Старый вождь

Усатый разбойник

Сначала Хаджимурад и Джапаркули ехали молча, любуясь розовеющими пиками высоких гор. Дорога была трудной: то приходилось карабкаться вверх, то спускаться в глубокие ущелья. И лошади устали, и всадники обливались потом. И тем не менее надо было двигаться вперёд. В одном из просторных ущелий блеснула родниковая струя. Возле воды зеленела трава, а сбоку, у подножья скалы, виднелось углубление.

— Хорошее место, — заметил Хаджимурад, — для лошадей есть вода и трава, а для нас прохладная пещера, где можно немного вздремнуть.

Привязав лошадей, сами присели на большом гладком камне, лежащем у входа в пещеру. Достали из хурджуна хлеб, каурму. После еды с удовольствием вопили чистой родниковой воды. Чтобы кони подольше попаслись, решили немного отдохнуть. Хаджимурад подложил под голову хурджун и усталость дала себя знать, глаза сами закрылись. Сморённые путники быстро заснули.

Конь Хабипа-пальвана, не однажды выручавший старого хозяина из беды, поднял голову и тревожно всхрапнул. Три вооружённых человека приближались к стоянке путников, подгоняя пятерых пленных. И тут конь уже громко заржал. Вооружённые люди кинулись на спящих.

Хаджимурад, проснувшись от тревожного конского ржания, увидел несущегося на него человека с обнажённой саблей и еле успел остановить его выстрелом из пистолета. Тот свалился на камень у входа в пещеру. Его товарищи пустились наутёк. Хаджимурад вскочил в седло и ринулся за ними. Джапаркули от раздавшегося выстрела тоже вскочил и стал с испугом озираться по сторонам. Товарища рядом не было. В пяти шагах валялся убитый человек. Видно, Хаджимурад застрелил бандита в упор. Джапаркули растерялся. Подбежал к своей лошади и кое-как оседлал её. Что делать? Дом его теперь, наверно, не так уж и далеко… Может, сам найдёт дорогу в родное село… Или же кинуться на помощь Хаджимураду?.. Да разве можно такого товарища бросать в беде и удирать домой?.. Что скажет Хабип-пальван, если узнает, что он предал друга? Джапаркули понёсся вслед за Хаджимурадом. Увидев, что он борется с двумя всадниками, поспешил на помощь. Один всадник ещё продолжал махать саблей, а второй, завидев приближающегося Джапаркули, бросился наутёк. Но вот и противник Хаджимурада свалился с лошади. Хаджимурад, сунув в ножны саблю, схватился рукой за грудь. Кровавое пятно расплывалось у него по рубашке.

— Вы ранены? — со страхом спросил Джапаркули.

— Да ничего страшного. Просто конец сабли немного рассёк мне кожу, — успокаивал Хаджимурад своего юного товарища.

Они подъехали к пленникам, испуганно прижавшимся один к другому. Четыре девушки и один паренёк с удивлением и страхом глядели на человека в курдской одежде. Девушки заплакали. Но Хаджимурад успокоил их.

— Перестаньте реветь! — Потом попросил Джапаркули развязать им всем руки, и указывая на недалёкий родник, сказал: — Идёмте туда, и попьёте там, да и поесть чего-нибудь найдём.

У родника всадники достали из хурджуна свои припасы. Перекусив, пленники повеселели.

Хаджимурад, приглядевшись к мёртвому усачу, узнал его. Это был один из надёжнейших нукеров Абдуллы. Именно он с серкерде доставили в село Хабипа Хаджимурада и продали его Ризакули…

Пленники вопросительно поглядывали на Хаджимурада, уставившегося на убитого. Он почувствовал их взгляд и встрепенулся:

— Найдёте отсюда дорогу в своё село, или проводить вас? — спросил он.

— Значит ты нас отпускаешь, ага? Спасибо тебе, добрый человек, — крикнули все разом, — а дорогу домой мы и сами найдём. — С этими словами они встали и быстро зашагали от стоянки.

А у Хаджимурада из раны продолжала сочиться кровь. Он становился всё бледнее и слабее.

— Джапаркули, нам надо поскорее добраться до твоего отца, много потеряно крови и у меня, и у того, — Хаджимурад кивнул на всадника, с которым недавно дрался, — он, кажется, ещё жив. Пошлём из села сюда людей, может, успеют спасти его от смерти… А у этого, усатого, был последний аламан…

Хаджимурад, всё крепче зажимая рану, пришпорил лошадь. Джапаркули скакал следом за ним. Но их бег по горным тропам становился всё тише и тише. Хаджимурад обессилел от потери крови и с трудом удерживался в седле. Джапаркули, поддерживая друга, мысленно повторял: «Потерпи, уже совсем близко наше село, только бы осилить это ущелье, а там и дома покажутся…»

В село они въехали совсем тихо. Два коня шли рядом и один всадник почти лежал у другого на плече. Сперва сельчане не могли разобраться, что это за люди и почему так странно едут. Но вскоре узнали Джапаркули, и чуть ли не наперегонки бросились к дому Хабипа-пальвана, чтобы первыми сообщить ему радостную весть.

И Хабип-пальван кинулся навстречу всадникам.

Осторожно сняв раненого с коня, на руках внесли в дом. Уложили его во внутренней комнате, где было прохладнее. Ризакули поспешил за сельским табипом, а младший брат поскакал в Гучанд за табипом, который лечил Хабипа-пальвана.

Беневше с дочерьми сидели возле Хаджимурада. Шапери плакала и всё время подбегала к окну: не едет ли лекарь. Мать её успокаивала: «Не надо так убиваться, Шапери, всё образуется, и табип придёт, и раненый выздоровеет, всему своё время». Но говорила Беневше одно, а чувствовала совсем другое, сама еле сдерживала слёзы.

Сельский табип оказался старым-престарым человеком с жёлтой крашеной бородёнкой. Личико его сморщено, голова немного тряслась. Но видел он не плохо и понимал дело, кажется, тоже недурно. Осмотрев своими ещё не погасшими глазами больного, осторожно снял с груди его руку. Рану посыпал пеплом жжёной шерсти и остановил кровь. Затем растворил в пиале чёрного чая кусок набата — прозрачного сахара, приподнял голову раненого и тот, не открывая век, выпил чай. «Почаще поите его сладким чаем. Теперь дело пойдёт на поправку», — сказал старый табип и, получив должное вознаграждение, ушёл.

— Как здоровье Хаджимурада? — переступив порог, справился Хабип-пальван.

— Да вроде бы ничего, — тихо ответила Беневше, — приходил сельский табип, остановил кровь, даст бог, парень поправится, сейчас он, кажется, спит…

— Кого там Хаджимурад убил? — спросил из соседней комнаты Ризакули.

Хабип-пальван подошёл к брату:

— Разбойника Ремева, того самого бандита, который, помнишь, у бедных паломников отнял деньги.

— Но ведь он же поклялся больше никогда не заниматься разбоем! — возмутился Ризакули.

— Значит, такая, ничего не стоящая у него клятва. Вот теперь и получил по заслугам. Сам Ремев убит, а его молодой товарищ по разбою ранен. Я велел раненого отвезти родне. Выяснилось, что Хаджимурад первым не стрелял в Ремева. И если бы Хаджимурад не опередил налётчика, тот бы зарубил обоих путников, — и Джапара тоже. Таким образом Хаджимурад дважды спас от смерти нашего сына. О, аллах, если с твоей помощью Хаджимурад благополучно поднимется на ноги, я принесу тебе в жертву самого жирного барана, — воскликнул Хабип-пальван.

Братья позвали Джапаркули и велели ему рассказать подробно обо всём, что произошло с ним со дня похищения…

А сельчане всё шли и шли к этому дому, чтобы поздравить отца и мать с благополучным возвращением сына. Среди посетителей были и те, у которых на чужбине остались дети. Они поздравляли родителей Джапаркули со слезами на глазах. Потихоньку присаживались и слушали горький рассказ парня. Вскоре так много собралось слушателей, что мальчику пришлось выйти из дому и сесть во дворе на топчан.

Джапаркули ничего важного не упустил в своём невесёлом повествовании. Рассказал и о том, как возле дома Довлетяра его хотел выкупить и вернуть домой Сазак-сердар, но бек этому воспротивился…

— Кто этот сердар? — спросил Ризакули.

— Кажется, родственник Хаджимурада, — ответил Джапаркули и продолжил рассказ о своих мытарствах.

Люди, слушая парня, качали головами, кое-кто тёр глаза. Вышла ещё раз послушать сына и мать с младшей дочерью Гульчахрой…

В комнате возле Хаджимурада осталась одна Шапери. Ома и раньше не могла оторвать взгляда от юноши, а теперь совсем пододвинулась к нему близко, погладила его чёрные волосы. И тут же отдёрнула руку, оглянувшись на распахнутую дверь: не заметил ли кто… Но все слушали рассказ Джапаркули, и Шапери не удержалась, быстро наклонилась и поцеловала раненого в лоб. «Ох, и горячий же этот лоб!», — подумала девушка и кинулась к матери. Шепнула ей тревожно: «У Хаджимурада жар, надо что-то делать, мамочка!»

А в это время Джапаркули рассказывал о храбрости и доброте своего освободителя. Шапери бы слушала такие слова до бесконечности, но у Хаджимурада жар… Хорошо, что дядя привёз из Гучанда большого табипа. Он был худощав, в полосатом шёлковом халате. Губы его были вывернуты и верхняя чуть не касалась длинного носа.

Табип поздоровался и вместе с хозяином проследовал к комнату больного. После осмотра на Хаджимурада надели белую тонкую сорочку.

— Ничего опасного, — сделал заключение табип, — рана неглубокая, рассечена лишь мышца на груди, а кость совсем не затронута. Просто он много потерял крови, вот и обессилел, кормите и поите его хорошенько и он скоро поднимется на ноги, — заверил табип хозяина и успокоил его родню.

Во двор входили всё новые люди и Джапаркули в который уже раз повторял своё горестное повествование.

Беневше угощала женщин и умилённо поглядывала на сына, окружённого мужчинами всех возрастов… Уход за Хаджимурадом был поручен Шапери и Гульчахре. Но Шапери часами находилась у его постели не только по обязанности. Сердце её ныло не только от жалости, сколько от любви к мужественному и красивому парню. Ей так хотелось прижать к груди этого, пока ещё находившегося в беспамятстве человека. Конечно, если он уже пришёл в себя, ей было бы стыдно и так близко сидеть, и так низко наклоняться над ним… Когда ей хотелось ещё раз прикоснуться губами к лицу юноши, она отсылала сестрёнку за чем-нибудь в другую комнату: за платком, чтобы смахнуть со лба пот, за чаем для него или за чем-нибудь другим.

Как-то раз, отослав сестрёнку, она нежно прижалась губами к его виску. Но больной, может, немного раньше, а может, именно в эту минуту пришёл в себя и открыл глаза. Глядя на Шапери, стал вспоминать, что с ним произошло и где он сейчас находится. И теперь уже не от бессилия снова прикрыл веки. Шапери даже не заметила его секундного взгляда и продолжала ласкать юношу. Кто-то схватил её за плечи и оттащил от больного. Шапери в испуге обернулась.

— Что же ты делаешь! — сердито выкрикнула Гульчахра.

— Сестрёнка, я ничего особенного не делаю, ты только никому об этом не говори, — стала умолять её Шапери.

Но младшая сестра не послушалась увещеваний старшей и бросилась к матери. Отозвала её в сторону и с волнением рассказала всё, что видела…

Беневше и сама замечала, что её старшая дочь очень уж подолгу засиживается у постели больного юноши, что она сильно страдает. «Что ж, — думала мать, — молодость и должна быть чуткой к человеческим бедам». Но ей в голову не могло прийти, что её дочь станет обнимать Хаджимурада… В первую минуту она испугалась, что об этом могут услышать другие женщины, и поползут по селу слухи. Поэтому мать хоть и тихо, но сердито отругала Гульчахру и приказала ей не распускать такие странные слухи. Мол, если они дойдут до отца, он её безжалостно исколотит.

— Шапери, наверно, поправляла подушку, поэтому и наклонилась, а ты сразу говоришь нехорошие слова — «обнимала», не позорь нашу семью подобными выдумками! Не вздумай при ком-нибудь повторить всё это! Иначе отец тебе не простит! — припугнула Гульчахру мать.

Шапери, побаиваясь родительской кары, отодвинулась от постели Хаджимурада, В комнату вошла Беневше и над ухом Шапери разгневанно прошипела:

— Ты чем тут занимаешься?

— Ничем, сижу и присматриваю за, больным… — Набравшись смелости, немного приоткрыла свою тайну. — Хаджимурад и красивый, и отважный юноша, и мне он, если быть откровенной, очень нравится. И ты, мамочка, меня за это не ругай.

— Верно, Хаджимурад отважный парень, он освободил нашего Джапаркули-джана, а по дороге ещё раз спас его и от неминуемой смерти. Поэтому мы все к нему очень хорошо относимся, но понимаешь; как к другу, как к освободителю нашего сына! И это бы не мешало тебе запомнить, Шапери!

Но дочь всё больше открывалась перед матерью:

— Он, мамочка, нравился мне ещё и тогда, когда жил у нас в землянке.

Недовольная такими словами дочери, мать угрожающе что-то буркнула и вышла из комнаты.

Хаджимурад слышал весь этот разговор. Для него он был небезразличен. Шапери ему тоже всё больше и больше нравилась.

Вечером пришёл табип, смазал и перевязал рану, Хаджимурад тихонько застонал и открыл глаза.

— Отец, как там мои дела, скоро ли я поднимусь на ноги? — слабым голосом спросил он лекаря.

— Да теперь обязательно встанете, а вот через сколько дней в точности сказать не могу, — развёл руками табип.

После ухода гостей Хабип-пальван и Джапаркули зашли к больному. До полуночи отец и сын просидели у его постели.

Хаджимурад проснулся на рассвете. Чувствовал он себя вроде неплохо. Сначала сел на постели. Потом встал на ноги и сделал несколько шагов. Только ходить, видно, ещё рано. Закружилась голова. Пришлось тут же снова лечь в постель. Но настроение у парня было хорошее. Первые шаги сделаны. Правда, при резких движениях рана побаливает. Но уже не так сильно, как раньше. Наверно, действительно, он скоро и на ноги поднимется, и по двору побродит, и, возможно, даже домой отправится…