Одно слово «Вперед», и войска сшибаются в атаке, после которой многим придется подняться только на Страшный Суд. Одно слово женское «да» и мужчина берет ее под руку, чтобы идти к алтарю — начинается новая жизнь для двух людей, от которых затем родятся новые люди. Несколько слов Иисуса Навина: «Стань солнце над Гаваоном», и совершается нечто непонятное ни физику, ни лирику — законы природы меняют свой ход, чтоб Израиль совершил мщение. Одно слово, два слова — и жизнь, как река, меняет направление своего течения. Слово не просто сопроводждает человеческую деятельность — слово рождает реальность и управляет ею. Это касается не всех слов, а тех, о которых сказано: Слова мудрых — как иглы и как вбитые гвозди, и составители их — от единого пастыря. (Еккл. 12:11) Но сколько вообще говорит человек, сколько слов произносит за день, за жизнь?
Вопрос не праздный, поскольку качество и количество всегда находятся в некоторых противоречивых отношениях. Чем больше ворох конвеерного ширпотреба, тем тяжелее отыскать в нем нечто уникальное, ценное. Чем хуже мы относимся к словам, тем тяжелее в нужное время сказать одно нужное слово, чтобы было оно как игла и как вбитый гвоздь. Итак, сколько говорит человек? И если мы получим приблизительный ответ, из-за спины первого вопроса выглянет второй: о чем так много\мало говорит человек?
Ученые разных кафедр оказывается давно интересуются этим вопросом. Например, вопрос этот иследовали психологи из Универститета Аризоны. И не только они. Тем же вопросом интересовались дотошные японцы и еще много кто. Исследования опровергли, как всегда бывает, ряд ложных стереотипов. Например оказалось, что мужчины болтливы почти так же, как женщины. Стыдно, но факт. Вестимо — показатели болтливости варьируются в зависимости от того, горожанин исследуется или селянин, образованный человек или простой рабочий, представитель горячих народов (итальянец) или холодных (финн). Дело во многом заисит и от профессии. Болтунами оказались менеджеры по продажам (оно и понятно), парикмахеры (это уже занятно), офисные начальники, журналисты. Зато в молчуны попали продавцы, что несколько удивительно. И еще удивительно то, что сельские люди говорливее горожан. Но все-таки: сколько?
Пропуская вниманием явных молчунов, который обходятся в день полутысячей слов, и проходя мимо тех, у кого рот не закрывается (эти выбрасывают изо рта, что из твоего пулемета, до 40 и больше тыс. слов в день) в среднем за день человек произносит 15-16 тыс. слов. Нет сомнений, что цифра эта условна и, применимо к разным людям, может серьезно колебаться в одну или другую сторону. Но много это или мало, и с чем сравнить? Любые цифры нужно попытаться овеществить, сделать результат наглядным. Сказали мне недавно, что миллиард от миллиона в купюрно-долларовом воплощении отличается так же, как грузовой вагон отличается от чемодана-дипломат. Теперь лекго представить абстрактные цифры.
Я сам не производил исследования, но верю общему направлению подсчетов и результатам. Верю не до последней цифры, но доверяю порядку цифр. Итак, досужие умники, считавшие то, что редко кто считает, говорят: Все произнесенное человеком за целую жизнь, в случае переноса на бумагу дает (!) тысячу томов по 400 страниц в каждом. Вот, передо мной две книги, которые я сейчас читаю. Это «Записки революционера» П. Кропоткина издания 1906 года (в ней 460 страниц) и «Письма» Флобера 1956 года издания. В ней 490 страниц. Около тысячи книг такого объема наговаривает каждый человек! Восхитительно! Но тут же известным персонажем из табакерки выскакивает другой вопрос: А что он там наговаривает? Если весь словесный шум и мусор собрать на бумагу, то получится не переписка Флобера, а нечто такое, от чего бумага покраснеет, как флаг коммунистической партии. Итак, все мы — писатели, только книг этих лучше бы не читать.
Соединим попутно идею наговаривания текста и сам написанный текст. Техническая революция подарила нам диктофон, и можно говорить, не утомляя руку, а потом расшифровывать сказанное и класть слова на лист. Так что говорение и писание вовсе не далеки друг от друга. И пишущий по сути говорит, и говорящий пишет.
Один режисер говорил мне в виде грустной шутки, что вечной карой для работника искусства может быть вечный (!) просмотр своей халтуры или глупостей, которыми он на земле наполянл воздух и сердца людские. Это восе не шутка. Это подлинный ужас — смотреть на себя со строны и понимать, какими глупостями и гадостями ты занимался всю жизнь. Если кто-то думает, что это только актеров и журналистов касается, он ошибается. Смысл сказанного выше заключается в том, что мы все без исключения — писатели (кстати, и актеры тоже). Вдруг нам придется со временем прочесть все нами сказанное, превращенное в текст? Вдруг это и будет составной частью наших нравственных мучений? Искренно желаю, чтобы в данном случае рукописи горели, ибо если они не горят, то горят со стыда те, кто их написал.
Если вы принимаете в виде посыла ход изложенных мыслей, то вы поймете без труда, почему один из видов духовной практики — молчание. Поймете вы и строгость слова Спасителя: Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься. (Мф. 12:36)Все это, быть может, поставит некие фильтры в нашем сознании, и мы осторожнее станем относиться к слову. А если и родит наше глупое сердце соответствующий членораздельный звук, то может быть мы вспомним, что у языка две преграды — губы и зубы, и удержим в себе ненужное, прикусив язык.
И последнее на сегодня. Культура молчания так же полезна, как культура поста. Ожиревший мир думает о диетах. Загазованный мир думает об экологическом топливе, а еще додумался устраивать кое-где «день без машин», когда люди ходят пешком или пересаживаются на велосипеды. Но болтливый мир тоже должен, ради экологии души, устраивать дни тишины (не путать с днем перед выборами), должен уменьшать общее количество сказанного. Во-первых, это уменьшение уменьшит общее количество греха. А во-вторых, тот кто умеет сдерживать язык, если уж заговорит, то заговорит качественно. Видимо таким и был Иисус Навин, сказывший солнцу над Гаваоном: «Стань!»