Становление и первоначальное расселение рода «Homo»

Глава III Древнейшие Homo впервые на земле Азии

В предыдущей главе была рассмотрена проблема «исхода» гоминин из Африки, причем высказано предположение, что это выдающееся событие в эволюции рода Homo имело место прежде всего в области Баб-эль-Мандебского пролива. Стала ли эта точка на карте «Воротами Слез» (как через много тысячелетий был назван пролив на арабском языке) в то время для ранних Homo — сейчас можно только строить гипотезы, но бесспорно одно: через эти «ворота» наши предки вышли в новый, необъятный мир, готовивший им и их потомкам большие победы и большие разочарования. Несомненно, что сам по себе этот первый «исход» для древнейших людей прошел довольно безболезненно, «буднично», не был каким-либо особым «подвигом», «прорывом плотины» («damburst») как считают некоторые исследователи (Lewin, 1994, cit. after Dennell, 2003), и скорее происходил подобно тонким струйкам (trickles по Р. Деннеллу), чем обширному «наводнению». Здесь я полностью согласен с Р. Деннеллом, т. к. в том регионе и в то время не было необходимости «штурма» новых земель Азии, практически не отличавшихся по природным условиям от Восточной Африки и не суливших переселенцам никаких особых перемен в их повседневной жизни: саванна, морской берег, к условиям которых люди были хорошо приспособлены, как дети африканской саванны, прошедшие хорошую «школу» береговой адаптации. Они двигались в Азию в силу естественного процесса расселения из первичного центра, а новая территория не манила их особыми преимуществами перед прародиной, а лишь давала простор для дальнейшей дисперсии, начавшейся еще в Африке и ставшей привычной. По форме это проникновение в Азию можно лучше всего определить употребляемым в зоологии термином «инвазия» (от латинского inuado — входить, вступать), означающим передвижения (выселения) животных за пределы своей родины. «Такие перемещения отличаются от истинных миграций своей нерегулярностью и большими интервалами между последовательными инвазиями. Иногда их рассматривают как начальные этапы формирования настоящих миграций, возникающих из взрывоподобных расселений — „эмиграций“» (Клаудсли-Томпсон, пер. с англ., 1982. стр. 11). Мы не знаем, каковы были интервалы между инвазиями древнейших человеческих групп в Азию через Баб-эль-Мандебский пролив, но главное, они наверняка не были регулярными, что позволяет применить рассматэиваемый термин к описываемой ситуации.

Инвазия происходила небольшими группами, вероятно по 30–40 человек (Бар-Йозеф, 1997), так что термин «струйка», вероятно, действительно отражал характер «исхода», но не мог характеризовать весь путь миграции, т. к. в процессе столь длительного и дальнего расселения были неизбежные колебания численности групп вплоть до полного вымирания с одной стороны и многократного увеличения числа мигрантов — с другой. Отсюда, естественно, — нестабильность генофонда всей мигрирующей части таксона в целом.

Мы имеем сейчас достаточно данных для предположения, что ранний Homo erectus/ergaster или, вернее — подвид Н. habilis pre-erectus осуществил инвазию на землю Аравийского полуострова и продолжил начатую в Африке дисперсию, однако нам до сих пор не вполне ясно в деталях, куда направились эти древние люди сразу после «исхода». Мы вообще могли бы никогда не найти ответа на такой вопрос, если бы в нашем распоряжении не было сведений о конечных этапах инициального (термин Величко и Соффер, 1997) проникновения человека из Африки в Азию. К счастью, древнейшие палеоантропологические и археологические находки в Индонезии и Китае бесспорно указывают, что люди, ставшие «первыми азиатами» после «исхода» продолжали движение на восток. Эти находки, конечно, «свет в конце тоннеля» для исследователей, занимающихся проблемой первоначального заселения Азии, но, надо сказать, значительная часть «тоннеля» от «исхода» до Индонезии, пока «погружена в полумрак» в ожидании «луча света» новых открытий, и реставрация всего пути древнейшего переселения в сильной степени зависит от наших знаний о первых Homo Явы и Китая. Прежде всего, не будем забывать, что сама дата «исхода», которой придерживаются сейчас многие специалисты (2±Х млн. лет назад), базируется на признании «возраста» находок в Моджокерто и Сангиране (1,81 и 1,66 млн. лет), установленного в 1994 году группой антропологов и археологов, работавшей в Индонезии (Swisher et al., 1994). Эта датировка принята рядом других исследователей, в частности на этих цифрах базируется ход рассуждений автора данной работы. В такой ситуации, естественно, приходится строить гипотезы о времени «исхода» из Африки, опираясь на неизбежный вывод о том, что присутствие первых гоминин на Яве 1,81 млн. лет назад заставляет считать, что из Африки их предки должны были выйти еще раньше, но насколько — это зависело от скорости распространения. В большинстве случаев антропологи считают, что движение было «довольно быстрым» (Тернер, 1997), иногда даже называют приблизительно время, в течение которого на описываемом этапе эволюции человек, вероятно, преодолел расстояние от Восточной Африки до Индонезии. Так, например, высказано мнение, что люди, двигаясь небольшими группами, должны были после «исхода» достигнуть Явы за 25 000 лет, перемещаясь в течение одного поколения в среднем на 10 км. (Lewin, 1994, after R. Dennell, 2003). Конечно, эта цифра базируется на ряде упрощений. О. Бар-Йозеф утверждает, что такие малые группы могли покрывать очень значительные расстояния «в считанные годы», если они не занимали всю пройденную территорию (Бар-Йозеф, 1997. Стр. 48). Возможно, небольшая разница между принятыми датировками «исхода» и прибытия на Яву в какой-то мере повлияла на оценку исследователями скорости передвижения древнейших Homo, и т. о. постепенно сложилось убеждение, что вся эта далекая миграция представляла собой некий «марш-бросок». Попробуем проанализировать эти выводы, пока не подвергая сомнению приведенные выше датировки.

Прежде всего, во всяком случае с чисто теоретических позиций, не следует исходить a priori из постулата, согласно которому движение изначально имело направленный, линейный характер с широтной ориентацией на восток. Ведь вся миграция в целом представляла собой частный случай стихийной дисперсии, которая должна была протекать по тем же законам, которые привели к «исходу» из Африки. Это значит, что расселение групп, вышедших на землю Аравийского полуострова, имело тенденцию к «веерообразному» распространению по азиатской саванне. «Процесс глобальной панмиграции объясняется прежде всего не столько преднамеренным устремлением освоить какие-то новые районы, а в первую очередь естественным процессом непрерывного расселения» (Величко, 1997. Стр. 260). Тем не менее, насколько можно судить по дальнейшим этапам миграции, довольно скоро выявилось приоритетное восточное направление, что требует объяснения с позиции современного уровня знаний.

Если рассматривать характер древнейших миграций человека на основании финальных событий, как это сделано выше в отношении восточной «ветви» дисперсии первых пришельцев в Азию, то необходимо также учитывать еще одну точку в этой части Света, куда пре-эректус пришел почти одновременно с прибытием других групп на Яву, а именно — Кавказ (Дманиси). На первый взгляд представляется, что это был совсем другой «сценарий» расселения, связанный с распространением по долине Нила, еще в пределах Африки. Однако, возможно и другое предположение, согласно которому сразу после «исхода» в Азию сформировалась не только восточная ветвь дисперсии, но также и северная, вдоль восточного или (и) западного берега Красного моря, через Ближний Восток в районе Мертвого моря и далее — в область Закавказья. Это был прямой и естественный путь через регионы, мало отличавшиеся по природным условиям от точки «исхода», судя по карте, представленной в работе Р.Деннелла (Dennell, 2003). Такая гипотеза, кстати, лучше согласуется с «классической» моделью стихийного расселения после инвазии африканских групп Homo habilis pre-erectus на Аравийский полуостров: было несколько первичных направлений движения ранних Ноцго из района Баб-эль-Мандебского пролива в позднем плиоцене-раннем плейстоцене, причем два из этих направлений стали приоритетными. Возникает вопрос — почему? Ответ прежде всего заключается в географии рассматриваемого региона: пути на восток и на север от Баб-эль-Мандебского «моста» проходят по берегам Красного моря, Аденского залива и далее — Аравийского моря. Такая «привязанность» к побережью у мигрировавшей группы ранних Homo легко объяснима: эти люди перед инвазией, «исходом», вероятно, долго жили в Африке в районе Баб-эль-Мандебского пролива, где приобрели пищевую стратегию береговых собирателей, в основе рациона которых были преимущественно морские моллюски и, отчасти, рыба, добываемая на мелководье. Морская пища отличается высокой калорийностью и богатством жирными кислотами, в частности LC PUFA (omega-3 long chain polyunsaturated fatty acids), что доказывает в своей работе 2000 года южноафриканский исследователь Дж. Паркингтон (Parkington, 2000), относящий морских моллюсков к категории «expensive tissue»(«дорогой ткани») и считающий морскую пищу важным фактором процесса энцефализации в эволюции человека. Особенно эффективна такая диета в период беременности и лактации женщин, когда LC PUFA необходима в особо больших количествах для нормального роста мозга ребенка «to maximise brain growth» («для максимизации роста мозга») (Parkington, 2000, op. cit. P. 327). Цитируемый автор считает, что этот вид диеты играл важную роль на всех этапах эволюции человека, способствуя энцефализации и ориентации отбора на развитие мозга и, соответственно, на совершенствование «человеческих» форм поведения. К этому можно добавить, что предпочтение «дорогой ткани» было характерным для рода Homo с самого начала его существования. Тогда такой тканью явился головной и костный мозг убитых животных, который гоминины получали благодаря опыту пищевой стратегии скэвинджинга. Можно предположить, что морская диета стала хорошим эквивалентом мяса для прибрежных собирателей, сохранивших основы этой важной для выживания адаптации и на земле Азии.

Несомненно, береговые группы древних людей не ограничивали свой рацион одними моллюсками, — море предоставляло им довольно широкий выбор другой пищи, прежде всего — рыбы. Здесь возникает вопрос, который требует отдельного рассмотрения, а именно — могли ли гоминины на столь примитивном эволюционном уровне заниматься рыболовством. Этой теме посвятила интересную статью канадская исследовательница Кетлин Стьюарт (Stewart, 1994), которая пришла к выводу, что рыба была альтернативным источником пищи гоминин на всех этапах эволюции, особенно в периоды сезонного стресса, когда другие виды питания были недоступны или недоброкачественны. Многие хищники и низшие узконосые обезьяны могут практически в основном переходить на сезонную рыбную диету в течение длительного времени. Археологические материалы свидетельствуют о существенной роли рыбы как источника питания у плейстоценовых гоминин, включая ранних. В частности, остатки костей рыб найдены среди материалов пяти местонахождений в Олдувайском ущелье. Конечно, обнаружить непосредственную связь между этими находками и деятельностью человека труднее, чем в случае исследования костей крупных млекопитающих, ставших объектом скэвинджинга, когда можно выявить следы употребления каменных орудий в отличие от повреждений, нанесенных зубами хищников. Однако, накопившийся ископаемый материал позволяет, по мнению исследователей, говорить о систематическом употреблении рыбы ранними гомининами. Для древнейших людей рыба становилась легко доступной добычей во время нереста, а также в полосе прилива-отлива, когда волны выбрасывали ее на берег и на мелководье. Добыча этого ценного продукта не представляла большого труда даже для самых ранних гоминин. К. Стьюарт приводит документированные наблюдения, доказывающие, что многие млекопитающие, даже такие хищники, как гиены и леопарды, совершенно лишенные преимуществ береговой адаптации, добывают рыбу из воды и съедают. Известны случаи, когда бабуины занимались примитивным «рыболовным промыслом», а также использовали мертвую рыбу на берегах рек и озер. Рыба является источником высококачественного белка, сравнимого с белком мяса, а также жира, микроэлементов и витаминов (Pigott & Tucker, 1990; after К. Stewart, 1994). Рыба становилась необходимым альтернативным источником ценной белковой пищи для гоминин в период сезонных стрессов, когда качество мяса животных снижалось и даже, по мнению некоторых исследователей, могло иногда приносить вред, не говоря уже о количественном дефиците питания. Естественно, что древнейшие Homo стремились к морскому берегу и оставались вблизи него, т. к. море являлось неиссякаемым источником пищи, мало подверженным в тропиках сезонным климатическим изменениям и богатым всеми компонентами питания, нужными для нормального существования и прогрессивного развития. Позволительно, с моей точки зрения, высказать гипотезу о тесной связи предпочтительного пути миграции древнейших Homo с береговыми регионами. В упомянутой работе К. Стьюарт приводится карта местоположения древних стоянок человека в районе Красного моря и прилежащих регионов. Данные этих исследований противоречат широко распространенной точке зрения, что ранние Homo расселялись из Эфиопии на север по долине Нила: местонахождения, относящиеся к плио-плейстоцену не встречаются севернее среднего течения Нила, в то время как в период среднего плейстоцена они многочисленны. С моей точки зрения это является основанием считать, что древнейшие Homo вряд ли двигались этим путем вплоть до Средиземного моря и Ближнего Востока. Скорее можно предположить, что эти ранние представители человечества, пройдя Баб-эль-Мандебский пролив, распространились на север вдоль берегов Красного моря — восточного или западного. Относительно первого мы находим в работе О. Бар-Йозеф (1997, с. 49) замечание, что «Археологические находки из Сирийско-Аравийской пустыни свидетельствуют, что в климатических условиях, подобных современным, большая часть пустыни скорее всего была необитаемой». Однако, трудно себе представить, чтобы в плио-плейстоцене природные условия региона были подобными современным, против чего свидетельствуют не раз упоминавшиеся карты из работы Р. Деннелла, на которых оба берега Красного моря в интересующую нас эпоху на всем протяжении представлены как занятые саваннами. Следовательно, этот путь на север был вполне реален. Что касается отсутствия находок каменных артефактов в этом регионе, то в предыдущей главе была предложена гипотеза, объясняющая, по моему мнению, этот феномен. Судя по карте, приведенной в работе О. Бар-Йозеф на стр. 42, автор является сторонником гипотезы распространения Homo erectus вдоль долины Нила и считает, что ветвь, ушедшая на Кавказ, выделилась из этого направления, однако на другой карте (стр.49) он не предлагает своей версии возникновения северного участка миграции, проходящего по «Левантийскому коридору»: линия, начавшаяся в среднем течении Нила, поворачивает на северо-запад, в сторону Аин-Ханех и прерывается, не достигая Суэцкого перешейка, откуда берет начало другой отрезок пути, ведущий на Ближний Восток и, далее, — на Кавказ. Этот участок завершается финальной «точкой» в Дманиси 1,7–1,8 млн. лет назад. На данном этапе северной ветви «Великой миграции» это место явилось тупиком («cul-de-sac» по К. Кеннеди), судя по тому, что синхронных памятников на Кавказе пока не обнаружено. Ближайшее местонахождение останков «архантропа» (нижняя челюсть) из пещеры Азых в Карабахе, связанное с ашельской индустрией, датируется миндель-рисским межледниковьем (Гаджиев, Гусейнов, 1970). Морфологически экземпляр сходен с типом Араго, т. е. скорее относится уже к таксону, выходящему за рамки «классических» эректусов (Homo heidelbergensis). Еще один экземпляр, фрагмент нижнего резца из пещеры Кударо в южной Осетии, морфологически определен как зуб Homo erectus (Зубов, 1980) и может служить одним из доказательств довольно широкого распространения Homo erectus в Кавказском регионе, тем более, что древность находки подтверждается также стратиграфически. Другие известные находки ископаемых представителей рода Homo с территории Грузии (Джурчула, Бронзовая, Сакажиа), отнесены к неандертальцам. Древнейшие археологические материалы указывают на присутствие Homo erectus в нескольких районах Кавказа.

В частности, Р. Деннелл, ссылаясь на работу В. Б. Дороничева, упоминает материалы из пещеры Треугольная, имеющие древность 583±25 тыс лет (Dennell, 2003).

Следует особо выделить значение среднего участка миграции через Левантийский коридор. Здесь, недалеко от Мертвого моря, в долине реки Иордан (Израиль) в ходе раскопок, начатых в 1959 г. вскрыта нижнеплейстоценовая стоянка Убейдия (31° с.ш.), возраст которой равен 1,4 млн. лет. С точки зрения археологии местонахождение известно тем, что на нем найдены древнейшие (наряду с Консо Гардула) орудия ашельского типа. Раскопки в Убейдиа дали также антропологический материал: несколько фрагментов черепа (UB 1703, 1704, 1705, 1706), изолированный резец (UB 1700) и изолированный моляр (UB 1701). Антропологи отнесли находки к роду Homo. Несколько лет назад на том же месте раскопок обнаружен правый латеральный нижний резец (UB 335), который идентифицирован как зуб H. ergaster (Belmaker et al., 2002). Отмечается сходство находки с нижними резцами экземпляра KNM-WT 15000 (Нариокотоме).

Раскопки в районе местонахождения Убейдиа продолжались и привели к чрезвычайно важному открытию: была раскопана еще одна нижнепалеолитическая стоянка — Эрк эль-Ахмар, расположенная в слоях, лежащих глубже, чем Убейдиа, содержащая орудия типа олдован и датированная методом палеомагнитного анализа более ранним периодом — 1,77-1,95 млн. лет. Есть мнения, что стоянка еще древнее — свыше 2 млн. лет. Можно с достаточным основанием предположить, что эта находка непосредственно связана с популяцией древнейших пре-эректусов, распространявшихся к северу, в сторону Кавказа и родственная палеодему Дманиси.

На приведенной С. Митеном и М. Рид карте, (рис. 2) (Mithen & Reed, 2002. Р. 434) предполагаемых путей миграции рода Homo после «исхода» линия, изображающая движение к востоку поворачивает на север, в сторону от моря, в саванну, вероятно потому, что примерно в середине берега Аденского залива и Аравийского моря в эпоху плиоцена-плейстоцена был участок пустыни. Учитывая сказанное выше, представляется более адекватным продолжить эту линию дальше по берегу, т. к. древнейшие Homo вряд ли ушли бы от моря, обладая большим опытом береговой адаптации. Могут сказать, что их испугала пустыня, но ведь в такой же точно ситуации были их собратья, когда шли «коридором» между пустыней и Средиземным морем на севере Африки, причем благополучно достигли Магриба (Айн Ханех). В пустынях встречаются оазисы, вероятно были и небольшие речки, а если их не было то можно было использовать дождевую воду. Вызывает возражения гипотеза постоянной «привязанности» ранних Homo после «исхода» к прибрежной полосе на всем протяжении

южного берега Аравийского моря в силу того, что там имеется мало (или иногда совсем нет) археологических находок рассматриваемого времени, однако надо учесть, что в ту эпоху имело место резкое понижение уровня моря вследствие начавшихся первых оледенений на севере Европы, и древнейшие люди шли вдоль береговой кромки, которая впоследствии ушла под воду после нового повышения уровня океана. Если там были какие-либо свидетельства пребывания человека, они сейчас находятся глубоко под водой и вряд ли доступны.

Смелый и рискованный эксперимент французского врача и путешественника Алена Бомбара (1959) показал, что человек способен выживать в открытом море при полном отсутствии пресной воды, питаясь сырой рыбой. Кстати, оказалось, что именно сырая рыба может при необходимости стать источником необходимой пресной воды. Во всяком случае выжить, полагаясь только на «дары моря» можно, по крайней мере в течение сравнительно небольшого промежутка времени, и приспособленные к береговой жизни древнейшие люди, вероятно, знали это.

Приведенные выше рассуждения относятся не только к направлению, но и к скорости передвижения древнейших групп гоминин. Показано, что быстрая дисперсия во многом определяется адекватными изменениями пищевой стратегии (Antón et al., 2002). При этом возможность достижения древнейшими людьми Юго-Восточной Азии в период времени, соответствующий принятым датировкам (1,6–1,8 млн. лет) зависела от того, насколько быстро они могли расселяться в береговых регионах (Mithen & Reed, 2003).

Итак, выбор приоритетного восточного направления миграции первыми Homo вполне объясним и не противоречит представлениям о «веерообразном» характере расселения в новом регионе. Однако, не будем забывать о том, что изложенные теоретические построения, касающиеся параметров восточной миграции гоминин базируются на принятии финальной датировки останков человека на Яве и в Китае, а ведь эта основа не абсолютно надежна, что делает вытекающие из нее заключения неоднозначными. Имеются факты и мнения, в какой-то мере нарушающие стройность представленной выше модели и требующие дополнительного анализа, хотя автор данной статьи пока не видит бесспорных причин для отказа от своей прежней позиции, во всяком случае до получения новой информации по вопросу о первых миграциях человека.

Датировка находок в Сангиране и Моджокерто уже давно вызывает принципиальные споры. Первоначальная дата 1,9 млн. лет, полученная индонезийскими антропологами, была оспорена в 1984 году Дж. Поупом и Дж. Кронином как сильно завышенная, причем эти исследователи заявили, что «возраст» рассматриваемых экземпляров не превышает 1 млн. лет (Pope & Cronin, 1984). Однако, через 10 лет, в 1994 году наиболее древние датировки получили новую поддержку в работах французского антрополога Т. Пилоржа (Pilorge, 1994) и упоминавшейся выше группы К. Суишера (Swisher et all., 1994). Одновременно С. Митен и М. Рид высказали в своей работе сомнения по поводу древнейшей датировки индонезийских материалов на том основании, что даты К. Суишера с коллегами не имеют прямой связи с самими яванскими находками («…are unrelated to the Java fossils themselves» (Mithen & Reed, 2003. Op. cit P. 447). При этом сделана ссылка на других авторов (Langbroek & Roe-broeks, 2000, after Mithen & Reed), считающих, что истинное время прибытия первых людей на Яву — приблизительно 1 млн. лет. Методом компьютерного моделирования С. Митен и М. Рид получили вероятную дату первоначального проникновения гоминин на Яву, близкую к этому значению (1,18 млн. лет), но на приведенной в их работе карте сохранили принятый многими антропологами возраст древнейших яванских находок — 1,8 млн. лет.

В конце 90-х годов и начале нового века позиции сторонников «долгой хронологии» в основном, казалось бы, укрепились, но в 2002 году они вновь подверглись серьезному испытанию после публикации детального исследования, осуществленного группой японских и китайских ученых (Hyodo et al., 2002), пришедших к выводу, что «возраст» находок из Сангирана и Моджокерто не превышает 1,1 млн. лет. В 2005 году греческие ученые П. Никитас и Е. Никита (Nikitas & Nikita, 2005) повторили интересный эксперимент С. Митена и М. Рид, осуществив компьютерное моделирование предполагаемых сроков и направлений первой миграции человека из Африки, рричем также получили результаты, не согласующиеся с данными К. Суишера. В частности, по их расчетам, вероятность прибытия первых Homo в Восточную и Юго-Восточную Азию ранее 1,6 млн. лет до современности (0,05) в 10 раз (!) меньше вероятности прибытия гоминин в Европу 1 млн. лет назад (0,5), причем отдельно для Явы эта величина оказалась еще меньше (0,01).

Эти выводы, еслй они подтвердятся в дальнейшем, могут заставить пересмотреть некоторые детали в модели «Великой миграции» из Африки в Азию в позднем плиоцене — раннем плейстоцене, во всяком случае их никак нельзя игнорировать.

С другой стороны, нельзя представлять ситуацию, сложившуюся в процессе описываемой дискуссии так, как будто чаша весов на данный момент решительно (склонилась в пользу сторонников «короткой хронологии»: в 2004 году фубликована статья С. Антон и К. Суишера (Anton & Swisher, 2004, after P. Nikitas & Е. Nikita, 2005. P. 604), в которой авторы проводят переоценку! датировок древнейшего эпизода появления человека в Сангиране и приходят к выводу, что на Яву первые люди пришли во всяком случае раньше 1,6 млн. лет.

Автор данной работы, как уже говорилось, продолжает пока придерживаться датировок К. Суишера как основы рассуждений о времени и характере первой миграции ранних Homo, в порядке рабочей гипотезы, основываясь на следующих фактах: 1. датировка останков Н. habilis pre-erectus в Дманиси (1,7–1,8 млн. лет) не вызывает сомнений и, в то же время, точно совпадает с «возрастом» черепа из Моджокерто, причем материалы обоих местонахождений имеют сходные черты, что наводит на мысль о практически едином «взрывном» эпизоде «исхода» из Африки; 2. широтный характер расселения на восток и «привязанность» древнейшей азиатской популяции Homo, специализированной в отношении береговой пищевой стратегии к прибрежным районам обеспечивали значительную скорость продвижения, что должно было позволить гомининам южной ветви миграции «не отстать» от своих северных собратьев; 3. отсутствие бесспорно доказанной связи датировок К. Суишера с яванскими находками, конечно, может вызвать сомнения, но не дает еще оснований для категорического отказа от этих датировок; 4. чрезвычайно большая древность археологических материалов нижнего палеолита Индийского субконтинента (Риват), если она будет подтверждена, может служить доказательством успешного преодоления гомининами, двигавшимися на восток, практически половины пути до Индонезии; 5. можно ждать новых интересных результатов, полученных методом компьютерного моделирования, но метод сам по себе новый и, возможно, в применении к данному сложному случаю какие-то детали разработки материала не были адекватно учтены. В частности, нужно заметить, что П. Никитас и Э. Никита в упомянутой работе, по их собственным словам, не включили в программу такие факторы, как изменения климата, растительности, колебания уровня моря и пищевые предпочтения (Nikitas & Nikita, 2005. P. 615). Исходя из приведенных выше рассуждений о важной роли пищевой стратегии и береговой адаптации в определении характера движения гоминин на восток после «исхода», можно заключить, что именно в данной ситуации, существенная часть информации осталась вне внимания авторов. Даже С. Митен и М. Рид, осуществившие подобный эксперимент в 2002 году, в своей работе замечают «We have по illusions that computer simulation is anything other than imperfect tool, one for which the results are only as good as the data and procedures put into the program (Mithen & Reed, 2003. P. 436) [«У нас нет иллюзий относительно того, что компьютерное моделирование — не более чем несовершенное орудие, результаты которого хороши в зависимости от того, какие введены данные и какие процедуры использованы»], т. е. метод в большой степени субъективен и зависит от тактики исследователя, определяющего компьютерную программу.

Говоря о значении предполагаемых финальных датировок, относящихся к «Великой миграции» человека в Азию, мы до сих пор ограничивались рассмотрением яванских находок. Однако не меньший интерес представляет континентальная, китайская «ветвь» этой миграции, изображенная на упоминавшейся карте-схеме С. Митена и М. Рид. Авторы считают (согласно схеме), что эти направления разделились еще до прихода человека на Индийский субконтинент и ставят на обоих концах ветвей очень близкие даты (1,8–1,9 млн. лет), причем приход человека на территорию Китая предполагается даже несколько более ранним, чем финал яванской части миграции. Необходимо остановиться на этих вопросах более детально, не только чтобы установить каким путем человек раньше пришел на территории Восточной и Юго-Восточной Азии, но также потому, что сопоставление дат «прибытия» в данные регионы в сильной степени влияет на заключение о характере маршрута древнейших людей в их движении на восток. Если окажется, что в Индонезию род Homo проник раньше, чем на территорию Китая, то это явится аргументом в пользу предположения, что «индонезийское направление» было тесно связано с расселением вдоль морского берега, с использованием ресурса долгого опыта береговой адаптации. Кроме того, нужно будет признать вероятность миграции на север, на территорию Китая. Если инвазия в Китай произошла раньше проникновения в Индонезию, приобретет черты реальности вероятность движения с севера на юг. Чтобы разобраться в этих проблемах нужно рассмотреть современные данные о раннем заселении человеком территории Китая.

Наука впервые получила данные о древнейших представителях рода Homo на территории континентальной Восточной Азии в течение 20-х — 30-х годов прошлого века, когда во время раскопок близ деревни Чжоукоудянь («Холм-Костей-Дракона») под Пекином был в течение ряда лет получен обильный остеологический материал, относящийся к ранним гомининам — части скелета от 44 индивидуумов, в том числе 5 черепных крышек, 11 нижних челюстей, фрагменты лицевого скелета, 147 зубов. Найденному существу было присвоено родовое название Синантроп. Физический тип синантропа удалось восстановить достаточно детально, б. ч. путем объединения фрагментов черепов разных индивидуумов. В результате тщательных исследований специалисты пришли к заключению, что этот гоминид был очень сходен с яванскими питекантропами и сохранял архаичные черты, свойственные человекообразным обезьянам. Впоследствии родовое найме-ювание «синантроп» стало постепенно терять значение и, наконец, было совсем упразднено: синантроп был включен в вид Homo erectus как подвид H. e. pekinensis. Кстати, это изменение в систематике было не только следствием открытия нового таксона, но также проявлением начавшейся тенденции к пересмотру таксономических категорий в пользу научного направления «объединителей» («ламперов»), которые, в отличие от их оппонентов — «дробителей» (сплиттеров), выступают за уменьшение числа таксонов за счет включения их в обобщенные и укрупненные систематические единицы. Вид Homo erectus в таксономическим отношении оказался довольно сильно разветвленным. Когда мы говорим о сходстве синантропа с яванским питекантропом, мы имеем в виду в основном общие морфологические черты двух подвидов — H. e. pekinensis и Н. е. erectus — по материалам из Чжоукоудянь, Триниль и, отчасти, — Сангиран. Внутривидовая дифференциация Н. erectus в значительной мере носит «вертикальный» характер и связана со значительным хронологическим диапазоном существования этого вида. Синантроп считается сравнительно «молодым» таксоном — 460–250 тыс. лет до современности. Имеются новые датировки, «удревняющие» этот подвид: так, китайский палеонтолог Г. Шен (Shen, 2000), применив два разных метода датирования, пришел к выводу, что самые ранние экземпляры из Чжоукоудянь имеют «возраст» по крайней мере 600 тыс. лет, а может быть — 800 тысяч. Однако, разрыв во времени между «синанропом» и древнейшими яванскими формами, — Сангиран 4 и Моджокерто, — все равно чрезвычайно велик. Свидетельства первоначального проникновения человека на территорию Китая следует искать среди других палеоантропологических и археологических находок. В 1963 году в районе Лантьян провинции Шенси (34° с. ш.) была обнаружена сильно минерализованная человеческая нижняя челюсть, а через год в 20 км от места первой находки — фрагменты черепа. Сначала экземпляры из Лантьяна отнесли к «обычным» синантропам, но позже китайский палеонтолог У Жукан предпочел выделить новый подвид Homo erectus lantianensis, который оказался гораздо древнее материалов из Чжоукоудянь — 1,13-1,15 млн. лет. Упоминавшаяся выше группа японских и китайских исследователей (Hyodo et al., 2002), осуществив повторное датирование, пришла к почти аналогичным выводам (1,2 млн. лет), причем особо отметила, что данная находка должна считаться самым ранним свидетельством присутствия человека не только в Восточной, но и в Юго-Восточной Азии (авторы полагают, что яванские Н. е. mojokertensis не древнее 1,1 млн. лет). Череп лантьянского Н. erectus крайне архаичен. Он характеризуется низким сводом, огромной толщиной костей, мощным надглазничным валиком и очень малым объемом мозговой коробки (780 см³), практически равным объему черепа Н. rudolfensis (Н. habilis pre-erectus) Морфологически лантьянский человек довольно близок к Н.е. mojokertensis и, возможно, принадлежит к этому подвиду (Зубов, 2004).

Приведенные выше факты и даты, однако, устраивают далеко не всех исследователей, — антропологов и археологов, — занимающихся проблемой первоначального заселения человеком Восточной и Юго-Восточной Азии, т. к. имеется еще много непризнанных и частично признанных находок, по-разному датируемых различными специалистами.

Американский антрополог и археолог Дж. Олсен из университета штата Аризона следующим образом характеризует ситуацию, сложившуюся в конце XX века в области исследования ранних этапов заселения территории Китая: «Хотя за последние несколько лет сообщалось о добром десятке местонахождений, относящихся будто бы к самому концу плиоцена — началу раннего плейстоцена (например, Сихоуду, провинция Шанси и Лантьян, провинция Шэнси), лишь в немногих случаях их возраст надежно обоснован…» (Олсен, 1997. Стр.101). Наиболее известной из таких спорных находок является материал из местонахождения Лонггупо, северный Китай, провинция Сычуан, обнаруженного в 1984 году и исследованного специалистами в течение ряда последующих лет. Были найдены: фрагмент левой половины нижней челюсти с зубами (Р4, M1, М2), а также правый верхний боковой резец (Деревянко, 2006). Первоначально китайский антрополог Хуан Ваньпо выделил новый подвид в пределах вида H. erectus (H. e. wushanensis), но потом констатировал сходство с H. ergaster и H. habilis (Хуан, по А. П. Деревянко, 2006). Морфология зубов из Лонггупо чрезвычайно архаична и вызывает сомнение по поводу принадлежности экземпляра к роду Homo. В частности, нижний премоляр имеет два четко выраженных корня, что для данного рода во всяком случае нетипично, хотя и не исключено (этот феномен, например, встречается в зубной системе индивидуумов из Атапуэрка TD6). Относительно верхнего резца из Лонггупо высказываются еще большие сомнения, причем имеется даже предположение, что этот зуб попал в описываемое местонахождение из вышележащих горизонтов (Деревянко,2006). Нужно заметить, что признание находок из Лонггупо фрагментами черепа древнейшего и очень архаичного | Homo довольно хорошо согласуется с датировкой местонахождения (1,8 млн. лет по Antón et al., 2000). Это мог быть H. habilis pre-erectus, достигший восточных пределов первой миграции из Африки почти одновременно с группами того же подвида, пришедшими в Индонезию. Судя по приведенной ранее карте-схеме из работы С. Митена и М. Рид,! английские коллеги, вероятно, склоняются именно к такому заключению, опираясь при этом на материалы из Лонггупо и не отвергая их «с порога». С другой стороны, есть столь же авторитетные специалисты, категорически не признающие достоверности находок в рассматриваемом местонахождении как свидетельств проникновения первых Homo на территорию Китая. Так М.Волпофф высказал мнение, что зубы из Лонгг>по принадлежат не человеку, а ископаемой обезьяне люфенгопитеку (Ramapithecus lufengensis) (Деревянко, 2006), а Р. Деннелл считаеЦг рассматриваемый ископаемый антропологический материал неубедительным, как и каменные «артефакты». При этом в статье Р.Деннелла слово «artefacts» взято в кавычки, чем подчеркивается явно критическое отношение автора к материалам из Лонггупо (Dennell, 2003. Р. 429). Далее, в той же работе Р. Деннелл приходит к категорическому заключению, что «Longgupo is по longer a credible hominid locality» (Лонггупо больше не является достойным доверия местонахождением гоминид»). При этом делается очень уместное и своевременное замечание, что сложившаяся в данной области науки ситуация ставит исследователей перед необходимостью объяснить, почему гоминиды достигли Индонезии примерно на 500 000 лет раньше Китая. На это можно ответить, в порядке гипотезы, что путь в Индонезию был значительно легче, т. к. движение, вероятно, происходило вдоль морского берега и осуществлялось группой, хорошо адаптированной к этой экологической нише. Кроме того, разница в полмиллиона лет между сроками проникновения гоминид в Китай и Индонезию базируется на признании датировок индонезийских находок по К. Суишеру с одной стороны при одновременном отрицании реальности оценки возраста более 1,5 млн. лет для древнейших китайских экземпляров — с другой. Относительно последних можно добавить, что проблема времени прибытия первых людей на территорию Китая не исчерпывается дискуссией о датировках Лонггупо. Так, большую известность приобрела находка двух верхних центральных резцов в районе Юаньмоу (юго-западный Китай) в 1965 г. По оценке некоторых исследователей зубы имеют возраст около 1,8 млн. лет и могут быть отнесены к виду Н. erectus (pekinensis?). Академик А. П. Деревянко считает этот материал очень важной находкой, однако замечает, что ее возраст представляется спорным. Не исключено, что данные останки принадлежат скорее Pongo, а не Homo. Три артефакта из жильного кварца, найденные в Юаньмоу, диагностируются с трудом (Деревянко, 2006. Стр. 9). Группа японских и китайских исследователей во главе с М. Хиодо (Hyodo et al., 2002), в результате новых уточнений датировки с применением геомагнитных методов, пришла к заключению, что древность зубов из Юаньмоу не превышает 0,7 млн. лет.

К местонахождениям, возраст которых больше 1,5 млн. лет некоторые исследователи относят также стоянку Сихоуду, однако и в этом случае датировка не является общепринятой. «Такие стоянки, как Лонггупо, Сихоуду, Юаньмоу и некоторые другие, которые датируются в хронологическом диапазоне 1,8–1,0 млн. лет, являются спорными» (Деревянко, 2006. Стр. 11).

Не вызывают сомнений, по мнению А. П. Деревянко, местонахождения Сяочанлян и Дунгуто. Первая из них — Сяочанлян (в англоязычной литературе — Xiaochangliang), находящаяся в Нихэваньской котловине (40° с.ш.) имеет усредненную датировку 1,36 млн. лет, хотя данные китайских исследователей сильно расходятся (от 1,8–1,67 до 1,0 млн. лет) (Zhu et al., 2001. Wu, 2004 no А. П. Деревянко, 2006). Дата 1,36 млн. лет принята и в работе Р.Деннелла, по мнению которого древнейший бесспорный и хорошо датированный материал по гомининам Китая относится к позднему нижнему плейстоцену и происходит из Нихэваньской котловины (40° с.ш.), где местонахождение Сяочанлян имеет возраст 1,36 млн. лет (Dermell, 2003. Р. 429). Предполагается, что заселение этого района происходило во время теплого периода.

Еще одно местонахождение, — Дунгуто, — давшее богатый археологический материал, хорошо изученный и достаточно точно датированный, находится вблизи стоянки Сяочанлян. Его возраст — 1,01 млн. лет (Деревянко,2006). В общем, вполне надежные датировки древнейших китайских местонахождений гоминин во всяком случае превышают 1 млн. лет.

Сопоставление дат первоначального проникновения человека в Китай и Индонезию предполагает два возможных «сценария», причем предпочтение того или другого зависит от подхода специалиста к имеющимся оценкам возраста находок, точнее — от степени доверия к последним, по аналогии с выббэом уровня достоверности различий между какими-либо группами, когда исследователь может довольствоваться 5 % уровнем, либо избирает более «надежный» стандарт (1 %), повышая степень доказуемости вывода, что некоторые коллеги могут назвать «перестраховкой». В рассматриваемом случае первый сценарий, базирующийся на относительно «уенее строгом» подходе к датировкам и определяющий относительную древность первого эпизода проникновения человека в Китай и Индонезию по находкам из Лонггупо (Antón et al.) и Мод-жокерто (Swisher et al., Kennedy) дает картину почти одновременного прибытия древнейших людей в эти регионы (1,9–1,8 млн. лет). Второй, «более строгий» сценарий исходит из датировок 1,36-1,2 млн. лет для Китая (Деревянко, Zhu et al., Dennell, Hyodo et al.) и 1,1 млн. лет для Индонезии (Hyodd et al., Pope & Cronin) и также свидетельствует о практически одновременном первоначальном проникновении людей в Восточную и Юго-Восточную Азию(!). На это совпадение следует обратить внимание. Автор данной статьи, несмотря на возможный риск быть обвиненным в «двойном стандарте», придерживается «третьего сценария» (Китай — 1,36 млн. лет, Индонезия — 1,8 млн. лет), что связано с учетом характера пути в сравниваемые регионы. Дж. Олсен, ссылаясь на А. П. Деревянко), пишет, что охотники и собиратели ледниковой эпохи, «вероятно, предпочитали обширные пространства осушенного (вследствие резкого снижения уровня моря в плейстоцене) континентального шельфа» (Олсен, 1997.Стр. 101). В данном случае речь идет только о собирателях, о самых ранних Homo, когда охотниками люди не были вплоть до последующих этапов эволюции («until after erectus» по С. Ward, 2005, р.779). Если вышедшие из Африки приморские группы придерживались береговой линии (а это определялось характером их адаптации), то у них не было необходимости «отрываться» от нее, как неисчерпаемого и легко доступного источника пищи. И такой маршрут должен был все время оставаться благоприятным для довольно быстрого продвижения вперед. Оппоненты могут сказать, что у нас нет материалов из плио-плейстоцена побережья Индийского океана, однако нельзя забывать, что уровень моря в то время был сильно понижен по сравнению с современностью, вследствие чего в настоящее время невозможно обнаружить никаких материальных свидетельств первоначальной береговой миграции: эти объекты остались глубоко под водой после очередного поднятия уровня океана.

Береговая адаптация содействовала мобильности древних популяций, делая их продвижение более «канализованным», направленным и быстрым, но, с другой стороны — несколько сковывая общее распространение и освоение новых земель в стороне от моря. Это отчасти объясняет недостаток материала для реконструкции полной картины расселения гоминин в Азии в рассматриваемый отдаленный период времени, наряду с отмеченным выше фактором колебания уровня океана. Все же древнейшие Homo оставили некоторые следы своего пребывания на пути из Африки в Восточную и Юго-восточную Азию. В поисках таких свидетельств исследователи обратились к территориям Индии и Пакистана, хотя материалы по раннему плейстоцену в этом регионе «скудны и спорны» (Dennell, 2003. Р. 429).

Довольно убедительные образцы искусственно обработанного камня, относящиеся к данному периоду времени (три артефакта), были найдены на территории северного Пакистана в Соанской долине близ Риват (33° с.ш.). Для находок был установлен возраст — по меньшей мере 9 млн. лет, причем последующее датирование дало еще более древнюю дату — 2 млн. лет (Dennell et al., 1988). Каменные орудия были найдены в расположенной недалеко местности Пэбби Хиллс и также определены как относящиеся к позднему плиоцену-раннему плейстоцену: 1,8–2,2 млн. лет. В том же районе обнаружены кроме того менее древние артефакты: 1,2–1,4 млн. лет, что, по мнению Р. Деннелла, свидетельствует о длительном пребывании древних гоминин в северном Пакистане в более позднем нижнем плейстоцене. По свидетельству Р. Деннелла, на Индийском субконтиненте не найдено останков ранне-плейстоценовых гоминин и значительных скоплений артефактов, а в Индии вообще нет определенных доказательств пребывания гоминин до среднего плейстоцена, кроме находки близ Исампура одного артефакта с сомнительной датировкой 1,3 млн. лет. Все же, А. П. Деревянко считает, что проникновение архантропов на территорию Индостана произошло, видимо, ранее 1,5 млн. лет (Деревянко, 2006. Стр. 8). Такой вывод представляется естественным, если принять во внимание, что ранние Homo достигли Индонезии 1,8 млн. лет назад и, следовательно, как подсказывает «географическая логика», не могли миновать Индийский субконтинент на своем пути в то чрезвычайно отдаленное время. На первый взгляд кажется удивительным, что древнейшие артефакты, оставленные мигрирующими группами, найдены на самом севере полуострова. Почему эти прибрежные по типу адаптации люди вдруг так резко уклонились от морского берега в область совершенно новую в экологическом отношении? Дело в том, что «Великая миграция» не могла быть везде единым узким потоком: она все же сохраняла черты дисперсии и осуществлялась несколькими разными группами людей не всегда синхронно и не всегда по единому маршруту. Когда на пути древнейших Homo встал огромный мир Индостана, единство движения групп на восток нарушилось — возникло несколько направлений, одно из которых, по-видимому сохранило «традиционную» модель («привязанности» к побережью и, по рассмотренным выше причинам, не! оставило материальных доказательств его реальности. Северная ветвь распространялась через долину Инда и привела в те районы, где теперь археологами обнаружена древнейшая каменная индустрия. Г. А. Р. Кеннеди (Kennedy, 2000), рассматривая возможные пути древних миграций человека, писал, что Индостан никогда не был «cul-de-sac», т. е. ту ликом в расселении гоминин. Однако, не бывает правил без исключений, и в данном случае, в отношении древнейших свидетельств пребывания человека в северном Пакистане имело место как раз такое исключение: Археологи столкнулись здесь с очевидным географическим тупиком, в который зашла одна из ветвей «Великой миграции» из Африки. И, может быть, именно благодаря длительной задержке какой-то древнейшей популяции в этом районе, в руках археологов оказались уникальные материалы по плио-плейстоцену Индостана.

Районы Риват и Пэбби-Хиллс расположены в предгорьях, причем с востока и северо-востока их ограничивает система грандиозных горных цепей, включающих высочайшие вершины мира и, разумеется, совершенно непроходимых в описываемые времена для человека. Горы высотой 3–5 тыс. метров замыкают этот регион и с севера. Единственно возможным выходом из этого тупика для древнейшего человека была миграция на юг, но там на пути лежала пустыня, а далее, через весь субконтинент в позднем плиоцене тянулись (судя по карте, приведенной Р. Деннеллом) вплоть до самого Кромандельского берега, бесконечные леса. Н. erectus, в основном избегал лесов (Dennell, 2003), будучи адаптированным к открытым пространствам. Правда, в описываемое время происходила

быстрая смена ландшафтов, леса отступали, давая место саваннам, и в нижнем плейстоцене в районе Пэбби-Хиллс уже преобладали луга, что могло открыть дорогу на восток. Но люди, по-видимому, довольно быстро приспособились к своему новому региону и не были склонны уходить оттуда. Во всяком случае, пока нет никаких данных, чтобы предположить сценарий «исхода» плио-плейстоценовых гоминин из области Риват — Пэбби-Хиллс. Логичнее представить эту область тупиком миграции, так сказать местом «попытки колонизации» небольшого региона, и прийти к заключению, что предки людей, достигших Китая и Индонезии, принадлежали к другим группам переселенцев, стихийно избравших более перспективный путь продвижения на восток через Индостан. Было бы ошибочно предполагать, что каждый новый этап миграции непременно являлся прямым продолжением ее предшествующего отрезка и генетически составлял одно целое с последним. Поэтому, чтобы проследить всю траекторию распространения Homo erectus от Африки до Индонезии, нужно сначала несколько вернуться назад и найти на карте Индостана предполагаемую «точку перепутья», в которой одна из групп плио-плейстоценовых гоминин повернула к северу, а другие (может быть, через тысячи лет) направились к югу и востоку.

На схеме С Митена и М. Рид предполагаемый район разделения «Великой восточной миграции» на северную и южную ветви лежит примерно в центре Иранского нагорья, откуда северное направление идет в обход Гималаев, чтобы завершиться в Северном Китае. Южная ветвь огибает Персидский залив и через восточную часть Иранского нагорья углубляется на территорию Индостана, пересекает последний примерно в середине и уходит далее на восток и на юг — в Юго-Восточную Азию. Оставлен открытым вопрос, мог ли Homo habilis pre-erectus «форсировать» Ормузский пролив. С. Митен и М. Рид дают отрицательный ответ, считая, что «гипотеза использования гомининами на уровне Homo erectus «лодок» (скорее не модифицированных природных плотов) для преодоления водных пространств представляется сомнительной» (op. cit. Р. 441). Напротив, О. Бар-Йозеф в упомянутой работе 1997 г., судя по приведенной схеме (рис. 2) (Бар-Йозеф, 1997. с. 47) допускает такую возможность. В пользу последней точки зрения можно привести тот факт, что Homo erectus проник на остров Флорес по крайней мере 0,8 млн. лет назад (Kennedy, 2000), о чем свидетельствует находка каменных артефактов этого времени, а Флорес, по данным геологии никогда не был соединен с какой-либо иной сушей и отделен от ближайшего острова довольно широким проливом (19 км.). Впрочем, в рассматриваемом случае эти детали не имеют принципиального значения: двигаясь из Африки на восток, — северным или южным путем, — древнейшие люди должны были выйти на Иранское нагорье. Нужно сказать, что этот регион как и смежные области Турции и Аравийского полуострова до настоящего времени считался белым пятном в ходе накопления информации о первоначальном расселении людей в Евразии. Недавняя новая палеоантропологическая находка позволяет предположить, что территория Турции осваивалась человеком на стадии Homo erectus в ходе его движения не только к северу, но на запад. В провинции Денизли, в западной Турции (местонахождение Бюйюк Мендерес) обнаружена состоящая из нескольких больших фрагментов черепная крышка, которая определена как часть черепа Homo erectus (Kappelman et al., 2008). Хорошо сохранилась надглазничная область с сильно развитым торусом и выраженной посторбитальной констрикцией. Свод черепа низкий, с «убегающим» лбом. Авторы резонно считают, что найденный экземпляр заполняет важный географический и хронологический пробел в научной информации о расселении древнего человечества из Африки в Азию. Теперь можно предположить, что именно на территории Турции произошло «веерообразное» разделение ветвей миграции ранних Homo erectus с выделением трех направлений: на север (Кавказ), восток (Иранское нагорье) и в западные районы Турции. Конечно, новая находка относится к более позднему времени по отношению таким «узловым» географическим точкам, как Эрк эль-Ахмар, но все же связывается с ними в общую картину расселения гоминид вида Homo erectus. Скудость археологических и, тем более, антропологических данных превращает рассуждения о путях движения плио-плейстоценовых групп людей в направлении Индостана в более или менее правдоподобные догадки. На Иранском нагорье известно одно местонахождение, — Kashafrud (северо-восток Ирана, 36° с.ш.), — которое можно отнести к столь древнему периоду, что подтверждается типом каменного инвентаря (олдован). Однако, есть указание, что находка нуждается в повторном изучении (Dennell, 2003). Допустим, что датировка и эволюционная характеристика материалов из Кашафруд подтвердятся дальнейшими исследованиями. Тогда можно будет говорить о реальности дисперсии ранних Homo в северной части Иранского нагорья, куда они могли прийти по южному берегу Каспийского моря. В этом случае логично было бы предположить, что это направление явилось ветвью миграции, которая привела гоминин в Дманиси. Это иллюстрируется, кстати, картой (рис. 2) из работы О. Бар-Йозеф (стр. 47). Возможно, именно это ответвление к востоку по северному краю Иранского нагорья вывело какие-то группы Homo erectus в Центральную Азию, свидетельством чего может служить местонахождение Кульдара в южном Таджикистане (Ranov, 1995 after Dennell, 2003) (38° с.ш., 900 тыс. лет). Та же дата характеризует северные пределы экспансии этого вида в Китае и в Европе. Но речь, как мы видим, идет уже о более поздних миграциях эректусов, что дает лишь косвенное представление о размахе первой миграции людей.

Приняв во внимание все сказанное выше о северном направлении миграции через Иранское нагорье, не следует забывать и возможной роли южной ветви расселения Homo erectus в этом регионе. Если этим ранним представителям человеческого рода все же удалось переправиться через Ормузский пролив в эпоху резкого понижения уровня моря, то перед ними лежал сравнительно короткий и «традиционный» путь по берегу (в данном случае — Аравийского моря), который мог быстро привести к устью Инда. Туда же привел бы и северный вариант миграции через Иранское нагорье. Выскажу предположение, что эта точка на пути «великой миграции» явилась чрезвычайно важным «узлом», «cross-roads» на пути Н. erectus вглубь Азии. Оттуда отошла к северу ветвь в Пакистан, в сторону Риват и Пэбби-Хиллс, оттуда же выделилось направление, завершившееся в Восточной и Юго-восточной Азии. Но между этой «узловой точкой» и финальными регионами лежит область, опять-таки практически лишенная конкретных материалов, что обязывает исследователей вплоть до новых открытий полагаться лишь на указания «географической логики», которая, впрочем, может быть вполне научной и убедительно обоснованной. В частности, выход древних мигрантов на западный берег Индостана представляется в высшей степени вероятным и даже неизбежным событием в ходе миграции из Африки в Восточную и Юго-Восточную Азию, т. к. миновать этот регион в силу его географического положения было просто невозможно. Далее можно предположить, что какая-то группа Homo erectus избрала южное направление — вдоль Малабарского берега, но доказать это пока трудно. Возникает другой вопрос, насколько правомерно предположение, что гоминины могли пересечь весь полуостров Индостан, двигаясь прямо на восток. Природные условия позднего плиоцена-раннего плейстоцена в данном регионе не противоречат такой гипотезе: на пути были постепенно отступающие лиственные леса, а несколько позже — саванны. И, что особенно важно, продвигаясь к югу мигранты должны были выйти к устьям рек, текущих в широтном направлении с востока на запад, прежде всего — большой реки Нармада, где могло иметь место очередное расхождение направлений дисперсии. Некие группы переселенцев могли двинуться вдоль берега этой реки в глубь полуострова. Антропологи в данном случае располагают реальным доказательством, что этот путь был освоен палеолитическим человеком, правда — в гораздо более позднюю эпоху — в среднем плейстоцене. В 1982 г. в долине реки Нармада был найден неполный череп молодой женщины, сочетающий очень примитивные черты (сильно развитое надбровье, положение наибольшей ширины черепа в нижнем отделе) с комплексом прогрессивных особенностей, среди которых прежде всего нужно отметить большую емкость мозговой коробки — 1300 см³ (Kennedy et al., 1991). Первоначально череп отнесли к Homo erectus, потом поставили систематический диагноз «ранний архаичный сапиенс», что по терминологии Г. Бройера практически аналогично биномену Homo heidelbergensis. Последнее определение — гейдельбергский человек — не противоречит комплексу прогрессивных черт находки: такие экземпляры, как Атапуэрка-4 и Вертешселлеш, будучи в целом архаичными, имеют очень большой для данной стадии объем мозга. Находка черепа среднеплейстоценового человека в Индии — чрезвычайно важное событие, особенно если учесть, что этот экземпляр был обнаружен в самом центре субконтинента — на территории штата Мадхья-Прадеш, в районе Хатнора, на берегах реки Нармада, вдали от океанского берега. Конечно, этот факт, относящийся к сравнительно позднему периоду эволюции древних гоминин, нельзя прямо использовать для анализа событий, совершавшихся на грани плиоцена и плейстоцена, но все же косвенно он свидетельствует о возможности палеолитического человека проникать во внутренние районы полуострова Индостан. Череп из области бассейна Нармада — свидетельство распространения «второй глобальной волны» миграции (Деревянко, 2006), которая, в известной степени, может служить ориентиром для реконструкции траектории первой, древнейшей миграции. Дисперсия второй, «позднеашельской» волны в Азии действительно в какой-то мере повторяет «рисунок» расселения первой, о чем можно судить, исходя из фактов сходства экземпляра Нармада с черепами Маба, Хэсян, отчасти — Чжоукоудянь (Н3) (Wolpoff, after Kennedy, 2000). Очень важные данные, позволяющие подтвердить сказанное выше о роли бассейна Нармада в распространении ранних гоминин не только второй волны, но и первой, дает археология. В долине этой реки, близ Джамшедпура были найдены галечные орудия, датируемые виллафранкским временем (Dharani & Ghosh, 1960, по Ю. Г. Решетову, 1966). Палеонтолог Ю. Г. Решетов делает вывод, что «из бассейна Нармады миграция шла далее на восток, в Индокитай и на Индонезийский полуостров, а также вдоль кромки деканской саванны на юг» (Решетов, 1966, стр. 263). Здесь следует пояснить, что в описываемое время основные острова Индонезии составляли единый полуостров, связанный с материковой Евразией, что, естественно, облегчало и ускоряло экспансию гоминин в этом регионе.

Это отступление сделано, чтобы показать гипотетическую схему расселения палеолитических популяций в направлении «запад-восток», в течение сотен тысяч лет сохранявшую общие контуры в соответствии с относительно стабильными геологическими, в частности — орографическими и климатическими (тропики-субтропики), условиями жизни древнейшего и древнего человечества.

Долина реки Нармада могла не только позволить древнейшим мигрантам проникнуть глубоко во внутренние области Индостана, но и продвинуться дальше на восток: верховье этой реки располагается очень близко к системе притоков Ганга, прежде всего к бассейну реки Сон. Следуя направлению последней, а затем — через долину Ганга, можно было выйти к дельте великой реки и далее, по берегу Бенгальского залива, — на территории Бангладеш, Мьянмы, Вьетнама, Таиланда. В этом регионе, на полуострове Индокитай, близ Сиамского (Таиландского) залива предположительно должен был пройти очень важный для описываемой миграции и для всей последующей эволюции человечества отрезок траектории расселения, откуда открывались пути на юг — в Индонезию (по берегу Андаманского моря и через полуостров Малакка) и на север — в Китай. В этом случае «географическая логика» теоретически оправдывает предположение о возможности одновременного прибытия ранних Homo на территории Китая и Индонезии, не исключая при этом другие варианты территориальных и хронологических параметров миграции, которые могли обусловить разные скорости движения групп гоминин в сторону этих регионов.

Нельзя не обратить внимание на тот факт, что древнейшие раннеплейстоценовые останки гоминин и каменные артефакты обнаружены не в южной части Китая, а под сравнительно более высокими широтами: Лантьян — 34° с. ш., Нихэваньская котловина — 40°, Лонггупо — 30°, что как будто противоречит выводу о более раннем появлении людей этого периода в южных регионах. Однако, необходимо иметь в виду, что природные условия в то время могли быть более привлекательными для ранних гоминин как раз на севере территории Китая: в раннем плейстоцене и позднем плиоцене там господствовал мягкий субтропический климат, расстилались саванны, постепенно сменяющиеся к югу лиственными лесами, в то время как южнее хребта Цзиньлин начиналась зона тропической растительности, трудно проходимая для древнего человека, особенно в зоне «дождевых» лесных массивов. Группа индонезийских и голландских исследователей (Storm et al., 2005) опубликовала работу, в которой детально рассматривается вопрос о способности древних людей выживать в условиях влажного тропического леса, причем авторы пришли к выводу, что Homo erectus, несмотря на широкий диапазон адаптабельности, не мог выжить в тропических джунглях, куда человек проник только на стадии Homo sapiens с его значительно более развитой материальной культурой. В качестве важного аргумента авторы статьи приводят тот факт, что ни палеонтология, ни антропология, ни археология не могут опровергнуть это заключение. В тропическом лесу пришельцев первой волны миграции ожидали совершенно новые, незнакомые и притом очень тяжелые условия: несъедобные и ядовитые

растения, животные, обитающие в «верхних этажах» деревьев, к тому же б. ч. ночные, вследствие чего мало доступные для охоты, ядовитые змеи и насекомые, малярия, трудно переносимая влажность воздуха, непроходимые болота. Учитывая все это, авторы рассматриваемой статьи высказывают уверенность, что влажные джунгли были на пути Homo erectus совершенно непреодолимой преградой. Для Homo sapiens даже на очень примитивном уровне развития материальной культуры решение этой задачи оказалось вполне доступным: луки, духовые трубки, стреляющие отравленными стрелами, лодки, средства защиты от ядовитых членистоногих, знание лекарственных трав, метательное оружие — копья, бумеранги, — казалось бы несложный набор средств выживания индейцев Амазонии, австралийских аборигенов, племен Новой Гвинеи и Филиппин — был [огромным шагом вперед в ходе заселения человеком своей планеты. Но и Homo erectus не отступал в своей неуклонной дисперсии на восток и на север. Он просто обходил такие препятствия, как тропические джунгли, «не жалея потраченного времени», причем во время «Великой миграции» его главной и «беспроигрышной» стратегией было постоянное сохранение связи с морским, иногда речным, берегом. Конечно, надо иметь в виду один очень существенный момент, содействовавший расселению рода Homo, а именно — нестабильность природных условий на протяжении десятков и сотен тысяч лет: понижение уровня океана приводило к возникновению «мостов» суши между островами и континентами, колебания климатических параметров в определенные эпохи, способствовали смене влажного леса на саванну, менялся состав растительного и животного мира, что человек использовал для успешного выживания, хотя, естественно, были и неудачи: вся траектория миграции из Африка в Восточную и юго-Восточную Азию несомненно включала перерывы, тупики, эпизоды вымирания, длительные задержки, моменты практически полного обновления генофонда. Можно говорить лишь о движении популяций, объединявшихся в таксономически единое целое только на видовом уровне, причем и такое единство таксонов (если сравнивать начало и конец пути) могло претерпеть радикальные изменения.

Возвращаясь к проблеме преодоления древними людьми участков влажного тропического леса, необходимо отметить, что миграционные потоки, разделившиеся на полуострове Индокитай, попали в разные экологические условия, что могло стать причиной неодинаковой скорости распространения гоминин: на пути к северу нужно было преодолеть обширный массив джунглей, либо обойти по берегу весь полуостров. И тот и другой варианты несомненно были связаны со значительно задержкой по сравнению с индонезийским путем расселения если, конечно. колебания природных условий не создали в нижнем плейстоцене

Индокитая возможность благополучно пересечь полуостров, двигаясь на север. Так или иначе освоение этого региона в рассматриваемое время и на данном уровне материальной культуры вряд ли легко давалось древнейшим людям, что побуждало их двигаться дальше на север в поисках лучших условий жизни. При этом для миграции в северном направлении от хребта Цзиньлин уже не было серьезных препятствий кроме закономерных широтных изменений климата, которые, во всяком случае до широты около 45° (42–43°), были в пределах диапазона выживания людей того времени. Кстати, именно до этих широт распространялись группы ранних Homo в западной Евразии, что нам известно по материалам Дманиси.

В результате именно в северных районах Китая могли раньше сложиться условия для первоначальной колонизации или, во всяком случае, длительной миграционной паузы, подобной той, которая имела место в северном Индостане в районе Риват, типа «cul-de-sac», где современные исследователи обычно находят следы пребывания древнего человека. Менее благоприятные области мигранты, вероятно, проходили не задерживаясь и б. ч. не оставляли таких следов, по крайней мере во время древнейших этапов первой миграции. Нужно все же упомянуть, что свидетельства, хотя и несколько более поздние, пребывания Homo erectus в Индокитае — во Вьетнаме, Лаосе, Тайланде — имеются и датируются периодом 600–700 тыс. лет.

Дисперсия раннепалеолитического человека в северном направлении от основного пути на восток была довольно значительной. Американский археолог из Аризонского университета Дж. Олсен пишет в работе 1997 г.: «Представляются весьма убедительными данные Деревянко (1990) о заселении Монголии еще до среднего плейстоцена; если будет доказана их истинность, это поможет установить географическую связь между наиболее древними памятниками этого региона (древний Кульдаринский комплекс в южном Таджикистане и более молодая пещера Сельунгур в центральной Киргизии) и памятниками северо-востока Сибири» (Олсен, 1997. стр. 106).

Пещера Сельунгур (Узбекистан) была детально исследована специалистами нескольких смежных наук, в результате чего появилось много публикаций, включая анализ антропологических находок. Были обнаружены фрагменты плечевой кости и 6 изолированных зубов — резцов и премоляров. Описание этих материалов было опубликовано в работе У. И. Исламова, А. А. Зубова и В. М. Харитонова (1988 г.). Было сделано заключение о принадлежности скелетных остатков Homo erectus или, что не исключено, — другому таксону плейстоценовых гоминид. Позже относительно принадлежности зубов человеку возникли некоторые сомнения, вследствие чего было осуществлено повторное, еще более детальное исследование этого материала (Зубов, 2009), которое вновь показало, что он относится к древнему таксону рода Homo, точнее — к Homo erectus. Первоначально датировка сельунгурского человека определялась в пределах 400–700 тыс. лет, но более поздние работы дали другие показатели древности: (1 150 000 — 1 000 000 до современности) (Исламов, Крахмаль, 1995). Т. о. не только археологические, но и антропологические данные позволяют заключить, что раннеплейстоценовый человек, Homo erectus, в центральной Азии в своем движении на север «перешагнул» сороковую параллель. Это согласуется с выводом Р. Деннелла, что в умеренных широтах древние гоминины распространились на север около 1 млн. лет назад до 40–45° с. ш. (Dennell, 2003). Разумеется, эта дата не позволяет прямо связать описываемый этап расселения с моментом «исхода» из Африки, но все же представляется логичным считать дисперсию гоминин в период 1,5–1,0 млн. лет закономерным продолжением именно первой волны «Великой миграции».

Далее, естественно, встает вопрос о том, насколько далеко могли зайти раннеплейстоценовые мигранты на север после достижения ими обозначенных выше широт в Центральной Азии. Древнейшей стоянкой, содержавшей остатки ископаемых гоминин в близлежащем к северо-востоку регионе, — на Алтае, является на данный момент исследований Денисова пещера, датируемая периодом 170–224 тыс. лет до современности (Шпакова, Деревянко, 2000). Морфологический анализ двух найденных в этом местонахождении зубов (постоянного верхнего резца и второго нижнего молочного моляра) позволил авторам отнести находку к кругу архаичных сапиенсов. В этом регионе древние люди достигли рубежа 50°, но это были уже популяции, относящиеся не к Homo erectus, а к гораздо более прогрессивному таксону, генетически, вероятно, связанные в какой-то мере, с первой (волной «Великой миграции», хотя доказать это уже нереально. Во всяком случае вторая волна (450–350 тыс. лет назад) не продвинулась на восток далее Монголии и Индии (Деревянко, 2006, стр. 41). При этом очень вероятно, что в Монголии «индустрия в нижних горизонтах связана с представителями первой волны глобальной миграции, а начиная\со слоя 9 — второй» (Деревянко, ук. соч. стр. 32). В работе 2005 года А. П. Деревянко опубликовал карты первой и второй миграционных волн в Евразии. (Деревянко, 2005, стр. 25 и 29). Автор прослеживает предполагаемые направления движения древнейших групп Homo erectus от точки «исхода» из Африки (по А. П. Деревянко — Суэцкий перешеек) до территорий Китая и Монголии. На прилагаемой карте стрелками показано движение групп на север (на Кавказ и в Малую Азию) и на восток — через район Месопотамии и Иранское нагорье.

Далее миграционный поток разделяется на северную ветвь, идущую через Казахстан и Алтай в Монголию и южную — на территории Индии и Бангладеш. Здесь стрелка поворачивает к северу — в Китай. С моей точки зрения в этом регионе (может быть немного дальше к востоку) происходит разделение ветвей на китайскую и индонезийскую. На карте, изображающей траекторию миграции второй, более поздней волны, стрелки указывают направления от Ближнего Востока к северу (в Малую Азию и на Кавказ) и к востоку, причем восточная ветвь, так же как и в первом случае, разделяется на две части: одна (северная) проходит через территории Казахстана и Алтая в Монголию, другая (южная) останавливается, дойдя до северной Индии. В ряде регионов вторая волна повторяет движение первой, что понятно, т. к. природные условия за истекший период мало менялись.

Освоение Сибири, или, хотя бы, кратковременное проникновение на ее территорию севернее 50-х широт, было для ранних гоминин типа Homo erectus, по-видимому, практически непосильной задачей: чрезвычайно неблагоприятное для людей ландшафтно-климатическое состояние Северной Азии возникло уже 2,5 млн. лет назад. Правда, археологи называют несколько стоянок этого региона, возраст которых включает предположительно раннепалеолитические экземпляры. Это — Улалинка, Диринг-Юрях и местонахождения в верхнем течении Ангары (Лаухин, 1997). По мнению А. П. Деревянко возраст таких стоянок может быть несколько древнее 300 тыс. лет до современности (Олсен, 1997). В принципе движение палеолитических популяций в этом направлении объяснимо с точки зрения «географической логики», имея в виду близость Монголии, на территории которой археологи считают возможным пребывание раннепалеолитического человека, пришедшего с первой волной «Великой миграции» (см. выше).

Распространение Homo erectus на восток продолжалось через территорию Китая. На Корейском полуострове древнейшие остатки человека имеют возраст 400–600 тыс. лет (Norton, 2000). Есть сообщения о находках фрагментов черепов Homo erectus, в частности — фрагмента черепной крышки из пещеры Кумгул (Олсен,1997). Еще в начале 90-х годов стало известно о находке на севере страны, в пещере Даехиондонг нескольких хорошо сохранившихся черепов, которые некоторые специалисты считают возможным отнести к Homo erectus, но пока новой информации о них в общедоступной литературе не имеется, хотя, конечно, появление такого материала в данном регионе следовало ожидать, учитывая близость таких местонахождений в Китае, как Цзиннюшань. Недавно появилась новая публикация, посвященная заселению древним человеком Корейского полуострова. Авторы этой работы — П. К. Пан и В. Ю. Бахолдина, рассматривают ряд местонахождений останков плейстоценовых гоминин и приводят их датировки. Древнейшие на территории Северной Кореи находки (Оёкфо, Хвадэ) имеют среднеплейстоценовый возраст (до 300 тыс. лет), а на территории Южной Кореи — верхнеплейстоценовый (до 50 тыс. лет). В тексте упоминается стоянка Гымгул, возможно имеющая нижнеплейстоценовый возраст, но на ней не найдено останков гоминин (Пан, Бахолдина, 2008).

В данной главе говорилось о разделении первичного «потока» «великой миграции» на два направления — «индонезийское» (южное) и «китайское» (северное). На основании приведенных выше данных можно добавить, что существовала еще одна «ветвь» первоначального расселения — центральноазиатская, которая выделилась в области Иранского нагорья в раннем плейстоцене и проникла на север, где от нее произошли более поздние направления — в сторону Алтая и бассейнов сибирских рек. Эта миграция, вернее всего, не распространялась на территорию Китая: для этого гоминидам было необходимо сначала «подняться» до высоких широт (более 50°) и потом обойти огромные горные системы. Т. о. первоначальное заселение (точнее — стихийная инвазия) территории Китая, происходило за счет разделения общего «китайско-индонезийского» потока «Великой миграции». Как говорилось выше, это разделение вернее всего произошло на территории полуострова Индокитай, а не на Иранском нагорье, как следует из упомянутых ранее карт. Тогда фактически снимается проблема «первенства» Китая и Индонезии в финальных зонах «Великой миграции»: оба направления почти до конца были слиты в едином потоке, так что китайская и индонезийская ветви миграции включались в общий очаг обширной «индокитайской дисперсии».

Что касается южной ветви «Великой миграции», выделившейся где-то в средней части полуострова Индокитай, недалеко от Сиамского (Таиландского) залива, то она почти бесспорно прошла по морскому берегу, после чего имела место дисперсия по территории островов Индонезии, б. ч. не разделенных в то время водными пространствами, т. е. практически по довольно большому полуострову. Даже сейчас район Яванского моря характеризуется мелководьем. Финальная точка этого направления пришлась на о-в Ява, который явился «cul-de-sac» на данном отрезке миграционного пути ранних Homo и потому дал антропологам столь богатый материал по древнейшим гомининам. Освоение Евразии древним человеком только в очень обобщенном ретроспективном контексте может быть представлено как постоянное движение. На деле сущность «Великой миграции» заключалась в серии «попыток колонизации», «попыток заселения», б. ч. безуспешных, по А. Тернеру, (ук. соч., 1997, стр.15), разделенных обычно очень большими промежутками времени. Паузы определялись экологическими условиями — благоприятным климатом, достаточностью пищевых ресурсов и способностью популяций адаптироваться к данным конкретным условиям среды. Чисто человеческая, генетически обусловленная особенность эволюции, выразившаяся в «адаптивной инверсии» по принципу «изменить среду вместо того, чтобы меняться самим» для достижения необходимой гармонии с внешними условиями, ярко проявилась в ходе миграционных процессов. Человек уже на самых ранних этапах эволюции, еще в Африке, приспособился к постоянным перемещениям, как средству произвольного изменения среды и сделал это новое, чрезвычайно важное ароморфное приобретение эффективным средством выживания путем поведенческой универсализации. Миграция есть форма адаптации, являющаяся сущностной характеристикой рода Homo, причем особенно типичной для ранних этапов становления человека, когда материальная культура была еще недостаточно развита, чтобы компенсировать расширяющийся спектр требований среды. Можно также сказать, что перманентная миграция как свойство человека была ступенью эволюции эволюции, т. к. она была следствием «подгонки» всего организма к условиям новой, «подвижной» формы существования: прежний, «древний» тип адаптации подготовил ее универсальную модель, ставшую основой более успешного прогресса. Миграции способствовали развитию таких «магистральных» свойств антропогенеза, как «информационная эволюция», усиливая роль процессов познания в системе факторов выживания таксона. Они открывали широкие возможности постоянного накопления новой информации и, в связи с этим, укрепляли в сознании человека стремление к безграничному пополнению знаний, что на практике означало расширение сферы ориентации в окружающей среде и путь к доминированию в ней.

Описание заселения островного мира, лежащего близ берегов Азии, следует начать с Японии. Здесь сразу же нужно оговориться, что территория этой страны лишь в настоящее время может с полным основанием считаться островным регионом: в продолжении большей части четвертичного периода Японские острова были (хотя и не все время) соединены с континентальной Азией. «Шельф то обсыхал, то снова затапливался» (Олсен, 1997, по данным японского археолога Sato). Поэтому в настоящее время на территории Японии археологи находят очень древние стоянки человека, возраст которых превышает 350 тыс. лет. На данный момент исследований древнейшим местонахождением каменных орудий в Японии может считаться стоянка Такамори в префектуре Мияги, где были найдены каменные орудия на отщепах и обработанные гальки, возраст которых достигает 500 тыс. лет до современности и соответствует времени Homo erectus. Это подтверждается типологическим анализом данной индустрии, которая оказалась сходной с материалами из пещеры Чжоукоудянь (Олсен, 1997). К сожалению, раскопки на Японских островах дали пока очень мало плейстоценовых остатков человека. Почти все древнейшие палеоантропологические находки в Японии относятся к поздней фазе верхнего плейстоцена. На основных больших островах можно отметить стоянку Ивадо (Кюсю), где были найдены части черепа и зубы (24 тыс. лет), Миккаби (Хонсю) (18 тыс. лет), — части черепа и посткраниального скелета, Хамакита (Хонсю) — аналогичный антропологический материал и сходная датировка (18 тыс. лет). Очень интересный материал дали раскопки на островах Рюкю, префектура Окинава. Наиболее древней находкой в этом регионе были части посткраниального скелета ребенка в Ямасита чо (32 тыс. лет), на которых отмечен ряд архаичных черт. Близкий возраст имеют теменная и затылочная кости, а также зубы человека из Пиндза-Абу (26800±1300 лет, радиокарбон). Известность получили результаты раскопок в Минатогава, где были обнаружены скелеты 5–9 человек, включая почти полный череп (18,25±650 лет). Японские исследователи считают, что все упомянутые плейстоценовые находки сходны с мезолитическими-неолитическими экземплярами периода Дземон (Matsuura,1996).

Датировки древнейших стоянок на островах Рюкю заставляют вернуться к затронутой выше проблеме способности плейстоценового человека преодолевать водные пространства. Сопоставим возраст первых свидетельств появления человека на островах, окружающих материковую Азию и при этом отделенных значительными участками моря.

На острове Тайвань, в долине реки Чай Ляо, найдены фрагменты теменных костей молодого и взрослого индивидуумов, по типу несомненно относящихся к Homo sapiens. Датировка (фторовый анализ) — 20–30 тыс. лет до современности. (Shikama et al., 1976).

На острове Калимантан, в Большой пещере Ниа обнаружен череп молодого индивидуума Homo sapiens. Возраст — 39600±1000 лет (радиокарбон) (Кабо,1968).

Древнейшая палеоантропологическая находка (черепная крышка Homo sapiens) на Филиппинах (о-в Палаван, пещера Табон) имеет абсолютную датировку 30500±1100 лет.

В западной части Тихого океана, на острове Новая Ирландия, в пещере Матенкупкум раскопана стоянка палеолитического человека. Датировка (радиокрбон) — 31–33 тыс. лет до современности (Allen et al., 1989). Дальше на восток в Тихом океане человек палеолита, по-видимому, не проник.

Наконец, на территории островного государства Шри Ланка древнейший человек появился, по данным археологии, примерно в те же периоды времени, когда началось заселение упоминавшихся выше островов: пещера Фа Хиен — 33000 лет, пещера Батадомба Лена — 28500 лет до современности (Kennedy, 2000).

Нетрудно видеть, что даты первоначального проникновения палеолитического человека на острова укладываются в период времени, соответствующий европейскому верхнему палеолиту и, что важнее всего, — времени становления «поведенчески современного» человека (в отличие от «анатомически современного»), совершившего «революцию» материальной и духовной культуры людей 40–30 тыс. лет назад. Отсюда сл'едует другой важный вывод: материальная культура людей того времени позволила создать первые плавательные средства и с их помощью преодолевать значительные расстояния по морю, распространяя экспансию Homo на острова, довольно далекие от материков. Архаичные виды человека были на это неспособны, что опять-таки следует из рассмотренных выше данных. Если все же отдельные «морские путешествия» им удавались, вернее всего это было чисто случайным явлением, связанным с резким обмелением морей или природными катаклизмами, приводившими к «вынужденным миграциям», притом б. ч. на небольшие расстояния.

1. Миграция с самого начала после «исхода» из Африки носила в основе своей характер естественного расселения и везде, где было возможно, происходила по законам адаптивной радиации, — во многих направлениях. Однако, на практике все же стихийно формировались и «приоритетные направления», определявшиеся потребностью выживания. На первый взгляд может показаться, что направление «Великой миграции» на восток было предопределено какими-то особыми внутренними, скрытыми причинами, руководившими движением популяций древнейших переселенцев. На самом деле «коридор» от Эфиопии до Юго-Восточной и Восточной Азии формировался главным образом двумя факторами: географической широтой, ограничивавшей движение в северном направлении и пищевой стратегией в пределах «коридора».

2. Считается, что продвижение древнейших Homo в ходе «Великой миграции» происходило довольно быстро, что следует в основном из сравнения дат «исхода» из Африки и прибытия в Юго-Восточную Азию и на Кавказ (от 2+ млн. до 1,8 млн. лет назад). Если придерживаться такой трактовки событий, необходимо объяснить причины высокой скорости миграции. Одной из главных причин, вероятно, была «береговая адаптация» ранних африканских эректусов, приобретенная этими гомининами, в течение тысячелетий жившими на берегах Красного моря, в частности в области Баб-эль-Мандебского пролива, откуда и были сделаны первые шаги «исхода» из Африки и инвазии на Аравийский полуостров. Далее большая часть пути пролегала по морскому берегу, где моллюски и рыба были для людей неисчерпаемым источником высококалорийной и легко добываемой пищи. В этих условиях движение могло быть достаточно «комфортным», сравнительно безопасным и быстрым. Его основным содержанием было поисковое поведение, направленное на достижение новых участков береговой линии, более богатых пищей по сравнению с пройденными и, частично, истощенными в отношении тех или иных морепродуктов.

3. Распространено представление, что миграция осуществлялась небольшими группами людей (30–40 человек в каждой), что способствовало поддержанию высокой скорости дисперсии. На ранних этапах пути, вскоре после «исхода» это, очевидно, так и было в действительности. Однако, надо признать, что численность такой группы была критической и в некоторых случаях неизбежно приводила к вымиранию, тем более, что обновление и обогащение генофонда в столь уникальных условиях было невозможно. Особенно это касалось групп, вырвавшихся далеко вперед. Отсюда следует, что на всем протяжении пути «Великой миграции» были перерывы, иногда очень длительные, многовековые, после которых приблизительно тем же путем проходили новые группы, иногда генетически отличные от предшественников. Поэтому представлять себе «Великую миграцию» как единый, непрерывный «марш-бросок» близко родственных палеодемов было бы неправильно. Расселение на восток в силу постоянных колебаний численности групп носило скорее «пульсирующий» характер и изобиловало перерывами, тупиками, эпизодами вымирания со сменой генофонда, задержками в периоды «попыток колонизации». Биологическое единство всей массы гоминин-участников «похода» возможно б ыло лишь на уровне вида, в какой-то мере — подвида. Генотипические и фенотипические различия между исходными и финальными вариантами Homo, могли бы быть более значительными, учитывая огромные расстояния, их разделившие и большие промежутки времени, проведенные в изоляции друг от друга (по расчетам специалистов — по крайней мере 25 тыс. лет). Однако, свойственная роду Homo «таксономическая интеграция» и «эластичность» в процессах видообразования (свойства, отмеченные антропологами) «сдерживали» адаптивную радиацию групп мигрантов, благодаря чему даже при глобальном расселении разнообразие человечества не вышло за пределы одного рода. В период «Великой миграции», с моей точки зрения, ранний Н. erectus (или Н. habilis pre-erectus) образовал два основных подвида: Н. е. ergaster (в Африке) и Н. е. erectus (в Азии). От первого позже дивергировал Н. е. mauretanicus от второго — Н. erectus pekinensis. Н. е. mojokertensis можно, хоть и с оговорками, отнести к Н. habilis pre-erectus вместе с лантьянским «синантропом». Продвинутая афро-европейская форма Н. antecessor (≈ ранний H.heidelbergensis), вероятно, является результатом анагенеза от подвида Н. erectus ergaster.

4. Перерывы в расселении древнейших Homo на восток происходили не только в связи с вымиранием отдельных групп, но и по прямо противоположным причинам: переселенцы достигали регионов с максимально комфортными для них условиями, вследствие чего начинался период роста численности популяции и временно исчезала необходимость дальнейшего продвижения. Это были «попытки колонизации» (по А. Тернеру), часто завершавшиеся тупиками дисперсии и развития. Одним из самых ранних после «исхода» был, очевидно, предполагаемый «cul-de-sac» в северном Индостане, где какая-то группа Н. habilis pre-erectus выключилась из потока «Великой миграции» уже около 2 млн. лет назад, оставив на месте пребывания примитивные орудия типа «олдован». Другая часть расселяющихся палеодемов пре-эректусов, вероятно, прошла через полуостров Индостан по долине реки Нармада, о чем свидетельствуют находки древнейших каменных орудий в этом регионе. Хорошо известный антропологам ископаемый череп из долины Нармада (правда, более поздний) может быть косвенным доказательством возможности палеолитического человека продвигаться этим путем.

5. Распространяясь далее, группы переселенцев, несомненно вышли к берегам полуострова Индокитай, где, как я считаю, должно было произойти разделение миграции на северную (китайскую) и южную (индонезийскую) ветви. У исследователей возникает вопрос почему человек впервые пришел в Индонезию раньше, чем в Китай, причем предполагается, что пути в эти регионы были почти изначально разными. Возможно такое объяснение: до индокитайского «узла» основная миграция проходила по более или менее единому каналу, но после расхождения ветвей южное направление оказалось более легким и выгодным — по берегу Андаманского моря до полуострова, который включал основные острова Индонезии, в то время не разделенные морем. Дорога на север была труднее, т. к. во многих местах были непроходимые джунгли. Двигаться нужно было либо по долинам рек, либо в обход всего полуострова Индокитай, что, конечно потребовало огромной затраты времени. В результате первоначальное проникновение человека в Индонезию имело место 1,8 млн. лет назад, а наиболее надежная датировка прихода людей на территорию Китая, согласно мнению многих исследователей, не превышает 1,35 млн. лет (Нихэваньская котловина).

6. В Западной Азии ранние Homo двигаясь после «исхода» вдоль берегов Красного моря на север, достигли земель Ближнего Востока около 2 млн. лет назад, о чем свидетельствуют археологические материалы со стоянки Эрк эль-Ахмар (Израиль) (1,77-1,95 млн. лет). Здесь древнейшая «попытка колонизации» оказалась успешной и привела к становлению практически стабильной зоны обитания палеолитического человека на многие тысячелетия и формированию очередного «узла» расселения по нескольким направлениям, — на север вплоть до финального региона миграции (Дманиси), на восток, — по южному берегу Каспийского моря и через Иранское нагорье — в Центральную Азию, наконец, на запад, — в Малую Азию. Из ближневосточного «узла» выделилась также «вторая волна» миграции Homo erectus, которая несла с собой новую, ашельскую технику — Mode II (после 1,4 млн. лет до современности).

7. На острова (Шри-Ланка, Калимантан, Тайвань, Рюкю, Новая Ирландия), человек впервые проник только в период верхнего палеолита (40–25 тыс. лет назад), когда, по-видимому, были созданы первые примитивные средства преодоления более или менее значительных водных пространств.

8. Миграция для человека явилась формой адаптации, соответствующей одному из главных свойств уникальной родовой модели Homo — изменять тем или иным способом окружающую среду в соответствии со своими потребностями, при этом не изменяя своих собственных биологических параметров, обеспечивающих универсализацию, как важнейшее приобретение эволюции, которое дает виду наивысшую конкурентоспособность.

9. Общая картина первоначальной «великой миграции» древнего человека может быть приблизительно представлена, по моему мнению, следующей схемой (рис. 8).

^{Вероятные пути «Великой миграции» рода Homo на территории Евразии. Кружками обозначены «узловые точки» дисперсии, «места попыток колонизации».}

Бомбар А. За бортом по своей воле. М., 1959. Географгиз.

Величко А. А., Соффер О. А. На подходах к концепции первичного расселения человечества. // Человек заселяет планету Земля. М., 1997. С. 4–7.

Величко А. А. Глобальное инициальное расселение как часть проблемы коэволюции человека и окружающей среды. // Человек заселяет планету Земля. М., 1997. С. 255–276.

Гаджиев Д. В., Гусейнов М. М. Первая для СССР находка ашельского человека (Азербайджан, Азыхская пещера). // Ученые записки Азгосмединститута. 1970. Т.31.

Деревянко А. П. Древнейшие миграции человека в Евразии и проблема формирования верхнего палеолита // Археология, этнография и антропология Евразии, 2005. № 2 (22). С. 22–36.

Деревянко А. П. Палеолит Китая: итоги и некоторые проблемы в изучении. Новосибирск. Издательство Института археологии и этнографии СО РАН. 2006. С. 1–42.

Зубов А. А. О зубе архантропа из пещеры Кударо-1 // Кударские пещерные палеолитические стоянки в Юго-Осетии. М., 1980.

Зубов А. А. Палеоантропологическая родословная человека. М., 2004. С. 1–551.

Зубов А. А. Еще раз о зубах из пещеры Сельунгур.// Археология, этнография, антропология Евразии. 2009. № 2, С. 135–143.

Исламов У. И., Крахмаль К. А. Палеоэкология и следы древнейшего человека в Центральной Азии. Ташкент, 1995. С. 1-220.

Кабо В. Р. Происхождение австралийцев в свете новых открытий. // Страны и народы Востока. М.,1968. Вып. 6. С. 246–263.

Клаудсли-Томпсон Дж. Миграция животных. М., 1982. «Мир». С. 1–136.

Лаухин С. А. Особенности заселения Северной Азии палеолитическим человеком. // Человек заселяет планету Земля. М., 1997. С. 156–173.

Олсен Дж. Новые данные о самых ранних этапах заселения Восточной Азии. // Человек заселяет планету Земля. М., 1997. С. 97–110.

Пан М. К., Бахолдина В. Ю. К антропологии древнейшего населения полуострова Корея. // Этнографическое обозрение. 2009. № 1. С.

Решетов Ю. Г. Природа Земли и происхождение человека. М., 1966.С. 1-375.

Тернер А. Распространение ранних гоминид. // Человек заселяет планету Земля. М., 1997. С. 7–21.

Шпакова Е. Г., Деревянко А. П. Интерпретация одонтологических особенностей плейстоценовых находок из пещер Алтая. // Археология, этнография и антропология Евразии. СО РАН. 2000. №. С. 125–138.

Allen J., Gosden С., White J. P. Pleistocene New Ireland. // Antiquity. N 63(240). P. 548–560.

Antón S. C., Leonard W. R., Robertson M. L. An ecomorphological model of the initial hominid dispersal from Africa. // Journal of Human Evolution. 2002. N 43. P. 773–785.

Belmaker М., Tchernov E., Condemi S., Bar-Yosef O. New evidence for hominid presence in the Lower Pleistocene of the Southern Levant. // Journal of Human Evolution. 2002. N 43. P. 43–56.

Dennell R. W., Rendell H. R., Hailwood E. Early tool-making in Asia: two-million-year-old artefacts in Pakistan. // Antiquity. 1988. N 62. P. 98-106.

Dennell R. Dispersal and colonisation, long and short chronologies: how continuous is the Early Pleistocene record for hominids outside East Africa? // Journal of Human Evolution. 2003. N 45. P. 421–440.

Hyodo М., Nakaya H., Urabe H., Saegusa H., Xue Shunrong, Yin Jiyun, Ji Xuepin Paleomagnetic dates of hominid remains from Yuanmou, China, and other Asian sites. // Journal of Human Evolution. 2002. N 43. P. 27–41.

Kappelman J., Alçiçek М. C., Kazanci N., Schultz М., Özkul M., Şen Ş. Brief communication: Homo erectus from Turkey and implications for migrations into temperate Eurasia // American Journal of Physical Anthropology. 2008. N 135. P. 110–116.

Kennedy K. A. R., Sonakia A., Chiment J., Varma K. K. Is the Narmada hominid an Indian Homo erectus? American Journal of Physical Anthropology. 1991. N 86. P. 475–496.

Kennedy K. A. R. Middle and Late Pleistocene Hominids of South Asia. // Humanity from African Naissance to Coming Millennia. 2000. P. 167–175

Matsu’ura Sh. A chronological review of Pleistocene human remains from the Japanese Archipelago. In: Interdisciplinary perspectives on the origins of the Japanese. International Research Center for Japanese studies. 1996. P. 181–193.

Mithen S., Reed M. Stepping out: a computer simulation of hominid dispersal from Africa. // Journal of Human Evolution. 2002. N 43. P. 433–462.

Nikitas P., Nikita E. A study of hominin dispersal out of Africa using computer simulations. // Journal of Human Evolution. 2005. N 49. P. 602–617.

Norton Ch. J. The current state of Korean paleoanthropology. // Journal of Human Evolution. 2000. N 38. P. 803–825.

Parkington J. Miletstones: the impact of the systematic exploitation of marine foods on human evolution // Humanity from African naissance to coming millennia. 2000. P. 327–337.

Pilorge Th. Le plus long voyage: comment la Terre c’est peuplee.// Sci et Vie. 1994. N 922. P. 76–79.

Pope G. G., Cronin J. E. The Asian Hominidae // Journal of Human Evolution. 1984. Vol. 13. N 5. P. 377–396.

Sheri G. Currant status and prospects for dating fossil hominid sites in China // Humanity from African naissance to coming millennia. 2000. P. 257–261.

Shikama Т., Ling С. C., Shimoda N., Baba H. Discovery of fossil Homo sapiens from Cho chen in Taiwan. // Journal of Anthropological Society of Nippon. 1976. Vol. 84. N 2. P. 131–138.

Stewart K. M. Early hominid utilization of fish and implications for seasonality and behaviour. // Journal of Human Evolution. 1994. 27. P. 229–245.

Storm P., Aziz F., de Vos J., Kosasih D., Baskoro S., Ngaliman,van den Hoek Ostende L. W. Late Pleistocene Homo sapiens in a tropical rainforest fauna in East Java. // Journal of Human Evolution. 2005. N 49. P. 536–545.

Swisher C. C., Curtis G. H., Jacob Т., Getty A. G., Surpijo A., Widiasmoro. Age of the earliest known hominids in Java, Indonesia // Science. 1994. Vol. 263. P. 1118–1121.

Ward C. V. (book reviews). 2005. Vol. 49. P. 777-780. Hard D. & Sussman R. W. (2005) Man the Hunted: Primates, Predators, and Human Evolution.