Сталинъюгенд

4

Когда нарком Меркулов вошёл в кабинет Лаврентия Берии, тот стоял у развёрнутой во всю стену карты СССР.

— …Явился? Ну, докладывай, что накопали? — спросил он, оторвав взгляд от линии фронта.

— Лаврентий Павлович, я уже вкратце сообщал о материалах, изъятых во время обыска у Шахурина на даче. Сейчас со мной его дневники и протоколы «Тайной организации». Для удобства чтения с них сделана машинописная распечатка. — Чекист положил на стол заседаний портфель и достал оттуда добро, добытое оперативниками на Николиной горе.

— Ты всё это внимательно изучил?

— Так точно.

— Хорошо, бумаги посмотрим потом. Пока что давай подробно… по сути.

Нарком сжато, но обстоятельно рассказал члену ГКО о содержании записей Шахурина.

— Знаешь, Всеволод, распечатку оставь — мне с документами надо ознакомиться. Они — сам понимаешь — серьёзные. Тут спешить нельзя. Тут требуется подумать. Я имею в виду тайную организацию… а вот убийство необходимо как можно быстрей расследовать, и здесь кроме информации, вытекающей из дневника этого неврастеника, первостепенный вопрос: кто дал ему оружие?

— Лаврентий Павлович, почти никаких сомнений, что это дело рук Вано Микояна. За ним установлено постоянное наблюдение. Во время событий он находился в Москве, и сейчас совершенно подавлен.

— Вот и хорошо. Завтра мы встретимся с его отцом. Анастас, судя по всему, ещё не знает, из чьего оружия отправили на тот свет Уманскую. Сделаем сюрприз — откроем свои соображения и попросим пригласить Вано. Для объяснений. А там уже посмотрим по обстановке.

— Прекрасная идея, товарищ Берия.

— После четырёх будь на телефоне. Я вызову, когда потребуется.

— Слушаюсь. У меня ещё вопрос, Лаврентий Павлович.

— ?…

— Как доложить товарищу Сталину?

— Пока нет окончательных результатов — с отчётом не спеши. О самом событии я Иосифа Виссарионовича уведомил. Он сказал, что необходимо детально разобраться. Вот ты и разбирайся.

— Ясно, товарищ Берия. Разрешите идти?

— Иди.

Оставшись один, член ГКО задумался. Такого поворота он не ожидал.

«Из этой истории только ущербный не извлечёт выгоду», — подумал оберчекист и придвинул к себе «дело».

Как и Всеволод Николаевич, Берия знакомился с документами обстоятельно и очень внимательно. Закончив чтение, он откинулся на спинку кресла и надолго задумался.

К 1943 году Иосиф Сталин уже почти пятнадцать лет обладал в стране абсолютной и непререкаемой властью. В его ближайшее окружение входили люди, чьими руками он её сохранял и укреплял. Зная не понаслышке сталинскую технологию поддержания власти, каждый приспешник мечтал лишь уберечь себя и близких, прекрасно сознавая, что рядом с Громовержцем жизнь может оборваться в любую секунду совершенно независимо от рвения и желания быть преданным и угодным лично ему. Лаврентий Берия, пожалуй, единственный, думал не только о сохранении жизни, но и о том, как подхватить власть в случае смерти Вождя. К этому он примерялся уже на протяжении нескольких лет, пытаясь оценить стратегию и тактику Ленина и Сталина — двух людей, добившихся власти на его глазах. Берия очень высоко ценил Ленина, отдавая дань его первопроходству, но полновесным «гением власти» он Ильича не считал. По его мнению, Ленин был скорее «гением ситуации» и «гением мести».

«…В самом деле, желая отплатить за казнённого брата и разрушить самодержавие, обладая при этом маниакальным зудом к власти, но не имея никаких шансов её заполучить, Ленину приходилось долгие годы довольствоваться борьбой с ветряными мельницами — полемикой о путях захвата власти с такими же мечтателями, как и сам… В этой борьбе он исписал горы бумаги, развивая и широко трактуя идеи Маркса и Энгельса. Но вдруг случился очередной зигзаг Истории, и реальная власть, о которой Ленин даже не мог и помыслить в потаённых мечтах, сама свалилась в руки Ильича. Ещё незадолго до Февральской революции он сидел в облюбованном Цюрихе, попивал пивко с товарищами по партии да перекидывался с Луначарским в шахматы… Но уж получив шанс, Владимир Ильич зевать не стал и собрал в кулак всех, ошивавшихся вокруг. Сначала навёл порядок среди враждовавших большевиков, временно примирив теоретиков-утопистов и уголовников-боевиков. Потом охмурил и подмял под себя попутчиков — меньшевиков, анархистов и левых эсэров. А уж перетянуть после этого на свою сторону безмозглых — солдат и матросов, было делом демагогии… Завершив организационные мероприятия, Ильич забыл про национальную, классовую и интеллектуальную неоднородность вставших под его знамёна и захватил вместе с ними власть, начав резво строить государство, призванное отомстить его гонителям. Уничтожив обидчиков, включая попутчиков и заодно с десяток миллионов попавших в суматохе под руку, Владимир Ильич потерял к власти интерес. Больше того, похоже, ужаснулся не только содеянному, но и его непоправимости. В итоге Ленин власть отдал. Своим шакалам-соратникам. Так же без борьбы, как и взял».

Лаврентий Берия изменил позу — придвинулся вплотную к столу, уперевшись подбородком в руки.

«…Иное дело Сталин. Ему никто ничего не дарил. Иосиф добыл власть в смертельной схватке с хищниками всех мастей, кишевшими в ЦК партии большевиков после ухода Ильича. И чтобы добыть эту власть, Ему пришлось не только заранее целенаправленно готовиться к этому психологически, но и проявить чудеса хитрости, ловкости, лицемерия и бог знает ещё чего, что, может быть, ни один другой двуногий на всём земном шаре никогда бы не сумел осуществить… Взяв власть, Сталин не собирался никому мстить. Он просто подчинил жизнь одной цели — построить сверхмощное и сверхвооружённое, промышленно развитое Государство, призванное стать оплотом Его безраздельного господства. И Он создал систему, позволяющую в любой момент оберегать Себя от возможного бунта… Эта система базируется, во-первых, на отношении Сталина к окружающим как к расходному материалу, а, во-вторых, на построении управленческой пирамиды, где руководство никогда целиком не передаётся Хозяином ни одному конкретному исполнителю или какой-либо однородной группе чиновников, а многократно дублируется и контролируется другими властными структурами, разветвлённость которых — за гранью воображения… Убирая потенциальных конкурентов, Сталин пользовался очень ограниченным набором средств. В других руках их эффективность была бы весьма спорной. Однако целеустремлённость и тонкое знание человеческой психологии неизменно приносили Иосифу успех — в 1943 году у Кобы давно не стало соперников. Даже в моём лице»…

Втайне думая о возможности со временем заполучить власть, Берия моделировал грядущие действия, опираясь на опыт Ленина и Сталина. У Ильича он собирался скопировать умение уловить ситуацию и этой ситуацией ловко воспользоваться. У Сталина — учился способности удерживать и укреплять безраздельную власть.

Ему казалось, что сделано всё, чтобы на горизонте не появился конкурент. Оставалось лишь постоянно доказывать Иосифу свою необходимость и упрочивать позиции рядом с ним, вплоть до его естественного ухода.

И вот сейчас перед оберчекистом лежали дневники пятнадцатилетнего парня, видевшего вблизи, что собой представляет власть и, несмотря на тотальный страх всех и вся перед этой властью, почти не таясь, мечтавшего о ней, вербовавшего сторонников и готовившегося к действиям по её добыче. Неважно, что ему до власти — как до неба. Всё равно это был конкурент. Как знать, может, сегодня, совсем рядом с ним, Берией, ещё в чьей-то голове вызревали подобные идеи.

«…Шахурина уже нет — "конкурент" ушёл своим ходом. Теперь надо понять, что можно выжать из полученных материалов и без него… Остался Микоян. Ну что ж, с Анастасом разберёмся не на шутку… Иосиф Виссарионович, судя по всему, тоже будет доволен, узнав о проделках детей члена ГКО», — решил оберчекист, прекрасно знавший сталинскую любовь к компромату на приближённых и его технологию избавления от ставших неугодными сатрапов.

Лаврентий Павлович с удовлетворением убрал секретные бумаги в сейф и отчалил домой, где его ожидали вкусная пища и услужливые, сговорчивые подавальщицы.

Куратор госбезопасности очень хорошо изучил Хозяина. Он видел, как тот умело пользовался компроматом для удаления неугодных. Когда Сталину требовалось расправиться с кем-либо из приближённых, любой, даже самый незначительный порочащий материал на очередную жертву оказывался джокером в его руках. При этом он никогда не шёл на прямую конфронтацию, и сам, в лоб, редко требовал крови. Иосиф валил врагов чужими руками, лишь намекая в присутствии одного или нескольких понятливых подручных, что их коллега допустил ошибку. И сплавлял компромат. Этого вполне хватало, чтобы жертву начинали рвать на куски остальные участники стаи. А Вождь, порой, до последней минуты продолжал играть. Он ещё какое-то время защищал обречённого, иезуитски оттягивая исполнение приговора — говорил, что надо тщательно во всём разобраться.

На такие ситуации Берия имел особый нюх и всегда безошибочно улавливал полунамеки Хозяина.

Получив столь серьёзный материал сразу на двух сыновей Анастаса Ивановича, Лаврентий Павлович уже мысленно накидывал петлю и на шею их отцу, сильно мешавшему оберчекисту.

С началом войны Микоян, уже почти задвинутый в тень, вдруг начал приобретать сильный вес в глазах Сталина. С первого дня вторжения немцев он энергично и эффективно занимался снабжением армии и тыла горючим, амуницией и продуктами питания. Сталин передал в его подчинение сразу три наркомата: внутренней торговли, внешней торговли и пищевой промышленности. Увидев, что Анастас Иванович справляется не в пример лучше Молотова (которому поначалу отдали танковую промышленность) и Маленкова (авиация), Вождь навьючил на него очень сложное и ответственное дело — курирование поставок из Америки по «ленд-лизу». Речь шла о самом необходимом для фронта: сырье, самолётах, артиллерии, автомобилях и горючем. Так у Микояна возник прямой доступ к соконтролю за вооружениями. Вот и летом 1943 года Хозяин дополнительно поручил Анастасу Ивановичу организовать Резервный фронт к предстоявшей битве с немцами в районе Орла — Курска — Белгорода. Роль Микояна в ГКО и Политбюро неуклонно возрастала. Если к началу войны он занимал в негласной иерархии сталинских приближённых где-то восьмую-десятую позицию, вместе с Ворошиловым, Хрущёвым и Булганиным, пропустив вперёд Берию, Маленкова, Молотова, Жданова и Кагановича, то в 1943-м Микоян уже делил с Маленковым второе-третье места, сразу же вслед за Берией. Этому, конечно, невольно содействовали и сами конкуренты. Жданову Сталин долго не мог простить растерянность и панику, охватившую того в начале войны. Молотов не справился с руководством танковой промышленностью, и её передали Берии. Ворошилов оказался полностью не способен к какому-либо руководству в условиях современной войны. Каганович дело знал и работал неплохо, но взлётов не совершал. Хрущёва и Булганина Вождь отослал на фронт, несколько отдалив от себя. Таким образом, на коне был Берия, реально делавший очень много для выпуска вооружений. Он тянул за собой верного союзника Георгия Маленкова, державшего в руках кадры. Но в спину им дышал Анастас Иванович. Это никак не устраивало Лаврентия Павловича, поскольку Микоян отнюдь не был его послушным орудием, как, например, тот же Георгий Максимиллианович. Раздражённый Берия давно искал случай подставить Анастасу подножку, но повода всё не подворачивалось. И вдруг удача сама свалилась прямо в руки.

6 июня, сразу по приезде в Кремль, Берия связался по телефону с Микояном:

— Приветствую тебя, Анастас.

— Здравствуй, Лаврентий.

— Как дела, как успехи?

— Спасибо. Работаем. Неразрешимых проблем нет, но забот хватает. А у тебя что творится?

— Тоже трудимся. Кстати, есть небольшое дело. Не выкроишь для меня сегодня часик?

— О чём разговор… Заходи хоть сейчас.

— Не могу. Важные дела. А, если тебе удобно, в 18.00 неплохо бы встретиться.

— Буду ждать.

Положив трубку, Микоян задумался:

«Берия звонил неспроста. Вслед за этим звонком, "ни о чём", должен последовать подвох. Но какой?… Надо догадаться! И встретить его во всеоружии»…

Но сколько он ни пытался понять причину непрошеного визита хищного Лаврентия, на ум ничего существенного не приходило.

«Ладно, осталось недолго. Посмотрим, с чем он пожалует», — решил член ГКО и занялся текущими делами.

Однако Берия пожаловал не «с чем», а «с кем» — он вошёл в микояновский кабинет в сопровождении главного чекиста страны Меркулова. Ничего хорошего это не предвещало, и Анастас Иванович внутренне напрягся, поняв, что предстоит неприятный разговор.

Нежданные визитёры вежливо поздоровались и уселись в посетительские кресла.

— …Чаю? Бутерброды?

— Чайку можно. Ты как, Всеволод?

— С удовольствием, — поддержал шефа Меркулов.

Микоян распорядился об угощении. Когда его подали и официантка закрыла за собой дверь, он, оставаясь внешне спокойным, спросил:

— Ну-с, чем обязан?

— Видишь ли, Анастас… есть серьёзный разговор.

— ?…

— Ты слышал, что третьего дня натворил сын Шахурина?

— Конечно. — Проницательный Микоян сразу догадался, что к событиям причастен кто-то из его детей, учившихся в одной школе с погибшим.

В этой ситуации брать на себя лидерство в беседе с двумя стервятниками смысла не имело, и Анастас Иванович предпочел молчать до следующего хода противника.

Отпив из стакана глоток, Берия поставил его на стол и сказал:

— Знаешь Анастас, у следствия есть веские подозрения, что Шахурин-младший убил дочь Уманского и потом застрелился сам из «вальтера», принадлежащего твоему сыну Вано. Дело это бытовое, но в высшей степени неприятное… Мы не хотим преждевременно поднимать шум. Есть малая вероятность, что оперативная информация неверна. Поэтому просим помочь прояснить ситуацию… Хорошо бы ты сейчас пригласил парня сюда, и мы, в твоём присутствии, задали ему ряд вопросов.

В течение монолога Лаврентия на лице Микояна не дрогнул ни один мускул, однако на душе стало тошно и тревожно:

«Несомненно, Берия уверен в причастности мальчика к печальным событиям, иначе не завёл бы такой разговор».

Ничего не оставалось, как принять навязанные условия.

— …О чём говорить. Мы просто обязаны сделать, как ты предложил. Я немедленно пошлю машину за Ваней.

— Не надо. Мы не сомневались в твоём согласии — автомобиль уже стоит под воротами твоей дачи, и наши люди ждут у коменданта звонка. Если распорядишься, через полчаса сына привезут сюда.

Микоян связался с загородным домом и попросил к телефону Ваню. Когда тот взял трубку, Анастас Иванович спокойно сказал:

— Быстро оденься по-городскому и пойди к коменданту — там ждёт машина. Она доставит тебя в Кремль — ты срочно нужен.

Только отец закончил говорить, подросток понял всё — последние двое суток он с ужасом ждал именно этого звонка.

Комендант дачи, капитан госбезопасности Василий Даранов, подвёл парня к чёрной «эмке». Как только Ваня устроился на переднем сидении, машина сорвалась с места, устремившись к Москве.

Некоторое время собеседники сохраняли молчание. На Микояна нахлынули воспоминания. Однажды в этом кабинете Берия уже проводил тяжёлый разговор-допрос. Абсолютно непостижимым образом та история тоже касалась наркома авиационной промышленности и самоубийства…

Это произошло в начале сорокового года. Лаврентий Берия, почти два года пребывавший на посту главы НКВД, в состав которого тогда входила и госбезопасность, уже успел расправиться и с предшественником Ежовым, и почти со всей верхушкой «ежовских» органов. Террор вроде бы пошёл на убыль, но тут совершенно неожиданно топор оказался занесён над семьёй члена Политбюро Лазаря Кагановича. Его старший брат, Михаил Моисеевич Каганович, тоже был не последним человеком в СССР — это он занимал должность наркома авиационной промышленности до Алексея Шахурина.

Хотя шквал арестов чуть схлынул, чекисты по-прежнему боролись с «вредительством», подводя под это преступление любую ошибку в расчетах, технологии или изготовлении продукции. Особое значение придавалось военной технике — выявленные «вредители», окопавшиеся в оборонных отраслях, всё так же бесследно исчезали в пыточных Лубянки.

На испытаниях новой модели разбился самолёт, и НКВД занялся расследованием происшествия. Показания давали два арестованных руководителя номерного завода, выпустившего опытный экземпляр. После непродолжительного пребывания во внутренней тюрьме НКВД они начали дуэтом обвинять наркома Михаила Кагановича, якобы завербовавшего их в антисоветскую вредительскую организацию и приказавшего выпускать брак. Михаилу Моисеевичу показали протоколы допросов. Он завизжал: «Клевета!» Доложили Сталину. Вождь поднял вопрос в тесном кругу. Лазарь Каганович, ветеран Политбюро и младший брат Михаила, главный железнодорожник страны и отец метрополитена, сидел на заседании — ни жив ни мёртв. Изображая справедливого арбитра, Хозяин попросил и его оценить ситуацию. Лазарь Моисеевич обладал огромным опытом пожирания себе подобных, умело добивая оступившихся коллег, но в данном случае жертвой становился его старший брат, и это был набат, возвещавший, что следующим падёт сам Лазарь. Трезво оценив ситуацию, Каганович стал настаивать на аресте ближайшего родственника, но Рефери возразил:

— Не упорствуй, Лазарь. Зачем торопиться? Арестовать Михаила мы всегда успеем. А если он вдруг не виноват?… Твой брат работает давно, и до сих пор к нему серьёзных претензий не возникало. Давайте лучше организуем наркому очную ставку с обвиняемыми в присутствии уважаемых свидетелей. Там и станет ясно — кто лжёт?

Так и порешили. В комиссию включили Анастаса Микояна и Лаврентия Берию. Очная ставка проходила в кабинете Микояна. Туда доставили заключённых. Туда же, пока ещё без конвоя, пришёл и Михаил Каганович. Схватка оказалась непродолжительной — арестованные вдвоем навалились на авиационного наркома. Тот пробовал сопротивляться: повышал голос, орал, что это бред, что сгноит лжецов на Колыме… Но стойкость и численный перевес нападавших выбили почву из-под ног Кагановича-старшего. Поняв, что проиграл, Михаил Моисеевич взял паузу и спросил хозяина кабинета, где здесь туалет. Анастас Иванович показал рукой на дверь в комнату отдыха. Побеждённый в неравной схватке исчез за ней, но пользоваться удобствами не стал — он достал ещё не отобранный наган и свёл счеты с жизнью. Его остывающее тело втащили назад в кабинет и положили на ковёр, вскоре покрывшийся багровыми пятнами крови вынужденного самоубийцы. Ковёр потом пришлось заменить…

Когда картина из прошлого, словно наяву, прошла перед глазами Микояна, он невольно ужаснулся многократным совпадениям в истории гибели Михаила Кагановича и в событиях, из-за которых Берия насел на него сегодня. Эти совпадения показались Анастасу Ивановичу мистическими и зловещими.

Очнувшись от мысленных аналогий, Микоян почувствовал, что тишина стала невыносимой. Разряжая обстановку, он поинтересовался:

— Товарищ Меркулов, пока Ваню везут, расскажите, пожалуйста, о подробностях трагедии.

Уловив едва различимый согласительный знак шефа, Всеволод Николаевич довольно обстоятельно проинформировал Анастаса Ивановича о выстрелах на Большом Каменном мосту. За разговором время пролетело незаметно, когда дежурный офицер ввёл Вано. Увидев сына, Микоян показал рукой в сторону стола заседаний:

— Бери стул и сядь, чтобы тебя было хорошо видно товарищу Берии и товарищу Меркулову.

Довольно рослый для своего возраста, симпатичный и вихрастый пятнадцатилетний Вано без особого рвения выполнил распоряжение отца.

— …Ваня, не буду ходить вокруг да около. Расследуется гибель Нины Уманской и самоубийство Володи Шахурина. У следствия есть информация, что Шахурин стрелял из твоего пистолета. Это так? — начал допрос Анастас Иванович.

— …Да.

— Как твоё оружие попало к Шахурину?

— …

— Ваня, мы здесь не шутить собрались. Посмотри, кто бросил дела и пришёл поговорить с тобой по-доброму: Лаврентий Павлович — куратор органов, и Всеволод Николаевич — народный комиссар госбезопасности. Поверь, им есть, чем заниматься помимо тебя! Потому не надейся, что удастся отмолчаться!…

— Папа… товарищ Берия, товарищ Меркулов… я всё расскажу, как было. Только я очень волнуюсь, и мне трудно говорить по порядку.

— А ты говори, как можешь, — вступился за мальчугана Берия.

— …Мне с самого начала или только про оружие?

— Давай уж с самого начала.

— Мы с Володей Шахуриным дружили… Хотя он и учился на класс младше, был самым интересным парнем в школе—к нему все ребята тянулись… Мы часто вместе возвращались из школы до Манежа. От площади Маяковского почти всю улицу Горького проходили… Много разговаривали. Обсуждали, кем вырастем… Володя хотел стать руководителем. Мы думали в один вуз поступать. В МАИ или МВТУ… Ещё Володя сильно влюблялся. Последние полгода он гулял с одноклассницей — Ниной Уманской… Она такая красивая… была. Сначала Нина на него мало внимания обращала и вообще на ребят из класса не смотрела — она в Америке жила и после приезда только со старшеклассниками общалась. Володя ей записки писал… свидания назначал… и всё-таки добился своего — Нина стала к нему очень хорошо относиться. А потом узнал, что она уезжает с родителями в Мексику… и страшно расстроился. Утверждал, что его девушка не имеет права так поступать… Я успокаивал… Но он не слушал. Его трясло при мысли, что придётся расстаться…

Ваня, почти выдавливавший из себя фразы, на какое-то время замолк.

— Мы очень внимательно слушаем. Продолжай, — снова пришёл на выручку Лаврентий Павлович.

— Сейчас.

Все понимали, что юноше невмоготу перейти в рассказе к главному, но он собрался с духом.

— …Володя знал, что у меня есть «вальтер» и умолял дать ему на день настоящий пистолет, чтобы напугать Нину и пообещать застрелиться, если она уедет в Мексику. Я сразу сказал, что это невозможно. А он просил… умолял… Так долго продолжалось… Потом начал уже мне грозить, что покончит с жизнью, если не дам пистолет, — сказал, что прыгнет с моста. И я поверил… и согласился… Только не подумал сразу, что надо вынуть обойму или забрать патроны… а дальше вы всё знаете…

В комнате стояла такая тишина, что с улицы слышались шаги сменявшегося караула.

Нарушил её снова Вано:

— Когда я отдал Володе пистолет и вернулся домой, подумал — чтобы попугать — патроны не нужны. И побежал к Шахуриным, на Грановского… забрать обойму… но они уже уехали на дачу. А следующим утром Володя вернулся в город и встретился с Ниной. Наверное, она решила, что с ней шутят… а он не шутил…

Очевидно, парень страшно переживал невольную причастность к трагедии. Во время монолога он не поднимал глаз. Пальцы подрагивали. Закончив объяснение, так и продолжал сидеть с опущенной головой, втянув плечи.

— Ваня, как ты мог так поступить?… Разве чекисты вас не обучали правилам обращения с оружием? Ведь пистолеты вам с Серго выдали исключительно для самозащиты! — Микоян был настолько подавлен, что даже не сумел скрыть этого от людей, которых в принципе не мог считать союзниками.

— …

— Анастас, сейчас уже поздно выяснять, почему Вано сделал то, что сделал. Хорошо хоть — он понимает, какую совершил ошибку. Будем надеяться, что эта трагическая история послужит уроком… Картина событий нам в целом ясна. Преступного замысла мы здесь не видим… Да, Всеволод Николаевич? — Берия перевёл взгляд на наркома и после его согласного кивка продолжил:

— Следствие, по-видимому, скоро закончится. Твои действия, Вано, постараемся квалифицировать как халатность. Пока, учитывая несовершеннолетний возраст, тебя накажет… отец. Товарищ Микоян, если у наших сотрудников возникнут ещё какие-то технические вопросы, сына вызовут для объяснений, уже не отрывая ни тебя, ни нас от дел. Не возражаешь?

— О чём говорить, товарищ Берия.

— Ну, тогда у нас вопросов больше пока нет. Мы с Всеволодом Николаевичем откланиваемся, а ты, Вано, очень серьёзно проанализируй происшедшее, чтобы ничего подобного в твоей жизни больше не случалось.

Когда Берия с Меркуловым покинули кабинет, Анастас Иванович сказал:

— Ваня, у меня нет слов… Самое страшное уже произошло. Спешить теперь, к сожалению, некуда. Я поговорю с тобой позже. У меня сейчас очень много работы. Поезжай на дачу и поразмышляй.

— Папа, я всё время об этом думаю. И очень раскаиваюсь… Но как я мог представить, что Шахурин такой дурак?!И убьёт её…

— А надо было допустить такое продолжение.

Отправив сына, Микоян начал анализировать только что закончившийся разговор. Безответственность Вани сначала ошеломила, но потом он понял, что ошибся сам — нельзя разрешать детям так вольно распоряжаться пистолетами. Было жаль погибших детей, но ещё сильней тревожила сегодняшняя беседа. Он задавался вопросом, почему Берия скомкал допрос и не стал выспрашивать у Вани подробности отношений с Шахуриным.

«…Лаврентий обязан развивать успех. С таким козырем госбезопасность имеет возможность долго нагнетать напряжение и интриговать против меня… Конечно, ситуация может получить развитие и позже. Но зачем тянуть? Ведь железо куют, пока горячо… Берия должен был устроить истерику прямо сегодня. И не у меня, а в кабинете Иосифа. Тут что-то не так. Тут есть какой-то подводный камень… Надо разузнать у Вани подробности»…

Невесёлые размышления Микояна прервал заведующий секретариатом Александр Барабанов:

— Анастас Иванович, я на свой риск не отменял совещания. Решил, что в случае чего товарищи подождут…

— Правильно. Молодец. Приглашай в кабинет. — За личными заботами член ГКО чуть не забыл, что назначил заместителям оперативную летучку.

Покинув Микояна, визитёры перешли в кабинет к Лаврентию Павловичу и приступили к обсуждению только что полученного признания сына Микояна. По сути, Берия инструктировал Меркулова:

— Сворачивай вопрос об убийстве на бытовой почве и раскручивай дело о тайной организации. И в его рамках утверждай, что сын Микояна передал оружие не нервному школьнику Владимиру Шахурину, а лидеру антисоветской террористической группы. Хотя это будет не просто доказать, если Иосиф Виссарионович не разрешит применять спецсредств воздействия — ведь Вано отдал Шахурину пистолет накануне убийства. Без допросов остальных школьников мы пока не обладаем должной информацией… Короче, Всеволод, не выделяя в отдельное делопроизводство, собери материал по «Четвёртой Империи» и выйди с ним к Хозяину.

— Лаврентий Павлович, а по убийству что докладывать?

— Докладывай, как есть. Но вряд ли эта чепуха заинтересует Иосифа Виссарионовича. Обязательно скажи, что вскрылись очень интересные обстоятельства и намекни, в чём суть. Если товарищ Сталин попросит подробности, рассказывай, не стесняясь, а я, со своей стороны, тоже сделаю сообщение. Так просто эту историю оставлять нельзя. Посмотрим, как товарищ Верховный воспримет, что в Кремле живут два участника тайной организации «Четвёртый Рейх», возглавлявшейся «рейхсфюрером» Владимиром Шахуриным? — подытожил Берия, имея в виду, что московская квартира Микояна находилась в Кремле недалеко от квартиры Сталина.

Машина, в которой Ваню везли домой, миновала поворот к санаторию «Барвиха», проехала ещё несколько километров, и за Усово, где шоссе, запетляв, ныряло в овраг, свернула с Успенского шоссе налево. Метров через пятьдесят она остановилась у высоких железных ворот зелёного цвета — въезда на дачу Микояна в имении «Зубалово». В обе стороны от ворот, куда хватало взгляда, тянулся высокий забор из красного кирпича, ограничивший этот райский остров от построенного в СССР социализма.

Бывшее до революции владением нефтепромышленника Зубалова и с тех пор получившее его имя, поместье находилось на двух огромных территориях, рассечённых глубоким оврагом со змеившейся по дну речушкой Медведкой. На дальнем участке стояла дача Сталина — Зубалово-2. Такой порядковый номер отнюдь не говорил о роли её нынешнего Хозяина — просто при прежних владельцах этот дом занимали дети нефтепромышленника. На примыкавшей к шоссе территории находилась дача Микояна — Зубалово-1.

К описываемым событиям Сталинская дача почти пустовала. Сначала, после гибели второй жены Надежды Аллилуевой, сам Сталин съехал в специально приготовленный для него дом в Волынском возле Кунцево, который все называли: «Ближней» (подразумевалось — «дачей»). Тогда в Зубалово-2 остались только родственники Хозяина от второго брака: сын Василий с семьёй, любимая дочь Светлана да их дед с бабушкой — Сергей Яковлевич и Ольга Евгеньевна Аллилуевы. Когда осенью 41-го немцы подошли вплотную к Москве, Зубалово оставили. После того как фашистов отогнали, обнаружилось, что сталинский дом выгорел внутри. Уцелела лишь кухня и галерея-переход от кухни к дому. Естественно, его сразу же начали восстанавливать (фактически строить заново), а для родных Вождя быстро привели в порядок комнаты над кухней, где они обосновались до окончания стройки. Однако по ряду причин с января 43-го в Зубалово-2 квартировал только старенький Сергей Яковлевич.

Зубалово-1 не пострадало от немцев и ожило сразу после победы в битве за Москву. На его территории находилось пять домов.

Если смотреть по направлению от Москвы, в глубине участка над оврагом нависает большое двухэтажное здание в стиле французских замков конца XVIII века. В лучшие для него времена Зубалов-старший любовно выстроил этот дом для себя.

После революции замок, хорошо видный с шоссе, долгое время был коммунальным. Кроме многочисленного семейства Анастаса Микояна туда подселили ещё две семьи: друга Вождя по дореволюционным ссылкам — замнаркома иностранных дел Карахана и надёжно укрывшегося в СССР польского коммуниста Барского. Однако с годами Сталин охладел к двум последним, и в конце тридцатых, чтобы не мозолили глаза, обоих расстреляли, а их предательские семьи рокировали в социализм. Так в доме остались лишь Микояны.

Рядом с главным корпусом находилась небольшая кирпичная кухня, что создавало жильцам некоторое неудобство — в зимнее время пищу иной раз подавали основательно остывшей.

Слева от ворот стоял дом поменьше. В начале тридцатых его занимал военный нарком Ворошилов, а позже — начальник Главного политуправления Красной армии — догадливый, но крайне безответственный Ян Гамарник, бросивший жильё на произвол судьбы и застрелившийся во избежание ареста и насильственной смерти от соратников.

В дальней части участка имелся ещё один большой многоквартирный дом («Технический корпус») с пристроенной цилиндрической водонапорной башней, украшенной по верхней кромке зубцами, наподобие кремлёвских. При царе в нём жила прислуга капиталиста Зубалова, а после революции дом перекроили — на первом этаже разместили гараж с мастерскими, а на втором — жилом — обустроили апартаменты для семей родственников первой и второй жён Сталина — Сванидзе и Аллилуевой, а также для вдовы Феликса Дзержинского. С 1942 года это здание тоже пустовало.

Напротив «Технического корпуса» в забор врос одноэтажный дом охраны, где квартировали чекисты, приписанные к семейству Микояна и к поселку. Он имел два выхода: на участок и за пределы территории поместья.

Многолетний бессменный член Политбюро ЦК Анастас Микоян возглавлял огромный клан, помимо его многочисленного потомства включавший семьи братьев самого Микояна (один из них, Артём Иванович, выдающийся авиаконструктор, создавал знаменитые МиГи) и семьи родных жены Анастаса Ивановича, Ашхен Лазаревны. В мирное время в Зубалово часто гостили родственники, но война сузила круг постояльцев: крайне редко вырывался с работы глава клана, ушли лётчиками на фронт старшие сыновья — Степан, Владимир и Алексей…

На даче теперь жили Ашхен Лазаревна, двое младших мальчиков и обе бабушки: мать Анастаса Ивановича — Тамара Отаровна, и мама Ашхен Лазаревны — Вергиния Георгиевна.

Вано вылез из машины и с понурым видом вошёл в дом. К счастью для него Ашхен Лазаревна зашла к себе и не видела, что сын вернулся. Стараясь остаться незамеченным бабушками, он поднялся на второй этаж и проскользнул в комнату, которую делил с Серго. Младший брат лежал на кровати и читал. Увидев Ваню, он немедленно отложил книгу.

— … Ну что?

— Всё известно — у папы в кабинете сидели Берия и Меркулов. Они сразу же задали вопрос про пистолет, и я рассказал правду.

— Про организацию говорили? — как всегда, чуть заикаясь, спросил Серго.

— Нет, об этом ни слова.

— А как тебя накажут?

— …Лаврентий Павлович сказал, что я несовершеннолетний, и поэтому со мной разберётся отец. Папа выглядел мрачнее тучи. Что будет, когда он приедет, даже думать не хочу.

— А мама?

— Она ничего не знает, если только отец не позвонил, пока меня сюда везли. Сейчас соберусь с духом и пойду на голгофу.

— А как считаешь — про нашу организацию известно?

— Если нашли записи Шаха — то знают. А чего тебе волноваться? Вы ж в «тимуровцев» играли. Разве за это могут наказать?

— Ваня, я не говорил… Я за тебя переживал и понимал, что не до меня. А сейчас, когда немного прояснилось, хочу посоветоваться.

— ?…

— Понимаешь, Шах придумал название организации — «Четвёртая Империя (Рейх)». И себе звание присвоил — «рейхсфюрер»… Это он начитался Гитлера. И всем остальным собирался разные звания дать. Я сказал, что мне не нравится этот «рейх», а он пообещал созвать общее собрание, но провести его не успел.

— Ну, не успел, считай, что и не было такого названия у вашей организации. Ты голову этой ерундой не морочь — мне на всю жизнь хватит того, что я натворил… Знаешь — постоянно думаю, почему так глупо всё устроено?… Когда в тот день дал Вовке «вальтер» и уже от него подходил к дому, вдруг решил — надо срочно вернуться и обойму с патронами забрать. Помчался назад. Только из Кремля выбежал, а мне навстречу Евгения Александровна Аллилуева со Светкой Сталиной. И как полезли расспрашивать о всякой дребедени… Минут десять отняли. Я потом бегом на Грановского, а мне милиционер из будки сифонит — Софья Мироновна и Шах минуты три, как уехали на дачу. Представляешь — не остановись я у Кремля — и обойму бы конфисковал, и Володя с Ниной сейчас живы были… и у меня бы на душе кошки не скребли.

— В книжках пишут: «Значит, так суждено».

— Помолчал бы, литератор, — и без тебя тошно. Пойду к маме… сдаваться в плен.