Статьи, рассказы, наброски (сборник)

...В сущности... нога как в вате... Маркс нигде не утверждал, что на ногах нужно всякую сволочь носить...

Батюшки! Брат Яша с женой одесским семь пятнадцать приехал. Получил братуля телеграмму и прилетел. Радости было!.. Семь лет не видались. Остается в Москве. Я рад. Он у меня, братан, - молодец по коммерческой части. Будет с кем посоветоваться. Эх, жаль, что беспартийный. Говорит, я сочувствую, но некоторое расхождение... Возмужал, глаза быстрые стали, как мышки, борода черная - веером. Жена красавица. Волосы как золото. Хохоту было! Теснота у нас в доме. У меня две комнатушки - повернуться негде. А она-то! Манто котиковое... серьги бриллиантовые. Немножко я даже смутился. Она шмыг, шмыг по коридору, быстрая, в серьгах, а у нас бирюки ответственные... косятся... Пустяки. Они беспартийные...

Между листами.

Черновик телеграммы.

Одесса юристконсульту Югокофе.

Прошу взыскание векселям Якова Белобрысова приостановить семь дней.

Диркругбанка Белобрысов...

...Хохотал. Да они, говорит, на карачках, чудак ты, поползут. Да я им, говорит, сукиным сынам, теперь загну салазки. Они мне петлю на шею накинули! Американец у меня братуха оказался единоутробный, а я и не знал.

9 числа.

Боже мой! Что было! Ай да братиха американ! Два раза был монтер домовый и со станции... Оборвали телефон!

Между листами.

Вырезка из газеты "Известия".

Срочно требуется квартира не далее кольца "А", 6-8 комнат, ванной, удобствами. Платой не стесняюсь. Вношу единовременно 1000 (тысяча) червонцев... Указавшему сто. Звонить круглые сутки 78-50-50, добав. 102. Як. Бело-ову. Лично, от 10 час. утра до 12 часов ночи.

...Что ж он делает?! Предлагали борзых собак. Спрашиваю, зачем марксисту борзые собаки? Страусовые перья, дачу в Малаховке, обнаженную венецианку в ванне! К концу дня осатанел... На лестнице стояли! Скандал! Журил братишку. Оттуда звонили? Ого! Яша хохотал: при чем тут ты? "Як" ведь. На мое имя! Наши ответственные как туча...

14 числа.

Господи! Муни-то, Руни-то! Квартир, говорили, нету. Вот тебе и нету. Ничего подобного не видал - в центре жилая площадь с лепными потолками...

15 числа.

Черт его знает... Боюсь... Да понимает же он?.. Братун-то!..

Между листами.

На машинке обрывок: О выдаче ссуды в размере 10 000 (десять тысяч) рублей золотом кооптовариществу "Домострой" в составе Капустина, Гопцера, Дрицера и Як. Белобрысова...

...Целовала, целовала, называла фрэр [братом (от фр. frere)]!.. Кричала - Яша не ревнив... Отвернись! Яша на тахте, играл на гитаре - что мне до шумного света, что нам друзья и враги! Да, он прав, в конце концов. Если мне не отдыхать, с ума сойдешь.

...Машину к 11-ти. Яша говорит, что на такой машине только свистунам ездить. Рол-Ройлс, говорит, приличная. Ну, эта пока...

17 числа.

Яша на главного бухгалтера при публике в вестибюле наорал. 40-50-60. Франко-Гамбург.

В книге выдрано 15 листов.

... числа.

Не согласна. Только в церкви... Венчались тайком. Голова моя идет кругом! Невеста была в белом платье, жених был весь в черных штанах! Шампанское... Боже... В соседней комнате она сейчас переодевается... Из главного зала перешли в половину второго в кабинеты. Цыгане пели. Что Яша-братусик учинил - уму непостижимо! Да плевать я, говорит, хотел! 50 червонцев шваркнул за зеркало! Да если, говорит, завтра у меня пройдет иваново-вознесенская благополучно, да я, говорит, этого метрдотеля в "Дюрсе" утоплю!!

Две гитары за стеной... Переодевается она теперь, ноги-то... Яша на столе плясал фокстрот... снял с жены махры Востока юбки... Это ужас!.. Две гитары... две гитары...

...За стеной переодевается...

1 числа.

60-05-50. По счету, если Яша не вывернет Иваново-Вознесенска, не знаю, как быть. 60-08-80-11-15, 16-15-14. Две гитары...

...Хожу как в бреду... Две гитары... Яша сказал, что ты, говорит, ее должен как королеву одевать. Постыдился бы мне, марксисту, такие слова... Ей, говорит, кольцо... Сам ездил на Кузнецкий, купил... 3 карата. Все оглядываются. Ну, не знаю, что будет!

2 числа.

Сукин сын Яшка, лопнул с Иваново-Вознесенском.

4 числа.

Звонил гробовым голосом. Спросил про слухи. С Яшкой был разговор в упор... Две гитары... Не спал всю ночь...

7 числа.

Просили прибыть... в районе доклад важный "Штурм унд Дранг" в условиях нэпа". В-важность! У меня тут свой Дранг-голова идет кругом!

...Б-боже. Насело Югокофе, как банный лист. Я эту мразь, текущего заведующего, убил бы на месте! Позвать его!!

9 числа.

Исусе Христе! Яшка-гадость пал в ноги и признался - "Домострой" лопнул! Чисто!.. Угрожал застрелиться и выл. Содом-Гоморра! Две гитары... Содом!

12 числа.

Срочно менять на черной. Гопцер-Дрицер пропал.

13 числа.

Взяли ночью. Взяли в 2 1/2 часа пополуночи.

Выдрано 3 листа.

... числа.

...ах ты, жизнь моя, жизнь... Сегодня у следователя не выдержал, сказал Яшке - ты не брат, а подколодная стерва! Яшка: бей, говорил, бей меня!.. Ползал по полу, даже следователь удивлялся, змее...

...Принимая во внимание мое происхождение, могут меня так шандарахнуть...

...Гори, моя звезда!.. Я помню день... Лучше б я... Эх... И ночь... Луна... И на штыке у часового горит полночная луна.

* Михаил Булгаков. Воспаление мозгов

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Посвящается всем редакторам

еженедельных журналов

В правом кармане брюк лежали 9 копеек - два трехкопеечника, две копейки и копейка, и при каждом шаге они бренчали, как шпоры. Прохожие косились на карман.

Кажется, у меня начинают плавиться мозги. Действительно, асфальт же плавится при жаркой температуре! Почему не могут желтые мозги? Впрочем, они в костяном ящике и прикрыты волосами и фуражкой с белым верхом. Лежат внутри красивые полушария с извилинами и молчат.

А копейки - брень-брень.

У самого кафе бывшего Филиппова я прочитал надпись на белой полоске бумаги: "Щи суточные, севрюжка паровая, обед из 2-х блюд - 1 рубль".

Вынул девять копеек и выбросил их в канаву. К девяти копейкам подошел человек в истасканной морской фуражке, в разных штанинах и только в одном сапоге, отдал деньгам честь и прокричал:

- Спасибо от адмирала морских сил. Ура!

Затем он подобрал медяки и запел громким и тонким голосом:

Ата-цвели уж давно-о!

Хэ-ри-зан-темы в салу-у!..

Прохожие шли мимо струей, молча сопя, как будто так и нужно, чтобы в 4 часа дня, на жаре, на Тверской, адмирал в одном сапоге пел.

Тут за мной пошли многие и говорили со мной:

- Гуманный иностранец, пожалуйте и мне 9 копеек. Он шарлатан, никогда даже на морской службе не служил.

- Профессор, окажите любезность...

А мальчишка, похожий на Черномора, но только с отрезанной бородой, прыгал передо мною на аршин над панелью и торопливо рассказывал хриплым голосом:

У Калуцкой заставы

Жил разбойник и вор - Камаров!

Я закрыл глаза, чтобы его не видеть, и стал говорить:

- Предположим, так. Начало, жара, и я иду, и вот мальчишка. Прыгает. Беспризорный. И вдруг выходит из-за угла заведующий детдомом. Светлая личность. Описать его. Ну, предположим, такой: молодой, голубые глаза. Бритый? Ну, скажем, бритый. Или с маленькой бородкой. Баритон. И говорит: "Мальчик, мальчик". А что дальше? Мальчик, мальчик, ах, мальчик, мальчик...

"И в фартуке", - вдруг сказали тяжелые мозги под фуражкой. "Кто в фартуке?" - спросил я у мозгов удивленно. "Да этот, твой детдом".

"Дураки", - ответил я мозгам.

"Ты сам дурак. Бесталанный, - ответили мне мозги, - посмотрим, что ты будешь жрать сегодня, если ты сей же час не сочинишь рассказ. Графоман!"

"Не в фартуке, а в халате..."

"Почему он в халате, ответь, кретин?" - спросили мозги.

"Ну, предположим, что он только что работал, например - делал перевязку ноги больной девочке, и вышел купить папирос "Трест". Тут же можно описать моссельпромщицу. И вот он говорит: "Мальчик, мальчик..." А сказавши это (я потом присочиню, что он сказал), берет мальчика за руку и ведет в детдом. И вот Петька (мальчика Петькой назовем, такие замерзающие на жаре мальчики всегда Петьки бывают) уже в детдоме, уже не рассказывает про Комарова, а читает букварь. Щеки у него толстые, и назвать рассказ: "Петька спасен". В журналах любят такие заглавия".

"Па-аршивенький рассказ, - весело бухнуло под фуражкой, - и тем более что мы где-то уже это читали!"

"Молчать, я погибаю!" - приказал я мозгам и открыл глаза.

Передо мною не было адмирала и Черномора и не было моих часов в кармане брюк.

Я пересек улицу и подошел к милиционеру, высоко поднявшему жезл.

- У меня часы украли сейчас, - сказал я.

- Кто? - спросил он.

- Не знаю, - ответил я.

- Ну, тогда пропали, - сказал милиционер.

От таких его слов мне захотелось сельтерской воды.

- Сколько стоит один стакан сельтерской? - спросил я в будочке у женщины.

- 10 копеек, - ответила она.

Спросил я ее нарочно, чтобы знать, жалеть ли мне выброшенные 9 копеек. И развеселился и немного оживился при мысли, что жалеть не следует.

"Предположим - милиционер. И вот подходит к нему гражданин..."

"Нуте-с?" - осведомились мозги.

"Н-да, и говорит: часы у меня свистнули. А милиционер выхватывает револьвер и кричит: "Стой!!. Ты украл, подлец". Свистит. Все бегут. Ловят вора-рецидивиста. Кто-то падает. Стрельба".

"Все?" - спросили желтые толстяки, распухшие от жары в голове.

"Все".

"Замечательно, прямо-таки гениально, - рассмеялась голова и стала стучать, как часы, - но только этот рассказ не примут, потому что в нем нет идеологии. Все это, т. е. кричать, выхватывать револьвер, свистеть и бежать, мог и старорежимный городовой. Нес-па? [Не так ли? (от фр.: N'est-ce pas?)] товарищ Бенвенутто Челлини".

Дело в том, что мой псевдоним - Бенвенутто Челлини. Я придумал его пять дней тому назад в такую же жару. И он страшно понравился почему-то всем кассирам в редакции. Все они пометили: "Бенвенутто Челлини" в книгах авансов рядом с моей фамилией. 5 червонцев, например, за Б. Челлини.

"Или так: извозчик э 2579. И седок забыл портфель с важными бумагами из Сахаротреста. И честный извозчик доставил портфель в Сахаротрест, и сахарная промышленность поднялась, а сознательного извозчика наградили".

"Мы этого извозчика помним, - сказали, остервенясь, воспаленные мозги, - еще по приложениям к марксовской "Ниве". Раз пять мы его там встречали, набранного то петитом, то корпусом, только седок служил тогда не в Сахаротресте, а в министерстве внутренних дел. Умолкни! Вот и редакция. Посмотрим, что ты будешь говорить. Где рассказик?.."

По шаткой лестнице я вошел в редакцию с развязным видом и громко напевая:

И за Сеню я!

За кирпичики

Полюбила кирпичный завод.

В редакции, зеленея от жары, в тесной комнате сидел заведующий редакцией, сам редактор, секретарь и еще двое праздношатающихся. В деревянном окне, как в зоологическом саду, торчал птичий нос кассира.

- Кирпичики кирпичиками, - сказал заведующий, - а вот где обещанный рассказ?

- Представьте, какой гротеск, - сказал я, улыбаясь весело, - у меня сейчас часы украли на улице. Все промолчали.

- Вы мне обещали сегодня дать денег, - сказал я и вдруг в зеркале увидал, что я похож на пса под трамваем.

- Нету денег, - сухо ответил заведующий, и по лицам я увидал, что деньги есть.

- У меня есть план рассказа. Вот чудак вы, - заговорил я тенором, - я в понедельник его принесу к половине второго.

- Какой план рассказа?

- Хм... В одном доме жил священник...

Все заинтересовались. Праздношатающиеся подняли головы.

- Ну?

- И умер.

- Юмористический? - спросил редактор, сдвигая брови.

- Юмористический, - ответил я, утопая.

- У нас уже есть юмористика. На три номера Сидоров написал, - сказал редактор. - Дайте что-нибудь авантюрное.

- Есть, - ответил я быстро, - есть, есть, как же!

- Расскажите план, - сказал, смягчаясь, заведующий.

- Кхе... Один нэпман поехал в Крым...

- Дальше-с!

Я нажал на больные мозги так, что из них закапал сок, и вымолвил:

- Ну, и у нею украли бандиты чемодан.

- На сколько строк это?

- Строк на триста А впрочем, можно и... меньше. Или больше.

- Напишите расписку на 20 рублей, Бенвенутто, - сказах заведующий, - но только принесите рассказ, я вас серьезно прошу.

Я сел писать расписку с наслаждением. Но мозги никакого участия ни в чем не принимали. Теперь они были маленькие, съежившиеся, покрытые вместо извилин черными запекшимися щелями. Умерли.

Кассир было запротестовал. Я слышал его резкий скворешный голос.

- Не дам я вашему Чинизелли ничего. Он и так перебрал уже 60 целковых.

- Дайте, дайте, - приказал заведующий.

И кассир с ненавистью выдал мне один хрустящий и блестящий червонец, а другой темный, с трещиной посередине.

Через 10 минут я сидел под пальмами в тени Филиппова, укрывшись от взоров света. Передо мною поставили толстую кружку пива. "Сделаем опыт, говорил я кружке, - если они не оживут после пива, - значит, конец. Они померли, мои мозги, вследствие писания рассказов и больше не проснутся. Если так, я проем 20 рублей и умру. Посмотрим, как они с меня, покойничка, получат обратно аванс".

Эта мысль меня насмешила, я сделал глоток. Потом другой. При третьем глотке живая сила вдруг закопошилась в висках, жилы набухли, и съежившиеся желтки расправились в костяном ящике.

- Живы? - спросил я.

- Живы, - ответили они шепотом.

- Ну, теперь сочиняйте рассказ!

В это время подошел ко мне хромой с перочинными ножиками. Я купил один за полтора рубля. Потом пришел глухонемой и продал мне две открытки в желтом конверте с надписью: "Граждане, помогите глухонемому".

На одной открытке стояла елка в ватном снегу, а на другой был заяц с аэропланными ушами, посыпанный бисером. Я любовался зайцем, в жилах моих бежала пенистая пивная кровь. В окнах сияла жара, плавился асфальт. Глухонемой стоял у подъезда кафе и раздраженно говорил хромому

- Катись отсюда колбасой со своими ножиками. Какое ты имеешь право в моем Филиппове торговать? Уходи в "Эльдорадо"!

"Предположим, так, - начал я, пламенея. - "Улица гремела, со свистом соловьиным прошла мотоциклетка. Желтый переплетенный гроб с зеркальными стеклами (автобус)!.."

"Здорово пошло дело, - заметили выздоровевшие мозги, - спрашивай еще пиво, чини карандаш, сыпь дальше. Вдохновенье, вдохновенье".

Через несколько мгновений вдохновение хлынуло с эстрады под военный марш Шуберта - Таузига, под хлопанье тарелок, под звон серебра.

Я писал рассказ в "Иллюстрацию", мозги пели под военный марш:

Что, сеньор мой,

Вдохновенье мне дано?

Как ваше мнение?!

Жара! Жара!

* Михаил Булгаков. Не те брюки

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Поспешность потребна только блох ловить.

Изречение

Председатель тягового месткома объявил заседание открытым в 6 часов и 3 минуты.

После этого он объявил повестку дня, или, вернее, вечера.

Меню оказалось состоящим из одного блюда: "Разбор существующего колдоговора и заключение нового".

- По-американски, товарищи, лишних слов не будем терять, - заявил председатель. - Начало читать не будем, там важного ничего нет. На первой странице все отпадает, стало быть, а прямо приступаем к параграфам. Итак, глава первая, параграф первый, пункт ле, примечание бе: "Необходимо усиленное втягивание отдельных активных работников производства, давая им конкретные поручения..." Вот, стало быть, какой параграф. Кто за втягивание?

- Я за!

- Прошу поднять руки.

- И я за!

- Большинство!

И заседательная машинка закрутилась. За параграфом ле разобрали еще параграф пе. За пе - фе, за фе - хе, и времечко прошло незаметно.

На четвертом часу заседания встал оратор и один час пятнадцать минут говорил о переводе сдельных условий на рублевые расценки до тех пор, пока все единогласно не взвыли и не попросили его перестать!

После этого разобрали еще двести девять параграфов и внесли двести девять поправок.

Шел шестой час заседания. На задней лавке двое расстелили одеяло и приказали разбудить себя в восемь с половиной, прямо к чаю.

Через полчаса один из них проснулся и хрипло рявкнул:

- Аксинья, квасу! Убью на месте!

Ему объяснили, что он на заседании, а не дома, после чего он опять заснул.

На седьмом часу заседания один из ораторов очнулся и сказал, зевая:

- Не пойму я чтой-то. В пункте 1005 написано, что получают до 50%, но не свыше 40 миллионов. Как это так - миллионов?

- Это опечатка, - сказал американский председатель, синий от усталости, и мутно поглядел в пункт 1005-й. - Читай рублей.

Наступал рассвет. На рассвете вдруг чей-то бас потребовал у председателя:

- Дай-ка, милый человек, мне на минутку колдоговор, что-то я ничего там не понимаю.

Повертел его в руках, залез на первую страницу и воскликнул:

- Ах ты, черт тебя возьми, - потом добавил, обращаясь к председателю: ты, голова с ухом!

- Это вы мне? - удивился председатель.

- Тебе, - ответил бас. - Ты что читаешь?

- Колдоговор.

- Какого года?

Председатель побагровел, прочитал первую страницу и сказал:

- Вот так клюква! Простите, православные, это я 1922 года договор вам запузыривал.

Тут все проснулись.

- Ошибся я, дорогие братья, - умильно сказал председатель, - простите, милые товарищи, не бейте меня. В комнате темно. Я, стало быть, не в те брюки руку сунул, у меня 1925 год в полосатых брюках.

* Михаил Булгаков. Как Бутон женился

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

В управлении Юго-Западных провизионки

выдают только женатым. Холостым - шиш.

Стало быть, нужно жениться. Причем

управление будет играть роль свахи.

Рабкор э 2626

А не думает ли барин жениться.

Н.В. Гоголь ("Женитьба")

Железнодорожник Валентин Аркадьевич Бутон-Нецелованный, человек упорно и настойчиво холостой, явился в административный отдел управления и вежливо раскланялся с провизионным начальством.

- Вам чего-с? Ишь ты какой вы галстук устроили - горошком!

- Как же-с. Провизионочку пришел попросить.

- Тэк-с. Женитесь.

Бутон дрогнул.

- Как это?

- Очень просто. Загс знаете? Пойдете туды, скажете: так, мол, и так. Люблю ее больше всего на свете. Отдайте ее мне, в противном случае кинусь в Днепр или застрелюсь. Как вам больше нравится. Ну, они зарегистрируют вас. Документики ее захватите, да и ее самое.

- Чьи? - спросил зеленый Бутон.

- Ну, Варенькины, скажем.

- Какой... Варенькины?..

- Машинистки нашей.

- Не хочу, - сказал Бутон.

- Чудачина. Желая добра тебе, говорю. Пойми в своей голове. Образ жизни будешь вести! Ты сейчас что по утрам пьешь?

- Пиво, - ответил Бутон.

- Ну вот. А тогда шоколад будешь пить или какао!

Бутона слегка стошнило.

- Ты глянь на себя в зеркало управления Юго-Западных железных дорог. На что ты похож? Галстук как бабочка, а рубашка грязная. На штанах пуговицы нет, ведь это ж безобразие холостецкое! А женишься, глаза не успеешь продрать, тут перед тобой супруга: не желаете ли чего? Как твое имя-отчество?

- Валентин Аркадьевич...

- Ну вот, Валюша, стало быть, или Валюн. И будет тебе говорить: не нужно ли тебе чего, Валюн, не нужно ли другого, не нужно ли тебе, Валюша, кофейку, Валюше - то, Валюше - другое... Взбесишься прямо!.. То есть что это я говорю?.. Не будешь знать, в раю ты или в Ю. - З. жеде!

- У ней зуб вставной!

- Вот дурак, прости господи. Зуб! Да разве зуб рука или нога? Да при этом ведь золотой же зуб! Вот чудачина, его, в крайнем случае, в ломбард можно заложить. Одним словом, пиши заявление о вступлении в законный брак. Мы тебя и благословим. Через год зови на октябрины, выпьем!

- Не хочу! - закричал Бутон.

- Ну, ладно, вижу, вы упрямец. Вам хоть кол на голове теши. Как угодно. Прошу не задерживать занятого человека.

- Провизионочку позвольте.

- Нет!

- На каком основании?

- Не полагается вам.

- А почему Птюхину дали?

- Птюхин почище тебя, он женатый!

- Стало быть, мне без провизии с голоду подыхать?

- Как угодно, молодой человек.

- Это что же такое выходит, - забормотал Бутон, меняясь в лице. - Мне нужно или жизни лишиться с голоду, или свободы моей драгоценной?!

- Вы не кричите.

- Берите! - закричал Бутон, впадая в истерику, - жените, ведите меня в загс, ешьте с кашей!! - и стал рвать на себе сорочку.

- Кульер! Зови Вареньку! Товарищ Бутон предложение им будет делать руки и сердца.

- А чего они воют? - осведомился курьер.

- От радости ошалел. Перемена жизни в казенном доме.

* Михаил Булгаков. Как разбился Бузыгин

Жуткая история в 7-ми документах

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

1

Письмо рабочего Бузыгина со ст. Користовки Южных дорог шурину Бузыгина Могучему в город Москву.

На конверте штемпель: 12 мая 1923 г.

"В первых строках моего письма, дорогой шурин, сообщаю тебе радостную новость, - писал ты, - что живем мы, мол, кроты несчастные, в подземелье нашего невежества.

Позволь заметить, что ничего подобного и случилась наконец радостная неожиданность и даже до известной степени сюрприз - открывают у нас на ст. Користовка клуб в депо.

Депо это херовое, потому единодушным голосованием постановили мы, собравшись на собрании, затребовать его ремонта.

И я голоснул с речью, как сознательный человек, стоящий на позиции культработы. Выбрали меня председателем нашего клуба.

Еще поклон любимой жене вашей Анне Михайловне, дяде Прохору и председателю комячейки Жиркову.

По гроб жизни любящий вас Влас с товарищеским приветом".

2

Штамп:

Местком сл. тяги ст. Користовка Южн. ж. д. э 6900 Июня 10 дня.

ПЧ-1

Просим приступить к ремонту помещения депо ст. Користовка, предназначенного под железнодорожный клуб.

Основание: телеграмма Н за э таким-то от 9 мая с. г. и протокол постановления общего собрания рабочих от 11 мая.

Приложение: копия постановления на 17 (семнадцати) листах с приложением двух печатей.

Подписи: председатель месткома

Хулио Хуренито.

Секретарь Кузя.

3

Телеграмма.

Принята 14 ч., 20 июня, 1923 г.

Ответ отношение номер 69 два нуля запросил разрешение ремонт депо.

ПЧ-1

4

Письмо рабкора э 11205 в "Гудок"

Посылаю вам, дорогой товарищ "Гудок", жизнеописание нашего рабочего Бузыкина Власа, единодушного борца культработы за наш клуб, и карточку его в двух экземплярах анфас. 22 июня с. г.

5

Открытка из Москвы Бузыкину Власу.

Штемпель: 12 июля 1923 года.

Поздравляю тебя, Влас, как героя культработы. Ты теперь знаменит на оба полушария. Сегодня прочитал твой портрет в "Гудке". Ты даже немного похож на всероссийского старосту Калинина, но тот гораздо красивее.

Любящий тебя шурин Могучий.

6

Отрывок из письма Бузыкина в учкультотдел.

29 августа 1923 г.

Дорогие товарищи, посылаю вам вопль наших товарищей. Все на меня как на героя культработы - почему не ремонтируют депо? Посылаю вам мои стихи, которые сочинил в отчаянии поэзии.

Стоит депо облупленное,

Вызывая общее изумление,

И один в поле, как дуб, я.

Каково ваше мнение?!

7

Штамп:

УЧКУЛЬТОТДЕЛ

э 987.654.321 4 сентября 23 г.

ПЧ-1

Не откажите ускорить ремонт депо под клуб ст. Користовка.

Зав. учкультотделом тов. Стрихнин.

8

Телеграмма.

Принята 15 часов 8 сентября.

На номер 987.654.321 ускорить ремонта не могу той причине что он еще не начинался точка Только что запятая получил разрешение ремонт точка.

ПЧ-1

9

Штамп:

Местком 15 сентября

ПЧ-1

Просим ответа, почему не начинается ремонт депо под клуб рабочих ст. Користовка.

Подписи:

За председателя Иисус Навин.

За секретаря Румянцев-Задунайский.

10

Штамп:

ПЧ-1

э миллиард

ПД-6

С получением сего предписываю вам начать ремонт депо на ст. Користовка.

ПЧ-1

11

Рапорт.

В ответ на распоряжение Ваше за номером миллиард доношу, что приступить к ремонту не представляется возможным по двум причинам:

1) Что здание высокое, так что при побелке люди могут упасть и убиться с высоты об твердый каменный пол.

2) Невозможно найти людей, коим можно было бы поручить означенный ремонт, и двух индивидуумов плотников.

ПД-6 Умнов.

12

Штамп:

ПЧ-1

3 октября 1923

э миллиард сто десять

ПД-6 Умнову

В отношении Вашем с летучим номером не видно, почему люди падают и убиваются, а равно и почему означенных людей нет.

ПЧ-1

13

Выдержка из письма Могучего Бузыкину от 19 октября 1923 года.

...как же, дорогой Влас, поживает ваш уважаемый клуб Депо...

14

Копия постановления общего собрания от 1 ноября 1923 г. на ст. Користовка.

Слушали: О ремонте депо под клуб.

Постановили:

Выразить порицание культгерою Бузыкину Власу и председателю клуба за бездеятельность.

15

Выдержка из письма жены Бузыкина Могучему

Штемпель: 5 ноября 1923 года.

...ой, горе мое, запил Влас, как алкоголик...

16

Записка Бузыкина Власа ПД-6 Умнову от 10 ноября 1923 года.

...Сам добровольцем вызываюсь лезть под означенный потолок, белить буду! О чем и сообщаю Вам...

17

Телефонограмма

Принята 13 часов 11 ноября 1923 года.

Бузыкин Влас рабочий службы тяги станции Користовка упал во время культработы с потолка депо означенной станции запятая разбился до полной потери трудоспособности запятая с переломом рук и ног точка Торжественные похороны с участием двенадцатого ноября 1923 года о чем известить всех рабочих.

За председателя месткома Помпон.

* Михаил Булгаков. Самоцветный быт

Из моей коллекции

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Все правда, за исключением последнего: "прогрессивный аппетит".

1. В ВОЛНАХ АЗАРТА

Знакомый журналист сообщил мне содержание следующего документа:

"Гражданину директору казино

Капельмейстера 3.

Заявление

Имею честь заявить, что в вашем уважаемом "Монако" я проиграл: бесценные мои наследственные золотые часы, пять тысяч рублей дензнаками 23 г. и 16 инструментов вверенного мне духового оркестра, каковой вследствие этого закрылся 5 числа.

Ввиду того, что я нахожусь теперь в ожидании пролетарского суда за несдачу казенного обмундирования, выразившегося в гимнастерке, штанах и поясе, прошу для облегчения моей участи выдать мне хотя бы три тысячи".

На заявлении почерком ошеломленного человека написано: "Выдать".

2. СРЕДСТВО ОТ ЗАСТЕНЧИВОСТИ

Лично я получил такую заметку, направленную из глухой провинции в редакцию столичной газеты:

"Товарищ редактор,

Пропустите, пожалуйста, мою статью или, проще выразиться, заметку с пригвождением к черной доске нашего мастера Якова (отчество и фамилия). Означенный Яков (отчество и фамилия) омрачил наш Международный праздник работницы 8 марта, появившись на эстраде в качестве содокладчика как зюзя пьяный. По своему состоянию он, не читая содоклада, а держась руками за лозунги и оборвав два из них, лишь улыбался бесчисленной аудитории наших работниц, которая дружно, как один, заполнила клуб.

Когда заведующий культотделом спросил у Якова о причине его такого позорного выступления, он ответил, что выпил перед содокладом от страха, ввиду того, что он с женским полом застенчив. Позор Якову (отчество и фамилия). Таких застенчивых в нашем профессиональном союзе не нужно".

3. СКОЛЬКО БРОКГАУЗА МОЖЕТ ВЫНЕСТИ ОРГАНИЗМ

В провинциальном городишке В. лентяй библиотекарь с лентяями из местного культотдела плюнули на работу, перестав заботиться о сколько-нибудь осмысленном снабжении рабочих книгами.

Один молодой рабочий, упорный человек, мечтающий об университете, отравлял библиотекарю существование, спрашивая у него советов о том, что ему читать. Библиотечная крыса, чтобы отвязаться, заявила, что сведения "обо всем решительно" имеются в словаре Брокгауза.

Тогда рабочий начал читать Брокгауза. С первой буквы - А.

Чудовищно было то, что он дошел до пятой книги (Банки - Бергер).

Правда, уже со второго тома слесарь стал плохо есть, как-то осунулся и сделался рассеянным. Он со вздохом, меняя прочитанную книгу на новую, спрашивал у культотдельской гримзы, засевшей в пыльных книжных баррикадах, "много ли осталось"? В пятой книге с ним стали происходить странные вещи. Так, среди бела дня он увидел на улице В. у входа в мастерские Бана Абуль Абас-Ахмет-Ибн-Магомет-Отман-Ибн-Аль, знаменитого арабского математика, в белой чалме.

Слесарь был молчалив в день появления араба, написавшего "Тальме-Амаль-Аль-Хисоп", догадался, что нужно сделать антракт, и до вечера не читал. Это, однако, не спасло его от 2-х визитов в молчании бессонной ночи - сперва развитого синдика вольного ганзейского города Эдуарда Банкса, а затем правителя канцелярии малороссийского губернатора Димитрия Николаевича Бантыш-Каменского.

День болела голова. Не читал. Но через день двинулся дальше. И все-таки прошел через Банювангис, Бньюмас, Боньер де-Бигир и через два Боньякавало, человека и город.

Крах произошел на самом простом слове "Барановские". Их было 9: Владимир, Войцех, Игнатий, Степан, 2 Яна, а затем Мечислав, Болеслав и Богуслав.

Что-то сломалось в голове у несчастной жертвы библиотекаря.

- Читаю, читаю, - рассказывал слесарь корреспонденту, - слова легкие: Мечислав, Богуслав, и хоть убей, не помню - какой кто. Закрою книгу - все вылетело! Помню одно: Мадриан. Какой, думаю, Мадриан? Нет там никакого Мадриана. На левой стороне есть два Баранецких. Один господин Адриан, другой Мариан. А у меня Мадриан.

У него на глазах были слезы.

Корреспондент вырвал у него словарь, прекратив пытку. Посоветовал забыть все, что прочитал, и написал о библиотекаре фельетон, в котором, не выходя из пределов той же пятой книги, обругал его безголовым моллюском и барсучьей шкурой.

4. ИНОСТРАННОЕ СЛОВО "МОТИВИРОВАТЬ"

На Н... заводе в провинции нэпман совместно с администрацией отвоевали у рабочего квартиру, зажав его с семьей в сыром и вонючем подвале.

Бедняга долго барахтался в сетях юридических кляуз, пока, наконец, не пришел в отчаяние и не написал в московскую газету послание, предлагая "заплатить последнее", лишь бы его напечатать.

Газета письмо напечатала. Через две недели пришло второе:

"Не знаю, как вас и благодарить. Дали квартиру. Только администрация мотивировала меня разными словами в оправдание своих доводов как кляузника".

5. "РАБОТА СРЕДИ ЖЕНЩИН"

Ответственный работник из центра, прямо с поезда сорвавшись, обрушился в провинциальное учреждение типа просветительного.

- Как, товарищ, у вас работа среди женщин? - скороговоркой грянул столичный, типа - time is money [Время - деньги (англ.)].

- Ничего, - добродушно ответил ему провинциальный, безответственный, беспартийный, дыхнув самогонкой, - у нас насчет этого хорошо. Я с третьей бабой живу.

6. Р.У.Р.

"Мы вам не Рур", - было написано на плакате.

- Российское управление Романовых, - прочитала моя знакомая дама и прибавила: - Это остроумно. Хотя, вообще говоря, я не люблю большевистского остроумия.

7. КУРСКАЯ АНОМАЛИЯ

- А много ее действительно, - спросил квартхоз, возвращая мне газету, или так, очки втирают. Ежели много, можно было бы англичанам продать...

- Вот именно, - согласился я, - пускай подавятся!

8. ПРОГРЕССИВНЫЙ АППЕТИТ

Подоходный налог. Одного обложили в 10 миллиардов. Срок 10-го числа в 4 час. дня. Он 9-го утром принес деньги и не протестовал и не подавал заявлений. Молча уплатил.

"Мы его мало обложили", - смекнул инспектор и обложил дополнительно в 100 миллиардов. Срок 15-го, 4 час. дня.

14-го в 10 ч. утра принес.

- Эге-ге! - сказал инспектор. Обложили в триллион. 20-го, 4 час. дня.

20-го в 4 час. дня обложенный привез на ломовике печатный станок.

- Печатайте сами, - сказал он растерянно.

Анекдот сочинен московскими нэпманами, изъязвленными налогом.

* Михаил Булгаков. Чемпион мира

Фантазия в прозе

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Прения у нас на съезде были горячие.

УДР в заключительном слове обозвал своих

оппонентов обормотами...

Из письма рабкора э 2244

Зал дышал, каждая душа напряглась, как струна. Участковый съезд шел на всех парусах. На эстраде стоял Удэер и щелкал, как соловей весной в роще:

- Дорогие товарищи! Подводя итоги моего краткого четырехчасового доклада, я должен сказать, положа руку на сердце... (тут Удэер приложил руку к жилетке и сделал руладу голосом)... что работа на участке у нас выполнена на... 115 процентов!

- Ого! - сказал бас на галерке.

- Я полагаю... (и трель прозвучала в горле у Удэера)... что и прений по докладу быть не может. Чего, в самом деле, преть понапрасну? Я кончил!

- Бис, - сказал бас на галерке, и зал моментально засморкался и закашлялся.

- Есть желающие высказаться по докладу? - вежливым голосом спросил председатель.

- Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я!

- Виноват, не сразу, товарищи... Зайчиков?.. Так! Пеленкин?.. Сейчас, сию секунду, всех запишем, сию минуту!..

- Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я!

- Эге, - молвил председатель, приятно улыбаясь, - работа кипит, как говорится. Отлично, отлично. Кто еще желает?

- Меня запиши - Карнаухов!

- Всех запишем!

- Это что же... Они по поводу моего доклада разговаривать желают? спросил Удэер и обидчиво скривил рот.

- Надо полагать, - ответил председатель.

- Ин-те-рес-но. О-чень, очень интересно, что такое они могут выговорить, - сказал, багровея, Удэер, - чрезвычайно любопытно.

- Слово предоставляется тов. Зайчикову, - продолжал председатель и улыбнулся, как ангел.

- Выскажись, Зайчиков, - поощрил бас.

- Я хотел вот чего сказать, - начал смельчак Зайчиков, - как это такое замороженные платформы с балластом оказались? На какой они предмет? (Удэер превратился из багрового в лилового.) Оратор говорит, что все на 115 процентов, между тем такой балласт выгружать нельзя!

- Вы кончили? - спросил председатель, довольный оживлением работы.

- Чего ж тут кончать? Что ж мы, зубами будем этот балласт грызть?..

- Бис, бис, Зайчиков! - сказал бас.

- Вы каждому оратору в отдельности желаете возразить или всем вместе? спросил председатель.

- Я в отдельности, - зловеще улыбнувшись, молвил Удэер, - я каждому в отдельности, хе-хе-хе, скажу.

Он откашлялся, зал утих.

- Прежде чем ответить на вопрос, почему заморожен балласт, зададим себе вопрос, что такое Зайчиков? - задумчиво сказал Удэер.

- Интересно, - подкрепил бас.

- Зайчиков - известный всему участку болван, - звучно заметил Удэер, и зал охнул.

- Распишись, Зайчиков, в получении, - сказал бас.

- То есть как это? - спросил Зайчиков, а председатель неизвестно зачем сыграл на колокольчике нечто похожее на третий звонок к поезду, еще более этим оттенив выступление Удэера.

- Может быть, вы объясните ваши слова? - бледноголубым голосом осведомился председатель.

- С наслаждением, - отозвался Удэер, - что, у меня в ведении небесная канцелярия, что ли? Я, что ль, мороз послал на участок? Ну, значит, и вопросы глупые, не к чему задавать.

- Чисто возражено, - заметил бас, - Зайчиков, ты жив?

- Слово предоставляется следующему оратору - Пеленкину, - выкрикнул председатель, растерянно улыбаясь.

- На каком основании рукавицы не выдали? И что мы, голыми руками этот балласт будем сгружать? Все. Пущай он мне ответит.

- Каверзный вопрос, - прозвучал бас.

- Вам слово для ответа предоставляется, - заметил председатель.

- Много я видал ослов за сорок лет моей жизни, - начал Удэер...

- Вечер воспоминаний, - заметил бас.

- ...но такого, как предыдущий оратор, сколько мне припоминается, я еще не встречал. В самом деле, что я, Москвошвея, что ли? Или я перчаточный магазин на Петровке? Или, может, у меня фабрика есть, по мнению Пеленкина? Или, может быть, я рожу эти рукавицы? Нет! Я их родить не могу!

- Мудреная штука, - заметил бас.

- Стало быть, что ж он ко мне пристал? Мое дело - написать, я написал. Ну, и больше ничего.

- И Пеленкина угробил захватом головы, - отметил бас.

- Слово предоставляется следующему оратору.

- Вот чего непонятно, - заговорил следующий оратор, - я насчет 115 процентов... Сколько нас учит арифметика, а равно и другие науки, каждый предмет может иметь только сто процентов, а вот как мы переработались на 15 процентов, пущай объяснит.

- Ей-богу, интереснее, чем на борьбе в цирке, - заметил женский голос.

- Передний пояс, - пояснил бас. Все взоры устремились на Удэера.

- Я с удовольствием бы объяснил это жаждущему оратору, - внушительно заговорил Удэер, - если б он не производил впечатления явно дефективного человека. Что ж я буду дефективному объяснять? Судя по тому, как он тупо смотрит на меня, объяснений он моих не поймет!

- Его надо в дефективную колонию отдать, - отозвался бас, который любил натравливать одного борца на другого.

- Именно, товарищ! - подтвердил Удэер. - В самом деле, если работу выполнить всю целиком, так и будет работа на 100 процентов. Так? А если мы еще сверх этого что-нибудь сделаем, ведь это лишние еще проценты пойдут? Ведь верно?

- Апсольман! - подтвердил бас.

- Ну, вот мы, значит, сверх ста процентов, которые нам полагалось, еще наработали! Удовлетворяет это вас, глубокоуважаемый сэр? - осведомился Удэер у дефективного оратора.

- Да что вы дефективного спрашиваете? - ответил бас. - Ты с ним и не разговаривай, ты меня спроси. Меня удовлетворяет!

- Следующий оратор Фиусов, - пригласил председатель.

- Нет, я не хочу, - отозвался Фиусов.

- Почему? - спросил председатель.

- Так, чего-то не хочется, - отозвался Фиусов, - снимаю.

- Сдрефил парень?! - спросил вездесущий бас.

- Сдрефил!! - подтвердил зал.

- Ну, тогда Каблуков!

- Снимаю!

- Пелагеев!

- Не надо. Не хочу.

- И я не хочу! И я! И я! И я! И я! И я! И я!

- Список ораторов исчерпан, - уныло сказал растерявшийся председатель, недовольный ослаблением оживления работы. - Никто, стало быть, возражать не желает?

- Никто!! - ответил зал.

- Браво, бис, - грохнул бас на галерее, - поздравляю тебя, Удэер. Всех положил на обе лопатки. Ты чемпион мира!,

- Сеанс французской борьбы окончен, - заметил председатель, - то бишь... заседание закрывается!

И заседание с шумом закрылось.

* Михаил Булгаков. Шансон д'этэ

[Летняя песня (от фр. chanson d'ete)]

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

ДОЖДЛИВАЯ ИНТРОДУКЦИЯ

Лето 1923-е в Москве было очень дождливое. Слово "очень" следует здесь расшифровать. Оно не значит, что дождь шел часто, скажем, через день или даже каждый день, нет, дождь шел три раза в день, а были дни, когда он не прекращался в течение всего дня. Кроме того, раза три в неделю он шел по ночам. Вне очереди начинались ливни. Полуторачасовые густые ливни с зелеными молниями и градом, достигавшим размеров голубиного яйца.

По окончании потопа, лишь только в небе появлялись первые голубые клочья, на улицах Москвы происходили оригинальные путешествия: за 5 миллионов переезжали на извозчиках и ломовых с одного тротуара на другой. Кроме того, можно было видеть мужчин, ездивших друг на друге, и женщин, шедших с ногами, обнаженными до пределов допустимого и выше этих пределов.

В редкие антракты, когда небо над Москвой было похоже на взбитые сливки, москвичи говорили:

- Ну, слава богу, погода устанавливается, уже полчаса дождя не было...

На Тверскую и Театральную площадь выезжали несколько серо-синих бочек, запряженных в одну лошадь, управляемую человеком в прозодежде (брезентовое пальто и брезентовый же шлем). Через горизонтальную трубку, помещенную сзади бочки, сквозь частые отверстия сочилась по столовой ложке вода, оставляя сзади шагом едущей бочки сырую дорожку шириной в два аршина.

Сидя у окна трамвая, я сделал карандашиком в записной книжке подсчет: чтобы полить Театральную площадь, нужно 90 таких одновременно работающих бочек, при условии если они будут ездить карьером.

Небо на издевательство поливального обоза отвечало жуткими пушечными раскатами, косым пулеметным градом, выбивавшим стекла, и реками воды, затоплявшими подвалы. На Неглинном утонули две женщины, потому что Неглинка под землей прорвала трубу и взорвала мостовую. Пожарные команды работали, откачивая воду из кафе "Риш", извозчичьи клячи бесились от секшего града. Это было в июне и в июле. После этого сырой обоз исчез, и дождь принял нормальные формы.

Но если обоз опять появится на Театральной, чтобы дразнить небеса, ответственность за гибель Москвы да ляжет на него.

РАЗНОЦВЕТНЫЕ ГРИБЫ

Дожди вызвали в Москве интересный грибной всход. Первыми появились на всех скрещениях красноголовцы. Это были милиционеры в новой форме. На них фуражки с красными околышами, черным верхом и зеленым кантом, зеленые же петлицы и зеленая же гимнастерка и галифе. Со свистками, кокардами и жезлами в чехлах, они имеют вид настолько бравый, что глаз приятно отдыхает на них. Милицейское же начальство положительно блестяще.

Ревущие, воющие, крякающие машины в количестве 3 1/2 тысяч бегают по Москве и на всех перекрестках кокетливо-европейски объезжают изваянные красноголовые фигурки на зеленых ножках.

Трамваи в Москве имеют стройный вид: ни на подножках, ни на дугах нет ни одного висящего, и никто - ни один человек в Москве - не прыгает и не соскакивает на ходу. Добился трамвайного идеала Московский Совет в каких-нибудь 5 - 6 дней гениальным и простым установлением 50 рублевого штрафа на месте преступления. Но в течение этих шести дней возле трамваев и в трамваях была порядочная кутерьма. Красноголовцы с квитанционными книжками выскакивали точно из-под земли и вежливо штрафовали ошалевших россиян.

Наиболее строптивые платили не 50, а пятьсот и уже не на месте прыжка, а в милиции.

ПОЗВОЛЬТЕ ПРИКУРИТЬ

Трамвайный штраф имел совершенно неожиданные последствия. Ровно неделю тому назад на Лубянке я подошел на трамвайной остановке к гражданину и попросил у него прикурить. Вместо того чтобы протянуть мне папиросу, гражданин бросился от меня бежать. Решив, что он сумасшедший, я двинулся дальше по Театральному проезду и получил еще три отказа.

При словах: "Позвольте прикурить", - граждане бледнели и прятали папиросы за спину. Прикурил я за колонной у Александровского пассажа рядом с "Мюром", причем дававший прикурить озирался, как волк. От него я узнал, что вышло постановление штрафовать за прикуривание на улице. Основание: бездельники задерживают спешащих на службу сов. работников.

Чистосердечно признаюсь, я был в числе тех, кто поверил. Кончилось все через несколько дней заметкой в "Известиях", в которой московские жители именовались "обывателями". Но меланхолический тон заметки ясно показывал, что исполненный гражданского мужества автор и сам не прикуривал.

Вслед за красными грибами выросли грибы невиданные: с черными головами. Молодые люди мужского и женского пола в кепи точь-в-точь таких, в каких бывают мальчики-портье на заграничных кинематографических фильмах. Черноголовцы имеют на руках повязки, а на животах лотки с папиросами. На кепи золотая надпись: "Моссельпром".

Итак, Моссельпром пошел в окончательный и решительный бой с уличной нелегальной торговлей. Мысль великолепная, тем более что черноголовые, оказывается, безработные студенты. Но дело в том, что студенты любят читать книжки. Поэтому очень часто на животе лоток, а на лотке "Исторический материализм" Бухарина. "Исторический материализм", спору нет, книга интересная, но торговля имеет свои капризы и законы. Она требует, чтобы человек вертелся, орал, приставал, напоминал о своем существовании. Публика смотрит на черноголовых благосклонно, но товар иногда боится спрашивать у человека с книжкой, потому что приставать с требованием спичек к юноше, занятому чтением, - хамство. Может быть, он к экзамену готовится?

Я бы на этих лотках написал золотом:

"Книжке - время, а торговле - час".

Мне лично больше всего понравился гриб белый. Это многоэтажный дом на Новинском бульваре, который вырос на месте недостроенных, брошенных в военное время, красных кирпичных стен.

Строить, строить, строить! С этой мыслью нам нужно ложиться, с нею вставать. В постройке наше спасение, наш выход, успех. На выставке выросли уже павильоны, выросла железнодорожная ветка, из парков временами выходят блестящие лакированные трамвайные вагоны (вероятно, капитальный ремонт), но нам нужнее дома.

ДАЧНИКИ, ЧЕРТ БЫ ИХ ВЗЯЛ!

Итак, в этом году началось. Они двинулись тучами по всем линиям, расходящимся от Москвы, и сели окрестным пейзанам на шею. Пейзане приняли их как библейскую саранчу, но саранчу жирную и содрали с них за каждый час сидения сколько могли. Весь март Акулины и Егоры покупали на задаточные деньги коров, материал на штаны, косы и домашнюю посуду.

Иван Иванычи и Марьи Иванны Забрали с собой керосиновые лампы, "Ключи счастья", одеяла, золотушных детей и поселились в деревянных курятниках и взвыли от комаров. Чрез неделю оказалось, что комары малярийные. Дачники питались пейзанским молоком, разведенным на 50% водой, и хиной, за которую в дачных аптеках брали в три раза дороже, чем в Москве. На всех речонках расселись паразиты с гнилыми лодками, на станциях паразитки с мороженым, пивом, папиросами, грязными черешнями. В зелени, лаская глаз, выросла красивая надпись:

"Лото на Клязьме с 5 час. вечера" и повсюду: "Ресторан".

На речонках и прудах до рассвета лопотали моторы. У станций стаями торчали бородачи в синих кафтанах и драли за 1/4 версты дороже, чем в Москве за 1 1/2 версты.

За мясо, за яблоки, за дрова, за керосин, за синее молоко - вдвое!

- Пляж у нас, господин, замечательный... Останетесь довольны. В воскресенье - чистый срам. Голье, ну, в чем мать родила, по всей реке лежат. Только вот - дож-жик! (В сторону.) Что это за люди, прости господи! Днем голые на реке лежат, ночью их черти по лесу носят!

Пейзане вставали в 3 часа утра, чтобы работать, дачники в это время ложились спать. Днем пейзане доили коров, косили, жали, убирали, стучали топорами, дачники изнывали в деревянных клетушках, читали "Атлантиду" Бенуа, шлялись под дождем в тоскливых поисках пива, приглашали дачных врачей, чтобы их лечили от малярии, и по утрам пачками, зевая и томясь, стоя, неслись в дачных вагонах в Москву.

Наконец дождь их доконал, и целыми батальонами "ни начали дезертировать. В Москву, в "Эрмитаж" и "Аквариум". Еще дней 5 - 6, и они вернутся все. Нету от них спасения!

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ АККОРД

Дождь, представьте, опять пошел.

Выйдем на берег.

Там волны будут нам ноги лобзать.

* Михаил Булгаков. Кондуктор и член императорской фамилии

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Кондуктора Московско-Белорусско

Балтийской дороги снабжены инструкцией э

85, составленной во времена министерства

путей сообщения, об отдании разных

почестей членам императорской фамилии.

Рабкор

Кондуктора совершенно ошалели.

Бумага была глянцевитая, плотная, казенная, пришедшая из центра, и на бумаге было напечатано:

"Буде встретишь кого-либо из членов профсоюза железнодорожников, приветствуй его вежливым наклонением головы и словами: "Здравствуйте, товарищ". Можно прибавить и фамилию, если таковая известна.

А буде появится член императорской фамилии, то приветствовать его отданием чести согласно форме э 85 и словами: "Здравия желаю, ваше императорское высочество!" А ежели это окажется, сверх всяких ожиданий, и сам государь император, то слово "высочество" заменяется словом "величество".

Получив эту бумагу, Хвостиков пришел домой и от огорчения сразу заснул. И лишь только заснул, оказался на перроне станции. И пришел поезд.

"Красивый поезд, - подумал Хвостиков. - Кто бы это такой, желал бы я знать, мог приехать в этом поезде?"

И лишь только он это подумал, зеркальные стекла засверкали электричеством, двери растворились, и вышел из синего вагона государь император. На голове у него лихо сидела сияющая корона, а на плечах - белый с хвостиками горностай. Сверкающая орденами свита, шлепая шпорами, высыпалась следом.

"Что же это такое, братцы?" - подумал Хвостиков и оцепенел.

- Ба! Кого я вижу? - сказал государь император прямо в упор Хвостикову. - Если глаза меня не обманывают, это бывший мой верноподанный, а ныне товарищ кондуктор Хвостиков? Здравствуй, дражайший!

- Караул... Здравия желаю... засыпался... ваше... пропал, и с детками... императорское величество, - совершенно синими губами ответил Хвостиков.

- Что ж ты какой-то кислый, Хвостиков? - спросил государь император.

- Смотри веселей, сволочь, когда разговариваешь! - шепнул сзади свитский голос.

Хвостиков попытался изобразить на лице веселье. И оно вышло у него странным образом. Рот скривился направо, и сам собой закрылся левый глаз.

- Ну, как же ты поживаешь, милый Хвостиков? - осведомился государь император.

- Покорнейше благодарим, - беззвучно ответил полумертвый Хвостиков.

- Все ли в порядке? - продолжал беседу государь император. - Как касса взаимопомощи поживает? Общие собрания?

- Все благополучно, - отрапортовал Хвостиков.

- В партию еще не записался? - спросил император.

- Никак нет.

- Ну, а все-таки сочувствуешь ведь? - осведомился государь император и при этом улыбнулся так, что у Хвостикова по спине прошел мороз, градусов на 5.

- Отвечай не заикаясь, к-каналья, - посоветовал сзади голос.

- Я немножко, -ответил Хвостиков, - самую малость...

- Ага, малость. А скажи, пожалуйста, дорогой Хвостиков, чей это портрет у тебя на грудях?

- Это... Это до некоторой степени т. Каменев. - ответил Хвостиков и прикрыл Каменева ладошкой.

- Тэк-с, - сказал государь император. - Очень приятно. Но вот что, багажные веревки у вас есть?

- Как же, - ответил Хвостиков, чувствуя холод в желудке.

- Так вот: взять этого сукина сына и повесить его на багажной веревке на тормозе, - распорядился государь император.

- За что же, товарищ император? - спросил Хвостиков, и в голове у него все перевернулось кверху ногами.

- А вот за это самое, - бодро ответил государь император, - за профсоюз, за "Вставай, проклятьем заклейменный", за кассу взаимопомощи, "Весь мир насилья мы разроем", за портрет, за "до основанья", а затем... и за тому подобное прочее. Взять его!

- У меня жена и малые детки, ваше товарищество, - ответил Хвостиков.

- Об детках И о жене не беспокойся, - успокоил его государь император. - И жену повесим, и деток. Чувствует мое сердце и по твоей физиономии я вижу, что детки у тебя - пионеры. Ведь пионеры?

- Пи... - ответил Хвостиков, как телефонная трубка. Затем десять рук схватили Хвостикова.

- Спасите! - закричал Хвостиков, как зарезанный.

И проснулся.

В холодном поту.

* Михаил Булгаков. Чаша жизни

(Веселый московский рассказ с печальным концом)

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Истинно, как перед богом, скажу вам, гражданин, пропадаю через проклятого Пал Васильича... Соблазнил меня чашей жизни, а сам предал, подлец!..

Так дело было. Сижу я, знаете ли, тихо-мирно дома и калькуляцией занимаюсь. Ну, конечно, это только так говорится - калькуляцией, а на самом деле жалования - 210. Пятьдесят в кармане. Ну и считаешь: 10 дней до первого. Это сколько же? Выходит пятерка в день. Правильно. Можно дотянуть? Можно, ежели с калькуляцией. Превосходно. И вот открывается дверь, и входит Пал Васильич. Я вам доложу: доха на нем - не доха, шапка - не шапка! Вот сволочь, думаю! Лицо красное, и слышу я - портвейном от него пахнет. И ползет за ним какой-то, тоже одет хорошо.

Пал Васильич сейчас же знакомит:

- Познакомьтесь, - говорит, - наш, тоже трестовый. И как шваркнет шапку эту об стол, и кричит:

- Переутомился я, друзья! Заела меня работа! Хочу я отдохнуть, провести вечер в вашем кругу! Молю я, друзья, давайте будем пить чашу жизни! Едем! Едем!

Ну, деньги у меня какие? Я ж докладываю: пятьдесят. А человек я деликатный, на дурничку не привык. А на пятьдесят-то что сделаешь? Да и последние!

Я и отвечаю:

- Денег у меня...

Он как глянет на меня.

- Свинья ты, - кричит, - обижаешь друга?!

Ну, думаю, раз так... И пошли мы.

И только вышли, начались у нас чудеса! Дворник тротуар скребет. А Пал Васильич подлетел к нему, хвать у него скребок из рук и начал сам скрести.

При этом кричит:

- Я интеллигентный пролетарий! Не гнушаюсь работой!

И прохожему товарищу по калоше - чик! И разрезал ее. Дворник к Пал Васильичу и скребок у него из рук выхватил. А Пал Васильич как заорет:

- Товарищи! Караул! Меня, ответственного работника, избивают!!

Конечно, скандал. Публика собралась. Вижу я - дело плохо. Подхватили мы с трестовым его под руки и в первую дверь. Ан на двери написано: "...и подача вин". Товарищ за нами, калоша в руках.

- Позвольте деньги за калошу.

И что ж вы думаете? Расстегнул Пал Васильич бумажник, и как заглянул я в него - ужаснулся! Одни сотенные. Пачка пальца в четыре толщиной. Боже ты мой, думаю. А Пал Васильич отслюнил две бумажки и презрительно товарищу:

- П-палучите, т-товарищ.

И при этом в нос засмеялся, как актер:

- А-ха-ха.

Тот, конечно, смылся. Калошам-то красная цена сегодня была полтинник. Ну, завтра, думаю, за шестьдесят купит.

Прекрасно. Уселись мы, и пошло. Портвейн московский, знаете? Человек от него не пьянеет, а так, лишается всякого понятия. Помню, раков мы ели и неожиданно оказались на Страстной площади. И на Страстной площади Пал Васильич какую-то даму обнял и троекратно поцеловал: в правую щеку, в левую и опять в правую. Помню, хохотали мы, а дама так осталась в оцепенении. Пушкин стоит, на даму смотрит, а дама на Пушкина.

И тут же налетели с букетами, и Пал Васильич купил букет и растоптал его ногами.

И слышу голос сдавленный из горла:

- Я вас? К-катаю?

Сели мы. Оборачивается к нам и спрашивает:

- Куда, ваше сиятельство, прикажете?

Это Пал Васильич! Сиятельство! Вот сволочь, думаю!

А Пал Васильич доху распахнул и отвечает:

- Куда хочешь!

Тот в момент рулем крутанул, и полетели мы как вихрь. И через пять минут - стоп на Неглинном. И тут этот рожком три раза хрюкнул, как свинья:

- Хрр... Хрю... Хрю.

И что же вы думаете! На это самое "хрю" - лакеи! Выскочили из двери и под руки нас. И метрдотель, как какой-нибудь граф:

- Сто-лик.

Скрипки:

Под знойным небом Аргентины.

И какой-то человек в шапке и в пальто и вся половина в снегу, между столиками танцует. Тут стал уже Пал Васильич не красный, а какой-то пятнистый и грянул:

- Долой портвейны эти! Желаю пить шампанское! Лакеи врассыпную кинулись, а метрдотель наклонил пробор:

- Могу рекомендовать марку...

И залетали вокруг нас пробки, как бабочки.

Пал Васильич меня обнял и кричит:

- Люблю тебя! Довольно тебе киснуть в твоем Центросоюзе. Устраиваю тебя к нам в трест. У нас теперь сокращение штатов, стало быть, вакансии есть. А в тресте я царь и бог!

А трестовый его приятель гаркнул: "Верно!" - и от восторга бокал об пол и вдребезги.

Что тут с Пал Васильичем сделалось!

- Что, - кричит, - ширину души желаешь показать? Бокальчик разбил - и счастлив? А-ха-ха. Гляди!!

И с этими словами вазу на ножке об пол - раз! А трестовый приятель бокал! А Пал Васильич - судок! А трестовый - бокал!

Очнулся я, только когда нам счет подали. И тут глянул я сквозь туман один миллиард девятьсот двенадцать миллионов. Да-с.

Помню я, слюнил Пал Васильич бумажки и вдруг вытаскивает пять сотенных и мне:

- Друг! Бери взаймы! Прозябаешь ты в своем Центросоюзе! Бери пятьсот! Поступишь к нам в трест и сам будешь иметь!

Не выдержал я, гражданин. И взял я у этого подлеца пятьсот. Судите сами: ведь все равно пропьет, каналья. Деньги у них в трестах легкие. И вот, верите ли, как взял я эти проклятые пятьсот, так вдруг и сжало мне что-то сердце. И обернулся я машинально и вижу сквозь пелену - сидит в углу какой-то человек и стоит перед ним бутылка сельтерской. И смотрит он в потолок, а мне, знаете ли, почудилось, что смотрит он на меня. Словно, знаете ли, невидимые глаза у него - вторая пара на щеке.

И так мне стало как-то вдруг тошно, выразить вам не могу!

- Гоп, ца, дрица, гоп, ца, ца!!

И кэк воком к двери. А лакеи впереди понеслись и салфетками машут!

И тут пахнуло воздухом мне в лицо. Помню еще, захрюкал опять шофер и будто ехал я стоя. А куда - неизвестно. Начисто память отшибло...

И просыпаюсь я дома! Половина третьего.

И голова - боже ты мой! - поднять не могу! Кой-как припомнил, что это было вчера, и первым долгом за карман - хвать. Тут они - пятьсот! Ну, думаю, - здорово! И хоть голова у меня разваливается, лежу и мечтаю, как это я в тресте буду служить. Отлежался, чаю выпил, и полегчало немного в голове. И рано я вечером заснул.

И вот ночью звонок...

А, думаю, это, вероятно, тетка ко мне из Саратова.

И через дверь, босиком, спрашиваю:

- Тетя, вы?

И из-за двери голос незнакомый:

- Да. Откройте.

Открыл я - и оцепенел...

- Позвольте... - говорю, а голоса нету, - узнать, за что же?..

Ах, подлец!! Что ж оказывается? На допросе у следователя Пал Васильич (его еще утром взяли) и показал:

- А пятьсот из них я передал гражданину такому-то. - Это мне, стало быть!

Хотел было я крикнуть: ничего подобного!!

И, знаете ли, глянул этому, который с портфелем, в глаза... И вспомнил! Батюшки, сельтерская! Он! Глаза-то, что на щеке были, у него во лбу!

Замер я... не помню уж как, вынул пятьсот... Тот хладнокровно другому:

- Приобщите к делу. И мне:

- Потрудитесь одеться.

Боже мой! Боже мой! И уж как подъезжали мы, вижу я сквозь слезы, лампочка горит над надписью "Комендатура". Тут и осмелился я спросить:

- Что ж такое он, подлец, сделал, что я должен из-за него свободы лишиться?..

А этот сквозь зубы и насмешливо:

- О, пустяки. Да и не касается это вас.

А что не касается! Потом узнаю: его чуть ли не по семи статьям... тут и дача взятки, и взятие, и небрежное хранение, а самое-то главное - растра-та! Вот оно какие пустяки, оказывается! Это он, негодяй, стало быть, последний вечер доживал тогда - чашу жизни пил! Ну-с, коротко говоря, выпустили меня через две недели. Кинулся я к себе в отдел. И чувствовало мое сердце: сидит за моим столом какой-то новый во френче, с пробором.

- Сокращение штатов. И кроме того, что было... Даже странно...

И задом повернулся и к телефону.

Помертвел я... получил ликвидационные... за две недели вперед 105 и вышел.

И вот с тех пор без перерыва хожу... и хожу. И ежели еще неделька так, думаю, что я на себя руки наложу!..

* Михаил Булгаков. Смычкой по черепу

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

В основе фельетона - истинное

происшествие, описанное рабкором э 742.

Дождалось наконец радости одно из сел Червонного, Фастовского района, что на Киевщине! Сам Сергеев, представитель райисполкома, он же заместитель, предместкома, он же голова охраны труда ст. Фастов, прибыл устраивать смычку с селянством.

Как по радио стукнула весть о том, что сего числа Сергеев повернется лицом к деревне!

Селяне густыми косяками пошли в хату-читальню. Даже 60-летний дед Омелько (по профессии - середняк), вооружившись клюкой, приплелся на общее собрание.

В хате яблоку негде было упасть; дед приткнулся в уголочке, наставил ухо трубой и приготовился к восприятию смычки.

Гость на эстраде гремел, как соловей в жимолости. Партийная программа валилась из него крупными кусками, как из человека, который глотал ее долгое время, но совершенно не прожевывал.

Селяне видели энергичную руку, заложенную за борт куртки, и слышали слова:

- Больше внимания селу... Мелиорации... Производительность... Посевкампания... середняк и бедняк... дружные усилия... мы к вам... вы к нам... посевматериал... район... это гарантирует, товарищи... семенная ссуда... Наркомзем... движение цен... Наркомпрос... тракторы... кооперация... облигации...

Тихие вздохи порхали в хате. Доклад лился как река. Докладчик медленно поворачивался боком и наконец совершенно повернулся к деревне. И первый предмет, бросившийся ему в глаза в этой деревне, было огромное и сморщенное ухо деда Омельки, похожее на граммофонную трубу. На лице у деда была напряженная дума.

Все на свете кончается, кончился и доклад. После аплодисментов наступило несколько натянутое молчание. Наконец встал председатель собрания и спросил:

- Нет ли у кого вопросов к докладчику?

Докладчик горделиво огляделся: нет, мол, такого вопроса на свете, на который бы я не ответил!

И вот произошла драма. Загремела клюка, встал дед Омелько и сказал:

- Я просю, товарищи, чтоб товарищ смычник по-простому рассказал свой доклад, бо я ничего не понял.

Учинив такое неприличие, дед сел на место. Настала гробовая тишина, и видно было, как побагровел Сергеев.

Прозвучал его металлический голос:

- Это что еще за индивидуум?.. Дед обиделся.

- Я не индююм... Я - дед Омелько. Сергеев повернулся к председателю:

- Он член комитета незаможников?

- Нет, не член, - сконфуженно отозвался председатель.

- Ага! - хищно воскликнул Сергеев, - стало быть, кулак?!

Собрание побледнело.

- Так вывести же его вон!! - вдруг рявкнул Сергеев и, впав в исступление и забывчивость, повернулся к деревне не лицом, а совсем противоположным местом.

Собрание замерло. Ни один не приложил руку к дряхлому деду, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не выручил докладчика секретарь сельской рады Игнат. Как коршун налетел секретарь на деда и, обозвав его "сукиным дедом", за шиворот поволок его из хаты-читальни.

Когда вас волокут с торжественного собрания, мудреного нет, что вы будете протестовать. Дед упирался ногами в пол и бормотал:

- Шестьдесят лет прожил на свете, не знал, что я кулак... а также спасибо вам за смычку!

- Ладно, - пыхтел Игнат, - ты у меня поразговариваешь. Ты у меня разговоришься. Я тебе докажу, какой ты элемент.

Способ доказательства Игнат избрал оригинальный. Именно, вытащив деда во двор, урезал его по затылку чем-то настолько тяжелым, что деду показалось, будто бы померкло полуденное солнце и на небе выступили звезды.

Неизвестно, чем доказал Игнат деду. По мнению последнего (а ему виднее, чем кому бы то ни было), это была резина.

На этом смычка с дедом Омелькой и закончилась.

Впрочем, не совсем. После смычки дед оглох на одно ухо.

x x x

Знаете что, тов. Сергеев? Я позволю себе дать вам два совета (они также относятся и к Игнату). Во-первых, справьтесь, как здоровье деда.

А во-вторых: смычка смычкой, а мужиков портить все-таки не следует.

А то вместо смычки произойдут неприятности.

Для всех.

И для вас в частности.

* Михаил Булгаков. Путешествие по Крыму

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Хвала тебе, Ай-Петри великан,

В одежде царственной из сосен!

Взошел сегодня на твой мощный стан

Штабс-капитан в отставке Просин!

Из какого-то рассказа

НЕВРАСТЕНИЯ ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Улицы начинают казаться слишком пыльными. В трамвае сесть нельзя почему так мало трамваев? Целый день мучительно хочется пива, а когда доберешься до него, в небо вонзается воблина кость доказывается, пиво никому не нужно. Теплое, в голове встает болотный туман, и хочется не моченого гороху, а ехать под Москву в Покровское-Стрешнево.

Но на Страстной площади, как волки, воют наглецы с букетами, похожими на конские хвосты.

На службе придираются: секретарь - примазавшаяся личность в треснувшем пенсне - невыносим. Нельзя же в течение двух лет без отдыха созерцать секретарский лик!

Сослуживцы - людишки себе на уме, явные мещане, несмотря на портреты вождей в петлицах.

Домоуправление начинает какие-то асфальтовые фокусы, и мало того, что разворотило весь двор, но еще на это требует денег. На общие собрания идти не хочется, а в "Аквариуме" какой-то дьявол в светлых трусиках ходит по проволоке, и юродство его раздражает до невралгии.

Словом, когда человек в Москве начинает лезть на стену, значит, он доспел, и ему, кто бы он ни был - бухгалтер ли, журналист или рабочий, - ему надо ехать в Крым.

В какое именно место Крыма?

КОКТЕБЕЛЬСКАЯ ЗАГАДКА

- Натурально, в Коктебель, - не задумываясь, ответил приятель. - Воздух там, солнце, горы, море, пляж, камни. Карадаг, красота!

В эту ночь мне приснился Коктебель, а моя мансарда на Пречистенке показалась мне душной, полной жирных, несколько в изумруд отливающих мух.

- Я еду в Коктебель, - сказал я второму приятелю.

- Я знаю, что вы человек недалекий, - ответил тот, закуривая мою папиросу.

- Объяснитесь?

- Нечего и объясняться. От ветру сдохнете.

- Какого ветру?

- Весь июль и август дует, как в форточку. Зунд. Ушел я от него.

- Я в Коктебель хочу ехать, - неуверенно сказал я третьему и прибавил:

- Только прошу меня не оскорблять, я этого не позволю.

Посмотрел он удивленно и ответил так:

- Счастливец! Море, воздух, солнце...

- Знаю. Только вот ветер - зунд.

- Кто сказал?

- Катошихин.

- Да ведь он же дурак! Он дальше Малаховки от Москвы не отъезжал. Зунд - такого и ветра нет.

- Ну, хорошо.

Дама сказала:

- Дует, но только в августе. Июль - прелесть. И сейчас же после нее сказал мужчина:

- Ветер в июне - это верно, а июль - август будете как в раю.

- А, черт вас всех возьми!

- Никого ты не слушай, - сказала моя жена, - ты издергался, тебе нужен отдых...

Я отправился на Кузнецкий мост и купил книжку в ядовито-синем переплете с золотым словом "Крым" за 1 руб. 50 коп.

Я - патентованный городской чудак, скептик и неврастеник - боялся ее читать. "Раз путеводитель, значит, будет хвалить".

Дома при опостылевшем свете рабочей лампы раскрыли мы книжечку и увидали на странице 370-й ("Крым". Путеводитель. Под общей редакцией члена президиума Моск. физиотерапевтического общества и т. д. Изд. "Земли и Фабрики") буквально о Коктебеле такое:

"Причиной отсутствия зелени является "Крымский сирокко", который часто в конце июля и августа начинает дуть неделями в долину, сушит растения, воздух насыщает мелкой пылью, до исступления доводит нервных больных... Беспрерывный ветер, не прекращавшийся в течение 3-х недель, до исступления доводил неврастеников. Нарушались в организме все функции, и больной чувствовал себя хуже, чем до приезда в Коктебель".

(В этом месте жена моя заплакала.)

"...Отсутствие воды - трагедия курорта, - читал я на стр. 370 - 371, колодезная вода соленая, с резким запахом моря..."

- Перестань, детка, ты испортишь себе глаза...

"...К отрицательным сторонам Коктебеля приходится отнести отсутствие освещения, канализации, гостиниц, магазинов, неудобства сообщения, полное отсутствие медицинской помощи, отсутствие санитарного надзора и дороговизну жизни..."

- Довольно! - нервно сказала жена. Дверь открылась.

- Вам письмо.

В письме было:

"Приезжайте к нам в Коктебель. Великолепно. Начали купаться. Обед 70 коп.". И мы поехали...

В СЕВАСТОПОЛЬ!

- Невозможно, - повторял я, и голова моя металась, как у зарезанного, и стукалась о кузов. Я соображал, хватит ли мне денег? Шел дождь. Извозчик как будто на месте топтался, а Москва ехала назад. Уезжали пивные с красными раками во фраках на стеклах, и серые дома, и глазастые машины хрюкали в сетке дождя. Лежа в пролетке, коленями придерживая мюровскую покупку, я рукой сжимал тощий кошелек с деньгами, видел мысленно зеленое море, вспоминал, не забыл ли я запереть комнату...

--------

"1-с" великолепен. Висел совершенно молочный туман, у каждой двери стоял проводник с фонарем, был до прочтения плацкарты недоступен и величественен, по прочтении предупредителен. В окнах было светло, а в вагоне-ресторане на белых скатертях бутылки боржома и красного вина.

Коварно, после очень негромкого второго звонка, скорый снялся и вышел. Москва в пять минут завернулась в густейший черный плащ, ушла в землю и умолкла.

Над головой висел вентилятор-пропеллер. Официанты были сверхчеловечески вежливы, возбуждая даже дрожь в публике. Я пил пиво баварское и недоумевал, почему глухие шторы скрывают от меня подмосковную природу.

- Камнями швыряют, сукины сыны, - пояснил мне услужающий, изгибаясь, как змея.

В жестком вагоне ложились спать. Я вступил в беседу с проводником, и он на сон грядущий рассказал мне о том, как крадут чемоданы. Я осведомился о том, какие места он считает наиболее опасными. Выяснилось: Тулу, Орел, Курск, Харьков. Я дал ему рубль за рассказ, рассчитывая впоследствии использовать его. Взамен рубля я получил от проводника мягкий тюфячок (пломбированное белье и тюфяк стоят 3 рубля). Мой мюровский чемодан с блестящими застежками выглядел слишком аппетитно.

"Его украдут в Орле", - думал я горько.

Мой сосед привязал чемодан веревкой к вешалке, я свой маленький саквояж положил рядом с собой и конец своего галстука прикрепил к его ручке. Ночью я благодаря этому видел страшный сон и чуть не удавился. Тула и Орел остались где-то позади меня, и очнулся я не то в Курске, не то в Белгороде. Я глянул в окно и расстроился. Непогода и холод тянулись за сотни верст от Москвы. Небо затягивало пушечным дымом, солнце старалось выбраться, и это ему не удавалось.

Летели поля, мы резали на юг, на юг опять шли из вагона в вагон, проходили через мудрую и блестящую международку, ели зеленые щи. Штор не было, никто камнями не швырял, временами сек дождь и косыми столбами уходил за поля.

Прошли от Москвы до Джанкоя 30 часов. Возле меня стоял чемодан от Мерилиза, а напротив стоял в непромокаемом пальто начальник станции Джанкоя с лицом совершенно синим от холода. В Москве было много теплей.

Оказалось, что феодосийского поезда нужно ждать 7 часов.

В зале первого класса, за стойкой, иконописный, похожий на завоевателя Мамая, татарин поил бессонную пересадочную публику чаем. Малодушие по поводу холода исчезло, лишь только появилось солнце. Оно лезло из-за товарных вагонов и боролось с облаками. Акации торчали в окнах. Парикмахер обрил мне голову, пока я читал его таксу и объявление:

"Кредит портит отношение".

Затем джентльмен американской складки заговорил со мной и сказал, что в Коктебель ехать не советует, а лучше в тысячу раз в Отузах. Там - розы, вино, море, комнатка 20 руб. в месяц, а он там, в Отузах, председатель. Чего? Забыл. Не то чего-то кооперативного, не то потребительского. Одним словом, он и винодел.

Солнце тем временем вылезло, и я отправился осматривать Джанкой. Юркий мальчишка, после того как я с размаху сел в джанкойскую грязь, стал чистить мне башмаки. На мой вопрос, сколько ему нужно заплатить, льстиво ответил:

- Сколько хочете.

А когда я ему дал 30 коп., завыл на весь Джанкой, что я его ограбил. Сбежались какие-то женщины, и одна из них сказала мальчишке:

- Ты же мерзавец. Тебе же гривенник следует с проезжего.

И мне:

- Дайте ему по морде, гражданин.

- Откуда вы узнали, что я приезжий? - ошеломленно улыбаясь, спросил я и дал мальчишке еще 20 коп. (Он черный, как навозный жук, очень рассудительный, бойкий, лет 12, если попадете в Джанкой - бойтесь его.)

Женщина вместо ответа посмотрела на носки моих башмаков. Я ахнул. Негодяй их вымазал чем-то, что не слезает до сих пор. Одним словом, башмаки стали похожи на глиняные горшки.

Феодосийский поезд пришел, пришла гроза, потом стук колес, и мы на юг, на берег моря.

КОКТЕБЕЛЬ. ФЕРНАМПИКСЫ И "ЛЯГУШКИ"

Представьте себе полукруглую бухту, врезанную с одной стороны между мрачным, нависшим над морем массивом, это - развороченный, в незапамятные времена погасший вулкан Карадаг; с другой - между желто-бурыми, сверху точно по линейке срезанными грядами, переходящими в мыс - Прыжок Козы.

В бухте - курорт Коктебель.

В нем замечательный пляж, один из лучших на крымской жемчужине: полоса песку, а у самого моря полоска мелких, облизанных морем разноцветных камней.

Прежде всего о них. Коктебель наполнен людьми, болеющими "каменною болезнью". Приезжает человек, и если он умный - снимает штаны, вытряхивает из них московско-тульскую дорожную пыль, вешает в шкаф, надевает короткие трусики, и вот он на берегу.

Если не умный - остается в длинных брюках, лишающих его ноги крымского воздуха, но все-таки он на берегу, черт его возьми!

Солнце порою жжет дико, ходит на берег волна с белыми венцами, и тело отходит, голова немного пьянеет после душных ущелий Москвы.

На закате новоприбывший является на дачу с чуть-чуть ошалевшими глазами и выгружает из кармана камни.

- Посмотрите-ка, что я нашел!

- Замечательно, - отвечают ему двухнедельные старожилы, в голосе их слышна подозрительно-фальшивая восторженность, - просто изумительно! Ты знаешь, когда этот камешек особенно красив?

- Когда? - спрашивает наивный москвич.

- Если его на закате бросить в воду, он необыкновенно красиво летит, ты попробуй!

Приезжий обижается. Но проходит несколько дней, и он начинает понимать. Под окном его комнаты лежат грудами белые, серые и розоватые голыши, сам он их нашел, сам же и выбросил. Теперь он ищет уже настоящие обломки обточенного сердолика, прозрачные камни, камни в полосах и рисунках.

По пляжу слоняются фигуры: кожа у них на шее и руках лупится, физиономии коричневые, сидит и роется, ползает на животе.

Не мешайте людям - они ищут фернампиксы! Этим загадочным словом местные коллекционеры окрестили красивые породистые камни. Кроме фернампиксов, попадаются "лягушки", прелестные миниатюрные камни, покрытые цветными глазками. Не брезгуют любители и "пейзажными собаками". Так называются простые серые камни, но с каким-нибудь фантастическим рисунком. В одном и том же пейзаже на собаке может каждый, как в гамлетовском облике, увидеть все, что ему хочется.

- Вася, глянь-ка, что на собачке нарисовано!

- Ах, черт возьми, действительно, вылитый Мефистофель...

- Сам ты Мефистофель! Это Большой театр в Москве!

Те, кто камней не собирает, просто купается, и купание в Коктебеле первоклассное. На раскаленном песке в теле рассасывается городская гниль, исчезают ломоты и боли в коленях и пояснице, оживают ревматики и золотушные.

Только одно примечание: Коктебель не всем полезен, а иным и вреден. Сюда нельзя ездить людям с очень расстроенной нервной системой.

Я разъясняю Коктебель: ветер в нем дует не в мае или августе, как мне говорили, а дует он круглый год ежедневно, не бывает без ветра ничего, даже в жару. И ветер раздражает неврастеников.

Коктебель из всех курортов Крыма наиболее простенький. Т.е. в нем сравнительно мало нэпманов, но все-таки они есть. На стене оставшегося от довоенного времени помещения поэтического кафе "Бубны", ныне, к счастью, закрытого и наполовину обращенного в развалины, красовалась знаменитая надпись:

"Нормальный дачник - друг природы.

Стыдитесь, голые уроды!"

Нормальный дачник был изображен в твердой соломенной шляпе, при галстуке, пиджаке и брюках с отворотами.

Эти друзья природы прибывают в Коктебель и ныне из Москвы, и точно в таком виде, как нарисовано на "Бубнах". С ними жены и свояченицы: губы тускло-малиновые, волосы завиты, бюстгальтер, кремовые чулки и лакированные туфли.

Отличительный признак этой категории: на закате, когда край моря одевается мглой и каждого тянет улететь куда-то ввысь или вдаль, и позже, когда от луны ложится на воду ломкий золотой столб и волна у берега шипит и качается, эти сидят на лавочках спиною к морю, лицом к кооперативу и едят черешни.

--------

О "голых уродах". Они-то самые умные и есть. Они становятся коричневыми, они понимают, что кожа в Крыму должна дышать, иначе не нужно и ездить. Нэпман ни за что не разденется. Хоть его озолоти, он не расстанется с брюками и пиджаком. В брюках часы и кошелек, а в пиджаке бумажник. Ходят раздетыми в трусиках комсомольцы, члены профсоюзов из тех, что попали на отдых в Крым, и наиболее смышленые дачники.

Они пользуются не только морем, они влезают на скалы Карадага, и раз, проходя на парусной шлюпке под скалистыми отвесами, мимо страшных и темных гротов, на громадной высоте, на козьих тропах, таких, что если смотреть вверх - немного холодеет в животе, я видел белые пятна рубашек и красненькие головные повязки. Как они туда забрались?!

Некогда в Коктебеле, еще в довоенное время, застрял какой-то бездомный студент. Есть ему было нечего. Его заметил содержатель единственной тогда, а ныне и вовсе бывшей гостиницы Коктебеля и заказал ему брошюру рекламного характера.

Три месяца сидел на полном пансионе студент, прославляя судьбу, растолстел и написал акафист Коктебелю, наполнив его перлами красноречия, не уступающими фернампиксам:

"...и дамы, привыкшие в других местах к другим манерам, долго бродят по песку в фиговых костюмах, стыдливо поднимая подолы..."

Никаких подолов никто стыдливо не поднимает. В жаркие дни лежат обожженные и обветренные мужские и женские голые тела.

"КАЧАЕТ"

Пароход "Игнат Сергеев", однотрубный, двухклассный (только второй и третий класс), пришел в Феодосию в самую жару - в два часа дня. Он долго выл у пристани морагентства. Цепи ржаво драли уши, и вертелись в воздухе на крюках громаднейшие клубы прессованного сена, которое матросы грузили в трюм.

Гомон стоял на пристани. Мальчишки-носильщики грохотали своими тележками, тащили сундуки и корзины. Народу ехало много, и все койки второго класса были заняты еще от Батума. Касса продавала второй класс без коек, на диваны кают-компании, где есть пианино и фисгармония.

Именно туда я взял билет, и именно этого делать не следовало, а почему - об этом ниже.

"Игнат", постояв около часа, выбросил таблицу "отход в 5 ч. 20 мин." и вышел в 6 ч. 30 мин. Произошло это на закате. Феодосия стала отплывать назад и развернулась всей своей белизной. В иллюминаторы подуло свежестью...

Буфетчик со своим подручным (к слову: наглые, невежливые и почему-то оба пьяные) раскинули на столах скатерти, по скатертям раскидали тарелки, такие тяжелые и толстые, что их ни обо что нельзя расколотить, и подали кому бифштекс в виде подметки с сальным картофелем, кому половину костлявого цыпленка, бутылки пива. В это время "Игнат" уже лез в открытое море.

Лучший момент для бифштекса с пивом трудно выбрать. Корму (а кают-компания на корме) стало медленно, плавно и мягко поднимать, затем медленно и еще более плавно опускать куда-то очень глубоко.

Первым взяло гражданина соседа. Он остановился над своим бифштексом на полдороге, когда на тарелке лежал еще порядочный кусок. И видно было, что бифштекс ему разонравился. Затем его лицо из румяного превратилось в прозрачно-зеленое, покрытое мелким потом.

Нежным голосом он произнес:

- Дайте нарзану...

Буфетчик с равнодушно-наглыми глазками брякнул перед ним бутылки. Но гражданин пить не стал, а поднялся и начал уходить. Его косо понесло по ковровой дорожке.

- Качает! - весело сказал чей-то тенор в коридоре.

Благообразная нянька, укачивавшая ребенка в Феодосии, превратилась в море в старуху с серым лицом, а ребенка вдруг плюхнула как куль на диван.

Мерно... вверх... подпирает грудобрюшную преграду... вниз...

"Черт меня дернул спрашивать бифштекс..."

Кают-компания опустела. В коридоре, где грудой до стеклянного потолка лежали чемоданы, синеющая дама на мягком диванчике говорила сквозь зубы своей спутнице:

- Ох... Говорила я, что нужно поездом в Симферополь...

"И на какого черта я брал билет второго класса, все равно на палубе придется сидеть". Весь мир был полон запахом бифштекса, и тот ощутительно ворочался в желудке. Организм требовал третьего класса, т. е. палубы.

Там уже был полный разгар. Старуха армянка со стоном ползла по полу к борту. Три гражданина и очень много гражданок висели на перилах, как пустые костюмы, головы их мотались.

Помощник капитана, розовый, упитанный и свежий, как огурчик, шел в синей форме и белых туфлях вдоль борта и всех утешал:

- Ничего, ничего... Дань морю.

Волна шла (издали из Феодосии море казалось ровненьким, с маленькой рябью) мощная, крупная, черная, величиной с хорошую футбольную площадку, порою с растрепанным седоватым гребнем, медленно переваливалась, подкатывалась под "Игната", и нос его лез... ле-ез... ох... вверх... вниз.

Садился вечер. Мимо плыл Карадаг. Сердитый и чернеющий в тумане, где-то за ним растворялся во мгле плоский Коктебель. Прощай. Прощай.

Пробовал смотреть в небо - плохо. На горы - еще хуже. О волне - нечего и говорить...

Когда я отошел от борта, резко полегчало. Я тотчас лег на палубе и стал засыпать... Горы еще мерещились в сизом дыму.

ЯЛТА

Но до чего же она хороша!

Ночью, близ самого рассвета, в черноте один дрожащий огонь превращается в два, в три, а три огня - в семь, - но уже не огней, а драгоценных камней...

В кают-компании дают полный свет.

- Ялта.

Вот она мерцает уже многоярусно в иллюминаторе.

Еще легчает, еще. Огни в иллюминаторе пропадают. Мы у подножия их. Начинается суета, тени на диване оживают, появляются чемоданы. Вдруг утихает мерное ворчание в утробе "Игната", слышен грохот цепей. И сразу же качает.

Конечно - Ялта!

Ялта и хороша, Ялта и отвратительна, и эти свойства в ней постоянно перемешиваются. Сразу же надо зверски торговаться. Ялта - город-курорт: на приезжих, т.е., я хочу сказать, прибывающих одиночным порядком, смотрят как на доходный улов.

По спящей еще черной в ночи набережной носильщик привел куда-то, что показалось похожим на дворцовые террасы. Смутно белеет камень, парапеты, кипарисы, купы подстриженной зелени, луна догорает над волнорезом сзади, а впереди дворец, - черт возьми!

Наверное, привел в самую дорогую гостиницу. Так и оказалось: конечно, самая дорогая. Номера в два рубля "все заняты". Есть в три рубля.

- А почему электричество не горит?

- Курорт-с!

- Ну, ладно, все равно.

В окнах гостиницы ярусами Ялта. Светлеет. По горам цепляются облака, и льется воздух. Нигде и никогда таким воздухом, как в Ялте, не дышал. Не может не поправиться человек на таком воздухе. Он сладкий, холодный, пахнет цветами, если глубже вздохнуть - ощущаешь, как он входит струей. Нет лучше воздуха, чем в Ялте!

--------

Наутро Ялта встала умытая дождем. На набережной суета больше, чем на Тверской: магазинчики налеплены один рядом с другим, все это настежь, все громоздится и кричит, завалено татарскими тюбетейками, персиками и черешнями, мундштуками и сетчатым бельем, футбольными мячами и винными бутылками, духами и подтяжками, пирожными. Торгуют греки, татары, русские, евреи. Все втридорога, все "по-курортному", и на все спрос. Мимо блещущих витрин непрерывным потоком белые брюки, белые юбки, желтые башмаки, ноги в чулках и без чулок, в белых туфельках.

МОРСКАЯ ЧАСТЬ

Хуже, чем купанья в Ялте, ничего не может быть, т.е. я говорю о купании в самой Ялте, у набережной.

Представьте себе развороченную крупнобулыжную московскую мостовую. Это пляж. Само собой понятно, что он покрыт обрывками газетной бумаги. Не менее понятно, что во имя курортного целомудрия (черт бы его взял, и кому это нужно!) налеплены деревянные, вымазанные жиденькой краской загородки, которые ничего ни от кого не скрывают, и, понятное дело, нет вершка, куда можно было бы плюнуть, не попав в чужие брюки или голый живот. А плюнуть очень надо, в особенности туберкулезному, а туберкулезных в Ялте не занимать. Поэтому пляж в Ялте и заплеван.

Само собою разумеется, что при входе на пляж сколочена скворешница с кассовой дырой, и в этой скворешнице сидит унылое существо женского пола и цепко отбирает гривенники с одиночных граждан и пятаки с членов профессионального союза. Диалог в скворешной дыре после купанья:

- Скажите, пожалуйста, вы вот тут собираете пятаки, а вам известно, что на вашем пляже купаться невозможно совершенно.

- Хи-хи-хи.

- Нет, вы не хихикайте. Ведь у вас же пляж заплеван, а в Ялту ездят туберкулезные.

- Что же мы можем поделать!

- Плевательницы поставить, надписи на столбах повесить, сторожа на пляж пустить, который бы бумажки убирал.

В ЛИВАДИИ

И вот в Ялте вечер. Иду все выше по укатанным узким улицам и смотрю. И с каждым шагом вверх все больше разворачивается море, и на нем как игрушка с косым парусом застыла шлюпка. Ялта позади с резными белыми Домами, с остроконечными кипарисами. Все больше зелени кругом. Здесь дачи по дороге в Ливадию уже целиком прячутся в зеленой стене, выглядывают то крышей, то белыми балконами. Когда спадает жара, по укатанному шоссе я попадаю в парки. Они громадны, чисты, полны очарования. Море теперь далеко у ног внизу, совершенно синее, ровное, как в чашу налито, а на краю чаши, далеко, далеко, - лежит туман.

Здесь среди вылощенных аллей, среди дорожек, проходящих между стен розовых цветников, приютился раскидистый и низкий, шоколадно-штучный дворец Александра III, а выше него, невдалеке, на громадной площадке белый дворец Николая II.

Резчайшим пятном над колоннами на большом полотнище лицо Рыкова. На площадках, усыпанных тонким гравием, группами и в одиночку, с футбольными мячами и без них, расхаживают крестьяне, которые живут в царских комнатах. В обоих дворцах их около 200 человек.

Все это туберкулезные, присланные на поправку из самых отдаленных волостей Союза. Все они одеты одинаково - в белые шапочки, в белые куртки и штаны.

И в этот вечерний, вольный, тихий час сидят на мраморных скамейках, дышат воздухом и смотрят на два моря - парковое зеленое, гигантскими уступами - сколько хватит глаз - падающее на море морское, которое теперь уже в предвечерней мгле совершенно ровное, как стекло.

В небольшом отдалении, за дворцовой церковью, с которой снят крест, за колоколами, висящими низко в прорезанной белой стене (на одном из колоколов выбита на меди голова Александра II с бакенбардами и крутым носом. Голова эта очень мрачно смотрит), вылощенный свитский дом, а у свитского дома звучит гармоника и сидят отдыхающие больные.

--------

Когда приходишь из Ливадии в Ялту, уже глубокий вечер, густой и синий. И вся Ялта сверху до подножия гор залита огнями, и все эти огни дрожат. На набережной сияние. Сплошной поток, отдыхающий, курортный.

В ресторанчике-поплавке скрипки играют вальс из "Фауста". Скрипкам аккомпанирует море, набегая на сваи поплавка, и от этого вальс звучит особенно радостно. Во всех кондитерских, во всех стеклянно-прозрачных лавчонках жадно пьют холодные ледяные напитки и горячий чай.

Ночь разворачивается над Ялтой яркая. Ноги ноют от усталости, но спать не хочется. Хочется смотреть на высокий зеленый огонь над волнорезом и на громадную багровую луну, выходящую из моря. От нее через Черное море к набережной протягивается изломанный широкий золотой столб.

"У АНТОНА ПАВЛОВИЧА ЧЕХОВА"

В верхней Аутке, изрезанной кривыми узенькими уличками, вздирающимися в самое небо, среди татарских лавчонок и белых скученных дач, каменная беловатая ограда, калитка и чистенький двор, усыпанный гравием. Посреди буйно разросшегося сада дом с мезонином идеальной чистоты, и на двери этого дома маленькая медная дощечка: "А.П. Чехов".

Благодаря этой дощечке, когда звонишь, кажется, что он дома и сейчас выйдет. Но выходит средних лет дама, очень вежливая и приветливая. Это Марья Павловна Чехова, его сестра. Дом стал музеем, и его можно осматривать.

Как странно здесь.

В этот день Марья Павловна уже показывала дом группе экскурсантов, устала, и нас водила по дому какая-то другая пожилая женщина. Неудобно показалось спросить, кто она такая. Она очень хорошо знает быт чеховской семьи. Видимо, долго жила в ней.

В столовой стол, накрытый белой скатертью, мягкий диван, пианино. Портреты Чехова. Их два. На одном - он девяностых годов, - живой, со смешливыми глазами. "Таким приехал сюда". На другом - в сети морщин. Картина - печальная женщина, и рука ее не кончена. Рисовал брат Чехова.

- Вот здесь сидел Лев Николаевич Толстой, когда приезжал к Антону Павловичу в гости. Но кроме него сидели многие: Бунин и Вересаев, Куприн, Шаляпин, и Художественного театра актеры приезжали к нему репетировать.

В кабинете у Чехова много фотографий. Они прикрыты кисеей. Тут Станиславский и Шаляпин, Комиссаржевская и др.

Какое-то расписное деревянное блюдо, купленное Чеховым на ярмарке на Украине. Блюдо, за которое над Чеховым все домашние смеялись, - вещь никому не нужная.

С карточки на стене глядит один из братьев Чехова, задумчиво возвел взор к небу. Подпись: "И у журавлей, поди, бывают семейные неприятности... Кра..."

Верхние стекла в трехстворчатом окне цветные; от этого в комнате мягкий и странный свет. В нише, за письменным столом, белоснежный диван, над диваном картина Левитана. Зелень и речка - русская природа, густое масло. Грусть и тишина.

И сам Левитан рядом.

При выходе из ниши письменный стол. На нем в скупом немецком порядке карандаши и перья, докторский молоток и почтовые пакеты, которые Чехов не успел уже вскрыть. Они пришли в мае 1904 г., и в мае он уехал за границу умирать.

- В особенности донимали Антона Павловича начинающие писатели. Приедет, читает, а потом спрашивает: "Ну, как вы находите, Антон Павлович?"

А тот был очень деликатный, совестился сказать, что - ерунда. Язык у него не поворачивался. И всем говорил: "Да ничего, хорошо... Работайте!" Не то что Шаляпин, тот прямо так и бухал каждому: "Никакого у вас голоса нет, и артистом вы быть не можете!"

В спальне на столике порошок фенацетина - не успел его принять Чехов, и его рукой написано "phenal"... - и слово оборвано.

Здесь свечи под зеленым колпаком, и стоит толстый красный шкаф - мать подарила Чехову. Его в семье назвали насмешливо "наш многоуважаемый шкаф", а потом он стал "многоуважаемый" в "Вишневом саду".

НА АВТОМОБИЛЕ ДО СЕВАСТОПОЛЯ

Если придется ехать на автомобиле из Ялты в Севастополь, да сохранит вас небо от каких-либо машин, кроме машин Крымкурсо. Я пожелал сэкономить два рубля - и "сэкономил". Обратился в какую-то артель шоферов. У Крымкурсо место до Севастополя стоит 10 руб., а у этих 8.

Бойкая личность в конторе артели, личность лысая и европейски вежливая, в грязнейшей сорочке, сказала, что в машине поедет пять человек. Когда утром на другой день подали эту машину - я ахнул. Сказать, какой это фирмы машина, не может ни один специалист, ибо в ней не было двух частей с одной и той же фабрики, ибо все были с разных. Правое колесо было "мерседеса" (переднее), два задних были "пеуса", мотор фордовский, кузов черт знает какой! Вероятно, просто русский. Вместо резиновых камер - какая-то рвань.

Все это громыхало, свистело, и передние колеса ехали не просто вперед, а "разъезжались", как пьяные.

И протестовать поздно, и протестовать бесполезно. Можно на севастопольский поезд опоздать, другую машину искать негде.

Шофер нагло, упорно и мрачно улыбается и уверяет, что это лучшая машина в Крыму по своей быстроходности. Кроме того, поехали, конечно, не пять, а 11 человек: 8 пассажиров с багажом и три шофера - двое действующих и третий бойкое существо в синей блузе, кажется, "автор" этой "первой по быстроходности машины", в полном смысле слова "интернациональной". И мы понеслись.

В Гаспре "первая по быстроходности машина", конечно, сломалась, и все пассажиры этому, конечно, обрадовались.

Заключенный в трубу, бежит холоднейший ключ. Пили из него жадно, лежали, как ящерицы на солнце. Зелени - океан; уступы, скалы...

Шина лопнула в Мисхоре.

Вторая - в Алупке, облитой солнцем. Опять страшно радовались. Навстречу пролетали лакированные машины Крымкурсо с закутанными в шарфы нэпманскими дамами.

Но только не в шарфах и автомобилях нужно проходить этот путь, а пешком. Тогда только можно оценить красу Южного берега.

СЕВАСТОПОЛЬ И КРЫМУ КОНЕЦ

Под вечер, обожженные, пыльные, пьяные от воздуха, катили в беленький раскидистый Севастополь и тут ощутили тоску: "Вот из Крыма нужно уезжать".

Автобандиты отвязали вещи. Угол на одном чемодане был вскрыт, как ножом, и красивым углом был вырван клок из пледа. Все-таки при этой дьявольской езде машина "лизнула" крылом одну из мажар.

Лихие ездоки полюбовались "а свою работу и уехали с веселыми гудками, а мы вечером из усеянного звездами Севастополя, в теплый и ароматный вечер, с тоской и сожалением уехали в Москву.

* Михаил Булгаков. Заколдованное место

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

На ст. Бобринская Юго-Зап. есть

кооперативный ларек. Кого бы ни посадили

в него работать, обязательно через два

месяца растрата и суд.

Из письма рабкора.

1

Гражданин Талдыкин сидел в кругу приятелей и слушал. Гражданина Талдыкина лицо сияло, приятели чокались с Талдыкиным.

- Поздравляем тебя, Талдыкин. Покажи себя в должности заведующего ларьком.

2

Через два месяца гр. Талдыкин сидел на скамье подсудимых и, тихо рыдая, слушал речь члена коллегии защитников, стоящего сзади него, с пальцами, заложенными в проймы жилета.

- Товарищи судьи! - завывал член коллегии. - Прежде чем говорить о том, растратил ли мой подзащитный 840 р. 15 коп. золотом, зададим себе вопрос существовали ли эти 840 р. 15 коп. золотом вообще на свете? Внимательное рассмотрение шнуровой книги э 15 показывает, что этих денег нет. Спрашивается, что ж тогда растратил гр. Талдыкин? Ничего он не тратил, ибо каждому здравомыслящему человеку понятно, что нельзя растратить того, чего нет! С другой стороны, шнуровая книга э 16 показывает, что 840 р. 15 к. золотом существуют, но раз так, раз они налицо, значит, и растраты нет!..

Судьи, совершенно ошеломленные, слушали защитника, и с них капал пот.

А с Талдыкина слезы.

3

Судья стоял и читал:

- "...но принимая во внимание... условным в течение трех лет".

Слезы высыхали на лице Талдыкина.

4

Члены правления ТПО сидели и говорили:

- Вот свинья Талдыкин! Нужно другого назначить.

Видно, Бинтову придется поработать в ларьке. Бинтов, получай назначение.

5

Гр. Бинтов сидел на скамье подсудимых и слушал защитника.

А защитник пел:

- Я утверждаю, что, во-первых, этих 950 р. 23 к. вовсе не существует; во-вторых, доказываю, что мой подзащитный Бинтов их не брал; а в-третьих, что он их в целости вернул!

- "...принимая во внимание, - мрачно говорил судья и покачивал головой по адресу Бинтова, - считать условным".

6

В ТПО:

- К чертям этого Бинтова, назначим Персика.

7

Персик стоял и, прижимая шапку к животу, говорил последнее слово:

- Я больше никогда не буду, граждане судьи...

8

За Персиком сел Шумихин, за Шумихиным - Козлодоев.

9

В ТПО сидели и говорили:

- Довольно. Назначить ударную тройку в составе 15 товарищей для расследования, что это за такой пакостный ларек! Кого ни посадишь, через два месяца - нарсуд! Так продолжаться не может. На кого ни посмотришь - светлая личность, хороший честный гражданин, а как сядет за прилавок, моментально мордой в грязь. Ударная тройка, поезжай!

10

Ударная тройка села и поехала.

Результаты расследования нам еще неизвестны.

* Михаил Булгаков. С наступлением темноты

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

В нашем Саратовском Доме труда и

просвещения (клуб железнодорожников)

происходят безобразия при постановке

кино. С наступлением темноты хулиганы

на балконе выражаются разными словами,

плюют на головы в партер, картины рваные,

а кроме того, механик почему-то иногда

пускает их кверху ногами.

Рабкор

Яков Иванович Стригун со своей супругой променяли два кровных пятака на право посмотреть чудную картину "Тайна склепа" - американскую трюковую, с участием любимицы публики.

- Садись, Манечка, - бормотал Стригун, пробираясь с супругой в 20-й ряд.

Манечка села, и в зале свет погас. Затем с балкона кто-то плюнул, целясь Манечке на шляпу, но промахнулся и попал на колени.

- Не сметь плевать! Хулиганы, - вскричал Стригун, как петух.

- Молчи, выжига, - ответила ему басом тьма с балкона.

- Я жаловаться буду! - крикнул Стригун, размахивая кулаками в темноте и неясно соображая, кому и на кого он будет жаловаться.

- Если не замолчишь, плюну тебе, мне твоя лысина отчетливо видна, отсвечивает, - пригрозила тьма.

Стригун накрылся шапкой и прекратил войну.

На экране что-то мигнуло, раскололось надвое, пошел темными полосами дождь, а затем выскочили огненные и неизвестно на каком языке слова. Они мгновенно скрылись, а вместо них появился человек в цилиндре и быстро побежал, как муха по потолку, вверх ногами. Крышей вниз появился дом, и откуда-то из потолка выросла пальма. Затем приехал вверх колесами автомобиль, с него, как мешок с овсом, свалился головою вниз толстяк и обнял даму.

Дружный топот потряс зал.

- Механик, перевернись! - кричала тьма

Яркий свет залил зал, потом стемнело и на экран вышел задом верблюд, с него задом слез человек и задом же помчался куда-то вдаль. В зале засвистали.

- Задом пустил механик картину! - кричали на балконе.

На экране вдруг лопнуло, как шарообразная молния, и затем под тихий вальс на экране выросла вошь величиной с теленка.

- Вот мерзость, - сказала в ужасе Манечка, - и к чему она в склепе, не пойму?

К первой вши прибавилось 7 новых, и они с унылыми мордами, шевеля лапками, понесли гроб. Рояль играл мазурку Венявского. В гробу лежал человек, как две капли воды похожий на Стригуна. Манечка охнула и перекрестилась, Стригун побледнел. Выскочила огненная надпись:

"Вот что ждет тебя, железнодорожник, если ты не будешь ходить в баню и стричься!"

- И бриться! - завыл балкон, - скинь вшу с экрана! Вшей вчера видали, даешь "Тайну склепа"!

Музыка заиграла полечку. Выскочили слова "Чаплин женился!" и опять исчезли. Вместо них показались на потолке ноги в белых гетрах. Потом все исчезло с экрана. Несколько мгновений сеялись какие-то темные пятна, затем и они пропали. Вышла маленького роста личность в куцем пиджаке и объявила!

- Сеанс отменяется, так как у механика перегорели угли.

Зал приветствовал его соловьиным свистом, и публика, давя друг друга, кинулась к кассе.

Возле нее еще долго бушевала толпа, получая обратно свои пятаки.

* Михаил Булгаков. День нашей жизни

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

- А вот угле-ей... углеееееей!..

- Вот чертова глотка.

- ...глей... глей!!.

- Который час?

- Половина девятого, чтоб ему издохнуть.

- Это значит, я с шести не сплю. Они навеки в отдушине поселились. Как шесть часов, отец семейства летит и орет как сумасшедший, а потом дети. Знаешь, что я придумала? Ты в них камнем швырни. Прицелься хорошенько, и попадешь.

- Ну да. Прямо в студию, а потом за стекло два месяца служить.

- Да, пожалуй. Дрянные птицы. И почему в Москве такая масса ворон... Вон за границей голуби... В Италии ..

- Голуби тоже сволочь порядочная. Ах, черт возьми! Погляди-ка...

- Боже мой! Не понимаю, как ты ухитряешься рвать?

- Да помилуй! При чем здесь я? Ведь он сверху донизу лопнул. Вот тебе твой ГУМ универсальный!

- Он такой же мой, как и твой. Сто миллионов носки на один день. Лучше бы я ромовой бабки купила. На зеленые.

- Ничего, я булавочкой заколю. Вот и незаметно. Осторожнее, ради бога!..

- Ты знаешь, Сема говорит, что это не примус, а оптамус.

- Ну и что?

- Говорит, обязательно взорвет. Потому, что он шведский.

- Чепуху какую-то твой Сема говорит.

- Нет, не чепуху. Вчера в шестнадцатой квартире у комсомолки вся юбка обгорела. Бабы говорят, что это ее бог наказал за то, что она в комсомол записалась.

- Бабы, конечно... они понимают...

- Нет, ты не смейся. Представь себе, только что она записалась, как трах! - украли у нее новенькие лаковые туфли. Комсомолкина мамаша побежала к гадалке. Гадалка пошептала, пошептала и говорит: взяла их, говорит, женщина, небольшого росту, замужняя, на щеке у ей родинка...

- Постой, постой...

- Вот то-то ж. Ты слушай. То-то я удивляюсь, как ни прохожу, все комсомолкина мамаша на мою щеку смотрит. Наконец, потеряла я терпение и спрашиваю: что это вы на меня смотрите, товарищ? А она отвечает: так-с, ничего. Проходите, куда шли. Только довольно нам это странно. Образованная дама, а между тем родинка. Я засмеялась и говорю: ничего не понимаю! А она: ничего-с, ничего-с, проходите. Видали мы блондинок!

- Ах, дрянь!

- Да ты не сердись. Прилетает комсомолка и говорит мамаше: дура ты, у ей муж по 12-му разряду, друг Воздушного Флота, захочет, так он ее туфлями обсыпет всю. Видала чулки телесного цвета? И надоели вы мне, говорит, мамаша, с вашими гадалками и иконами! И собиралась иконы вынести. Я, говорит, их на Воздушный Флот пожертвую. Что тут с мамашей сделалось! Выскочила она и закатила скандал на весь двор. Я, кричит, не посмотрю, что она комсомолка, а прокляну ее до седьмого колена! А тебе, орет, желаю, чтоб ты со своего Воздушного Флота мордой об землю брякнулась!

Баб слетелось видимо-невидимо, и выходит, наконец, комендант и говорит: вы немного полегче, Анна Тимофеевна, а то за такие слова, знаете ли... Что касается вашей дочери, то она заслуживает полного уважения со стороны всего пролетариата нашего номера за борьбу с капиталом Маркса при помощи Воздушного Флота. А вы, Анна Тимофеевна, извините меня, но вы скандалистка, вам надо валерьянкины капли пить! А та как взбеленилась и коменданту: пей сам, если тебе самогонка надоела!

Ну тут уж комендант рассвирепел: я, говорит, тебя, паршивая баба, в 24 часа выселю из дома, так что ты у меня как на аэроплане вылетишь, к свиньям! И ногами начал топать. Топал, топал, и вдруг прибегает Манька и кричит: Анна Тимофеевна, туфли нашлись!

Оказывается, никакая не блондинка, а это Сысоич, мамашин любовник, снес их самогонщице, а Манька...

- Да! Да! Войдите! В чем дело, товарищ?

- Деньги за энергию пожалуйте, 35 лимонов.

- Однако! Пять, десять...

- Это что. В следующем месяце 100 будет. МОГЭС по банкноту берет. Банкнот в гору. И коммунальная энергия за ним. До свиданьи-ус. Виноват-с. Вы к духовному сословию не принадлежите?

- Помилуйте! Кажется, видите... брюки...

- Хе-хе. Это я для порядку. Контора запрашивает для списков. Так я против вас напишу - трудящий элемент.

- Вот именно. Честь имею...

Отцвели уж давно-о-о хризантемы в саду-у!

- Точить ножжжи-ножницы!..

Но любовь все живет в моем сердце больном!

- Брось ты ему пять лимонов, чтоб он заткнулся.

- А за ним шарманка ползет...

- Ну, я полетел... Опаздываю... Приду в пять или в восемь!..

- Молочка не потребуется?.. Дорогие братцы, сестрички, подайте калеке убогому... Клубника. Нобель замечательная... Булочки - свежие французские... Папиросы "Красная звезда". Спич-ки... Обратите внимание, граждане, на убожество мое!

- Извозчик! Свободен?

- Пожалте... Полтора рублика! Ваше сиятельство! Рублик! Господин!! Я катал!! Семь гривен! Я даю! На резвой, ваше высокоблагородие! Куда ехать? Полтинник!

- Четвертак.

- Три гривенничка... Эх, ваше сиятельство, овес.

- Ты куда? Я т-тебе угол срежу!

- Вот оно, ваше превосходительство, житье извозчичье.

- Эх, держи его! Так его. Не сигай на ходу!

- Вор?

- Никак нет. В трамвай на скаку сиганул. На 50 лимонов штрахують.

- Здесь. Стой! Здравствуйте, Алексей Алексеич.

- Праскухин-то... Слышали? 25 червонцев позавчера пристроил! Прислало отделение, а он расписался и, конечно, на бега. Вчера является к заведывающему пустой, как барабан. Тот ему говорит - даю вам шесть часов сроку, пополните. Ну, конечно, откуда он пополнит. Разве что сам напечатает. Ловят его теперь.

- Помилуйте, я его только что в трамвае видел. Едет с какими-то свертками и бутылками...

- Ну так что ж. К жене на дачу поехал отдыхать. Да вы не беспокойтесь. И на даче словят. И месяца не пройдет, как поймают.

- Аllо... Да, я... Не готово еще. Хорошо... На отношение ваше за э 21580 об организации при губотделе фонда взаимопомощи сообщаю, что ввиду того, что губкасса... Машинистки свободны?.. На заседании губпроса было обращено внимание цекпроса на то, запятая... написали?.. что изданное, перед "что" запятая, а не после "что", изданное Моно циркулярное распоряжение, направленное в роно и уоно и губоно... а также утвержденное губсоцвосом... Аllo! Нет, повесьте трубку...

- А я тут к вам поэта направил из провинции.

- Ну и свинство с вашей стороны... Вы, товарищ? Позвольте посмотреть...

Но если даже люди

Меня затопчут в грязь,

Я воскликну, смеясь...

Видите ли, товарищ, стихи хорошие, но журнал чисто школьный, народное образование... Право, не могу вам посоветовать... журналов много... Попробуйте... Переутомился я, и денег нет... Сколько, вы говорите, за мной авансу? Уй-юй-юй! Ну, чтоб округлить, дайте еще пятьсот... Триста? Ну, хорошо. Я сейчас поеду по делу, так вы рукописи секретарю передайте... Извозчик! Гривенник!..

- Подайте, барин, сироткам...

- Стой! Здравствуйте, Семен Николаевич!

- В кассе денег ни копейки.

- Позвольте... Что ж вы так сразу... Я ведь еще и не заикнулся...

- Да ведь вы сегодня уже пятый. Капитан за капитаном, Юрий Самойлович за Юрием Самойловичем...

- Знаю, знаю... А патриарх-то? А?

- Капитан поехал его интервьюировать...

- Это интересно... Кстати, о патриархе, сколько за мной авансу?.. Двести? Нет, триста... извозчик! Двугривенный... Стой! Нет, граждане, ей-богу, я только на минуту, по делу. И вечером у меня срочная работа... Ну, разве на минуту... Общее собрание у них... Ну, мы подождем и их захватим... Стой!..

Во Францию два гренадера

Из русского плена брели!

Ого-го!... А мы сейчас два столика сдвинем... Слушс... Раки получены... Необыкновенные раки... Граждане, как вы насчет раков? А?.. Полдюжины... И трехгорного полдюжины... Или, лучше, чтоб вам не ходить - сразу дюжину!.. Господа! Мы же условились... на минуту...

Иная на сердце забота!..

Позвольте... Позвольте... что ж это он поет?..

В плену... полководец... в плену-у-у...

А! Это другое дело. Ваше здоровье. Братья писатели!.. Семь раз солянка по-московски!

И выйдет к тебе... полководец!

Из гроба твой ве-е-рный солдат!!

Что это он все про полководцев?.. Великая французская... Раки-то, раки! В первый раз вижу...

Bis! Bis!! Народу-то! Позвольте... что ж это такое? Да ведь это Праскухин! Где?! Вон, в углу. С дамой сидит! Чудеса!.. Ну, значит, еще не поймали!.. Гражданин! Еще полдюжинки!

Вни-и-из по ма-а-а-тушке по Во-о-о-лге!..

Эх, гармония хороша! Еду на Волгу! Переутомился я! Билет бесплатный раздобуду, и только меня и видели, потому я устал!

По широкому-у раздолью!..

Батюшки! Выводят кого-то!

- Я не посмотрю, что ты герой труда!!! А... а!!

- Граждане, попрошу неприличными словами не выражаться...

- Граждане, а что, если нам красного напараули?

А?.. Поехали! На минуту... Сюда! Стоп! Шашлык семь раз...

Был душой велик! умер он от ран!!

...Да на трамвае же!.. Да на полчаса!.. Плюньте, завтра напишете!..

- Захватывающее зрелище! Борьба чемпиона мира с живым медведем... Bis!!. Что за черт! Что он, неуловимый, что ли?! Вон он! В ложе сидит!.. Батюшки, половина первого! Извозчик! Извозчик!..

- Три рублика!..

- ...Очень хорошо. Очень.

- Миленькая! Клянусь, общее собрание. Понимаешь. Общее собрание, и никаких. Не мог!

- Я вижу, ты и сейчас не можешь на ногах стоять!

- Деточка. Ей-богу. Что бишь я хотел сказать? Да. Проскухин-то?.. Понимаешь? Двадцать пять червонцев, и, понимаешь, в ложе сидит... Да бухгалтер же... Брюнет...

- Ложись ты лучше. Завтра поговорим.

- Это верно... Что бишь я хотел сделать? Да, лечь... Это правильно. Я ложусь... но только умоляю разбудить меня, разбудить меня непременно, чтоб меня черт взял, в десять минут пятого... нет, пять десятого... Я начинаю новую жизнь... Завтра...

- Слышали. Спи.

* Михаил Булгаков. Когда мертвые встают из гробов...

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

В наш век чудес не бывает!

Общепризнано

Тем не менее в Кисловодске произошла история, от которой волосы встают дыбом...

Но будем рассказывать по порядку.

17 июня 1925 года, на 8-й год революции, на крыльцо дома э 46 по Шоссейной улице в гор. Кисловодске вышел квартирующий в означенном номере гражданин Корабчевский, бывший стрелок жохра, и громко зарыдал.

Сошлись добрые люди и стали спрашивать:

- Корабчевский, Корабчевский, чего ты рыдаешь, бывший стрелок?

На что тот ответил:

- Как же мне, бывшему стрелку, не рыдать, если сейчас младенец мой Виталий, дорогой мой сыночек, помер!

Бабы завыли, стали расспрашивать:

- Экая оказия, от чего?

- От воспаления легких, - сказал Корабчевский, размазывая по лицу слезы.

Посочувствовали все Корабчевскому и разошлись, а бедный папаша отправился оформлять смерть своего наследника.

И младенчик помер по всей форме.

Доказательством этому служат официальные документы.

Так, например, на бумаге со штампом горисполкома Кисловодска за э 391 от 18 июня с. г. значится:

"СПРАВКА

Кисловодский стол ЗАГС сим удостоверяет, что гр. Корабчевский Виталий 9 месяцев умер 17 июня с. г. от воспаления легких. Акт записан за э 163. Подпись: Завед. столом ЗАГС

Лидовский.

И с подлинным тоже верно:

Счетовод Минераловодской учстрахкассы

(подпись неразбор.)".

Этого мало. Он не только помер, но и погребен был. И это видно из свидетельства Кисловодского отдела записей актов гражданского состояния, где значится, что ребенок мужского пола Корабчевский Виталий погребен на братском кладбище.

Точка! Лучше помереть трудно.

И однако...

Была зловещая лунная ночь над Кисловодском через несколько дней после погребения Корабчевского-сына.

И вот шел сосед Корабчевского в самом радостном расположении духа, посвистывая, и совершенно трезвый и видит-стоит возле корабчевской квартиры странного вида женщина, вся в белом, а лицо у нее зеленое от луны.

И на руках у нее сверток, а в свертке что-то небольшое. Подошел сосед и говорит:

- Кто это?.. Ах, это вы, мадам Корабчевская? А та отвечает гробовым голосом:

- Да, я.

- А что это у вас на руках? - спросил сосед с удивлением.

- А это, - ответила женщина глухо, - мой покойный младенчик Виталий.

- Как Виталий? - спросил сосед и почувствовал, что мурашки полезли у него по спине, - ведь Виталия же вашего па-па-па-хоронили?

- Да, - ответила женщина, - а он взял да и пришел обратно.

И в это время лунный луч скользнул по пеленочному конверту, и видит сосед, что на руках у женщины действительно Виталий и лицо у него в зеленоватой тени тления смертного.

- Караул! - закричал сосед и кинулся бежать по Шоссейной улице. Луна глядела из-за кипариса рожей покойника, и соседу чудилось, что холодные руки хватают его за штаны.

Через час наиболее смелые из кисловодцев стояли у крылечка корабчевского дома. И вышел к ним сам Корабчевский и рассказал такую историю:

- Сидим мы с женой позавчера и вдруг слышим стук окошка, выглянули мы и чуть не померли на месте. Стоит Виталий на воздухе, не касаясь земли, и говорит: "А вот я и пришел!"

- С нами крестная сила!! - взвыл кто-то из бабьего элемента.

- Ну?! - закричали мужчины.

- Ну, и больше ничего, - ответил Корабчевский, - пришлось его принять обратно.

В толпе началось смятение. Лица в лунном свете у всех позеленели. Но в это время луна зашла за облачко и скрыла в глубокой тьме окончание этой жуткой истории.

x x x

В редакции "Гудка" теперь у нас смятение тоже.

Кто кричит: "Чудо!" Кто кричит: "Ничего не понимаю". Кто говорит: "Расследовать надо!!" Вообще - хоть работу бросай!

В самом деле, история ведь гробовая! Проще всего было бы предположить, что Виталий вовсе не помирал, но тогда, позвольте, на каком же основании лекпом Борисов, проживающий по Николаевской улице, в д. э 11, дал ему удостоверение о смерти и на каком основании учстрахкасса выдала на погребение живого человека 17 р. 10 к.?!

А может быть, он не воскресал? Может быть, сосед наврал, может быть, фельетонист сочинил про луну и покойника?

Позвольте, как же не воскресал, когда сотрудник Минераловодской учстрахкассы Владимир Иванович Николаев пишет: