Стародум

Глава 20

Воевода обладал силой сопротивляться силам других.

Но он на своей шкуре почувствовал мощь Мартына Михайловича.

От навеваемого всадником ужаса сознание застывало.

Первые два дня пути были ничем не примечательными.

Мы шли весь день, пока стражники вели нас по дороге. Никто не стегал нас розгами, никто не кричал, и не заставлял силой. Наоборот: каждый раз, когда кому-то из крестьян становилось плохо от жары, усталости или страха, их садили в обоз и везли в телеге в конце колонны.

Сотник, несмотря на своё мерзкое лицо, всех нас подбадривал и даже позволял посидеть подольше на отдыхе, чтобы восстановить силы. Один раз даже прокатил на своей лошади мальчишку, который больше всех хныкал. Дал ему подержать настоящее боевое копьё и нацепил на голову стальной шлем.

Всеми силами пытались показать, что мы никакие не пленники.

Пытались нас убедить, что мы идём в работники добровольно.

Только к вечеру второго дня произошло что-то, выбивающееся из обыкновенной рутины путешествия: впереди показалась сгоревшая деревня, находящаяся прямо на пути. Чёрные остовы домов, провалившиеся крыши, повсюду обугленные доски и куски устоявшего забора. Глядя на это, можно почувствовать запах дыма, хотя деревня наверняка сгорела очень давно.

Солнце быстро приближалось к горизонту, поэтому сотник приказал ускорить шаг, чтобы миновать это место до заката.

— Я помню эту деревню, — внезапно произносит Никодим. — Как же… я проходил мимо неё. Хотел было яблок нарвать, как выбежали две бабы с клюками и прогнали меня. Даже по спине одна заехала.

— Эта деревня называется Погорелое, — отвечает Веда, появляясь между нами. — Я случайно подслушала разговор одного из торговцев в Вещем.

— Серьёзно? — спрашиваю. — Сгоревшая деревня называется Погорелое?

— Нет, конечно. Когда она ещё была целой, она называлась Веретье, а когда сгорела, все стали звать его Погорелым. Восемь лет назад это произошло.

— Если она сгорела так давно, почему ещё не заросла травой и зеленью?

— А пёс его знает!

Несмотря на то, что просторная и широкая дорога ведёт прямо сквозь деревню, разрезая её на две части, сотник приказал съезжать в сторону, чтобы обогнуть её. Оно и понятно: в вечерних сумерках даже нормальное место выглядит страшным, а сгоревшее поселение — и вовсе царством смерти и проклятым место.

— Пожалуйста, скажите, что тоже это видите, — произносит Светозара, глядя в сторону деревни.

— Что именно? — уточняет Никодим.

Но ответ не нужен.

В дверях одного из домов стоит мужчина. Высокий крепкий… а ещё очень бледный и абсолютно голый. Призрак — не иначе. Такие обычно появляются, коли человека убить так быстро, чтобы он этого даже не понял. У нас в Вещем тоже такой был — дед Мормагон, того лошадь лягнула до смерти, так он ещё несколько дней ходил по селу, белый и с выпученными глазами. Сквозь стены проходил и вечно спрашивал, почему ему так холодно. Пришлось его успокаивать и убеждать, что его время пришло, только тогда он успокоился и исчез.

Но то был обыкновенный призрак. Смотришь на него — душе больно становится.

А этот — злобный.

Глядя на голого мужика, стоящего в одном из домов Погорелого, чувствуешь кипящую ярость, съедающую его изнутри.

Судя по повёрнутым головам крестьян, идущих спереди и сзади от нас, все видят призрака. И все, неосознанно, стараются побыстрее миновать деревню. Теперь понятно, почему трава там не растёт, и путешественники обходят его стороной. Мёртвое место. И живой человек мертвецом станет, если заночует там.

— Чего вылупились? — рявкает сотник. — Ноги в руки и вперёд!

Люди послушно двигаются дальше, но продолжают смотреть в сторону деревни.

Лошади стражников нервничают, вырываются, фыркают.

В самом же Погорелом будто почувствовали наш страх: всё больше белых фигур возникает в чёрных окнах. Некоторые призраки ходят из стороны в сторону, другие призывно машут руками, зазывая нас остановиться у них. Как будто среди нас найдутся такие идиоты — уж лучше на сырой земле, чем заходить к призракам в гости.

За несколько лет, что путешественники обходят эту деревню, они протоптали новую, окружную дорогу через лес. Но она всё равно выглядит убогой. Вся косая, кривая, а ещё утром прошёл дождь, поэтому мы идём по мягкой земле, тут и там попадаются лужи, всё в грязи.

— Вы чего там застряли? — кричит сотник отстающим.

Один из обозников застрял колесом в яме. Бедная лошадь гогочет и старается унестись прочь. Несколько стражников спешиваются, чтобы подтолкнуть телегу.

Пожилая женщина-крестьянка вцепилась мне в руку, с ужасом оглядываясь по сторонам. Мужики шарахаются от каждой тени. Светозара пригнулась и передвигается в полуприседе. Даже я чувствую, как сердце трясётся: путь вроде и безопасный, но мы слишком близко к деревне, полной призраков. Рядом с нами находятся духи, наполовину шагнувшие в загробный мир. Даже находясь поблизости ощущаешь дуновение смерти.

Хочется бросить всё и бежать.

Не оглядываясь.

К тому моменту, когда мы миновали деревню, ночь полностью опустилась на окружающую местность, но мы всё равно продолжаем идти дальше, чтобы удалиться от Погорелого. У каждого стражника по факелу, в их свете изредка мелькают очертания трупоедов: пока мы идём молча, не привлекаем внимания, они стараются не приближаться к огню.

— Двадцать три, — произносит сотник, проезжая мимо нас. — Где ещё один?

Никто ему не отвечает.

— Перед Погорелым вас было двадцать четыре, где одного потеряли? Сбежал?

— Должно быть, один из рабочих ушмыгнул, когда телегу из ямы доставали.

— Суки блядь…

Объехав нас по кругу, сотник вновь останавливается.

— А где Татимир? — спрашивает. — Он последним шёл.

Постепенно мы сходим на обочину возле дороги. Стражники собирают нас в группу, причём непонятно, кто из всех присутствующих больше всех напуган: пленники или стражники. Никто не чувствует себя в безопасности посреди леса, особенно поблизости от деревни, полной призраков.

— Всем сидеть! — командует сотник. — Я узнаю, куда подевался Татимир.

Мужчина на лошади уезжает, после чего возвращается мрачный и немногословный. Кажется, я уже знаю, что произошло. Мы слишком близко подошли к Погорелому, слишком спешили, плохо рассчитали время и оказались рядом в сумерках, вот призраки и утащили двоих из нас: одного стражника и одного пленника. Причём сделали это так тихо и незаметно, что никто и ухом не повёл.

Идти их освобождать — добровольно распрощаться с жизнью. Все знают, что нечисть особо свирепствует по ночам, это их время, их власть. Сунешься на их территорию — вернёшься покойником. Буквально.

Есть небольшой шанс, что исчезнувших можно будет забрать утром, но к тому времени призраки почти наверняка прикончат обоих. Нет у нас никакого выбора: раньше надо было думать.

— Кого утащили? — спрашиваю шёпотом.

— Женщины не хватает, — отвечает Никодим.

— Что крестилась постоянно?

— Нет, эту не тронули. Забрали ту, что причитала.

На ночёвку мы останавливаемся прямо возле дороги. Погода ясная, поэтому спать можно под открытым небом. Слегка холодновато, но если постелить на землю немного хвороста, и накрыть всё это войлоком — вполне сгодится. К тому же стражники разожгли большой костёр. Укрываешься плащом и спишь как убитый.

Вот мы и спим. Уставшие от целого дня ходьбы.

— Слышите? — доносится голос Никодима посреди ночи.

— Что такое? — Светозара спросонья вертит головой и не понимает, где находится.

— Завывает кто-то.

Прислушавшись к окружающей тьме, которую лишь слегка разгоняют наши костры, мы замечаем отчётливый скулёж. Не то человеческий, не то животный. Вскоре появляется и сам источник шума: со стороны Погорелого к нам приближаются два умертвия. Побитые, окровавленные, кожа серая, а глаза навыкате. Тяжёлой, шаркающей походкой идут в нашу сторону, стонут и ворчат. К огню приближаются: продолжают стоять на отдалении, будто бы завидуя теплу, в котором мы находимся.

Совсем недавно это были мужчина и женщина: один стражник и одна уведённая из своей деревни крестьянка.

Теперь же это восставшие мертвяки.

Не стали призраки их до утра мучить: прикончили по-быстрому и отпустили восвояси. Бродить по окружающим лесам, да будить путников завываниями.

Превратившись после смерти в нечисть, мертвяки опасны для живых. Они не могут быстро двигаться как трупоеды и другие чудища из лесу. Не могут переломать все кости ударом лапы, но если подпустить слишком близко — обязательно накинутся. Умертвия всем своим уродливым существом ненавидят тех, кто ещё не умер. Защититься от них легко, обмануть легко, убежать легко, но если забудешься ненадолго, сам превратишься в такого. Если не крещёный, конечно.

— Почему та деревня сгорела? — спрашивает Светозара. — Почему там столько призраков, и все злые?

— А каким ещё ты будешь призраком, если ты вместе со всей деревней сгорел? — отвечает Никодим.

— Об этом я не слышала, — вздыхает Веда. — Тут могла быть одна из битв или кто-то очень могущественный жахнул по домам своей силой. Это земля безумца и ему одному известно, что здесь происходит.

Как ни в чём не бывало на ноги поднимается один из стражников. Идёт в сторону мертвецов с оголённым мечом. Два быстрых взмаха клинка — и оба покойника падают на землю, на этот раз умерщвлённые как следует.

За последние двадцать лет люди повидали столько умертвий, что это перестало быть чем-то необычным. Тем не менее они до сих пор продолжают пугать своей неестественной природой. Невозможно сохранять здравый рассудок, когда рядом с тобой находится человек… но уже не человек. Любой храбрец рядом с таким чувствует себя паскудно. Их присутствие наводит на размышления, о которых совсем не хочется размышлять.

Так ночь и закончилась.

Никто больше спать не захотел.

Весь следующий день мы бредём по дороге, а под вечер заходим в одну из деревень для ночлега. Я предполагал, что сотник спросит у людей, можно ли нам остановиться на сеновале, но тот попросту выгнал из своих домов несколько семей, и заставил их самих ночевать в сараях. Под утро же стражники забрали то немногочисленное продовольствие, что смогли найти.

— Суки какие, — скрипит зубами Никодим.

— Не то слово, — говорю.

— Я тоже воровал еду, но хотя бы делал это скрытно. А вот так внаглую отбирать пищу — надо быть полнейшим уродом.

Не знаю почему, но местных жителей ограбили стражники, а стыдно мне.

Эта процедура повторилась ещё дважды: в течение следующей недели мы два раза останавливались в деревнях и оба раза сотник выгонял из домов их жителей, после чего мы там спали, а под утро он забирал всё съестное.

Пять раз мы спали под открытым небом. Один раз шёл дождь, из-за чего прятаться пришлось под большими деревьями и телегами обоза. Один раз из лесу вышла старушка, босая и с волосами до пят, сотник в неё из лука выстрелил — она и исчезла. Мы люди хоть и простые, но далеко не глупцы. Только нечисть может вот так по лесу ходить.

А ещё устали все. Никому не хочется шутить и подпускать всяких тварей вблизь.

— Не думал, что нам придётся идти так далеко, — говорю. — Мне казалось, Новгород поближе.

— Шутишь? — спрашивает Никодим. — Тут три с половиной сотни вёрст. Ты хотел их за день пройти?

— Так какого хера безумец набрал работников так далеко от столицы? Лучше бы поискал в ближайших деревнях, а не заставлял нас топать через полмира.

— Вот его об этом и спросишь.

Когда до Новгорода остаётся один день пути мы даже останавливаемся на небольшом озерце искупнуться и слегка сполоснуть грязную одежду, чтобы Великий князь Юрий Михайлович не увидел нас как кучку вонючих оборванцев. Стражники следят, чтобы никто из «добровольных» работников не исчез во время отдыха.

— Наконец-то, — произносит Светозара. — Я уже порядком подустала за эти дни.

Мальчишка, сидевший заплаканным в казармах острога, внезапно повеселел и даже отплыл подальше от берега, чтобы оказаться подальше от стражников, которые олицетворяют в его глазах всё самое нехорошее.

— Балбес, — произносит Никодим. — Все же знают, что нельзя далеко от берега уплывать — утопцы утянут.

— Но сейчас середина дня, — говорю. — Сейчас утянуть не должны… Не должны ведь?

— Не знаю…

Смотрим на пацана, бултыхающегося так далеко в воде, что едва голову рассмотреть можно. Чувствую, как сердце бьётся через раз: хватит с нас тех покойников, что призраки в Погорелом забрали. Не нужно ещё и сопляка добавлять к их числу.

Вечером и ранним утром его бы обязательно утянули под воду, а сейчас… сейчас вроде плавает.

Утопцы водятся во всех водоёмах: в больших, в маленьких, но особенно их много в болотах. Там их так много, что можно увидеть с берега. И чем дольше длится эпоха безумия, тем больше их становится. Где-то там, на дне, лежат несколько тел лицом вниз. Покрылись слизью и водорослями, отчего сливаются с дном. Спят. Проснуться не должны, но кто знает этих чёртовых тварей? Бывает и днём дичь творится.

В какой-то момент голова мальчишки скрывается под водой и я отчётливо представляю себе крепкую, холодную руку, которая схватила его за лодыжку. Тянет вниз, не позволяя вынырнуть и сделать спасительный вдох… Вскоре пацан снова появляется над водой, значит пронесло. Утопцы и правда не утягивают людей в середине дня — это не их время. Сейчас на земле правят живые.

Мы все втроём выдыхаем.

Перед нами чуть не случилась трагедия.

Иногда лучше быть чрезмерно осторожным, даже когда что-то кажется безопасным.

— Ты уже решил, что мы делаем в столице? — спрашивает Никодим.

— Ты чего? С дуба рухнул? Мы уже больше недели в пути для того, чтобы прикончить безумца.

— Я в другом смысле. Как именно мы это сделаем? Прокрадёмся к нему в спальню и задушим? Или наденем петлю на шею и скинем со стены крепости, как он сделал с нашими?

— Пока о таком рано думать. Решим на месте.

Ночуем как всегда возле большого костра. В последнюю ночь перед Новгородом, как оказалось, из нас троих нервничаю только я. Никодима как всегда ничем не прошибёшь, а Светозара скорее воодушевлена, чем напугана. Она выглядит так, будто скоро исполнит свою давнюю мечту.

Я же лежу с открытыми глазами под плащом и смотрю на небо. Я всегда считал себя смелым человеком, но задуманное убийство не даёт покоя.

Прежде я лишал жизни людей действуя по обстоятельствам. Бил, когда били меня. Дробил палицей черепа, когда хотели убить меня. Первого человека я убил в четырнадцать, это была маленькая, жалкая шайка разбойников у Перепутья. Пятеро человек напали на меня и Волибора с дубинками и ножами: выскочили из лесу с воплями и безумными глазами. Волибор, как опытный воин, действовал быстро, чётко и даже красиво. Забрал четверых, пока я катался по земле с последним, как два диких зверя, у которых в арсенале остались лишь зубы и когти. Сначала выдавил ему глаза, откусил половину щеки, а потом задушил голыми руками.

В тот раз у меня долго тряслись руки, а дыхание не могло прийти в норму.

Теперь я ощущаю почти то же самое.

Каждый раз сражение насмерть происходило вынужденно, в силу обстоятельств. А теперь я целую неделю путешествую ради того, чтобы убить одного человека. Не совсем по своему желанию, но и не из чистой обороны. Это намеренное и подготовленное действие, требующее много времени для исполнения.

Это совсем другое.

Тут большая разница.

Я ещё не успел обрасти слоем брони, который присущ старым воинам из нашего села. Меня задевает человекоубийство, особенно намеренное, и я не могу решить: хорошо это или плохо.

Стоит ли задушить в себе слабака или оставить его, чтобы не превратиться в чёрствый кусок человека, для которого вырванное сердце врага — такое же рядовое событие, как завтрак, обед и ужин.

— Не спишь? — спрашивает Веда.

— Нет, — мотаю головой.

— Говорят, можно легко заснуть, если дышать правильно. Но я этого не пробовала — я же всё-таки дух, а духи не дышат.

— Спасибо за совет.

Заснул я лишь под утро. По ощущениям, только глаза успел закрыть, как сотник орёт на всю округу о подъёме.

Люди одеваются, приводят себя в порядок, после чего мы выступаем и двигаемся прямо в Новгород. В место, где мы собираемся убить князя. Чувствую, это будет немного труднее, чем с конём Фомой Сивовичем.

До появления крепости Стародум из земли осталось 2 дня.