Стая

Глава седьмая ТРОЛЛЬ

Избора разбудил дождь. Крупные капли бодро забарабанили по сонному липу княжича, ворвались в его сны, намочили одежду. Сначала Избор пытался прикрыться от них, натягивая на голову рубашку и скручиваясь калачиком, но безуспешно. Когда капли принялись нагло заскакивать за шиворот рубашки, Избор выругался, сел, протер глаза.

Было еще рано – мутный утренний свет только-только забрезжил над вьющейся под скалистым берегом рекой, заиграл серебряными бликами по влажным камням. Под дождевыми струями огонь в костре угас, и поленья обиженно таращились на княжича обуглившимися головешками. Справа от костра, накрывшись одним длинным плащом, спали Тортлав, Латья и Ихея. Чтоб сохранить тепло, плотно жались друг к другу. Нависающие над ними ветви деревьев пока сберегали их от дождя, но скопившаяся на камнях влага, собираясь в ручейки, уже рыскала меж мшистыми наростами, тянула водяные лапки, стараясь добраться до спящих. Подальше от костра, под свисающим до земли орешником обустроились трое урман. Им плащ не понадобился – разлеглись на камнях, будто на перине, – вольготно, свободно. Раскинувшись во сне, сопели, чавкали, что-то бормотали.

Избор подобрал лежащий рядом длинный шест, поковырял уголья. Бесполезно – поленья насквозь промокли, даже искорки не проскочило. Ругнувшись про себя, княжич поплотнее запахнул безрукавку на груди, поднялся. В лесу вяло пискнула какая-то одинокая птица и смолкла, поняв, что столь серое утро не нуждается в ее радостном приветствии.

Дождь барабанил по плечам Избора, мочил волосы. У края обрыва княжич приметил сухое место, запрокинул голову, глянул вверх. Высокий ясень растопырил над обрывом длинную, уже лишенную листьев ветку. Пригнувшись и натягивая на голову безрукавку, княжич перебежал на сухое местечко под ясенем, принялся отряхиваться.

Пожелтевшая осенняя трава поблескивала под дождем, прижималась к земле, как кошка под ласковой рукой хозяина. За полянами начинался кустарник, переходил в лес – молчаливый, туманный, безлистный…

Под обрывом в реке что-то плеснуло. Избор подошел к краю камня, заглянул вниз. На береговой гальке, всего в нескольких шагах от княжича, стоял Кьетви – Избор сразу признал его тощую, уже слегка согнувшуюся под тяжестью лет фигуру. Одной рукой Кьетви опирался на длинную палку, другой вытирал мокрое лицо, смотрел на реку. Седые волосы липли к его длинной и узкой голове, обнажая розовую макушку. Избор тоже взглянул на реку и увидел Бьерна. Словно дорвавшаяся до воды выдра, ярл вспарывал руками речную гладь, нырял, всплескивая ногами, как хвостом, переворачивался на спину, подставляя лицо дождевым каплям. Холодная вода ласкала его обнаженное тело, волосы, заплетенные в черные косицы, змеями скользили за пловцом. Не замечая Избора, Бьерн нырнул, по пояс вылетел из воды, плеснул по ней обеими руками, подняв тучу брызг, рухнул обратно, вновь вынырнул.

Кьетви нащупал палкой устойчивый высокий камень, наполовину ушедший в воду, переступил на него, махнул ярлу рукой. Пыхтя и отдуваясь, Бьерн подплыл к нему, ухватился за протянутую руку, подтянулся, оказался на берегу, тряхнул головой. Черные косицы описали полукруг, разбрасывая по его плечам серебристые брызги. Несколько попали на лицо Кьетви. Тот поморщился, зацепил концом палки оставленные на берегу кожаные штаны ярла, перекинул к нему:

– Ты по-прежнему любишь воду, Губящий Воинов.

– А ты по-прежнему следишь за мной, – Бьерн натянул штаны, откинул волосы назад, улыбнулся.

Подслушивать было нехорошо, особенно для князя. Но интересно. Избор присел, спрятался за обрывом.

– Для меня ты все еще тот мальчик, которого я учил плавать, править драккаром и владеть мечом.

– Прошло много времени, Кьетви. Не надо искать того, кого нет.

– Если в темноте не видно тени, это не значит, что ее нет.

В наступившем молчании Избор слегка высунулся из-за края обрыва. Оба урманина сидели плечо к плечу на береговой гальке, смотрели на реку. Избор видел только их спины – узкую и длинную, прикрытую плащом – Кьетви и широкую, гибкую, обнаженную – Бьерна. Дождевые капли стекали по коже ярла, застревали на рваном выпуклом шраме, пересекающем спину под левой лопаткой. Волосы прикрывали плечи, Чуть ниже у пояса виднелся еще один шрам – короче и тоньше.

– Мы идем уже третий день. Ты не спешишь в усадьбу Юхо. А Хальфдан будет ждать там, – сказал Кьетви. Подумал, легко постучал концом палки по воде, добавил: – Орм тоже.

– Что ты хочешь сказать мне, Кьетви?

– Я служу Орму, и я вырастил тебя наравне с твоим отцом. Я помню времена, когда вы были как братья, когда твой меч защищал Орма, а дом Белоголового не раз спасал тебя от голода и смерти в лесу. Почему ты не простишь его, Бьерн?

– Я простил. Еще тогда.

– Но ты ушел. У Орма была своя земля, но он стал свободным ярлом. Думаешь, Орм просто так ходил налетами на Альдогу? Он мог пойти на Йотланд или в Свею. Это ближе и удобнее. В Восточных Странах он искал тебя…

– Ты зря завел этот разговор, Кьетви. – Бьерн склонился, нащупал у ног круглый плоский камешек, размахнулся и запустил его в реку. Камень запрыгал по воде испуганным зайцем. – Никто не в силах вернуть того, что уже случилось. Норны решили разделить наши нити, и ни ты, ни я, ни Белоголовый не можем сплести их обратно.

– Орм изменился. Он знает, что виноват. Когда шла битва с сыновьями Гендальва, он вернулся за твоей женщиной…

– За кем? – в голосе Бьерна послышалось удивление.

– За твоей женщиной. – Выразительное молчание ярла заставило Кьетви уточнить: – За той, маленькой, которая пришла с тобой из Альдоги. Во время битвы она оставалась в усадьбе. Орм видел ее. Сказал, что вернется за конунгом, но пошел за ней. Он хотел спасти ее для тебя. Он хотел…

– Изменить прошлое, – устало выдохнул Бьерн, и новый камешек расчертил гладь реки мелкими следками. – Белоголовый ошибся. Айша – не моя женщина. Она – притка.

– Разве? – усмехнулся Кьетви. – Орм мог ошибаться, но не я. За годы, проведенные в Гарде, ты научился прятаться, но я вижу, что ты помнишь о ней. И даже этой ночью, когда начался дождь, ты думал о ней…

Ярлу этот разговор не нравился – швырял камешки в воду, молчал. На его спине подрагивали осевшие дождевые капли.

– Это не моя женщина, Кьетви, – наконец сказал он. – Но я думаю о ней. Иногда мне кажется, что я знаю ее очень давно, а иногда…

Бьерн замолчал, задумался, затем, будто боясь передумать, быстро заговорил:

– Однажды в Гарде я был там, где она выросла. Это жуткое место, Кьетви, туда никто не приходит по доброй воле. Когда я ступил на землю той усадьбы, мне показалось, что я вошел в «ворота Нифльхейма»[170] – все было мертво, и только женщина, похожая на обезумевшую ведьму, танцевала на краю колодезной ямы. Потом она прыгнула в яму. Когда мои люди достали ее, у нее была сломана шея. Но она улыбалась. Потом мы вытащили из ямы мальчика. Он был мертв уже давно, А потом – девочку, совсем маленькую. Она тоже умерла очень давно. Вода и время съели ее тело, но я запомнил знак Рода[171] на ее плече. Если бы та девочка не умерла, ей нынче было бы столько же зим, сколько Айше. И еще – на плече Айши такое же родовое пятно.

– Прошло много времени, и ты мог спутать.

– Да. Но она ничего не боится, а все же внутри нее прячется страх. И чем дальше мы уходили от ее родных мест, тем меньше он становился.

– Она привыкает.

– Привыкает жить? – скупо засмеялся ярл. – А к чему привыкаю я? Я был с ней лишь однажды… Потом в Альдоге у меня была другая женщина для утех – красивая, сильная, ласковая. Она провела со мной много ночей, но я не вспоминаю о ней, когда наступает ночь или идет дождь…

– Ты вспоминаешь другую, ту, которая вышла из «ворот Нифльхейма» и которая отдала тебе лишь одну ночь? Значит, Белоголовый не ошибся и она – твоя женщина, – перебил Еьерна тощий урманин. – Почему же ты не хочешь признавать правды? Потому, что много лет назад Ингигерд ушла в чертоги Хель из-за тебя?

Ярл помолчал, затем вздохнул, поднялся:

– В худую погоду мы затеяли худой разговор, Кьетви.

Подслушивая, Избор не заметил, когда кончился дождь. Где-то позади него кашлянул во сне Латья, зашевелился, зашуршал мокрой листвой, наполовину вывалился из-под одеяла. От земли потянулся вверх вялый туман. Мокрая одежда липла к телу княжича, по коже бегали мурашки. Надеясь согреться, он пошевелил согнутыми в локтях руками, словно при беге, покрутил головой, разминая затекшую шею. Разговор урман занимал его. Оказывается, Бьерн не просто знал Айшу, а даже провел с ней ночь. А по всему и не догадаешься… И с Ормом Бьерна связывало нечто большее, чем обычное родство. И кто такая Ингигерд, почему она умерла из-за Бьерна? Или он сам ее убил?

Внизу вновь забубнили голоса. Избор замер, прислушался.

– Ты прячешься даже от самого себя. Что ты ищешь тут, Бьерн? Зачем ты пришел? Ты говорил о торге, ты встал на службу к Черному… Но что тебе надо на самом деле? Только не говори о своем князе и его родичах! Твой княжич – мальчишка, и тебя вряд ли беспокоят его родичи. Зачем же ты пришел?

Голос у Кьетви был настойчивый – стучался в уши упрямыми струями сбежавшего дождя. Неожиданно княжич понял: «А ведь все сказанное Кьетви – правда, Бьерн вернулся на свою родину вовсе не для того, чтоб радеть за княжьих детей. Почет, слава, богатство – все это у него было еще до ухода в болотные земли, и его не беспокоили чужие души, если не беспокоила своя. Но тогда – зачем…»

– Скажи сам, Кьетви, – ответил то ли мыслям княжича, то ли словам старого урманина Бьерн. – Ты же знаешь меня…

Какое-то время над рекой стояла тишина. На ветку над головой Избора села ворона, ветка дрогнула, крупные капли посыпались прямо на голову княжича. Мысленно выругавшись, он показал птице кулак.

– Неужели это так трудно, Кьетви? – насмешливо сказал ярл.

Старик тихо вздохнул, опустил лицо в ладони, пальцами отводя назад седые волосы.

– Ты такой же, как Орм, – тихо сказал Кьетви. – Ты тоже хочешь изменить прошлое, убегая от тех, кто позволил бы тебе забыть его…

Позади Избора зашуршали листья. Княжич вскочил, спиной прикрыл от сонного Латьи двоих на берегу. Просыпаясь, Латья потряс башкой, растер лицо ладонями, поднялся, затопал к кустам, на ходу развязывая пояс.

– Поганая погодка, князь, – проходя мимо, сердито пробурчал он.

– И тебе доброго дня, – в спину Латье откликнулся Избор. Покосился через плечо на берег. Над речной водой тек туман, белыми лапами охватывал торчащий из воды серый валун, прикрывал легкой пленкой ровную гальку. Ярл и его собеседник исчезли, будто растворились в туманной дымке. По спине княжича пробежал холодок, добрался до лопаток, покрыл кожу мурашками. Что-то во всем услышанном и увиденном им этим утром было нехорошее, жуткое, необъяснимое и одновременно затягивающее, как те болота, из которых явились в княжью дружину Бьерн и его притка…

Почти весь день Избор не замечал ни коряг на пути, ни кочек под ногами, ни веток, больно хлещущих по лицу. Из головы не выходил подслушанный утром разговор. Ясности он не добавил, зато вопросов появилось куда больше, чем ранее. Княжич брел по лесу, спотыкался о преграды, думал…

К полудню ветерок разогнал тучи, и холодное урманское солнце старательно принялось сушить влажный лес и мокрую одежду путников. Шагать стало повеселее, тем паче что Тортлав затянул песню, о некоем воине, который ушел в некую Бирку с одной маленькой гривной, а привез из Бирки красивую рабыню, купленную на эту гривну. Потом он поменял рабыню на быка, но тем дело не кончилось, и он обменял быка на козу. Потом козу – на петуха, петуха – на яйцо, а яйцо – на монету. Все эти мены происходили зимой. А весной воин опять отправился в Бирку и вновь купил там рабыню, которую вновь обменял на быка, и так далее…

История повторялась бесконечно. На втором или третьем круге урмане принялись подпевать, а на пятом Избор заметил, что сам шевелит губами, повторяя легко запоминающиеся слова. Заметив, обрадовался, увлекся, потому и не успел вовремя остановиться – уткнулся в спину остановившегося Кьетви, нелепо взмахнул руками. Кьетви обернулся, приложил палец к губам, глазами стрельнул влево.

Там, за небольшой поляной, сплошь поросшей вереском, полукругом скучились серые тяжелые валуны.

– Что… – зашептал было Латья, но теперь уже сам Избор приложил к губам палец.

– Выходи, – обращаясь к валунам, сказал Бьерн. Вытащил из-за пояса клевец, бросил наземь. – Мы с миром.

Еловые ветви позади валунов дрогнули и вновь замерли.

– Выходи. Или я сам тебя вытащу! – рявкнул Бьерн.

Ветви зашевелились, поднялись, выпустили из-под пышной хвои щуплого маленького старикашку с длинной тощей бородой неприятно рыжего цвета и шерстяной шапочкой на маленькой головке. Старикан влез на дальний валун, присел на корточки, разглядывая путников. В одной руке он держал короб с шишками, в другой – суковатую палку с истертым до белизны концом. На верхнем краю палки красовался череп какого-то маленького зверька, вроде белки. Старик был цочти голый – сверху до колен его прикрывала невымоченная волчья шкура. Дыра ворота была проделана посреди шкуры, поэтому с тощей груди старикана на путников злобно таращилась пустыми глазницами и скалила зубы морда матерого волка. Волчьи лапы свисали по бокам старика, а хвост прикрывал его худые ляжки и болтался у него меж ног, доставая до камня мохнатым кончиком. Истертые до горбатых мозолей стариковские ступни плотно охватывали верх камня длинными кривыми пальцами – как хищная птица обхватывает добычу.

Какое-то время старик рассматривал путников, затем остановил блеклый голубой взор на Бьерне, широко заулыбался, показывая краевые беззубые десны:

– Ты ловок грозиться, херсир.

– А ты худо прячешься, тролль, – ответил Бьерн.

– Разве я похож на тролля? Я просто собирал тут шишки для очага.

Старик встал. Колени на его тонких, как палки, ногах выпирали вперед некрасивыми бородавчатыми наростами. Перескакивая с валуна на валун, старик удивительно легко преодолел каменную преграду, соскочил на землю. Поставил короб с шишками в вереск, так что высокие кусты полностью скрыли его от чужих взглядов, подступил к Бьерну. Его прикрытая шерстяной материей макушка едва доставала до груди ярла. Старик воззрился на Бьерна, потом протопал к Кьетви. Подле хирдманна Орма он выглядел вовсе маленьким ребенком. Повертевшись возле остальных, бодро потюкивая о мокрую землю своим посохом, старик вернулся к ярлу, прищурился:

– От тебя пахнет кровью и гарью. Ты отстал от войска Черного конунга?

– А ты видел Черного конунга? – откликнулся Бьерн.

Старик вздохнул, почесал голову грязными узловатыми пальцами:

– Он прошел тут три дня назад, К Скъяльв.

– К Юхо, – поправил старика Кьетви.

Старик поморщился, его изрытое морщинами лицо превратилось в нечто, напоминающее шляпку большого сморчка.

– Юхо умер. Теперь в усадьбе заправляет его дочка Скъяльв. У нее хороший двор – Неожиданно старикан захихикал.

Кьетви его смех не понравился.

– Что ты хочешь сказать?

– Ничего, – сморчок хихикнул еще пару раз, притих. – А вчера тут прошел Хаки Берсерк со своими людьми. Черный шел к Скъяльв, Хаки – от Скъяльв. Всем нужна Скъяльв. Смешно!

– Перестань скалиться, старик! – рыкнул Кьетви. Поймал болтливого лесовика за шкирку, тряхнул. Волчья голова подпрыгнула на, стариковской груди, хвост обмахнул тонкие ноги.

По мнению Набора, старикан был безобидный, забавный, но Кьетви его болтовня злила. Прочие, пользуясь случайной передышкой, оперлись кто на срезанную по пути палку, кто – на рукоять меча. Стояли, глядели.

Возле Избора тянул шею Латья, вслушивался в разговор.

Пока Кьетви разбирался со стариком, Бьерн выудил – из вереска корзину лесовика, покопался в ней. Усмехнулся, опустил короб на землю:

– Оставь его, Кьетви. Обратился к старику:

– Кто дал тебе это?

В пальцах ярла блеснул неровными краями плоский кусочек золота.

– Отдай! – взъерошенный и раскрасневшийся старик подскочил к ярлу, махнул рукой, намереваясь выхватить золото из его пальцев.

Бьерн поднял находку вверх. Не в силах дотянуться до нее, лесовик насупился, стиснул кулачки, как обиженный глуздырь.

– Кто? – повторил Бьерн. Пошевелил рукой. Слабый светлый луч коснулся золота, прыснул бликом в глаза старику.

– Хаки, – буркнул тот.

– За что?

– За услугу.

В нежелании старика говорить угадывалось нечто большее, чем просто обида. Похоже, он побаивался рассказывать о той услуге, взамен на которую получил свое сокровище.

– Какую услугу? – Бьерн не опускал руки. – Говори, или…

Он размахнулся в сторону кустов. Старик подпрыгнул, заверещал:

– Нет! Не надо! Я все скажу, херсир! Хаки искал Сигурда Оленя, спрашивал – где обычно тот охотится…

– И? – вмешался Кьетви. Старикашка потупился, замялся.

– Ишь, как над стариком измывается, ирод, – засопел над ухом Избора Латья. Он до сих пор не мог простить хирдманнам Орма разграбление Альдоги и смерть жены. Шел вместе с ними, сидел у одного костра, ел одну еду и даже разговаривал, но при случае непременно подмечал в них что-нибудь дурное. То повадки у них не те, то шутки не веселы…

Латья подался вперед, намереваясь остановить неправедный суд над старым человеком. Избор отвел локоть в сторону, остановил дружинника. Склонился к его уху, шепнул:

– Не лезь. Они знают, что делают.

– С каких это пор? – обиделся Латья, однако вмешиваться в разговор не стал. Вмешался Кьетви.

– Отдай ему монету, Бьерн, – устало выдохнул он. – Дела Хаки – не наши дела…

– Ошибаешься, Кьетви, – ярл покачал головой. – Кажется, ты говорил, что Хаки напал на вас на Бегне, у Ворот Ингрид? А всю свою добычу Белоголовый оставил в усадьбе Сигурда Оленя? Так зачем же Сигурд мог понадобиться Хаки?

В груди Избора тупо ткнулось и застыло сердце. Дыхание перехватило. Оказывается, Бьерн не просто плутал по чужому лесу. Вот куда они шли! В усадьбу какого-то Сигурда, где Белоголовый оставил…

– Там княжна и княжич… – шепот Латьи перебил мысли Избора, зато восстановил дыхание. Избор отмахнулся от дружинника.

– Зачем Сигурд понадобился Берсерку? Говори. – Бьерн вновь повертел в пальцах отобранную у старика монету. Тот засуетился, подпрыгнул, поко-силен быстрыми выцветшими глазками на молчаливых воинов, покусал губу. .

– Говори! – Опасения за оставленную в усадьбе Сигурда добычу насторожили Кьетви. Он потянулся к поясу, взялся за рукоять меча.

Лесовик съежился, втянул голову в плечи, скривил губы, словно собираясь плакать. Голос неожиданно стал тонким и писклявым:

– Пусть херсир пообещает не трогать меня! Тогда скажу.

С надеждой взглянул на Бьерна. Протестующие жесты Кьетви не возымели успеха – Бьерн кивнул.

– Клянись Одином! – осмелел старикашка. Перетоптываясь мелкими шажками, он умудрился умять вереск на три шага вокруг Бьерна. Зеленые влажные веточки стыдливо пригнулись к земле, стремясь избежать его узких грязных ступней.

– Ты утомил меня… – Бьерн размахнулся.

– Не-е-т – завизжал старик и быстро затараторил: – Он искал место, где можно застать Сигурда врасплох, когда тот поедет охотиться. Я показал…

– Ах ты! – Лезвие меча Кьетви сверкнуло в солнечных лучах, но так и не опустилось, замерло над головой вставшего пред стариком Бьерна.

– Убери оружие, Кьетви. Я обещал, – сквозь зубы процедил ярл.

– Но Хаки не нужен Сигурд, ему нужна наша добыча! Он напал на нас в Воротах Ингрид, прошел по Бегне и наконец выследил, где Орм оставил добычу! – Острие меча неровно подрагивало перед лицом Бьерна. – Ты же знаешь, что Сигурд всегда охотится один или берет только двоих воинов. Хаки со своими берсерками зарежет его; и усадьба Оленя станет для Хаки легкой добычей!

– Перестань, Кьетви. Убив старика, ты не спасешь ни своего добра, ни Оленя, – охладил урманина Бьерн.

Блестящее лезвие нырнуло в ножны.

– Ты изменился, сын Горма…

– Бьерн Убийца Воинов, сын Горма? – пискнул лесовик. В блеклых глазках отразился ужас. Старик съежился, будто надеялся скрыться от ярла в низком, утоптанном вереске. Похоже, даже монета его перестала интересовать.

А в голове Избора металось множество мыслей – о нежданной близости сестры и брата, о странном страхе лесовика перед Бьерном, о Хаки Берсерке, которого княжич никогда не видел, о том, что Бьерн пытался подло воспользоваться отсутствием Белоголового и забрать его добычу, пока тот воюет за Черного конунга, опять о Гюде и Остюге… Хотелось схватить старика, тряхнуть, выкрикнуть ему в лицо: «Веди же нас к этому проклятому Сигурду! Веди быстрее!»

– Отведи меня туда, где Хаки будет ждать Сигурда, – прервал мысли княжича ровный голос Бьерна.

– Но… – пискнул старик.

– Ты знаешь меня и все-таки споришь? – усмехнулся Бьерн.

Ловко подбросил монетку. Золотинка блеснула в воздухе, легла в ладонь ярла, скрылась в складках его пояса:

– Я верну тебе монету и разрешу жить, если ты отведешь нас.

Старик не верил. Избор видел это по его глазам и трясущимся рукам. Даже его распухшие колени дрожали, будто листья осины на ветру. Но он хотел жить, и капля надежды все-таки теплилась в его груди, прячась под зубастой волчьей мордой.

– Хорошо, – тихо пропищал он. – Я отведу…

Старикашка шел споро, слишком споро для такого доходяги. Перескакивал молодым козлом через поваленные деревья, расплескивая стремнины, переходил ручьи, подобно большому жуку на четвереньках пролезал меж опущенных над оврагами ветвей. Бьерн не отставал от него, а прочие, даже длинноногий Кьетви, почти бежали, лишь изредка переходя на шаг.

Задыхаясь и обливаясь потом, Избор поднырнул под свесившуюся до земли еловую ветку, угодил ногой в рытвину, споткнулся, упал. Сзади на княжича налетел Тортлав, рухнул сверху, выругался:

– Какого хрена ты тут разлегся, князь?

Не отвечая, Избор вылез из ямы, попробовал встать. Ступню прострелила боль. Охнув, княжич взмахнул руками, ненароком оперся на плечо вылезающего следом Тортлава. Урманин отпрянул:

– Какого рожна?..

Заметив гримасу боли на безусом лице княжича, смягчился, посочувствовал:

– Это все поганец лесной тролль. Он кого хочешь загонит. Ладно, если еще в глушь не заведет. Хотя Бьерна-то он побоится обманывать.

Продолжая болтать, Тортлав сам подставил княжичу плечо, подхватил под руку.

– Почему побоится? – заливаясь краской, но все же не отказываясь от помощи, спросил Избор.

– Для этих тварей Бьерн хуже огня, – довольно пояснил Тортлав. Отвел от лица еловую лапу, помог Избору перевалиться через гнилуху, изъеденную дырами, – осиное гнездовье. – Было время, когда Бьерн чуть было весь ихний род не извел, покуда по лесам бродил…

– Род? – ковыляя рядом с урманином, переспросил Избор.

– Ну да. – Заметив удивление княжича, Тортлав засмеялся. – В Гарде их называют лесными духами, а здесь они зовутся иначе. Этот, – Тортлав ткнул пальцем вперед, указывая на скрывшегося в зарослях старика, – тролль. Видишь, какой жадный? Ради монетки он все скажет. А отдашь ему монетку – исчезнет, будто его и не было. Мы заметили-то его лишь потому, что до нас по его тропе прошел Хаки и дал ему монетку. Вот он, дурачок, и решил, что новые путники тоже, глядишь, чего-нибудь дадут. Высунулся. А с троллями знаешь как? Если заметишь да скажешь «выходи», тролль уже убежать не сможет. Выйдет непременно…

Шутит Тортлав, придумывает небылицы, чтоб уболтать княжью боль, или сказывает правду – гадать было некогда, все силы княжича уходили на скорый шаг. Зато за болтовней Тортлава Избор не заметил, как вышли на косой изгиб лесного ручья, где в пологой низинке вода разливалась мелким озерцом. Справа от озерца каменными уступами поднималась вверх скала, по ней ручей скользил в ложбину, расплескивал озерцо рябью.

Тортлав отпустил Избора, охнул. А княжич застыл, остолбенело глядя на воду – озерцо было красным. Красные разводы плыли мимо ног княжича, ныряли под корягу и исчезали в темноте высокого папоротника.

– Великий Один… – выдохнул Тортлав, протянул руку. Он мог не показывать – Избор все видел сам. В ложбине, на маленьком уступе, откуда скатывался ручей, лежало нечто, слабо напоминающее человека. Скорее это была куча тряпья, мяса и крови, слепленная в уродливый комок. Одна нога мертвеца, обутая в кожаный сапог, покачивалась над склоном, другая, с обломком белой кости, упиралась в сухой берег. Вместо головы на уступе колыхалась большая плоская лепешка с клочьями волос. Рядом на берегу валялся камень с прилипшими к нему сгустками крови и лоскутами кожи. Крупная черная ворона недовольно косилась на влезающего по каменным ступеням Бьерна. Переступая жирными когтистыми лапами, ворона лениво тыкалась клювом прямо в середину черепа-лепешки.

Избор отвернулся, с трудом сдерживая рвоту.

– Батюшки-светы, вот звери-то, – подобравшись к княжичу, произнес Латья. На его остреньком лице было недоумение и отвращение.

Каркнув, ворона зашлепала крыльями, взлетела на сук над головой Бьерна. Ярл склонился над мертвецом.

– Это не Сигурд, но это – его человек! – выпрямившись, сообщил он Кьетви, Тот крепко держал за шкирку старика-лесовика, изредка встряхивал, как набитый соломой мешок.

Бьерн полез выше, по уступам, на миг скрылся из виду. Затем что-то зашуршало, вода в ручье плеснула, принимая еще одно тело, сброшенное сверху ногой ярла.

Этот труп не был изуродован. Его плечи прикрывала звериная шкура, обрезанная по рукавам, на поясе болтались несколько мешочков. Вода подняла их вверх, словно показывая людям.

– Берсерк, из людей Хаки, – признал Кьетви. Подтолкнул труп ногой, сплюнул в сторону. Плевок угодил на спину мертвого берсерка.

Лесной старикашка-тролль засопел и неожиданно хихикнул.

– Ах ты, тварь! – взъярился Кьетви, отбросил старика. Тот шлепнулся на задницу, зажмурился от страха.

Тортлав рванулся вперед, схватил Кьетви за руку:

– Бьерн обещал ему жизнь!

Сверху, из-под корней деревьев, росших на склоне, на головы посыпалась земля и мелкие камни. Следом появился Бьерн с закинутым на закорки человеком. Наклонился, положил свою ношу на землю:

– Мы опоздали…

Избор вытянулся, разглядывая нового мертвяка. Выходит, вот каков был Сигурд Олень! Даже после смерти его лицо оставалось красивым – губы слегка приоткрылись, обнажая ряд ровных белых зубов, испачканные в крови волосы сиянием легли вокруг белого лица, карие глаза безмятежно взирали в небесную высь. – Там еще один человек Оленя и пять людей Хаки. Сигурд забрал в Вальхаллу много достойных воинов. И, может, заберет еще – кровавый след ведет к лесу. В этом лесу многие стали добычей волков и воронов… – Бьерн направился к сидящему на земле старику. Тот быстро, как таракан, зашевелил руками и ногами, елозя задом, попятился от ярла. В опавшей хвое от его тощих ягодиц оставалась длинная вмятина.

– Я не знал! – визгливо запищал он. – С Хаки была женщина с короткими волосами. Она нравилась Хаки, шла рядом с ним… Я думал, что сначала Хаки отведет ее к себе домой, в Хадаланд. Я бы все успел рассказать Сигурду…

Всхлипнул, суетливо утер нос рукой, вновь задребезжал:

– Ведь с Хаки была женщина… Женщины не воюют… Я не хотел…

Бьерн потянулся к поясу. Понимая, что жить осталось недолго и словами уже ничего не изменишь, старик лег на землю, скорчился в клубок. Прикрывая руками голову, заплакал тоненько, как брошенный матерью кутенок.

Пальцы Бьерна миновали рукоять клевца, закопались в поясе. В воздухе сверкнула монетка, упала на бок старика.

– Забери свою монету и свою жизнь, – негромко сказал Бьерн. – И то, и другое мне не нужно…

В полной тишине старик сел, трясущимися пальцами выудил из меха монетку, перевернулся на четвереньки. Опасливо озираясь и высоко задирая тощий зад, побежал по-собачьи к спасительному лесу. Волчий хвост волочился за его босыми пятками, мел землю.

– Гав! – насмешливо рыкнул ему вслед кто-то из урман.

Старик подскочил, приземлился на ноги, метнулся в чащу. Урмане вяло засмеялись.

– Тортлав и Гамли, похороните конунга со всеми почестями, – прервал смех Бьерн. – Запомните место, потом я сам поставлю на его кургане памятный камень. Мы будем ждать вас в усадьбе Сигурда.

– Но туда пошел Хаки, – возразил Тортлав.

– Мы будем в усадьбе, – жестко повторил Бьерн. – Живыми или мертвыми, но мы там будем.