Сталинград. Крах операции "Блау"

1. План «Блау»: Кавказ и нефть

Генерал-полковник Гальдер отправляется в «Волчье логово» — Директива фюрера № 41 — План «Блау» — Открытие фронта в Крыму — Неудачный Дюнкерк русских — Одноклиновые танковые клещи Клейста — Дорога смерти — 239 000 пленных

Автомобиль генерал-полковника Гальдера выехал из леса Мауэрвальд в Восточной Пруссии, где располагалась хорошо замаскированная штаб-квартира Главного командования сухопутных войск, на шоссе, ведущее в Растенбург. Сильный весенний ветер, словно буря, бушевал в кронах вековых буков. Сила этого ветра вздымала и вспенивала волны озера Мауэрзее так, что облака нависали низко над землей. И кажется, что они вспарываются высоким каменным крестом, венчающим солдатские кладбища в Летцене.

Вторая половина дня 28 марта 1942 года. Генерал-полковник Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск, следовал к Гитлеру в его ставку «Волчье логово», замаскированную в лесах под Растенбургом. Его адъютант держал на коленях папку с документами. В этот час это была самая ценная папка в мире. В ней находился план военных действий германского Генерального штаба на 1942 год: наступательные операции с целью окончательного разгрома Красной Армии на

Южном фронте — план «Блау», директива фюрера № 41.

Гальдер ещё раз мысленно взвешивал свои предложения. В течение нескольких недель он переработал идеи, мысли и пожелания, которые Гитлер как главнокомандующий сухопутными войсками и верховный главнокомандующий Вермахта высказывал в течение последнего времени в ходе ежедневных обсуждений положения на фронтах, вылившихся в настоящий проект. Ядром этого плана военной кампании на 1942 год должно было стать крупное наступление на южном участке фронта в направлении на Кавказ. Цель наступления — уничтожение главных сил русских между реками Донец и Дон, овладение перевалами Кавказа и, наконец, захват гигантских каспийских нефтеносных районов.

Начальник Генштаба был не в восторге от предлагаемого плана. Его переполняли сомнения по поводу того, что крупное немецкое наступление вообще возможно после больших потерь, понесенных в ходе зимней кампании 1942 года. Германское главное командование и Генеральный штаб сухопутных войск в конце марта всё ещё ощущали тяжесть кризисной ситуации.

На Волхове ещё не была полностью разгромлена армия генерала Власова. Войска под командованием графа Брокдорф-Аленфельдта все ещё находились в Демянском котле. Ещё не была освобождена из котла под Холмом боевая группа Шерера. В районе Дорогобуж — Ельня, что всего в 40 км восточнее Смоленска, все ещё доминировало кризисное настроение. Здесь действовали советские войска силами одной армии, одного гвардейского кавалерийского корпуса и одного воздушно-десантного корпуса.

Но это были далеко не все тревоги и заботы, удручавшие начальника Генерального штаба сухопутных войск в конце марта 1942 года. В Крыму, на подступах к Севастополю, застрял Манштейн со своей 11-й армией, а в январе русским даже удалось отвоевать Керченский полуостров. Но хуже всего обстояли дела под Харьковом. С середины января здесь шли ожесточенные бои. Советское верховное командование старалось изо всех сил взять в клеши Харьков. Южная часть клещей, а именно 57-я советская армия, взломала немецкий фронт на реке Донец по обе стороны Изюма на участке фронта шириной 80 км. Советские дивизии уже создали здесь плацдарм глубиной в 100 км. Передовые части наступающих советских войск угрожали Днепропетровску, центру снабжения группы армии «Юг».

Станут ли вклинившиеся советские войска инструментом прорыва с непредсказуемыми последствиями — это зависело от того, смогут ли быть удержаны оба «краеугольных камня» севернее и южнее места вклинения — Балаклея и Славянск. Здесь вот уже несколько недель батальоны двух немецких пехотных дивизий вели поистине легендарные оборонительные бои. От исхода этих боев зависело дальнейшее развитие ситуации на всем южном участке фронта. Берлинская 257-я пехотная дивизия удерживала Славянск, венская 44-я пехотная дивизия — Балаклею.

В кровопролитных боях берлинские полки обороняли южный фас Изюмской дуги. Боевая группа под командованием полковника Драббе сражалась смело и маневренно за нищие деревни, колхозы и хутора так, что даже самые сдержанные по тону военные сводки не могли скрыть своего удивления по поводу успехов немецких войск. Деревня Черкасская стала кровавым символом этих боев. За 11 дней боевая группа Драббе потеряла здесь половину от своего тысячного состава. 600 бойцов удерживали фронт круговой обороны протяженностью в 14 км. Советы потеряли здесь 1100 солдат убитыми. В конце концов им все-таки удалось взять эту деревню, но она стоила им боевой мощи пяти полков.

Прежде чем генерал-полковник в полдень 28 марта отправился из своей ставки в «Волчье логово», он приказал представить ему боевые донесения из штаба пехотной дивизии о боях, ведущихся на протяжении вот уже 70 дней. Эта дивизия должна была быть упомянута в сводках Вермахта, так как немецкие полки разгромили три советские стрелковые и одну кавалерийскую дивизию. Разумеется, и собственные потери свидетельствовали об ожесточенности боев: 652 убитых, 1663 раненых, 1689 обмороженных, 296 пропавших без вести, — всего 4300 человек личного состава. Это составило половину общих потерь, которую дивизия под Славянском понесла за 10 месяцев войны на Восточном фронте.

В северном секторе Изюмского прорыва, в районе Балаклеи, вела бои венская 44-я пехотная дивизия. Она удерживала фронт протяженностью 100 км. И на всем этом участке наступал целый советский корпус, усиленный танковыми подразделениями и дивизионами реактивных установок.

Душой обороны были и здесь боевые группы и их командиры. То, что выдержала боевая группа под командованием полковника Боне, командира 134-го пехотного полка, сражавшегося в лучших немецких традициях, на решающих участках прибрежных высот Балаклеи, овеваемых ледяными ветрами, может быть причислено к легендарным событиям войны на Восточном фронте.

Борьба шла за деревни и отдельные хутора, то есть практически за ночлег, так как при 40-градусном морозе дом с протопленной печкой, где можно было немного поспать, был вопросом жизни и смерти. Немцы цеплялись за деревни, русские же пытались выбросить их оттуда, поскольку они также хотели выйти из своих снежных укрытий, где сосредотачивались для проведения атак, и найти место под крышей, в теплом углу, чтобы, не боясь замерзнуть, подремать с часок.

Итак, для солдата война велась ради элементарных, жизненно важных вещей. Как немцы, так и русские сражались из последних сил. Обе стороны хотели овладеть Балаклеей и деревнями к северу от неё ради теплых домов, а также по стратегическим соображениям. Если бы важная в стратегическом отношении Балаклея и высоты, с которых можно было контролировать дороги, ведущие на Запад, были потеряны, то Тимошенко в этом случае получил бы возможность превратить вклинение под Изюмом в стратегически крупный прорыв в направлении на Харьков.

Но Балаклея пока держалась. К северу от неё опорный пункт № 5 попал под такие массированные атаки противника, что вряд ли мог быть удержан. Батальон оборонялся до последнего солдата, отражая атаки советских танковых частей. Здесь пал в бою также лейтенант фон Хаммерштейн, племянник бывшего командующего сухопутными войсками Экворда фон Хаммерштейна.

Подобные Хаммерштейну молодые, беззаветно преданные своему делу офицеры были стержнем в ожесточенных оборонительных боях. Вместе с прошедшими все огни и воды бесстрашными унтер-офицерами и ефрейторами они составляли малые боевые группы, которые почти всегда добивались невероятных результатов.

Насколько ожесточенными были бои на участке фронта под Балаклеей, свидетельствует, в частности, тот факт, что сам полковник Бойе и его штаб неоднократно вынуждены были драться в ближнем бою с пистолетами и ручными гранатами в руках.

Это были действительно ужасные бои. Характерным для них было то, что почти всегда их исход зависел от каждого отдельного бойца. Впрочем, также и успешно проведенные немецкие оборонительные сражения зимой и весной 1942 года, по существу, зависели от действий каждого отдельного солдата. В то время, по крайней мере, немецкие солдаты превосходили по опыту и боевому духу русских. Только этим можно объяснить удивительные успехи, которых немецкие солдаты добивались, полагаясь исключительно на самих себя, на всех участках фронта от Шлиссельбурга до Севастополя над численно превосходившим и лучше вооруженным противником.

Тяжелые бои в районе Харькова признаются всеми выдающимся образцом мужества, бесстрашия и тактического искусства. В марте здесь сражалась берлинская 3-я танковая дивизия в качестве своего рода «пожарной команды», спасая положение на угрожаемых участках фронта. Фельдфебель Эрвин Дрегер удерживал с пятнадцатью солдатами участок фронта шириной в 2 км. Разумеется, это стало возможным только благодаря особой тактике, которую выработал Дрегер, а также стальным нервам его солдат, которые все были опытными, закаленными бойцами Восточного фронта. Дрегер вооружил каждого из своих бойцов трофейным пулеметом, и ещё три пулемета у него оставалось в резерве — на всякий случай.

Образовав дугу, солдаты Дрегера расположились на местности глубоко эшелонированным порядком фронтом к лесу, из которого русские непрерывно проводили свои атаки. Именно здесь советские передовые подразделения намеревались предпринять прорыв. Его предстояло реализовать 17 марта. Около 10 часов 30 минут русские силами батальона начали наступление. Дрегер со своими людьми занял позицию в центре, то есть в самой глубокой точке своей оборонительной линии. Русские подходили все ближе и ближе; но с немецкой стороны не прозвучало ни одного выстрела. Дрегер приказал своим солдатам строго-настрого: «Ждать, пока я не открою огонь!» Передовые подразделения противника подошли уже на 50 метров, когда Дрегер выпустил из своего пулемета первую очередь. Поскольку удар противника был нацелен точно в середину оборонительной линии, его удалось отразить охватом. Под эффективным огнем с обоих флангов русское наступление захлебнулось через 20 минут.

Русские предпринимали свои атаки пять раз в течение 14 часов. Пять раз терпели их батальоны поражение, откатываясь под массированным пулеметным огнем группы Дрегера. 16 решительных бойцов давали отпор противнику, численно превосходившему их более чем в 100 раз.

Однако через три дня война «взяла» и Дрегера. Он со своим взводом в конце концов был выдавлен из удерживаемой им деревни. Но при леденящем холоде его людям был необходим на ночь дом, каморка или подвал, по крайней мере, на пару часов, чтобы спастись от мороза и ледяного ветра. Дрегер хотел захватить колхоз внезапным броском, но был сражен автоматной очередью. Его люди оттащили его назад в тыл и укрыли за стогом соломы. Дрегер стучал закоченевшими ладонями, чтобы согреться. При этом он продолжал прислушиваться к тишине морозной ночи. Обычно не привыкший говорить громкие слова, на этот раз он тихо сказал своим боевым друзьям: «Слышите, смерть стучит уже своей косой!» Затем он умер.

Историю о фельдфебеле Дрегере генерал-полковник Гальдер не знал. Но содержание боевых донесений, поступавших из-под Балаклеи 28 марта, он точно сохранил в своей памяти. 13 февраля он отправил их Йодлю для включения их в сводки Вермахта. 14 февраля венцы были упомянуты в сводках впервые. С тех пор уже прошло 6 недель. Советское наступление в целом было сорвано благодаря поразительным успехам войск, достигнутым в узловых точках Изюмской дуги. Но даже если оставаться оптимистичными и исходить из того, что вскоре и этот очаг войны, так же как и другие, мог бы быть устранен полностью, все же оставался правомерным вопрос: не лучше ли было бы ввиду больших потерь на всем Восточном фронте сделать паузу также в боевых действиях группы армии «Юг» с тем, чтобы русские начали наступление первыми, а наши войска измотали бы их в обороне и обескровили бы тем самым их резервы.

Это был вопрос, который генерал-полковник Гальдер задавал вновь и вновь себе и своим офицерам в ходе планирования боевых операций на 1942 год.

Но начальник оперативного отдела штаба, генерал-майор Хойзингер, указал на то, что вследствие такой тактики возможна потеря инициативы и огромного количества времени. Время все же работало на русских и на западных союзников, которые собирались мобилизовать свои гигантские резервы в том числе и для помощи русским. Если это вообще было бы возможно, то, по мнению Хойзингера, следовало бы как можно скорее попытаться поставить Красную Армию на колени.

Гальдер согласился с этим аргументом. Но в этом случае, по его мнению, следовало бы начать новое наступление на Москву, сердце Советского Союза.

Но именно против этого варианта Гитлер сопротивлялся изо всех сил. Должно быть, он все ещё помнил ужас, который испытал под Москвой. Он хотел предпринять на этот раз нечто другое. После неудачного опыта прошлого года на Центральном фронте он хотел теперь найти решение на юге — отнять у Сталина кавказскую нефть и нанести удар по Ирану. Африканский корпус Роммеля также был вовлечен в реализацию этого плана. «Лис пустыни», который как раз в это время готовил свое наступление из Киренаики на позиции британцев под Газалой, а также против Тобрука, главного пункта британской обороны в Северной

Африке, должен был пробиться к Персидскому заливу по территории Египта и через Аравийскую пустыню. В этом случае Иран был бы нейтрализован в качестве второй большой американской базы подвоза и снабжения для Красной Армии. Первой по значимости был Мурманск — место встречи русских и англичан. И тогда не только русские, но и более богатые арабские нефтяные месторождения оказались бы в руках немцев: Марс был провозглашен богом военной экономики.

Автомобиль Гальдера остановился перед шлагбаумом у ворот № 1, запретной зоны № 1 у «Волчьего логова», собственной резиденции фюрера. Охрана отдала честь. Шлагбаум поднялся. Узкая гудронированная дорога вела к лесной крепости Гитлера. Низкие бетонные бараки с маскировочной окраской и засаженными на плоских крышах растениями хорошо укрыты среди высоких буков. Даже с борта самолета их невозможно заметить. Повсюду по окружности местность герметически изолирована. Она защищена заграждениями из колючей проволоки и минными полями. Дороги блокированы постами. Небольшая тупиковая железнодорожная линия законсервирована и используется только для нужд Геринга, командный пункт которого находился южнее Растенбурга, недалеко от озера Шпирдингзее, в Йоханисбергском лесу.

Генерал-полковник Йодль однажды сказал, что «Волчье логово» представляет собой смесь концентрационного лагеря и монастыря. Во всяком случае, это был спартанского типа походный лагерь, претерпевший в условиях военного времени лишь одно изменение, а именно: Гитлер превратил ночь в день, работая до двух, трех и даже четырех часов утра, и отсыпался затем очень долго. Его ближайшее окружение волей-неволей вынуждено было приспосабливаться к этому ритму жизни. Гальдер проехал мимо узла связи шефа пресс-службы рейха. Справа от него находился узел телефонной и радиосвязи, неподалеку от него — штаб-квартиры Йодля и Кейтеля. Слева от дороги разместились Борман и служба безопасности. Наконец, на опушке леса показался барак фюрера, который дополнительно был огражден высокой проволочной изгородью. Вместе с Блонди, овчаркой Гитлера, эта проволочная сетка являлась последним препятствием перед спартанским обиталищем Гитлера в Растенбургском лесу.

Гитлер собрал на совещание 28 марта только узкий круг командования Вермахта: кроме Кейтеля, Йодля и Гальдера были приглашены также полдюжины высоких чинов, представлявших все три вида вооруженных сил. Они стояли или сидели на деревянных табуретах вокруг дубового стола с картами. Гитлер находился в середине длинной стороны стола, а прямо напротив него, на узкой стороне стола — начальник Генерального штаба.

Слово было предоставлено Гальдеру, и он начал излагать свой план под кодовым наименованием «Блау». Первоначально этот план должен был называться «Зигфрид», но Гитлер не хотел более использовать имена героев германского эпоса в качестве названий для своих военных операций, поскольку это обязывало его ко многому, а название «Барбаросса» выглядело теперь уже не таким удачным.

Гитлер постоянно перебивал Гальдера, задавая ему вопросы о деталях. Таким образом, обсуждение доходит до мельчайших подробностей, но через три часа Гитлер одобрил этот план, заключавшийся в следующем.

Первый этап: две армейские группировки образуют мощные «клещи». Войска северной части «клещей» наносят удар из района Курск — Харьков вдоль Дона в его среднем течении в направлении на юго-восток, в то время как войска южной части «клещей» из района Таганрога форсированным маршем выдвигаются прямо на восток. Обе армейские группировки соединяются западнее Сталинграда, смыкают «клещи» вокруг советских главных сил между Донцом и Доном и уничтожают их.

Второй этап: рывок на Кавказ, высокогорную местность протяженностью 11 00 км, расположенную между Черным и Каспийским морями, и овладение кавказскими нефтеносными районами.

Город Сталинград на Волге не представлял собой согласно плану «Блау» оперативной цели. Вопрос о том, овладеть ли Сталинградом или «подвергнуть его воздействию нашего тяжелого оружия» с тем, чтобы он утратил свое значение как центр военной промышленности и транспортный узел, был оставлен открытым.

В полдень Гальдер снова выехал из «Волчьего логова» и направился в Мауэрвальдский лес. Начальник Генерального штаба устал, он был разбит, полон сомнений и огорчен возражениями Гитлера. Однако он верил в то, что ему удалось склонить Гитлера в пользу реализации своего плана, такого плана, который позволит сохранить силы немецких войск и постепенно достичь поставленных на южном фронте целей, имея четко обозначенные узловые задачи. Если этот план удастся, то тогда Сталин потеряет весь Кавказ, включая Астрахань и устье реки Волги, то есть перешеек и водный путь в Иран. Цель плана «Барбаросса» на юге советско-германского фронта будет в этом случае достигнута.

Посредством операции «Блау», летнего наступления 1942 г., Гитлер надеялся добиться решительного перелома на южном участке Восточного фронта. Предполагалось окружить советские войска западнее Сталинграда, взяв их в гигантские клещи, после чего начать продвижение к кавказским нефтяным месторождениям.

Теперь оставалось только облечь все это в форму четких приказов в адрес командующих группировками Вермахта.

Спустя семь дней, 4 апреля 1942 года, генерал-полковник Йодль положил на стол проект приказа. Штаб Вермахта решил эту задачу в соответствии с традициями Генерального штаба: коротко излагалось положение на фронтах, цели наступления формулировались как боевые задачи и, таким образом, реализация гигантских операций передавалась под ответственность командующему группой армии «Юг» фельдмаршалу фон Боку. Такова была зарекомендовавшая себя в течение 130 лет традиция Генштаба от Шарнгорста до Шлиффена и Людендорфа.

Но уже в этом пункте версия Верховного командования Вермахта относительно операции «Блау» терпела неудачу. Из-за неудач зимней кампании Гитлер потерял веру в своих генералов. Командующие армиями и командиры корпусов показали, что отчасти они исполняли его приказы, преодолевая внутреннее сопротивление. Теперь Гитлер принял на себя главное командование сухопутными войсками. Он не соглашался на то, чтобы его полномочия командующего были бы сужены вследствие гибко сформулированных задач кампаний.

После того как Гитлер прочитал проект приказа, он отказался его одобрить. План давал командующему группой армии «Юг» слишком большую свободу действий. Он, Гитлер, даже и слышать не хотел о гибких формулировках приказов.

Гитлер требовал детальной формулировки. Он хотел видеть диспозицию и её выполнение точно сформулированными. Когда Йодль попытался что-то негромко возразить, Гитлер забрал у него документы со словами: «Я сам займусь этим». На следующий день результат его трудов лежал на столе в виде 10 машинописных страниц: директива фюрера № 41 от 5 апреля 1942 года. Наряду с планом «Барбаросса», директивой № 21, это был самый судьбоносный документ Второй мировой войны, представлявший собой комбинацию из оперативного приказа, основополагающих решений, правил реализации и предписания относительно секретности.

Поскольку в этой директиве речь шла не только о плане гигантской военной кампании, а прежде всего о графике выхода к Сталинграду, то есть по сути о документе, в котором речь идет о решающем переломе в войне, автор считает здесь уместным процитировать наиболее важные её фрагменты.

Уже в преамбуле излагается рискованный тезис: «Зимняя кампания в России подходит к своему концу. Противник понес тяжелейшие потери в живой силе и технике». Это было верно. Но вывод: «В своем стремлении использовать мнимые успехи начального периода противник полностью израсходовал в эту зиму массу своих резервов, предназначенных для более поздних по времени операций» — был неверен. Как раз в тот момент, когда основные контуры большого наступления были зафиксированы на бумаге, Сталин в своей гигантской империи собирался чудом сотворить из ничего новые армии и целый ряд других самостоятельных крупных соединений — всего порядка 80 дивизий.

На основании этой ошибочной оценки приказ гласил: «Как только позволят погодные условия и состояние местности, необходимо будет использовать исключительное превосходство германского командования и германских войск с тем, чтобы снова вернуть себе инициативу в действиях и навязать противнику свою волю.

Цель заключается в том, чтобы окончательно уничтожить ещё остающуюся у Советов волю к сопротивлению и лишить их, насколько это возможно, важнейших экономических источников для ведения войны».

В отношении реализации планов формулировка гласила: «Соблюдая основные характеристики Восточной военной кампании, необходимо прежде всего объединить все наличные силы для проведения основной операции на южном участке фронта, имея целью уничтожить противника перед рекой Дон и затем овладеть нефтеносными районами на Кавказе и самой Кавказской горной системой».

По поводу оперативного руководства кампанией директива продолжала: «Первой задачей сухопутных войск и Люфтваффе после завершения периода весенней распутицы будет являться создание предпосылок для проведения главной операции.

Это требует зачистки и укрепления позиций войск по всему Восточному фронту, также в тыловых районах сухопутных войск.

Следующими задачами являются зачистка в Крыму Керченского полуострова и овладение Севастополем».

Основную проблему этого масштабного наступления представляла растянутость фланга на Дону. Чтобы исключить исходившую из этого обстоятельства опасность, Гитлер принял роковое решение, которое спровоцировало катастрофу под Сталинградом. Он приказал, в частности, следующее: «Для обеспечения все более удлиняющегося в ходе этой операции Донского фронта привлекаются в первую очередь войска союзников... Их боевое применение следует организовать таким образом, чтобы на крайнем северном участке фронта оперировали венгерские войска, далее за ними — итальянские войска и на крайнем юго-востоке — румынские войска».

Это решение основывалось на политических резонах, так как и глава румынского государства, маршал Антонеску, и итальянский дуче Муссолини, исходя из соображений национального престижа, требовали самостоятельного боевого применения своих воинских частей и соединений.

Реализация крупномасштабного плана начиналась с операции «Охота на дроф» в Крыму. Советский военный историк полковник П.А. Жилин пишет в своей книге «Важнейшие операции Великой Отечественной войны» о ситуации в Крыму весной 1942 года следующее: «Ожесточенная борьба советских войск и Черноморского флота принесла нам большую стратегическую выгоду и перечеркнула расчеты противника. Скованная здесь 11-я немецкая армия не могла быть использована для наступления на Волге и Кавказе».

Это было именно так. Поскольку для Советов было очень важно сковать 11-ю армию Манштейна в Крыму, Сталин выделил для решения этой задачи мощные силы.

Три советские армии в составе семнадцати стрелковых дивизий, двух кавалерийских дивизий, трех стрелковых и четырех танковых бригад заблокировали узкую полоску земли шириной 18 километров — Парпачский перешеек, обеспечивавший выход из Крыма на Керченский полуостров. Керчь, в свою очередь, была трамплином для прыжка в восточную часть Черноморского побережья, а оттуда — в предполье Кавказа.

Каждый километр этого решающего участка территории обороняли примерно 10 тысяч советских солдат: на каждый метр — по 10 бойцов.

Красноармейцы располагались за тянувшимся по этому участку противотанковым рвом шириной 10 метров и глубиной 5 метров, за которым была протянута колючая проволока и заложены тысячи мин. Различные виды заграждений, например мощные противотанковые «ежи» из сваренных вместе кусков железнодорожных рельс, а также большое количество пулеметных гнезд, опорных пунктов и артиллерийских позиций располагались за ними. А по обоим концам этого 18-километрового фронта была водная преграда, не дававшая ни малейшего шанса для обходного маневра.

«И что, мы должны здесь прорваться, господин генерал-полковник?» — спросил водитель Манштейна, фельдфебель Фриц Нагель своего командующего, посмотрев в стереотрубу с наблюдательного пункта 114-го артиллерийского полка, откуда хорошо просматривались позиции советских войск.

«Вот тут именно и придется, Нагель», — кивнул Манштейн. Он сдвинул пилотку на затылок и ещё раз подошел к стереотрубе, через которую он только что дал посмотреть своему водителю.

Фриц Нагель снискал к себе хорошее отношение во всех штабах. Уроженец города Карлсруэ, он возил Манштейна с 1938 года. Он сидел за рулем во всех фронтовых поездках Манштейна, был воплощением спокойствия и много раз с успехом выходил из опасных ситуаций. Не раз он был ранен.

С Манштейном, однако, тоже ничего плохого не случалось: Нагель был для него своего рода талисманом.

Манштейн поехал на выдвинутый вперед наблюдательный пункт 114-го артиллерийского полка, располагавшегося в северной части фронта на Парпачском перешейке, чтобы ещё раз взглянуть на позиции советских войск.

«Что ещё новенького?» — спросил он командира 46-й пехотной дивизии. «Ничего особенного, господин генерал-полковник», — ответил генерал-майор Хакциус.

«Тогда ни пуха ни пера на послезавтрашний день! — кивнул Манштейн. — Поехали домой, Нагель!»

Послезавтра было 8 мая, день «Охоты на дроф» — так звучало кодовое наименование операции по прорыву на Керчь.

Если имеешь дело с противником, втрое превосходящим тебя по силам, да к тому же занимающим хитроумную систему позиций, то его можно опрокинуть только мужеством и хитростью. И именно на одной такой хитрости основывался план Манштейна.

Конфигурация советского фронта в этом месте была странной: в южной его части — свечкой прямо на север, в северной части он имел вид «пузыря», раздутого в направлении на запад. Этот фронт возник после того, как советские войска зимой опрокинули 18-ю румынскую дивизию, а немецкие батальоны лишь с большим трудом могли блокировать вклинение противника.

Какие возможности предоставляла эта ситуация? В первую очередь, удар во фланг этого «пузыря». Но именно потому, что такой вариант казался самым естественным и русские учитывали это и по этой причине сосредоточили на этом участке две армии и почти все свои резервы, Манштейн не поддался на этот очевидный вариант наступательной операции. Выдающийся стратег Второй мировой войны снова поступил нестандартно.

Генерал-полковник сделал, однако, все, чтобы заставить вражескую разведку поверить в то, что он начнет наступление на севере. Были оборудованы ложные артиллерийские позиции, инсценированы передвижения войск на северном и среднем участках фронта, для службы радиоперехвата противника были переданы специальные радиограммы и проводились ложные разведки боем.

Между тем наступление готовилось совсем в другом месте, на южном участке. 30-й армейский корпус под командованием генерал-лейтенанта Фреттер-Пико должен был силами трех пехотных дивизий прорвать фронт на юге. Затем 22-я танковая дивизия и моторизованная бригада должны были стремительно войти в эту брешь, проникнуть глубоко в тыл советских войск, чтобы затем развернуться на север для охватывающего удара и затем снова прорываться в направлении на восток.

Смелый план: силами пяти пехотных и одной танковой дивизии сражаться против трех армий. Пикирующие бомбардировщики 8-го авиакорпуса под командованием генерал-полковника барона фон Рихтгофена и части 9-й зенитно-артиллерийской дивизии были выделены для поддержки пехоты. Тяжелая артиллерия РГК (резерва главного командования) была также подтянута для массированного огневого налета на Севастополь.

Для удара по основному укреплению, противотанковому рву, Манштейн придумал нечто очень хитрое.

В ночь с 7 на 8 мая на берегу моря восточнее Феодосии царит странное оживление. Десантные штурмовые лодки и катера спускаются на воду. В них погружаются саперы и пехотинцы баварской 132-й пехотной дивизии. Но они не заводят двигатели. Лодка за лодкой бесшумно отходят от берега, движимые вперед лишь веслами. Вскоре ночь поглощает эту таинственную флотилию: четыре десантно-штурмовые роты покачиваются на поверхности Черного моря. Около 2 часов ночи лодки смещаются вдоль берега в восточном направлении.

3 часа 15 минут. Как оглушительный удар грома обрушивается огонь немецкой артиллерии. Громыхают тяжелые минометы. Мины с воем разрывают воздух. Непрерывно работают зенитки. Огонь, чад, утренний туман клубятся над южным участком Парпача. С ревом подходят пикировщики. Отвесно пикируют на позиции русских. Их бомбы разрывают в клочья блиндажи, бункеры и проволочные заграждения.

3 часа 25 минут. Повсюду одновременно взмывают в небо две белые сигнальные ракеты: сигнал к атаке пехоты. Впереди саперы. У них самая тяжелая работа: разминирование и разрезание проволочных заграждений, и все это — под огнем противника.

Русские открывают заградительный огонь. Советские пулеметчики у амбразур блиндажей нажимают на спуск. Им не нужно даже целиться. Ведется фланкирующий огонь, это значит, что очереди разных пулеметов пересекаются. Только дави на спуск.

Советская корабельная артиллерия неистовствует.

Слышны хлопки минометных выстрелов. Они смещаются вперед, в том направлении, откуда должны наступать немцы. Должны же они наступать через узкий перешеек или нет?

В тот момент, когда немецкая артиллерия открывает огонь, запускаются моторы штурмовых лодок. Никто со стороны русских теперь не может их уже услышать в таком грохоте.

На большой скорости, как стрелы, лодки подлетают к побережью. Как раз в том месте, где советский противотанковый ров выходит к морю, широкий, как амбарные ворота, заполненный водой.

Десантно-штурмовые лодки просто заплывают в ров. Солдаты спрыгивают на сушу и сразу же открывают огонь из своих пулеметов от бедра. Советские бойцы, стоящие в стрелковых ячейках и на стене рва, падают в ров, не успев понять, что же произошло.

Но в этот момент выпускает огненную струю русский огнемет. Первая волна наступающих прижимается к земле и остается лежать.

Истребитель «Мессершмитт» подлетает со стороны моря на бреющем полете. Он проходит вдоль рва, открывает огонь из своего бортового оружия и вынуждает советских солдат вернуться в укрытия.

Солдаты немецкой десантной штурмовой группы вскакивают и врываются в ров. Первые русские сдаются в плен. Полная паника и смятение.

Между тем слева, по обе стороны дороги Феодосия — Керчь, силезский 49-й егерский полк прорывается сквозь минные поля. Капитан Греве командует авангардами первого батальона на южной стороне. Он преодолевает град пуль и мчится по узким проходам в минных полях. Дивизии приданы штурмовые орудия. Старший лейтенант Буфф следует вместе с этими тремя железными крепостями и обеспечивает солдатам Греве огневое прикрытие.

Крупномасштабное сражение южнее Харькова в начале лета 1942 г. — увертюра к операции «Блау».

Уже в 4 часа 30 минут егеря добрались до противотанкового рва. Тяжело дыша, капитан лежит на краю рва. Унтер-офицер Шайдт стреляет из своего пулемета направо и налево. Подходят саперы со штурмовой лестницей. Греве первым соскальзывает по ней в ров.

Во втором батальоне его командир, майор Кутцнер, тяжело раненный, остается лежать на «Татарской горке» под перекрестным огнем. Советское командование оборудовало там позиции противотанковой артиллерии на целый полк. Лейтенант Фюрншус со своими штурмовыми орудиями приходит на помощь. Его длинноствольные 75-мм пушки сметают противотанковые позиции русских.

Старший лейтенант Райснер передвигается прыжками во главе своей 7-й роты. Он избегает попадания под сильный артиллерийский огонь противника и бросается на землю. Затем вскакивает снова. И вот, наконец, ров, края которого разрушены в результате обстрела. Райснер скатывается вниз.

Выпущенная откуда-то сбоку автоматная очередь сбивает обер-лейтенанта с ног. Раненный, он машет рукой своим егерям в направлении советских стрелковых ячеек.

Пехотинцы на левом фланге участка прорыва продираются сквозь минные поля и проволочные заграждения. Хорошо замаскированные и не пострадавшие от артиллерийского обстрела пулеметные гнезда ведут перекрестный и фланкирующий заградительный огонь.

Ударом поперек фронта нейтрализуются советские пулеметные «гнезда», и уже ближе к вечеру и здесь удается продвинуться к противотанковому рву.

Лейтенант Райманн и его 9-я рота прокатываются вдоль рва с правого фланга до озера Парпач в ожесточенном ближнем бою, выводя из строя все позиции и блиндажи противника, подрывают стены рва для обеспечения прохода своих танков: главная полоса советской обороны взята нами по всей ширине фронта наступления.

Моторизованная бригада в составе румынских и немецких подразделений во второй половине первого дня наступления находилась прямо на берегу моря, в том самом месте, где рано утром штурмовые лодки овладели противотанковым рвом. Она прошла по построенным на скорую руку переправам и нанесла удар в тыл советского фронта.

Между тем передовые части 22-й танковой дивизии ожидали приказа на выступление. Лишь в первой половине дня 9 мая плацдармы за противотанковым рвом удалось расширить настолько, что они могли быстро подтянуться.

Танковые роты и бронетранспортеры перестроились в боевые порядки, ворвались на вторую и третью линии советской обороны, сломили их сопротивление, затем достигли поворота на Арма-Эли и ворвались там в самый центр расположения советских танковых бригад.

Как на учениях, в то же самое мгновение подкатили шесть огромных штурмовых орудий. Прежде чем советские войска могли подготовиться к этой «встрече», они были разгромлены немецкими танками и штурмовыми орудиями.

Как было запланировано ранее, 22-я танковая дивизия повернула теперь на север, позади фронта против двух советских армий, которые своими сдерживающими атаками тормозили^- боевые действия франконско-судетской 46-й пехотной дивизии и румынских бригад. Все шло в соответствии с планом Манштейна. Но затем все изменилось в одно мгновение. Поздним вечером 9 мая пошел очень сильный весенний дождь. Все подъездные пути и дороги за несколько часов он превратил в бездонное болото. Транспортное сообщение, осуществлявшееся с помощью автоцистерн и грузовиков, вскоре было полностью парализовано. Только тягачи на гусеничном ходу могли ещё как-то пробиваться. Теперь воля Манштейна вынуждена была бороться с капризами природы.

Боевые машины с трудом пробивались вперед вплоть до глубокой ночи. Они заняли круговую оборону. В таком состоянии они находились, глубоко вклинившись во фланг и тыл 51-й советской армии. Это было на следующее утро, 10 мая, на рассвете.

Отвлекающее наступление русских, проведенное крупными танковыми силами, было отбито. Задул ветер и высушил почву. Дивизия выступила на север. 11 мая она находилась у Ак-Моная, на берегу моря, выйдя тем самым в тыл 47-й советской армии. Десять красных дивизий оказались в мешке. Остатки бежали на восток.

Тем временем полковник фон Гроддек и его бригада смелым и быстрым рывком на восток воспрепятствовали попыткам русских создать какое-либо подобие фронта в тылу. Там, где советские полки пытались «зацепиться», фон Гроддек наносил свои удары и гнал их дальше.

Когда бригада продвинулась на 50 км в тыл русских и совершенно неожиданно появилась на «Татарском валу» глубоко в тылу ставки командующего Крымским фронтом генерал-лейтенанта Д.Т. Козлова, советское командование полностью потеряло самообладание и контроль над ситуацией. По улицам беспорядочно отступали огромные колонны частей и соединений в направлении на Керчь, к восточному побережью полуострова. Оттуда они надеялись выбраться через узкий морской пролив на материк и таким образом спастись.

Командование советскими резервами отчаянно пыталось остановить продвижение немецких передовых частей, чтобы как можно больше соединений, скопившихся на побережье полуострова Керчь, могло быть эвакуировано при помощи моторных лодок и катеров. Точно так же, как это удалось англичанам почти в тот же день два года назад в Дюнкерке.

Но Манштейн не собирался приуменьшать масштабы своей победы, позволив русским осуществить их советский Дюнкерк. Он бросил свои танковые и моторизованные соединения и два полка пехоты на преследование отступавшего противника. 16 мая Керчь была взята. Советскому верховному командованию Дюнкерк не удался. Сталин не смог спасти свои армии. Штурмовые орудия быстро покончили с импровизированными морскими перевозками.

170 000 пленных: три советские армии в течение восьми дней были разбиты шестью немецкими дивизиями.

17 мая на рассвете Манштейн вместе с генерал-полковником бароном фон Рихтгофеном стоял на невысокой сопке под Керчью. Перед ними расстилалось море, Керченский пролив, и дальше, примерно в 20 километрах, в сияющих лучах солнца был виден берег Таманского полуострова, предполья Азии, ворот Кавказа. Манштейн своей победой одним рывком распахнул заднюю дверь, которая вела в нефтяной рай Сталина.

В тот же самый час, когда Манштейн смотрел на эту цель, в 600 километрах к северу, в районе Харькова, дивизии армейской группы фон Клейста готовились к своему наступлению, с тем чтобы завоевать на Донце ключевые позиции для большой летней кампании в рамках операции «Блау». Генерал-полковник фон Клейст начал масштабное наступление, которое не имело себе равных по отваге и оперативному замыслу.

Горизонт на востоке окрасился в красный цвет. Безоблачное небо. Тишина. Слышно только дыхание людей. И тикание больших часов на руке лейтенанта Тойбера, опирающегося рукой на бруствер окопа, — капли времени, падающие в море вечности.

И вот началось. Громовые раскаты разрывают тишину. В то время как новички на поле боя воспринимают это как действующий на нервы треск и грохот, старые фронтовики различают в этом хаосе звуков глухие залпы гаубиц, резкие выстрелы пушек, завывание пехотных орудий.

Там, в лесу, где расположены позиции советских войск, вздымаются клубы дыма. Фонтаны грязи взлетают в воздух, обломки деревьев, кружась, летают в воздухе. Все это — свидетельства массированной артподготовки, проводимой перед всяким наступлением.

Здесь на штурмовых позициях берлинской «медвежьей» дивизии обстановка такая же, как и на позициях полков 101-й легкой дивизии, у гренадеров 16-й танковой дивизии и у егерей 1-й горнострелковой дивизии — в соединениях ударного эшелона 3-го танкового корпуса Макензена. Повсюду на пространстве между Славянском и Лозовой, южнее Харькова, утром 17 мая 1942 года стоят в полной готовности к наступлению войска группы фон Клейста, слушая «музыку» артподготовки.

Теперь огневой вал заметно и быстро перемещается на север, удаляясь от позиций готовых к штурму немецких солдат. В тот же момент наши штурмовики стремительно проносятся над позициями войск.

«Вперед!» — кричит командир роты лейтенант Тойбер. Подобно ему в этот час около пятисот лейтенантов и обер-лейтенантов дают команду «Вперед!».

Вопрос, который в последние дни и часы мучил каждого офицера и солдата, а именно: «Удастся ли поразить в самое сердце русское наступление, которое вот уже на протяжении пяти дней разворачивается в направлении на запад?», уже отпал.

Что, собственно, происходило в этот день 17 мая 1942 года? Какие цели преследовало наступление группы фон Клейста? Для ответа на этот вопрос необходимо обратиться к прошедшим событиям.

Чтобы создать исходные предпосылки для нанесения главного удара в рамках большого летнего наступления 1942 года из района Харькова в направлении Кавказ — Сталинград, фюрер в своей директиве № 41 приказал устранить выступ советского фронта по обе стороны реки Изюм, постоянно угрожавшей Харькову в результате проведения операции по типу «клешей». Командующий группой армий «Юг», фельдмаршал фон Бок, разработал для проведения этой операции довольно простой план: 6-я армия должна была наступать с севера, а армейская группа фон Клейста во взаимодействии с частями 1-й танковой и 17-й армий — с юга. Они должны были «отрезать» выступ фронта, до отказа забитый войсками Тимошенко, и разбить в образовавшемся котле попавшие туда советские армии. Этот план носил кодовое название «Фридерикус».

Однако не только у фельдмаршала фон Бока, но также и у русских был свой план: маршал Тимошенко хотел повторить, и на этот раз успешно, свое январское наступление и готовил новое наступление с ещё более мощными силами, которое должно было решить исход войны. Силами пяти армий и целой армадой танковых частей он хотел двумя ударными клиньями прорвать немецкий фронт в этом выступе, завоеванном с таким трудом. Затем крупный город Харьков, административный и промышленный центр Украины, должен был быть отвоеван у немцев в ходе охватывающей операции. В этом случае немцы потеряли бы свой гигантский центр снабжения южного фронта, в котором были сосредоточены огромные запасы.

Одновременно с этим Тимошенко хотел отвоевать у немцев также Днепропетровск и город Запорожье в 100 километрах от него, огромная плотина которого представляла собой своего рода «чудо света» 40-х годов.

Реализация этого плана была бы для немецкой группы армий «Юг» ещё более зловещей, чем потеря Харькова, так как через Запорожье вели шоссейные и железные дороги к нижнему течению Днепра, широкому, как море, через который далее на юг, вплоть до Черного моря не было никаких надежных переправ. Вся система подвоза и снабжения для армий южного крыла фронта, которая дислоцировалась восточнее Днепра в бассейне Донца и в Крыму, работала именно за счет этих двух узловых пунктов. Потеря их вызвала бы настоящую катастрофу.

Итак, все помыслы генштабистов обеих сторон весной 1942 года вращались вокруг большой излучины фронта под Изюмом, которая и для Бока и для Тимошенко являлась судьбоносной основой будущих решающих сражений. Вопрос заключался лишь в том, кто первым нанесет удар, кто выиграет гонку со временем — Тимошенко или Бок?

Согласно немецкому плану 18 мая должно было стать днем наступления. Но Тимошенко опередил. 12 мая он начал наступление неожиданно мощными силами против 6-й армии, имевшее целью взять её в «клещи». Северную часть «клешей» составляла 28-я армия со своими шестнадцатью стрелковыми и кавалерийскими дивизиями, тремя танковыми и двумя моторизованными бригадами. Это была превосходящая боевая сила по сравнению с двумя немецкими корпусами, имевшими в своем составе всего шесть дивизий. Ещё более мощные силы находились в южной части «клещей» Тимошенко: здесь находились две советские армии, которые имели в своем составе 26 пехотных и 18 кавалерийских дивизий, а также 14 танковых бригад против войск 8-го егерского корпуса и румынского 6-го корпуса. Полдюжины немецких и румынских дивизий, не имевшие вначале ни единого танка, оказались перед лицом превосходящих сил, располагавших к тому же массой танков. Не имелось никакой возможности остановить удар русских войск на основных направлениях. Немецкие линии были прорваны, хотя в тылу прорвавшегося противника ещё держались многочисленные немецкие опорные пункты, точно так же как это было в зимней битве.

Генерал Паулюс бросил все наличные силы своей 6-й армии против прорвавшихся русских войск. За 20 километров до Харькова ему удалось буквально в последний момент остановить фланговые удары Тимошенко в северной части «клещей», но южный клин, обладавший гигантской силой, он оставить не мог. Назревала катастрофа. Русские войска прорвались далеко на Запад; их кавалерийские соединения 16 мая приблизились к городу Полтаве, к ставке фельдмаршала фон Бока. Положение стало драматичным. Боку предстояло трудное решение. Через два дня должно было начаться немецкое наступление. Но ситуация в корне изменилась из-за начавшегося русского наступления. 6-я армия «забуксовала» и должна была вести ожесточенные оборонительные бои. Поэтому она отпала как атакующая сила на севере. Таким образом, операция по взятию в «клещи» оказалась несостоятельной.

Неужели следовало теперь отказаться от всего плана? Или следовало провести операцию «клещи» только наполовину. Начальник штаба фон Бока, генерал фон Зоденштерн, настойчиво уговаривал колеблющегося фельдмаршала выбрать второй вариант. Он представлялся довольно рискованным по отношению к сильному противнику.

Но в пользу этого смелого плана говорил тот факт, что Тимошенко с каждым километром опасно удлинял свой фланг, углубляясь на запад. Это был шанс фон Бока. И фельдмаршал его, наконец, использовал. Он решился на следующее: чтобы не дать русским возможность прикрыть их длинный фланг, он назначил наступление на день раньше, чем было запланировано. Армейская группа фон Клейста утром 17 мая начала наступление.

Силы фон Клейста составляли восемь пехотных дивизий, две танковые дивизии и одну мотопехотную дивизию. Румынские дивизии прикрывали левый фланг наступления.

3 часа 15 минут. Лейтенант Тойбер во главе своей роты выскакивает из окопа и атакует позиции русских на опушке леса. Над их головами завывают моторы пикировщиков. Они устремляются вниз и сбрасывают бомбы на разведанные опорные пункты, бункеры и огневые позиции русских.

20-мм самоходное зенитное орудие выходит вперед между взводами Тойбера и подменяет своими действиями отсутствующие танки. Снаряды её прямой наводкой бьют по узлам сопротивления советских войск. Наши пехотинцы высоко ценят эти орудия и их бесстрашные расчеты, которые всегда идут в наступление в первых рядах.

Первые тщательно оборудованные позиции русских уничтожаются градом бомб и снарядов. Несмотря на это, советские войска, уцелевшие под нашим артиллерийским огнем, продолжают оказывать сопротивление. Один из штурмовых батальонов сражается до последнего человека. 450 убитых русских свидетельствуют об ожесточенности боя.

Лишь шаг за шагом полк продвигался через густой подлесок, по минным полям и лесным завалам. Лейтенант Тойбер и его рота оказываются перед позициями на территории колхоза «Маяки», где расположены особенно жестко защищаемые позиции русских невдалеке от главной линии обороны. Рота Тойбера теперь не может продвинуться вперед ни на шаг.

«Запросите поддержку артогнем!» — приказывает Тойбер артиллерийскому офицеру связи. Он передает приказ дальше по своей переносной рации: «Огонь по квадрату 14!» Спустя несколько минут, как по волшебству, на этот квадрат обрушивается море огня. Но и русская артиллерия ведет заградительный огонь, прикрывая территорию колхоза.

Тойбер и его солдаты устремляются вперед. Вот они у русской траншеи. Советские бойцы ещё сидят в ней, тесно прижавшись к стенке. Атакующие немецкие солдаты запрыгивают в неё и также прижимаются к стене, спасаясь от разрывов гранат. Они лежат плечом к плечу с русскими. Никто ни с кем не сражается в эти секунды. Каждый вжимается в землю. Каждый — всего лишь человек, который желает спастись от завывающих и убивающих раскаленных кусков железа. Ощущение такое, что вражда между ними мгновенно исчезла перед лицом гигантской первобытной силы, наносящей свои удары как по русским, так и по немцам.

И только лишь через полчаса, когда артиллерийский огонь внезапно затихает, солдаты Тойбера вскакивают и повсюду в траншее слышится: «Руки вверх! Руки вверх!» И русские опускают свои автоматы и винтовки и поднимают руки.

Взводы Тойбера продвигаются дальше и наталкиваются на десять дымящихся русских полевых кухонь, в которых как раз готовятся пшенная каша и чай. Русские ошарашены внезапным появлением немецких солдат. «Давай, Иван, наливай!» — кричат они. Советские повара сначала испуганы, но затем они наливают «германцам» полные черпаки пшенной каши в миски и наливают в полевые фляги ароматный, отливающий зеленым цветом чай.

Завтрак заканчивается очень мрачно. Советский биплан внезапно появляется в небе, снижается и накрывает огнем место «отдыха». Солдаты из роты Тойбера открывают огонь по низко летящей старой «швейной машинке». Многочисленные пули попадают в двигатель и разрывают в клочья плоскости. Машина начинает крениться, затем переходит на снижение и садится примерно в 200 метрах от места «отдыха».

Первый взвод устремляется к самолету. Но пилот начинает вести огонь из бортового пулемета. Когда патроны заканчиваются, он и его спутник, оба в кожаных куртках, выбираются из кабины. «Руки вверх!» — кричат немцы. Но никто из русских не сдается. Они достают пистолеты.

«В укрытие!» — кричит командир взвода. Однако это оказывается излишним. Оба летчика не хотят более обороняться, а только хотят избежать плена: сначала стреляется сопровождающий офицер, а затем и летчик. Когда солдаты Тойбера, качая головами, достают мертвых, они видят, что сопровождающий офицер — женщина в звании младшего лейтенанта.

Вечером 17 мая полки достигли Донца по всей полосе наступления. 18 мая они овладевают селом Богородичное, крайним северным пунктом наступления. На одной из переправ на Донце один их мостовых паромов, забитый до отказа 30 лошадьми, пытается выбраться из круговерти горящих лодок. Но вскоре паромщик, увидев немцев, отказывается от этой авантюры. Вниз по реке плывут горящие лодки, похожие на огненные острова.

Сосед слева, 101-я легкая дивизия к вечеру 18 мая с боями пробивалась к Донцу. На 30-градусной тропической жаре батальоны должны были пробиться сквозь гигантский лесной массив, затем пройти вдоль хорошо замаскированных лесных позиций советских войск и далее преодолеть широкие минные поля. Саперы обезвреживают в первый же день 1750 мин всех систем.

Впервые после летнего наступления прошлого года появились собаки-минеры — овчарки и доберманы, у которых на спине были мины на боевом взводе. Проводники собак, находящиеся на хорошо замаскированных позициях, командами посылают животных против продвигающихся вперед немецких частей. На них начинается ужасная по зрелищу охота. Но целые стаи идут вперед снова и снова и, верные тому, чему их учили, пытаются попасть под боевые машины. Если им это удается и торчащий штифт мины обламывается, происходит подрыв мощного заряда. И собака, и все, что находится в радиусе многих метров вокруг, разносятся в клочья.

За счет овладения линией Донца дивизиям удается обеспечить фланговую защиту с востока и тем самым осуществить глубокий прорыв броневыми ударными силами, имеющий целью образование котла: 16-я танковая дивизия, находящаяся на острие удара, прорывает позиции русских войск силами трех боевых групп — Вицлебена, Крумпена и Зикениуса. Враг опрокинут. Его сильные контратаки отбиты. Дивизия далее в быстром темпе продвигается к предместьям Изюма. Генерал фон Макензен и его 3-й танковый корпус имеют задачу осуществить главные боевые действия в рамках операции «Фридерикус». Части дрезденской 14-й танковой дивизии, наступающей в середине, с соседями справа и слева — венской 100-й легкой дивизией и баварской 1-й горнострелковой дивизией — разбивают ошеломленных русских у Сухого Торца. Создается плацдарм. Затем войска поворачивают на север. Танки окутываются клубящимися облаками пыли. Мелкий, как мука, чернозем превращает солдат в трубочистов.

Во взаимодействии с танковыми ротами из Айзенаха под командованием Зикениуса осуществляется форсирование реки Берека. Удары советских танков успешно отражаются. 22 мая наши войска находятся у северной излучины Донца.

Это были решающие события, так как там, на другом берегу, стояли передовые части 6-й армии — дивизия «Хох-унд-Дойчмайстер». Войска соединились, и Изюмский выступ оказался подрезан, благодаря чему армии Тимошенко, прорвавшиеся далеко на запад, попали в окружение. Котел захлопнулся.

Маршал Тимошенко осознал эту опасность слишком поздно. Он никак не рассчитывал, что его наступление вызовет такой ответ. Теперь ему ничего не оставалось, как прервать столь обнадеживающе начатый марш на Запад, развернуть свои дивизии и силами фронта, повернутыми на восток, попытаться вырваться из котла. Выдержит ли это тонкая стенка немецкого котла? Для генерал-полковника фон Клейста становилось важным сделать свои войска, удерживающие русские войска, настолько мощными, чтобы они смогли отразить попытки советских войск вырваться из него.

Генерал фон Макензен с присущим ему оперативным искусством сгруппировал все подчиненные ему пехотные и моторизованные дивизии веером вокруг оси — 14-й танковой дивизии. 16-я танковая дивизия получила приказ после поворота на запад наступать в направлении на север — к Андреевке на Донце. Четыре другие дивизии развернулись на запад и образовали фронт окружения против отходящих армий Тимошенко.

В середине, как паук в паутине, сидела 1-я горно-стрелковая дивизия.

Эта дальновидная диспозиция внесла перелом в ход сражения, поскольку командующие армиями Тимошенко гнали свои дивизии на прорыв немецкого фронта окружения с дикой решимостью. Они сосредоточили свои силы и любой ценой пытались пробить немецкое окружение, чтобы достичь спасительной линии Донца, удаленной от них всего лишь на 40 км.

Утром в Духов день окруженным армиям удалось пробить фронт окружения и нанести удар в направлении на Лозовенку. Становилось ясным: русские хотели быстро выйти к Изюму. И в этот момент решающим образом сказалась предусмотрительность Макензена. Советские войска натолкнулись на позиции 1-й горно-стрелковой дивизии, которые, образно говоря, представляли собой настоящий засов. То, что произошло затем, относится к самым кровавым событиям войны в России.

Описывая эти события, мы следуем воспоминаниям тогдашнего командира 1-й горно-стрелковой дивизии генерал-майора Ланца. В свете тысяч осветительных ракет колонны русских войск устремились в атаку на немецкие линии. Резкие команды командиров и комиссаров подстегивали батальоны.

С винтовками наперевес красноармейцы устремляются вперед. Их хриплое «Ура!» ужасным эхом отдается в ночи. Первые волны наступающих падают под огнем. В этот момент колонны землисто-коричневого цвета разворачиваются на север.

Но и там они наталкиваются на заградительные позиции горных егерей. Откатываются назад и, невзирая на потери, вламываются в немецкий фронт. Они крушат все и всех, что попадается им на пути, пробиваются ещё на несколько сот метров вперед, и затем фланкирующий огонь немецких пулеметов уничтожает их. Все, кто остался в живых, ползком, спотыкаясь отходят назад и укрываются в балках реки Береки.

На следующий вечер сцена повторяется. На этот раз множество танков следует вместе с боевыми порядками наступающих красноармейцев, образуя гигантскую массу. Некоторая часть наступающих находится под заметным воздействием алкоголя. Откуда же ещё взять беднягам мужества, чтобы с криком «Ура!» идти на верную гибель.

На третий день наступательный порыв русских, наконец, сломлен. Оба командующих 6-й и 57-й советскими армиями, генерал-лейтенант Городнянский и генерал-лейтенант Подлас, а также офицеры их штабов лежат мертвыми на поле боя. Большая битва завершена, Тимошенко разбит. Он потерял весь состав 22 стрелковых и 7 кавалерийских дивизий. Четырнадцать танковых и моторизованных бригад были полностью уничтожены. 239 тысяч красноармейцев сдались обессиленными в плен. 1250 танков и 2026 орудий были выведены из строя или захвачены в качестве трофеев. Таким был конец битвы южнее Харькова, в которой советское командование хотело окружить немцев, но их войска сами попали в плен. Это была неординарная победа немцев, которая в течение нескольких дней чудом была сотворена из поражения.

Но победоносные немецкие дивизии не подозревали, что этот успех, достигнутый благодаря оперативному искусству и храбрости войск, явится преддверием к их мрачной судьбе: их путь теперь лежал в Сталинград.

Ещё никто не видел и тени этого города. Керчь и Харьков занимали умы военных и строки сводок Вермахта. И действительно, это были поразительные факты: две битвы на окружение были выиграны в течение трех недель. Шесть советских армий были разбиты, 409 тысяч советских солдат попали в плен, 3159 орудий и 1508 танков уничтожены или взяты в качестве трофеев. Немецкие армии на Востоке снова доказали свое превосходство. Военное счастье вновь сопутствовало знаменам Гитлера. Ужасная зима и призрак поражения в ней были забыты.

И в то время как в котле южнее Харькова ещё звучали выстрелы и группы полуголодных красноармейцев выползали из своих щелей, был запущен механизм новой битвы — за Севастополь, последний советский опорный пункт на юго-западе Крыма, мощнейшую крепость в мире. Операция носила кодовое название «Лов осетров».

2. Севастополь — операция «Лов осетров»

Могила на ялтинском кладбище — Супермортиры «Карл» и «Дора» — Батарея «Максим Горький» взорвана — «Нас осталось всего двадцать два... Прощайте!» — Бои за Розовый холм - Комсомольцы и комиссары

«Мы готовы отшвартоваться, господин генерал-полковник!» — итальянский лейтенант отдал честь. Манштейн прикоснулся пальцами к козырьку, кивнул и, улыбнувшись, сказал своим сопровождающим: «Итак, господа, давайте поднимемся на борт нашего крейсера!»

«Крейсером» был итальянский торпедный катер, единственное военное судно, которое имелось в распоряжении Манштейна. Его раздобыл капитан Йоахим фон Ведель, комендант Ялтинского порта. 3 июня 1942 года Манштейн хотел провести рекогносцировку вдоль южного побережья Крыма, чтобы самому убедиться в том, хорошо ли просматривается дорога вдоль побережья со стороны моря, так как по этой дороге осуществлялись подвоз и снабжение 30-го армейского корпуса генерала Фреттер-Пико, располагавшегося южнее Севастополя. Нарушение этого подвоза и снабжения силами советского ВМФ могло сорвать штурм Севастополя.

Под яркими лучами солнца катер стремительно скользил вдоль Черноморского побережья. Сады Ялты с растущими в них высокими деревьями обрамляли белые виллы и дворцы. Катер шел в западном направлении до самых Балаклавских высот. Старый форт на голой вершине скалы возвышался своими обеими боевыми башнями на фоне голубого неба.

Голубым светом сияла бухта, глубоко врезавшаяся у подножия скалы в берег. Здесь во время Крымской войны в 1854 — 1855 гг. сражались французы, англичане, турки и пьемонтцы в составе высадившегося в Евпатории экспедиционного корпуса, чтобы образумить царя Николая. Почти целый год, а точнее, 347 дней продолжалась тогда осада Севастополя и сражение за него, лишь после этого русские сдались. Человеческие потери, включая гражданское население, были для того времени очень высоки. Они составляли от 100 000 до 500 000 человек.

Генерал-полковник Манштейн хорошо знал эти факты. Он прочитал все, что было опубликовано о Крымской войне. И он знал, что Советы модернизировали старые форты и построили помимо того современные оборонительные сооружения: гигантские казематы, бетонированные позиции для орудий с бронеколпаками и целым лабиринтом подземных складов для снабжения войск. Не было ни малейшего сомнения в том, что Сталин намеревался так же жестко и упорно оборонять эту морскую крепость в 1942 г., как это делал царь Николай I в 1854—1855 гг. Ведь Севастополь со своими удобными гаванями был главным опорным пунктом, оплотом русского военного флота на Черном море. Если бы он пал, то флоту не оставалось бы ничего другого, как отойти в дальний конец восточного побережья.

Манштейн и капитан фон Ведель увлеклись своей беседой, когда на катере раздались треск, свист осколков, вспышки и крики.

«Самолеты!» — крикнул порученец Манштейна, обер-лейтенант Шпехт. Слишком поздно итальянцы подскочили к зенитному пулемету.

Два советских истребителя со стороны Севастополя под прикрытием солнца внезапно подошли и обрушились на катер сверху, обстреливая его из своего бортового оружия.

Обшивка палубы разлетелась осколками. Вспыхнул огонь. Капитан фон Ведель, сидевший рядом с Манштейном, упал замертво. Итальянский боцман был также убит.

Фрица Нагеля, верного спутника Манштейна во всех сражениях, начиная с первых военных дней, взрывом отбросило и ударило о вентиляционную шахту на корме. Он был тяжело ранен в верхнюю часть бедра; перебита артерия. Кровь сильными толчками пульсировала из раны. Командир итальянского торпедного катера сорвал с тела рубашку, чтобы перетянуть артерию.

Обер-лейтенант Шпехт также разделся, прыгнул в воду и поплыл к берегу. Совершенно голый, он остановил удивленного водителя грузовика, с которым на большой скорости помчался в Ялту. Там он раздобыл моторную лодку, мигом вернулся к горящему катеру и отбуксировал его в ялтинский порт.

Манштейн лично доставил Фрица Нагеля в госпиталь. Но было слишком поздно. Спасти оберфельдфебеля было уже невозможно.

Спустя два дня, когда вокруг Севастополя эскадрильи 8-го авиационного корпуса готовились начать первый акт большого сражения и запускали двигатели, Манштейн стоял на ялтинском кладбище у могилы своего водителя. То, что генерал-полковник сказал у гроба обер-фельдфебеля, заслуживает быть занесенным в хронику той ужасной войны: «На протяжении многих лет совместной службы и борьбы мы стали друзьями. Узы дружбы не сможет разорвать даже предательская пуля, угодившая в тебя. Моя благодарность и верность, вечная память о тебе последует за тобой. Прощай и покойся с миром, лучший мой товарищ!»

Залп почетного караула раскатился над вершинами деревьев. С запада доносились громовые раскаты: эскадрильи Рихтгофена взлетали и брали курс на Севастополь. Большое 27-дневное сражение за овладение сильнейшей крепостью мира началось.

С вершины скалы, возвышавшейся у деревни, открывалась великолепная панорама всего Севастополя. Саперы оборудовали наблюдательный пункт прямо в скале. Он был в относительной безопасности от артиллерийского огня противника и воздушных налетов. Оттуда, через стереотрубу, можно было наблюдать город и его укрепления на всем их протяжении.

На этом наблюдательном пункте Манштейн вместе со своим начальником штаба полковником Буссе и адъютантом Шпехтом по прозвищу «Пепо» сидел часами и наблюдал результаты первых ударов авиации и артиллерии. Было 3 июня 1942 года.

Здесь, где некогда древние греки оборудовали свое первое торговое поселение, а готы во время великого переселения народов строили свои скальные крепости, где позднее генуэзцы и татары сражались за гавани и плодородные долины и, наконец, во время Крымской войны XIX века пролилась кровь англичан, французов и русских, теперь на этом месте сидел немецкий полководец, тесно прижавшись к скале, и вновь руководил битвой за порты и бухты этого райского уголка черноморского полуострова — Крыма.

«Черт знает какой силы был этот огневой налет!» — удивлялся Шпехт. Буссе согласно кивнул. Но он заметил скептически: «И все же мы не можем быть достаточно уверенными в том, что для атак нашей пехоты мы проделали достаточно проходов в оборонительном поясе вокруг крепости».

Манштейн стоял у стереотрубы и смотрел вниз на Бельбекскую долину, с высившейся на ней горой, прозванной солдатами «Масличная гора». Пикировщики эскадрилья за эскадрильей стремительно пролетали над их головами, затем заходили на Севастополь, сбрасывали бомбовый груз, вели огонь из бортового оружия и снова отворачивали. Штурмовики стремительно проносились над плато. Истребители, как молнии, рассекали небо. Бомбардировщики также шли своим курсом.

Уже несколько часов спустя после начала бомбардировки 11-я армия завоевала господство в воздухе. Слабые ВВС советской Приморской армии были разбиты. Они вступили в сражение, имея в своем составе всего лишь 53 боевые машины.

8-й авиакорпус совершал ежедневно 1000, 1500, 2000 боевых вылетов. Специалисты называли этот вид воздушного сражения «атаки волнами». И в то время, когда с неба на Севастополь обрушился град бомб, несших смерть, немецкая артиллерия вела огонь из всех калибров по вражеским позициям. Артиллеристы выискивали прежде всего укрытые в скалах артиллерийские позиции противника, сравнивали с землей траншеи и проволочные заграждения, наносили удар за ударом по бронеколпакам, защищенным бетонными укреплениями артиллерийских позиций — днем и ночью на протяжении пяти суток.

Этот прием придумал Манштейн в качестве решающей увертюры к наступлению. Не так, как делалось обычно, — массированные артподготовка и авианалет в течение одного-двух часов и затем само наступление. Нет, Манштейн знал, что мощные укрепления Севастополя с сотнями бетонированных и бронированных сооружений, широким поясом бункеров и блиндажей, мощными бронированными артиллерийскими позициями, тремя укрепленными полосами с обшей протяженностью траншей в 350 км и пробитыми в крутых скалах позициями реактивных минометов невозможно было вывести из строя обычной артподготовкой.

Поэтому план Манштейна состоял в том, чтобы вести на протяжении пяти дней мощный уничтожающий огонь артиллерии, минометов, зенитных и штурмовых орудий. Всего 1300 стволов вели огонь по разведанным укреплениям и полевым позициям советских войск. Кроме того, свой груз на цели сбрасывали бомбардировочные эскадры 8-го авиакорпуса.

Это была дьявольская увертюра. Никогда во время Второй мировой войны ни до Севастополя, ни после немецкие войска не применяли столь мощные силы артиллерии.

В Северной Африке в конце октября 1942 года Монтгомери начал историческое наступление английских войск под Эль-Аламейном против позиций Роммеля, имея 1000 стволов артиллерии. Манштейн применил под Севастополем на 300 стволов больше.

Особая роль в ударах артиллерии отводилась применению реактивных минометов. Впервые это чудовищное оружие было массированно применено на решающих участках наступления. Перед фронтом крепости были стянуты два минометных полка и два минометных дивизиона, подчинявшиеся специальному штабу под командованием полковника Ниманна: всего 21 батарея с 576 стволами, в том числе батареи полка тяжелых метательных установок калибра 280 мм и 320 мм (кумулятивные и зажигательные снаряды, особенно эффективные против укреплений).

В ходе огневых налетов каждую секунду реактивными установками этого полка выпускалось 324 снаряда. Они обрушивались на определенные участки вражеских полевых укреплений. Их убийственная мощь была столь же велика, как и морально-психологическое воздействие. Эффект от боевого применения одной батареи в составе шести орудий, выпускавших разом 36 ракет, начиненных фосфором, с раздирающим нервы воем обрушивавшихся на вражеские позиции, был потрясающим.

Взрывная сила одной такой ракеты хотя была не столь велика, как у обычного артиллерийского снаряда, но ударная волна при взрыве на узком пространстве приводила к разрыву кровеносных сосудов. Солдаты, занимавшие позиции не в непосредственной близости от места разрыва, оказывались деморализованными вследствие оглушительного грохота и парализующего взрыва. Эти факторы приводили солдат к панике. Аналогичное воздействие на русских оказывали также атаки наших пикирующих бомбардировщиков. Впрочем, немецкие войска на массированное применение русскими реактивных минометов, так называемых «сталинских органов», реагировали также панически.

Среди обычных образцов артиллерии, которая вела огонь по крепости Севастополь, имелось три особо выдающихся гиганта, вошедших в анналы военной истории: мортира «Гамма», мортира «Карл», называвшаяся также «Тор», и гигантское орудие на железнодорожной платформе «Дора», — все три представляли собой кульминацию развития обычных артиллерийских систем. Они были сконструированы специально для борьбы против крепостей. Перед войной наряду с крепостями в Бельгии и французской линией Мажино имелись такие крепости, как Брест-Литовск, Ломжа, Кронштадт и Севастополь. Ленинград уже не являлся крепостью в буквальном смысле этого слова, равно как и старые французские городские укрепления вдоль Атлантического побережья.

Мортира «Гамма» была вторым рождением «Толстой Берты» времен Первой мировой войны. Её снаряды калибра 420 мм весили каждый 923 кг и могли поражать цели на расстоянии до 14,25 км. Длина ствола составляла 6,72 м. Артиллерийская прислуга для обслуживания этого необычного гиганта насчитывала 235 человек.

Но «Гамма» была карликом по сравнению с «Карлом» калибром 615 мм, самым тяжелым орудием Второй мировой войны, специально применявшимся сухопутными войсками против мощнейших железобетонных укреплений. Бетонобойные снаряды весом 2200 кг каждый способны были пробивать мощнейшие бетонные перекрытия. Они выстреливались из чудовища, мало походившего на обычную мортиру. Казавшийся коротким, но тем не менее имевший в длину 5 м ствол и вся конструкция этого орудия в целом походили скорее на здание фабрики с необычной дымовой трубой. Однако и «Карл» не был законченным феноменом в области артиллерии. Ещё более мощный монстр занимал позицию в Бахчисарае, во «Дворце садов», старой резиденции татарских ханов. Он назывался «Дора». Солдаты прозвали его также «Тяжелым Густавом». Это было самое мощное орудие последней войны калибром 800 мм. Для транспортировки частей, узлов и деталей монстра требовалось 60 железнодорожных вагонов. Из своего ствола длиной 32,5 м он мог выпускать снаряды весом 4800 кг, то есть почти 5 тонн, на расстояние 47 км. Ещё более мощные бронебойные снаряды (7000 кг) «Дора» могла выпускать по целям, удаленным на расстоянии 38 км. Сам снаряд и отдельный заряд пороха к нему имели длину 7,8 метра, что соответствовало высоте двухэтажного дома.

Скорострельность «Доры» составляла 3 выстрела в час. Гигантское орудие стояло на двух железнодорожных колеях. Две зенитные батареи постоянно находились на боевом дежурстве. Для ведения огня, охраны и технического обслуживания требовался персонал численностью 4120 человек. В это число входили один генерал-майор, один полковник и 1500 солдат. Эти немногие цифры свидетельствуют о том, каким гигантом стала старая добрая традиционная пушка. И в этом смысле коэффициент её полезного действия был весьма сомнительным. Тем не менее одним выстрелом из «Доры» удалось уничтожить склад боеприпасов под Севастополем, в бухте Северной, располагавшийся на глубине 30 метров под землей.

Манштейн вот уже третий час находился в своем гнезде среди скал. Он внимательно следил за разрывами снарядов и сравнивал их с точными данными, которые ему предоставили командующие артиллерией его армии генерал-лейтенант

Цукерторт и генерал-лейтенант Мартинек. Обладая гениальным искусством полководца, Манштейн был все-таки специалистом, уделявшим большое внимание деталям. Вероятно, именно в этом и состоял секрет его военных успехов.

Зенитное орудие является просто незаменимым против таких укреплений. 18-й зенитный полк прославил себя в артиллерийских дуэлях под Севастополем. Настильный огонь из этих 88-миллиметровых орудий был наиболее эффективным против укреплений, возвышавшихся над землей. Применявшееся как и минометы, на самых передовых линиях огня, это чудо-оружие Второй мировой войны прямой наводкой уничтожало точечные цели — бункеры и закрытые позиции артиллерийской позиции. Только эти батареи 18-го зенитно-артиллерийского полка в сражении за Севастополь выпустили 181 787 снарядов.

С наблюдательного пункта Манштейна можно было распознать три глубоко эшелонированные оборонительные системы, защищавшие центр крепости: первая, имевшая от 2 до 3 км по фронту, была оборудована четырьмя рядами эшелонированных траншей, имевших проволочные заграждения, между ними — дзоты и доты. Разрывы мин у траншей и между ними в случаях попадания наших снарядов свидетельствовали о том, что русскими были оборудованы плотные противотанковые минные заграждения. Необходимо было учитывать, что многие из этих минных заграждений предназначались для защиты от штурмовых атак нашей пехоты.

Второй пояс обороны имел по фронту около полутора километров, к нему относились в его северной части, между долиной Бельбек и бухтой

Северная, целый ряд укреплений самого тяжелого класса, которым немецкие артиллерийские наблюдатели дали хорошо запоминающиеся меткие имена: «Сталин», «Молотов», «Волга», «Сибирь», «ГПУ» и, прежде всего, «Максим Горький-1», который был оснащен 305-мм орудиями в бронированных башнях. Его собрат, «Максим Горький-2», находился южнее Севастополя и был таким же мощным.

Восточный фас крепости органично вписывался в рельеф местности. Это была труднопроходимая местность, имевшая скальные долины, вершины гор были также хорошо укреплены в инженерном отношении. Все это в совокупности представляло собой идеальное пространство для ведения обороны. «Орлиная высота», «Сахарная голова», «Северный нос» и «Розовый холм» стали для наших бойцов в Севастополе незабываемыми именами.

Третий оборонительный пояс проходил по периметру города. Он был настоящим лабиринтом из траншей, пулеметных гнезд, минометных и артиллерийских позиций.

Согласно советским данным Севастополь оборонялся семью стрелковыми дивизиями, одной спешенной кавалерийской дивизией, двумя стрелковыми бригадами, тремя бригадами морской пехоты, ещё двумя полками морской пехоты, а также различными танковыми батальонами и отдельными частями, насчитывавшими всего 101 238 человек. Десять артиллерийских полков и два минометных дивизиона, один полк противотанковой артиллерии, а также 45 подразделений сверхмощной артиллерии из состава береговой обороны общей численностью 600 орудий и 2000 минометов осуществляли артиллерийское прикрытие.

Это была поистине огнедышащая гора, которую Манштейн хотел взять силами своих семи немецких и двух румынских дивизий.

Ночь с 6 на 7 июня была жаркой и душной. На рассвете с моря подул легкий бриз. Но он не принес морского свежего воздуха, а только пыль и дым, тянувшиеся от предместий Севастополя, от горящих складов боеприпасов в южной части города.

Когда забрезжил рассвет, с новой силой начался обстрел нашей артиллерии. Затем в атаку рванулась пехота. В 3.50 под мощным артиллерийским прикрытием ударные подразделения пехоты и саперов начали атаку по всей линии фронта против передовых позиций противника (против передовой линии фронта противника).

Острие атаки находилось на северном фасе. Там наступал 54-й корпус, имевший в своем составе четыре пехотные дивизии и один усиленный 213-й пехотный полк. С запада и юга наступал 30-й корпус.

Наверху, у Бельбекской долины и в бухте Камышлы, саперы проделывали проходы в минных полях с тем, чтобы штурмовые орудия как можно быстрее могли быть использованы для поддержки пехоты.

Пехотинцы между тем овладевали первыми полевыми позициями противника. Артиллерия уничтожила две траншеи и один дзот, но оставшиеся в живых русские отчаянно оборонялись. Русских пришлось выкуривать из их хорошо замаскированных щелей в земле, применяя ручные гранаты и фугасные свечи.

Взятие Севастополя. После пяти дней «уничтожающей огневой подготовки» силами артиллерии и Люфтваффе 7 июня 1942 г. 11-я армия развернула наступление на самую мощную в мире крепость. Последний фронт пал 3 июля 1942 г.

На долю 22-й нижнесаксонской пехотной дивизии выпала тяжелая задача взять форт «Сталин». Прошлой зимой штурмовые роты 16-го пехотного полка уже однажды карабкались по внешним стенам этого форта, но вынуждены были затем отойти в Бельбекскую долину.

Теперь предстояла задача снова проделать этот кровавый путь. Первая попытка 9 июня провалилась. 13 июня пехотинцы 16-го пехотного полка снова атаковали форт. «Сталин» представлял собой груду развалин, из которых все ещё велся огонь. В Андреевском крыле комендант собрал только комсомольцев и членов партии. В боевом донесении говорилось: «Это был, наверное, самый упорный противник, с которым нам когда-нибудь приходилось иметь дело».

Вот только лишь один пример из многих. В бункере, получившем прямое попадание, находилось 30 убитых, 10 оставшихся в живых, несмотря на это, продолжали обороняться, используя тела павших как прикрытие.

Против них были применены огнеметы. Затем были брошены гранаты. Многих солдат рвало при виде последствий этого. Но только во второй половине дня четверо обессилевших русских смогли выйти из развалин. Они сдались после того, как их политрук застрелился. Оба наступавших батальона 16-й нижнесаксонской пехотной дивизии были сильно потрепаны в ходе этих ожесточенных боев. Многие офицеры вышли из строя. Один лейтенант из командирского резерва принял на себя командование остатками стрелковых рот обоих батальонов.

Кровавые бои на второй линии обороны бушевали до 17 июня. Стояла ужасная жара. Невыносимый трупный запах тянулся над полем сражения, покрытым бесчисленными телами, на которых жужжало скопище мух. Соседи справа, баварцы, а также солдаты из нижнесаксонской дивизии понесли настолько тяжелые потери, что на время были отведены с фронта.

Да, у наших войск ситуация выглядела далеко не в розовом цвете. Потери все возрастали, ощущавшаяся нехватка боеприпасов вынуждала иногда прерывать боевые действия. Уже раздавались голоса командиров, призывавших к приостановке наступления до подхода свежих сил. Но Манштейн знал, что он не может рассчитывать на подкрепления.

17 июня был дан приказ на новое наступление по всему северному участку фронта. Обескровленные полки вступили ещё раз в бой с твердым намерением на этот раз овладеть ситуацией.

В Бельбекской долине в 4 км к западу от «Масличной горы» осуществлялись приготовления для ведения огня из двух мортир калибром 355 мм. Они получили приказ разбить бронеколпаки извергающего огонь форта «Максим Горький-1». Огонь тяжелых 305-мм орудий советского форта держал под контролем Бельбекскую долину и путь к побережью.

Подготовка обоих гигантов для ведения огня представляла собой тяжелую работу. После 4-часовых усилий соответствующих подразделений командир батареи обер-лейтенант фон Хадим получил, наконец, возможность отдать приказ на открытие огня.

Чудовища с неимоверным грохотом изрыгнули огонь. После третьего залпа вахмистр Майер, выдвинутый на передовую в качестве артиллерийского наблюдателя, доложил о том, что попадание бетонобойных снарядов в бронеколпак не дало никакого эффекта.

«Специальными рехлингскими гранатами!» — командует фон Хадим. Снаряды длиной 3,6 м и весом в 1000 кг каждый подаются с помощью кранов. «Рехлинги» проявили себя с лучшей стороны во Французском походе против укреплений в Люттихе. Взрыв их происходит не при соприкосновении с целью, а лишь тогда, когда они проникают внутрь её.

Унтер-офицер Фридель Ферстер и его 14 боевых товарищей у первого орудия разом заткнули уши, когда обер-лейтенант поднял руку: «Огонь!»

Двадцать минут спустя раздается ещё одна команда обоим орудиям: «Огонь!»

Вскоре после этого вахмистр Майер докладывает по радио: «Бронеколпак сбит!»

«Голова» «Максима Горького» свернута набок. Стволы 305-мм корабельных орудий уткнулись в небо. Батарея умолкла.

Пробил час полковника Хитцфельда, покорителя Татарского вала под Керчью. Во главе батальонов своего пехотного полка он штурмует форт и овладевает подходами к нему и его бронированным башням.

Форт «Максим Горький» больше не в состоянии вести огонь. Но его гарнизон, засевший внутри мощного железобетонного сооружения длиной 300 м и шириной 40 м, не сдается. Даже более того, они предпринимают небольшими группами стремительные вылазки через тайные ходы и коммуникации.

24-й саперный батальон получает приказ покончить с этой неразберихой. На предложение о сдаче крепости советский гарнизон отвечает автоматным огнем. Предпринимается первая попытка подрыва с применением огромного количества динамита, дымовых шашек и боевого вещества для огнеметов. После того как газы и дым развеялись, гарнизон вновь открыл огонь из всех щелей и амбразур.

Предпринятая нашими саперами вторая попытка, наконец, достигает цели: гигантский бункер подорван, его чрево вспорото. Взорам саперов открывается целый подземный город, уходящий вниз на три этажа, — форт «Максим Горький-1», обошедшийся в миллионные суммы. Здесь имелась автономная электростанция, система водоснабжения, госпиталь, столовая, машинные отделения, подъемник для боеприпасов, арсеналы и боевые галереи. Каждое помещение и каждый коридор оборудованы двойными стальными дверями. Каждую приходится взрывать отдельно. Саперы стоят, тесно прижавшись к стенам. Когда заряд рвет сталь, внутрь прямо в дым летят гранаты. Солдаты выжидают, когда вытянет газы. Затем — вперед! В проходах и коридорах лежат трупы советских солдат. В своих противогазах они похожи на привидения. Когда они были ещё живы, вонь и дым заставили их надеть эти противогазы.

Из следующего коридора навстречу нашим солдатам вылетают автоматные очереди. Летят ручные гранаты. Раздаются хлопки пистолетных выстрелов. Затем захлопывается стальная дверь. Кровавый спектакль повторяется вновь. Так продолжается часами, пока бой не приближается к нервному центру крепости — командному бункеру.

В Севастополе, где совсем рядом с портом находится командный пункт вице-адмирала Октябрьского, также следят за борьбой форта. Офицер-связист, младший лейтенант Кузнецов, сидит у своего аппарата связи. Каждые полчаса он получает сообщение из «Максима Горького». Приказ адмирала командирам и комиссарам гласил: «Сражаться до последнего человека!»

Поступает сигнал. Кузнецов слушает и записывает донесение: «Нас осталось 46 человек. Немцы ломятся в двери и требуют, чтобы мы сдались в плен. Дважды мы открывали люк и вели огонь через него. Теперь это стало невозможным. Через 30 минут поступает последняя радиограмма: «Нас осталось всего двадцать два. Мы готовимся взорвать себя. Связь прекращаем. Прощайте!»

Так оно и случилось. Командный пункт форта был взорван его защитниками. Бои за форт закончились. От всего гарнизона в тысячу человек в плен попало всего 40 — все раненые. Это число говорит обо всем. Пока 17 июня шли бои за форт «Максим Горький-1», саксонские батальоны брали форты «ГПУ», «Молотов» и «Чека».

Соседи слева, солдаты бременской 22-й пехотной дивизии под командованием генерал-майора Вольфа, пробивали себе путь рядом с саксонцами на юг к форту «Сибирь» при поддержке батареи штурмовых орудий. 16-й пехотный полк преодолел сопротивление фортов «Волга» и «Урал» и овладел ими. 19 июня бременцы первыми вышли к бухте «Северная», последнему препятствию на пути в южную часть города.

50-я мекленбургская пехотная дивизия и 4-я румынская горно-стрелковая дивизия получили самый тяжелый приказ. Им предстояло преодолеть скальную, поросшую кустарником местность с северо-востока в направлении высоты Гайтаны. Они сделали это и вышли к восточному сектору бухты «Северная».

На западном фасе согласно диспозиции 30-й корпус под командованием Фреттер-Пико выступил 11 июня. Дивизии шли вперед по обе стороны дороги, ведшие от побережья к городу. Они должны были взять Сапун-гору и господствующие высоты, являвшиеся ключом к городу. Бои велись здесь за вершины сопок и балки. Это были схватки местного значения за овладение хорошо замаскированными опорными пунктами и укрепленными огневыми точками в скалах: «Северным носом», «Оркестровой горой» и Камарскими пещерами...

Полки егерей с боями преодолевали крутые прибрежные скалы. Порт Балаклава был взят нашими войсками с ходу ещё осенью 1941 года. Но и в 1942 году для егерей нашлась здесь работа, её хватало для храбрых бойцов ударных групп и их командиров. Навсегда запомнились имена лейтенанта Кослара, обер-фельдфебеля Кединга и фельдфебеля Хиндемита. Особенно кровопролитные бои на этом участке фронта выпали на объекты атаки: высоты «Головастик», «Киноварь I, II, III», «Розовая гора» и пресловутый «Виноградник».

Усиленная 170-я пехотная дивизия овладела важными высотами в районе Сапун-горы. За 8,5 часа 240-й саперный батальон, ведомый лейтенантом Милиусом, пробился к её гребню. Там он создал плацдарм, с которого открывалась панорама города и порта Севастополь. Высота «Орлиная» была взята 18 июня 72-м разведбатальоном, которым командовал майор Бааке.

42-й пехотный полк получил довольно-таки зловещий приказ: штурмовать старое английское кладбище, где были похоронены павшие в Крымской войне. На кладбище русские оборудовали сильно укрепленный артиллерийский опорный пункт: ужасную мрачную крепость.

20 июня пал форт «Ленин». Когда же после тяжелых боев были захвачены форт «Северный» и пресловутая батарея в Константиновском на Северной косе, удушающее кольцо сомкнулось вокруг Севастополя. Манштейн овладел всеми укреплениями по периметру города. Тем не менее советское командование перебросило в ночь на 26 июня ещё одну стрелковую бригаду, использовав все возможные и доступные плавсредства. Она подошла как раз к финалу.

Операцию «Лов осетров» завершали своими действиями 22-я и 24-я пехотные дивизии. 27 июня незадолго до полуночи роты пересекают бухту, используя надувные лодки и другие специальные плавсредства. Противник слишком поздно разгадывает маневр, и первые ударные группы сминают его.

Батальоны продвигаются дальше до окраины города. На рассвете подходят пикировщики. Они пробивают путь пехоте. Взят последний противотанковый ров. Советская оборона сломлена. Кое-где в одиночку сражаются до последнего вздоха отдельные комиссары, командиры, солдаты-комсомольцы.

На крутом берегу бухты «Северная» сидят тысячи женщин, детей и солдат. Они сидят в штольне, вход в которую забаррикадирован. Комиссар отказывается впустить наших солдат. Саперы готовят заряд. В этот момент комиссар подрывает штольню и всех, кто там находится, включая и себя. Со всеми вместе гибнут и 12 немецких саперов.

3 июля все было кончено. Севастополь, мощнейшая крепость мира, пал. Были разгромлены две советские армии. В плен попали 90 тысяч красноармейцев. На изрытом снарядами и бомбами поле битвы остались тысячи трупов, 467 орудий, 758 минометов, 155 зениток и противотанковых пушек. Таковы были потери противника.

Командующие укрепрайоном и крепостью адмирал Октябрьский и генерал-майор Петров не остались там, на поле боя. 30 июня они были эвакуированы из крепости на торпедном катере¹.

Теперь 11-я армия Манштейна высвободилась для действий в соответствии с целями крупномасштабного плана — уже начавшегося наступления на Сталинград и Кавказ.

3. План наступления в руках русских

Испорченный праздник — Майор Райхель исчез — Злополучный полет — Две таинственные могилы — Русские узнают о плане наступления — Наступление все же начинается

Дача комиссара была обставлена с хорошим вкусом — это была неожиданность. Она располагалась в небольшом саду на одной из окраин Харькова в двухэтажном здании. Подвальное помещение также было достаточно просторным. Неплохо жилось в ней товарищу комиссару, имевшему ответственные полномочия: он руководил тяжелой промышленностью всей Харьковской области. Но это в прошлом. Теперь же особняк занимали генерал танковых войск Штумме и штаб его 40-го танкового корпуса.

Штумме был отличным офицером и к тому же знатоком жизни и любителем пожить в свое удовольствие. Небольшого роста и сгусток энергии. Всегда с моноклем в глазу, ещё со времен своей кавалерийской юности. Его лицо было слегка красноватым из-за высокого кровяного давления, и все это сразу выдавало причину его прозвища среди офицеров его штаба (правда, втайне от него самого) — «шаровая молния». Тем не менее Штумме знал о нем, но не подавал виду и не реагировал, когда ему случалось услышать свой «титул».

Штумме по сути своей был не генштабистом академического полка, а практиком, отлично чувствовавшим необходимость и момент требуемых оперативно-тактических шагов. Он входил в элиту германских полководцев-танкистов, являясь как умным планировщиком, так и цепким военным-прагматиком. Настоящий фронтовик, любимец солдатской массы, о которой он проявлял неизменную, неустанную заботу. В офицерской среде он также пользовался уважением, вызывая удивление своей энергией и проницательностью высококлассного военного профессионала.

Его слабостью — приятной слабостью — был хороший стол. «Война — и к тому же ещё с плохой кормежкой? Ну нет, господа!» — частенько можно было услышать от него. Доброе застолье он всегда разделял со своими гостями, доверяясь стараниям коменданта своей штаб-квартиры.

19 июня 1942 года было одним из таких дней. Приглашены были три командира дивизий его корпуса и командующий артиллерией: генерал-майоры фон Бойнебург-Ленгсфельд, Брайт, Фремерей и Ангело Мюллер. Начштаба корпуса, подполковник Франц, начальник оперативного отдела штаба подполковник Гессе и лейтенант Зайтц, а также адъютант командира корпуса подполковник Гарри Момм, известный во всем спортивном мире в соревнованиях по конкуру, также удостоились этой чести.

«Eщё пару дней мы имеем возможность поспать, господа, — такими словами приветствовал Штумме своих гостей. — Надеюсь, на этот раз нам удастся поставить Сталина на колени». «Может быть», — проворчал генерал Брайт, уроженец Пфальца, выделявшийся своим крепким телосложением.

За два дня до этой встречи три командира дивизии устно были извещены Штумме о задаче, поставленной корпусу в рамках первой фазы операции «Блау». Подчеркнем — устно, поскольку даже командир корпуса до самого начала наступления не должен был знать ни приказов корпусу, ни самого плана. Так было установлено Гитлером, требовавшим высшей степени секретности для этого случая. «Не позволено ли нам будет узнать хотя бы о некоторых ориентировочных моментах в письменном виде?» — спросил один из командиров. И хотя даже такой вариант являлся нарушением, Штумме всё же пошел на это. «Невозможно вести танковый корпус в бой, находясь в неведении», — сказал он своему начштаба и затем продиктовал один документ объемом в половину машинописной страницы, начинавшийся словами: «Только для господ командиров дивизий! И только относительно первой фазы операции «Блау». Сверхсекретный листок подполковник Гессе приказал доставить в штабы дивизий через особо надежных офицеров связи.

Подобный стиль был обычным делом во многих танковых корпусах. Иначе как мог бы командир дивизии подвижного моторизированного соединения в случае внезапного успешного прорыва использовать свой шанс, не зная, куда ему выдвигаться далее — на север, на юг или на запад? Корпус Штумме, например, согласно директивному плану, имел в первой фазе наступления задачу во взаимодействии с 6-й армией нанести удар через Оскол и затем развернуться на север для создания котла. После быстрого форсирования водной преграды важное значение приобретали знание командирами этого крупномасштабного замысла и их незамедлительные последующие действия. Метод Штумме коротко и в письменном виде информировать командиров дивизий своего корпуса всегда удавался. За счет его он никогда не упускал своего шанса, и у него не случалось ничего непредвиденного. Во всяком случае, до этого дня 19 июня.

Штумме с удовольствием воспринял застольный сюрприз того вечера: в какой-то момент подали спинку оленя, подстреленного подполковником Францем на «рекогносцировке» специально по этому поводу. В качестве закуски была подана также икра и ко всему этому — крымское шампанское. Таковы были плоды усилий одного энергичного офицера службы снабжения на харьковских складах. Гости не заставили себя долго упрашивать.

Сладкое шампанское настраивает на веселый лад. Об этом свидетельствуют как застолья царственных особ, так и праздники советских людей. Веселье не обошло и стол Штумме 19 июня 1942 года. Все офицеры, пережившие ужасы минувшей зимы, снова уверенно воспринимали сложившуюся ситуацию. Прежде всего, сам командир корпуса излучал энергию и оптимизм. В послеобеденное время он переговорил со штабом армии. И там царило хорошее настроение. Войска генерала Макензена пробили для 6-й армии брешь выше Харькова (по карте), в районе Волчанска, восточнее

Донца, и заняли для нее по ту сторону реки у Бурлука отличные исходные позиции для крупной наступательной операции.

В смелой операции на окружение Макензену удалось силами своих четырех танковых и четырех пехотных дивизий разгромить значительно более многочисленные советские соединения, занимавшие хорошо укрепленные полевые позиции на господствующих высотах у реки Донец. Корпус овладел этой полосой полевых укреплений. В плен было взято 23 000 человек. Это давало возможность 6-й армии теперь, накануне крупного наступления, не совершать форсирования Донца под огнем противника, представлявшего значительный риск.

Подполковник Франц, вооружившись вилкой и ножом, десертной ложечкой и рюмкой для водки, наглядно продемонстрировал действие войск Макензена, приведших к большому успеху с крайне малыми для них потерями. Эта операция вновь свидетельствовала о том, что немецкие войска на Восточном фронте после зимней катастрофы обрели свою прежнюю ударную мощь.

Часы показывали без пяти десять. Но огненной надписи на стене, как во время валтасарова пира, не появилось. Ничего не взорвало дружеского радостного застолья. Лишь только писарь оперативного отдела штаба Одинга, подойдя к подполковнику Гессе, наклонился над ним и прошептал ему что-то. Тот встал из-за стола и обратился к Штумме: «Господин генерал, меня срочно просят к телефону». Штумме засмеялся: «Только, пожалуйста, без всяких неожиданностей». Гессе: «Не думаю, господин генерал. Это адъютант из 23-й танковой дивизии».

Когда оба вышли и спустились по лестнице в помещение, где находились оперативные карты, фельдфебель Одинга произнес: «Кажется, в 23-й дела неважные, господин подполковник». — «Вот как?» — «Да, кажется, майор Райхель, начальник оперативного отдела штаба 23-й дивизии, куда-то пропал сегодня, во второй половине дня». — «Что?»

Последние ступеньки Гессе преодолел одним махом и произнес в трубку: «Ну, что там?» Затем пауза. И снова его голос: «Нет, у нас его нет». Гессе посмотрел на свои часы: «В четырнадцать ноль-ноль он вылетел, вы говорите? А сейчас уже двадцать два. Вы соображаете? Что у него было при себе?» Гессе слушал напряженно. — Что, все карты? И машинописный лист? Черт возьми, офицер разведки поднимается в воздух, имея все это на руках? — Гессе разом сник. Он бросил трубку телефона на рычаг и влетел назад в гостиную. Разом настроение всех переменилось. По внешнему виду Гессе всем стало ясно, что что-то случилось. Подполковник Гессе коротко доложил, поочередно обращаясь то к Штумме, то к Бойнебург-Ленгс-фельду, что начальник оперативного отдела штаба майор Генштаба Райхель, отличный, надежный офицер, в 14.00 вылетел на связном «Шторхе» вместе с обер-лейтенантом Дехантом в качестве пилота в расположение штаба 17-го армейского корпуса с целью произвести оттуда ещё раз рекогносцировку маршрутов выдвижения дивизии, обозначенных в упомянутом машинописном листе на имя командира дивизии. Райхель, вероятно, миновал КП и проследовал далее к передовой линии фронта. Он до сих пор ещё не вернулся, и его самолет не садился в расположении дивизии. При нем были карты с нанесенной боевой обстановкой, расположением дивизий корпуса и с указанными целями наступления согласно первой фазе операции «Блау».

Как будто какая-то сила подняла Штумме со стула. Бойнебург-Ленгсфельд попытался успокоить его: «Наверное, сел где-нибудь в тылах наших дивизий. Я думаю, самого худшего не случилось». Он гнал от себя мысль, которую можно было прочесть на лицах у всех: «Захвачен русскими. С директивой и с информацией на картах относительно «операции Блау». Вот тут-то Штумме сразу и превратился в шаровую молнию. Со всеми дивизиями на этом участке фронта связались по телефону. Всем командирам дивизий и полков было приказано запросить передовые посты артиллерийских наблюдателей и командиров рот, не наблюдалось ли чего-нибудь в смысле происшествия.

Штаб корпуса походил теперь на растревоженный пчелиный рой. Звенели и зуммерили телефоны; не прошло и четверти часа, как из штаба 336-й пехотной дивизии доложили: передовой артиллерийский наблюдатель в горячем послеобеденном мареве, где-то между 15.00 и 16.00 часами, заметил самолет модели «Физелер Шторх», круживший в очень низкой облачности, и затем, когда как раз над всем участком фронта опустилась сильная летняя гроза, сел вблизи расположения русских войск. Штумме приказал выслать усиленную штурмовую группу.

Подполковник Гессе передал уточненные приказы на разведывательно-поисковые мероприятия. В первую очередь касательно обоих исчезнувших. Если Райхель и его пилот не будут найдены, то следует искать портфель и карты. Если следы противника будут обнаружены — проверить местность на наличие следов пожара или боестолкновения, которые могут указывать на то, что документы уничтожены.

Командование 336-й пехотной дивизии на рассвете 20 июня выслало усиленную роту на довольно труднообозримый участок местности. Вторая рота обеспечивала фланговое прикрытие и отвлекающий огонь из личного оружия. В небольшой лощинке был обнаружен самолет. Он был пуст: ни портфеля, ни карт. Оборудование кабины пилота было изъято по обычаю русских, когда им доставались немецкие машины. Следов поджога не было. Ничто не говорило в пользу того, что карты и документы были уничтожены. Никаких следов крови. Никаких следов борьбы. Бак самолета был пробит. Бензина в нем не было.

«Обыскать местность!» — приказал капитан. Солдаты разбились на группы и приступили к поиску. Вдруг один из унтер-офицеров крикнул: «Вот здесь!» Жестом он показал на два холмика земли в 30 метрах от самолета: две могилы. Для командира роты все стало ясно. Охранение было снято. Дана команда: «Отходим!».

Когда генералу Штумме доложили о двух могилах, он покачал головой. «С каких это пор Иваны стали такими щепетильными. Наших мертвых хоронят. И ещё рядом с самолетом». — «Я сам теряюсь в догадках», — сказал подполковник Франц. «Надо бы узнать поточнее, вдруг это опять русские штучки», — принял решение Штумме.

Штаб 336-й дивизии получил повторный приказ, на этот раз с дополнением: могилы вскрыть и проверить, лежат ли в них именно Райхель и обер-лейтенант Дехант.

И снова солдаты 685-го полка отправились на место. Вместе с ними отправился ординарец майора Райхеля — идентифицировать пропавшего. Могилы были вскрыты. Ординарец, по его словам, в одном из мертвых опознал своего майора, несмотря на то что тело было в нижнем белье и вид его был далеким от идеального. Деталей униформы во второй могиле также обнаружено не было.

Какое именно донесение было отправлено «наверх» штабом 40-го танкового корпуса, куда стекалась вся информация о поисках и расследовании, а также все соответствующие отчеты, до сих пор не удается точно установить. Некоторые из штабных офицеров не могут вспомнить факта обнаружения тел. Офицер связи из 40-го танкового корпуса, находившийся ко времени описываемых событий в качестве представителя штаба Штумме на передовой, на удалении в несколько километров от места обнаружения самолета и могил, и сразу же подключенный к поискам, считает, что майор Райхель бесследно исчез. Напротив, подполковник Франц считает, что тела были однозначно идентифицированы. Но, несмотря на совершенно четкие данные, исходившие от штабных офицеров 336-й дивизии, можно продолжать сомневаться в том плане, не пришла ли русским в голову идея разыграть спектакль, чтобы ввести немцев в заблуждение? Во всяком случае, фрау Райхель получила от полковника Фельтера, начальника оперативного отдела штаба 6-й армии, письменное извещение о том, что её муж «был похоронен на солдатском кладбище в Харькове со всеми воинскими почестями». Она получила также фотографии захоронения, однако обручальное кольцо, которое её муж всегда имел при себе, ей выслано не было. Над всем этим делом доныне — завеса сомнений.

В конце июня 1942 года для германского командования было крайне важным достоверно знать, погиб ли Райхель или был захвачен живым в плен. Если он был убит, то русские могли знать только то, что было указано на картах и значилось в тексте на злополучном листке: информация о первой фазе операции «Блау». Если же майор попал к ним в руки живым, то возникала опасность, что спецам из ГПУ удалось выжать из него то, что он знал сверх того. А Райхель, в общих чертах, конечно, знал все о большом замысле. Замысле в отношении Сталинграда и Кавказа. И в страшном сне не приснится то, что советские секретные службы узнали бы, если бы им удалось «разговорить» живого Райхеля. Имелось достаточно оснований опасаться именно этого.

Ни от кого не являлось тайной то обстоятельство, что русские войска на передовой имели строгий приказ: всякого захваченного в плен офицера с малиновыми кантами на галифе, что отличало офицеров Генштаба, беречь, как зеницу ока, и немедленно доставлять в вышестоящий штаб по команде. Даже погибших офицеров Генштаба им надлежало выносить с поля боя, чтобы тем самым создавать у нас ситуацию неуверенности и неясности об их судьбе и об информации, которой они располагали. Специальными мероприятиями их подразделений пропаганды на фронте эта атмосфера ещё и «подогревалась».

Почему вдруг русские всем этим неожиданно пренебрегли? И если так, то что означал факт захоронения?

Логически было бы правильным объяснить эту загадку следующим образом: Райхель и его пилот были захвачены советским разведдозором и затем убиты. Когда командир подразделения доставил своему начальнику карты и портфель, тот сразу понял, что речь идет о немецком штабном офицере высокого ранга. Во избежание неприятностей и волокиты для себя в случае проверки или дознания относительно тел он отправил своих солдат обратно и приказал им похоронить убитых офицеров.

Естественно, генерал Штумме доложил о деле Райхеля немедленно в штаб армии. Подполковник Франц уже в ночь на 20 июня, около 1 часа ночи, позвонил начштаба 6-й армии, тогда полковнику, позже — генерал-лейтенанту Артуру Шмидту, и доложил о случившемся. Генералу танковых войск Паулюсу ничего не оставалось, кроме как в соответствии с долгом и с тяжелым сердцем в свою очередь через командование группы армии известить ставку фюрера в Растенбурге.

На его счастье, Гитлер в тот момент находился в Берхтесгадене и дело «тепленьким» до него не дошло. Генерал-фельдмаршал Кейтель предпринял меры в порядке первичного расследования. Он был склонен настроить Гитлера на принятие строжайших мер в отношении виновных в случившемся офицеров. Он, конечно, догадывался, какой могла быть реакция Гитлера. В соответствии с личным приказом Гитлера было очевидно, что оперативные планы должны были «спускаться» из вышестоящих штабов только в устной форме. В своей директиве № 41 Гитлер сам ещё и ещё раз давал строжайшие указания в отношении мер секретности в связи с решающим значением операции «Блау». В любом из других подобных случаев он, опасаясь последствий шпионажа, указывал на принцип: «Никто не должен знать сверх того, что безусловно необходимо конкретному лицу для выполнения конкретно поставленной ему задачи».

Генерал Штумме, его начштаба, подполковник Франц, командир 23-й танковой дивизии генерал фон Бойнебург-Ленгсфельд были за трое суток до начала наступления сняты со своих должностей; Штумме и Франц предстали перед особым присутствием имперского военного суда. На нем председательствовал рейхсмаршал Геринг. Обвинение содержало два пункта: преждевременное издание приказа и слишком подробные его формулировки.

В ходе двенадцатичасового заседания Штумме и Францу удалось объективно доказать, что о «слишком преждевременном приказе» речи быть не могло. Только для выдвижения танкового корпуса к плацдарму Волчанск по единственному мосту через Донец потребовалось пять коротких июньских ночей. Оставался упрек в «слишком подробных формулировках». Он стал ключевым пунктом обвинения, поскольку штаб корпуса указал штабам своих дивизий на то, что после форсирования Оскола, при развороте в направлении на север войска могли бы войти в соприкосновение с выдвигавшимися здесь венгерскими соединениями, имевшими полевую форму, схожую по цвету с обмундированием русских войск. Это указание было важным, так как существовала опасность того, что личный состав немецких танковых частей мог по ошибке принять венгров за русских. Однако судом это извиняющее обстоятельство не было принято. Оба обвиняемых были приговорены к наказанию: соответственно 5 лет и 2 года содержания в крепости под стражей. После заседания суда Геринг тем не менее подал руку обоим осужденным со словами: «В вашем деле вы вели себя открыто, смело и безо всяких уверток и уловок. Я лично доложу об этом фюреру».

По всей видимости, Геринг сдержал свое слово. Фельдмаршал фон Бок, со своей стороны, также в личном разговоре с Гитлером в его ставке заступился за обоих опытных офицеров. Чье именно слово сыграло решающую роль, сейчас уже невозможно установить. Но по прошествии четырех недель Штумме и Франц получили письменные уведомления одинакового содержания о том, что фюрер отменяет приговор суда, принимая во внимание их заслуги и выдающуюся храбрость. Штумме был откомандирован в качестве заместителя Роммеля в Африканский корпус, Франц последовал за ним, вступив в должность начальника штаба этого корпуса. 24 октября генерал Штумме погиб в битве при Эль-Аламейне. Там он и был похоронен.

После отзыва Штумме в командование 40-м корпусом вступил генерал танковых войск барон Гейр Лео фон Швеппенбург. Ему досталось нелегкое бремя.

Нужно исходить из того, что верховному командованию русских не позднее 21 июня стал известен замысел и задачи 1-й фазы, а также развертывание немецких войск в этом крупном немецком наступлении. Кремль, таким образом, знал о том, что немцы, имея в своем распоряжении мощнейшие силы и средства, намереваются, нанося из района Курска прямой удар в направлении с запада на восток и осуществляя охватывающий удар из района Харькова, овладеть Воронежем — этим краеугольным камнем, с тем чтобы уничтожить советские войска перед Воронежем в котле между Осколом и Доном. Из того, что было нанесено на карты и сказано в документах, бывших у несчастного Райхеля, русские не были в состоянии распознать замысла, заключавшегося также и в том, что группа армий под командованием Вейхса в завершающей фазе затем имела задачу от Дона нанести удар в направлении на юг либо на юго-восток и что Сталинград и Кавказ были крупными оперативными целями, даже если бы Ранхель и попал живым в русский плен и вынужденно дал бы показания, а в могиле рядом с самолетом находился кто-то другой.

Вопрос, который таким образом вставал перед ставкой фюрера, звучал так: «Следует ли менять либо отменять оперативный план и сроки его реализации»?

Как фельдмаршал фон Бок, так и генерал Паулюс высказались против всего этого. Подступали сроки начала наступления, Советы, таким образом, ничего не были в состоянии предпринять. К этому следует добавить также и то, что 22 июня генерал Макензен начал свою вторую «новаторскую операцию» и с частями 1-й танковой армии завоевал для 6-й армии в районе Купянска исходные позиции в ходе небольшого по масштабам, но успешного окружения русских войск, давшего результаты в виде 24 тысяч пленных и выигрыша территории на протяжении от Донца до нижнего течения Оскола.

Прорыв для старта в неизведанное, заключавшееся в операции «Блау», был достигнут. Теперь уже невозможно было как-то по-иному перенастроить систему взаимосвязанных шестерен в механизме крупномасштабного плана, не поломав всего. Запущенная однажды машина должна была функционировать. Поэтому Гитлер определил: действовать в соответствии с первоначальным замыслом. День «Д» для группы армий под командованием Вейхса на северном фланге — 28 июня, для 6-й армии с 40-м танковым корпусом в её составе — 30 июня. Кости были брошены. Игра началась.

68 германских дивизий и порядка 30 дивизий союзников — итальянцев, румын, венгров, словаков, а также валлонские, финские, хорватские и другие добровольческие части и подразделения из многих стран Европы начали боевые действия: решающее наступление в рамках операции «Блау». То, что произошло впоследствии, возможно, было связано с трагическим «делом Райхеля» и являет собой час рождения немецкой трагедии в русском походе. Мы видим начальное звено в цепи стратегических ошибок, ведших неизбежно к Сталинградской катастрофе.

Тому, кто желает понять этот поворот событий, постигший немецкие войска на Восточном фронте, придется взять на себя труд проследить тяжелые для восприятия, но драматичные стратегические «ходы» в операции «Блау». Основной составляющей первой фазы её было взятие Воронежа, так как этот город, раскинувшийся по берегам двух рек, являлся важным военно-промышленным и экономическим центром. Он был также ключом к Дону с его многочисленными переправами, а также к реке Воронеж. Город представлял собой, кроме того, узел транспортных коммуникаций Центральной России — шоссейная и железная дороги, водный путь, идущие в направлении с севера на юг — от Москвы к Черному и Каспийскому морям. В германском плане «Блау» Воронежу отводилась роль точки для поворота на юг, а также опорного пункта для флангового прикрытия.

28 июня группа армий под командованием Вейхса изготовилась для удара в направлении на Воронеж. 4-й танковой армии Гота отводилась роль ударного клина. В центре его, в свою очередь, в качестве несущей конструкции располагался 48-й танковый корпус под командованием генерала танковых войск Кемпфа. 24-й танковой дивизии (прежде 1-й восточно-прусской и единственной кавалерийской дивизии Вермахта, реорганизованной зимой 1941 — 1942 гг. и переформированной в танковую) была поставлена задача — взять Воронеж. Дивизия, которой командовал генерал-майор Риттер фон Хауэншильд, нанесла удар со всей силой, на которую была способна. Огневая поддержка с воздуха, обеспечиваемая 8-м авиакорпусом, сокрушила советские рубежи обороны. Войска вышли к реке Тим, мост они взяли штурмом, едва успевая погасить подожженный русскими бикфордов шнур. Командир дивизии в своем бронетранспортере впереди усиленного танкового полка стремительно проследовал по мосту.

Артиллерия и колонны живой силы советских стрелковых дивизий были разгромлены. Ещё один мост невредимым оказался в наших руках. Темп был стремителен. Впереди находился командир дивизии вместе со своими офицерами, не обращая внимания на открытые фланги, следуя правилу Гудериана: «Танки — вперед! Их воинское счастье в открытых флангах».

При необходимости заправки-дозаправки производилась перегруппировка, и заново сформированные боевые группы быстро устремлялись дальше вперед. Вечером первого дня наступления мотоциклисты и танки атаковали деревню Евфросиновка.

Первые шаги операции «Блау» (28 июня — 4 июля 1942 г.). Предполагалось взять Воронеж и создать в районе Старого Оскола первый котел. Но впервые советские армии не приняли боя и быстро отступили через Дон.

«Что здесь такое?» — думал про себя ротмистр Эйхгорн, видя перед собой частокол, целый лес табличек и указателей у въезда в деревню, а также штабных лошадей, грузовики, радиостанции, смонтированные на автомобилях. Не иначе, какой-нибудь высокий штаб русских.

Мотоциклистам едва не попался большой «улов»: дислоцировавшийся здесь штаб 40-й армии русских в последний момент был спешно эвакуирован. Захватить его позднее также не удалось, но зато целая армия осталась без командования.

И вот так в эти раскаленные летние дни 1942 года 24-я танковая дивизия ещё раз повторила те классические танковые удары первых недель войны и тем показала, на что способна свежая, полнокровная, хорошо оснащенная танковая дивизия, действуя против русских войск. Её уверенные в победе части и соединения могла остановить, пожалуй, лишь стена воды с небес. Они организовали круговую оборону, поджидая подхода пехоты, затем передовые подразделения развивали наступление.

К 30 июня половина пути к Воронежу лежала уже позади. Немецкие войска очутились перед хорошо укрепленными и сильно разветвленными советскими оборонительными линиями, которые удерживались четырьмя стрелковыми бригадами. За ними свободно могли быть дислоцированы не менее двух танковых бригад. Положение было серьезным.

Советы пытались силами трех танковых корпусов окружить прорвавшиеся немецкие части и защитить Воронеж. Генерал-лейтенант Федоренко, начальник танковых войск и представитель наркома обороны, лично руководил операцией. Очевидно, что русским было понятно значение и опасность удара немцев на Воронеж. Но военное счастье не улыбнулось Федоренко. Его масштабно задуманный танковый удар по передовым частям 4-й танковой армии не удался. Более совершенная немецкая тактика, более глубокая разведка, чем у русских, и гибкое руководство войсками обеспечили победу над более мощными танковыми силами противника, на вооружении у которого была мощная бронетехника — танки Т-34 и КВ.

30 июня, в день, когда началось первое крупное танковое сражение, в 150 км южнее Воронежа 6-я армия изготовилась для нанесения удара в направлении на северо-восток — на Воронеж. Это были большие «клещи», предназначенные для того, чтобы выдернуть у Сталина первый «зуб».

40-й танковый корпус стремительно выдвинулся из района Волчанска. Это был мощный кулак, в составе которого находились закаленные в боях части и соединения. Задача, поставленная войскам бароном фон Гейром, была следующая: после выхода на рубеж реки Оскол повернуть на север и, взаимодействуя с 48-м танковым корпусом Кемпфа, захлопнуть советские войска в котле в районе Старого Оскола.

Но тут произошло что-то странное. Штабы и войсковая разведка установили, что противник энергично сражался на сильно укрепленных оборонительных линиях своими арьергардами, основная же масса его войск организованно отходила на восток. Впервые русские не принимали навязываемых им крупных сражений. Они избегали опасности попадания в котлы.

Что означало сие? Знали ли русские наверняка замысел немецкой стороны? Или же они извлекли уроки из тяжелых поражений последнего года и не обороняли теперь второстепенные в стратегическом отношении районы и участки с тем, чтобы избежать опасности быть окруженными? Не ошиблось ли командование 6-й армии, нацелив удар своих войск слишком далеко к северу, упустив возможность окружения войск противника?

Как бы там ни было, во всяком случае решающий приказ Гитлера по плану «Блау» выполнен не был, а именно: «При обнаружившейся ныне нечувствительности русских в отношении действий на окружение оперативного масштаба необходимо, — и этому следует придавать решающее значение, — осуществлять отдельные прорывы, сразу же придавая им форму окружений. Прорывы осуществлять с задачей немедленного окружения войск противника в районах прорыва. Необходимо избегать того, чтобы вследствие запоздалых разворотов наших охватывающих соединений противник получал возможность избегать уничтожения. Также любой ценой необходимо обеспечивать в каждом отдельном случае уничтожение атакованных сил противника уже за счет самого характера боевого применения наших сил и средств и способов руководства ими, независимо от крупномасштабных оперативных задач».

4. Новая тактика русских

Злополучный Воронеж — Гитлер вновь меняет план — Военный совет в Кремле — Сражение смещается к Южному Дону — Бои за Ростов — Уличные бои с частями НКВД — Мост в Батайске

Когда командиру 40-го танкового корпуса было доложено о фактах отхода советских войск, он сразу же понял, что это угрожающий фактор для всей первой фазы операции. Основываясь на этих донесениях, он запросил разрешения на незамедлительное развитие наступления в направлении на восток, к Дону. Но штаб 6-й армии настоял на своем плане окружения и отдал приказ: «Повернуть на север и соединиться с войсками 4-й армии». Приказ есть приказ. Он был выполнен. Котел захлопнулся, но оказался пуст. Русские отошли вместе с тяжелой боевой техникой и вооружением. Гора родила мышь.

Теперь и в ставке фюрера стало понятным, что дела идут не по плану. Русские спешно отходят к Дону. Будут ли они форсировать его, в то время как 4-я танковая армия выдвигается с боями к Воронежу? В этом случае первая фаза операции «Блау» оказывается ударом мимо цели. Опасность этого велика. Больше времени терять нельзя.

Перед лицом такой ситуации 3 июля Гитлер пришел к совершенно правильному выводу о том, что прежнее следование плану вначале брать Воронеж может навредить всей операции «Блау». Поэтому в ходе своего молниеносного визита в ставку фельдмаршала фон Бока он заявил ему: «Бок, я более не настаиваю на овладении городом, я не считаю это необходимым и разрешаю вам немедленно нанести удар в направлении на юг». Это был решающий момент. На чашу весов был брошен успех всего сражения. В чью сторону он склонится?

Гейр облегченно вздохнул, узнав поздно ночью 3 июля от штаба 6-й армии, что ему следует наносить удар прямо на восток, в направлении Дона с тем, чтобы заблокировать там отход русских войск. Но уже в среду 4 июля он получил новый приказ идти не на восток, а на север, на Воронеж, чтобы держать открытым южный фланг 4-й танковой армии. Что же случилось? Что произошло у Воронежа? Что стояло за этими колебаниями в ту и другую стороны?

Странно было вот что: все правильные решения в начале войны Гитлер принимал в удивительно робкой манере, совсем ему не свойственной. В случае с Воронежем он поступил не так.

Он не приказал фельдмаршалу фон Боку; «Пусть ваши войска оставят город слева от их маршрута и незамедлительно продолжают выполнять замысел относительно Сталинграда». Мы уже знаем, что сказал Гитлер по этому поводу. Ответственность за то, будет ли выполнен маневр войск без взятия этого важного пункта, этого транспортного узла, ложилась на главнокомандующего. Этим самым фельдмаршал ставил себя перед альтернативой: «Брать или не брать город?» Трезвомыслящий Бок рассуждал про себя: «Не лучше ли сначала взять Воронеж, и взять быстро, если такая возможность есть? Попытаться, во всяком случае?» Бок медлил. Он колебался.

И тут пришло донесение, что 24-я танковая дивизия с 26-м усиленным стрелковым полком в своем составе создала плацдарм на одной из донских переправ. Батальоны полка шли по ней, смешавшись с отходящими русскими колоннами. Поздним вечером разведывательные подразделения стояли в 3 км от Воронежа.

Сосед слева, моторизированная дивизия «Великая Германия», обеспечивавшая фланговую защиту 24-й танковой дивизии на севере, сама выдвинулась быстро вперед и 4 июля, также вечером, около 18.00 часов, стояла у Дона. Далее к Дону вышла 16-я мотопехотная дивизия, а именно её усиленный мотоциклетный батальон.

Советы не взорвали мост через Дон у Семилук, через который путь лежал прямо на Воронеж. Они сами хотели его использовать для перехода через Дон своих армий. Нанося сильные контрудары, введя в дело танки Т-34, они пытались удерживать немецкие войска на дистанции от моста и оборонять широкий плацдарм на западном берегу.

Около 20.00 4 июля обер-лейтенант Блюменталь с ротой солдат из состава «Великой Германии» взял мост через Дон, важный для выхода к Воронежу, и создал плацдарм на восточном берегу. Советы хотели спешно взорвать мост, но не успели подготовить электровзрыватели и использовали обычные шнуры, соединенные с заложенным под фермами моста динамитом. Шнуры быстро выгорали, приближался взрыв.

В этот момент унтер-офицер Гемпель прыгнул в воду, прошел по шею в воде вдоль под мостом и оборвал горящие бикфордовы шнуры. Им оставалось гореть всего 20 см. Если бы это произошло, рванули бы 60 кг динамита. В это время русские колонны с запада все ещё шли по мосту. На восточном берегу они были встречены ротой Блюменталя. Мост был в наших руках. Удастся ли теперь взять Воронеж с ходу? Оседлав штурмовые орудия, подразделения пехотного полка из состава дивизии «Великая Германия» провели в направлении Воронежа массированную скоротечную разведку боем. Им удалось пробиться к вокзалу. Однако их пришлось позднее отвести вследствие жестоких контрударов мощных сил оборонявшихся. Тем не менее мы уже были в городе. Это побудило фон Бока не следовать предложению Гитлера оставить Воронеж в покое, а атаковать город. Он хотел использовать благоприятные факторы конкретного момента и с ходу взять его. Он надеялся, что ему в нужный момент из района Воронежа удастся зайти своими подвижными войсками в тыл армиям Тимошенко и лишить их возможности отхода через Дон: это было ещё одной принципиальной ошибкой, которая шаг за шагом приближала трагедию Сталинграда.

Когда раскаленный страшной 40-градусной жарой день 5 июля сменился ночью, оба мотопехотных полка из состава дивизии «Великая Германия», а также танки и мотоциклисты стояли у Воронежа, заняв к востоку от Дона обширные плацдармы, чтобы прикрыть подходящие в направлении на север пехотные дивизии. Но здесь обнаружились последствия ошибочной оценки противника со стороны командования группы армий — город полностью, до отказа был наводнен русскими войсками. Предприняв особые усилия, они очень оперативно укрепили Воронеж.

Когда об этом узнал Гитлер, он, наконец, отреагировал энергично. Теперь он строго запретил развивать наступление на город. «На юг, на юг», — призывал он. Но 6 июля части 24-й танковой дивизии и дивизии «Великая Германия» находились в городе. Кажется, русские уклонялись от боевого соприкосновения. И тут Гитлер также поддался соблазну момента и снова разрешил взятие Воронежа. Но одновременно он приказал, чтобы по крайней мере один танковый корпус продолжал наступать в направлении на юг, выходя без промедления к нижнему течению Дона. 4-й танковой армии ставилась задача как можно быстрее высвободить другие танковые части для поддержки этого танкового корпуса.

Эти меры означали утрату необходимой остроты и некоторую размытость в начале второй фазы операции «Блау». Несмотря на то что бои за Воронеж вначале велись с применением танковых войск, которые, вообще-то, не особенно пригодны для такого образа действий, у Бока раз за разом «изымались» наиболее боеспособные дивизии, которые впоследствии застряли южнее Воронежа, прежде всего по причине нехватки горючего. Таким образом, группа армий «Юг» в боях за Воронеж не была более достаточно сильной для решительных действий, а также для удара в направлении на юг, и для оперативного блокирования Дона сил одного корпуса даже с приданными другими мобильными частями было слишком мало.

17 июля после тяжелых боев была взята западная часть Воронежа. Но батальонам не удалось форсировать реку Воронеж, пересекающую город с севера на юг. Русские непрерывно наносили контрудары, бросая массы танков и пехоты в бой. Тимошенко стянул под Воронеж основную массу войск 40-й армии в составе девяти стрелковых дивизий, четырех стрелковых, семи танковых и двух противотанковых артиллерийских бригад. Такое сосредоточение войск усиливает подозрение на то, что Тимошенко сумел заглянуть в оперативные карты Гитлера и сделать свои правильные «ходы»: сковывание основных германских сил на левом фланге перед Воронежем с целью выигрыша во времени для отхода основной массы своей группы армии от Оскола и от Донца и форсирования Дона. Куда? К Сталинграду.

Германское радио уже 7 июля передало сообщение о взятии Воронежа. Но 13 июля бои продолжались в квартале университетского комплекса и в пригородных лесах к северу. В последующие дни также не удалось овладеть восточной частью города мостом в северной его части и блокировать проходившую с севера на юг железную дорогу на восточном берегу реки, имевшую решающее значение для подвоза и снабжения русских войск.

Крупная артерия, снабжавшая город на протяжении от Москвы к югу, оставалась в руках русских.

Вместо того чтобы, как планировалось, после скорого падения Воронежа бросить немецкие подвижные соединения для удара в направлении на юг вдоль Дона, чтобы встать на пути отходящих из гигантского пространства между Доном и Донцом дивизий Тимошенко, закаленные в боях танковые и моторизованные дивизии вцепились в проклятый город. Маршал Тимошенко лично осуществлял руководство боевыми действиями. Город требовали удерживать как можно дольше для ослабления интенсивности и темпов ударов немецких войск в направлении на юго-восток. Каждый такой день означал выигрыш для Тимошенко.

В вечерние часы 6 июля южнее Воронежа, примерно в 80 км от Россоши, стояли передовые части 40-го танкового корпуса. Но горючего оставалось мало. Однако майор Вельман принял решение силами двух рот бронемашин и одной батареи из состава 75-го артполка продвигаться дальше, осуществляя замысел на нанесение удара, обнадеженный командирами подразделений подвоза и снабжения. Они шли по степи ясной звездной ночью. Впереди — рота Буша, за ней — рота Бремера, Командир вспоминает: «Если мы хотели заполучить неповрежденными мосты через Калитву, то нам следовало на рассвете выйти к Россоши, избегая при этом всякого соприкосновения с противником из-за нехватки горючего и боеприпасов. И вот так мы беззвучно следовали, скрупулезно выдерживая темп марша, вдоль шедших также маршем русских и артиллерийских частей».

Около трех часов ночи уже показались бедные жилые постройки Россоши. Батальонный переводчик

Краковка выловил первого попавшегося ошалевшего русского и выдернул из него сведения. «Товарищ», дрожа, поведал, что кроме двух обозначенных на карте мостов имеется ещё третий мост через Калитву, так называемый «Танковый мост», построенный совсем недавно. Ротные Бремер и Буш вместе с командиром батальона прикинули свой план боевых действий.

На рассвете колонны Вельмана пронзили насквозь ещё спавшую и ничего не подозревавшую Россошь. На спортивном стадионе стояли связные самолеты. Там и сям — одиночные танки. Перед большим трехэтажным зданием дежурили часовые, не подозревавшие ничего опасного в надвигавшихся клубах пыли.

Сразу же за 1-й ротой шел бронетранспортер майора Вельмана. Рота следовала по мосту. Вельман поравнялся с советским постом на северной стороне моста. Часовой в этот момент понял опасность и сорвал с плеча винтовку. Радист Теннинг буквально слетел с машины, ударил русского автоматом в живот и выхватил у него из рук винтовку. Затем этого первого важного пленного потащили к командиру. Русский сообщил, что в Россоши находится очень важный штаб и что не менее 8 танков охраняют город.

И вот уже прозвучали на том берегу первые выстрелы. Начались пятидневные ожесточенные бои с застигнутым врасплох, но все же сильным гарнизоном города. Стрельба велась со всех направлений. Танки Т-34, а также цепи советской пехоты вступили в бой. Но солдаты Вельмана удерживали мосты. Их спасением была подошедшая вместе с ними батарея полевых гаубиц, опытные расчеты которых заняли боевые позиции таким образом, 96 что могли держать под огнем широкое шоссе у реки. В Россоши, как выражались солдаты, «свирепствовали дикие кабаны». Но боевой порыв и более крепкие нервы немцев взяли верх. Большинство советских танков было подбито в ближнем бою. Фельдфебелю Науману выпал особый улов: он захватил картографическое отделение штаба Тимошенко с 22 офицерами высокого ранга, большинство из которых были полковниками. Сам Тимошенко ещё ночью находился в Россоши. Наверное, ему удалось уйти в последнюю минуту.

Несмотря на всю отвагу и удачу, план Вельмана мог бы закончиться, скорее всего, печально, не выйди 3-я танковая дивизия своими главными силами к Россоши. Советское сопротивление было сломлено. Берлинская дивизия генерал-майора Брайта снова достигла решающего пункта на своем пути вдоль Дона. Но тот факт, что бои за Воронеж «потрясли» весь план, сказался повсюду достаточно серьезным образом. Поскольку в районе южнее Россоши, вокруг Миллерова, предполагалось наличие крупных сил противника, их следовало прежде уничтожить в ходе прямого наступления. Это опять означало отход от плана и самого духа и принципа скоротечной операции, нацеленной на Сталинград. В этой довольно неясной и запутанной с точки зрения правил и принципов руководства войсками ситуации началась третья фаза операции «Блау», которая, согласно наметкам директивы № 41, должна была решающим образом повлиять на большое летнее наступление 1942 года: наступление в южном секторе силами 1-й танковой армии и 17-й армии, намеченное на 9 июля. Цель: соединиться в районе Сталинграда, заметим, именно в районе, а не в самом городе, с тем, чтобы окружить дислоцировавшиеся между Доном и Донцом русские войска.

Но так же, как и на севере, на юге войска Тимошенко сражались лишь на определенных «узловых» участках, в то время как он выполнял свое скорое решение, отводя основную массу своих армий на восток и на юг.

Наступление в южном секторе не имело своим результатом ничего иного, кроме того, что оно инициировало фронтальный отход русских перед немецкими войсками в большую излучину Дона. Но там не было создано никакого немецкого фронта, который мог бы преградить путь ускользающим от боевого соприкосновения русским частям и соединениям.

Когда Гитлер узнал о том, что операция на окружение на среднем Дону уже больше невозможна вследствие быстрого отхода русских и случившейся у Воронежа задержки, он желал, по крайней мере, на среднем Дону ошеломить предполагавшиеся там силы противника внезапным ударом и запереть их в котле. Для достижения этой цели он отменил основной пункт своего плана, самую его суть: всеми силами быстро продвигаться к Сталинграду и отрезать территорию в нижнем течении Волги, заблокировать её. Это произошло 13 июля.

Гитлер был готов осуществить эту операцию, в этой ситуации он должен был бы сделать это. Так как если противник не дает себя окружить и отходит, то нужно его преследовать по пятам, наседать на него. Нужно не давать ему времени осуществить меры по обороне и таким образом достигать цели. А целью было блокировать действия противника в районе Сталинграда. Эта цель была достижима. У Гитлера в распоряжении были две танковые армии, важные донские переправы были взяты нашими войсками. В течение самого короткого времени он мог бы быть в Сталинграде. Но Гитлер стал пленником собственных заблуждений. Он полагал, что боевая мощь и возможности Советов на исходе. В советском отступлении он не усматривал ничего другого кроме бегства, распада, утраты боевого духа, настроя на борьбу, в то время как оно было на самом деле планомерным отходом.

Панические проявления, имевшие место на многих участках, коренились в «низах» советского командования. В оперативном отношении Тимошенко контролировал отход и владел ситуацией. Он быстро его начал. Целью его было спасти главные силы советских армий для организации решительного сопротивления далеко в глубине страны. Этой опасности Гитлер не видел. Он считал, что со Сталинградом может быть покончено «одной левой» и одновременно имелась возможность начать широкомасштабное окружение советских войск на Нижнем Дону с центром в Ростове. Поэтому он своим приказом прервал марш 4-й танковой армии вдоль Дона в направлении на Сталинград, остановил её перед большой излучиной Дона и повернул её прямо на юг, кардинально изменив смысл и содержание третьей фазы большого плана. Точно так же, как ранней осенью 1941 года он остановил продвижение войск к Москве и бросил танки Гудериана на юг на окружение Киева, так и теперь он хотел неожиданно разгромить русских под Ростовом в ходе импровизированной операции. Она должна была стать самой большой операцией на окружение во всей войне.

6-я армия в одиночестве продолжала между тем свой путь к Сталинграду без своих «пробивных таранов», танковых частей 40-го танкового корпуса, которые вместе с остальными силами были передислоцированы для операции у Ростова.

В день этого рокового решения генерал-фельдмаршал фон Бок должен был уйти в отставку. Он был против намерений Гитлера проводить вышеописанные операции, поскольку они содержали противоречия, хотел остаться командующим группой армии и выполнять изначально отведенные ей основополагающие задачи. Однако ставка приказала разделить группу армий «Юг». 7 июля фельдмаршал фон Бок записал в своем дневнике: «Поступил приказ на принятие фельдмаршалом Листом командования 11-й, 17-й и 1-й танковой армиями. Тем самым сражение расчленяется на две части».

Здесь уместно сослаться на графа Мольтке, легендарного основателя и начальника прусского Генерального штаба, который справедливо учил, что ни один план военной кампании не мог «перешагнуть» события первого сражения, поскольку уже первое сражение зачастую создает непредсказуемую ситуацию.

И это случилось на южном фронте вследствие уклонения Тимошенко от боевого соприкосновения с нашими войсками. Таким образом, в плане «Блау» произошли изменения. Но Гитлер забыл и другое правило Мольтке, гласившее, что такие изменения не должны повлечь за собой отход от основной стратегической идеи оперативного плана. Именно так оно и получилось.

Правильная идея плана «Блау» заключалась в сосредоточении сил в каждом случае ради конкретной цели, делая уничтожение войск противника основной целью, как итога в цепи рационально выверенных во времени шагов — овладение отдельными пунктами. Но Гитлер не только изменил «расписание» своего большого летнего наступления. Он изменил все построение южного фронтам его цели.

Группа армий «А» под командованием фельдмаршала Листа, которой временно должна была быть придана ещё 4-я танковая армия в верхних штабных и армейских эшелонах получила название «Кавказский фронт». Группа армий «Б» (в составе 2-й и 6-й немецких армий, а также 2-й венгерской армии) после отставки Бока перешла под командование генерал-полковника фон Вейхса, и за ней осталось выполнение изначальной задачи — овладение Сталинградом.

Эта расстановка сил делает очевидным то обстоятельство, что Гитлер верил в возможность достижения обеих крупных оперативных целей в летней кампании 1942 года, изначально предполагавшихся к реализации одна за другой, все же одновременно и даже при условии разделения своих сил. Он также роковым образом оказался пленником ошибки. Ошибка заключалась в том, что «Иван» якобы был «уже готов».

Но «Иван» доказал обратное. Обсуждаемая фаза всей войны, как теперь уже известно, имела свою параллель, сходную с призраком: в тот самый день, когда Гитлер отдал известный нам роковой приказ о повороте сил на юг, распылил свои силы и сместил фон Бока, в Кремле проходило заседание военного совета под председательством Сталина. Присутствовали: Молотов, маршал Ворошилов, начальник Генерального штаба Шапошников, а также по одному офицеру связи от США, Великобритании и Китая. Генералитет разъяснил Сталину, что советские вооруженные силы не могут себе более позволить и пережить повторных военных событий типа Вязьмы или Киева, что, таким образом, более недопустим принцип «держаться любой ценой». И Сталин сделал выводы. Он одобрил решение, принятое Генштабом, которое было оглашено Шапошниковым на заседании 13 июля: отход советских войск до рубежа Волги и Кавказа. Там — организация обороны с тем, чтобы немецкие вооруженные силы наступающую зиму провели бы в непригодных для расквартирования условиях. Эвакуация всех важных промышленных объектов на Урал и в Сибирь.

Уже в середине июля немецкий Генштаб получил агентурное донесение об этом заседании. Но Гитлер счел это «уткой», дезинформацией.

Те, кто между тем ещё сомневался в том, что Тимошенко отвел из оперативного района между Донцом и Доном свои войска со всем военным имуществом, смогли убедиться, что это так: у Миллерова 40-й танковый корпус в качестве сегмента «клешей» на крайнем юге, после поворота на юг из района Россоши силами всех своих трех дивизий нанес удар первым эшелоном прямо в центр отходящих русских войск.

По железной дороге и по шоссе южнее Миллерова массы советских войск, колыхаясь, перемещались на юго-восток. Дивизий немецкого корпуса было недостаточно для задержки этих колонн противника. Они также не смогли пробиться сквозь них вследствие сопротивления, оказанного у Миллерова, преследовавшего цель создать заслон южнее, на Нижнем Дону.

Битва катилась на юг, где Гитлер искал противника. После упорных боев 40-й танковый корпус

Гейра 20 июля вышел к нижнему Дону и создал плацдармы у Константиновки и Николаевской. 1-я танковая армия пробилась на юг, форсировала Донец и теперь во взаимодействии с 17-й армией, выступавшей из района Сталина на Ростов, наносила удар в направлении на Ростов, уже защищаемый особенно упорно советскими войсками в качестве большого плацдарма.

К западу от Ростова 17-я армия 19 июля прорвалась сквозь позиции противника и силами 57-го танкового корпуса двинулась влево, а силами 5-го корпуса — вправо к Дону в его течении между Ростовом и Батайском. Генерал Кирхнер, и здесь снова поддерживаемый своим надежным полковником генштаба Венком, изготовился силами своего 57-го танкового корпуса к смелому броску на Ростов с гем, чтобы внезапно овладеть этим важным городом в устье Дона, захватив невредимым большой мост через Дон между Ростовом и Батайском. В состав его корпуса входила словацкая подвижная дивизия.

С севера, в авангарде 1-й танковой армии, на Ростов выдвигался 3-й танковый корпус генерала фон Макензена. Как и в ноябре 1941 года, войска фон Макензена вновь сражались за этот город. Дни и ночи шли ожесточенные бои за сильно укрепленное северное предместье города, превращенного в крепость усилиями инженерных подразделений.

Сам Ростов уже с начала года являлся крепостью и кроме мощных передовых укреплений имел три пояса круговой обороны, оборудованных минными полями, противотанковыми рвами и заграждениями. Однако штурмовым группам 57-го танкового корпуса, к изумлению обороняющихся, удалось прорвать укрепления на окраинах, войти в северную часть города и овладеть аэропортом, преодолев многочисленные очаги сопротивления и противотанковые препятствия. Мотоциклетный батальон ворвался в донскую столицу, не слезая со своих машин. В то время как штурмовые авангарды войск, сражаясь, продвигались вперед, на боковых улицах там и туг вспыхивали очаги сопротивления у сильно укрепленных зданий и особенно на площадях, с флангов.

В начале уличных боев танки остановились. Затем удалось снова возобновить наступление. Но прежде чем стрелки на мотоциклах достигли моста через Дон на Батайск, один пролет моста взрывом был обрушен в воду. Саперы к следующему дню, не покладая рук, обеспечили проход по мосту солдат и малотоннажной техники. К вечеру часть города к северу от моста была взята. Город горел во многих местах.

Ранним утром 24 июля в городе снова вспыхнули бои. В то время как довольно быстро удалось подавить сопротивление противника в квартале, где находится почтамт, элитные подразделения держали оборону в здании НКВД. Лишь к середине дня при поддержке танков сопротивление противника было сломлено и здание взято. В это время другие подразделения зачищали центр Ростова и выдавливали цепко обороняющегося противника на восток и на запад.

В центре Ростова продолжались упорные, жестокие уличные бои. Они прекратились только через несколько дней. Что здесь происходило? Об этом говорится в боевом донесении генерала Альфреда Рейнхардта, командовавшего в июле 1942 года 421-м пехотным полком 125-й пехотной дивизии в звании полковника. Донесение рисует кровавые уличные бои, бои за каждый дом в забаррикадированном крупном городе. Это беспримерные бои, подобных им по размаху и ожесточению ранее, вероятно, не было. Это были бои, которые ожидали немецкие войска в случае их выхода на улицы Москвы или Ленинграда.

23 июля, вечер: заканчивается пекло этого дня. Батальоны 421-го швабского пехотного полка стоят в Ростове, в его северной части. Танковые роты и пехота из состава двух танковых дивизий, пройдя вдоль обеих частей города, пробились к Дону. Они сражаются уже и в самом центре, но не везде им удается продвинуться дальше через мощно укрепленный центр города, вероятно, им недостает выучки для боевых действий в режиме уличных боев. Но здесь надо преодолевать сопротивление, если иметь в виду необходимость прорыва на юг, по большому мосту через Дон, на Кавказ.

Войска НКВД и их саперные подразделения забаррикадировали Ростов. Это своего рода элита, щит большевистского режима, сталинские СС, становой хребет государственной полиции и секретных служб, великолепно обученная, знакомая со всеми военными хитростями, с твердой волей и железной дисциплиной. Это элита и прежде всего мастера уличных боев. Ведь собственно их изначальная задача — защита режима от возможных революционных выступлений в городах.

Но с трудом можно вообразить себе, что устроили в Ростове эти специалисты по уличным боям: дорожное покрытие улиц снято, булыжники использованы для возведения баррикад метровой толщины. Боковые улицы заблокированы глубокими бункерами из кирпича. Повсюду минные поля и «ежи», очень затрудняющие броски пехоты. Двери домов замурованы, окна заложены мешками с песком, оборудованы как позиции стрелков. На балконах — пулеметные гнезда. На крышах домов — хорошо замаскированные позиции снайперов. В подвалах — тысячи бутылок с зажигательной смесью. Против танков — довольно эффективное средство: бензин, фосфор в смеси с самовозгорающимися в воздухе веществами. Там, где якобы в спешке забыли замуровать дверь, определенно сидит мина, взрывающаяся от нажатия на дверь, либо — тонкая проволока низко под потолком, соединенная с кучей взрывчатки.

Это — арена для танковых боев, и она оставляет мало шансов в рукопашной схватке. Хотя танки пробили первую, главную брешь, центр Ростова — поле сражения ударных штурмовых подразделений. Здесь предстоит в изматывающих боях метр за метром, дом за домом, улицу за улицей, бункер за бункером преодолевать сопротивление противника, устраняя на ходу его коварные сюрпризы.

Солдаты Рейнхардта, все из Швабии, приступают к этому делу. Полковник борется с противником его же оружием: точностью и хитростью. 1-й батальон майора Ортлиба и 3-й — под командованием капитана Винцена — разбиваются на три ударно-штурмовые роты каждый. В каждой — по тяжелому пулемету, по одному противотанковому орудию, по одному пехотному орудию, а для уличных боев — по одной легкой полевой гаубице.

Выступать — в направлении с севера на юг. План города разбит на сектора. Каждая рота имеет задачу продвигаться только по отведенной ей улице с севера на юг, и только до известной разграничительной линии, проведенной через весь план города с запада на восток: линии А, В, С, D.

Затем — зачистка всего квартала и соединение с ротами-соседями. На этих линиях приходится стоять и ждать до тех пор, пока соседи не выйдут на ту же высоту и штаб полка не отдаст приказ на продолжение атаки. Таким образом, все шесть рот ведут бои всегда на одной высоте.

Та рота, которая быстрее продвинется вперед, не может быть атакована противником с фланга. За счет этого ход боев в безбрежном лабиринте домов и улиц всегда и надежно контролировался командованием. После того как роты 1-го и 3-го батальонов освобождают свой квартал, Рейнхардт тотчас же приказывает шести ударным клиньям ещё раз выдвинуться. Они должны «собрать урожай» и обыскать дома поблочно, с крыш до подвалов. Все гражданские лица, в том числе дети и женщины, выводились из зоны боевых действий к определенным сборным пунктам. Те, кто не в состоянии бросить гранату или вести огонь из автомата, остается в домах в тылу штурмовых ударных групп. Роты, ведущие бой впереди, должны держать тыл свободным.

План срабатывает. Наверное, благодаря ему Ростов был взят так быстро: в ходе 50-часовых упорных и жестоких боев.

Генерал Рейнхардт докладывает в своем донесении: «Бои за центр города Ростова были беспощадными. Защитники его в плен не сдавались, дрались до последнего, вели огонь будучи раненными или, если оставались в нашем тылу, в том числе из укрытий, пока не убьют. Наших раненых мы укладывали в бронетранспортерах и охраняли;

если мы не успевали этого сделать, то находили их заколотыми или забитыми насмерть».

Самые тяжелые бои — на Таганрогской улице, ведущей прямо к въезду на мост через Дон. Здесь атаки неоднократно захлебываются, так как невозможно нейтрализовать хорошо замаскированных пулеметчиков НКВД.

«Бюзинг!» — кричит Рейнхардт. Обер-лейтенант, командир 13-й роты ползком пробирается к полковнику. Рейнхардт показывает на балкон третьего этажа: «Вон там, Бюзинг, балкон с оранжевым ящиком. Только что там взметнулась пыль. Там Иван залег. Сними его!» Бюзинг отпрыгивает назад к своему орудию. «Огонь!» — и после второго выстрела балкон падает вниз.

В старом городе и в квартале, где расположен речной порт, дела становятся хуже некуда. До этого места в улицах ещё можно было как-то сориентироваться, но здесь они смыкаются с лабиринтом извилистых переулков. Там не поставишь орудия да и с пулеметом не очень-то развернешься.

Ближний бой! Подползаешь вплотную к окнам подвальных помещений, дверь, угол дома — вот они. Чувствуешь дыхание вражеского солдата. Слышишь, как он передергивает затвор своего карабина, слышишь с бьющимся сердцем, как он перешептывается с соседом. Автомат сжимаешь крепче. Поднимаешь чуть выше. Очередь. И снова — в укрытие. Деревянные дома горят. Едкий дым мешает вести бой, несмотря на благоприятное направление ветра, относящее дым к Дону. Когда, наконец, достигнута линия D, становится темно. Лишь какая-то пара сотен метров отделяет роты пехотинцев от боевых групп танковых частей на северном берегу Дона по обе стороны моста и дороги на Батайск. Опускается ночь, солдаты лежат меж деревянных сараев, складов, куч мусора. Пулеметный огонь вспарывает своим лаем тишину ночи. Трассирующие пули на доли секунды освещают снова и снова немыслимый «пейзаж», ярко, как днем.

25 июля ни свет ни заря штурмовые роты 125-й пехотной дивизии снова идут в атаку. Но вдруг дело у них идет легко. Последние подразделения противника, располагавшиеся на берегу реки, ночью отошли за Дон. В 5.30 все штурмовые роты полка выходят к Дону. Тем самым Ростов оказывается в наших руках.

Но Ростов приобретает свое значение как ворота на Кавказ только тогда, когда в наших руках оказывается путь к ним: и мост через Дон, и заключительные шесть километров по плотине, проходящей по заболоченной местности, смыкающейся с мостом на Батайск. За Батайском — равнина, свободный простор для рывка на юг, к Кавказу. Этот путь к воротам окончательно открывают «бранденбуржцы», эти овеянные тайной необычайно отважные отряды отчаянных добровольцев². Удается самое важное: заполучить мосты перед Батайском, прежде всего трехкилометровый виадук на южном берегу Дона, состоявший из множества маленьких мостов и по которому единственная дорога вела на юг.

В 2.30 обер-лейтенант Граберт с передовой группой проникает на мост. Как тени, они скользят вперед. Короткими интервалами вслед за ними следуют оба других взвода. И тут русские что-то замечают. Они бьют из пулеметов и минометов. Огневой вал немцев следует за этим также из всех стволов. Теперь все зависит от того, удастся ли Граберту пройти. Ему это удается, он опрокидывает сильное охранение моста и создает небольшой плацдарм. Он удерживает его в течение 24 часов, отразив все контратаки противника.

Роты и их командиры поистине жертвуют собой за мост. Обер-лейтенант Граберт и лейтенант Хиллер, из «бранденбуржцев», гибнут. Гибнут унтер-офицеры и солдаты под ураганным огнем советских войск. В последнюю минуту поспевают солдаты штурмовых подразделений. Затем — первые подкрепления по насыпи и по мосту. Под последним пролетом лежит Зигфрид Граберт. В 200 метрах от него, в луже, — лейтенант Хиллер. Рядом с ним, с зажатым в руке перевязочным пакетом, — санитар, сраженный пулей в голову. А по мостам 27 июля идут танки и пехотные роты 57-го танкового корпуса. Они идут на юг, к Кавказу.

5. Высокогорный фронт

Бункер под Винницей — Директива фюрера № 45 — На штурмовых лодках в Азию — На подступах к Кавказу — Гонка по Кубанским степям — В стране черкесов

В июле 1942 года ставка фюрера находилась в глубине русской территории, под Винницей на Украине. Рабочие штабы Главного командования сухопутных войск вместе с начальником Генерального штаба занимали отведенные им помещения на окраине Винницы. Для Гитлера и его штаба организация Тодта построила под высокими соснами обширного лесного массива хорошо замаскированные бункера. 16 июля там поселился Гитлер. Это были дни, раскаленные жарой. Тени источавших хвойный аромат деревьев не давали прохлады. По ночам воздух был также сильно прогрет; было душно и тяжко. Местный климат Гитлер не переносил и большей частью находился в плохом расположении духа, был агрессивен, ко всякому испытывал крайнее недоверие. Генералы, офицеры, посредники от политики, входившие в окружение Гитлера, — все они в один голос свидетельствуют о том, что время пребывания на Украине было наполнено атмосферой напряжения и конфликтов. Ставка фюрера в Виннице имела кодовое наименование «Вервольф»³. И Гитлер прятался в своем бункере словно оборотень.

23 июля генерал-полковник Гальдер был вызван в ставку для доклада о положении на фронтах. Гитлер сильно страдал от жары, а донесения с фронтов только усиливали его дурное настроение. Победы шли чередой, русские бежали, но ожидаемое большое сражение с целью уничтожения их между Доном и Донцом, равно как и у Миллерова и Старого Оскола, странным образом не состоялось. Кажется, аналогично складывалась ситуация и под Ростовом. В чем была причина? Что произошло?

«Русские планомерно избегают боевых столкновений и соприкосновений, мой фюрер», — объяснял Гальдер. «Вздор, — перебил его Гитлер, — они спасаются бегством, они выдохлись в результате ударов, которые мы им нанесли за последние месяцы». Гальдер сохранял холодное спокойствие, показал на карту, лежавшую на большом столе, и возразил: «Нам не удалось охватить основную массу войск Тимошенко, застать их врасплох, мой фюрер. Наши операции на окружение окружили пустоту. Основную массу своей группы армий вместе с тяжелым вооружением, правда, только с частью его, Тимошенко отвел на восток, за Дон, в район Сталинграда, другие свои войска — на юг, на Кавказ. Какие ещё там у них есть резервы, нам неизвестно».

«Ах, опять вы с резервами! Говорю вам, мы не смогли застать врасплох бегущие войска Тимошенко в Старом Осколе и в Миллерово несколько позже, потому что Бок слишком долго был занят Воронежем. Мы далее не смогли охватить отходившие в панике русские войска Южной группы севернее Ростова, так как мы слишком поздно повернули наши подвижные соединения, а 17-я армия слишком рано начала осуществлять фронтальный натиск в направлении на восток. Теперь же необходимо разобраться с путаницей в сосредоточении наших подвижных войск в районе Ростова и использовать 17-ю армию, а также 1-ю и 4-ю танковые армии для быстрого охвата русских войск к югу от Ростова, в предполье Кавказа и блокирования их в котле. Одновременно с этим 6-я армия должна нанести смертельный удар остаточным русским силам, отошедшим к Волге, в район Сталинграда. Ни на одном из этих фронтов мы теперь не имеем права дать обессилевшему противнику ещё раз оправиться. Основная операция — наступление группы армий «А» на Кавказ».

Напрасно начальник Генерального штаба сухопутных войск пытался 23 июля 1942 года в бункере украинской ставки фюрера «Вервольф» доказать ошибочность тезисов Гитлера. Он призывал отказаться от распыления сил, идти на Кавказ только после взятия Сталинграда, чтобы тем самым обеспечить в достаточной степени фланги и тыл немецких войск на Дону, а также между Волгой и Доном.

Соображения начальника Генерального штаба Гитлер отмел. Вот некоторые факты, свидетельствующие о том, как сильно им владела мысль о том, что Красная Армия уже окончательно разбита, как уверенно он чувствовал себя: он приказал передислоцировать под Ленинград основную массу войск 11-й армии фельдмаршала Манштейна в составе пяти дивизий, стоявших в готовности в Крыму для начала операции на Кавказе с тем, чтобы, наконец, взять эту крепость. Но и это ещё не все: Гитлер снял с Восточного фронта отлично оснащенную мотопехотную дивизию СС «Лейбштандарт» и передислоцировал её во Францию для отдыха и реорганизации в танковую дивизию. Другое элитное соединение на Восточном фронте, мотопехотную дивизию «Великая Германия» он также позднее вывел из боевых операций. Он приказал снять её с фронта после овладения дамбой на Маныче и передислоцировать во Францию в распоряжение Верховного командования Вермахта.

При принятии этих решений Гитлер ссылался, прежде всего, на информацию о намерениях англичан, и, конечно же, это была искуснейшая дезинформация. А именно: на Западе якобы ожидается вторжение. Это была ошибка, и зловещая, поскольку силы, снятые без всякого проку с Южного фронта, — всего 7 дивизий — смогли бы с большой вероятностью предотвратить катастрофу в Сталинграде. Крайне огорченным возвратился Гальдер 23 июля с этого совещания в свою ставку на окраине Винницы. В своем дневнике он записал: «Все ещё имеющая место недооценка возможностей противника постепенно обретает гротескные формы и становится опасной». Однако Гитлер оставался в дальнейшем приверженным своей ошибочной оценке положения противника и свои мысли изложил в руководящей директиве фюрера № 45, под кодовым названием «Брауншвейг». Текст её он продиктовал ещё 23 июля, в день своего спора с Гальдером. 25-го директива была передана в войска. В преамбуле Гитлер предполагал, вопреки опыту боев последних трех недель, что только лишь слабым силам Тимошенко удалось избежать охвата немецкими войсками и выйти к южному берегу Дона.

Обстановка на Южном фронте в период между 25 июля и началом августа 1942 г. На схеме вверху помечены позиции, на которые немецким войскам предстояло выйти в соответствии с директивой № 45.

Дальнейшие оперативные цели он сформулировал теперь, в противоречии с содержанием директивы № 41, плана «Блау», согласно которому вначале надлежало выйти к Сталинграду, лишь затем было предусмотрено наступление в район Кавказа с целью захвата русского нефтедобывающего региона. Вот они:

1. Ближайшая задача группы армий «А» состоит в том, чтобы теперь окружить и уничтожить отходящие на юг и юго-восток от Ростова за Дон войска противника.

С этой целью следует ввести в сражения мощные подвижные части и соединения с плацдармов, создание которых заранее осуществить в районе Константиновка — Цимлянская; в общем и целом — на юго-восточном направлении, например на Тихорецк; пехотные, егерские и горно-стрелковые дивизии — в районе Ростова, имея здесь в виду форсирование Дона. Наряду с этим продолжать выполнение задачи по блокированию железной дороги Тихорецк — Сталинград силами выдвинутых вперед частей и соединений...

2. После уничтожения сил противника к югу от Дона важнейшей задачей группы армий «А» должно стать овладение всем восточным побережьем Черного моря с тем, чтобы нейтрализовать деятельность черноморских портов и Черноморский флот противника...

Другая группировка наших сил, в которую следует свести все остальные дивизии егерей и горнострелковые дивизии, получает задачу форсирования реки Кубань и овладения господствующими высотами у Майкопа и Армавира...

3. Одновременно необходимо овладение районом Грозного силами группировки из подвижных соединений и частей, создаваемой специально для этой цели, и заблокировать, по возможности, на перевалах Военно-Осетинскую и Военно-Грузинскую дороги частично выделяемыми для этого силами. В завершение этого броском вдоль Каспийского моря необходимо овладеть районом Баку... Командование группы армий может рассчитывать позднее на подход итальянского корпуса альпийских стрелков, придаваемого в целях поддержки.

Эти операции группы армий «А» получают кодовое наименование «Эдельвейс».

4. Группе армий «Б» ставится задача наряду с созданием оборонительных рубежей на Дону разбить в ходе решительного удара на Сталинград сосредоточенные там силы противника, овладеть городом и заблокировать «перешеек» между Доном и Волгой.

В завершение этих операций надлежит использовать подвижные соединения в боях вдоль линии Волги с задачей выдвижения к Астрахани и одновременно блокировать там основной рукав Волги. Эти операции группы армий «Б» получают кодовое наименование «Фишрайер» («Цапля»).

Далее следовали директивы ВВС и военно-морскому флоту, в которых, между прочим, было сформулировано:

«Вследствие решающей важности нефтяной промышленности Кавказского региона для дальнейшего ведения войны надлежит осуществлять воздушные налеты на тамошние нефтяные скважины и нефтеперерабатывающие предприятия, а также на перевалочные порты на Черном море только в тех случаях, когда это безусловно необходимо для операций сухопутных войск.

Однако для того, чтобы лишить противника возможности вывоза нефти с Кавказа, необходимо как можно скорее заблаговременно перерезать ещё пригодные для этих целей железнодорожные маршруты и линии, а также морские коммуникации на Каспии».

«Кроме этого, Главному командованию ВМФ надлежит подготовить боевое применение легких военно-морских сил на Каспийском море для нарушения морских коммуникаций противника (транспортировка нефти и связь по морю с англосаксами в Иране)».

Итак, были поставлены гигантские по своим масштабам боевые задачи по овладению пространствами в трех различных направлениях: все восточное побережье Черного моря, нефтеносный район Баку и овладение Сталинградом. И все это — силами дивизий и корпусов, прошедших через многие недели кровопролитных боев, сопровождавшихся большими потерями. Это могло бы случиться лишь в том случае, если противник был бы окончательно истощен и измотан, если бы действительно «ослабленным силам противника удалось выйти к южному Дону», как Гитлер изложил в преамбуле директивы № 45.

Фельдмаршал Лист, баварец, родом из Обер-кирха, прошедший школу старого баварского Генерального штаба, заслуженно награжденный за участие в Польской и Французской кампаниях и теперь командовавший группой армий «А», был умным, хладнокровным и расчетливым военачальником. Не идеалист-мечтатель, но человек, обладающий солидным опытом оперативного планирования и руководства, чуждый всяким играм ва-банк.

Когда 25 июля спецкурьером ему в Сталино была доставлена директива № 45 («Брауншвейг»), он покачал головой.

Позднее, в плену, он как-то сказал автору этой книги: «Только лишь убеждение в том, что высшее германское руководство и командование имело чрезвычайного характера надежную информацию относительно положения дел у противника, я, как и мой начштаба генерал Грейфенберг, в глубине души согласился с тем, что этот план представляется понятным».

Со времен Клаузевица признаком стратегической и оперативной мудрости считается формулирование и обеспечение приоритета или приоритетов в боевых операциях. Именно здесь, однако, это не было соблюдено. Так, например, за 6-й армией, выходившей к Сталинграду и к волжской равнине, следовали приданные ей соединения и части блестяще обученного и экипированного усиленного итальянского корпуса альпийских стрелков. Группа армий «А» под командованием Листа, напротив того, впервые в войне на Восточном фронте имела перед собой задачи, связанные с ведением войны в условиях высокогорья, а именно — овладение Кавказом. В её составе были только четыре горно-стрелковые дивизии — две немецкие и две румынские. Дивизии егерей из состава армейской группы Руоффа не были обучены ведению боев в условиях высокогорья. Также они не имели надлежащего вооружения и надлежащей экипировки. Четыре немецкие горнострелковые дивизии, личный состав которых представлял собой отборных, закаленных в боях, дерзких бойцов, набранных из альпийских местностей Германии, были «распылены» буквально по всему земному шару. Слишком поздно вспомнят о них в ставке фюрера, именно тогда, когда горно-стрелковые батальоны под командованием генерала Конрада, видя буквально невооруженным глазом свои конечные цели, к которым они приблизились за несколько недель боев, «зависнут» на хребтах Кавказа.

Из всего того, что директива № 45 принципиально предписывала фельдмаршалу Листу к исполнению своими наличными силами, он сделал вполне сносный план: армейской группе Руоффа, усиленной 17-й армии, надлежало нанести фронтальный удар из района Ростова в направлении на юг, на Краснодар. Подвижные войска 1-й танковой армии, за которыми на левом фланге следовала 4-я танковая армия Гота, получили приказ, прорываясь вперед к востоку от этого места, а именно с донских плацдармов, пробиться к Майкопу, образуя внешнюю часть «клещей».

Таким образом, предполагавшиеся южнее Ростова силы противника должны были быть окружены и уничтожены за счет взаимодействия между медленно продвигавшимися вперед пехотными дивизиями Руоффа и подвижными войсками Клейста. 4-й танковой армии генерал-полковника Гота на восточном фланге в этой операции отводилась задача обеспечения флангового прикрытия. Её первой целью было взятие Ворошиловска⁴.

Согласно этому плану наступление на юг должно было продолжаться. И началась операция, которая развивалась чрезвычайно драматично и имела решающее значение для судеб всего Восточного фронта.

Русское командование проявило и в дальнейшем решимость не допускать более окружения своих частей и соединений. Советский Генштаб и военачальники строго придерживались новой или, вернее, старой стратегии, которая привела к поражению Наполеона — заманить неприятеля в необъятные просторы страны, заставить его распылить свои силы с тем, чтобы затем бросить свои войска в наступление широким фронтом.

Южнее Дона для немецких войск складывалась совершенно новая оперативно-тактическая обстановка: необходимо было преодолеть 500 км по степи и затем овладеть одним из самых мощных в мире горным массивом, лежавшим между Черным и Каспийским морями перед ударными группами немецких войск.

Степные районы к северу от Кавказа давали противнику возможность организовать длительное сдерживающее сопротивление. Бесчисленные малые и крупные реки, впадавшие с Кавказского водораздела как в Каспийское, так и в Черное море, были теми преградами, на которых противник мог успешно держать оборону малыми силами.

Так же, как и в пустыне, в степи места нахождения источников питьевой воды определяют наступающей стороне маршруты продвижения её войск. Мир этот был чужим, и в нем надо было вести боевые действия. И тот, кто, наконец, ступал ногой на другой берег Маныча, реки 700 километровой длины, оставлял за собой Европу и входил в Азию. Река эта разделяет два континента.

Первыми немецкими соединениями, перешагнувшими границу между двумя континентами, были вестфальская 16-я моторизированная и берлинско-бранденбургская 3-я танковая дивизии. Будучи самым передовым соединением, 3-я танковая дивизия по замыслу наступления наносила удар по уклоняющимся от соприкосновения русским войскам от Дона через Сальск на Пролетарскую, расположенную на одном из притоков Маныча, реке Карычеплак. Эта река состояла из цепочки искусственных, озер, имевших во многих местах километровую ширину, а также из мощных плотин, обеспечивавших работу электростанций Манычстроя. За ними, хорошо окопавшись, сидели русские арьергарды, для которых Маныч представлял собой идеальную оборонительную линию, большое препятствие на подступах к Кавказу.

«Как мы с этим справимся?» — озабоченно спрашивал генерал Брайт у своего начштаба, майора Помтова, и у командира 3-го мотострелкового полка, подполковника Циммермана.

«Там, где река сужается, там полно Иванов». — отвечал Помтов и показал донесения воздушной разведки.

«Там сидят войска НКВД, так показывают пленные», — добавил Циммерман.

«И они окопались хорошо, это видно из результатов аэрофотосъемки», — кивнул Брайт.

«Хорошо бы попробовать одурачить Иванов и форсировать в самом широком месте, недалеко от стены плотины, там, где река имеет 2 — 3 км в ширину. Здесь русские меньше всего нас ожидают», — предложил Помтов.

Хорошую идею одобрили. Так и сделали. На счастье, танковый саперный батальон вез с собой 21 десантно-штурмовую лодку. Их доставили к месту. Ужасная летняя жара высушила их так, что при проверке две из них камнем пошли на дно. Оставшиеся 19 были не полностью герметичны, но они годились, если хорошо вычерпывать воду.

Лейтенант Мевис с отделением бесстрашных «бранденбуржцев» разведал два подходящих перехода, довольно точно приходившихся на самое широкое место реки. Оба они находились выше городка Манычстрой, лежавшего прямо напротив подхода на той стороне к стене водохранилища и прикрывавшего эту важную плотину, которая была заминирована и до сего времени оставалась непроходимой лишь в нескольких местах. Эту плотину надо было взять неожиданным ударом и лишить наверняка стоявшие там в боевой готовности минно-взрывные подразделения шансов полностью уничтожить её.

Для этой акции была сформирована боевая группа. 2-й батальон 3-го мотострелкового полка атаковал слева, 1-й батальон — справа. Была также сформирована усиленная штурмовая рота. Обер-лейтенант Танк, испытанный командир 6-й роты, вел боевую группу. Задача была поставлена такая: под покровом темноты создать плацдарм на том берегу водохранилища; после того, как переправится вся боевая группа, прорвать позиции противника, блокирующие подходы, и штурмовать Манычстрой.

Для обеспечения эффективной огневой артиллерийской поддержки со стороны северо-восточного берега в порядках боевой группы находился артиллерийский наблюдатель, задачей которого была корректировка огня.

Смелая атака через Маныч принесла успех. 3-я танковая дивизия имитировала наступление в главном пункте северо-западного направления и одновременно силами батальона нанесла удар через реку. Этому предшествовал артналет дивизионной артиллерии, проведенный между 12.00 и 1.00. Солдаты Танка лежали на берегу. Саперы спустили лодки на воду. Они слышали над своими головами вой снарядов, слышали их разрывы. На той стороне, на берегу показался дым пожаров.

«Вперед!» Прыжок в лодку, и — на тот берег. Началось.

Консервными банками непрерывно вычерпывали воду. Стук моторов заглушался звуками орудийных выстрелов. Со стороны русских — ни единого выстрела. Реку форсировали без потерь. Кили 19 лодок скользнули по гальке на том берегу. Танк первым выпрыгнул на берег. Он очутился в Азии.

«Белую ракету!» Выстрел из ракетницы. Немецкая артиллерия молниеносно перенесла огонь далее вперед. Саперы сразу же развернули лодки, чтобы захватить следующую волну бойцов.

Гренадеры Танка спрыгнули на отлогий берег. Русские в первой линии окопов были ошеломлены и бежали. Пока они подняли по тревоге солдат во второй линии окопов, пулеметчики Танка уже скосили посты и охрану противника. Но вот уже русские справа и слева от места высадки пришли в себя. Когда штурмовые лодки вторично подходили к месту высадки, они были встречены пулеметным огнем. Две лодки затонули. 17 остальных доставили 120 бойцов и боеприпасы, а также штаб 2-го батальона. Но переправа на этом не закончилась.

Удалось также расширить плацдарм на южном берегу Маныча. Командование на плацдарме принял обер-лейтенант Танк, самый старослужащий командир роты во 2-м батальоне. Русские перекрыли весь берег фланкирующим огнем. Русская артиллерия загрохотала огнем из всех калибров. Наступавший рассвет сделал невозможным никакую транспортировку.

Обер-лейтенант и его люди все ещё лежали на отлогом берегу в отвоеванных у русских окопах и наскоро оборудованных щелях. Русские обрабатывали их пулеметно-минометным огнем и дважды предпринимали контратаки, не достигавшие позиций солдат Танка за несколько метров.

Однако назревал худший вариант — боеприпасы заканчивались. Пулеметчик на левом фланге имел всего лишь две пулеметные ленты. У других было не лучше. Уже был израсходован весь боезапас к минометам.

«Где же авиация?» — спрашивали солдаты Танка и вглядывались в облачное моросящее небо. И их словно бы услышали командиры боевых эскадрилий. Стремительно приблизились штурмовики, как только примерно в 6 часов начало вставать солнце, прогоняя туман над взлетно-посадочными дорожками. Они подавили артиллерийские позиции и пулеметные гнезда русских. Под защитой шквала бомб и пулеметных очередей из бортового оружия удалось, наконец, переправить через реку третью волну наступавших. Обер-лейтенант Танк использовал этот момент. Прыжками он перебегал от одного командира взвода к другому и оповещал каждого. Затем повзводно началась атака на Манычстрой.

Советские подразделения были совершенно обескуражены. Они не ожидали атаки на сильно укрепленный поселок с тыла и с фланга. Все их внимание было обращено вперед, на плотину. Позиции русских были быстро захвачены с тыла солдатами Танка. Когда, наконец, советский комендант укрепрайона перестроил свою оборону, развернувшись тылом к плотине, уже первые наши танки и бронемашины устремились по узкой дороге стены плотины.

Манычстрой пал. Он был взят, этот последний большой «замок», запиравший путь на юг к Кавказу и его нефти.

Уже утром 2 августа боевая группа под командованием Либенштейна с боями пробилась к Ику-Туктуму. 40-й и 3-й танковые корпуса сражались теперь в Азии. Смелый переход через Маныч и распахнутые двери на Кавказ были дополнены ещё одной такой же смелой и успешной операцией баден-вюртембергской 23-й танковой дивизии. Она обезвредила хитро задуманную и сильную засаду русских, серьезно угрожавшую немецким флангам, и эту угрозу нельзя было просчитать заранее.

Тимошенко поставил в засаду на переправе у Мартыновки целый мотомех корпус, хорошо замаскированный, имевший в своем составе множество танков. Генерал-майор Мак своим усиленным 23-м мотоциклетным батальоном нанес удар в направлении на Мартыновку, о которой немецкая авиаразведка доносила, что там «дислоцируются слабые силы».

Русский корпус подвергся атаке во время боевого развертывания. Опасность сразу была разгадана Маком. Он сковал действия противника фронтальными атаками, затем в результате смелого маневра ранним утром 28 июля последовал охват и удар в тыл русским.

В быстро менявшейся обстановке танковых дуэлей Т-34 подбивались иногда на расстоянии 20 — 30 метров. Противотанковая оборона русских также была сокрушена.

Танковое сражение у Мартыновки стало снова такой операцией (чего уже давно как-то не хватало), в ходе которой благодаря превосходящему по качеству руководству боевыми действиями и тактике танковых войск (танки «один на один») удалось остановить наступление крупного советского соединения и разгромить его. Было подбито 77 машин противника, а большое число орудий захвачено в качестве трофеев.

В тот самый час, когда пехота и танки на Маныче на 40-градусной жаре начали преследование уклонявшихся от боевого соприкосновения русских войск, отходивших в калмыцкую степь, обгоняя огромные стада, разглядываемые двугорбыми и одногорбыми верблюдами, Гитлер сидел в душном бункере своей украинской ставки в Виннице, склонившись над большой картой. Докладывал генерал Йодль. Но обсуждались не успехи на Маныче, уже известные Верховному командованию Вермахта, а серьезная ситуация, в которой очутилась 6-я армия в излучине Дона на своем пути к Сталинграду. Генерал Паулюс силами северной и южной боевых групп уже вышел к Дону, однако плацдарм у Калача, дававший проход к узкому перешейку между Доном и Волгой, не только оборонялся Советами, но и был превращен в исходный рубеж для контрнаступления.

Командующий Сталинградским фронтом генерал-лейтенант Гордов расположил перед 6-й армией четыре советские армии, а также две танковые армии, находившиеся в стадии формирования.

4-я советская танковая армия намеревалась взять в «клещи» 14-й танковый корпус Паулюса. Серьезная угроза вырисовывалась и для 51-го армейского корпуса генерала фон Зейдлиц-Курцбаха на южном фланге. Мощь всей 6-й армии была скована нехваткой боеприпасов и отсутствием горючего. Вследствие того что Гитлер одновременно форсировал наступление на Кавказ и на Сталинград, необходимостью стало и «располовинивание» снабжения. И так как на юге предстояло преодоление обширных территорий, генерал-квартирмейстер сделал Кавказский фронт приоритетным в отношении снабжения.

Множество моторизованных тяжело нагруженных колонн, определенных к выходу в районы, занимаемые 6-й армией, были перенацелены на юг.

31 июля Гитлеру пришлось, наконец, осознать, что его оптимизм в отношении якобы наступившей роковой слабости русских был неоправданным. Он уже не мог более дистанцироваться от осознания того, что мощь 6-й армии, поколебавшаяся по причине весомых нехваток снабжения, не была достаточной для взятия Сталинграда, где следовало осилить мощное сопротивление советских войск.

Поэтому в тот же день он внес новые изменения в свой план: 4-я танковая армия без 40-го танкового корпуса была снята с Кавказского фронта и введена в состав войск группы «Б» и выведена на северо-восток в район южнее Дона с задачей прорвать советский фронт с флангов у Калача, закрывавший Сталинград.

Это была хорошая, но запоздалая идея. Введение в бой 4-й танковой армии ничего не меняло в уже однажды совершенном распылении сил. Изъятие Гитлером войск из группы армий «А» ослабляло её наступательную мощь для решения задач на Кавказе, в то время как придаваемые группе армий «Б» силы были слишком малы, и это была запоздалая мера для того, чтобы ещё можно было без потерь времени овладеть Сталинградом. Теперь две равносильные группы армий устремлялись по разным направлениям под прямым углом, к двум далеко удаленным друг от друга целям. Кричащая проблема, проблема подвоза и снабжения, становилась полностью неразрешимой, поскольку общая операция не имела более главной цели.

Высшее германское командование втянулось шаг за шагом в безвыходную ситуацию, оно позволило себе стать зависимым от намерений противника.

Место и время сражения в районе Сталинграда определяли уже русские. Директивой фюрера от 31 июля Кавказскому фронту был отдан приказ на начало второй фазы операции «Эдельвейс»: овладение Черноморским побережьем. Группа армий «А» имела задачу выдвигать свои подвижные войска, объединенные под командованием 1-й танковой армии на направление Армавир — Майкоп. Другим частям группы армий была поставлена задача пробиваться к Батуми через Новороссийск — Туапсе, вдоль побережья. Немецкие и румынские горно-стрелковые дивизии ориентировались на охватывающий маневр в отношении Туапсе и Сухуми, преодолев на левом фланге высокогорные перевалы Кавказа.

Вначале все события происходили по плану с

точностью, от которой просто захватывало дух. В день издания новой директивы фюрера 3-й и 57-й танковые корпуса совершили стремительный рывок в направлении на Кавказ. В тот же вечер генерал Макензен овладел Сальском. Вечером 9 августа 13-я танковая дивизия взяла Майкоп — центр нефтедобычи и переработки. 50 исправных самолетов — таковы были наши трофеи. Однако, к сожалению, все нефтяные скважины и их оборудование оказались выведенными из строя. Наиболее важное оборудование оказалось демонтированным.

Хорошо шли дела у 49-го горно-стрелкового корпуса и у 5-го армейского корпуса, который овладел переправой через Дон к востоку от Ростова. До 13 августа дивизиям удалось взять Краснодар и переправу через реку Кубань. Так же успешно проходило тем временем быстрое продвижение вперед 57-го танкового корпуса. После быстрого марша по Кубанской степи в направлении на юг боевые танковые и пехотные группы стояли у северного берега реки Кубань. Войска форсировали её и создали плацдарм. Таким образом, для армейской группы Руоффа был открыт путь к южному берегу Кубани.

Затем войска повернули на Туапсе. Добровольцы из Скандинавии и стран Балтии, входившие в состав дивизии «Викинг», продвинулись к нефтяному району Майкопа.

В первые августовские дни 1942 года подвижные войска группы армий «А» стремительно шли вперед по всему фронту, преодолевая просторы Кубанских и Калмыцких степей, чтобы остановить медленно ускользающие от них русские дивизии и

воспрепятствовать их отрыву и отходу в горы, где они смогут укрепиться и будут способны вести долговременную оборону.

Вспоминает радист Отто Теннинг, сидевший во время описываемых событий в командирской машине 3-й танковой дивизии: «Я следовал вместе с фельдфебелем Гольдбергом в составе разведывательного подразделения. Когда мы медленно приблизились к одной маленькой деревне, командир заметил что-то подозрительное и передал по рации: «На восточной окраине танки противника». Как же велико было наше изумление, когда мы позднее поняли, что это не танки, а верблюды. Вот смеху-то было! И одногорбые, и двугорбые уже не были больше диковинкой. Их использовали как замечательных тягловых животных».

Передовые части 3-й танковой дивизии 3 августа вышли к городу Ворошиловску совершенно неожиданно для русских и после короткого боя около 16.00 заняли его. Продвижение наших войск продолжалось. Среди них находились «бранденбуржцы», всегда готовые к выполнению специальных задач. Вместе с 3-й танковой дивизии следовали также румынские горные егеря. Местное население — жившие здесь с давних пор кавказцы — радостно приветствовали немцев как освободителей. Невозможно пройти мимо того факта, что они целыми семьями и селениями и против воли высшего немецкого командования заявляли добровольно о своем желании сражаться против Красной Армии. Эти свободолюбивые люди считали, что наступил великий час их национальной независимости. Гнев Сталина, обрушившийся на них позднее, был ужасен: все эти народы были сосланы в Сибирь из своих чудных родных мест ⁵.

Чем быстрее совершалось продвижение войск в направлении на Кавказ, тем отчетливее становилось понятным: русские войска избегают боев, ускользая с минимальными потерями в живой силе, технике и имуществе. Всё больше территорий доставалось немцам, но им не удавалось нанести противнику тяжелого поражения или разбить его. Пара опрокинутых двуколок или убитых лошадей — вот все, что они видели во время маршей.

Для того чтобы прикрывать все удлиняющийся восточный фланг, 52-й армейский корпус развернулся широким фронтом на восток и продвигался к Каспийскому морю. Элисту, единственный крупный город в калмыцкой степи, войска взяли 12 августа.

Между тем танковые дивизии следовали на юг. Раскаленная Калмыцкая степь дышала зноем. Термометр показывает 55 °С. На ярко-голубом небе далеко-далеко солдаты заметили белый купол облаков. Он не двигался, оставаясь на том же месте и на следующий день, и ещё через день. Это были не облака, а Эльбрус, взметнувшийся в небеса на 5633 метра. Ледники этого крупнейшего горного массива на Центральном Кавказе сверкали на солнце вечными снегами.

«Сколько километров сегодня пройдено?» — спросил командир 421-го пехотного полка полковник

Рейнхардт у своего адъютанта. Обер-лейтенант Болль посмотрел на карту с нанесенными на ней маршрутами движения: «60 километров, господин полковник».

60 километров. 60 тысяч метров преодолела маршем пехота в этот день. В ужасную жару, по Кубанской степи, лишенной каких бы то ни было деревьев. Марширующие колонны были окутаны плотными коричнево-серыми клубами пыли. Видны были только головы людей. Чем дальше войска продвигались на юг, тем слабее становилась связь между полками. Только по шлейфам пыли можно было понять, что справа и слева от тебя другие колонны тоже следуют на юг. Сидя в тени своего автомобиля с радиостанцией, Рейнхардт внимательно всматривался в карту. «В дрожь бросает, когда понимаешь, какие тут у них расстояния», — проговорил адъютант. Рейнхардт кивнул и провел пальцем по карте к Калмыцкой степи: «Танкам Клейста там не лучше, чем нам».

Это действительно было так. 40-й танковый корпус, приданный со 2 августа 1-й танковой армии, силами 3-й танковой дивизии 10 августа овладел Пятигорском, а силами 23-й танковой дивизии — Минеральными Водами и вышел к подножию Кавказа. Перед войсками лежала последняя водна я преграда — Терек. Смогут ли они преодолеть её, чтобы затем овладеть перевалами на Осетинской и Грузинской военных дорогах?

Полковник Рейнхардт постучал пальцем по кружочку с надписью «Краснодар»: «Вот наша цель». Затем он указал на Майкоп: «А туда нужно выйти Клейсту, и тогда мы посмотрим, что там у нас попадет в котел, который захлопнут наша 17-я армия и 1-я танковая армия Клейста».

Адъютант кинул: «Хороший план, господин полковник, но у меня такое ощущение, что Иваны уже не окажут нам любезности и не станут ждать, пока мы затянем веревку на мешке». Рейнхардт возвращает карту Боллю. «Там видно будет, — ворчит он. — Нет ли у вас ещё глотка воды?» — «Ни капли больше, господин полковник». — «У меня вот уже с час, как язык прилип к нёбу, словно мухоловка». Они сели в машину: «Давайте дальше, нам сегодня нужно сделать ещё 10 километров».

В первые августовские дни такие же сиены можно было наблюдать повсюду в пехотных подразделениях, у егерей и у горных стрелков армейской группы Руоффа. На некоторое время война приобрела на южном фронте характер боевых действий в пустыне. Лишь редко делались остановки для принятия пищи. Преследование советских войск по Кубанской степи стало гонкой от одного источника воды до другого. В больших автоцистернах везли на всякий случай питьевую воду для солдат, но необходимого для лошадей количества везти с собой не было возможности. Это заставляло нижестоящих командиров ежедневно захватывать все новые источники воды.

Русские войска, ведя сдерживающие бои, уклонялись на правом фланге группы армий «А» от крупномасштабных столкновений с немцами, что они уже успешно отрепетировали ранее на Среднем Дону. В немногих небольших населенных пунктах, на берегах многочисленных рек советские войска закреплялись, вначале цепко держали оборону, однако затем «снимались» настолько быстро, что наши не успевали никого взять в плен. Тем самым они следовали новой директиве маршала Тимошенко: замедлять продвижение противника, в решающий момент, однако ускользать во избежание охвата и окружения. Это было новой гибкой стратегией русских. Советский Генштаб отошел от старой сталинской манеры ведения боевых действий, заключавшейся в отстаивании «каждой пяди земли», что в случае окружения приводило снова и снова к гигантским потерям.

Командиры нижестоящих степеней очень быстро освоили тактику «сдерживающего боя». Этот вид боя в 1936 году был исключен из плана боевой подготовки немецких войск.

Искусно используя участки многих рек, располагавшихся поперек к направлению наступления немецких войск, русские войска постоянно задерживали их продвижение вперед, отводя одновременно свои пехотные соединения.

В этих условиях немецким дивизиям не удалось выполнить основной приказ директивы № 45: «Окружить и уничтожить отходящие за Дон силы противника в районе к югу и юго-востоку от Ростова». Снова план Гитлера не удался.

Совершались марши, осуществлялось преследование и перевозки. Все дальше и дальше, от одной реки к другой: форсирован Кагальник, перейдена Ея. Но до самой Кубани восемь рек ещё вставали преградой на пути маршевых колонн.

У Тихорецка нефтепровод Баку — Ростов пересекал как железнодорожную линию, так и шоссе. Этот транспортный узел русские обороняли упорно, применяя сильную артиллерию, противотанковые средства, три бронепоезда. Дивизионам 88-мм зенитных орудий пришлось поработать по наземным целям. Однако нашим передовым подразделениям все же удалось соединиться. Тихорецк пал. Русские войска отошли. Но паники у них больше не наблюдалось.

Из глубины плантаций подсолнечника, достигавшего человеческого роста, русские неожиданно совершали огневые налеты. При попытке настичь их они ускользали. По ночам они совершали нападения на одиночные транспортные средства, невозможно стало высылать связных-мотоциклистов.

И вот так 5-й корпус к 10 августа 1942 года вышел в район Краснодара. За 16 дней пехота преодолела маршем, с боями трехсоткилометровый путь от Ростова до столицы казачьей Кубани. На этом пути им попадались выжженные солнцем районы Кубанского края, но также и великолепные, райские плодородные долины рек. Здесь простирались бесконечные поля подсолнечника, пшеницы, проса, конопли, табака. Гигантские стада скота перемещались по бескрайней степи. Сады казачьих станиц представляли собой настоящие оазисы. Абрикосы, яблоки, груши, арбузы, дыни, помидоры, винные сорта винограда — нескончаемое великолепие флоры. Яиц было словно песка на морском побережье, бесчисленные стада свиней. Вот было раздолье для наших поваров и казначеев!

Краснодар — краевой центр, расположенный на северном берегу реки Кубань, — насчитывал в то время около 200 тысяч человек населения и являлся крупным нефтеперерабатывающим центром. Генерал Ветцель развернул свой 5-й корпус в боевые порядки для концентрированного наступления на город. Солдаты корпуса были уроженцами Франконии, Гессена и Вюртемберга. Замысел русских состоял в удержании центра города и моста через Кубань в течение как можно более долгого времени, чтобы дать возможность живой силе и технике переправиться на тот берег с минимальными потерями. То, что не удавалось переправить, поджигалось; гигантские нефтесклады, резервуары — тоже.

11 августа, ближе к полудню, вюртембержцы подобрались к мосту на расстояние броска для атаки — 50 метров. Плотно, одна к другой, русские колонны следовали по мосту. 2-я рота получает приказ атаковать. Капитан Зетцлер вскакивает, сжимая пистолет в руке. Он успевает сделать лишь три шага — и падает, сраженный пулей в голову. Рота продолжает атаку. Ещё 20 метров отделяет атакующий авангард от въезда на мост. В этот момент советский офицер — командир охраны моста, не упускавший из вида действия атакующих, — поджигает бикфордов шнур. С грохотом мост взлетает на воздух, вместе с русскими колоннами. Сработали заряды, заложенные в 12 точках конструкции моста. В копоти и дыму видны люди и лошади, колеса, машины, оружие, кувыркающиеся в воздухе. Повозки проламывают ограждения и сваливаются в реку, где тонут. Взрыв моста означал для немцев потерю двух суток. Только ночью с 13 на 14 августа 125-я пехотная дивизия на плотах и десантно-штурмовых лодках смогла форсировать реку.

Майор Ортлиб, сохраняя полное спокойствие, на глазах у русских сумел в течение дня разведать переправы: он выполнял свою работу переодевшись в женскую крестьянскую одежду, с тяпкой через плечо и корзиной на руке. Прыжок на другой берег Кубани и возведение понтонного моста удались при поддержке сосредоточенного огня полевых орудий и батареи 37-мм зенитных пушек. 5-й корпус вошел маршем в «Страну черкесов». Мусульманское население на своих домах вывесило зеленые флаги с турецким полумесяцем. Оно приветствовало немцев как освободителей от атеистического ига коммунистической власти.

6. Между Новороссийском и перевалом Клухор

«Талатта, талатта! (Море, море!)» — На высокогорных перевалах Кавказа — Бои за старые военные дороги — Экспедиция на вершину Эльбруса — До Черноморского побережья ещё 20 километров — Недостает последнего батальона

С форсированием Кубани последняя речная преграда для войск армейской группы под командованием Руоффа была преодолена. Дивизии теперь могли перейти к реализации своей собственной оперативной цели: овладению портами Новороссийск, Туапсе, Сочи, Сухуми и Батуми.

Эта цель была крайне важна. Не только потому, что с достижением её советский Черноморский флот терял свои последние базы и могла реализоваться возможность снабжения Кавказского фронта морем, но и потому, что со взятием немцами последних участков побережья Черного моря Турция с большой вероятностью перешла бы в немецкий военный лагерь. Для ведения войны это имело бы далеко идущие последствия. Англо-русские позиции в Северном Иране были бы обрушены, и вместе с ними были бы перерезаны южные маршруты поставок американского вооружения и военных материалов для Сталина из района Персидского залива в акваторию Каспийского моря и далее вверх по Волге.

Также реальным стал бы план направления Африканского корпуса Роммеля через Египет в Месопотамию. Солдаты германо-итальянской танковой армии «Африка» в те дни позднего лета 1942 года после успешного преследования противника стояли под Эль-Аламейном, перед воротами Каира. Инженеры саперных частей уже подсчитывали, сколько потребуется понтонов для моста через Нил, а на вопрос «Куда вы теперь?» солдаты весело отвечали: «К Ибн-Сауду».

Не менее популярным было это фантастическое планирование целей и в армейской группе Руоффа. Когда в частях 49-го горно-стрелкового корпуса стало известно, что их цель — Кавказ, у них родились свои краткие лозунги на этот счет. Алекс Бухнер в своей книге «Горные егеря на всех фронтах» приводит ответ одного солдата на вопрос своего боевого товарища о смысле и целях степного марша: «На Кавказе повернуться, англичанам дать под зад и сказать «Привет, Роммель!» — вот так!»

В конце августа 1942 года дивизии 5-го корпуса начали наступление на Новороссийск, первую крупную военно-морскую базу в восточной части Черноморского побережья. Новороссийск, насчитывавший тогда 95 тысяч человек жителей, был важным портом и промышленным центром, там находились большие холодильные комплексы, верфи, комбинаты по переработке рыбы и цементные заводы.

С боями пехота преодолела отроги Кавказа и вышла на холмистые подступы к городу. Внезапно перед ней открылось море: Черное море! Когда полковник Фибе, командир 419-го пехотного полка, с сопки увидел панораму побережья, он спонтанно передал по радио древнюю греческую фразу: «Талатта, талатта — море, море!» За 2400 лет до этого, как пишет историк Ксенофонт, греческие авангарды своими возгласами приветствовали спасительное море, когда после полного лишений отхода по безводным пустыням и горам Малой Азии они достигли побережья у Трапезунда, точно напротив Новороссийска. Однако потребовалось выдержать ещё много жестоких и кровопролитных боев, прежде чем полки овладели Новороссийском.

6 сентября 1942 года 1-й батальон 186-го пехотного полка под командованием обер-лейтенанта Циглера начал штурм порта. 10 сентября город и пригороды были взяты. Первая оперативная цель армейской группы Руоффа была достигнута. Следующей целью был Туапсе. Это был ключевой пункт на узкой плоскости побережья. Однако этот город стал судьбоносным для группы армий Листа.

В состав 17-й армии наряду с армейским корпусом, корпусом егерей и танковым корпусом входил ещё один горно-стрелковый корпус в составе двух горно-стрелковых дивизий — l-й и 4-й, а также одной румынской горно-стрелковой дивизии. Эта комбинация из пехоты, егерей и горных стрелков имела особый смысл. В то время как пехотные дивизии брали Новороссийск с фронта, преодолевая лесистые отроги северо-западного Кавказа, специалисты по горам средней высоты из состава 97-й и 101-й егерских дивизий пробивались через поросшие лесом горы Кавказа к порту Туапсе. Горные стрелки имели задачу пробиться через расположенные на высоте 3000 — 4000 м высокогорные перевалы к Черноморскому побережью, так сказать, через задние ворота. Их целью был Сухуми, город на субтропическом побережье, утопавший в пальмах, столица Советской Абхазии. Оттуда до Батуми и турецкой границы оставалось около 160 км.

Следуя за выдвинувшимися вперед моторизированными боевыми группами, горные егеря генерала Конрада 13 августа вышли из степи и изготовились для штурма высокогорных перевалов Кавказа: на правом фланге — 4-я горно-стрелковая дивизия с целью овладения перевалами в нефтеносном районе Большой Лабы; на левом фланге — 1-я горно-стрелковая дивизия с задачей штурмовать высокогорные перевалы и выйти к ледникам Эльбруса — истоку Кубани. Важнейшим перевалом был Клухорский, расположенный на высоте 2815 м над уровнем моря — начальный пункт старой Сухумской военной дороги. Быстрым маневром майор Хиршфельд со своей частью из состава 1-й горно-стрелковой дивизии вышел к забаррикадированному входу на перевал, охраняемому крупными силами русских. Во фронтальной атаке эта позиция была неприступна. Однако фон Хиршфельд продемонстрировал, чего можно достичь при помощи немецкой тактики ведения войны в горах. Применяя хитроумные демонстрации перед фронтом, он обошел перевал по отвесным скалам гор — и советская позиция была взята. За счет этого самая высокая точка Сухумской военной дороги вечером 17 августа перешла в наши руки.

Затем солдаты фон Хиршфельда стремительно вышли в долину реки Клыч, овладели одноименным населенным пунктом и оказались посреди густых лесов Черноморского побережья. Отсюда достаточно ещё одного рывка — и вот он, берег моря. Но неожиданный прорыв на равнину не удался. Для этого не хватило сил. Русские зло и отчаянно оборонялись, защищая выход. Всего в 40 км перед взором фон Хиршфельда находился Сухуми, большая цель немецких войск. Продвинувшись далеко вперед с горсткой солдат, Хиршфельд оказался в опасном положении. Слева от него никого не было, так как танковая армия Клейста находилась ещё в степи, к северу от Эльбруса.

В этой ситуации генерал Конрад решился на рискованную операцию, чтобы прикрыть левый фланг корпуса. Капитану Гроту, командиру роты горных стрелков, обученных боевым действиям в условиях высокогорья — из бывших проводников и альпинистов — была поставлена задача подняться на перевалы через Эльбрус на высоту 4000 м и блокировать Баксанское ущелье, из которого русские угрожали немецкому флангу.

Перед нами разворачивается панорама одного из самых захватывающих и непредсказуемых сражений войны. Склоны горного массива Эльбрус уходят вниз на 1000 метров, тлея темно-красным светом. Белые поля ледника Асау далеко отсвечивают на солнце. Отвесные ледяные стены, скалы в расщелинах, таящие опасность обвалов и камнепадов.

На кровопролитные бои в горах за старый царский охотничий замок «Кругозор», расположенный на высоте 3000 м, — кстати, на той же высоте, что и гора Цугшпитце в Германии, — тяжело и величественно взирает через глубокие разрезы Баксанского ущелья Ушба, одна из красивейших гор в мире. Её высота — 4697 м над уровнем моря. Выше её — только Казбек далеко на востоке, на старой Военно-Грузинской дороге, и сдвоенная вершина Эльбруса.

Все понимали, что солдаты 1-й горно-стрелковой дивизии, в полосе наступления которой находился Эльбрус, движимые честолюбием, устремятся к этому гиганту, чтобы покорить его. Это мероприятие никакого военного значения не имело. Но мир, естественно, обратил бы на него внимание, если бы узнал, что немецкие войска на высочайшей вершине Кавказа водрузили флаг вооруженных сил рейха.

И генерал Конрад дал согласие на восхождение, однако выдвинул условие: штурм вершины проводят совместно солдаты из состава 1-й и 4-й горно-стрелковых дивизий. Отчего бы и 4-й не участвовать в этом деле? Экспедицию возглавил капитан Грот. Солдатами 4-й горно-стрелковой дивизии, участниками восхождения, командовал капитан Геммерлер. Экспедицию в самом начале постигла курьезная неожиданность. Обер-лейтенант Шнайдер вместе с солдатами своего отделения связистов вышел из базового лагеря заранее, так как они несли аппаратуру связи и были нагружены больше других.

Далеко впереди перед собой по ту сторону большого ледника они увидели совершенно фантастическое здание — «Дом интуриста», построенный Советами на более чем четырехкилометровой высоте: мощное овальной формы бетонное массивное строение, без всяких выступов, полностью облицованное листовым алюминием. Внешне оно походило на гигантскую гондолу дирижабля фирмы «Цеппелин».

Шнайдер и его подразделение выдвинулись вперед по ещё не подтаявшему на дневном солнце снегу. Внезапно через бинокль он заметил русского солдата, стоявшего перед домом. «Осторожно!» — крикнул он своим людям и отдал им команду свернуть и обойти отель. В скалах над домом он занял позицию и изготовился к бою. В это время в полном одиночестве к месту приблизился капитан Грот. Прежде чем его кто-либо успел предупредить, он был схвачен. Команда русских состояла всего лишь из трех офицеров и восьми солдат. Они поднялись в горы в то же самое утро.

Грот сразу же оценил ситуацию и сумел сохранить хладнокровие. Одному из русских офицеров, говорившему по-немецки, Грот сумел доказать бесперспективность положения русской охраны. Он указал на приближающихся военных альпинистов и на подразделение связистов, занявших позицию в горах. Таким образом, он добился, что русские отошли по своей воле. Четверо красноармейцев предпочли, однако, ожидать вместе с Гротом главных сил немцев и согласились выполнять роль носильщиков.

Следующий день, 18 августа, был объявлен днем отдыха. Горные егеря должны были постепенно адаптироваться к высоте. Покорение вершины должно было начаться 19 августа, но оно сорвалось из-за внезапно налетевшей снежной бури. И 20 августа суровая непогода с градом задержала их в этом отеле на Эльбрусе. Лишь 21 августа обещало быть прекрасным днем с ярким утренним солнцем.

В 3.00 восхождение началось: капитан Грот и его шестнадцать солдат и капитан Геммерлер со своей пятеркой приступили к выполнению непосредственной задачи. В 6.00 погода испортилась. С Черного моря подул ветер. Туман и снежная буря встали на защиту вершины Эльбруса — великана. В крошечной хижине два офицера со своими солдатами пережидали непогоду. Повернуть назад? Ну нет. Не таковы горные егеря! Итак, вперед и вверх! Марш в условиях сильно разреженного воздуха и сильной стужи становится авантюрной гонкой. Глаза забиты снегом. Буря завывает над заледеневшим горным склоном. Видимость — не более 10 метров.

В 11.00 ледяная стена была преодолена. Капитан Геммерлер стоял на самой высокой точке, достигнутой отрядом. Впереди вновь начинался легкий склон. Старший фельдфебель Кюммерле воткнул древко флага вооруженных сил рейха глубоко в снег. Затем были установлены древки со штандартами 1-й и 4-й горно-стрелковых дивизий с изображением эдельвейса и горечавки. Все обмениваются рукопожатиями, и подразделение быстро карабкается по восточной стене, где буря несколько тише. И мир с удивлением внимает известию о том, что над высочайшей вершиной Кавказа реет немецкий флаг.

Восхождение на вершину Эльбруса, совершенное немецкими горными егерями в ужасную погоду на совершенно незнакомую им гору с ходу, явилось чрезвычайным достижением в истории альпинизма. Его не умаляет и тот факт, что несколько дней спустя специальный корреспондент при корпусе, доктор Рюммлер, в условиях хорошей погоды установил, что, вероятно, егеря были не на тригонометрической точке, а на 38 метров ниже, потому что 21 августа ошиблись из-за бури и тумана.

Вернемся, однако, к боям на высокогорных перевалах. В то время как горные егеря с великим трудом преодолевали Клухорский перевал и старую заброшенную Сухумскую Военную дорогу, 4-я австро-баварская горно-стрелковая дивизия генерал-майора Эгльзеера на правом фланге шла через высокогорные перевалы главного хребта.

Силами двух батальонов 91-го полка горных егерей под командованием полковника фон Шгеттнера были взяты перевалы Санчар и Алустраху на высоте 2600 и 3000 м. Тем самым они преодолели гребень горной системы. Затем — вниз, к перевалам предгорий, в субтропические леса на сухумских холмах.

Майор Шульце со своим батальоном горных егерей штурмовал Бгаларский перевал и вышел к поросшим лесом склонам, круто спадавшим к плоскому побережью. До цели оставалось всего двадцать километров.

Егеря преодолели 200 км гористой местности и высокогорья. Они вели бои минимальными силами на высотах свыше 3000 м, одолевали противника во множестве самых различных ситуаций, штурмом брали опасные ледники, головокружительные скальные высоты, заледенелые, овеваемые бурями склоны гор и позиции противника в скалах, до той поры считавшиеся неприступными. Теперь они стояли вплотную к цели.

В полушаге от побережья боевая группа фон Штеттнера на своей ключевой позиции имела 2 орудия; на каждое — по 25 выстрелов. «Вышлите боеприпасы, — радирует он. — Разве нет самолетов? Разве не придут к нам альпийские стрелки со своими мулами?»

Нет, самолетов не было. А альпийские стрелки маршем шли к Дону, на Сталинград.

Полковник Штеттнер, командир доблестного 91-го полка горных егерей, стоял в долине Бзыби в 20 км от Сухуми, а майор фон Хиршфельд — в долине Клыч, в 40 км от побережья.

97-я горно-стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Руофф продвинулась с боями к Туапсе на расстояние 50 км от города. Вместе с ней сражались валлоны из добровольческой бригады «Валлония» под командованием подполковника Люсьена Липпера.

421-й пехотный полк, выполняя задачу на острие атаки, пробился к Туапсе на расстояние в 30 км от города по прямой. Так обстояли дела в конце августа 1942 года. Немецкие вооруженные силы добились невероятных успехов и находились вблизи цели, обозначенной Гитлером в плане «Блау». Они сражались в субтропических долинах по ту сторону перевалов Кавказа, они видели своими глазами Черноморское побережье и Каспийское море, захватили первые нефтеразработки советского нефтяного царства, они вели бои на 44-й и 43-й параллелях — самые южные точки, которые когда-либо достигали немецкие сухопутные войска на Восточном фронте. Они уже держались за ручку двери, открывавшей вход в Астрахань, самой южной конечной цели на линии Астрахань — Архангельск, намеченной планом «Барбаросса», и стояли у Сталинграда на крутом волжском берегу. Вместе с ними на полях сражения между Черным и Балтийским морями воевали не только европейские союзники Германии и добровольческие соединения, но также казаки, туркмены, калмыки сражались против сталинской Красной Армии и Советского Союза.

Удастся ли им последний прыжок в несколько километров до Туапсе? И расстояние от Майкопа до Батуми на турецкой границе? И 120 км до Астрахани в дельте Волги у Каспийского моря, цели войны и конечного её пункта в соответствии с планом «Барбаросса»? Удастся ли, как удавалось все в эти последние недели?

В войсках царило оптимистическое настроение. Однако штабисты выглядели озабоченными. Ударные части и соединения группы армий «А» были ослаблены тяжелыми многодневными боями, линии подвоза и снабжения были растянуты далеко за пределы возможного и исключали возможность импровизации. Силы Люфтваффе были расколоты из-за их одновременного применения в районе Дона и на Кавказе. Советские ВВС вдруг стали господствовать в воздухе. Советская артиллерия также имела превосходство. У немцев не хватало двух десятков истребителей, 5 — 6 батальонов и двух сотен голов вьючных животных. Теперь, когда предстояло принять важное решение, их не было в наличии.

Так обстояло дело и на других фронтах: везде ощущались нехватки. Везде, где война достигла апогея и почти достигнутыми были все решающие цели: под Эль-Аламейном за сотню километров от Нила Роммель взывал о присылке двух десятков самолетов для противодействия британской воздушной армаде и сотни танков с несколькими тысячами тонн горючего.

В балках к западу от Сталинграда ударные роты 6-й армии умоляли о выделении им нескольких штурмовых орудий, двух-трех свежих полков пехоты с несколькими противотанковыми орудиями, штурмовыми саперными подразделениями и танками. Стоявшие на ленинградских окраинах и перед воротами Мурманска войска повсюду просили о «последнем батальоне», который во все времена склоняет чашу весов к победе в сражениях. Но никому из них Гитлер не был в состоянии дать этот последний батальон. Война приобрела гигантские масштабы. А одеяло у Вермахта оказалось коротким. Везде потребности военной обстановки превышали возможности войск.

7. Дальняя разведка к Астрахани

150 километров в бронемашине по вражеской территории — Неизвестный нефтепровод — Лейтенант Шлип звонит начальнику станции Астрахань — Казаки ротмистра Загородного

В составе войск восточного крыла группы армий «А», 1-й танковой армии, 16-я моторизованная пехотная дивизия прикрывала растянутый левый фланг целой цепочкой сильно укрепленных опорных пунктов.

13 сентября 1942 года, Калмыцкая степь восточнее Элисты. «Эй, Георгий, давай собирайся, выезжаем через час!» — «Слушаюсь, господин обер-лейтенант», — рявкает казак Георгий в ответ и мгновенно исчезает.

Георгий родом из Краснодара. Там он учился в педагогическом институте, изучал немецкий язык. В прошлом году, будучи связистом Красной Армии, попал прямо в руки нашим мотоциклистам. С тех пор служил во 2-й роте вначале помощником повара, а потом добровольно, по своему заявлению, в качестве переводчика.

По многим причинам у него имелся большой зуб на сталинский большевистский строй, и в роте не было ни одного человека, кто бы ему не доверял. В особо критических ситуациях Георгий уже подменял пулеметчика в бою.

Обер-лейтенант Готлиб только что вернулся с совещания у командира мотоциклетного батальона. Там обсуждались последние детали, связанные с отправкой на задание разведывательного подразделения к Каспийскому морю через Калмыцкую степь. Командир 16-й дивизии, сменивший под Элистой 52-й корпус, хотел выяснить, что происходит в пустынной местности на фланге Кавказского фронта. Между районом южнее Сталинграда и рекой Терек зияла 300-километровая дыра. К Тереку в районе Моздока 30 августа вышел один мотопехотный полк 3-й танковой дивизии. Словно гигантская воронка, представлялась эта неизведанная территория между Волгой и Тереком. Её сердцевиной было побережье Каспийского моря. Оттуда можно было ожидать всяких неожиданностей. Поэтому это пространство следовало взять под контроль.

Оборона этой огромной по площади ничейной территории была поручена практически одной-единственной дивизии, главные силы которой со штабом дислоцировались в районе Элисты, в Калмыцкой степи. Задачи контроля территории и разведки вплоть до Каспийского моря и до дельты Волги должны были выполнять прежде всего подразделения дальней войсковой разведки, предпринимавшие смелые экспедиционные вылазки, поскольку на подкрепления можно было рассчитывать лишь с конца сентября. 16-я мотопехотная дивизия в то время приобрела название «гончая дивизия».

Кроме нескольких специалистов, без которых обойтись было нельзя, для выполнения подобных задач привлекались только добровольцы. В середине сентября началась одна такая крупная «экспедиция» вдоль дороги Элиста — Астрахань. Было выделено четыре разведподразделения. В их задачи входило:

1. Разведать, имеются ли у противника какие-либо силы и где конкретно в районе между Тереком и Волгой, предпринимаются ли им попытки переправы через Волгу; дислокацию опорных пунктов, имеет ли место передвижение войск по дороге вдоль Волги от Астрахани до Сталинграда.

2. Выяснить состояние проселочных дорог, возможности проезда транспорта вообще, состояние прибрежной территории, характеристики почвы западного берега Волги и техническое состояние дотоле неизвестной железнодорожной линии Кизляр — Астрахань.

13 сентября, в воскресенье, «экспедиция» стартовала. Выступили в 4.30. Степь встретила группу солдат резким ветром. Прежде чем взошло солнце, все ощущали заметный холод. Разведподразделения, которым предстоит проделать 150 км глубоко в неизвестную, необжитую территорию, имели соответствующее вооружение и оснащение. Каждое подразделение включало по 2 восьмиколесные разведывательные бронемашины, вооруженные 20-мм зенитными орудиями, по одному взводу стрелков-мотоциклистов (24 солдата), по 2 или 3 противотанковых орудия калибра 50-е, самоходных или смонтированных на бронетранспортерах, и саперное подразделение с соответствующим снаряжением, по 5 грузовиков (по 2 — с горючим и запасом воды, 1 — с продовольствием), а также ремонтное подразделение на «Кюбельвагене»⁶ и санитарный автомобиль с врачом, радистом и переводчиком.

Разведподразделение Шредера в самом начале постигла неудача. Вскоре после выступления, пройдя мимо населенного пункта Утта, оно внезапно вошло в боевое соприкосновение с патрулем противника. Лейтенант Шредер был убит, переводчик Мареш и фельдфебель Вайсмейер ранены. Подразделение вернулось назад и на следующий день отправилось снова под командованием лейтенанта Эйлера.

Между тем обер-лейтенант Готлиб, лейтенант Шлип и лейтенант Хильнер со своими группами продвинулись уже севернее, южнее и непосредственно вдоль большого шоссе Элиста — Астрахань. Обер-лейтенант Готлиб сначала шел по шоссе вперед, затем свернул на северо-восток в степь в направлении на Садовскую; 14 сентября он приблизился к Астрахани на расстояние в 40 км. 15 сентября всего лишь 25 км отделяли его от Волги. С песчаных дюн вид открывался далеко, вплоть до реки. Песок и солончаки сделали местность почти непроходимой. Но разведподразделение это не остановило. Карты местности, выданные Готлибу, оказались не очень хороши. Казак Георгий у каждого колодца вынужден был расспрашивать кочевников-калмыков, дружески расположенных к немцам, снова и снова о том, как и где проехать. Разговоры были очень долгие и обстоятельные.

«Большая железная дорога?» — «Да, есть, поезда 2 раза в день между Кизляром и Астраханью». — «А советские?». — «Да, они на лошадях здесь разъезжают, верхом. Вчера большой отряд ночевал, у колодца, на восток отсюда это место, час пути. Они из Садовки, там их, должно быть, много».

«Ага», — кивает Георгий и дает кочевнику несколько сигарет.

Внезапно смех прервался криком. С севера приближались двое всадников: «советские». Калмыки исчезли. Оба бронеавтомобиля отъехали за дюну, и русским их не было видно. «Давай сюда!» — закричал обер-лейтенант Готлиб Георгию, но казак не ответил. Он засунул свою пилотку под широкий плащ, сел у колодца и закурил.

Оба русских осторожно приближались: офицер и его ординарец. Георгий им что-то прокричал. Офицер спешился и направился к нему. Обер-лейтенант Готлиб и его солдаты наблюдали, как оба о чем-то, смеясь, разговаривали. «Вот собака!» — проговорил радист. Но затем они увидели, как Георгий мгновенно выхватил пистолет. «Руки вверх!» — кажется, сказал он, ухмыляясь. Советский офицер поднял руки. Он был ошеломлен настолько, что и своему ординарцу приказал сдаваться. Таким образом. Готлиб и его подразделение вернулись в Халахуту с двумя ценными «языками». Лейтенант Эйлер в это время выполнял одно специальное задание: разведать точно, как оборудована оборона в Садовской и есть ли там переправа через Волгу. По воздуху напрямую от Утты до Садовской примерно 150 км. Эйлер свернул с большака прямо на север. Пройдя 10 км, лейтенант ощутил вдруг, как у него замерло сердце. К его подразделению быстро приближалось гигантское облако пыли. «Рассредоточить машины!» — скомандовал он и поднял бинокль к глазам. Облако стремительно приближалось. И лейтенант вдруг громко засмеялся. Это были не русские, а антилопы, гигантское стадо антилоп-сайгаков, обитающих в южнорусских степях. Почуяв людей, они изменили направление своего бега и галопом повернули на восток. Их копыта подняли облака пыли и взбили подсохшую на жгучем солнце степную траву. В этих облаках мог бы скрыться целый танковый полк.

До Астрахани оставалось ещё 35 км. Отряд Эйлера оказался, по-видимому, тем подразделением сухопутных войск, которое в ходе реализации плана «Барбаросса» продвинулось на восток далее всех других и тем самым ближе всех было к конечной цели всей войны — Астрахани.

Лейтенант Эйлер вел теперь разведку в северо-восточном направлении. Обнаружив, что населенные пункты Юста и Хазык сильно укреплены и имеют значительные гарнизоны, он обошел их и повернул к главной цели — Садовской. 16 сентября Эйлер и два его разведывательных бронеавтомобиля оказались на расстоянии 5 км от Садовской и 7 км от Нижней Волги.

Брешь между Кавказским фронтом и Сталинградом достигала в ширину 300 километров.Разведывательные патрули 16-й моторизованной пехоты дивизии вышли на самые подступы к Астрахани.

То, что было установлено разведподразделением, оказалось чрезвычайно важным: русские оборудовали вокруг Садовской противотанковый ров, а также глубокоэшелонированную линию блиндажей. Это указывало на наличие подготовленных и оборудованных позиций плацдарма, которые должны были подстраховать, вероятно, планировавшийся переход советских войск через Волгу в её нижнем течении.

Когда русские часовые заметили немецкие бронемашины, на их позициях возникла суматоха, напоминавшая панику: до того момента беспечные, они мгновенно рассыпались по блиндажам и щелям и открыли шквальный огонь из противотанковых ружей и тяжелых пулеметов. Двое русских, которые в суматохе попытались улизнуть со своих позиций, были перехвачены людьми Эйлера. Оба красноармейца, насмерть перепуганные, сдались в плен; кроме того, старший офицер из 36-го пулеметного батальона и его связной. Вот это была добыча! Теперь прочь отсюда всем!

Лейтенант Юрген Шлип, командир мобильной разведроты, также отправился со своими солдатами на выполнение задания 13 сентября. Его маршрут пролегал к югу от большака. Главная его задача была — разведать наличие на самом деле пригодной к эксплуатации железнодорожной линии Кизляр — Астрахань, о чем говорили пленные на допросах, но которая не была нанесена на карту. Было очень важно узнать что-либо об этом маршруте перевозки нефти; его можно было использовать для перевозки войск. Шлип обнаружил эту железнодорожную линию. Вот как он рассказывает об этом: «В предрассветные часы второго нашего дня мы увидели перед собой ещё издалека, как соленые озерки сверкают на солнце. Мотоциклы с трудом шли по песку вперед, и наше ремонтное подразделение по пути проводило небольшой ремонт».

Когда Шлип наконец увидел через бинокль железнодорожные рельсы, он приказал основным силам роты отойти назад и отправился с двумя бронемашинами и подразделением саперов к будке обходчика, она же — станция Сенсели.

Далее Шлип рассказывает: «Издалека мы увидели на насыпи человек 50 — 60 гражданских, которые выполняли какие-то работы. Дорога была однопутной, и с двух сторон её был отсыпан песчаный вал. При нашем появлении охрана как-то рассосалась, и гражданские отреагировали на это с ликованием. Люди эти были украинцы, старики, женщины и дети, насильно эвакуированные и в течение нескольких месяцев работавшие здесь. Многие из украинцев могли объясниться по-немецки, нас приветствовали как освободителей».

В то время пока солдаты разговаривали с украинцами, с южной стороны насыпи внезапно показался шлейф дыма. «Поезд!» — закричали рабочие. Шлип приказал водителям своих машин отойти за песчаный холм и занять там позицию. И вот уже они увидели приближение состава бесконечно длинной вереницы цистерн. Впереди, пыхтя, состав тянули два локомотива. Две 20-мм пушки дали короткую очередь — и локомотивы разлетелись на куски. Из котлов струями устремился наружу пар, раскаленное содержимое топок летело в воздухе, крутясь. Поезд встал. Пожар охватывал цистерну за цистерной. Они выгорали.

«Черт возьми, замечательный бензин», — сокрушались артиллеристы. В тот момент, когда саперы хотели взорвать будку, в ней зазвонил телефон.

Пауль Карель

Они испуганно вздрогнули. «Черт, кто там ещё ?!» — воскликнул унтер-офицер Энг, из ремонтников. Но затем он быстро снял трубку и крикнул Шлипу: «Господин лейтенант, вас зовут!»

Шлип все понял и помчался вместе с переводчиком к будке.

«Станция Сенсели, начальник», — сказал переводчик в трубку и ухмыльнулся. «Да, да, «товарищ»!» — поправился он.

На другом конце провода была товарная станция Астрахань. Южный пункт линии А-А (Астрахань — Архангельск) — цель всей войны. Передовые части Вермахта связались с ним по телефону. Чиновник, начальник станции в Астрахани, спрашивал, прошел ли эшелон с нефтью из Баку. Встречный поезд уже стоит на разъезде у Басы.

Встречный поезд! Переводчик попытался уговорить товарища в Астрахани, чтобы тот дал команду на его отправление. Но это вызвало у товарища в Астрахани подозрение. Он задал пару вопросов-ловушек. Переводчик не смог толком ответить, и это оправдало его недоверие. Он начал страшно ругаться. И тут переводчик оставил игру и сказал: «Подожди, папаша, скоро мы будем в Астрахани». В ответ товарищ из Астрахани прокричат самое страшное русское ругательство и бросил трубку, и поэтому не мог слышать, как две минуты спустя сколоченное из досок здание станции Сенсели было разнесено в щепки двумя компактными зарядами взрывчатки.

Подразделение дальней наземной разведки Шлипа вернулось без потерь 17 сентября в Утту. Ещё в тот же день его командир доложил в штабе дивизии, а также случайно оказавшемуся на КП командующему группой армий «Б», генерал-полковнику фон Вейхсу о результатах рейда. Все вздохнули с облегчением, пока ещё из степей и с нижней Волги, то есть с Кавказского фланга, угроза не исходила. Это было главное. Ведь группа армий «А» с конца августа предпринимала попытки «запустить» ещё раз застопорившееся наступление в районе Кавказа, а именно на левом своем фланге. Танковая армия фон Клейста всей своей мощью должна была пробить ворота в Баку, чтобы взять советские нефтяные поля, достигнув тем самым одной из решающих целей германского летнего наступления. Последним препятствием перед этой целью была река Терек, перед которой остановились танковые авангарды армии Клейста. Клейст попытал своего счастья, и, казалось, военное счастье действительно давало Вермахту шанс ещё раз одержать победу.

Клейст искусным поперечным маневром вывел 3-ю танковую дивизию из упорно обороняемого Баксанского ущелья и повел ее на восток вдоль Терека. 25 августа дивизия овладела городом Моздок. Вслед за этим другая боевая группа у станицы Ищерской неожиданно для противника форсировала реку, в частности, решающий прыжок здесь сделало подразделение гамбургского 394-го мотопехотного полка.

30 августа 1942 года: минутная стрелка приближается к 3.00. Штурмовые лодки, саперы и панцергренадеры изготовились. Они ждут огневого удара артиллерии, имеющей задачу обеспечить им огневое прикрытие броска через реку.

Терек в месте форсирования — около 250 м в Ширину, с очень сильным течением, бурлящими водоворотами — коварная горная река. Рядом с лодками вздымаются от мин противника белые столбы воды. Между ними маневрируют штурмовые лодки. Носы их — довольно высоко над водой. На корме каждой из них, низко пригнувшись, сидят панцергренадеры. Вот так лодки проскальзывают сквозь эту грозную музыку.

Одновременно с началом атаки, ещё на этом берегу, погибают командир 1-го батальона капитан барон фон Хейден-Ринш и его начальник штаба лейтенант Циглер. Смертельно раненный, падает лейтенант Вурм. Обер-лейтенант доктор Дюрхольц, командир 2-й роты, получает ранение в ходе форсирования и падает за борт в реку. С этого момента его считают пропавшим без вести.

Под огневым прикрытием своей артиллерии стрелки пробиваются шаг за шагом вперед. Условия для плацдарма созданы. Только условия. Так как позднее выясняется, что противник превосходит их в силах и их у него больше, чем предполагалось вначале. Хорошо замаскировавшись и окопавшись, он цепко держит оборону на окраине селения Мундар-Юрт. Войска русских сидят на полевых позициях и в противотанковом рве. Оттуда они имеют возможность накрывать огнем находящихся на открытой местности наших бойцов.

Во второй половине дня молодой командир полка майор Гюнтер вместе со своим штабом переправляется на тот берег Терека, чтобы сориентироваться на месте. Таким образом, определяется передний край, и войска эшелонируются так, чтобы можно было успешно защищать малыми силами отвоеванный плацдарм.

Пять дней находились в боях солдаты 394-го мотопехотного полка на том берегу Терека. Они сражались южнее 44-й параллели. Только передовые части 1-й горно-стрелковой дивизии в Клычской долине вели бои ещё южнее. Они вплотную стояли у 43-й параллели, а именно у 43⁰ 20’ , самой южной точки, достигнутой войсками Вермахта в ходе реализации плана «Барбаросса» на советской земле.

В неблагоприятных условиях местности, без тяжелого вооружения солдаты Папе сражались с более сильным, ожесточенным противником. Полк сковал действия трех советских дивизий. Поэтому русским пришлось снимать войска с другого участка. Плацдарм этот, таким образом, создавал предпосылки для наступательных действий подтянутого сюда 52-го армейского корпуса. Ему удалось 1 и 2 сентября под Моздоком также форсировать Терек и создать плацдарм. 111-я пехотная дивизия форсировала стремительную, мощную горную реку пятиметровой ширины. Передовые подразделения вел в бой капитан Люме. Он первым создал небольшой плацдарм и держался до тех пор, пока саперы не переправили тяжелое вооружение. Однако и под Моздоком сил для продолжения не хватило. Русские были слишком сильны, а свои силы — измотаны в боях и слишком слабы. Последний шанс — овладение Бакинским нефтяным районом — не мог быть использован.

Как и на западных отрогах Кавказа по направлению к Черному морю, так и здесь, на Тереке, битва застопорилась. Фронт замер. Прямо перед конечной целью войны наступательная мощь и порыв плана «Барбаросса» выдохлись. Терек стал последним рубежом немецких завоеваний.

На оборонительных позициях у Терека имеете с немецкой пехотой сражалась одна необычная боевая часть — казаки. Но для войны на Восточном фронте в истории, приведшей казачий эскадрон под командованием ротмистра Загородною на сторону немцев, не было ничего необычною.

Когда 40-й танковый корпус под командованием генерала барона фон Гейра летом в районе Миллерова взял в плен 18 тысяч русских, проблемой № 1 было: что с ними делать? Кто их отправит в тыл? Резко уменьшившиеся по численности немецкие дивизии были не в состоянии выделить для этих целей часть личного состава. И вот появился капитан Кандуш и подал идею отделить кубанских и донских казаков, расположенных к немцам, от остальной массы пленных и дать им лошадей, бродивших там и тогда во множестве, и использовать их как конвойное подразделение для сопровождения пленных красноармейцев. Казаки, отнюдь не симпатизировавшие большевистским идеям, загорелись этой идеей. В мгновение ока капитан Загородный сформировал эскадрон и отправился в путь с 18 тысячами пленных русских. Ни один человек в штабе корпуса не думал о том, что ему когда-либо суждено будет встретиться с Загородным и его казаками. Но в первые недели сентября в штабном блиндаже танкового корпуса в Русском в один прекрасный день вдруг распахнулась дверь. Вошел казачий офицер в живописном мундире и на ломаном немецком доложил: «Ротмистр Загородный со своим эскадроном прибыл». Кандуш был совершенно ошеломлен. Спустя годы после войны Кандуш рассказывал мне об этом, повторяя: «Вот и снова они к нам попали!» Что было делать с казаками? Кандуш позвонил начальнику штаба. Началось то, что у русских называется «долгой волынкой». Наконец, приняли решение. Казаки Загородного составляют отдельный казачий эскадрон 1/82, направляются на обучение и затем — на фронт. Так оно и получилось. На позициях в районе Ищерской ротмистр обеспечил железную дисциплину и порядок. Не было ни одного случая дезертирства. Надежной опорой ротмистра был командир 1-ю взвода, старший лейтенант Кобан, широкоплечий казак, верный своему эскадрону до последнего дня, как и Загородный. Когда Кобан болел, его жена обеспечила построение. Внешне привлекательная, лихая казачка, она с первого дня всегда была в строю взвода своего мужа. Как и всякий казак, она выезжала в составе патрульных разъездов. Она и погибла вместе с эскадроном — за тысячи километров от своей родины, за освобождение которой казаки, как они полагали, сражались в 1942 году.

Капитан Кандуш сообщает: «В конце мая 1944 года, когда 40-й танковый корпус отступал через границу Румынии на запад, был получен приказ о передислокации эскадрона во Францию. Начштаба корпуса майор доктор Патов попрощался с казаками. Ротмистр Загородный наконец-то получил долгожданный Железный крест 1-го класса. Он заслужил его. Затем казаки ещё раз построились — вероятно, в последний раз — для прохождения марша галопом. Впечатление было незабываемым».

Спустя шесть недель под Сен-Ло во Франции эскадрон во время боев при отражении высадки союзных войск англо-американцев попал под мощный налет истребителей-бомбардировщиков и был полностью уничтожен. Спастись удалось лишь нескольким. Погибли все офицеры и жена обер-лейтенанта Кобана. Солдаты 40-го танкового корпуса, однако, не могли забыть своих боевых друзей, прошедших вместе с ними многие сражения.

8. Терек

Конфликт Гитлера с генералом Йодлем — Начальник Генерального штаба и фельдмаршал Лист должны уйти — Одержимость нефтью — Панцергренадеры на Военно-Осетинской дороге — Кавказский фронт замер

7 сентября 1942 года зной позднего лета окутал украинские леса. В душных бункерах ставки фюрера «Вервольф» термометр поднимался до отметок 30 — 40 °С. В такие дни Гитлер особенно страдал. Это ещё более усугубляло постоянную его раздражительность, связанную с положением на участке фронта между Кубанью и Тереком. Все донесения с «нефтяного фронта» свидетельствовали о том, что войска теряли последние свои силы. Группа армий «А» замерла на Кавказе и на Тереке. Долины, ведшие к Черноморскому побережью и прежде всего к Туапсе, были блокированы советскими войсками, а Терек оказался сильно укрепленной естественной преградой, последней перед старыми военными дорогами к Тифлису, Кутаиси и Баку.

От дивизий поступали сообщения о том, что «дальше никак». «Никак, никак, — раздражался Гитлер, — только это и слышу». Ему не хотелось верить, что на Тереке и на фронте в городах по причине нехватки сил нет продвижения вперед.

Он искал вину за случившееся в главкомах направлениями и в том, что цели их операций были неверными. Поэтому в первой половине дня 7 сентября Гитлер отправил начальника штаба оперативного руководства Вермахта, генерала артиллерии Йодля в Сталино, к фельдмаршалу Листу, чтобы все-таки узнать правду, почему именно на пути к Туапсе дела более не продвигались. Йодль должен был придать приказам Гитлера большую выразительность. Поздним вечером Йодль вернулся. Его доклад стал причиной тяжелейшего кризиса в командовании Вермахта с самого начала войны, нашедшего свое выражение во встрече в «Вер-вольфе». Йодль защищал фельдмаршала Листа и разделял его точку зрения: силы, выделенные для достижения поставленных целей, недостаточны. Как и Лист, он требовал энергичной перегруппировки сил на фронте. Гитлер отклонил эти идеи и высказал Йодлю свои подозрения в том, что он идет на поводу у Листа. Генерал, также чрезмерно раздраженный особенностями местного климата и напряженным рабочим днем, вспылил и громко процитировал собственные приказы фюрера и его директивы последних недель, строго соблюдавшиеся Листом и приведшие к тем трудностям, которые постигли группу армий «А».

Упрек Йодля вывел Гитлера из себя. Его самый доверенный генерал не только восставал против, но и недвусмысленно сомневался в его, Гитлера, полководческом искусстве, обвинял его в кризисе на Кавказе, в назревавшем поражении на южном фронте.

«Вы лжете, — кричал Гитлер, — я никогда, никогда не отдавал подобных приказов». Затем он оставил Йодля стоять и бросился из избы в тьму украинского леса. Часами позже он вернулся: бледный, сникший. Насколько Гитлер был уязвлен, свидетельствует тот факт, что он с тех пор не садился за стол вместе со своими генералами. С того дня он в одиночестве до самой смерти завтракал, обедал и ужинал в спартанской обстановке своих ставок, одна только овчарка Блонди сидела возле его стула. Но это была не единственная его реакция на упреки Йодля. Дело дошло до большего: начальник Генерального штаба генерал-полковник Гальдер и фельдмаршал Лист были сняты со своих должностей. Гитлер отдал даже приказ о замене преданных ему генералов Кейтеля и Йодля, имея в виду назначить вместо них фельдмаршала Кессельринга и генерала Паулюса — план, который, к сожалению, не стал реальностью, так как в случае замены, может быть, удалось бы избежать, по крайней мере, катастрофы под Сталинградом, если бы такие опытные боевые генералы стали бы во главе Верховного командования Вермахта.

Но Гитлер так и не расстался со своими многолетними военными помощниками Кейтелем и Йодлем. Он лишь приказал, чтобы в дальнейшем каждое его слово и каждая мысль, высказанная его генералами, стенографировались на совещаниях по военным вопросам. В остальном он оставил без изменений свой приказ продолжать наступление на Кавказском фронте. Он ни за что не хотел отказываться от достижения главной цели наступления на этом фронте. Нефть Кавказа, Грозного, Тбилиси и Баку, а также перевалочные порты Черного моря должны стать немецкими. Осень 1942 года должна была принести, по крайней мере, достижение целей всей Восточной кампании.

Здесь со всей очевидностью проявляется то, каким все более косным и упрямым становился Гитлер в вопросах, связанных с ведением войны. Эта черта его натуры стала роковой для фронта.

На экономическом фронте в восприятии Гитлера именно нефть была доминирующим фактором индустриального века. Он был заворожен значением нефти. Он прочитал все, что когда-либо было опубликовано о нефти. Ему была известна история разработки арабских и американских нефтеносных районов, он был знаком с добычей нефти и с соответствующей техникой. Любой, кто заговаривал о нефти, привлекал его интерес. Типичен в этом контексте прочно укрепившийся эпизод и его постоянные пересказы о том, как Гитлер отозвался об одном дельном чиновнике из отдела, занимавшегося вопросами торговой политики при Министерстве иностранных дел: «Его я не выношу, но он кое-что смыслит в нефти». Политика Гитлера на Балканах выстраивалась преимущественно с позиций, связанных с румынской нефтью. Он вставил в свою директиву по плану «Барбаросса» пассаж об отдельной операции по захвату Крыма только потому, что он был озабочен, и вполне справедливо, возможностью угрозы нефтяным полям в Плоешти со стороны советских ВВС, которые могли совершать налеты из Крыма.

Нефть в его сознании затмила самое революционное открытие XX века в области науки: атом и науку об атоме. В его голове не осталось места для того, чтобы осознать военное значение впервые открытого в Германии и технически реализованного немецкими физиками деления атомного ядра.

Магия нефти с самого начала предопределила поход на Восток, и летом 42-го та же магия соблазнила Гитлера на принятие решений, которые в итоге решили судьбу летней кампании 1942 г. и вообще весь ход войны. Один лишь взгляд на «нефтяной фронт» в 1942 г. дает этому тезису достаточную аргументацию.

Группа армий «А» застряла на севере и западе Кавказа. Но Гитлер не хотел воспринимать факторы предела возможности военных сил. Он хотел по старым кавказским военным дорогам выйти к Тифлису и к Баку. Он снова приказал реализовать наступательные операции через Терек. Приказ есть, был и будет приказом. В упорных, вязких боях, продолжавшихся неделями, 1-я танковая армия пыталась постепенно расширить плацдарм на Тереке, и это действительно удалось 20 сентября, а именно: форсирование Терека к юго-западу от Моздока. Генерал Макензен силами всего своего 3-го танкового корпуса начал наступление на Орджоникидзе, лежащий на пути к Тифлису. Моторизованная дивизия СС «Викинг» пробилась к Военно-Грузинской дороге. Боевая группа мотопехотного полка СС «Нордланд» с батальоном финских добровольцев в своем составе вышла к полю боя из лесных массивов Кавказа и смогла занять северную часть нефтеносного и нефтедобывающего района Грозного и заблокировать на двух участках Военно-Грузинскую дорогу. Господствующую высоту с тяжелыми потерями штурмовал батальон финских добровольцев, и он смог захватить и удерживать её, несмотря на потери и контратаки противника. Достанет ли сил для последнего рывка, чтобы преодолеть последнюю сотню километров?

Прошло четыре недели, прежде чем 3-й танковый корпус сумел собрать все необходимые резервы в живой силе, горючем и запасных узлах и деталях для боевой техники, чтобы начать новое, последнее, как все надеялись, наступление.

25 и 26 октября корпус вышел со своего плацдарма для прорыва в направлении на юго-восток. Батальоны сражались отчаянно. Была разгромлена боевая группа противника в составе 4 дивизий и взято в плен 7000 человек. Румынские горные егеря заблокировали здесь горные ущелья, выходившие к югу. Две танковые дивизии пробились на юго-восток, взяли 1 ноября Алагир и участок Военно-Осетинской дороги по обеим сторонам этого города. 13-я танковая дивизия под командованием генерал-майора Геерса вышла 5 ноября к Орджоникидзе, приблизившись к городу на расстояние 5 километров.

Но на этом последние силы были израсходованы. Советские контрудары с севера отрезали дивизии от их тылового обеспечения. 1-я танковая армия была не в состоянии оказать помощь, и её штаб отдал приказ на прорыв, несмотря на сопротивление ставки. Он удался.

Непогода в середине ноября нанесла последний удар всем попыткам возобновить операцию. На правом фланге, у 17-й армии горные егеря уже отошли с заснеженных перевалов высокогорного Кавказа, так как подвоз и снабжение прекратились. Пехотные полки и полки егерей зарылись в землю. Наступление на Черноморские порты, на нефтяные поля, на Баку, Тифлис и Батуми провалилось, несмотря на ощутимую близость целей. Весь фронт замер. Почему?

Потому что новая советская тактика ухода, уклонения от боевого соприкосновения обрекла на неудачу смело задуманные операции на окружение между Доном и Донцом. Потому что советским военачальникам высшего звена в последний момент удалось снова организовать боевые действия войск, отошедших с Нижнего Дона на Кавказ. И прежде всего потому, что советским армиям, восполняя их потери, через Каспийское море шли американские поставки из Ирана. Потрепанные в сражениях немецкие войска были слишком слабы, чтобы сломить это последнее сопротивление.

Не хватало последнего батальона.