в сенаторы. При этом, конечно же, ведущие политические посты по-прежнему занимали белые, да и общее количество черных политиков никак не соответствовало размеру их электората.
Среди республиканцев, на короткий послевоенный период захвативших контроль в правительствах южных штатов, можно было выделить три основные категории. Прежде всего к ним следует отнести американцев африканского происхождения (как бывших рабов, так и свободных негров). Немалую (и весьма неприятную) группу составляли северяне, хлынувшие после войны на Юг в надежде на быстрое и легкое обогащение (в народе их не любили и называли не иначе как «саквояжниками»). И, наконец, сюда же относилась та часть белых южан, которая презрела интересы демократической партии и плантаторской элиты (за что и удостоилась презрительного прозвища «прихвостней»). В целом республиканцы были настроены на проведение широкомасштабной программы по защите политических и гражданских прав, организации общественных работ и разнообразных учреждений.
На практике им пришлось столкнуться с целым рядом проблем. Во-первых, очень скоро выяснилось, что все социальные проекты республиканцев весьма дорогостоящи, а следовательно, ведут к ужесточению налогового бремени. Сей факт оттолкнул многих сторонников реформ и сильно поубавил энтузиазм самих реформаторов. Во-вторых, закономерные нарекания вызывал и характер деятельности республиканцев. В особенности это касалось программы железнодорожного строительства на территории южных штатов, где вскрылся целый ряд нарушений и неоправданных трат. Следует, однако, признать, что все подделки и приписки строителей бледнели перед поистине беспредельным мошенничеством северных политиков, хозяйничавших в то время на Юге. В-третьих, течение реформ тормозила коалиция республиканцев-южан, которые постоянно оглядывались на интересы своих сторонников. В-четвертых, едва ли не главным препятствием оказались расовые и политические предрассудки белых южан: они не переставая жаловались на «черный республиканский» режим, который северные власти якобы насаждают у них на Юге. С 1869 года контроль над деятельностью южных правительств начал переходить в руки демократов, и программа реконструкции с ее реформами постепенно заглохла.
К 1872 году благодаря обширной программе амнистирования большая часть белого населения восстановила свои избирательные права, и влияние черного электората заметно снизилось. Плантаторы и торговцы использовали экономические рычаги, чтобы отвратить негров от голосования. Ку-клукс-клан вносил свою зловещую лепту при помощи актов террора и устрашения. Набиравшие силу демократы не стеснялись использовать крикливую и псевдоубедительную пропаганду, запугивая избирателей расистскими лозунгами. Они живописали ужасы «черного правления», который неминуемо приведет Юг к гибели (и это при том, что во всех легислатурах четыре пятых политических должностей принадлежали белым, и лишь в правительстве Южной Каролины афроамериканцы обеспечили себе большинство). Установленное Конгрессом военное правление, равно как и любой контроль со стороны федеральной власти, демократы объявили «не соответствующими республиканским принципам». Они без устали клеймили коррупцию, которой, по их мнению, были заражены вновь образованные правительства штатов (благополучно забывая о заседавших в них демократах), и призывали народ вспомнить о традициях местного управления и священных правах штатов.
Главным козырем демократов стало обещание восстановить «самоуправление» и вернуть южные правительства в прежнем виде. Все будет хорошо, как только белые снова возьмут власть в свои руки, избавятся от ненавистных афроамериканцев и унизительного контроля со стороны федерального правительства. А заодно спустят на тормозах никому не нужную программу реконструкции. К 1871 году демократы – всеми правдами и неправдами – сумели завоевать такие штаты, как Виргиния, Теннесси, Северная Каролина и Джорджия. А уже к 1877 году Южная Каролина, Флорида и Луизиана, где проживало большое количество чернокожих, перешли под влияние демократов.
По мере того как демократическая партия наращивала свое влияние на Юге, на Севере члены республиканского Конгресса все более охладевали к заявленной программе реформ. Одни конгрессмены утверждали, что негры не нуждаются в помощи и поддержке: ведь, получив свободу, избирательные права и равенство перед законом, они находятся в том же самом положении, что и белые члены общества. Другие республиканцы выражали озабоченность по поводу тех безобразий, что творились в южных правительствах (недаром же стиль их работы характеризовался как «организованный грабеж»). Особенно неприятно выглядели скандалы, связанные с президентом: администрации Улисса С. Гранта предъявляли обвинения в коррупции, мошенничестве и взяточничестве в особо крупных размерах. Что и говорить, блестящая слава военного героя помогла Гранту выиграть выборы 1868 года, однако его политическая некомпетентность сыграла роковую роль, лишив президента необходимой поддержки в 1872 году, когда он решил баллотироваться на новый срок. Вчерашние сторонники, а нынешние недоброжелатели – кстати, в их число входил и радикальный адвокат Чарльз Самнер – призывали республиканцев отказаться от борьбы на Юге (которая явно складывалась не в их пользу), положить конец федеральной интервенции и, ограничив власть централизованного правительства, позволить вновь восторжествовать свободному конкурентному рынку. По всему было видно, что разочарование реконструкцией зашло слишком далеко.
К тому же назревали новые зловещие события, которые заставили забыть о неудавшихся попытках реформировать Юг. В 1873 году в американской экономике наступил пятилетний период серьезного упадка, и на место мечтам о всеобщем социальном равенстве пришли заботы о восстановлении экономики. Наибольшую выгоду из этого кризиса извлекли опять-таки демократы, которые на выборах 1874 года сумели обеспечить себе большинство мест в палате представителей и увеличить свое присутствие в сенате. В дополнение к текущим бедам (проблемам рынка и победе оппозиции) республиканцам пришлось выдержать борьбу с Верховным судом, который опротестовал ряд мер реконструкции. В 1873 году суд объявил, что Четырнадцатая поправка защищает права лишь общегосударственного гражданства, но никак не решает проблему на уровне штатов. В 1876 году новое обвинение: оказывается, поправка устраняет дискриминацию со стороны штатов, но отнюдь не со стороны отдельных лиц или групп лиц. Еще одно постановление 1876 года гласило, что Пятнадцатая поправка вовсе не обеспечивает всеохватывающего «избирательного права», а только снимает некоторые специфические ограничения. В 1883 году состоялось судебное заседание, которое объявило неконституционным принятый в 1875 году закон о гражданских правах, запрещающий дискриминацию в общественных местах. Все эти судебные решения промостили дорожку для новых ограничений избирательного права и в конечном счете способствовали ужесточению расовой дискриминации и упрочению принципа сегрегации.
Таким образом, к середине 1870-х годов реконструкция отошла в прошлое – если теперь о ней и вспоминали, то как о чем-то несущественном. Возможность окончательно покончить с движением за реформы представилась в связи со скандальными президентскими выборами 1876 года. На этих выборах демократ Сэмюел Дж. Тилден набрал 51 % голосов на всенародном голосовании, но в коллегии выборщиков его победу оспаривал кандидат от республиканцев Рутерфорд Б. Хэйс. Дело решали 20 спорных голосов от четырех штатов. Состоялась встреча руководителей обеих партий, на которой обсуждался возможный исход выборов. Демократы согласились отдать первенство Хэйсу в обмен на обещание вывести федеральные войска с территории южных штатов, оказать финансовую поддержку экономическому развитию региона и утвердить вожделенное «самоуправление» в том, что касается социальных и расовых вопросов. Предложение было принято, и этот «компромисс» 1877 года не только отдал судьбу южных негров в руки их бывших белых хозяев, но и положил конец реконструкции как таковой. Занявший президентский пост Хэйс действительно вывел федеральные войска (и это было единственным обещанием, которое он сдержал), но они вновь вернутся на Юг в 1957 году – в связи со школьными событиями в маленьком городке Литтл-Рок, штат Арканзас. По словам историка К. Ван Вудворда, «эти восемьдесят лет стали своеобразным рекордом длительности в американской истории секционных компромиссов. Этот компромисс не побил рекордов в юриспруденции и искусстве управления государством, но в любом случае ни юриспруденция, ни означенное искусство не делают истории».
В конце концов местный контроль и принципы невмешательства победили, и на Юге утвердилось главенство белых. Однако перед этим Конгрессу удалось осуществить ряд важных преобразований. Проводники реконструкции уничтожили институт рабства, пресекли попытку сецессии, внесли в конституцию поправки, обеспечившие расширение федеральной власти, навечно подтвердили неделимый характер республики и гарантировали свободным гражданам страны избирательное право и право занимать гражданские должности. Если проводить сравнение с эмансипацией на европейском Западе, отмечает Эрик Фонер, то следует признать, что американское общество «оказалось единственным в мире, где бывшие рабы на протяжении нескольких лет процесса эмансипации пользовались всей полнотой политических прав и реальной политической властью». Что и говорить, процесс освобождения многое изменил в жизни Америки – однако не все и не навсегда. Пройдет почти целое столетие, прежде чем снова возникнет острая и плодотворная дискуссия по поводу свободы и дарованных ею возможностей.