Стать ближе

Глава 1 Дэниел

Думаю, это тишина будит меня. После двух недель, что я спал в лесу, просыпаясь каждое утро под пение птиц, журчание бегущего потока и легкое дыхание ветра, тишина в моем домике не ощущается правильной.

В любом случае, время вставать. Сегодня пора возвращаться к реальности. Были несколько моментов за четырнадцать дней, проведенных в лесу Монтаны, когда я думал, что не вернусь. У меня было все, что нужно, в рюкзаке за спиной. Я хотел построить себе маленькую хижину и стать настоящим горцем. Я бы проводил дни на рыбалке, охоте, занимался бы альпинизмом. Это была бы жизнь без забот.

Но мои мечты о побеге от реальной жизни каждый раз прерывались мыслями о моих пациентах. Я дал клятву не причинять вреда и знал, что не могу не сдержать ее, преднамеренно оставив людей с серьезными психическими заболеваниями.

Нет, я не только доктор, который может лечить их, но также и один из нескольких добровольцев, согласившихся жить в провинциальной части Монтаны и работать в Психиатрической больнице «Хоторн-Хилл». Кроме небольшого городка, расположенного на расстоянии в несколько миль, это место изолировано от цивилизации.

Но такого не скажешь, когда увидишь эту землю. Генри Хоторн вложил доходы от своей нефтяной империи в это место в 1930-х годах, и эта собственность предусматривает полное самообеспечение.

Даже домик, в котором я живу, являясь сотрудником Хоторн-Хилл, приятней любого места, где я жил раньше. Я готовлю рыбу, которую поймал на выходных, в изысканной кухне, а потом пишу отчет по пациентам, сидя на кожаной софе перед гигантским камином в большой комнате.

После я иду в ванную, включаю душ и, ожидая, пока нагреется вода, подхожу к раковине.

«Проклятье. Выгляжу как гризли». Моя темная борода, которую я отрастил, пока не работал, длиной практически в дюйм [1], а волосы — растрепаны и не мыты. Я поворачиваю лицо из стороны в сторону, решая оставить бороду. «Возможно, если ее подстричь и следить за волосами…»

Нет. Своим ростом в шесть футов пять дюймов [2] и широким телом я и так пугаю большинство новых пациентов, когда они встречают меня. И поскольку медсестрам нравится называть меня доктором Ламберджэком[3] — у них будет повод повеселиться и с бородой.

Побрившись, помывшись и надев фланелевую рубашку, джинсы и походные ботинки, я иду четверть мили вверх по горе к центральному зданию Хоторн-Хилл. Я всегда хожу пешком на работу, но в те дни, когда выпадает снег, я беру снегоход.

Хоторн-Хилл — стационарная психиатрическая больница, но по внешнему виду она больше похожа на шикарный охотничий домик. Это огромное бревенчатое сооружение с отдельными комнатами для пациентов, библиотекой и двухэтажным огромным залом. Здесь имеется 38 комнат для пациентов, которые всегда заняты. Сюда обеспеченные люди отправляют своих близких, чтобы те могли получить психологическую помощь. Некоторые пациенты находятся здесь непродолжительное время, а другие живут тут десятилетиями.

Когда я прохожу через задний вход и направляюсь в свой кабинет, меня окружает кедровый аромат Хоторн-Хилл. Записанные истории болезней лежат стопкой на моем столе. Я пробегусь по ним позже. Сейчас я тороплюсь на обход пациентов, поэтому снимаю белый халат с крючка на двери и одеваю его, пока направляюсь к врачебному крылу.

— Доктор Дельгадо, вы вернулись, — слышу я женский голос, нетерпеливый и с придыханием. Это Сара.

— Вернулся, — говорю я, оглядываясь через плечо.

— Как ваш отпуск? — спрашивает она.

— Хорошо.

— Мы скучали по вам, — она облизывает губы и делает шаг ближе ко мне.

Я не смешиваю работу с удовольствием, встречаясь с коллегами. Но если бы смешивал, Сара была бы совершенно не против согревать мою постель. Впрочем, она никогда этого и не скрывала.

— Так, что нового здесь? — спрашиваю я. — Как Леонард?

Сара хмурит брови и пожимает плечами.

— Трудно сказать. Доктор Тиллман держит его на седативном [4].

— Седативное? Почему?

— Он до смерти напугал новую девушку из горничных. Сказал ей, что кто-то открыл огонь в столовой и убил всех.

— Ну, это же Леонард. Он постоянно говорит подобное.

— Новенькая этого не знала. Она позвонила в 911 и пряталась в кладовке с Леонардом почти час, пока копы искали их. Нам пришлось эвакуировать всех и все такое.

Я тяжело вздыхаю.

— Я все еще не понимаю, почему Тиллман назначил ему седативные за это. Ради Бога, это же психиатрическая больница.

— Сначала он решил, что его просто нужно пристегивать к кровати, но Леонард сломался. Он, не переставая, ревел.

— Он боится быть пристегнутым. Кто-нибудь сказал об этом Тиллману?

Сара кивнула.

— Это не помогло. Вы же его знаете.

— Дерьмо, — я качаю головой в отвращении. — Этого бы не случилось, будь я здесь.

— Вы не можете работать 365 дней в году, доктор Дельгадо, — Сара смотрит на меня неодобрительным взглядом. — О, и у нас появился новый постоялец на место Николь уже через день после ее выписки.

— Да?

Сара и я подходим к кофе-машине, пока разговариваем, и я наливаю себе чашку.

— Новенькую зовут Элисон. Она тут уже десять дней и не сказала ни слова, — говорит Сара, также наливая себе чашечку кофе.

— Кататоник?[5]

— Нет. Ее душили, таким образом, ее голосовые связки, возможно, были повреждены. Или это может быть последствие шока. Она стала свидетельницей убийства своей сестры.

— Вот дерьмо. Это ужасно.

Взгляд Сары становится сочувствующим.

— Подождите, пока не почитаете ее историю болезни.

— Да, думаю, прочитаю ее, прежде чем пойду на обход, чтобы быть готовым встретиться с ней. Как она держится, находясь здесь так долго?

Сара пожимает плечами.

— Трудно сказать. Тиллман держит ее на седативных.

Я сжимаю зубы так сильно, что чувствую, как они скрипят. Это все, что я могу сделать, чтобы повести себя сейчас профессионально.

— Пожалуйста, скажи ему, чтобы он нашел меня перед уходом, — говорю я Саре.

— Да, доктор Дельгадо.

В моих шагах чувствуется некоторая ярость, когда я направляюсь обратно в кабинет. Вот, почему я мешкал, прежде чем взять две недели отпуска — потому, что трудно перекладывать заботу о своих пациентах на чужие руки. Но это казалось безопасным — оставить Броди Тиллмана на подмене. Он работает под моим присмотром три дня в неделю и прикрывает меня на выходных. Он прекрасно знает, как я хочу лечить пациентов.

Когда я добираюсь до кабинета, то закрываю за собой дверь и плюхаюсь в кожаное кресло у моего стола. Я знаю, что должен выслушать Тиллмана, прежде чем надрать его задницу, но это будет тяжело. И все, что я могу сделать на данный момент, это написать ему, указав, что ожидаю его в другое время.

Зацикливание на вещах, которые я не могу изменить, — моя ахиллесова пята. Именно так я и дошел до такого эмоционального состояния, что мне понадобилось вырваться отсюда на две недели. Я собирался утопить свою боль в бутылке Джека [6] , но у меня вряд ли бы получилось остановиться на одной. Я слишком усердно стараюсь оставаться непьющим, чтобы рисковать потерей трезвости, поэтому мне пришлось отправить свою задницу в место, где я бы смог перезагрузить свой разум.

Незнакомое имя на файле поверх стопки бумаг на моем столе цепляет мой взгляд.

«Элисон Коул».

Я открываю папку, надеваю очки для чтения и погружаюсь в чтение истории болезни на новую пациентку Хоторн-Хилл.

Пациент: Элисон Коул.

Возраст: 27 лет.

Пол: Ж

Проживает: 427 Паркланд-авеню, кв. 2, Чикаго.

Анамнез[7] : Коул была доставлена в больницу «Хоторн-Хилл» 25/03/2016 своей тетей, Маргарет Коул. Маргарет Коул сообщила, что ее племянница была здорова физически и душевно до 16/03/2016, когда стала свидетельницей смерти своей сестры, Авы Коул.

Согласно полицейским записям из Чикагского отделения полиции, Элисон Коул находилась в квартире Авы Коул, когда напавшие на них вооруженные люди связали обеих женщин, заткнули им рты и затем перерезали горло Аве Коул. Подозреваемых в нападении и убийстве у полиции нет.

Соседи Авы Коул сообщили полиции, что слышали звуки борьбы в ее квартире. Но следов взлома обнаружено не было. По прибытию полицейские обнаружили в квартире тело Авы Коул, а также саму Элисон Коул, у которой имелись физические признаки удушения. Она плакала, не переставая, и не отвечала на вопросы сотрудников полиции. Маргарет Коул сообщила, что забрала ее из полицейского участка и отвезла в свой дом на Манхеттене, где они оставались в течение трех дней. Когда спустя три дня Элисон все еще не заговорила, Маргарет Коул отвезла ее на осмотр к терапевту, доктору Джил Уорнер, и психиатру, доктору Ли Чин. Уорнер и Чин проконсультировали Маргарет Коул, сообщив, что ее племяннице, возможно, нужно больше времени, чтобы оправиться от события, свидетельницей которого она стала. Маргарет Коул сказала тогда, будто опасается, что ее племянница может причинить себе вред и что она не в состоянии наблюдать за ней круглые сутки. Она попросила направление в психиатрический стационар у доктора Уорнер. В результате доктор Уорнер позвонила в администрацию больницы «Хоторн-Хилл» 24/03/2016 и получила одобрение для направления.

При поступлении: Физически пациентка была здорова, хоть и обезвожена. Доктор Броуди Тиллман назначил внутривенные инфузии[8] . Но Элисон Коул неоднократно выдергивала иглу капельной системы из вены, после чего она была фиксирована к кровати.

Осмотр: 27/03/2016 — психиатр Хоторн-Хилл доктор Марси Хитон встретилась с пациентом Коул. Коул не ответила на вопросы Хитон.

Осмотр: 01/04/2016 — психиатр Хоторн-Хилл доктор Марси Хитон встретилась с пациентом Коул. Коул не ответила на вопросы Хитон.

Осмотр: 02/04/2016 — психиатр Хоторн-Хилл доктор Марси Хитон встретилась с пациентом Коул. Коул не ответила на вопросы Хитон.

Осмотр: 05/04/2016 — психиатр Хоторн-Хилл доктор Марси Хитон встретилась с пациентом Коул. Коул не ответила на вопросы Хитон.

Я закрываю историю болезни и тяжело выдыхаю. Хитон думает, что у нее мягкий подход, но это не совсем так. Она закончила с отличием свою медицинскую школу, но, я думаю, она выбрала не ту профессию. Она ожидает постоянного, измеримого улучшения от пациентов, потому что это дает ей ощущение успеха. Но некоторые люди здесь никогда не смогут поправиться достаточно, чтобы вернуться в общество. Я не верю в подталкивание своих пациентов. Моя работа — поддерживать их. Им нужно безопасное место, безобидные люди, с которыми можно поговорить, если они того захотят; они хотят контролировать так много вещей, сколько мы можем позволить им контролировать в рамках разумного.

История Элисон Коул все еще занимает мои мысли по пути в палату Леонарда. У меня нет любимого пациента, но если бы был… Какого черта, он есть, и это Леонард. Ему 61 год, он — афроамериканец с седой бородой и головой, полной различных теорий заговоров. Но он также смекалистый и наблюдательный — те его качества, которых многие люди не замечают в нем из-за его паранойи.

Когда я вижу руки и ноги Леонарда, пристегнутые ремнями к безопасным поручням на его постели, я тихо вздыхаю. Я бы провел пару раундов бокса с Тиллманом прямо сейчас, если бы он не был таким неженкой. Парень заслуживает того, чтобы ему стерли тот самодовольный взгляд с его симпатичного личика.

Леонард ни для кого не представляет угрозы. Я выхожу из его палаты и хватаю карту, висящую рядом с его дверью, отмечая назначение о прекращении им приема седативных. Я вернусь к нему и проведаю его позже, когда он проснется.

Я заглядываю еще к нескольким другим пациентам, прежде чем добираюсь до палаты Элисон Коул. Как и Леонард, она привязана к постели ремнями, и, по-видимому, спит.

Она выглядит хрупкой. И это не только из-за ее миниатюрного телосложения, но также из-за теней, залегших под глазами. Ее темно-каштановые волосы свободно свисают с плеч, и они сияют, говоря мне о том, что были недавно вымыты.

Наши санитарки посвящают себя пациентам. Я заметил разницу в подходе к пациентам сразу же, как только приехал в Хоторн-Хилл после работы в крупных, столичных больницах. Не то чтобы в больших клиниках персонал не заботился о пациентах, это не так. Но в Хоторн-Хилл мы лучше знаем пациентов, поскольку видим их днями, месяцами, и, даже, годами, в конце концов.

Вот, наверное, почему я испытываю такую привязанность к Леонарду. Я пробыл в Хоторн-Хилл немногим больше года, и он был здесь еще до того, как я начал. Для меня это место уже не будет таким же без него.

Я в последний раз смотрю на Элисон и практически решаю снять с нее ремни. Как же чертовски много раз я говорил Тиллману, что связывание пациентов, получающих седативные, излишне?

Но раз уж я отменяю назначенные ей седативные, а она вырывала катетеры раньше, я оставляю ее пристегнутой. Я делаю пометку в ее карте об отмене седативных, смотря поверх того, что пишу, когда слышу вой.

Мы в провинциальной Монтане, но я знаю, это не волк бегает в Хоторн-Хилл. Вой доносится из педиатрического крыла и очень напоминает Билли МакГрета. У Билли много личностей и некоторые из них — не люди.

Я убираю ручку в карман своего белого халата и направляюсь прямиком на вой.