Статьи, рассказы, наброски (сборник)

- Урра! - разнесся богатырский клич.

И тотчас мужское население разломилось на две шеренги. Они разошлись в разные стороны и с криком "ура" двинулись друг на друга.

- Не выдавай, Прокудин! - выла левая шеренга. - Бей их, сукиных сынов, в нашу голову!!!

- Бей! Эй, эй! - разнесли перелески.

Шеренги сошлись, и первой жертвой силача Прокудина стал тот же бедный Зоб. Как ни били со всех сторон Прокудина, он дорвался до Зобовой скулы и так тяжко съездил его, поддав еще в то место, на котором Козий Зоб заседал обыкновенно на общих собраниях сельсовета, что Зоб моментально вылетел из строя. Его бросило головой вперед, а ногами по воздуху, причем из кармана Зоба выскочило шесть двугривенных, изо рта два коренных зуба, из глаз искры, а из носа - темная кровь.

- Братья! - завыла первая шеренга. - Неужто поддадимся?

Кровь Зоба возопияла к небу, и тотчас получилось возмездие.

Стены сошлись вплотную, и кулаки забарабанили, как цепы на гумне. Вторым высадило из строя Васю Клюкина, и Вася физиономией проехался по земле, ободрав как первую, так и вторую. Он лег рядом с Зобом и сказал только два слова:

- Сапоги вдове...

Без рукавов и с рваным в клочья задом вылетел Птахин, повернулся по оси, ударил кого-то по затылку, но мгновенно его самого залепило плюхою в два аршина, после чего он рявкнул:

- Сдаюсь! Света божьего не вижу...

И перешел в лежачее положение.

За околицей тревожно взвыли собаки, легонько начали повизгивать бабы-зрительницы.

И вот, в манишке, при галстуке и калошах, показался, сияя празднично, местный фельдшер Василий Иваныч Талалыкин. Он приблизился к кипящему бою, и глазки его сузились. Он потоптался на месте, потом нерешительной рукою дернул себя за галстук, затем более решительно прошелся по пуговицам пиджака, разом скинул его и, издав победоносный клич, врезался в битву. Правая шеренга получила подкрепление, и как орел бросился служитель медицины увечить своих пациентов. Но те не остались в долгу. Что-то крякнуло, и выкатился вон, как пустая банка из-под цинковой мази, универсальный врач, усеивая пятнами крови зеленую траву.

* ЧАСТЬ II. ВЫГНАЛИ *

Через два дня в укоме города Р. появился фельдшер Василий Иваныч Талалыкин. Он был в кожаной куртке, при портрете вождя, и сознательности до того много было на его лице, что становилось даже немножко тошно. Поверх сознательности помещался разноцветный фонарь под правым оком фельдшера, а левая скула была несколько толще правой. Сияя глазами, ясно говорящими, что фельдшер постиг до дна всю политграмоту, он приветствовал всех словами, полными достоинства:

- Здравствуйте, товарищи.

На что ему ответили гробовым молчанием. А секретарь укома, помолчав, сказал фельдшеру такие слова:

- Пройдемте, гражданин, на минутку ко мне.

При слове "гражданин" Талалыкина несколько передернуло.

Дверь прикрыли, и секретарь, заложив руки в карманы штанов, молвил такое:

- Тут ваше заявление есть о вступлении в партию.

- Как же, как же, - ответил Талалыкин, предчувствуя недоброе и прикрывая ладошкою фонарь.

- Вы ушиблись? - подозрительно ласково спросил секретарь.

- М... м... ушибси, - ответил Талалыкин, - Как же... на притолоку налетел. М-да... заявленьице. Вот уже год стучусь в двери нашей дорогой партии, под знамена которой, - запел вдруг Талалыкин тонким голосом, - я рвусь всеми фибрами моей души. Вспоминая великие заветы наших вож...

- Довольно, - неприятным голосом прервал секретарь, - достаточно. Вы не попадаете под знамена!

- Но почему же? - мертвея, спросил Талалыкин.

Вместо ответа секретарь указал пальцем на цветной фонарь.

Талалыкин ничего не сказал. Он повесил голову и удалился из укома.

Раз и навсегда.

* Михаил Булгаков. Война воды с железом

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Часть 1-я

КАК ЭТО НАЧАЛОСЬ?

Это не водники, а грехо-водники! Честное слово. Замечена была такая история: как только нужно ехать нашему железнодорожнику куда-нибудь по воде, дают ему место или на корме, или в люке, или в трюме, и едет транспортник как поросенок.

Долго наше начальство терпело надругательства над личностями железнодорожного транспорта, но наконец его терпение лопнуло.

Один начальник вызвал к себе другого начальника рангом поменьше и сказал ему такое:

- Что ж они, издеваются, что ли?

- Так точно.

- Они думают, вероятно, что транспортники какие-нибудь ослы, которые в трюмах будут ездить?

- Надо полагать-с.

- А вот я им по-по-полагаю! Они у меня поездиют... Напишите-ка, Алексей Алексеевич, бумажку.

- Слушаю.

И получена была такая бумажка:

"Из Саратова. Всем ДС, ДН, ДЧ, СЧ, СМ, КР, С, К, Д. Ввиду того, что управление госпароходством предоставляет проезд железнодорожникам в вышеупомянутых местах, с получением сего предлагается работникам водного транспорта, едущим по разовым билетам, предоставлять место только в поездах с теплушками, отнюдь не допуская их в вагоны 3-го класса". Следуют подписи.

Часть 2-я

БРАТСКИЙ ПРИЕМ

Водник явился в соответствующее железнодорожное место получать билет.

- Вам что? - спросило его железнодорожное лицо и хмуро глянуло на якоря на пуговицах.

- Мне бы билетик до Тамбова, - ответил мореплаватель.

Железнодорожное лицо хищно обрадовалось.

- Ах, вам билетик? Очень приятно! Присаживайтесь. Родственников желаете, наверно, навестить? Соскучились... Хе-хе. Кульер, стакан чаю гражданину воднику. Ну, как у вас в Тихих океанах, все ли благополучно?

- Покорнейше благодарим, - ответил потомок Христофора Колумба, - мы больше в Самару плаваем. Мне бы в скором поезде, если можно...

- Как же, как же, обязательно! У меня, правда, циркулярик есть, чтобы вам, морским волкам, только в теплушках места давать, но для такого симпатичного представителя стихии, как вы, можно сделать исключение. Вы ведь привыкли там, на ваших броненосцах, в кают-компаниях всяких, хи-хи. Кстати, моя теща на днях в Самару ездила, так ее, божью старушку, в трюм засадили на мешки. Так и гнила дама до самой Самары.

- Мы этому не причинны.

- Ну конечно, конечно. Так вот получите, пожалуйста. Замечательное местечко. Сидеть можете, курящее, просторно и отдельно. Кульер, проводи господина адмирала!

Водник прочитал резолюцию, покачнулся, глаза вытаращил и сказал:

- Большое мирси!

Было написано:

"Выдать ему одно место в сартире второго класса до Тамбова".

Часть 3-я

ДРАМА В ВАГОНЕ

В коридоре мягкого вагона скорого поезда стоял хвост с полотенцами и зубными щетками, взъерошенный и злобный.

- Ничего не понимаю, - бормотал передовой гражданин, переминаясь с ноги на ногу. - С самого Саратова залез какой-то фрукт и не выходит!

- Это наглость! - крикнула какая-то дама в хвосте, - я полчаса жду.

- Мы, сударыня, три часа уже ждем, - отозвался печальный голос впереди, - и то молчок. А терпения нету...

- Я думаю, что он самоубийством покончил, - встревожился чей-то голос. - Такие вещи бывают; двери надо ломать.

- Кондуктор! Кондуктор!

- Постойте-ка, постойте, тише...

Хвост стих. И сквозь стук колес донеслось глухое пение.

По морям, по морям

Нынче здесь, завтра там

пел приятный глухой бас. Хвост взвыл сразу:

- Это неслыханное нахальство! Он поет, оказывается!

- Кондуктор!!

Хвост разломился и поднял страшный грохот в лакированную дверь. Та распахнулась, и в накуренном узком пространстве предстал симпатичный человек с якорями и папиросой.

- Вам чего? - спросил он сконфуженно.

- Как "чего"? Как "чего"?!

- Как это так "чего"?!

- Вы долго собираетесь сидеть здесь? - ядовито спросил передовой, размахивая полотенцем.

- До Тамбова, - смущенно ответил пассажир.

- Это сумасшедший! - завизжали сзади женские голоса.

- Выплевывайтесь вон!!

Пассажир побагровел и растерянно забормотал:

- Да нельзя мне выплюнуться, я бы и рад. Обштрахуют, у меня билет сюды.

- Кондуктор, кондуктор, кондуктор...

ЭПИЛОГ

В Аткарске писали протокол, а рабкор "Гудка", иронически усмехаясь, за соседним столом писал корреспонденцию в "Гудок" и закончил ее словами:

"Когда же кончится братоубийственная война воды с железом?"

* Михаил Булгаков. Сентиментальный водолей

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

В основе фельетона действительная

бумага, сочиненная на ст. Воронеж

Товарная Юго-Вост и сообщенная нам

рабкором 1011.

Иван Иваныч, Деес товарной станции, вошел в свой кабинет, аккуратно снял калошки, поставил в уголок и уселся за свой стол.

Тут его глаз заметил на столе служебную бумагу. Деес развернул ее, прочитал и немедленно начал рыдать от радости.

- Оценили Дееса... Вспомнили... - бормотал он.

Он позвонил.

- Позвать моего помощника. Сидор Сидорыча, - заявил он курьеру.

- Идите, Сидор Сидорыч, к Ивану Иванычу, - сказал курьер помощнику.

- А что? - спросил помощник.

- Рыдают они, - пояснил курьер.

- Какого лешего рыдает?

- Не могу знать.

- Вот, черт его возьми, - гудел помощник, направляясь в кабинет по коридору, - минутки покою с ним нету. То он смеется, то рыдает, то бумаги пишет. Замучил бумагами, окаянный.

- Что прикажете, Иван Иваныч, - сладко спросил он, входя в кабинет.

- Голубчик, - сквозь пелену дождя сказал Деес, - радость у меня нежданная, негаданная, - при этом вода из Дееса хлынула в три ручья, получаю я назначение новое. Недаром, значит, послужил я социалистическому отечеству на пользу... Церкви и отечеству на утеше... Тьфу, что я говорю! Одним словом, назначают меня. Ухожу я от вас...

"Слава тебе, господи, царица небесная, угодники святители, услышали вы молитвы мои, - думал помощник, - послал мне господь за мое долготерпение, кончилась каторга моя сибирская", - а вслух заметил:

- Да что вы говорите. Ах, горе-то какое! Как же мы без вас-то будем? Ах, ах, ах, ах, ах, ах, аха, ах! - "Зарыдать надо, шут меня возьми, а я не умею. С четырнадцати лет не рыдал, ах, чтоб тебе". - Он вытащил платок, закрыл сухие глаза, и наконец ему удалось взрыдать несколько ненатуральным голосом, напоминающим волчий вой.

- Кульеров зовите прощаться, - заметил совершенно промокший именинник.

- Вот уходит от нас Иван Иваныч, - искусственно дрожащим голосом заявил помощник и, пырнув курьера пальцем в бок, добавил тихо: "Рыдай!"

И курьер из вежливости зарыдал.

Из той же вежливости через пять минут рыдала вся контора Дееса.

Отрыдав сколько положено, она успокоилась и приступила к своим занятиям. Но дело этим не кончилось.

- А знаете что, Сидор Сидорыч, - сказал несколько просохший Деес, ведь я со всеми не могу попрощаться, ведь мне сегодня ехать надо. Как же я расстанусь с дорогими моими сослуживчиками: конторщичками, телеграфистиками, машинистиками, бухгалтерчиками.

"Ой, опять взвоет, это же наказание", - подумал помощник. Но Деес не взвыл, а придумал великолепнейший план.

- Я с ними в письменной форме попрощаюсь. Будут они помнить меня, дорогие мои товарищи по тяжкой нашей работе на устроение нашей дорогой республики...

И тут он сел за стол и сочинил нижеследующее произведение искусства:

"ТОВАРИЩИ!

Получив назначение и не имея возможности лично распрощаться со всеми вами, прибегаю к письменному прощальному слову.

Товарищи рабочие и служащие, проработав вместе с вами более года в непосредственной, низовой, практической, кропотливой, мелкой, но трудной станционной работе, должен отметить то, что отмечалось и до меня несколько раз в нашей советской печати, а именно: лишь только при совместной дружной работе с широкими рабочими массами каждый руководитель может улучшить свое хозяйство, это - в частности, а в общем рабочий класс обязан все советское хозяйство перестроить на новых, наших, пролетарских, началах, т.е. чем скорее восстановит он свое хозяйство, тем скорее улучшит свое личное благополучие и через посредство этого героического неослабного трудолюбия трудящихся..." и т. д. и т. д.

Прошел час, а Деес все еще писал:

"...Уезжая от вас (здесь бумага заляпана слезами), разрешите, товарищи, надеяться мне, что и в дальнейшем вы, рабочие и служащие, как один, будете всемерно поддерживать свой авторитет перед администрацией управления, и не только свой, но также администрации станции, через посредство честного отношения к своим порученным обязанностям, помня, что к отысканию единого правильного делового пути в работе станции с целью достижения еще большего улучшения в рабочем аппарате и удешевления себестоимости нашей добываемой продукции, т.е. перевозки пассажира-версты и пудо-грузо-версты, мы должны быть все вместе, как один, и тем самым добиться устранения препятствий в правильном обслуживании широких трудящихся масс, а в том числе, следовательно, и самих себя в отдельности, а также доказать свою незыблемую преданность интересам рабочего класса СССР"...

Написав весь пудо-груз этой ерунды, Деес, чувствуя, что у него в голове у самого туман, добавил вслух:

- Кажется, здорово завинчено. Что б такое еще им приписать, канальчикам, чтоб они меня помнили? Впрочем, и так хорошо будет.

"Пожелаю вам, товарищи, всего хорошего. До свидания. С товарищеским приветом. Иван Иваныч", - приписал Деес, вместо печати накапал слезами и добавил вверху бумаги:

"Прошу каждого из адресатов по своим конторам объявить сотрудникам".

После этого он надел калоши, шапку, шарф, взял чемодан и уехал на новое место службы.

А по всем конторам три дня после этого стоял вой и скрежет зубовный, но уже не поддельный, а настоящий. Начальники контор сгоняли сотрудников и читали им вслух сочинение Дееса.

- Чтоб его разорвало, - говорили сотрудники неподдельными голосами, но шепотом. - Ни одного слова нельзя понять, и какого он черта это писал, никому не известно. Ну, слава тебе господи, что он уехал, авось не вернется.

* Михаил Булгаков. "Вода жизни"

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Станция Сухая Канава дремала в сугробах. В депо вяло пересвистывались паровозы. В железнодорожном поселке тек мутный и спокойный зимний денек.

Все, что здесь доступно оку (как говорится),

Спит, покой ценя...

В это-то время к железнодорожной лавке подполз, как тать, плюгавый воз, таинственно закутанный в брезент. На брезенте сидела личность в тулупе, и означенная личность, подъехав к лавке, загадочно подмигнула. Двух скучных людей, торчащих у дверей, вдруг ударило припадком. Первый нырнул в карман, и звон серебра огласил окрестности. Второй заплясал на месте и захрипел:

- Ванька, не будь сволочью, дай рупь шестьдесят две!..

- Отпрыгни от меня моментально! - ответил Ванька, с треском отпер дверь лавки и пропал в ней.

Личность, доставившая воз, сладострастно засмеялась и молвила:

- Соскучились, ребятишки?

Из лавки выскочил некий в грязном фартуке и завыл:

- Что ты, черт тебя возьми, по главной улице приперся? Огородами не мог объехать?

- Агародами... Там сугробы, - начала личность огрызаться и не кончила. Мимо нее проскочил гражданин без шапки и с пустыми бутылками в руке.

С победоносным криком: "Номер первый - ура!!!!" - он влип в дверях во второго гражданина в фартуке, каковой гражданин ему отвесил:

- Чтоб ты сдох! Ну куда тебя несет? Вторым номером встанешь! Успеешь! Фаддей - первый, он дежурил два дня.

Номер третий летел в это время по дороге к лавке и, бухая кулаками во все окошки, кричал:

- Братцы, очишшанное привезли!..

Калитки захлопали.

Четвертый номер вынырнул из ворот и брызнул к лавке, на ходу застегивая подтяжки. Пятым номером вдавился в лавку мастер Лукьян, опередив на полкорпуса местного дьякона (шестой номер). Седьмым пришла в красивом финише жена Сидорова, восьмым - сам Сидоров, девятым - Пелагеин племянник, бросивший на пять саженей десятого - помощника начальника станции Колочука, показавшего 32 версты в час, одиннадцатым - неизвестный в старой красноармейской шапке, а двенадцатого личность в фартуке высадила за дверь, рявкнув:

- Организуй на улице!

x x x

Поселок оказался и люден, и оживлен. Вокруг лавки было черным-черно. Растерянная старушонка с бутылкой из-под постного масла бросалась с фланга на организованную очередь повторными атаками.

- Анафемы! Мне ваша водка не нужна, мяса к обеду дайте взять! - кричала она, как кавалерийская труба.

- Какое тут мясо! - отвечала очередь. - Вон старушку с мясом!

- Плюнь, Пахомовна, - говорил женский голос из оврага, - теперь ничего не сделаешь! Теперича, пока водку не разберут...

- Глаз, глаз выдушите, куда ж ты прешь!

- В очередь!

- Выкиньте этого, в шапке, он сбоку залез!

- Сам ты мерзавец!

- Товарищи, будьте сознательны!

- Ох, не хватит...

- Попрошу не толкаться, я - начальник станции!

- Насчет водки - я сам начальник!

- Алкоголик ты, а не начальник!

x x x

Дверь ежесекундно открывалась, из нее выжимался некий с счастливым лицом и с двумя бутылками, а второго снаружи вжимало с бутылками пустыми. Трое в фартуках, вытирая пот, таскали из ящиков с гнездами бутылки с сургучными головками, принимали деньги.

- Две бутылочки.

- Три двадцать четыре! - вопил фартук, - что кроме?

- Сельдей четыре штуки...

- Сельдей нету!

- Колбасы полтора фунта...

- Вася, колбаса осталась?

- Вышла!

- Колбасы уже нет, вышла!

- Так что ж есть?

- Сыр русско-швейцарский, сыр голландский...

- Давай русско-голландский, полфунта...

- Тридцать две копейки! Три пятьдесят шесть! Сдачи сорок четыре копейки! Следующий!

- Две бутылочки...

- Какую закусочку?

- Какую хочешь. Истомилась моя душенька...

- Ничего, кроме зубного порошка, не имеется.

- Давай зубного порошка две коробки!

- Не желаю я вашего ситца!

- Без закуски не выдаем.

- Ты что ж, очумел, какая же ситец закуска?

- Как желаете...

- Чтоб ты на том свете ситцем закусывал!

- Попрошу не ругаться!

- Я не ругаюсь, я только к тому, что свиньи вы! Нельзя же, нельзя ж, в самом деле, народ ситцем кормить!

- Товарищ, не задерживайте!

Двести пятнадцатый номер получил две бутылки и фунт синьки, двести шестнадцатый - две бутылки и флакон одеколону, двести семнадцатый - две бутылки и пять фунтов черного хлеба, двести восемнадцатый - две бутылки и два куска туалетного мыла "Аромат девы", двести девятнадцатый - две и фунт стеариновых свечей, двести двадцатый - две и носки, да двести двадцать первый - получил шиш.

Фартуки вдруг радостно охнули и закричали:

- Вся!

После этого на окне выскочила надпись "Очищенного вина нет", и толпа на улице ответила тихим стоном...

x x x

Вечером тихо лежали сугробы, а на станции мигал фонарь. Светились окна домишек, и шла по разъезженной улице какая-то фигура и тихо пела, покачиваясь:

Все, что здесь доступно оку,

Спи, покой ценя...

* Михаил Булгаков. Неделя просвещения

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Заходит к нам в роту вечером наш военком и говорит мне:

- Сидоров!

А я ему:

- Я!

Посмотрел он на меня пронзительно и спрашивает:

- Ты, - говорит, - что?

- Я, - говорю, - ничего...

- Ты, - говорит, - неграмотный?

Я ему, конечно:

- Так точно, товарищ военком, неграмотный.

Тут он на меня посмотрел еще раз и говорит:

- Ну, коли ты неграмотный, так я тебя сегодня вечером отправлю на "Травиату"!

- Помилуйте, - говорю, - за что же? Что я неграмотный - так мы этому не причинны. Не учили нас при старом режиме...

А он отвечает:

- Дурак! Чего испугался? Это тебе не в наказание, а пользы. Там тебя просвещать будут, спектакль посмотришь, вот тебе и удовольствие.

А мы как раз с Пантелеевым из нашей роты нацелились в этот вечер в цирк пойти.

Я и говорю:

- А нельзя ли мне, товарищ военком, в цирк увольниться вместо театра?

А он прищурил глаз и спрашивает:

- В цирк?.. Это зачем же такое?

- Да, - говорю, - уж больно занятно... Ученого слона водить будут, и опять же рыжие, французская борьба.

Помахал он пальцем.

- Я тебе, - говорит, - покажу слона! Несознательный элемент! Рыжие... рыжие! Сам ты рыжая деревенщина! Слоны-то ученые, а вот вы, горе мое, неученые! Какая тебе польза от цирка? А? А в театре тебя просвещать будут... Мило, хорошо... Ну, одним словом, некогда мне с тобой долго разговаривать... Получай билет, и марш!

Делать нечего - взял я билетик. Пантелеев, он тоже неграмотный, получил билет, и отправились мы. Купили три стакана семечек и приходим в "Первый советский театр".

Видим, у загородки, где впускают народ, - столпотворение вавилонское. Валом лезут в театр. И среди наших неграмотных есть и грамотные, и все больше барышни. Одна было и сунулась к контролеру, показывает билет, а тот ее и спрашивает:

- Позвольте, - говорит, - товарищ мадам, вы грамотная?

А та сдуру обиделась:

- Странный вопрос! Конечно, грамотная. Я в гимназии училась!

- А, - говорит контролер, - в гимназии. Очень приятно. В таком случае позвольте вам пожелать до свидания!

И забрал у нее билет.

- На каком основании, - кричит барышня, - как же так?

- А так, - говорит, - очень просто, потому пускаем только неграмотных.

- Но я тоже хочу послушать оперу или концерт.

- Ну, если вы, - говорит, - хотите, так пожалуйте в Кавсоюз. Туда всех ваших грамотных собрали - доктора там, фершала, профессора. Сидят и чай с патокою пьют, потому им сахару не дают, а товарищ Куликовский им романсы поет.

Так и ушла барышня.

Ну, а нас с Пантелеевым пропустили беспрепятственно и прямо провели в партер и посадили во второй ряд.

Сидим.

Представление еще не начиналось, и потому от скуки по стаканчику семечек сжевали. Посидели мы так часика полтора, наконец стемнело в театре.

Смотрю, лезет на главное место огороженное какой-то. В шапочке котиковой и в пальто. Усы, бородка с проседью и из себя строгий такой. Влез, сел и первым делом на себя пенсне одел.

Я и спрашиваю Пантелеева (он хоть и неграмотный, но все знает):

- Это кто же такой будет? А он отвечает:

- Это дери, - говорит, - жер. Он тут у них самый главный. Серьезный господин!

- Что ж, - спрашиваю, - почему ж это его напоказ сажают за загородку?

- А потому, - отвечает, - что он тут у них самый грамотный в опере. Вот его для примеру нам, значит, и выставляют.

- Так почему ж его задом к нам посадили?

- А, - говорит, - так ему удобнее оркестром хороводить!..

А дирижер этот самый развернул перед собой какую-то книгу, посмотрел в нее и махнул белым прутиком, и сейчас же под полом заиграли на скрипках. Жалобно, тоненько, ну прямо плакать хочется.

Ну, а дирижер этот действительно в грамоте оказался не последний человек, потому два дела сразу делает - и книжку читает, и прутом размахивает. А оркестр нажаривает. Дальше - больше! За скрипками на дудках, а за дудками на барабане. Гром пошел по всему театру. А потом как рявкнет с правой стороны... Я глянул в оркестр и кричу:

- Пантелеев, а ведь это, побей меня бог, Ломбард, который у нас на пайке в полку!

А он тоже заглянул и говорит:

- Он самый и есть! Окромя его, некому так здорово врезать на тромбоне!

Ну, я обрадовался и кричу:

- Браво, бис, Ломбард!

Но только, откуда ни возьмись, милиционер, и сейчас ко мне:

- Прошу вас, товарищ, тишины не нарушать!

Ну, замолчали мы.

А тем временем занавеска раздвинулась, и видим мы на сцене - дым коромыслом! Которые в пиджаках кавалеры, а которые дамы в платьях танцуют, поют. Ну, конечно, и выпивка тут же, и в девятку то же самое.

Одним словом, старый режим!

Ну, тут, значит, среди прочих Альфред. Тоже пьет, закусывает.

И оказывается, братец ты мой, влюблен он в эту самую Травиату. Но только на словах этого не объясняет, а все пением, все пением. Ну, и она ему тоже в ответ.

И выходит так, что не миновать ему жениться на ней, но только есть, оказывается, у этого самого Альфреда папаша, по фамилии Любченко. И вдруг, откуда ни возьмись, во втором действии он и шасть на сцену.

Роста небольшого, но представительный такой, волосы седые, и голос крепкий, густой - беривтон.

И сейчас же и запел Альфреду:

- Ты что ж, такой-сякой, забыл край милый свой?

Ну, пел, пел ему и расстроил всю эту Альфредову махинацию, к черту. Напился с горя Альфред пьяный в третьем действии, и устрой он, братцы вы мои, скандал здоровеннейший - этой Травиате своей.

Обругал ее на чем свет стоит, при всех.

Поет:

- Ты, - говорит, - и такая и этакая, и вообще, - говорит, - не желаю больше с тобой дела иметь.

Ну, та, конечно, в слезы, шум, скандал!

И заболей она с горя в четвертом действии чахоткой. Послали, конечно, за доктором.

Приходит доктор.

Ну, вижу я, хоть он и в сюртуке, а по всем признакам наш брат пролетарий. Волосы длинные, и голос здоровый, как из бочки.

Подошел к Травиате и запел:

- Будьте, - говорит, - покойны, болезнь ваша опасная, и непременно вы помрете!

И даже рецепта никакого не прописал, а прямо попрощался и вышел.

Ну, видит Травиата, делать нечего - надо помирать.

Ну, тут пришли и Альфред и Любченко, просят ее не помирать. Любченко уж согласие свое на свадьбу дает. Но ничего не выходит!

- Извините, - говорит Травиата, - не могу, должна помереть.

И действительно, попели они еще втроем, и померла Травиата.

А дирижер книгу закрыл, пенсне снял и ушел. И все разошлись. Только и всего.

Ну, думаю, слава богу, просветились, и будет с нас! Скучная история!

И говорю Пантелееву:

- Ну, Пантелеев, айда завтра в цирк!

Лег спать, и все мне снится, что Травиата поет и Ломбард на своем тромбоне крякает.

Ну-с, прихожу я на другой день к военкому и говорю:

- Позвольте мне, товарищ военком, сегодня вечером цирк увольниться...

А он как рыкнет:

- Все еще, - говорит, - у тебя слоны на уме! Никаких цирков! Нет, брат, пойдешь сегодня в Совпроф на Концерт. Там вам, - говорит, - товарищ Блох со своим оркестром Вторую рапсодию играть будет!

Так я и сел, думаю: "Вот тебе и слоны!"

- Это что ж, - спрашиваю, - опять Ломбард на тромбоне нажаривать будет?

- Обязательно, - говорит.

Оказия, прости господи, куда я, туда и он со своим тромбоном!

Взглянул я и спрашиваю:

- Ну, а завтра можно?

- И завтра, - говорит, - нельзя. Завтра я вас всех в драму пошлю.

- Ну, а послезавтра?

- А послезавтра опять в оперу!

И вообще, говорит, довольно вам по циркам шляться. Настала неделя просвещения.

Осатанел я от его слов! Думаю: этак пропадешь совсем. И спрашиваю:

- Это что ж, всю нашу роту гонять так будут?

- Зачем, - говорит, - всех! Грамотных не будут. Грамотный и без Второй рапсодии хорош! Это только вас, чертей неграмотных. А грамотный пусть идет на все четыре стороны!

Ушел я от него и задумался. Вижу, дело табак! Раз ты неграмотный, выходит, должен ты лишиться всякого удовольствия...

Думал, думал и придумал. Пошел к военкому и говорю:

- Позвольте заявить!

- Заявляй!

- Дозвольте мне, - говорю, - в школу грамоты. Улыбнулся тут военком и говорит:

- Молодец! - и записал меня в школу. Ну, походил я в нее, и что вы думаете, выучили-таки! И теперь мне черт не брат, потому я грамотный!

* Михаил Булгаков. Колесо судьбы

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Два друга жили на станции. И до того дружили, что вошли в пословицу. Про них говорили:

- Посмотрите, как живут Мервухин с Птолемеевым! Прямо как Полкан с Барбосом. Слезы льются, когда глядишь на их мозолистые лица.

Оба были помощниками начальника станции. И вот в один прекрасный день является Мервухин и объявляет Барбосу... то бишь Птолемееву, весть:

- Дорогой друг, поздравь! Меня прикрепили!

Когда друзья отрыдались, выяснились подробности Мервухина выбрали председателем месткома, а Птолемеева - секретарем.

- Оценили Мервухина! - рыдал Мервухин счастливыми слезами. - И 12 целковых положили жалованья.

- А мне? - спросил новоиспеченный секретарь Птолемеев, переставая рыдать.

- А тебе, Жан, ничего, - пояснил предместкома, - па зэн копек [ни одной копейки (от фр. pas un kopek)], как говорят французы, тебе только почет.

- Довольно странно, - отозвался новоиспеченный секретарь, и тень легла на его профсоюзное лицо.

Друзья завертели месткомовскую машинку. И вот однажды секретарь заявил председателю:

- Вот что, Ерофей. Ты, позволь тебе сказать по-дружески, ты хоть и предместкома, а свинья.

- То есть?

- Очень просто. Я ведь тоже работаю.

- Ну и что?

- А то, что ты должен уделить мне некоторую часть из 12 целковых.

- Ты находишь? - суховато спросил Мервухин, предместкома. - Ну, ладно, я тебе буду давать 4 рубля или, еще лучше, 3.

- А почему не пять?

- Ну, ты спроси, почему не десять?!

- Ну, черт с тобой, жада-помада. Согласен.

Настал момент получения. Мервухин упрятал в бумажник 12 целковых и спросил Птолемеева:

- Ты чего стоишь возле меня?

- Три рубля, Ероша, хочу получить.

- Какие три? Ах, да, да, да... Видишь ли, друг, я тебе их как-нибудь потом дам - 15 числа или же в пятницу.. А то, видишь ли, мне сейчас... самому нужно...

- Вот как? - сказал, ошеломленно улыбаясь, Птолемеев. - Так-то вы держите ваше слово, сэр?

- Я попрошу вас не учить меня.

- Бога ты боишься?

- Нет, не боюсь, его нету, - ответил Мервухин.

- Ну, это свинство с твоей стороны!

- Попрошу не оскорблять.

- Я не оскорбляю, а просто говорю, что так поступают только сволочи.

- Вот тебе святой крест, - сказал Мервухин, - я общему собранию пожалуюсь, что ты меня при исполнении служебных обязанностей...

- Какие же это служебные обязанности! Зажал у товарища три целковых...

- Попрошу оставить меня в покое, господин Птолемеев.

- Господа все в Париже, господин Мервухин.

- Ну и ты туда поезжай!

- А ты знаешь куда поезжай?..

- Вот только скажи. Я на тебя протокол составлю, что ты в присутственном месте выражаешься...

- Ну, ладно же! - сказал багровый Птолемеев. - Я тебе это попомню!

- Попомни.

x x x

Был солнечный день, когда повернулось колесо судьбы. Вошел Птолемеев, и его фуражка горела, как пламя.

- Здравствуйте, дорогой товарищ Мервухин, - сказал зловещим голосом Птолемеев.

- Здравствуйте, - иронически сказал Мервухин.

- Привстать нужно, гражданин Мервухин, при входе начальника, - сказал Птолемеев.

- Хи-хи. Угорел! Какой ты мне начальник?

- А вот какой: приказом от сего числа назначен временно исполняющим обязанности начальника станции.

- Поздравляю... - растерянно сказал Мервухин и добавил: - да, кстати, Жанчик, я тебе три рубля хотел отдать, да вот забываю.

- Нет, мерси, зачем вам беспокоиться, - отозвался Птоломеев. - Кстати, о трех рублях. Потрудитесь сдать ваше дежурство и очистить станцию от своего присутствия: я снимаю вас с должности.

- Ты шутишь?

- По инструкции шутить не полагается при исполнении служебных обязанностей. Плохо знаете службу, товарищ Мервухин. Попрошу вас встать!

- Крест-то на тебе есть?

- Нет. Я в Союзе безбожников, - ответил Птоломеев.

- Ну, знаешь, видал я подлецов, но таких...

- Это вы мне?

- Тебе.

- Начальнику станции? Го-го! Ты видишь, я в красной фуражке?

- В данном случае ты - гнида в красной фуражке.

- А если я вам за такие слова дам по морде?

- Сдачи получите! - сказал хрипло Мервухин.

- С какой дачи?

- А вот с какой!..

И тут Мервухин, не выдержав наглого взора Птолемеева, ударил его станционным фонарем по затылку.

Странным зрелищем любовались обитатели станции через две минуты. Прикрепленный председатель месткома сидел верхом на временно исполняющем должность начальника станции и клочья разорванной его красной фуражки засовывал ему в рот со словами:

- Подавись тремя рублями. Гад!

x x x

- Помиримся, Жанчик, - сказал Мервухин на другой день, глядя заплывшим глазом, - вышибли меня из месткома.

- Помиримся, Ерофей, - отозвался Птолемеев, - и меня выставили из начальников. И друзья обнялись. С тех пор на станции опять настали ясные времена.

* Михаил Булгаков. На каком основании десятник женился?!

(Быт)

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

...Вы спрашиваете, чего я тоскую? Как же мне не тосковать, гражданин милый, ежели я несправедливо обижен на служебной основе. Влюбился я, товарищ, и, влюбившись, сделал своему предмету предложение руки и сердца и получил согласие, отчего был на седьмом небе. Закупивши все, как полагается, для свадьбы, я ухитрился жениться на своем предмете, не потратив на свадьбу ни одной секунды служебного времени, и между двумя работами проскользнул прямо в медовый месяц, собираясь упиться чашей жизни.

Но не тут-то было! Встречается мне заведующий разработкой ЮЗа Славутского участка гражданин Логинов (я десятником служу) и спрашивает в служебном тоне, побрякивая цепочкой от часов:

- Как вы смели, уважаемый, жениться без моего ведома?

У меня даже язык отнялся. Помилуйте, что я - крепостной? Какое ему дело! Главное, что если б я истратил на женитьбу свои служебные часы или, скажем, напился с товарищами, опозорив профессиональный наш союз. А то я тихо и мирно вступил в брак, как имеет право всякий индивидуум на земном шаре. И мучает раздумье: а если моей жене придет в голову наделить меня потомством в размере одного ребенка - к Логинову бежать? Разрешите..." А если октябрины? А если теща умрет? Имеет она право без Логинова?

Нет, гражданин, затоскуешь с таким заведующим.

* Михаил Булгаков. По поводу битья жен

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Лежит передо мною замечательное письмо. Вот выдержки из него:

"Я - семьянин, а потому знаю, что большая часть семейных сцен разыгрывается на почве материальной необеспеченности. Жена пищит: "Вот-де, посмотри на таких-то знакомых, как они живут!"... Подобного рода аргументация доводит до белого каления. Беда, если глава семьи слаб на руку и заедет в затылок!..

Вот в этом случае, по моему мнению, до некоторой степени полезно обратиться в местком, но не с жалобой, а за советом, и не с тем, чтобы проучить драчуна, а с тем, чтобы устранить причину, вызывающую семейные ссоры... Местком - не судья, но, как союзный орган, на обязанности которого лежит, между прочим, забота о благосостоянии членов, может изыскать средства, помочь угнетаемой возбуждением, например, ходатайства о предоставлении угнетателю службы, более обеспечивающей его существование..."

x x x

Дорогой товарищ семьянин! Позвольте вам нарисовать картину в месткоме после проведения в жизнь вашего проекта.

Является некий семьянин в местком.

- Вам что?

- Жену сегодня изувечил.

- Тэк-с, чем же вы ее?

- Тарелкой фабрики бывшего Попова.

- Э, чудак! Кто ж тарелками дерется? Посуда денег стоит. Взяли бы кочергу. Ведь, чай, расхлопали тарелку?

- Понятное дело. Голову тоже.

- Ну, голова дело десятое. Голова и заживет, в крайнем случае. Ведь вы, надеюсь, не насмерть уходили вашу супругу?

- Ништо ей!

- Ну вот, а тарелочка не заживет. Бесхозяйственная вы личность. По какому же поводу у вас с супругой дискуссия вышла? На какую вы тему ее били?

- Да... кха... Жалованье нам вчера выдавали. Ну, понятное дело, зашли мы с кумом...

- В пивную?

- Конечно. Ну, спросили парочку... Затем еще парочку... Потом еще парочку...

- Вы дюжинками считайте, скорее будет.

- М-да... выпили мы, стало быть... Пошли опять...

- Домой?

- То-то, что к Сидорову... Мадеру у него пили...

- Тэк-с... Дальше...

- Дальше я где-то был, только, хоть убейте, не помню - где. Утром сегодня являюсь, а эта змея пристает...

- Виноват, это кто ж змея?

- Жена моя, понятно. Где, говорит, жалованье, пьяница? Слово за слово... ну, не стерпел я...

- Да... Что ж нам с вами делать? Вы по какому разряду?

- По 9-му.

- Ну, ладно, получайте 10-й!

- Покорнейше благодарю!!.

x x x

Из десятого, после того как он своей змее руку сломал, - в 12-й. Тогда он ей ухо откусил - в 16-й. Тогда он ей глаза выбил сапогом - в 24-й разряд тарифной сетки. Но в сетке выше разряда нету. Спрашивается, ежели он ей кишки выпустит, куда ж его дальше?

- Персональную ставку давать?

Ну нет, это слишком жирно будет!

x x x

Был человек начальником станции, сломал три ребра жене, его сделали ревизором движения! Тогда он ее и вовсе насмерть ухлопал. Ан все высшие должности заняты. Спрашивается, как его наградить? Придется деньгами выдать!

x x x

Нет, семьянин! Ваш проект плохой. Бьют жен вовсе не от необеспеченности. Бьют от темноты, от дикости и от алкоголизма, и никакие разряды тут не помогут. Хоть начальником тяги сделай драчуна, все равно он будет работать кулаками.

Иные средства нужны для лечения семейных неурядиц!

* Михаил Булгаков. Залог любви

Роман

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

I

ЛУННЫЕ ТЕНИ

Угасли звуки на станции. Даже неугомонный маневровый паровоз перестал выть и заснул на пути. Луна, радостно улыбаясь, показалась над лесом и все залила волшебным зеленоватым светом. А тут еще запахли акации, ударили в голову, и засвистал безработный соловей... И тому подобное.

Две тени жались в узорной тени кустов, и в лунном отблеске изредка светились проводницкие пуговицы.

- Ведь врешь ты все, подлец, - шепнул женский голос, - поиграешь и бросишь.

- Маруся, и тебе не совестно? - дрожа от обиды, шептал сиплый голос. Я, по-твоему, способен на такую пакость? Да я скорей, Маня, пулю пущу себе в лоб, чем женщину обману!

- Пустишь ты пулю, держи карман, - бормотал женский голос, волнуясь. От тебя жди! Сорвешь цвет удовольствия, а потом сел в скорый поезд, только тебя и видели. Откатись ты лучше от меня!

"Целуются, черти, - тоскливо думал холостой начальник станции, сидя на балконе, - луна, положим, такая, что с семафором поцелуешься".

- Знаем, - шептала тень, отталкивая другую тень, - видали таких. Поешь, поешь, а потом я рыдать с дитем буду, кулаками ему слезы утирать.

- Я тебя не допущу рыдать, Манюша. Сам ему, дитю, если таковое появится, кулаками слезы вытру. Он у нас и не пикнет. Дай в шейку поцелую. Четыре червонца буду младенцу выдавать или три.

"Фу-ты, наваждение", - крякнул начальник станции и убрался с балкона.

- Одним словом, уходи.

- Дай-ка губки.

- На... И откатывайся... Прилип, как демон.

"Неподатливая баба, - думала тень, поблескивая пуговицами. - Ну, я тебя разгрызу! Ах ты, черт. Мысль у меня мелькнула... Эх, и золотая ж голова у меня..."

- Знаешь, Маруся, что я тебе скажу. Уж если ты словам моим не веришь, так я тебе залог оставлю.

- Уйди ты с залогом, не мучай!

- Нет, Маруся, ты погоди. Ты знаешь, что я тебе оставлю, - тень зашептала, зашептала, стала расстегивать пуговицы. - Уж это такой залог... без этого, брат ты мой, я и существовать не могу. Все равно к тебе вернусь.

- Покажи...

Долго еще шептались тени, что-то прятали. Потом настала тишина.

Луна вдруг выглянула из-за сосен и стыдливо завернулась в облака, как турчанка в чадру.

И темно.

II

В СУНДУКЕ ЗАЛОГ

Лил дождь. Маруся сидела у окошка и думала: "Куда ж он, подлец, запропастился? Ох, чуяло мое сердце. Ну, да ладно, попрыгаешь, попрыгаешь да приедешь. Далеко без залога не ускачешь. Мое счастье в сундуке заперто... Но все-таки интересно, где он находится, соблазнитель моей жизни?"

III

ЗЛОДЕЙСКИЙ ПЛАН

Соблазнитель в это время находился в отделении милиции.

- Вам что, гражданин? - спросило его милицейское начальство.

Соблазнитель кашлянул и заговорил:

- Гм... Так что произошло со мной несчастье.

- Какое?

- Неописуемая вещь. Трудкнижку посеял.

- Вещь описуемая. Бывает с неаккуратными людьми. При каких обстоятельствах произошло?

- Обстоятельства обыкновенные. Вот извольте видеть, дыра в кармане. Вышел я погулять... Луна светит... Я ей и говорю...

- Кому ей?

- Тьфу!.. Это я обмолвился. Виноват. Ничего не говорю, а просто смотрю, батюшки - дыра, а трудкнижки нет!

- Публикацию поместите в газете, а затем, вырезав ее, явитесь в отделение. Выдадим новую.

- Слушаюсь.

IV

РОКОВОЕ ПИСЬМО

Через некоторое время в "Гудке" появилось: "Утеряна трудкнижка за э таким-то, на имя такого-то. Выдана таким-то отд. милиции 8 мая 23 г.".

А через некоторое время в "Гудок" пришло письмо, поразившее редакцию, как громом:

"Многоуважаемый товарищ редактор! Это все ложь! Книжка не утеряна, и такой-то врет. Он отдал ее мне в залог любви. А теперь опубликовывает в газете!"

V

ЭПИЛОГ

Такой-то рвал на себе волосы и кричал:

- Что ж мне теперь делать, после такого сраму?!

Стоял перед ним приятель и говорил ему:

- Не знаю, что уж тебе и посоветовать. Сделал ты подлость по отношению к женщине. Сам теперь, и казнись!

* Михаил Булгаков. Заседание в присутствии члена

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Новость в два мгновенья облетела всю станцию Ново-Бахмутовка: будет заседание не простое, а в присутствии члена Авдеевского учкпрофсожа. И в назначенный час зал клуба заполнился пролетарскими лицами членов профсоюза. Возбуждая общее внимание и симпатию, за столом президиума красовался член учкпрофсожа.

Началось честь честью: избрали председателя, и тот, качнувшись, как былинка, и конфузясь, заявил:

- Гм... Таперича, стало быть, секретаря надо...

- Верно! - подтвердили мозолистые голоса в зале, - Васю Гузина!

- Васю так Васю, - сказал председатель и обратился к члену: - Васю хочут?

- Ну и что ж, - ответил член, - пускай. Я против Васи ничего не имею.

- Итак, большинством голосов Васю... - начал председатель.

- Товарищи, - раздался Васин голос, - я покорнейше прошу отказаться, в силу причины малограмотности, так как я только что кончил ликбез.

- Вася, не дрефь! - загремел зал, - неужто, Вася, ты не можешь скребнуть пером раз пять для общего блага?

И под гром рукоплесканий Вася занял место за столом.

- Первым вопросом у нас стоит, на каком основании поперли со службы дорогих товарищей Дзюбу, Душебу и Самиську без всякого ведома профсоюзов? заявил председатель, - предлагаю высказывать.

Зал немедленно высказал негодование бурным ропотом.

- Ша, - молвил председатель, - который-нибудь один.

Но встали сразу двое и вперебой высказались:

- Это все мастер!

- ПД-9, чтоб ему ни дна ни покрышки!

- Он говорит, ваш, говорит, профуполномоченный на 6 месяцев, а я мастер навсегда!

- Ловко загнул! - грянул зал.

- Прочтите акт э 1...

- Правильно! - крикнул кто-то.

- За э 10 уволили!

- Как это так - правильно?!

- Тише! - погибая в волне народного гнева, взвыл председатель, - кто за? Я голосую - прошу поднять руки! Вася, пиши.

Лес рук поднялся и тотчас же, как подрубленный, опустился.

Вася макнул перо и написал:

"Прочтите акт э 1 заслушали за э 10 воздержавшие 6 человек неправильное сокращение ПД-9 Федоренко".

Потом подумал и приписал:

"Разъяснение подтверждено за э 8 Гавриков и Филонов".

- За что я голосовал?

- Сначала!!

- Объясни, председатель, за что руки поднимать?!

- Ну, сначала, - бледнея, сказал председатель.

- Это что ж такое, - заговорил некто, - разгрузка земли производилась в праздничный день... Сверхурочные, а вместо отдыха шиш с маслом?

- Этого мастера в цистерне утопить!!

- Не допускается убийство! - надрываясь, крикнул председатель.

- Халатный.

- Бузотер!

- Керосин получен, а мы его и в глаза не видали.

- А на перегоне сидели без воды 3 месяца.

- А где профуполномоченный?

- А мастер говорит - его во взятке уличил: пять пудов картофелю!

- Кто кого уличил?!

- Тиш-ше! - кричал председатель, утирая пот, - Вася, пиши.

Бледный Вася начал строчить:

"Слушали: "Получен материал керосин и другие предметы ПД-9 околодка не отказались".

"Постановили: "Керосина не получали недопустимо предъявлено ПД-9 ок. Федоренкова".

- Его из союза надо вышибить?

- Кого?!

- Камыш 8 дней на водокачке косили, а он на месте остался...

- Исплоатация труда!..

- Горячие у вас парни, - растерявшись, сказал член председателю, беда!

- Что ж таперича делать? - спросил председатель.

- Ты голосуй, - посоветовал член, - они, может, заткнутся.

- Голосую, товарищи! - заныл председатель.

- За кого? - гремело в зале.

- Ясное дело. Духу чтоб не было!

- Кого?!

- Кто за - тот руку!

- Наоборот: вон его, к свиньям!

- Которого?

- Федоренкова мастера!

- Ага!

- Кто за то, чтобы его исключить?.. Раз, два, три... Вася, пиши...

"Исключить за 15 голосов", - написал Вася.

- Ура! Выкинули, - ликовал зал.

- Потрудились, зато очистили союз!

- А теперь что? - спросил председатель у члена.

- Закрывай ты заседание, - ответил тот, - ну их к богу.

- Объявляю закрытым! - облегченно крикнул председатель.

- Правильно, - ответил бахмутовский народ, - ко щам пора.

И с грохотом зал разошелся. Вася подумал и написал: "Заседание закрыто 7 часов". - Молодец, Вася, - сказал председатель и спрятал протокол.

Примечание "Гудка":

В основе фельетона копия протокола заседания членов профсоюза на ст. Н. - Бахмутовка от 19 июня. Протокол этот - верх бестолковщины.

Совершенно непонятно, как могло идти таким образом заседание, на котором присутствовал член Авдеевского учкпрофсожа?