Степан Разин. 2

Глава 5

— Что за шум? — спросил я, подходя к фальшборту и опуская вниз глаза.

Внизу у борта покачивалась в такт с волнами большая лодка с шестью гребцами, сидящими парами. На лодке стоял, ловко ловя ногами устойчивость, вооружённый пистолетами, засунутыми за пояс, перс.

— Кто вы такой? — спросил я, снова нервно позёвывая.

— Я — командир сотни охраны его превосходительства Амирхана — султана города Дербента и уцмия княжества Кайтаг. Я требую пустить меня на борт вашего корабля для проведения досмотра.

— По какому праву? Корабль принадлежит царю и великому князю всея белыя и малыя Руси, и иных бесчисленных княжеств. Я его посол — князь Степан Тимофеевич Разин. На том корабле, — я показал в сторону корабля воеводы — находится воевода Теркской крепости, что находится за пределами границы вашего Кайтаг княжества. Мы не находимся на земле княжества Кайтаг и не являемся подданными Амирхана — султана.

— Вы сходили вчера на берег!

— Это запрещено? — вскинул я бровь.

— Нам сообщили, что вы перевозите изменников Персии и врагов шаха Аббаса, да будет долог его век.

— Каких врагов?

— Задержан Байрам ибн Верди Султан, э-э-э, бывший султан Дербента. Мы знаем, что он сошёл с вашего корабля.

— И что? Он враг шаха Аббаса Второго? Да будет светлым его имя в веках!

Услышав мою хвалу Аббасу, стражник изменил лицо с хмурого на удивлённое и тон с грубого на спокойный.

— Да! Он враг шаха и изменник.

— Мне не откуда было знать это. Он мой пассажир, который за деньги перевёз из Астрахани в Дербент по его просьбе. Он был с женой двумя детьми и рабыней. Согласитесь, что имея желание навредить шаху, пусть он живёт долго, не берут с собой в поездку жену и грудных детей?

— Э-э-э… Это не важно. У меня приказ обыскать этот корабль и доставить владельца в крепость. Вы владелец корабля?

— Владелец корабля, как я уже сказал, царь Московии и великий князь всея Руси Алексей Михайлович, пусть он живёт вечно. Я его посол и недремлющее око в этих местах. Вы хотите арестовать око государя всея Руси? Не советую, уважаемый. От вашего Дербента и камня не останется. У меня только в Теркской крепости пять таких кораблей и вы вскоре сможете в этом убедиться, если я не прибуду в Теркский залив сегодня к вечеру. Уже завтра тут будет стоять русский флот, а в Дербенте будут рваться бомбы, вылетающих их наших пушек. А по берегу придут войска и закатают ваши железные ворота под асфальт. Надоели нам ваши «Железные ворота»! Так и передайте тем дуракам, кто вас послал. А теперь проваливайте, иначе я прикажу стрелять из моих пушек.

— Вы не посмеете! — взвизгнул, повысив голос до фальцета, прибывший. — Пушки крепости потопят ваш корабль. И на наших галерах тоже есть пушки.

— Ну, во-первых, вы погибнете первым, ибо мы забросаем вас бомбами. Есаул, продемонстрирую ка, голубчик, как рвутся наши бомбы.

Есаул улыбнулся так, что ему позавидовал бы крокодил, показал бомбу с торчащим вверх фитилём, пропитанным селитрой, поднёс к фитилю тлеющий трут. Фитиль вспыхнул и когда огонёк коснулся запальной трубки, отбросил чугунный шар в сторону. Бомба плюхнулась рядом с бортом лодки, и через два счёта на этом месте вспучилась вода, а потом громыхнуло так, что даже я, вовремя открывший рот, немного оглох. Всё заволокло дымом, так как мои архаровцы в это же время подожгли специальные шашки, устанавливающие дымовую завесу.

— Паруса поднять! — скомандовал я. — На брашпиле якорь выбран?

— Якорь сух, атаман!

— Лево на борт, — крикнул я рулевому и шхуна развернулась бортами к галерам и подставляя паруса под северный ветер. С галер громыхнуло, по бортам ударила картечь, но укреплённые выше ватерлинии Ахтубинским черешчатым варёным дубом борта, значительно завышенные над палубой, защитили и корабль и экипаж. Лучше уж получить удар в укреплённый борт, чем в румпель и потерять управляемость.

— Бить или не бить? — думал я, не отдавая команду: «Пли!», и не видя в дыму, что делают галеры.

Северный ветер дул хорошо, а потому паруса вынесли корабль мористее, подальше от негостеприимного Дербента. Дым несло вдоль берега, я увидел, что галеры пытаются нас догнать и пожалел, что не отработал по ним из корабельных восьмидюймовок.

— Да и Бог с ними, — подумал я, мысленно махая рукой. — С Байрамом-то что?

Байрам ушёл с корабля, не спрашивая моего совета и не ответив мне на мой вопрос о доме. Значит, не хотел он быть мне обязанным ещё больше. Но, он и в таком качестве сработает на меня. Его ведь теперь будут пытать и он всё расскажет. И про моё голодное до войны, застоявшееся в покое и благоденствии казачье войско, и про мои корабли с голландскими пушками, и про мои способности военачальника и про амбиции, которых я в отношении Персии не высказывал.

Честно говоря, мне Персия на дух не упала. Мне тут ничего не было нужно. Но «шорох» навести хотелось. За Байрама я не переживал. Скорее всего, ему сохранят жизнь, так как он был моим доверенным лицом, и, как переговорщик, сейчас он незаменим. Он, таким образом, через «падение», может подняться в глазах Аббаса Второго, но и по карьерной лестнице, естественно. По крайней мере, так он сможет вернуться на родину и «легализоваться», как мой «агент влияния».

В наш адрес послышался ещё один выстрел, но ядро, заскользив по воде, как запущенный каменный «блинчик», булькнуло метрах в тридцати от нашей кормы. За воеводу Оболенского я особо не беспокоился, но вздохнул с облегчением, когда увидел его кораблик в Теркском заливе. Пройдя мимо нашей крепости и отсалютовав мне холостым выстрелом, Оболенский отправился к себе в крепость. Мы в это время отсалютовали ему кубками с разбавленным вином.

Ещё днём от Фрола я узнал, что завтра ко мне придут местные кумыки просить прощение и поэтому мне быстро собрали шатёр, установив его в самом центре «круга». Утром я проснулся с плохим настроением и потому на встрече с кумыками выглядел суровым и самому себе противным. Что-то меня гложило в истории с Байрамом. Может то, что я оставил его один на один с его врагами, может то, что я позорно сбежал, не ответив на залпы ни одним выстрелом, может быть то, что мне сейчас придётся уплыть обратно в Астрахань, а казаки тут останутся? Не знаю, но на душе у меня было тревожно и тяжело.

Но я выполнил то, что планировал, а казаки немного тут отдохнут и снова пойдут воевать с калмыками. Что за них тревожиться? Это ты выбрал спокойную, «сельскую» жизнь, а они — людишки удалые! Мне же нужно возвращаться сначала в Астрахань, потом скататься на Ахтубу и посмотреть, что там делается с хозяйством, с пасеками, с бахчами. Надо набрать арбузов и дынь, и отправить их в Москву. Потом надо вернуться снова в Астрахань, нарезать виноградной лозы и только потом вернуться в Москву. Попутно нужно наладить отношения с новым наместником Астрахани и воеводами Царицына.

Но для них у меня имеются соответствующие грамотки, уполномочивающие меня на проверку деятельности их предшественников. К тому времени высокая комиссия уже закончит ревизию. И это, как оказалось, не моя придумка с ревизиями-то! Всегда так было. Меняется воевода, или наместник, его закрывают в Москве на особом подворье и могут держать, не выпуская, хоть год — пока приехавшие на его прежнее место «работы» люди не проверят финансово-хозяйскую деятельность региона, не опросят жителей. Только после этого воевода или наместник получали новое назначение. Ну, или кол в определённое место. Но второе случалось не часто. Кадровый голод и тогда не давал свершаться правосудию в полной мере.

— А может быть и вправду, будет лучше, если ты возьмёшь те земли?

— Взял бы как кто? Как Степан Разин — твой холоп, или как наследник трона Персии Исфан Арасин? Те земли свободные и на них положили глаз и турецкий Султан, и персидский шах. Многие будут против. С Кабардой[1] — вон какие дела. Едва усмирили князей Большой Кабарды, сдержали набег крымчаков с ногайцами на Черкасы. От воеводы Оболенского слышал, что Муцал Черкасский силу набирает. Там ещё будут проблемы. Каждый, даже малый правитель, хочет править самостоятельно. Так что и этот Муцал, или его дети, окрепнув, захотят выйти из под твоей руки. Таков закон природы.

— Кабардинцы просили крепость поставить на их земле ещё при царе Иване Васильевиче. Тогда был Темрюк Ильдарович. Сейчас между собой воюют его родичи.Большая Кабарда, Малая Кабарда, это их вотчина. Муцал Черкасского присягнул на верность моему отцу, но пока не присягнул мне. Муцал защищаел низовья Дона и усмирял князей Большой Кабарды. Терек сейчас без защиты. Сам видел, что там делается. Придут туда персы или даги и всё.

— Государь, позволь сказать?

— Говори. Для того и сидим. Не пития же ради? Доброе у тебя вино на Ахтубе.

— Кстати, про Ахтубу. Хотел просить тебя, государь, разрешить вино курить.

— Что за вино? — заинтересовался Алексей.

Он уже привык, что я вечно придумываю что-нибудь необычное.

— Из винограда и закупоривать в дубовые бочки. Винный спирт при хранении в дубовых бочках, превращается в очень вкусный продукт. Я тут привёз тебе на пробу. Хочешь?

— Налей.

Мы сидели у меня в избе и я шагнул к настенному шкафчику, где у меня уже стоял стеклянный графин и низкие широкие стеклянные стаканы, как для виски. На столе сразу повеселело.

— Хороший натюрморт можно написать, — сказал царь. — Красивый цвет в графине.

Коньяк в чистом прозрачном стекле, которое, наконец-то научились делать измайловские стеклодувы, светился в лучах солнца, проникающих сквозь прозрачное оконное стекло, янтарём.

Кроме графина и стаканов, на столе стояла стеклянная ваза на которой лежали разные фрукты и виноград. Перед нами стояли миски с серебряными ножами и вилками и небольшие стеклянные «розетки» со щербетом.

Я плеснул в стаканы по «пять капель». По комнате распространился коньячный аромат.

— Приятный дух, — сказал Алексей.

— Этот дух крепок, потому попробуй вот это.

Я достал из холодильного ларя — наполненного льдом сундука — миску с формованным кубиками ванильным шоколадом и выставил её на стол.

— Это что так вкусно пахнет? — спросил с интересом царь.

— Это тёртые плоды какао.

— Да-да. Я люблю какао. Но он твёрдый!

— Я с ним немного, э-э-э, похимичил. Добавил кое чего и оно стало твёрдым. С этим крепким вином очень хорошо. Франки называют такое вино, настоянное в дубовых бочках «коньяк». Хочу продавать его голландцам на вывоз и в кабаки в Немецкую слободу. Пробуй. Сначала шоколад разжуй, потом коньяк отпей.

Я показал как и почувствовал, приятную терпкость во рту и тепло в пишеводе. Хороший дуб произрастал вдоль Ахтубы. И ячменное вино, настоянное в бочках, из него собранных, получалось отменное. Но тот продукт я царю ещё не показывал и показывать пока не собираюсь.

— Вкусно, — похвалил государь. — И тепло в душе сразу стало. Во рту жжётся.

— Кусочком яблока, государь, зажуй…

— Хорошее вино, но виноград на него портить… Уместно ли?

— Винограда будет скоро много.

— Ты шелковицу выращиваешь? — вдруг спросил Алексей. — Как она?

Глаза его заблестели, лицо порозовело.

— Выращиваю, государь. В этом году в казну сдали пять фунтов коконов. Денег ещё не получили.

Государь скривился.

— На следующий год хочу ферму по выращивания коконов сделать. Не с деревьев собирать, а из специальных ящиков. Чтобы дерево не портить.

— Как это?

— В ящики лист шелковицы и гусениц. Так и коконы вызреют и дерево новую листву даст.

— Хм! Попробуй! Резон в этом есть! Тут-то виноград будет расти, нет?

— Плохо ему тут. Солнца мало. Не вызревает. А в этот год морозы ранние ударили. Не доглядел садовник твой в этот раз, государь, а я приехал поздно. Укрывали ухе в холода. Не знаю, что на тот год с лозами будет. Выживут-ли?

— Да и Бог с ним! — махнул рукой Алексей. — Жениться не надумал?

— Не надумал. Рано ещё. Тебе-то как женатому, государь?

— Ладно! Зря ты тогда не взял Анну Милославскую. Были бы теперь сродственниками.

— И что бы изменилось? Теперь вы с Морозовым сродственники. Лихо он Анну к рукам прибрал. Ха-ха! Да и не отдал бы за меня свою дочь Илья Данилович. Уговор у них был с Морозовым.

— Какой уговор? — заинтересовался Алексей.

— Ну, как какой? Ты же сначала выбрал Евфимию, дочку Рафы Всеволжского?

— Ну… Больная оказалась. Падучая у неё.

— Не-а, — покрутил я головой. — Нормальная девка. Проверял я. Мои казаки ездили в Тюмень. Только что вернулись. Говорят, добрая девка. Ладная. Бабки дворовые, что ей волосы чесали, по требованию Морозова твоего волосы ей так затянули, что кровоток остановили и воротник туго застегнули. Вот и передавили кровь. Помнишь, я тебе про кровоток человека рассказывал?

— Помню, — лицо Алексея стало наливаться кровью. — Значит, здоровая, говоришь, девка?

Он скрипнул зубами.

— Приказываю отправить в Тюмень твоих казаков. Пусть привезут и Евфимию, и отца её. Привезут, дай Бог, поселишь, до времени, в Ахтубе. Следствие проведём до того. Может ты и проведёшь?

— Уволь, государь. Борис Иванович же крёстный мне. Как можно?

— А говорить на него? — хмыкнув, спросил царь.

— А говорить, то дело государево. Не сказал бы я, обвинил бы ты меня в сообществе.

— И то верно, — покивал головой Алексей. — Налей ещё винца крепкого. Что-то раздеребил ты душу мне.

Яналил и мы снова выпили. С шоколадкой. Я закусил яблочком, царь шоколадом.

— По вкусу пришёлся? — спросил я.

— Пришёлся. Повару скажешь, как готовить!

— Скажу, — кивнул головой я.

— Казаки службу несут справно. Пока ты был в Астрахани да на Каспии, бунты то там, то тут начинались, да с ними справлялись. Прав ты был, на счёт налога на соль и на счёт народного недовольства. Земской собор собрали в октябре сего года. Приехали во дворец всякие лучшие люди. Как ты сказал, сделали моё уложение, а они взбунтовались.

— Слышал, — я недовольно скривился.

Думал отбояриться от собора, ан нет. Не захотели лучшие люди принимать написанные мной законы. Какие-то нехорошие люди, подговорили депутатов внести дополнения и изменения в уложение, то есть на сопротивление власти. Я так и слышал, как кто-то из «земских» выборщиков говорил: «Мы — тоже власть! Мы царя ставили на престол!»

И теперь я понял, почему сами крестьяне проголосовали за бессрочный розыск беглых. Тягло-то расписывалось на одно количество рабочих рук, а если народ бежал, оставалось меньше, а пахать (трудиться) приходилось так же. Вот и ратовала община за розыск беглых. И я их теперь понимал.

Крестьяне, в своей общей массе, бегать постепенно переставали, понимая, что везде всё одно и кисельных берегов нет нигде. А поэтому оседали на одном месте, на одной и той же земле.

Получалось, что нужно было крепостничество⁈

О сем парадоксе я размышлял с тех пор, как вернулся в Москву и поговорил с некоторыми представители земщины. В частности, из моих же Воронежских земель и иных. И все в голос утверждали, что розыск — благо, «ибо в разбойники идут и люд убивают на смерть».

— Не в том дело, государь, что кто-то бежит искать жизнь лучшую, а в том, чтобы не побежали многие. Когда многих ловить, то многие могут бунт поднять. Да такой бунт… Ну, я тебе о том уже говорил.

— Да, что им бежать-то? — удивился государь. — От чего? Зачем?

[1] Кабарда — территория от устья Кубани до устья Терека.