Сталинизм. Народная монархия

Кровавый знак судьбы

Последний российский самодержец Николай II появился на свет 19 мая 1868 года. Он был первенцем в семье императора Александра III. За ним родились Георгий, Ксения, Михаил и Ольга. По существующему обычаю первый мальчик, родившийся в царской семье, являлся наследником престола. Однако произойти это должно было очень не скоро. Александр III, его отец, обладал могучим здоровьем. Он мог гнуть подковы и поднимать немыслимые тяжести. О его силе ходили целые легенды. Рассказывали, что во время крушения императорского поезда в Борках он смог удержать на своей спине груду искореженного металла и таким образом спас жену и детей, а «затем, — писал в своих воспоминаниях Витте, — и сам спокойно вышел из вагона».

Первое и самое сильное потрясение цесаревич испытал в 1881 году, когда был убит Александр II, его дед, прозванный в народе за отмену крепостного права «Царем-Освободителем». Трагедия случилась, когда царская карета ехала по набережной Екатерининского канала. Бомбой, которую метнул террорист-народоволец, Александру II оторвало обе ноги, изуродовало лицо и живот.

Он умирал в Зимнем дворце. Агония императора продолжалась 45 минут. Все этр время двенадцатилетний Ники находился в комнате умирающего. На мальчика в простой матросской куртке, с худой шеей и красивыми, как у матери, глазами никто не обращал внимания. Никто не задумывался над тем, какое впечатление произвело на него убийство его деда, Императора Всея Руси. Что касается самого цесаревича, то он был еще не в состоянии до конца понять все происходящее, хотя и не был уже таким несмышленышем, чтобы не реагировать на окружающее. Однако он еще не знал, что убийство деда — это кровавый знак его судьбы, под которым пройдет все его царствование от начала до конца.

Когда придворный лейб-медик объявил: «Государь император скончался», Ники все еще был в комнате, а новый царь, его отец, Александр III, торопливо вышел. Он не был готов к управлению страной. Его страшил даже сам Петербург. Он боялся широких проспектов и пустынных площадей, где какие-то темные личности, именуемыми революционерами-народниками, упражнялись в охоте за царем. Александр III решил покинуть город и перевел свой двор в Гатчину.

В 1712 году Петр Великий подарил Гатчину своей сестре Наталье Алексеевне, после смерти которой она сменила нескольких владельцев, пока не была куплена Екатериной II. Та подарила Гатчину своему фавориту и организатору дворцового переворота Григорию Орлову, который и построил в своем поместье ныне существующий дворец.

В 1783 году Екатерина II выкупила у Орловых Гатчину и подарила ее наследнику престола Павлу Петровичу, превратившему Гатчинский дворец в своеобразную крепость, с хитроумными ходами и ловушками, с рвами и сторожевыми башнями, которые потайными ступенями соединялись с царским кабинетом.

В кабинете имелся люк, через который можно было неожиданно сбросить человека в воду на острые камни. Внизу существовали скрытые лестницы, спускающиеся в глубокие казематы и в подземный ход, ведущий к озеру.

К тому времени, когда Александр III решил перебраться в Гатчину, все здесь находилось в запустении. Здесь не желали жить ни Александр I, ни Александр II Все тут, кроме роскошного парка, было серо и скучно. Это было хорошее место для почетной ссылки, но оно совсем не подходило для управления государством со стомиллионным населением. Одна-кдновый царь, видимо, так не думал. Он хотел здесь уберечься от бомбы или пули террориста.

По его распоряжению были восстановлены все защитные сооружения, построенные Павлом I, и созданы новые. Александр III приказал установить в подземельях автоматические приборы для того, чтобы террористы не смогли сделать подкоп. Такими же приборами были оборудованы и подземные галереи. Установлена строгая пропускная система.

Наставник и учитель императора Победоносцев даже сочинил для царя специальную памятку-инструкцию: «Ради бога, — писал он, — примите во внимание нижеследующее.

1. Когда соберетесь ко сну, извольте запирать за собой дверь не только в спальне, но и во всех следующих комнатах, вплоть до входной. Доверенный человек должен внимательно смотреть за замками и наблюдать, чтобы внутренние задвижки у створчатых дверей были задвинуты.

2. Непременно наблюдать каждый вечер перед сном, целы ли проводники звонков. Их легко можно подрезать.

3. Наблюдать каждый вечер, осматривая под мебелью, все ли в порядке.

4. Один из ваших адъютантов должен ночевать вблизи от Вас, в этих комнатах.

5. Все ли надежные люди, состоящие при Вашем Величестве? Если кто-нибудь был хоть немного сомнителен, можно найти предлог удалить его…»

Принимались и другие меры безопасности. Царь констатировал: «Я не боялся турецких пуль (он был участником русско-турецкой войны) и вот должен прятаться в своей стране».

Естественно, что внешняя обстановка накладывала печать на весь внутренний мир семьи. Здесь не чувствовался пульс огромного многомиллионного государства с его заботами, тревогами и нуждами. Наезды министров в царскую усадьбу и их доклады вносили мало разнообразия в мещанский быт императора. Он жил своей жизнью, отдаленной и отделенной от страны высокими стенами.

Вот в такой обстановке протекали детские годы Николая. Александр III не слишком заботился о том, чтобы привить наследнику престола те знания в управлении страной, которые ему будут необходимы. Подготовка наследника по плану должна была завершиться примерно к зо годам. Однако это произошло раньше… Осознавал ли Николай важность его будущей роли, думал ли о великой ответственности правителя страны перед народом?

Первый наставник цесаревича

Царских сыновей учили домашние учителя. Наставником у Николая был все тот же Победоносцев, который воспитывал и его отца Александра III. Он являлся обер-прокурором Священного синода и одновременно воспитателем наследника престола. Победоносцев был человеком крайне консервативных взглядов даже для своего времени. Незыблемые принципы, которые он проповедовал, сводились к двум постулатам: самодержавие и православие. Все, что не вписывалось в эти понятия, он отвергал и называл крамолой. Даже намеки на какие-либо реформы вызывали у него раздражение. Он называл их «…базаром прожектов… шумихой дешевых и низменных страстей». «Конституция, — внушал он своему воспитаннику, — это первая и самая ужасная язва… Газеты — царство лжи; избирательное право — роковая ошибка, парламент — это институт для удовлетворения личных амбиций и тщеславия его членов».

Победоносцев, будучи, по существу, министром по вопросам религии, проводил очень жесткую конфессиональную политику. Подвергались гонению евреи, мусульмане, протестанты, католики… Именно Победоносцев подписал в 1901 году документ об отлучении Л.Н. Толстого от церкви.

«Царь, — внушал Победоносцев наследнику престола, — это помазанник Божий. Божий промысел не допускает вмешательства народа в управление государством. Следовательно, царь, который не правит единолично, не исполняет обязанности, возложенной на него Всевышним».

Наставления и уроки этого убежденного реакционера сослужили Николаю плохую службу, когда он, став императором, пытался претворить его идеи в реальную жизнь.

Наследник престола

Прошло детство, отрочество и юность. Какими же знаниями, кроме наставлений Победоносцева, овладел ко времени своего совершеннолетия наследник престола? К 22 годам он великолепно ездил верхом, еще лучше танцевал, метко стрелял, в совершенстве владел (лучше, чем русским) английским, немецким и французским языками. Его приучили вести дневник, куда он записывал все свои устремления, размышления и деяния. Собственно, дневник — это зеркало его жизни, документ, свидетельствующий об интеллекте и интересах наследника в зрелые годы. В мае 1890 года он делает такую запись в дневнике: «Сегодня окончательно и навсегда прекратил свои занятия».

Таким образом, учеба закончилась к 22 годам. Что дальше? Следовало ожидать, что цесаревич будет вникать в премудрости государственного управления. Ознакомится с положением дел в образовании, исследует направление, по которому идет Россия и сопоставит ее развитие с другими странами, задумается о нуждах народа и попробует найти какое-либо решение, чтобы облегчить их жизнь. Словом, работы для человека, который не сегодня, так завтра станет во главе государства, непочатый край. Однако все эти проблемы интереса у наследника не вызывают. Его, судя по документам, больше всего привлекал праздный образ жизни. Вставал он поздно, с головной болью после очередного кутежа. «Как всегда после бала, — пишет он в дневнике, — чувствовал себя ненормально. В ногах слабость. Встал в 10¹/₂; я уверен, что у меня сделалась своего рода болезнь — спячка, т. к. никакими средствами добудиться меня не могут». Зимой он завсегдатай катка, где катается с сестрой Ксенией и тетей Эллой. «На катке очень весело, — пишет он. — Я во всю мочь развлекался».

Ужинали в ресторане или у кого-то из знакомых, где хозяева устраивали для высоких гостей развеселые концерты.

Особой страстью Николая были светские развлечения. В январе 1890 года он 20 раз был в театре, опере или балете, иногда дважды в день. Наследник был желанным гостем на званых вечерах, где собравшихся развлекал оркестр императорского флота. Два-три раза в неделю цесаревич отправлялся на бал. «Пение, пляски продолжались до первого часа… сели за ужин в 3¹/₂ утра».

Были у Николая и «серьезные» обязанности. Когда ему исполнилось 19 лет, Александр III выделил под его начало эскадрон казаков. Но, по сути, военная служба цесаревича больше походила на игру в солдатики. Он садился на белого коня, прикладывал к козырьку руку, а мимо него рысью носились казаки. После такого представления начиналась попойка. 25 июня 1887 года он пишет в своем дневнике: «Было принято соответствующее количество влаги, пробовал шесть сортов портвейна и слегка надрызгался, лежали на лужайке и пили, был отнесен офицерами домой».

Факты. Сопоставления. Размышления

Вот такие познания у Николая II были в военном деле, с которыми он позднее ввязался в Первую мировую войну. Но самое удивительное, пожалуй, заключается в том, что горбачевские «перестройщики» и новоявленные демократы, критикуя Сталина, каждый раз подчеркивали полководческие достоинства последнего российского императора. Как уже говорилось, по их мнению, Николай II имел военное образование, владел стратегическим искусством и скромно ходил в полковниках, тогда как Сталин, не имея военного образования, не владея стратегией и тактикой ведения военных операций, присвоил себе звание маршала и генералиссимуса. При этом они считают, что Россия одержала блистательную победу во Второй мировой войне не благодаря руководству Сталина, а вопреки ему, и умалчивают, что Николай II, будучи Верховным главнокомандующим, не выиграл ни одного сражения и кончил военную карьеру тем, что армейские генералы отказали ему в доверии.

Кругосветное путешествие

Весной 1890 года, в возрасте 22 лет, Николай, будучи театральным завсегдатаем, присматривался к молоденьким и симпатичным балеринам. Как ярый поклонник балетного искусства он критически оценивал их ножки и гибкость. Из всей труппы императорского балета он особо выделял танцовщицу Матильду Кшесинскую. Она была хороша собой, невысокого роста, гибкая, с гордо изогнутой шеей, полногрудая, что особенно нравилось наследнику. Кшесинская вскоре целиком завладела его помыслами. Он не пропускал ни одного спектакля с ее участием, бывал за кулисами в ее уборной, а потом увозил с собой.

Естественно, император и императрица знали об увлечении Николая, но смотрели сквозь пальцы на юношеские забавы отпрыска, считая его интерес к юной балерине временным и несерьезным. Однако скоро дела стали принимать нежелательный оборот. Николая повсюду видели только в обществе Матильдьь Пошел даже слух, что он собирается на ней жениться. Это переполнило чашу терпения родителей. На семейном совете было принято решение охладить пыл Николая, отправив его в кругосветное путешествие. Вдали от Матильды он забудет про нее, и слухи поутихнут, и мальчик образумится.

Снаряжение большой и дорогостоящей экспедиции вокруг света для достижения подобной цели может у нас, людей конца XX и начала XXI века, вызвать только улыбку. Путешествие Николая было бы оправданным, если бы он, как будущий Российский император, стремился пополнить свое образование, укрепить международные отношения России, завязать дипломатические и экономические связи с государствами, проявляющими интерес к России. Однако это, видимо, не входило в планы экспедиции, иначе почему в ее состав не были включены грамот-|p>ie и дальновидные политики?

⁵ Николай и его брат Георгий отбыли в дальний путь на броненосце «Память Азова» в окружении товарищей по Преображенскому и гусарскому полкам. С теми самыми собутыльниками, с которыми они весело проводили время и дома. Поэтому немудрено, что сразу же после отплытия на броненосце установилась атмосфера безудержного веселья. Полное безделье и кутежи приводили к полушуточным-полусерьезным выяснениям отношений и схваткам. В одной из таких потасовок, как утверждали очевидцы, Георгий Александрович упал с лестницы и расшиб себе грудь, что, по мнению специалистов, обострило туберкулезный процесс, заболеванием которого страдал великий князь. Его пришлось ссадить в одном из портов и отправить домой.

А Николай продолжил путешествие. Одна за другой перед его взором мелькали европейские и азиатские страны. Он ездил на верблюдах и слонах, охотился на тигров и крокодилов — словом, развлекался всеми возможными способами. Однако такая бесшабашная жизнь не могла кончиться благополучно. В Японии с ним произошел трагический случай. Здесь на него с мечом в руках бросился самурай. Клинок, нацеленный в голову, нанес серьезную травму. Причины, побудившие японца напасть на наследника, так и остались невыясненными. По одним сведениям, нападение было совершено религиозным фанатиком за непочтительное отношение Николая и его спутников к японским святыням во время посещения храма; по другим — это была месть самурая, жена которого приглянулась цесаревичу. Как бы там ни было, но у Николая II на всю жизнь остался шрам и горький осадок раздражения против Страны восходящего солнца, столь оригинально проявившей свое гостеприимство. Рана, нанесенная самураем, оказалась серьезнее, чем предполагалось. Николая с той поры начали мучить головные боли. Такой постоянный болевой синдром, как правило, приводит к основательному расстройству психики и к изменению интеллекта. Так что удар японского самурая по голове будущего императора наложил отпечаток на все его царствование и, возможно, стал одной из причин последующих печальных событий не только для него самого, но и для страны.

Возвращение Николая домой было ознаменовано, выражаясь современной терминологией, культурно-массовым мероприятием — 31 мая во Владивостоке состоялась торжественная церемония закладки первого участка Великой сибирской магистрали. Николай лично высыпал первую тачку земли на полотно дороги. В конце XX века горбачевские «перестройщики» возвели это событие в подвиг и именовали Николая как великого монарха, давшего мощный толчок развитию железнодорожного транспорта.

Однако все обстояло далеко не так просто. Начало строительства этой дороги было нужно не только государству, но и казнокрадам, которые в России слагаются на всякие государственные прожекты, особенно предполагающие крупные денежные расходы.

К слову сказать, подобная практика сохраняется и поныне. Что касается закладки строительства Великого сибирского пути, то этот проект оказался не только преждевременным, но и вредным для страны. Россия тех лет могла смело идти на восток морем, ничего не опасаясь. Стратегическое же значение одноколейной дороги, проходящей через чужую территорию (Маньчжурию), без ее охраны от недовольных политикой России (а такие всегда были и будут), могло только ухудшить экономическое положение страны и явиться ахиллесовой пятой российской военной организации. Мыслящие современники еще до начала закладки сибирского пути критиковали затею. «Это колоссальное предприятие, — писал в своей книге «Последний самодержец» В.П. Облонский, — которое в руках культурного и правового государства могло иметь решающее значение как фактор обогащения и влияния, для России оказалось поводом к одному из тех крахов, которые, точно толкаемые роком, сами создают себе абсолютные монархи».

На Востоке, Где хорошо взвешивали всякий шаг России, не замедлили учесть все дефекты, технические, военные и административные, коими страдала постройка сибирского пути и которые ярко свидетельствовали о слабости правительства, о разложении власти, о господствующем стремлении к расхищению народных средств.

Однако Николай не мог или не хотел глубоко вникать в ситуацию. Под дружные «ура» и аплодисменты он, как уже сказано, привез тачку песка, воткнул в него лопату, расписался в книге почетных гостей и поехал через всю Сибирь «на перекладных». О чем думал наследник, поглядывая на безграничные просторы великой земли Русской, на бедные и редкие ее поселения? Интересовала ли его жизнь населяющих ее людей? Об этом мы никогда не узнаем. Однако есть все основания предполагать, что он был глубоко равнодушен к тому, что видел. Правящая верхушка, как известно, обладает великим искусством не видеть то, что видеть не хочется — нищету, голод, страдания народа.

Поспешный брак

Путешествие никак не повлияло на цесаревича. Он снова погрузился в прежнюю жизнь, вернувшись к тому же, от чего его пытались уберечь. Опять пошли веселые кутежи, театры, встречи с Матильдой.

Описывают такой случай. Министр финансов Витге предложил царю назначить наследника председателем Комитета по сооружению Великого сибирского пути, того самого пути, начало которому положил Николай. Император был несказанно удивлен этим предложением. Между царем и министром состоялся интересный разговор.

— Как?! — удивился царь. — Да вы знаете цесаревича?

— Как же, ваше величество, я могу не знать наследника-цесаревича?

— Да, но вы с ним когда-нибудь о чем-нибудь серьезном разговаривали?

— Нет, ваше величество, я не имел счастья говорить с наследником.

— Да ведь он, — сказал император, — совсем мальчик, у него совсем детские суждения. Как же он может быть председателем комитета?

— Но ведь если вы, ваше величество, не начнете приучать (его) к государственным делам, он никогда к этому не приучится…

До двадцати шести лет Николай в основном развлекался, бражничал и волочился за балеринами. О том, что он скоро унаследует российский трон и ему придется управлять величайшим государством в мире, в котором живет стомиллионный народ, он думал мало. Расчет был на «авось» и «еще успеется». И для того, как ни странно, были все основания. Императору Александру III, отцу Николая, в 1894 году было всего 49 лет. Он рассчитывал царствовать еще лет 20–25. За это время, безусловно, он смог бы приобщить Николая к делам государства. Однако недаром говорят: человек предполагает, а Бог располагает.

Весной император заболел. Он долго крепился, скрывая свой недуг, и только когда стало невмочь, пригласили знаменитого московского диагноста профессора Захарьина на осмотр и консультацию больного. Но эскулап только развел руками — положение оказалось безнадежным. Могучий организм Александра, подорванный в молодости алкоголем, был сражен нефритом. Врачи рекомендовали царю отдых и лечение в Крыму. Но и там здоровье императора не улучшилось.

Ощутив приближение рокового исхода, августейший двор стал думать-гадать о судьбе государства. Что касалось способности Николая управлять страной, тут двух мнений быть не могло. Но и сидеть сложа руки было уже нельзя. Решили для начала упрочить положение будущего монарха срочной женитьбой. Но и здесь возникли проблемы. Естественно, о женитьбе Николая на балерине речь не шла. Рассматривали более подходящие варианты. Родители предлагали ему в жены принцессу Елену Французскую, дочь графа Парижского, претендующего на французский престол. Однако Николай не согласился с мнением Александра. Принцесса Елена также возражала против этого брака. Она не хотела менять римско-католическую религию на православие, в которое обязана перейти будущая русская императрица.

Была сделана попытка сосватать Николаю принцессу Маргариту Прусскую. Однако цесаревич решительно отказался принять и это предложение, а Маргарита, в свою очередь, также, как и Елена Французская, заявила, что не собирается менять конфессиональную принадлежность.

Осталась одна кандидатура в жены Николая — Гессен-Дармштадтская принцесса Алиса. Полное ее имя — Алиса-Виктория-Елена-Луиза-Беатриса. Она родилась на четыре года позже Николая, в 1872 году, в старинном немецком городке Дармштадте, неподалеку от Рейна и была названа Алисой в честь своей матери, английской принцессы.

Николай впервые встретился со своей будущей женой, когда той было 12 лет. Она приезжала на бракосочетание своей старшей сестры Эллы, будущей великой княгини Елизаветы Федоровны, и великого князя Сергея Александровича, младшего брата Александра III.

Спустя несколько лет Алиса вновь появилась в столице. По рассказам современников, Николай и Алиса симпатизировали друг другу Это подтверждается и записью в дневнике Николая. «Моя мечта, — писал он в 1889 году, — когда-либо жениться на Алисе». Однако императрице и Александру Алиса не понравилась. Несмотря на свою красоту, претендентка на руку Николая большого впечатления на императорский двор не произвела.

В общем, сватовство тогда не состоялось. При дворе Алису окрестили «Гессенской мухой», и она, как говорится, не солоно хлебавши, вернулась в Дармштадт, в дом своих родителей.

Болезнь Александра круто изменила обстоятельства в пользу Алисы. Родители в спешном порядке дали «добро» на брак с дармштадтской принцессой, и Алиса со своими скромными пожитками приехала в Крым, где доживал свои последние дни Александр III. Он еще нашел в себе силы благословить молодых, и 20 октября 1894 года скончался.

На второй день после его смерти был издан манифест. «Посреди скорбного испытания, — говорится в этом документе, — которое всем нам послано по неисповедимым судьбам Всевышнего, веруем со всем народом нашим, что душа возлюбленного родителя нашего в селениях небесных благословила избранную по сердцу Его и нашему разделять с нами верующею и любящею душою непрестанные заботы о благе и преуспеянии нашего отечества».

Слог манифеста казенный и невразумительный, а пожелания, высказанные в нем, — так и остались только добрыми пожеланиями по целому ряду причин. Во-первых, Николай не был подготовлен к роли правителя огромного государства, а Алиса не знала России и ее народа и, следовательно, не могла с ним «разделить… заботы о благе и преуспеянии отечества»; во-вторых, эти пожелания не могли быть выполнены и по чисто семейным обстоятельствам. Есть все основания предполагать, что Алиса затаила обиду на вдовствующую императрицу Марию Федоровну, которая не приняла ее в прежние годы как невесту Николая. Было очевидно: согласие на их брак получено не потому, что к Алисе изменили отношение, а лишь в силу сложившихся обстоятельств. Будущую императрицу огорчали неприязнь и настороженное отношение окружающих, но она знала, что скоро станет здесь хозяйкой и будет повелевать, а они, мать Николая и ее окружение, будут вынуждены подчиняться.

В свою очередь, Мария Федоровна понимала, что с женитьбой Николая ее положение также изменится, что им с Алисой не ужиться не только под одной крышей, но и в одном городе. Она видела, что за холодной красотой молодой невестки кроется жесткая, своенравная и властная натура, которая легко подчинит мягкого, бесхарактерного Николая. А это может привести к неисчислимым бедствиям как для его личной жизни, так и для государства.

Предчувствие Марию Федоровну не обмануло. Она скоро почувствовала тяжелый характер молодой невестки и покинула Санкт-Петербург. Жила в Дании, Киеве и практически не бывала в столице.

Но пока вся царская семья и народ России провожали Александра III в последний путь. Алиса шла рядом с Николаем, теперь уже императором Николаем И. Люди с каким-то суеверным страхом смотрели на молодую императрицу и передавали из уст в уста одну фразу: «Она пришла к нам за гробом — быть беде».

# Естественно, Алиса их разговоров не слышала. Ее лицо не выражало ни скорби, ни участия ко всему происходящему. Все ее мечты сбылись. Она выходила замуж за человека, за которого и мечтала выйти. К тому же из безвестности нищенского Дармштадтского дома она оказалась вознесенной на вершину власти одного из могущественных государств мира и стала обладательницей несметных богатств.

Глава дома Романовых

Став всероссийским императором, Николай II стал главой дома Романовых, в распоряжение которого переходило огромное состояние. «Личные доходы императора складывались из трех источников:

1. Ежегодные ассигнования из средств Государственного Казначейства на содержание царской семьи. Это 11 миллионов рублей.

2. Доходы от удельных земель.

3. Проценты с капиталов, помещенных за границей в английских и германских банках.

В удельные владения входили сотни тысяч десятин земли, виноградников, охотничьих угодий, промыслы, рудники, фруктовые сады…

Семья Романовых являлась обладательницей драгоценных сокровищ, среди которых была и Большая императорская корона со знаменитым бриллиантом «Орлов», не менее знаменитый скипетр с «Черной луной» — нешлифованным бриллиантом весом около 120 карат и «Полярной звездой» — бледно-розовым рубином в 40 карат».

К слову сказать, первый конфликт между Алисой и вдовствующей императрицей произошел именно из-за драгоценностей. Алиса с первых же дней стала настаивать на своем праве владеть частью фамильных украшений дома Романовых, а Мария Федоровна не торопилась с ней делиться. Вокруг этого и разгорелся семейный скандал, положивший начало обострению отношений между невесткой и свекровью.

Из недвижимого имущества императору принадлежали семь дворцов: Зимний и Аничков — в Петербурге, Александровский и Екатерининский — в Царском Селе, Большой дворец — в Петергофе, Гатчинский дворец, а также Большой Кремлевский дворец в Москве. Царскую семью обслуживали три тысячи дворцовых служащих, среди которых были гофмаршалы, церемониймейстеры, повара, камер-лакеи, камеристки… О таком богатстве и роскоши Алиса, проживая в своем заштатном королевстве, могла только мечтать.

О мыслях Николая, провожавшего отца в последний путь, мы можем лишь догадываться. Как уже говорилось, Николай не был подготовлен к управлению страной. Он не успел накопить для этого ни опыта, ни знаний. По рассказам современников, вначале он решил было во всем полагаться на братьев отца. Что ж, казалось бы, вполне естественное желание и реальная возможность не наделать преступных глупостей в управлении государством. Но только при условии доброжелательных взаимоотношений и здравомыслии родственников. К сожалению, все обстояло не так хорошо, как хотелось бы.

У Александра III было четыре брата. Старший из них, великий князь Владимир Александрович, большой любитель охоты и застолий, балагур и весельчак, слыл покровителем изящных искусств, был президентом Академии художеств и одновременно командовал императорской гвардией. Такая разносторонность делала его дилетантом во всех областях. Единственное, что он глубоко и основательно знал, — это балет, где он активно покровительствовал хорошеньким балеринам.

Великий князь Алексей Александрович заведовал морскими делами, мнил себя великим флотоводцем и покорителем ближних и дальних морей. Однако большую часть времени он проводил на суше. Еще при жизни Александра III он, вместе с адмиралом Верховским, выпросил разрешение у императора на строительство кораблей хозяйственным способом. Деньги разворовывались, а корабли типа броненосца «Русалка», построенные сомнительными подрядчиками, переворачивались и шли ко дну. Алексей Александрович постоянно смущал своими действиями морское ведомство. В день Цусимского сражения он разъезжал по Петербургу подшофе и похвалялся: «Мы еще покажем этим япошкам, где раки зимуют».

Великий князь Сергей Александрович, генерал-губернатор Москвы, прославился своим суровым нравом и жестокостью. Во многом из-за его халатности произошла Ходынская трагедия, так что он даже получил в народе титул «Князь Ходынский». О взглядах и умонастроении этого человека говорит хотя бы тот факт, что он запретил жене читать «Анну Каренину». Свою семейную жизнь он, по свидетельству современников, превратил в сущий ад. Дело кончилось тем, что его жена бросила свой дом и ушла в монастырь.

Самый младший, великий князь Павел Александрович, был всего на восемь лет старше Николая. Николай относился к нему с большой симпатией. У них было много общего. Но у Павла Александровича имелись серьезные проблемы в личной жизни (после смерти первой жены он женился на разведенной женщине. — Ред.), из-за которых он был удален от двора и многие годы провел за границей вдали от родины.

Вот такие были «наставники» у Николая II, которые обещали ему помощь и поддержку в управлении государством и на которых он опирался в течение первых десяти лет своего царствования.

У каждого дяди имелась своя свита, свои миссионеры, колдуны, ясновидящие, прорицатели, чудотворцы и медики, содержание которых обходилось очень недешево государевой казне. У тех также была огромная челядь, которая, в свою очередь, требовала для себя кусков и кусочков общественного пирога.

А тем временем экономика страны трещала по всем швам, народ нищал и голодал, тогда как кучка царственных вельмож обогащалась, блаженствовала и прожигала жизнь. И не было им никакого дела до обездоленного люда.

В народе росло недовольство, повсюду слышались слова «революция», «свобода», «справедливость». Однако, когда об этом докладывали правительственным чиновникам, те реагировали довольно беспечно.

Армия слабела и была деморализована. Иностранные капиталы, искусно привлеченные министром финансов С. Витте, разворовывались, промышленность и сельское хозяйство находились в упадке. Новые железные дороги строились без стратегического расчета и глохли, ложась тяжелым бременем на экономику страны.

Новому императору выпала трудная судьба. Но он мог спасти свою страну, возродить ее к новой жизни — ведь он владел неограниченной властью и неограниченными возможностями. Но этому не суждено было произойти.

Свита нового царя заметно изменилась, но не в лучшую сторону. Свое окружение Николай формировал не по деловым качествам, а руководствуясь юношескими пристрастиями и симпатиями. Ко двору и в свиту императора стали входить люди с подмоченной репутацией и довольно сомнительными деловыми качествами. Не останавливался Николай и перед реабилитацией таких лиц, которых его отец наказывал за дела чисто уголовного порядка. Он их приближал к себе, за что они, стараясь заслужить его расположение, всячески угождали ему, искажая в своих докладах действительное положение вещей в стране и восхваляя его мудрость в управлении государством. Когда старейший генерал-адъютант Чертков попытался обратить на это внимание монарха, тот сухо ответил, чтобы он не вмешивался в его личные назначения.

Вскоре царский двор пополнился всякого рода ясновидящими, колдунами, прорицателями и просто шарлатанами, выдающими себя за святых. В их числе был и Распутин. Что касается здравомыслящих людей, действительно болеющих душой за судьбу страны и монархии, то они оказались на обочине, их мнением царь не интересовался. Ему казалось, что они покушаются на его власть. «Мне известно, — сказал он в своей первой тронной речи 17 января 1895 года, — что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекшихся бессмысленными мечтами об участии представителей земств в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все силы свои благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель».

Многие из присутствующих слушали царя с недоумением. Правда, оставалась слабая надежда на то, что речь новоявленного императора просто не очень хорошо продумана. Однако этим надеждам не суждено было сбыться. Вскоре многие стали замечать в молодом самодержце проявление жестокости, бессердечности и вместе с тем — детскую наивность, веру в обряды, чудеса, спиритические предсказания.

Помазанник Божий

Первое, что обращает на себя внимание: никто из современников Николая II не дает ему положительной оценки и не поминает добрым словом. По крайней мере, мне не удалось найти этого ни в воспоминаниях выдающегося судебного деятеля и ученого-юриста, блестящего оратора и талантливого писателя Анатолия Федоровича Кони, ни в очерках публициста, служившего в одном из гвардейских полков в Царском Селе и близко наблюдавшего императора Виктора Петровича Обнинского, ни в мемуарах крупных политических деятелей того периода Сергея Юрьевича Витте и Михаила Владимировича Родзянко, ни в оценке английского дипломата сэра Джорджа Бьюкенена, ни у кого-либо другого.

«Мои личные беседы с царем, — пишет в своих воспоминаниях А.Ф. Кони, — убеждают меня в том, что Николай II несомненно умный…» И тут же делает оговорку: «если только не считать высшим развитием ума разум как способность обнимать всю совокупность явлений и условий, а не развивать только свою мысль в одном исключительном направлении».

В каком именно направлении развивал свою мысль император, Кони не уточняет. Говоря о достоинстве, он отмечает: «Если считать безусловное подчинение жене и пребывание под ее немецким башмаком семейным достоинством, то он им, конечно, обладал».

Одним словом, мыслительные способности и интеллектуальные достоинства Николая II Кони оценивает, мягко скажем, невысоко. Однако беда не только в ограниченности ума, но «…и в отсутствии у него сердца, бросающемся в глаза в целом ряде его поступков, — считает Кони. — Достаточно припомнить посещение им бала французского посольства в ужасный день Ходынки, когда по улицам Москвы громыхали телеги с пятью тысячами изуродованных трупов, погибших от возмутительной и непредусмотрительной организации праздника в его честь, и когда посол предлагал отложить этот бал».

Ходынская катастрофа случилась 18 мая 1896 года в Москве во время коронации Николая И. В тот день, вследствие преступной халатности местных властей и, в частности, генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, дяди Николая II, погибли тысячи людей. Великое горе свалилось не только на Москву (посмотреть на коронацию царя и получить подарки в честь его коронации приезжали люди из многих областей страны), но и на всю Россию. А Николай И тем временем танцевал на бале французского посланника. Когда ему посоветовали не ходить на бал, он не согласился: «По его (Николая И) мнению, — вспоминал в своих мемуарах С. Ю. Витте, — эта катастрофа есть величайшее несчастье, но несчастье, которое не должно омрачать праздник коронации; ходынскую катастрофу надлежит в этом смысле игнорировать».

Подобные рассуждения не назовешь даже глупостью — они говорят скорее о душевной черствости. Однако танцы на балу после катастрофы — не единственное свидетельство жестокости и бессердечности императора. Такие качества своего характера он демонстрировал на протяжении всего царствования. «Разве можно забыть, — пишет Кони, — равнодушное попустительство еврейских погромов, жестокое отношение к ссыльным в Сибирь духоборам, которым как вегетарианцам на Севере грозила голодная смерть, о чем пламенно писал ему Лев Толстой. Можно ли, затем, забыть Японскую войну, самонадеянно предпринятую в защиту корыстных захватов, и посылку эскадры на явную гибель, несмотря на мольбы адмирала. И, наконец, нельзя простить ему трусливое бегство в Царское Село, сопровождаемое расстрелом безоружного рабочего населения 9 января 1905 года».

А между тем, по мнению Кони, «…ему, по Евангельской изречению, вина прощалась 77 раз. В его кровавое царствование народ не раз объединялся вокруг него с любовью и доверием. Но все это было вменено в ничто, и интересы Родины были принесены в жертву позорной вакханалии распутства и избежанию семейных сцен со стороны властолюбивой истерички».

Вспоминая свои встречи с Николаем II, Анатолий Федорович пишет: «…хотя я и был удостоен, как принято было писать, «высокомилостевым приемом», но никогда не выносил я из кабинета русского царя сколько-нибудь удовлетворенного впечатления. Несмотря на любезность и ласковый взгляд газели, чувствовалось, что цена этой приветливости очень небольшая и, главное, неустойчивая… Глаза газели смотрели на меня ласково, рука, от почерка которой зависело счастье и горе миллионов, автоматично поглаживала и пощипывала бородку, и наступало неловкое молчание, кончаемое каким-нибудь вопросом «из другой оперы».

Цену ласкового царского приема ощутили на себе многие приближенные. Обер-прокурор Синода Самарин, приехав на другой день, после благосклонного доклада, в совете министров прочел записку Царя к Горемыкину, в которой было сказано: «Я вчера забыл сказать Самарину, что он уволен. Потрудитесь ему сказать это». Таким же образом был уволен и Ванновский, на плечах которого лежало тяжкое бремя народного просвещения.

«Председателю Государственной думы, — пишет Кони, — явившемуся с докладом о деятельности этого учреждения, оказывался «всемилостивейший прием», а вслед за тем Дума распускалась».

Не поддается никакому описанию состояние и настроение человека, которого высокое начальство только что обнимало, лобызало, гостеприимно усаживало за стол, а потом, ничего не объясняя, снимало с работы.

Если подобное поведение нельзя назвать иезуитством, то как его можно назвать?

Сопоставление и размышление

Нынешние демократы и политики новой волны в своих потугах возвести Николая II в ранг великого монарха, не смущаясь, черное выдают за белое. Подобное лицемерное поведение царя по отношению к неугодным ему людям выдают за… скромность, деликатность и интеллигентность. Он, мол, был настолько чуток, отзывчив и деликатен в понимании чужого горя, что не хотел огорчать человека и показывать к нему свое нерасположение. Он считал, что лучше дать отставку человеку без всяких объяснений, через второе или третье лицо, по записке. Таковы, очевидно, современные понятия нравственности и человеколюбия.

Мне лично ничего не остается, как только пожелать нынешним толкователям нравственных поступков Николая II хоть раз в жизни испытать на себе подобную доброту, милость и деликатность.

Я скорее соглашусь с мнением современников Николая II.

«Трусость и предательство, — продолжает рисовать облик императора А.Ф. Кони, — прошли красной нитью через все его царствование. Когда начинала шуметь буря общественного негодования и народных беспорядков, он начинал уступать поспешно и не последовательно, с трусливой готовностью — то уполномочивая Комитет министров на реформы, то обещая Совещательную Думу, то создавая Думу Законодательную в течение одного года. Чуждаясь независимых людей, замыкаясь от них в узком семейном кругу, занимаясь спиритизмом и гаданием, смотря на своих министров как на простых приказчиков, посвящая некоторые досужные часы стрелянию ворон в Царском Селе, скупо и редко жертвуя из своих личных средств во время народных бедствий, ничего не создавая для просвещения народа, поддерживая церковно-приходские школы и одарив Россию изобилием мощей, он жил, окруженный сетью охраны, под защитою конвоя со звероподобными и наглыми мордами, тратя на это огромные народные деньги».

Вот такая характеристика дана последнему российскому царю человеком, который встречался с ним и писал свои воспоминания не под диктовку (как утверждали демократы) коммунистов, а еще до Великой Октябрьской революции.

Николай II смотрел на себя (и в этом его убеждала царица и его ближайшее окружение) как на помазанника Божьего, что, видимо, вызывало в нем чувство самодовольства.

О таких приливах тщеславия и высокомерия вспоминает английский посол сэр Джордж Бьюкенен, который накануне Февральской революции встречался с императором. Речь зашла о положении дел в стране. Повсюду останавливались фабрики и заводы. Сотни тысяч рабочих и их семей вышли тогда на улицы, требуя хлеба, тепла и света. В Петрограде появились баррикады и начинались погромы. Союзники боялись, что при дальнейшем неблагоприятном развитии событий Россия может выйти из войны, а это абсолютно не устраивало ни Англию, ни Францию, привыкших воевать российскими солдатами, подставляя их под удары.

У союзников на сей счет была своя тактика и стратегия. Когда Германия готовилась перейти в наступление на западе, они требовали от России активизации действий на востоке для того, чтобы немецкое командование перебросило туда свои войска, тем самым снимая угрозу на западе. В результате гибли российские солдаты, а не солдаты союзников.

Одна только мысль о том, что Россия может выйти из войны, приводила в панику английское и французское правительства. Узнав о беспорядках в Петрограде, они забили тревогу и потребовали от своих послов встречи с царем для обсуждения выхода из создавшейся ситуации. По утверждению английского посла, у него состоялся следующий диалог с Николаем II:

— Ваше величество! — говорил Бьюкенен. — Позвольте мне сказать, что перед вами открыт только один верный путь, — это уничтожить стену, отделявшую вас от вашего народа, и снова приобрести его доверие.

Император выпрямился во весь рост, и жестко глядя на посла, спросил: «Так вы думаете, что я должен приобрести доверие своего народа или что он должен приобрести мое доверие?»

Вот так, не больше и не меньше. Кем же нужно себя считать, чтобы высказывать подобные суждения?!

Затем посол стал критиковать правительство и говорить о необходимости прислушиваться к мнению Государственной думы, предлагавшей сменить нынешнее правительство на «правительство доверия». Однако эти советы император пропустил, как говорится, мимо ушей. Позже посол узнал реакцию императрицы на его предложения. «Великий князь Сергей Михайлович, которого я встретил затем за обедом, — вспоминает Бьюкенен, — заметил, что если бы я был русским подданным, то был бы сослан в Сибирь».

И еще о самодовольстве. Когда Государственный совет постановил обратить внимание государя на необходимость отмены телесных наказаний, которое было бы своевременным, последовал отказ и резолюция: «Я сам знаю, когда это надо сделать!»

Судьба посылала Николаю II умных людей, на которых он мог бы опереться, но он от них избавлялся всеми правдами и неправдами. Не ко двору пришлись деловые реформаторы граф Сергей Юрьевич Витте и Петр Аркадьевич Столыпин. Оба они занимали высокие посты в правительстве, но под давлением царицы были смещены. Ей не нравилась их самостоятельность и недружественное отношение к Распутину. Руководителями внутренней политики стали угодные «старцу» и царице никчемные деятели типа Горемыкина, Штюрмера, Голицына, Хвостова, Протопопова… С их помощью Николай II и привел Россию на край пропасти.

Кони вспоминает и свои личные встречи с царицей. Она поддерживала некоторые благотворительные проекты. Однако это не помешало ему дать жене Николая нелицеприятную оценку.

«Нельзя сказать, — пишет он, — чтобы внешнее впечатление, производимое ею, было благоприятно. Несмотря на ее чудесные волосы, тяжелой короной лежавшие на ее голове, и большие темно-синие глаза под длинными ресницами, в ее наружности было что-то холодное и даже отталкивающее. Горделивая поза сменялась неловким подгибанием ног, похожим на книксен при приветствии или прощании. Лицо при разговоре или усталости покрывалось красными пятнами, руки были мясисты и красны».

Но это, так сказать, внешний портрет. Что касается внутреннего содержания, то здесь проявляются еще более уродливые черты. «…Ей нельзя простить, — пишет Кони, — тех властолюбия и горделивой веры в свою непогрешимость, которые она обнаружила, подчинив себе мысль, волю и необходимую предусмотрительность своего супруга. Она не любила русский народ, признавая в нем хорошим лишь монашество и отшельничество; она презирала его и ставила ниже известных ей европейских народов… Еще более нельзя ей простить и даже понять введение дочерей в круг влияния Распутина, послужившее еще лет семь назад поводом к увольнению фрейлины Тютчевой. Опубликованные в последнее время письма несчастных девушек к наглому и развратному «старцу» и их имена на иконе, оказавшейся на шее его трупа, показывают, в какую бездну внутреннего самообмана, ханжества и кликушества, внешнего позора, огласки и двусмысленных комментариев повергла своих дочерей «Дармштадтская принцесса», ставшая русской царицей и воображавшая, что ее обожает презираемый ею русский народ…»

История с увольнением гувернантки великих княжон мадемуазель Тютчевой, о которой упоминал ф. Кони, была известна всему Петербургу и Москве. Все началось с того, что «чудотворец», под предлогом совершения молебна, появился в комнате царских дочерей, когда они, надев ночные сорочки, готовились ко сну. Тютчевой это не понравилось, и она, усомнившись в благих намерениях и святости «Божьего человека», заговорила об этом с императрицей. Последняя была разгневана, но не Распутиным, а Тютчевой. С ней состоялся «крутой» разговор, и она была уволена.

Явление «святого старца»

О Распутине написано чрезвычайно много, как в бывшем Советском Союзе, так и за рубежом. Он стал героем романов, повестей, рассказов… Проводились даже специальные исследовательские работы, чтобы понять феномен знаменитого старца. В одном из таких исследований, изданном в США еще в тридцатых годах, прямо утверждалось, что при ликвидации русской монархии Ленину и большевикам оставалось только завершить сделанное Распутиным.

В другом подобном исследовании доказывалось, что Распутин был подослан в царскую семью Лениным, чтобы взорвать ее изнутри. Утверждалось, что Уже при Советской власти коммунисты хотели наградить Распутина (посмертно) орденом, но потом передумали. Высказывались и другие бредовые идеи. Многим до сих пор непонятно, как мог неграмотный мужик, смазывающий свои сапоги дегтем, стать советником и доверенным лицом царского дома, вершителем судеб министров, генералов и даже глав правительств.

Но если не мудрствовать лукаво, то ничего загадочного и таинственного нет. И искать, собственно, нечего. Известная китайская пословица гласит: трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет. Так вот, «черной кошки», имея в виду феномен Распутина, не существовало, и потому искать ее бесполезно. А что же было? Было невежество и слепой случай. Вопреки утверждениям наших демократов, Николай Романов, как уже говорилось выше, не обладал большим умом и способностями в управлении страной. Под стать ему была и его жена Александра Федоровна, или, как ее еще называли, Алиса — немка с английским воспитанием, ограниченным домашним образованием, душевно неуравновешенная, склонная к мистицизму, суеверию и спиритизму.

Только на этой почве, богато удобренной, и мог появиться Распутин и распутинщина.

Теперь о «слепом случае». Как известно, у царской четы родились одна за другой четыре девочки. А нужен был наследник престола. Склонная к мистицизму императрица попробовала прибегнуть к потусторонним силам. Во дворце стали появляться различного рода колдуны и волшебники. Они кружили вокруг царицы, вздымали руки к небу, что-то прятали в темных комнатах дворца, пускали слюни, бились в припадке, но ничего не помогало.

Наследник появился на свет естественным путем без всякого колдовства. Однако мальчик родился с наследственной по линии матери и неизлечимой болезнью крови — гемофилией. Это, безусловно, большая трагедия для семьи. Родители окружили ребенка заботой и вниманием. За ним наблюдали няньки и сиделки. К его услугам были лучшие врачи мира. Но ничего не помогало. Однажды, когда врачи не смогли остановить очередное кровотечение и мальчик был на краю смерти, пришел Распутин и путем «заговора» остановил кровотечение. Все! Для царицы он стал святым. Она стала называть его Другом и заявила, что с Распутиным (до этого он только подливал масло в лампадах) связано все счастье царской семьи и престола.

Позже будут сделаны далеко идущие умозаключения. Логика в них тоже присутствовала не очень сложная: если мы доверяем Другу самое дорогое — сына, то почему мы не можем доверять ему, когда он Советует сместить, скажем, главу правительства или назначить другого министра. Делается вывод: Распутин все делает не сам по себе, а по велению свыше. Его советы от Бога.

Распутин был вознесен на такой пьедестал, что стал не досягаем для простых смертных. Жизнь великой страны стала зависеть от его привычек и бредовых фантазий. Он бил зеркала в ресторанах, брал крупные взятки за предоставление протекции, использовал женщин-просительниц, и все ему сходило с рук. Царь и царица ничего не хотели слушать о проделках «святого черта», как называл Распутина великий князь Николай Николаевич. Когда великие княжны Милица и Анастасия отказались пускать на порог своего дома новоявленного «святого» и попытались рассказать императрице о его проделках, та не стала их слушать.

Сопоставления и размышления

В последнем десятилетии XX века, когда демократы и продажные политики стали восхвалять чадолюбие царской четы и критиковать Сталина за его бездушие и крутой нрав по отношению к его детям, я спрашиваю себя: сколько стоила царская любовь к сыну и как она отразилась на судьбе стомиллионного народа России? Можно понять их родительскую тревогу за наследника престола, но нельзя понять ту безответственность, которую они проявили во имя своей любви, фактически принеся в жертву огромную страну и ее народ.

Теперь о Сталине. Любил ли он своих детей? На сей счет нет однозначного мнения. Одни говорят — любил, другие — нет. Не будем спорить. Ясно одно: он любил Россию, Советский Союз и свой народ сильнее, чем любил собственных детей. В этом и состоит разница между чадолюбием Николая II и Сталина.

Как бы ни болела у него душа за судьбу своих детей, он послал всех троих (третьим был усыновленный им Артем Сергеев, ныне генерал-майор в отставке, сын погибшего революционера Сергеева) сыновей на фронт. Он бросил их в огонь кровопролитнейшей войны вместе с миллионами их сверстников, чтобы спасти Родину. Эту его великую жертву никак не могут понять и оценить политики последнего десятилетия XX века. Им ближе и понятнее Николай И. Для них он пример для подражания. Ведь они, разграбив и растащив национальные богатства страны, разжигая местечковые войны, не посылают на них своих детей и внуков, а отправляют их учиться в престижные зарубежные университеты, где чада живут в первоклассных отелях и виллах. Да, это не по-сталински. Это по-царски. Вот почему они освистывают и ненавидят Сталина и так любят Николая Романова.

Первые официальные расследования всех похождений и мерзостей Распутина начали служители церкви, те, кому исповедовались в грехе женщины, побывавшие в лапах «святого» Друга. Епископ Феофан, ректор Духовой академии, известный своим благочестием, отправился на прием к царице и рассказал ей о гнусных деяниях новоявленного старца. Императрица тут же вызвала к себе «божьего человека» и допросила. Распутин изобразил удивление, оскорбленную невинность, смирение и не моргнув глазом сказал:

— Наговоры. Наклеп.

Дело кончилось тем, что епископа Феофана сослали в Таврическую губернию. «Заткнул я ему глотку», — бахвалился в кругу своих друзей Распутин.

Еще более трагически закончилась судьба митрополита Антония, который также попытался открыто выступить против царского любимца. Выслушав митрополита, Николай II ответил ему, что церковь не вправе вмешиваться в личные дела царской семьи. Антоний возразил: «Нет, Государь, — сказал он, — это дело не только Вашей семьи, а всей России. Цесаревич не только Ваш сын, он Наследник престола и будущий монарх». Николай II, по своему обыкновению, не стал продолжать неприятный разговор. Он кивнул головой, давая понять, что аудиенция окончена. Вскоре митрополит занемог и скончался.

Но самый ощутимый удар по Распутину и царской семье нанес иеромонах Илиодор. Он был аскетом и фанатично верил в православие и незыблемость самодержавия. Он один из первых заметил «благочестие» старца, способствовал его продвижению к царской семье и он же один из первых увидел подлинную суть Распутина. Он усомнился в его словах, когда Григорий рассказывал ему, что царь становился перед ним на колени и говорил: «Григорий, ты Христос». Старец хвастался и тем, что он целовал царицу в спальне дочерей. Чтобы убедить Илиодора в том, что он не врет, Распутин показал ему письма царицы. Илиодор попросил подарить ему несколько писем на память. Распутин согласился.

— Я выбрал письма государыни и великих княжон, — вспоминал в своей книге Илиодор.

Спустя некоторое время отрывки из этих посланий появились в печати. Москва и Петербург с негодованием читали и перечитывали скандальные письма, которые подорвали и авторитет власти, и репутацию царской семьи.

«Возлюбленный мой, — писала царица к «святому», — и незабвенный учитель, спаситель и наставник. Как томительно мне без тебя. Я только тогда душой покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твою руку, голову свою склоня на твои блаженные плечи. О, как легко мне тогда бывает. Тогда я желаю мне одного: заснуть, заснуть навеки на твоих плечах, в твоих объятьях. О, какое счастье даже чувствовать одно твое присутствие око-до меня. Где ты есть? (Распутин в это время навещал свою деревню.) Куда ты улетел? А мне так тяжело, такая тоска на сердце. Только ты, наставник мой возлюбленный, не говори Ане о моих страданиях без тебя. Аня — добрая, она — хорошая, она меня любит, но ты не открывай ей моего горя. Скоро ли ты будешь опять около меня? Скорей приезжай. Я жду тебя и мучаюсь по тебе. Прошу твоего святого благословения и целую твои блаженные руки. Вовеки любящая тебя — мама».

В самом деле, что могли думать современники, читая это и подобные письма? Могла ли после того императрица пользоваться авторитетом у народа?

Письма Александры Федоровны к Распутину и к супругу, естественно, не предназначались для постороннего чтения. Она не могла даже подумать о том, что ее послания когда-то и кто-то может прочесть, кроме адресата. В результате мы сегодня располагаем важными историческими документами, позволяющими нам лучше понять события тех лет, по достоинству оценить автора писем и того, кому они были адресованы.

Императрица писала помногу. После ее смерти в черном кожаном портфеле было найдено 630 написанных ею посланий. 230 из них относились ко времени первого знакомства с Николаем, когда он был еще только наследником и до начала мировой войны, а остальные охватывают период с 1914 по 1916 год. Размер и стиль писем обескураживают и ставят в тупик всех исследователей. С орфографией у императрицы были явные нелады. Она не знала ни запятых, ни тире, ни других знаков препинания. Все ее Послания переполнены восторгом и словоблудием, свидетельствующими об истеричности и экзальтированности их автора. Остановимся только на тех из них, которые касаются судьбы России.

Ставка верховного командования

С начала военных действий Николай II время от времени приезжает в Ставку. Вслед за ним сюда начинают поступать и «всеподданнейшие» доклады оставшихся в столице министров и письма императрицы. Сюда же, при первых признаках нарастающего революционного движения, полетели телеграммы с просьбой немедленно прислать надежные войска, верные царствующему дому, для подавления революции. Без поддержки армии самодержавие уже не могло устоять. Николай, видимо, не знал крылатого выражения вице-короля Индии лорда Китченера: «Со штыками можно делать все что угодно, на штыках нельзя только сидеть». А он сидел. Но об этом позже, а сейчас о деятельности царя в годы Первой мировой войны.

Находясь в Ставке, государь любил совершать продолжительные прогулки по проселочным дорогам, предварительно обследованным казачьими разъездами. В теплую погоду катался на гребной лодке по Днепру. Иногда приглашал на состязание по гребле других офицеров…

В ноябре 1914 года (еще до того, как он взял на себя главное командование), покинув Ставку, Николай II в сопровождении многочисленной свиты отправился на Кавказ. Там в это время русские войска сражались с турками.

«Мы едем, — пишет он императрице, — по живописному краю… с красивыми высокими горами по одну сторону и степями — по другую… На каждой станции платформы набиты народом, особенно детьми: их целые тысячи… Мы катим вдоль берега Каспийского моря; глаза отдыхают, глядя на голубую даль…»

Сопоставление и размышления

Идет жестокая война. Мир в огне. Уже к концу 1914 года российская армия потеряла один миллион человек убитыми, ранеными и взятыми в плен. В общей сложности, это одна треть вооруженных сил России… В стране совершенно открыто и безнаказанно действует пятая колонна, которую, как говорили в народе, возглавляет сама императрица. В Петрограде начались погромы. С целью наведения порядка полиция и верные императору войсковые части разгоняют бастующих и стреляют в них.

Словом, обстановка более чем тревожная. А в это время император, олицетворение ее высшей власти, устраивает соревнования по гребле, совершает оздоровительные прогулки, любуется красотами природы…

Теперь вспомним, как повел себя Сталин в аналогичной ситуации. Сразу же после нападения фашистской Германии на Советский Союз он мобилизовал все ресурсы, все силы страны на отпор и разгром врага. Но еще до начала войны, в отличие от Николая II, он провел колоссальную работу по защите рубежей СССР. Если за 20 лет своего царствования Николай II так и не сумел преодолеть экономической отсталости русского государства и Россия по-прежнему плелась в хвосте западных стран, то Сталин за десять довоенных лет превратил огромную отсталую страну в мощную индустриальную державу. Его стараниями и заботой был создан мощный индустриальный потенциал, обеспечивший победу над коварным врагом, на которого работала и которого поддерживала практически вся Европа вместе с Японией. Сталинские довоенные реформы в сельском хозяйстве, науке и технике позволили в годы войны обеспечить армию необходимым продовольствием, боеприпасами и первоклассным вооружением.

Сталин уничтожил пятую колонну, которая в новое время пополнилась троцкистскими и бухаринскими сподвижниками. Он возглавил правительство, взял на себя верховное командование вооруженными силами, участвовал в разработке стратегических планов разгрома врага. Он никому не прощал разгильдяйства, ротозейства, лени, беспомощности в решении важнейших проблем. У него не было личной жизни. У него была одна цель — разгромить врага, защитить страну и народ от фашистского порабощения.

Когда нынешние демократы, политики и продажные СМИ, возвеличивая Николая И, стараются унизить Сталина, то это не что иное, как извращение истории.

Осенью 1915 года, будучи Верховным главнокомандующим, император привез в Ставку одиннадцатилетнего наследника. В тот год российские войска терпели одно поражение за другим. Настроение солдат было подавленным, им уже осточертела война, голод и холод. Они думали о своих домах, о брошенных на произвол судьбы женах и детях, а Николай II всерьез мечтал с помощью наследника поднять их боевой дух. Такой наивности можно только дивиться. По его мнению, стоит лишь солдатам увидеть цесаревича, как они начнут одерживать победы.

В письмах императрицы сквозит тревога за больного сына: «Позаботься о том, чтобы маленький [Алексей] не уставал, лазя по ступенькам…» Тут же она дает ценные советы, как смотреть и ухаживать за сыном.

Николай II, как заботливый отец, свято выполнял советы жены. В свою очередь, уезжая в Ставку, император поручает императрице управлять страной: «Подумай, матушка моя, не прийти ли тебе на помощь муженьку, когда он отсутствует, — пишет он в одном из писем. — Какая жалость, что ты не исполняешь такой обязанности давно уже, или хотя бы на время войны». В письме от 23 сентября 1916 года Николай II дает ей указания: «Да, действительно тебе надо бы быть моими глазами и ушами там, в столице, пока мне приходится сидеть здесь. На твоей обязанности лежит поддерживать согласие и единение среди министров, этим ты приносишь огромную пользу мне и стране! Я так счастлив, что ты, наконец, нашла подходящее дело! Теперь я, конечно, буду спокоен и не буду мучиться, по крайней мере, о «внутренних делах».

На следующий день он сообщил супруге: «Ты действительно очень поможешь мне, если поговоришь с министрами и будешь за ними наблюдать».

Императрица не заставила себя долго упрашивать и развернула бурную деятельность. В сентябре 1916 года она пишет мужу: «Я больше уже ни капли не стесняюсь и не боюсь министров и говорю по-русски с быстротой водопада».

Рядом с императрицей находился Распутин. Он был не только ее главным советчиком, но и мерилом в оценке человеческих качеств. К «хорошим» людям он относил себя и всех тех, кто его слушается и почитает, а к плохим, соответственно, тех, которые его не слушаются и не почитают. Первые, по его мнению, должны быть вознаграждены и получить высокие должности в правительстве, а вторые изгнаны из правительства и наказаны. Императрицу не интересовали деловые качества того или иного претендента на должность министра. Для нее «…главное, чтобы он был угоден «божьему» человеку». Каждый новый претендент в члены Совета министров оценивался по таким меркам: «Он любит нашего Друга… Он почитает нашего Друга… Он считает нашего Друга святым…»

В результате, разумеется, началась министерская чехарда. Контора заработала во всю мощь. Убедившись в необыкновенных способностях и возможностях Распутина, дельцы и всякого рода проходимцы стали пользоваться его услугами, минуя императрицу. Он сам писал записки высоким правительственным чинам: «Сделай для хорошего человека». Дело дошло до того, что всякого рода жулье просто покупало у него эти записки, чтобы потом самим выбирать, кому их предъявить.

При таком способе формирования правительства нет особой нужды говорить о том, что в стране процветало, не могло не процветать казнокрадство, угодничество, разгул чиновничества. В общем, началось брожение умов и разложение общественных устоев.

Деятельность императрицы и Распутина не только деморализовала страну. Они взялись за руководство военными действиями. В телеграмме Александры Федоровны, которую она направила царю в Ставку в 1916 году есть такая строка: «Нужно сделать небольшой перерыв, и тогда все пойдет хорошо. Он [Распутин] так сказал». Видимо, царица знала о начавшемся наступлении, и эту строку следует рассматривать как совет Распутина сделать небольшой перерыв в наступлении.

В письме из Царского Села от 4 июня 1916 года, направленном царю в Ставку, императрица пишет: «…Мой родной голубчик, от всей души благодарю тебя за твое драгоценное письмо. А. [этой буквой обозначалась Анна Вырубова] позабыла тебе сказать, что наш Друг шлет свое благословение всему православному воинству. Он просит, чтобы мы не слишком сильно продвигались на Север, потому что, по его словам, если наши успехи на Юге будут продолжаться, то они сами станут на Севере отступать, либо наступать, и тогда их потери будут очень велики. Если же мы начнем там, то понесем большой урон. Он говорит это в предостережение».

В ответ на это письмо царь из Ставки пишет царице 5 июня 1916 года: «…Мы с Алексеевым [Алексеев — начальник штаба Ставки Верховного главнокомандования. — Авт.] решили не наступать на Севере, но напрячь все усилия на Южном. Но прошу тебя, никому об этом не говори, даже нашему Другу. Никто об этом не должен знать. Даже войска, расположенные на Севере продолжают думать, что они скоро пойдут в наступление, и это поддерживает их дух. Демонстрации, и даже очень сильные, будут здесь продолжаться нарочно. К югу мы отправляем сильное подкрепление».

Предупреждение царя о том, чтобы императрица никому не говорила о планируемой штабом операции, «даже Другу», может только насмешить. Именно Друг и советовал не наступать на Севере, как же царица может не сказать ему, что совет исполнен?

А вот еще одно послание Александры Федоровны к царю в Ставку от 21 июля 1916 года: «Вечером пойду к Ане [Вырубова], чтобы повидать нашего Друга. Он находит, что во избежание больших потерь, не следует так упорно наступать. Надо быть терпеливым, не форсируя событий, т. к. в конечном счете победа будет на нашей стороне. Можно бешено наступать и в два месяца закончить войну, но тогда придется пожертвовать тысячами жизней, а при большой терпеливости будет та же победа, зато прольется значительно меньше крови».

В письме от 4 августа 1916 года императрица пишет царю в Ставку: «Он [ «Он» — все тот же Распутин. — Авт.] огорчен слухами, будто бы Гучков и Родзянко приступили к организации сбора меди. Если это так, то следует, по его мнению, отнять у них инициативу в этом. Совсем это не их дело. Просит тебя быть очень строгим с генералами в случае ошибок… Видишь ли, все страшно возмущены Безобразовым, все кричат, что он допустил избиение гвардии, что Леш, отступая в течение пяти дней, дал Б. приказ наступать, а он все откладывал и, благодаря своему упорству, все потерял, раненые стрелки, да и остальные не скрывают своего негодования».

Цитирование подобных посланий можно продолжать еще долго, но и без того ясно, какое влияние имел Распутин на царя и императрицу и какими он владел военными и государственными тайнами.

Если вспомнить, что в военной стратегии и в управлении страной он сам ничего не смыслил, то возникает вопрос: кто руководил его действиями, кто определял, где и когда нужно наступать, а где нужно повременить? О том мы можем только догадываться. Вокруг Распутина вращалось много темных лиц, готовых торговать Родиной. Но были задействованы силы и другого порядка. В Петрограде действовала немецкая разведка, и было бы наивно думать, что она осталась в стороне. Очевидно, именно на это намекали в своих послевоенных выступлениях немецкие специалисты, утверждавшие, что они получали информацию на самом высоком уровне.

О том, что Распутин торгует государственными и военными тайнами, говорили и депутаты Думы, прямо причисляя «святого старца» к «немецкой партии», действующей в пользу врага.

Под властью мародеров

К этой же партии современники причисляли и саму императрицу. Она не пользовалась в народе ни любовью, ни доверием. О ней ходили самые невероятные слухи и анекдоты. Вот один из них:

«Царевич сидит и плачет в коридоре Зимнего дворца. К нему подходит генерал и спрашивает:

— Что случилось? Почему ты плачешь?

Царевич отвечает:

— Как же мне не плакать? Когда бьют русских, плачет папа, а когда бьют немцев, плачет мама. А мне жалко и папу, и маму».

Плакать приходилось больше «папе». Российские войска, несмотря на свою беспримерную храбрость, были обречены. И в том не было их вины. Это была великая беда, в которую вверг свой народ Николай II. Трагедия заключалась в том, что Россия ввязалась в войну совершенно не подготовленной. В количественном отношении российская армия превосходила армию противника. На первом этапе в ее рядах насчитывалось 1,4 миллиона человек, а после мобилизации она увеличилась еще на 3,1 миллиона. Всего за годы войны под ружье было поставлено более 15 миллионов человек.

Что касается технического и военного оснащения огромной массы российских солдат, то этот круг проблем оставался в запустении, находясь за пределами монаршего внимания. Железных дорог не хватало, их плотность в России составляла одну десятую от немецкой. По сообщениям печати тех лет, средний переезд новобранцев в России равнялся 900— ЮОО верстам. В Германии и Австро-Венгрии — 200–300 верстам. Следовательно, маневренность и подвижность войск противника была в 4–5 раз выше российских. Немецкие и австро-венгерские армии оперативно перебрасывались с одного участка фронта на другой, тогда как российское Верховное командование сталкивалось здесь с неразрешимыми проблемами.

Не лучше обстояло дело и с развитием промышленности. На каждую российскую фабрику приходилось более юо фабрик противника. Рассчитывая на скоротечность войны, Николай II и его генералы не позаботились о резервах достаточного количества вооружений и боеприпасов. На многих участках фронта запрещалось расходовать более трех снарядов в сутки, тогда как немецкие орудия били непрерывно.

Положение российской армии усугублялось еще бездарностью командования. Ее возглавляли два человека, которые конфликтовали друг с другом — генерал Сухомлинов, военный министр, и великий князь Николай Николаевич, родственник императора, главнокомандующий действующей армии. О военном искусстве оба стратега имели довольно смутное представление. Сухомлинов, лучший друг Распутина, был к тому же еще и нечист на руку.

Воевать в таких условиях было сущим безумием. Тем не менее Николай II влез в войну и завяз в ней, как муха в сиропе. Это было не легкомыслие, а преступление перед страной и народом, за которое они заплатили дорогую цену, о чем тогда, разумеется, молчали. Только спустя десять лет Н. Головин, российский генерал императорской армии, изучив все данные, привел конкретные цифры кровавых потерь России в Первой мировой войне:

1 300 000 убито.

4 200 000 ранено, из которых 350 000 умерло от ран.

2 400 000 оказались в плену.

Таким образом, общие потери составили 7 900 000 человек — более половины от общего количества мобилизованных.

Но о потерях стало известно только после войны. А пока идет война, Николай II приезжает в Ставку не как глава государства, ведущего смертельную схватку с врагом, а как посторонний человек. Он ест, пьет, совершает длительные прогулки, ухаживает за больным наследником, выслушивает доклады, но не принимает никаких решений.

Позже, когда Николай II назначил сам себя Верховным главнокомандующим, всю работу по разработке стратегических и тактических планов выполнял начальник штаба генерал Алексеев. Правда, император вносил в них существенные коррективы, которые он делал по подсказке Распутина (о чем уже говорилось выше), что, естественно, вносило еще большую сумятицу в работу штаба и приводило к еще большим потерям.

В одном из своих писем царю в Ставку императрица писала: «Будь тверд, покажи свою властную руку — вот, что надо русским… Они сами просят об этом — сколь многие недавно говорили мне: «Нам нужен кнут!» Это страшно, но такова славянская натура — величайшая твердость, жестокость даже и — горячая любовь (интересно, как можно совместить жестокость с горячей любовью?! — Авт.). Как бы мне хотелось влить в твои жилы свою волю… Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом I — круши их всех…»

Себя она сравнивала с Екатериной Великой, выстроив такую параллель: Екатерина была немецкая принцесса, и я немецкая принцесса; Екатерина стала императрицей, и я императрица; Екатерина правила Россией, и я (после отъезда Николая II в Ставку) правлю Россией. К всеобщему сожалению, на этом сравнения заканчивались. Екатерина II была в стократ умнее, обладала чутьем на талантливых людей — советников и военачальников, а Александра Федоровна опиралась на советы одного лишь Распутина. Совместными усилиями они и привели Россию на край пропасти.

Теперь опять сошлемся на документы. Вот «Доклад Петроградского охранного отделения особому отделу полиции. Октябрь 1916 год. Совершенно секретно».

Во вступительной части доклада характеризуется общая обстановка в стране и возможные катастрофические бедствия, угрожающие всему жизненному укладу государства.

Далее авторы доклада сообщают: «Систематически нараставшее расстройство транспорта; безудержная вакханалия мародерства и хищений различного рода темных дельцов в разнообразных отраслях торговли, промышленной и общественно-политической жизни страны; бессистемные и взаимно-противоречивые распоряжения правительственной и местной администрации; недобросовестность второстепенных и низких агентов власти на местах и, как следствие всего вышеизложенного, неравномерное распределение продуктов питания и предметов первой необходимости, неимоверно прогрессирующая дороговизна и отсутствие источников и средств питания у голодающего в настоящее время населения — все это определенно и категорически указывает на то, что грозный кризис уже назрел и неизбежно должен разрешиться в ту или иную сторону».

И далее: «Экономическое положение массы, — говорится в докладе, — несмотря на огромное увеличение заработной платы, более, чем ужасно.

В то время как заработная плата у массы поднялась всего на 50 %, цены на все продукты возросли на 100–500 процентов. Если раньше обед (чайная) стоил 15–20 коп, то сейчас l р. 20 коп.; чай соответственно — 7 коп. и 35 коп.; сапоги — 5–6 руб. и 20–30 руб.; рубаха 75–90 коп. и 2 р. 50 коп. — 3 руб. и т. д.»

«Даже в том случае, — говорится далее в докладе, — если принять, что рабочий заработок повысился на юо%, то все же продукты повысились на 300 процентов».

«Страна отдана во власть мародерам, — говорится далее в докладе, — которые грабят и жмут всех без исключения. Правительство же как будто не видит этого и продолжает свою систему покровительства разным банкам, сомнительным дельцам и т. п. В начале войны казались дикими всякие слова о возможности революции в России, а ныне все уверены, что революция будет неизбежно».

Сопоставление и размышление

Удивительно, как события рубежа XIX–XX вв. похожи на события, происходящие в экономике страны на рубеже XX–XXI вв. Перечислять аналогичные процессы не хватит пальцев. Коллапс производства, безволие власти, разброд и шатания в умах, анархия с отпущенными на свободу ценами, за которыми не поспевает заработная плата. Если зарплата (к слову сказать, выплату ее задерживают на полгода и больше) растет на 20–30 процентов, то цены подскакивают в 2–3 раз. Сегодня 90 % населения оказалось за чертой бедности. Нечем уплатить за квартиру, нет денег на необходимые продукты питания. В народе гуляет шутка: живем на три «Д» — «доедаем», «донашиваем», «доживаем». И не дай бог вам заболеть.

Население бывшего Советского Союза катастрофически сокращается. За годы горбачевской перестройки и рыночных реформ ушло из жизни без единого выстрела больше наших сограждан, чем во время Второй мировой войны. Еще больше тех, кто должен был появиться на свет и не появился. Женщины боятся рожать. Власть предержащие делают вид, что ничего серьезного не происходит, и продолжают покровительствовать сомнительным дельцам и банкам. С молотка за бесценок продается национальное богатство страны. На предприятиях хозяйничают либо бездарные, либо жуликоватые управляющие. Рабочие коллективы и их семьи стали заложниками неизвестно откуда появившихся новых русских, новых украинцев, новых казахов и т. д., откровенно обворовывающих народ. На них нет управы, и законы для них не писаны.

Вся общественная жизнь на территории одной шестой части суши представляет собой сплошной парадокс. Украинское правительство умоляет МВФ выделить 200–300 миллионов долларов кредита, а местные дельцы за последние годы уже вывезли из Украины более юо миллиардов долларов. В прошлом году, по подсчетам специалистов, как сообщает одна из хорошо информированных газет, только из Донецкой области было вывезено за рубеж два миллиарда долларов. Такая же картина и в России. Здесь ежегодно за границу вывозится до 25 миллиардов долларов. Этих денег, безусловно, хватило бы не только на то, чтобы своевременно выплачивать зарплату и пенсии, но и обеспечить нормальную работу здравоохранения и образования, обновить основные фонды предприятий, которые, к слову сказать, изношены на 80–90 процентов.

Словом, если сравнивать воровство, то нынешние дельцы сильно обошли своих предшественников начала XX века. Правда, нужно сказать несколько слов в утешение царским чиновникам. Страна тогда была аграрной, остальные сектора экономики имели слабое развитие. Другое дело сейчас, когда при Советской власти были созданы мощные отрасли народного хозяйства — металлургическая, машиностроительная, химическая, энергетическая, пищевая… Тут есть, где разгуляться, есть, что тащить и грабить, есть, чем поживиться.

В конце XX и начале XXI веков не было войны, однако, экономический урон и разруха народного хозяйства в несколько раз превзошли потери времен Второй мировой войны. Но и это еще не все. Люди морально опустошены. Произошла смена устоев человеческой жизни, ее главных ценностей — любовь, дружба, бескорыстие, сострадание сменились ненавистью, жестокостью, алчностью, отчуждением, которые каждый день пропагандируются в якобы свободных, но на самом деле подконтрольных денежным мешкам СМИ.

Народы бывшего СССР на распутье, как это было и в царской России накануне Великой Октябрьской революции. Но тогда были лидеры, была сильная партия большевиков, сумевшая вывести страну из тупика. Сейчас сотни партий. Они появляются, как грибы. Но нет вождя, нет ни одной организации или партии, которая по-настоящему отстаивала бы интересы страны и за которой пошел бы обездоленный и обманутый рыночными псевдореформами народ.

Рождественские праздники и новый 1917 год император встречал в кругу семьи. Он хорошо отдохнул от военных забот. Правда, докучали министры и председатель Государственной думы Родзянко. С последним в январе состоялся довольно непростой и неприятный разговор. Родзянко считал положение в стране критическим и даже опасным. Ожидая каких-то потрясений, он требовал отставки правительства. Но больше всего царю не понравилось, как Родзянко высказывался о его жене.

— Императрица, — говорил председатель Думы, — помимо вас отдает распоряжения по управлению государством, министры идут к ней с докладом, и по ее желанию все неугодные ей, но деловые люди быстро летят со своих мест и заменяются людьми, совершенно неподготовленными. В стране растет негодование на императрицу, очень много недовольных ею… Ее считают сторонницей Германии, которой она симпатизирует. Об этом говорят даже среди простого люда…

— Давайте факты, — сказал государь, — фактов у вас нет….

— Какие еще нужны факты, — сказал Родзянко, — если все направление политики, которое проводит ее величество, ведет к тому… что для спасения вашей семьи надо найти способ отстранить императрицу от влияния на политические дела… Не заставляйте, ваше величество, чтобы народ выбирал между вами и благом Родины. До сих пор понятия царь и Родина были неразрывны, а в последнее время их стали разделять.

Можно себе представить, что чувствовал и о чем думал Николай II, выслушивая мнение председателя Государственной думы. Родзянко вспоминал, что во время разговора император сжал голову обеими руками, долго молчал, а потом спросил:

— Неужели я двадцать два года старался, чтобы было лучше, и двадцать два года ошибался?

Родзянко не стал его щадить.

— Да, ваше величество, — сказал он, — двадцать два года вы стояли на неправильном пути.

Месяц спустя, 23 февраля, состоялась новая, уже последняя, встреча Родзянко и императора. Однако и на этот раз общего понимания не было достигнуто. Председатель Думы высказал свое предположение о надвигающейся революционной угрозе, а Николай II по своему обычаю пропустил мимо ушей его предупреждение и промолчал.

Нападки на императрицу и постоянное напоминание о возможной революции раздражали императора, и он принял решение покинуть Петроград и снова отправиться в Ставку. Его пытались отговорить от поездки, ссылаясь на ту же революционную ситуацию в столице. Он пообещал, больше того, он сообщил, что будет сформировано новое «ответственное правительство». Это было утром. Однако вечером того же дня император заявил о своем отъезде в Ставку. Ему попытались напомнить о его обещании.

— Да… Но я изменил свое решение, — сказал Николай, — и сегодня вечером уезжаю в Ставку.

Напомним, разговор состоялся в среду 23 февраля, а спустя пять дней случилось то, что и должно было случиться.

В тот день, когда царский поезд увозил императора в Ставку, в Петрограде начались бунты. Голодные люди начали громить булочные и продовольственные склады.

На следующий день, 24 февраля, к бунтующим добавились новые массы людей. События развивались с катастрофической быстротой. 26 февраля забастовало большинство рабочих Петрограда. Остановились поезда и трамваи. Демонстранты заполнили все улицы столицы. Бастующие шли под красными знаменами, пели «Интернационал», требовали хлеба, отставки правительства. Были и более конкретные призывы: «Долой Протопопова!», «Долой войну!», «Долой немку!».

Народ потерял доверие к царю и правительству. Война обнажила всю несостоятельность и гнилость существующего режима правления. В городах и селах люди умирали с голоду. В трудные годы войны 15 миллионов крестьян бросили свои хозяйства, и армия практически осталась без продовольствия.

Отречение

Железнодорожный транспорт был парализован. Если в начале войны Россия располагала паровозным парком в количестве 20 070 машин, то к началу 1917 года их количество уменьшилось на и 050 и составляло всего 9021 единицу. Парк вагонов сократился с 539 549 до 147 346 единиц. У шестимиллионной российской армии, сражающейся с Германией и Австрией, практически не было тыла. Солдат загнали в окопы и держали их там месяцами без еды и без боеприпасов. Однако всякое терпение имеет предел.

В это время, после двухмесячного отдыха в кругу семьи, царь прибыл в Ставку. Как видно из его писем, отправленных Александре Федоровне, он скучает по домашнему уюту. Он пишет, что здесь, в Ставке, ему будет «недоставать тех игр, в которые они играли каждый вечер. В свободное время я здесь опять примусь за домино». Эти письма датированы 23 и 24 февраля — как раз те дни, когда на улицы Петрограда вышли демонстранты, требуя хлеба и отставки правительства.

Что отвечала императрица — неизвестно. Известно лишь, какую телеграмму направил царю Родзянко. «Положение серьезное. В столице — анархия. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Медлить нельзя. Всякое промедление — смерти подобно. Молю бога, чтобы в этот час ответственность не пала на Венценосца».

Известна и реакция царя на эту телеграмму. «Опять этот толстяк Родзянко, — сказал он графу Фредериксу, — мне написал всякий вздор, на который я ему уже отвечать не буду».

В телеграмме на имя князя Голицина он требует «занятия Государственной думы прервать». В тот же день он отправляет телеграмму императрице. «Выезжаю послезавтра. Разобрался здесь со всеми важными вопросами, спи спокойно. Да благословит тебя Господь».

Телеграмма была отправлена 28 февраля, а накануне царское правительство во главе с Протопоповым было отправлено в отставку, и власть перешла в руки Государственной думы.

Выехав из ставки, царский синий литерный поезд в два часа ночи подошел к станции Малая Вишера, расположенной в 160 км к юго-востоку от столицы и остановился. Пришло сообщение о том, что путь перекрыт мятежными солдатами, вооруженными пулеметами и орудиями. В Петроград и к Царскому Селу не пробиться. Решили повернуть на запад — в Псков.

В восемь вечера царский поезд подошел к перрону Псковского вокзала. На платформе, где обычно выстраивался почетный караул, царя встречал только генерал-адъютант Рузской со старшими чинами штаба. Рузской доложил императору, что все гарнизоны Петрограда и Царского Села, включая гвардейские части и казаков, перешли на сторону мятежников. Отряд генерала Иванова, ранее направленный на подавление восставшего Петрограда, также перешел на сторону мятежников.

Выслушав его доклад, император наконец понял, что нужно сделать уступку и создать новое правительство. Он приказал Рузскому сообщить об этом Родзянко.

Генерал поспешил к телеграфу. Однако его сообщение не обрадовало председателя Думы. «Его величество и вы не отдаете себе отчета в том, что здесь происходит; настала одна из страшнейших революций. Ненависть к государыне императрице дошла до крайних пределов. Вынужден был во избежание кровопролития, всех министров, кроме военного и морского, заключить в Петропавловскую крепость. Прекратите присылку войск. Я сам вишу на волоске, и власть ускользает у меня из рук. К сожалению, манифест запоздал. Время ушло. Возврата нет».

Телеграмма Родзянко ярко высвечивала сложившуюся ситуацию в столице. Он только не сообщил, что Временный комитет Думы и Петросовет сошлись в одном мнении — о необходимости срочной отставки императора в пользу (делалась последняя попытка спасти монархию) царевича. Об этом царю должны были сообщить при личной встрече члены Государственной думы Гучков и Шульгин, которые для того уже отправились в Псков.

Посланцы прибыли к царю в 10 часов вечера. К тому времени был проведен опрос всех главнокомандующих фронтами, чтобы узнать их отношение к Николаю II. Все они единодушно высказались за отречение. «Если такое решение не будет принято в течение ближайших часов, — сообщили главнокомандующие, — то это повлечет за собой катастрофу с неисчисляемыми бедствиями».

Второго марта в 14 часов 30 минут Рузской положил на стол царя результаты телеграфного опроса генералов. Это был последний удар по престолу. Надеяться больше было не на кого. Народ и армия от него отреклись. Однако Николай и сейчас не понял того, что произошло. Он назвал случившееся «изменой». Но то была не измена, а отторжение инородного тела, питающегося соками великой России, доводя ее народ до нищеты и гибели.

Думские посланцы удивились, когда узнали, что Николай II отрекся от престола не в пользу царевича Алексея, а в пользу своего младшего брата Михаила. Свое решение он объяснил тем, что не хочет расставаться с сыном. И это была правда. Но не вся. Царь надеялся, что со временем «все образуется» и все будет снова поставлено на свои места, как в первую революцию 1905–1907 годов. Такую же мысль внушала Николаю и его главная советчица — жена Алиса. «Если тебя принудят к уступкам, — телеграфировала она царю, — то ты ни в коем случае не обязан их исполнять, потому что они будут добыты недостойным способом». И тут же добавляет: «Подписывай все, что угодно, любую бумажку, это отнюдь не страшно, ибо такое обещание не будет иметь никакой силы, когда власть будет снова в твоих руках».

Манифест об отречении был подписан 2 марта в пятнадцать часов.

В нем говорилось: «Божьей милостью Мы, Николай Второй, Император Всероссийский, Царь Польский, Великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая, объявляем всем нашим подданным…

В эти решительные дни в жизни России сочли Мы долгом совести облегчить народу нашему (это пишется уже после того, как народ и армия восстали и свергли его. — Авт.) тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной Думой признали Мы за благо отречься от престола Государства российского и сложить с Себя Верховную власть…»

Это был последний акт Николая И.

Нашему поколению, поколению конца XX — начала XXI века, безусловно, хочется знать, что испытывал и о чем думал последний российский царь, подписывая свое отречение от престола, что волновало его сердце и душу, в часы и минуты, когда решалась судьба России и его. По одним сведениям, он со слезами на глазах отказывался от короны. По другим, был совершенно спокоен и безмятежен. Но верится, скорее, последним утверждениям, так как им более соответствует все поведение Николая. Сразу же после подписания манифеста об отречении, как утверждают участники этой трагедии, Николай заторопился с отъездом: «…Захвачу семью, — сказал он, — и поеду к матушке в Киев».

Его дневниковые записи говорят о том же — он читал, спал, скучал о семье, совершал оздоровительные прогулки и добросовестно, как заправский метеоролог, отмечал состояние погоды.

О царских дневниковых записях речь пойдет ниже, а мы сейчас вернемся в Петербург и посмотрим, что там происходило после отречения императора от престола. При этом сошлемся на надежных свидетелей, причем тех, которые не сочувствовали народу и были ярыми противниками всяческих революций.

Сошлемся на воспоминания Василия Витальевича Шульгина. Он был помещиком Волынской губернии, депутатом трех Государственных дум (второго — четвертого созывов), лидером правого думского крыла, членом «Прогрессивного блока». Именно Шульгин вместе с Гучковым, по поручению Государственной думы, принимал из рук царя манифест отречения от престола. Шульгин входил в состав Временного комитета Государственной думы, участвовал в белом движении, вплоть до середины 30-х годов занимался антисоветской деятельностью в эмиграции. Убедившись в ее бесперспективности, он отошел от политической жизни. В 1944 году при освобождении советскими войсками Югославии Шульгин был препровожден в СССР, приговорен к тюремному заключению и освобожден в 1956 году. Умер Василий Витальевич в 1975 году.

Шульгин прожил не одну, а несколько жизней. В первой жизни — он ярый враг революции и борец с Советской властью, во второй — поиски, метания, а затем раашата и раскаяние. Для нас Василий Витальевич интересен как свидетель событий, происходящих в Петрограде после отречения Николая II от престола. В своей книге «Дни», где после каждой фразы стоит многоточие, он пишет:

«Это было 27 февраля 1917 года (вспомним, в то время царский поезд сумбурно перемещался от одной станции к другой, не имея возможности попасть в столицу. — Авт.). Уже несколько дней мы жили на вулкане… В Петрограде не стало хлеба — транспорт сильно разладился из-за необычайных снегов, морозов и, главное, конечно, из-за напряжения войны… Произошли уличные беспорядки… Но дело было, конечно, не в хлебе… Это была последняя капля… Дело было в том, что во всем этом огромном городе нельзя было найти несколько сот людей, которые бы сочувствовали власти… И даже не в этом… Дело было в том, что власть сама себе не сочувствовала…

Не было, в сущности, ни одного министра, который верил бы в себя и в то, что он делает…

Класс белых властителей сходил на нет…

Мы были рождены и воспитаны, чтобы под крылышками власти хвалить ее или порицать… Мы способны были, в крайнем случае, безболезненно пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи… Под условием, чтобы императорский караул охранял нас…

Но перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала у нас кружилась голова и немело сердце.

Бессилие смотрело на меня из-за белых колон Таврического дворца. И был этот взгляд презрителен до ужаса…»

Шульгин говорит о том, что улицы города заполнили толпы людей — рабочих, солдат и «всяких». Их было тысяч тридцать. Они шли в Государственную думу.

«Живым, вязким человеческим повидлом они залили растерзанный Таврический дворец, залепили зал за залом, комнату за комнатой, помещение за помещением…

С первого же мгновения этого потопа отвращение залило мою душу, и с тех пор оно не оставляло меня во всю длительность «великой» русской революции.

Стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее бессилие и потому еще более злобное бешенство.

Пулеметов!

Пулеметов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлоги вырвавшегося на свободу страшного зверя…

Увы — этот зверь был… Его Величество русский народ!»…

Шульгин подробно рассказывает, как он с Гучковым вернулся в Петроград с царским манифестом об отречении и как все члены Государственной думы и вновь образованного правительства, собравшись на улице Миллионной на квартире Путятина, обсуждали вопрос о передаче короны. Здесь же был и великий князь Михаил Александрович, в пользу которого царь отказался от престола. Теперь слово было за Михаилом Александровичем. Он был волен принять престол или отказаться от него. Однако он не спешил с принятием решения, а предоставлял слово желающим высказаться по этому вопросу.

— Вы, кажется, хотели что-то сказать? — обратился великий князь к Милюкову.

«Милюков, — пишет в своих мемуарах Шульгин, — встрепенулся и стал говорить. Эта речь его, если это можно назвать речью, была потрясающая…

Головой — белый как лунь, сизый — лицом (от бессонницы), совершенно сиплый от речей в казармах и на митингах, он не говорил, он каркал хрипло…

«Если вы откажетесь… Ваше величество… будет гибель!.. Потому, что Россия… Россия потеряет… свою ось… Монарх — это ось… Единственная ось страны!.. Масса, русская масса… вокруг чего… вокруг чего она соберется? Если вы откажетесь… будет анархия!.. Хаос… кровавое месиво!.. Монарх — это единственный центр… Единственное, что все знают… Единственное — общее… Единственное понятие о власти!.. Пока в России… Если вы откажетесь, будет ужас!.. Полная неизвестность… ужасная неизвестность… потому, что… не будет… не будет присяги!.. А присяга это все — это ответ… единственный ответ, который может дать народ… нам всем… на то, что случилось… Это его санкция… его одобрение… его согласие… без которого не будет… государства… России… ничего не будет».

Белый как лунь, он каркал, как ворон… Он каркал мудрые, великие слова… самые большие слова его жизни…

Великий князь слушал его, чуть наклонив голову… Тонкий, с длинным, почти юношеским лицом, он весь был олицетворением хрупкости… Этому человеку говорил Милюков свои вещие слова. Ему он предлагал совершить «подвиг силы беспримерной»… Что значит совет принять престол в эту минуту?

Я только что прорезал Петербург. Стотысячный гарнизон был на улицах. Солдаты с винтовками, но без офицеров шлялись по улицам беспорядочными толпами…

А за этой штыковой стихией — кто?

«Совет рабочих депутатов» и германский штаб — злейшие враги: социалисты и немцы.

Совет принять престол обозначал в эту минуту:

— На коня! На площадь!

Принять престол сейчас — значило во главе верного полка броситься на социалистов и раздавить их пулеметами.

Но в наличии нет такого полка. При входе в дом стоят только два часовых, охраняющих последнее заседание последней думы, где решалась судьба монархии.

Затем слово берет Керенский.

— Ваше высочество… обращается он к великому князю, — мои убеждения — республиканские. Я против монархии?.. Разрешите вам сказать… как русский — русскому! Павел Николаевич Милюков ошибается. Приняв престол, вы не спасете России!.. Наоборот… Я знаю настроение массы!.. Рабочих и солдат… Сейчас резкое недовольство направлено именно против монархии… Именно этот вопрос будет причиной кровавого развала!.. И это в то время, когда России нужно полное единство… Перед лицом внешнего врага… начнется гражданская, внутренняя война!.. И поэтому я обращаюсь к вашему высочеству… как русский — к русскому!.. Умоляю вас во имя России принести эту жертву!.. Если это жертва… Потому, что с другой стороны… Я не вправе скрыть здесь, каким опасностям вы лично подвергаетесь в случае решения принять престол… Во всяком случае… я не ручаюсь за жизнь вашего высочества!..

Потом выступали еще и еще. Одни советовали великому князю принять престол, другие — нет. Последним выступил Шульгин.

— Обращаю внимание вашего высочества, — сказал он, — на то, что те, кто должны быть вашей опорой в случае принятия престола, т. е. почти все члены нового правительства, этой опоры вам не оказали…

Можно ли опереться на других? Если нет, то у меня не хватит мужества при этих условиях советовать вашему высочеству принять престол…

Великий князь встал…

— Я хочу подумать полчаса, — сказал он.

Подскочил Керенский.

— Ваше высочество… мы просим вас, чтобы вы приняли решение наедине с вашей совестью… не выслушивая кого-либо из нас… отдельно.

Великий князь кивнул ему головой и вышел в соседнюю комнату…

Великий князь вошел… это было около двенадцати часов дня… Мы поняли, что настала минута.

Он прошел до середины комнаты.

Мы столпились вокруг него.

Он сказал:

— При этих условиях я не могу принять престол, потому что…

Он не договорил:

— Потому что… потому что… — И заплакал…»

Престол, от которого отказался Николай II, оказался бесхозным, а корона, венчавшая 300 лет головы представителей династии Романовых, брошенной.

Дневник царя

Теперь вернемся к дневниковым записям царя.

«1-е марта. Среда.

Ночью повернули с М. Вишеры назад, т. к. Любань и Тосно оказались занятыми восставшими. Поехали на Валдай, Дно и Псков, где остановился на ночь. Видел Рузского. Он, Данилов и Савич обедали. Гатчина и Луга тоже оказались занятыми. Стыд и позор. (Непонятно, кого Николай стыдит и позорит. — Авт.) Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства все время там! Как бедной Алекс должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам, Господь!»

2 марта. Четверг.

Утром пришел Рузской и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь Министерство и Дума бессильны что-либо сделать, т. к. с ними борется соц[иал]-демократическая] партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузской передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 22¹/₂ ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот[орыми] я переговорил и передал им подписанный и переделанный Манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого.

Кругом измена, трусость, обман!

3 марта. Пятница.

Спал долго и крепко. Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и морозный. Говорил со своими о вчерашнем дне. Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20 прибыл в Могилев. Все чины Штаба были на платформе. Принял Алексеева в вагоне. В 9.30 перебрался в дом. Алексеев пришел с последними известиями от Родзянко. Оказывается Миша (младший брат Николая, в пользу которого он отрекся от престола у. который также отказался принять престол. — Авт.) подписал Манифест, кончающийся четыреххвосткой (что такое «четыреххвостка», видимо, было понятно только Николаю. — Авт.) для выборов через 6 месяцев учредительного собрания. Бог знает кто надоумил его подписать такую гадость! В Петрограде беспорядки прекратились — лишь бы так продолжалось дальше.

4 марта. Суббота.

Спал хорошо. В 10 часов пришел Алекс. Затем пошел к докладу. К 12 часов поехал на платформу встретить дорогую мама, прибывшую из Киева. Повез ее к себе и завтракал с нею и нашими. Долго сидели и разговаривали. Сегодня, наконец, получил две телеграммы от дорогой Алекс. Погулял. Погода была отвратительная — холод, метель. После чая принял Алексеева и Фредерикса. К 8 часам поехал к обеду к мама и просидел с нею до 11 часов.

5 марта. Воскресенье.

Ночью сильно дуло. День был ясный, морозный. В 10 часов поехал к обедне. Мама приехала позже. Она завтракала и осталась у меня до 3.15. Погулял в садике. После чая принял Н.И.Иванова, вернувшегося из командировки. Он побывал в Царском Селе и видел Алекс. Простился с бедными гр. Фредериксом и Войковым, присутствие которых почему-то раздражает всех здесь — они уехали в его имение [в] Пензенской губ[ернии]. 8 час. Поехал к мама к обеду».

Как видим, не заметно, что положение в стране и судьба народа царя волновали. На что он надеялся? На то, что «скоро все образуется» и его снова пригласят на царствование? Ничего из этого не вышло. Император не владел ситуацией. Он не знал ни своей страны, ни своего народа и не мог понять, осмыслить происходящие события, которые развивались с головокружительной быстротой, не мог и повлиять на них.

8 марта генерал Корнилов, посетив царский дворец, объявил Александре Федоровне, что она находится под арестом. Однако он тут же сделал оговорку, что целью ареста является не преследование царской семьи, а защита ее от революционно настроенной солдатни. С той же целью, добавил он, в Могилеве арестован и государь, который будет препровожден в Царское Село. И последнее, что пообещал генерал Александре Федоровне: «Как только позволят обстоятельства, Временное правительство отправит всю семью государя в Мурманск, где их будет ждать английский крейсер, на котором они отправятся в Англию».

Персона «поп grata»

Такой был план. Однако ему не суждено оказалось исполнится. Английское правительство и, в частности, король Георг V, двоюродный брат Николая, направил телеграмму в адрес Временного правительства. «Правительство Англии, — говорится в этом документе, — не считает возможным оказать гостеприимство бывшему царю». 30 марта личный секретарь Георга V телеграфировал: «Его Величество… сомневается в том, что в настоящее время разумно пригласить в Англию царскую семью не только ввиду путешествия, но и в не меньшей степени по соображениям целесообразности».

Георгу V было известно о враждебных по отношению к русскому царю настроениях в Англии, и он, опасаясь за cboip популярность в стране, не стал рисковать. О чем и было уведомлено Временное правительство.

Английский посол во Франции Берти, зная откровенно враждебное отношение французов к Николаю и его семье, пишет письмо секретарю по иностранным делам.

«Не думаю, — говорится в этом послании, — что бывший император и его супруга будут приняты во Франции с распростертыми объятиями. Императрица не только «бош» (немка) по рождению, но и симпатизирует «бошам». Она всеми силами пыталась достичь соглашения с Германией. Здесь ее считают преступницей или психопаткой с преступными наклонностями, а к бывшему Императору относятся, как к преступнику вследствие его слабости и того факта, что он следовал указаниям Императрицы.

Искренне ваш Берти».

Таким образом, судьба бывшего императора и его семьи была фактически предрешена. В собственной стране его ненавидели, а правительства союзных государств открестились от него, чтобы не скомпрометировать себя перед мировым сообществом тем, что они предоставили убежище человеку, царствование которого связано с распутинщиной и кровавыми преступлениями против собственного народа. Последний российский царь привел страну на край пропасти. Она истекала кровью, была ввергнута в нищету и хаос. Временное правительство, пришедшее на смену царскому режиму, так и не смогло преодолеть глубочайший кризис. Оно считало себя обязанным продолжать войну до победного конца. И только большевики во главе с Лениным бросили лозунг о прекращении братоубийственной войны. За этой партией и пошел обездоленный российский народ.

Кто убил царя?

На сей счет существует твердое мнение: последнего российского императора Николая II и его семью без суда и следствия убили большевики. Такую мысль настойчиво вколачивают в сознание людей так называемые демократы и политики новой волны. Это происходит не от незнания истинного существа дела, а для достижения определенных политических целей. Во-первых, здесь четко просматривается желание под огульным обвинением скрыть настоящих убийц (палачи — это конкретные, а не абстрактные личности), а во-вторых, бросить ком грязи в партию большевиков: вот, мол, какие они изверги и садисты, учинившие расправу над безоружной семьей. Утверждается даже, что Николая II и его семью расстреляли по личному приказу В. И. Ленина, мстившего династии Романовых за смерть своего старшего брата, казненного Александром III, отцом последнего российского императора. Что именно ради мести он, Ленин, и совершил октябрьский переворот в стране.

Оставим такие сказки без комментариев на совести этих «специалистов» от истории.

Обвиняют в смерти царя и Сталина, для которого, как утверждают демократы, убить человека — раз плюнуть.

Оговоримся сразу: ни В. И. Ленин, ни И. В. Сталин не имеют никакого отношения к убийству последнего российского императора и его семьи. Ленин категорически настаивал на судебном разбирательстве деятельности свергнутого с престола царя и его жены Александры Федоровны. Что касается И. В. Сталина, то он в то время, когда решалась судьба царя, вообще был вне Москвы и занимался другими делами. Поэтому у него есть, как говорится, железное алиби.

Забегая вперед, скажем: царь и его семья стали жертвами борьбы за власть Троцкого и его сподвижников, о чем речь пойдет ниже.

Прежде всего отметим: Николая II лишили престола не большевики, а нарождающаяся российская буржуазия, крупные помещики и военная элита. Из их числа и было сформировано Временное правительство. На первом этапе его возглавлял князь Г.Е. Львов, позже адвокат А. Ф. Керенский. От них и зависела судьба отрекшегося от престола императора. Судьба, прямо скажем, незавидная, полная лишений и унижений. Словом, горе побежденным.

Низложенного царя и его жену Александру Федоровну арестовали 20 марта 1917 года по приказу Временного правительства. Такая мера пресечения была обусловлена двумя причинами, на которые впоследствии, уже будучи в эмиграции, ссылался Керенский.

— Во-первых, — говорил Александр Федорович, — мы учитывали крайне враждебное настроение солдатских и тыловых масс по отношению к императору, требующих немедленной его казни. Одним словом, нам нужно было уберечь царя и его семью от возможного и вполне реального самосуда толпы.

Во-вторых, если рабочие, крестьяне и солдатские массы были недовольны только внутренней политикой царя, то некоторые национальные, буржуазные партии и высшее офицерство определенно усматривали во всей внутренней и внешней политике царя, и в особенности в действиях императрицы и ее кружка, ярко выраженное предательство, направленное на развал страны.

Временное правительство, как утверждал Керенский, обязано было исследовать деятельность императора и его жены по всем направлениям. С этой целью постановлением от 17 марта 1917 года была учреждена Верховная чрезвычайно-следственная комиссия, которая и должна была обследовать деятельность носителей высшей власти старого строя и всех вообще лиц, подозревавшихся в действиях во вред интересам России.

Князь Львов, возглавлявший в тот период Временное правительство, дополняет Керенского.

— Мы обязаны были, — утверждает он, — ввиду определенного общественного мнения, тщательно и беспристрастно обследовать поступки бывшего царя и его жены, в которых общественное мнение видело вред и угрозу национальным интересам страны как с точки зрения внутренней, так и внешней политики.

Таким образом, взятие под стражу свергнутого императора и императрицы было оправдано со всех точек зрения. С того мгновения их жизнь стала полностью зависеть от воли Керенского, на которого и были возложены обязанности по содержанию и охране царя и его семьи.

Свою заботу и внимание к Николаю и его семье Керенский оценивает чрезвычайно высоко. Однако факты говорят о том, что он особенно не церемонился с узниками. Об этом свидетельствует и инструкция, по которой должны были жить царственные особы в заточении. Прежде всего, у Николая отобрали все документы, дневники и прочие бумаги. Он был ограничен в свободе передвижения даже внутри дворца. Какое-то время ему не позволялось встречаться даже с императрицей, а если и разрешали увидеться с ней, то только под наблюдением дежурного офицера. Причем им позволяли вести беседы только на общие темы. Согласно инструкции, Николай и его семья были полностью изолированы от внешнего мира. Они могли передвигаться только внутри дворца, а для прогулок отводилось специально огороженное место. Запрещались всякие свидания, переписка подвергалась строгой цензуре. За жизнью заключенных велось двойное наблюдение — внешнее, ответственность за которое возлагалась на начальника караула, и внутреннее, под строгим надзором коменданта дворца.

Посещение Керенским царской семьи в заключении было лишено всякой учтивости. Он бесцеремонно вторгался в семейный уклад отставного монарха, громко, по-хозяйски отдавал распоряжения и всем своим видом демонстрировал Николаю, что тот не помазанник Божий, а простой смертный.

Соответственно вела себя и охрана. Николай постоянно чувствовал свое унижение. Привыкший повелевать и властвовать, он теперь должен был жить по какой-то дурацкой инструкции, составленной каким-то Керенским, а офицеры и солдаты не отдавали ему честь, а смотрели на него с презрением. Но самое сильное унижение он испытал во время своего первого после отречения от престола приезда во дворец, где находились под арестом его жена и дети.

Солдат, стоявший на посту, долго не открывал ему ворота, ожидая распоряжения начальника караула. Наконец, он появился и, не подходя к воротам, крикнул с крыльца:

— Открыть ворота бывшему царю.

Когда Николай поднимался по длинной дворцовой лестнице его провожали глазами группы офицеров. То, что он прочел в их глазах, поразило его до глубины души. Это были те самые офицеры, которые еще вчера замирали в восторге от одного его милостивого взгляда, а сегодня они курили, держали руки в карманах и даже не ответили на его приветствие. Во время прогулок караульные солдаты почти впритык шли за ним и его семьей. А стоило императрице присесть на скамью, как они тут же усаживались рядом и вели непристойные разговоры. Посещения Керенского и других членов Временного правительства не облегчали жизнь бывшего монарха. Отрезанный высокой дворцовой оградой от внешнего мира, он не знал действительного развития событий и пользовался только косвенными сведениями и Слухами. Они были неутешительными. Говорили о нарастающей смуте в Питере, о том, что Временное правительство «висит на волоске» и власть может перейти в руки большевистских Советов. Это не сулило ничего хорошего, и Николай с тревогой ожидал дальнейшего развития событий и решения своей судьбы и судьбы своей семьи.

Развязка наступила скоро. Во время очередного своего визита Керенский сообщил ему, что принято решение об отправке всей августейшей фамилии в Тобольск. Причиной, побудившей Временное правительство к таким шагам, стала крайняя неустойчивость общественной жизни внутри столицы, обострение политической борьбы и полная непредсказуемость событий… Однако Керенский ничего не стал объяснять царю. Не сказал он и того, что это была его личная инициатива. Что касается Николая, то он не ожидал такой ссылки. Он надеялся, что его с семьей отправят в Крым, где проживали некоторые из великих князей и его мать, Мария Федоровна. Наконец, в случае опасности, из Крыма легко можно было выехать за границу.

Забегая вперед, скажем: Николай не ошибался в своих расчетах. Мария Федоровна и великие князья, жившие в Крыму, спаслись, а царь и его семья погибли. Он предполагал, что так может случиться. Но опять же не смог ничего сделать. Как не смог он уберечь страну, так же оказался не в состоянии уберечь и защитить и собственную семью — жену и детей. Правда, на момент переселения царской семьи в Сибирь Керенский считал, что это делается для их спасения. И царь не стал ему возражать.

Дом в Тобольске, где поселился Николай со своей семьей, ранее принадлежал губернатору и находился на улице, получившей после революции название «Улица Свободы». Это было каменное сооружение в два этажа с коридорной системой. Жизнь тут текла неспешно и спокойно, монотонно и однообразно. Николай и его семья жили в темном мире одних и тех же событий, одних и тех же интересов и переживаний. Дом, огороженный двор, небольшой сад — вот и вся территория, доступная царственным особам. Всегда одни и те же люди. Даже в церкви узники ни с кем не могли общаться, так как народ не допускался, когда там молилась царская семья.

Физический труд, качели и ледяная горка — вот и все развлечения, оставшиеся доступными монаршей семье. Такая жизнь была невыносима и она не могла долго продолжаться. Николай ждал перемен.

В сентябре в Тобольск приехал комиссар Временного правительства Панкратов и его помощник Никольский. Однако они не только не облегчили жизнь узников, а лишь еще более усложнили ее. Особенно свирепствовал Никольский. Когда он увидел, что у царя хранится вино в ящике, он взял молоток и перебил все бутылки, вызвав возмущение не только Николая, но и солдат, охранявших царскую семью.

Бесчинства Никольского продолжалось довольно долго. Он и Панкратов пережили власть Временного правительства, направившего их в Тобольск, и были изгнаны солдатами после Октябрьской революции. Их сменил комиссар Яковлев. Он прибыл в Тобольск с отрядом в 150 красноармейцев 22 апреля и предъявил свои документы начальнику караула полковнику Кобылинскому. Мандаты были подписаны председателем ВЦИК Яковом Свердловым. Первый документ удостоверял личность Яковлева, второй — являлся предписанием на имя Кобылянского, третий — адресовался отряду. Председатель ВЦИК Свердлов требовал беспрекословного подчинения приказаниям Яковлева, предоставлял ему право расстреливать неповинующихся на месте. Однако ни в одном из документов не оговаривались полномочия самого комиссара.

Яковлев познакомился с Николаем и его семьей. Несколько дней он присматривался к царскому быту.

Обратил особое внимание на болезнь наследника Алексея Николаевича, но не проронил ни одного слова и не задал ни одного вопроса. Только спустя трое суток он объявил Николаю, что имеет полномочия от ВЦИКа вывезти из Тобольска его и всю семью. Однако, учитывая болезнь Алексея Николаевича, получил новое задание — вывезти его одного. Такая постановка вопроса озадачила бывшего царя. Он усмотрел здесь какой-то подвох и наотрез отказался подчиниться распоряжению. Яковлев его предупредил.

— Прошу этого не делать, — сказал он, — я должен исполнить приказ. Если вы откажетесь ехать, то я должен буду воспользоваться силой или отказаться от возложенного на меня поручения. Тогда вместо меня могут прислать другого, менее гуманного человека.

Здесь Николай почувствовал жесткую хватку новых властей и еще острее ощутил — в который раз — полное бессилие пред обстоятельствами.

26 апреля 1918 года в половине четвертого утра из Тобольска в жестких кибитках выехали Николай Александрович, Александра Федоровна и их дочь Мария Николаевна. Остальные члены семьи остались в Тобольске.

Ближайшим пунктом назначения, куда стремился попасть Яковлев, была Тюмень… Впрочем, до сих пор никто не знает точных намерений Яковлева. Известно только, что он попал в Екатеринбург. Здесь его задержали и объявили «вне закона» за то, что он пытался вывезти царя за границу. Яковлев протестовал, но с ним не церемонились и посадили в каталажку. Через сутки, правда, отпустили. Он уехал в Москву и опуда прислал телеграмму своему телеграфисту: «Собирайте отряд. Уезжайте. Полномочия я сдал. За последствия не отвечаю». И все. Перед кем он отчитывался в Москве? Кому сдал полномочия? Какие могут быть последствия, за которые он не хотел нести ответственность? Об этом ни слова. Создается впечатление, что Яковлева использовали для выполнения какой-то части миссии, не посвящая во весь план операции. Есть основания предполагать, что председатель ВЦИК Свердлов, подписывая документы Яковлеву, знал, что задержание в Екатеринбурге не случайное недоразумение, а часть большого плана.

На такую мысль наводит одно обстоятельство. Накануне приезда Яковлева в Тобольск прибыл небольшой отряд из Екатеринбурга под командованием Заславского. По воспоминаниям свидетелей того времени, он был очень неприятным, желчным человеком. Он сразу же потребовал переселения царской семьи из губернаторского дома в каторжную тюрьму. Столь суровая мера, по его мнению, была необходима для предотвращения возможного побега Николая, которого собираются якобы освободить сообщники, соорудив подкоп под зданием. Однако начальник караула Кобылинский и в целом его отряд воспротивились такому решению, и Заславский уехал в Екатеринбург, пригрозив солдатам охраны, что это дело он так не оставит.

С приездом спокойного и вразумительного комиссара Яковлева о Заславском забыли и вспомнили о нем, лишь когда отставной царь, его жена Александра Федоровна и их дочь оказались в Екатеринбурге. Создавалось впечатление, что по какому-то хитро разработанному плану, чтобы не подымать большого шума в Тобольске, их заманили в екатеринбургскую ловушку. Николая, его жену и дочь поселили под усиленной охраной в доме Ипатьева — последнем пристанище царя. Сюда же привезли и остальных членов семьи, которые остались в Тобольске.

Жизнь императора и его семьи в Екатеринбурге, как говорится, не назовешь медом. Они попали в железные лапы вышеупомянутого Заславского и еще двух «специалистов», Шаи Исаковича Голощекина и Якова Хаимовича Юровского. В биографии этой троицы много белых (вернее, скорее всего, черных) пятен. Шая Исакович, мещанин города Витебска, по мнению современников, был человеком жестоким, с некоторыми чертами деградации на лице. На Урале он являлся членом областного совета и областным военным комиссаром.

Под стать Голощекину был и Юровский. Его дед Ицка проживал в Полтавской области. Отец Хаим был уголовным преступником, которого сослали в Сибирь, за что его сын, Яков Хаимович, решил отомстить царю и его семье. Сам мститель учился в Томской еврейской школе «Талматейро» при синагоге, но так и не закончил ее. В Томске у него был часовой магазин. Примкнув к большевикам, параллельно с ремонтом часов он стал заниматься революционной деятельностью, за что его и сослали в Екатеринбург. Там Юровский открыл свою фотографию. По мнению близко знавших его людей — это был злопамятный, скрытный и жестокий человек.

Председателем Уральского областного совета был Белобородов (Янкель Вайсбарт). Вся троица числилась в партии большевиков и поддерживала тесную связь с председателем ВЦИК Яковым Свердловым (Янкель Мовшевич Розенфельд), а тот с Львом Троцким (Лев Давыдович Бронштейн). Забегая вперед, скажем: о своей близости с Белобородовым Троцкий говорит в автобиографической книге «Моя жизнь». «Я жил, — пишет он, — уже не в Кремле, а на квартире у своего друга Белобородова». Эти два друга вместе со Свердловым проводили на Дону «расказачивание», безжалостно уничтожая не только мятежных казаков, но и мирных жителей хуторов и станиц. На их совести тысячи и тысячи загубленных ни в чем не повинных душ.

Но в начале 1918 года их занимали другие проблемы. К тому времени Троцкий стал вторым человеком после Ленина в партии и государстве. Но вторые роли его не устраивали, он хотел быть первым. Однако на пути к этой цели стояли два человека — Ленин и Николай II. Первый обладал сильным политическим авторитетом и поддержкой внутри страны, кроме того, он был опытным бойцом, которого так просто не обойдешь. Правда, в запасе всегда оставались крайние методы.

Что касается царя, то здесь помеха исходила с другой стороны. Шла война. Молодая Советская республика пылала в огне революции. Большевики могли не удержать власть. В таком случае союзники царской России или немцы могли бы освободить Николая и вернуть ему трон. Следовательно, царь или его наследник также представляли опасность для планов Троцкого.

Изначально устранение царя и его семьи замышлялось осуществить в Тобольске. Именно с этой целью (другого объяснения не найти) туда приезжал из Екатеринбурга Заславский. Однако он не нашел поддержки со стороны начальника караула и солдат, под стражей которых находилась царская семья. Заславский, как говорят, вернулся не солоно хлебавши в Екатеринбург и доложил сложившуюся обстановку Белобородову, который в срочном порядке выехал в Москву, где встретился с Троцким и Свердловым. Здесь они, надо полагать, и разработали тот хитроумный план перевода царя из Тобольска в Екатеринбург, который успешно осуществил Яковлев.

Лев Борисович спешил. В мутной воде взбаламутивших Россию революционных событий он чувствовал себя вполне уверенно и понимал, что рыбку ловить надо быстро, пока муть не осела на дно. Обстановка благоприятствовала планам «иудушки» Троцкого. Внутреннее и внешнее положение Советской России требовало подписания мирного договора. Страна находилась в состоянии крайней экономической разрухи, старая армия развалилась, а новая боеспособная, рабоче-крестьянская, еще не была создана. Народ требовал мира, на этом настаивал и В.И. Ленин. Однако значительная часть высших партийных работников, в том числе и Троцкий, не считаясь с объективными фактами, требовала продолжения войны. В партии образовалась группа «левых коммунистов» во главе с Бухариным, не допускавших мысли о каких-либо соглашениях с империалистами. Бухарин договорился даже до того, что во имя «интересов международной революции» нужно идти на утрату Советской власти. Это была демагогическая и авантюристическая политика. В какой-то мере примыкал к ней и Троцкий, в то время нарком иностранных дел. Он предлагал: объявить войну прекращенной, армию демобилизованной, но мира не подписывать.

В конце января 1918 года в Бресте начались мирные переговоры с Германией. Провожая советскую делегацию в Брест, Ленин давал напутствие Троцкому:

— Всячески затягивайте переговоры, — говорил он, — но как только немцы предъявят ультиматум, немедленно подпишите договор.

Однако Лев Давыдович не выполнил указаний Ленина. Он не стал ожидать немецкого ультиматума, а высказал свою идею: Советская Россия войну прекращает, армию демобилизует, а мирного договора не подписывает.

Можно только представить, как таким заявлением Троцкий рассмешил немецкую делегацию. У него спросили: «Понимает ли господин Троцкий, что отказ от подписания мирного договора автоматически влечет за собой продолжение войны?» Лев Давыдович гордо отказался от ответа на этот вопрос, и советская делегация покинула Брест.

Воспользовавшись разрывом переговоров, австро-германские войска перешли в наступление, и Советской России пришлось подписывать еще более унизительный договор с потерей огромной территории и выплаты чрезмерной контрибуции.

Троцкий был освобожден от должности наркома иностранных дел и назначен председателем революционного совета — наркомом по военным делам. Лев Давыдович надел шинель, нацепил кобуру с пистолетом и стал разъезжать по фронтам, пугая капиталистов мировой революцией. Все победы гражданской войны, кто бы их ни одерживал — Сталин, Фрунзе, Буденный, Ворошилов… — он приписывал только себе. Зарубежная пресса, которая находилась в руках сионистской братии, называла его Красным Наполеоном.

— Мы должны превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, какая не снилась самым страшным деспотам Востока… — как вспоминал бывший секретарь Распутина Арон Симанович, разглагольствовал Троцкий. — Мы прольем такие потоки крови, перед которыми содрогнутся и побелеют все человеческие потери капиталистических войн. Крупнейшие банкиры из-за океана будут работать в теснейшем контакте с нами. Если мы выиграем революцию, раздавим Россию, то на погребальных обломках ее укрепим власть сионизма и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть. Путем террора, кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупения, до идиотизма, до скотского состояния. А пока наши юноши в кожаных куртках — сыновья часовых дел мастеров из Одессы, Орши, Гомеля и Винницы, — о, как великолепно, как восхитительно умеют они ненавидеть! С каким наслаждением они физически уничтожают русскую интеллигенцию — офицеров, инженеров, учителей, священников, генералов, агрономов, академиков, писателей!..

Вот в руки таких «мальчиков в кожаных куртках» и попал бывший император с семьей. 12 июля 1918 года Уральский совет под председательством Белобородова принимает решение: предать Романовых казни, не дожидаясь суда. Далее события развивались со стремительной быстротой. Юровский в спешном порядке стал формировать отряд убийц, в который вошли австро-германские пленные и преданные ему служаки из «чрезвычайки». Им он без проволочек объявил, что получена команда из Москвы о казни царской семьи.

17 июля в 12 часов ночи Юровский разбудил Николая и его семью, потребовав, чтобы они быстро оделись и следовали за ним. Свои действия он объяснил тем, что ночь предстоит опасная и, проявляя заботу о безопасности императора и его семьи, было принято решение переместить их в нижние комнаты. Когда все спустились в предназначенное место, Юровский сделал заявление: «Николай Александрович, — сказал он, обращаясь к императору, — ваши родственники старались вас спасти, но им не удалось. Мы вынуждены вас расстрелять». С этими словами он выстрелил в царя, а вслед за ним открыл стрельбу по безоружным узникам прибывший с ним отряд. Кроме царя, Юровский лично застрелил и наследника престола.

Через несколько минут все было кончено. В ту же ночь Юровский предпринял все, чтобы замести следы и уничтожить все улики. Утром он доложил Белобородову о сделанной «работе». Белобородов, не откладывая дело в долгий ящик, тут же отправился в Москву с докладом к председателю ВЦИК Свердлову, который сердечно пожал ему руку и поблагодарил за верную службу. Но наибольшую радость и удовлетворение от убийства царя и его семьи испытал Троцкий: была устранена одна из двух помех к вершине власти в новой России.

Теперь на очереди остался один В.И. Ленин. Подготовка к его убийству шла полным ходом. Этот акт должны были осуществить доверенные и хорошо проверенные люди. «Осечка» исключалась. И вскоре, 30 августа, спустя 43 дня после убийства царя, было совершено покушение на В.И. Ленина. Но здесь вышла промашка. Владимир Ильич был только ранен, а не убит. Покушение совершила Фани Каплан (Фейга Хаимовна Ройдман).

В дальнейшем, как известно, события развивались не по сценарию Троцкого. Но убийство последнего российского императора Николая II и покушение на В.И. Ленина — это звенья одной цепи, беспощадной борьбы Троцкого за власть в России.

Конец династии Романовых

Династия Романовых, правившая Россией с 1613 г., утратила власть над страной в 1917 г.

Род Романовых восходит к боярину Андрею Кобыле (XIV в.); до начала XVI в. именовались Кошкиными, затем Захарьиными, Никита Романович Захарьин (?—1586) — дед царя Михаила Федоровича.

Михаил Федорович (1613–1645)

Алексей Михайлович (1645–1676)

Федор II Алексеевич (1676–1682)

Петр I Алексеевич (1682–1725)

Екатерина I (Марта Скавронская) (1725–1727)

Петр II Алексеевич (1727–1730)

Анна Иоанновна (1730–1740)

Иван VI Антонович (1740–1741)

Елизавета Петровна (1741–1761)

Петр III (Карл-Петр-Ульрих) (1761–1762)

Екатерина II (Софья Анхальт-Цербстская) (1762–1796)

Павел I Петрович (1796–1801)

Александр I Павлович (1801–1825)

Николай I Павлович (1825–1855)

Александр II Николаевич (1855–1881)

Александр III Александрович (1881–1894)

Николай II Александрович (1894–1917)