Стиг-знаменосец

Силен был Дидрик, груб и смел,

А жил он возле Берна[15]

И триста родичей имел,

Я говорю вам верно.

А бились мы в Ютландии.

«Мы весь завоевали свет,

Теперь земли нам хватит.

Но Хольгер Датский, наш сосед,

Еще нам дань не платит».

Тут Свертинг, злобой обуян,

Вскричал что было духу:

«Давайте мне хоть сто датчан,

Прихлопну их, как муху!»

«Потише, Свертинг, черный тролль.

Датчан не взять без боя.

У них не трус и сам король,

И войско недурное».

Но Свертинг лишь плечом пожал:

«Постыдный страх отбросьте!

Покуда Хольгер не сбежал,

К нему нагрянем в гости».

Наутро двинулись в поход

Шестнадцать тысяч конных,

Чтоб датский покорить народ,

Сломить непокоренных.

Вперед отправили послов:

Пусть платят дань датчане,

А нет — так пусть без лишних слов

Спешат на поле брани.

Ответил Верландсен послам:

«Меч воинов рассудит.

Тому, кто в дом вломился к нам,

Пути назад не будет».

Сошлись враждебные войска

На вересковом поле,

И мнилось, Дания близка

К позору и неволе.

Рубились воины три дня,

Пришельцев много пало,

Ни шагу датская броня

Врагам не уступала.

Угрюмо Свертинг проворчал:

«От нас осталась сотня.

Не одолеем мы датчан

Ни завтра, ни сегодня».

И Дидрик, мощный, как гора,

Ответил, хмурясь грозно:

«Я вижу, прочь бежать пора,

Пока еще не поздно».

Помчался Дидрик по холмам,

Он зря, выходит, бился.

За ним бежал и Свертинг сам,

Хоть больше всех хвалился.

И Йерн сказал пришельцам вслед,

Оглядывая дали:

«Немало знали вы побед,

Теперь позор узнали».

Шестнадцать тысяч верховых

Навеки стали прахом.

Бежали семьдесят живых,

Гонимы смертным страхом.

Остыл недавней битвы жар,

Но кровь бежит потоком,

И солнце сквозь кровавый пар

Глядит багровым оком.

А бились мы в Ютландии.

Юного Стига зовут к королю:

«Быть знаменосцем тебе я велю».

Со Стигом случилась беда.

«Я еще молод, не видел войны.

Как повезу я знамя страны?»

«Только горячие руки юнца

Знамя удержат в бою до конца».

«Пусть же мне новое знамя сошьют,

Многих под знаменем этим убьют.

Пусть же три цвета ведут нас на бой:

Красный, желтый и голубой».[16]

Весело мчался со знаменем Стиг,

Он неприятеля первым настиг.

Стрелы летели как сено, пучком,

В красный рукав вонзались торчком.

Стрелы летели как головни,

В белую руку вонзались они.

Крикнул король ему: «Знамя бросай!

Ты еще молод, себя и спасай!»

«Нет, не услышит невеста моя,

Что знаменосцем бесчестным был я.

Брошу я знамя — грош мне цена,

Буду я проклят на все времена».

Стиг от мечей и от стрел не бежал:

Мертвой рукою он знамя держал.

Грудами трупов враги полегли,

Но не подняться и Стигу с земли.

Гордо король свое войско ведет,

Стига невеста навстречу идет.

«Милости просим к родным очагам,

Славно вы дали острастку врагам».

«В честном бою одолели мы их.

Честно со знаменем пал твой жених».

Скорбно невеста закрыла лицо,

С белой руки покатилось кольцо.

«Я не люблю, когда долго скорбят.

Рыцарь мой Карл и пригож, и богат».

«Карлу не стану я верной женой,

И не разделит судьбу он со мной.

Правда, что он и богат, и пригож,

Только на Стига твой Карл непохож».

Со Стигом случилась беда.

Был Энгель рослый малый,

Отважный, полный сил,

Но красотой, пожалуй,

Он Мальфред покорил.

Неужто не забрезжит день?

Она бежала с милым прочь,

Оставив отчий дом.

Их первая застала ночь

В орешнике густом.

Но вот вторая ночь пошла,

Домой приехал он

И в час, когда редела мгла,

Увидел странный сон.

«Напало на меня зверье,

Навеки я умолк,

И сердце теплое мое

Терзал клыками волк».

«Недаром бешеных волков

Увидел ты во сне:

Ты взял меня и был таков

Наперекор родне».

Тут снизу, от порога

Раздался крик слуги:

«Мой господин, тревога!

Со всех сторон враги!

В железо строй закован

И движется стеной.

Ведет их Геде Ловман,

Он Мальфред брат родной».

Укрыла церковь беглецов.

Разгневан Геде был,

Но Энгель с горсткой молодцов

Пять приступов отбил.

Мать Мальфред не любила дочь

И голос подала:

«Отстроим церковь мы точь-в-точь,

Сожгите все дотла!»

Катилось пламя как волна

И поднимало вой.

Стояла Мальфред, вся бледна,

В накидке меховой.

Гудел огонь, за валом вал,

И с крыши тек свинец,

И в церкви каждый понимал,

Что наступил конец.

Но Энгель, дерзок и упрям,

Взял на руки жену.

«Коль не уйти отсюда нам,

Спасем тебя одну».

Ее поставили на щит.

Бледна как полотно,

Она забыла страх и стыд

И выбралась в окно.

Был в церкви ад кромешный,

Не спасся ни один.

У Мальфред безутешной

В тот год родился сын.

Его от всех скрывали,

Крестили без огней

И Энгелем назвали,

Чтоб месть была верней.

Семь лет он рос, надежно скрыт,

И вот сказала мать:

«Отец твой Ловманом убит,

Ты должен это знать».

Десяток лет он подрастал,

Копил и ум, и прыть.

Сказала мать: «Твой час настал,

Ты должен отомстить».

Спешит воинственная рать

Ударить напролом,

А Геде Ловман пировать

Уселся за столом.

Тут снизу, от порога

Раздался крик слуги:

«Мой господин, тревога!

Со всех сторон враги!

Тяжел их шаг чугунный,

Не видно им конца.

Ведет их Энгель юный,

Похожий на отца».

Вот Ловман выглянул в окно,

Суровый вид храня:

«Выходит, есть уже давно

Племянник у меня?

Недолго сладить мне с юнцом,

Унять строптивый нрав.

Мать не стояла под венцом —

Сын не имеет прав».

«Давно настал бы твой конец,

Да был я, дядя, мал.

А мать пошла бы под венец,

Да ты ей помешал».

Была тут рубка и резня

У рухнувших ворот,

И встал над домом столб огня

Под самый небосвод.

Вот Энгель, отомстив сполна,

На двор приехал свой,

Где мать ждала его, бледна,

В накидке меховой.

Она взглянула на него,

Взметнулись рукава.

«Мне мало горя одного,

Теперь их стало два».

«Ты можешь горько мне пенять,

Что отомстил врагу,

Но чувства женские понять

Вовек я не смогу».

Неужто не забрезжит день?

В Линдхольмском замке пир горой,

А Вернер заперт в башне сырой.

Женщинам рыцаря не удержать.

Вельможи едят, не вставая с мест,

А Вернер в башне нехотя ест.

Вернер запел про зарю и восход,

Услышала Ингеборг, как он поет.

«Играет на арфе служанка моя,

Столь дивной игры не слышала я».

«Никто не играл, не трогал струну,

То Вернер томится у нас в плену».

Послала Ингеборг верных слуг.

«Пусть Вернер скрасит мой досуг».

Вернер вошел и стал у стола.

«Зачем госпожа меня звала?»

«Вернер, я слышала голос твой.

Ты о любви мне песню спой».

«Петь о любви, я слышал, грех,

Вот песня другая, лучше всех».

Тихую песню начал он,

И замок погрузился в сон.

Ингеборг в красных одеждах была.

Сидя в кресле, она спала.

Вернер тут обошел весь зал

И в дальнем углу ключи увидал.

Он подбирал ключи как мог,

Он на оковах отпер замок.

Ингеборг он добром помянул:

В воду с моста ключи швырнул.

Шел он по городу, молод и смел,

Громкую песню он запел.

Шляпой взмахнул и был таков:

«О Ингеборг, приятных снов!

Я спел тебе песню всего одну,

И видишь, я уже не в плену.

Ты выкуп золотом не брала,

Но даже меди взять не смогла!»

Женщинам рыцаря не удержать.

Марстига во дворец с утра

Зовут не для утех.

Король стоит среди двора,

Одетый в куний мех.

Так молод отважный Марстиг!

«Послушай, Марстиг, что тебя ждет:

Нам угрожает враг.

Отправишься ты в морской поход

И мой поднимешь флаг».

«Пока я режу крутую волну

И целят в меня враги,

Мою красавицу жену,

Король, побереги».

Король сказал лукавую речь,

Улыбку пряча в меха:

«Ее, как сестру, я буду беречь

От всякой беды и греха».

Марстиг ушел в поход морской,

Многие будут убиты.

А вечером к Ингеборг в покой

Король явился без свиты.

«Твой облик, Ингеборг, дивно хорош,

Он рыцаря делает страстным.

Рубашку ты для меня сошьешь

И вышьешь золотом красным».

«Рубашку сшить я могу, изволь,

Я много их Марстигу шила,

Но слухи пойдут, о датский король,

Что мужу я изменила.

Мне Марстиг передал твою речь:

Пока не вернется он с моря,

Меня ты обещал беречь

От всякой беды и горя».

Вспылил король и уехал прочь.

Печально свечи чадили,

Прекрасную Ингеборг в ту же ночь

В слезах во дворец уводили.

Марстиг вырвал победу в бою,

Но вместо торжества

Встречала его в родном краю

Недобрая молва.

Он гнал коня быстрей, быстрей,

И вот он в своем дому,

Но юная Ингеборг из дверей

Не вышла навстречу ему.

«Женою рыцаря я была

И мужа любила верно.

Меня королевой молва нарекла,

И горе мое безмерно.

Безмерен мой позор и стыд.

Тебя не впущу я в покой,

Покуда король не будет убит,

О Марстиг, твоей рукой».

Марстиг поехал, вооружен,

Через леса и поля.

На тинге смело выступил он

И обвинил короля.

«Я в море хищное бил воронье

И жизни не берег,

А ты нарушил слово свое,

Мой опозорил порог.

Ты подданным прескверный отец,

Ты сеешь обман и ложь.

Ты Ингеборг силой увел во дворец,

И ты за это умрешь».

«Но, Марстиг, в тебе я не вижу врага,

Как с другом, с тобой говорю.

Я подарю тебе рощи, луга

И замок тебе подарю».

«Твои подарки мне не нужны,

Ты лучше бы слово держал,

Ты лучше бы окна моей жены

Подальше объезжал.

Ты думал, расплата будет легка,

Не слушал стонов и слез.

Но может от малого бугорка

Большой опрокинуться воз».

У Ингеборг племянник был,

Ране звали его.

Он при дворе из чести служил,

За это не брал ничего.

Ране хитрого был ума,

Сказал он королю:

«Я знаю, где оленей тьма,

Хоть сотню подстрелю».

Они вдвоем углубились в лес,

Охотились дотемна.

Сначала свет дневной исчез,

А после вышла луна.

Они приехали в Финдеруп,

Усталые — хоть помирай.

Хозяин спросонья был зол и груб

И еле пустил в сарай.

«А ну-ка, Ране, посмотри,

Есть ли на двери запор.

Нет — так на пику дверь запри,

Чтоб Марстиг не влез, как вор».

«Напрасно, король, ты порочишь его.

Даже чибис, и тот

Гнезда родного своего

В обиду не дает».

Ни пики, ни копья не нашлось,

Ни тяжкого топора.

На две соломинки пришлось

Дверь запереть до утра.

Наутро раздался топот и крик:

«А ну, король, вставай!

Я — Марстиг, и я тебя настиг,

Живее открывай!»

В конце сарая был сеновал,

Сеном король был укрыт,

Но Ране глазами указал,

Где в сене король лежит.

Марстиг тогда из пыли сенной

Вывел на свет короля

И на мечах с ним начал бой,

Душу свою веселя.

Он по бревну ударил сплеча,

Потом по балке попал,

А третьим грозным ударом меча

Убил короля наповал.

Он гнал коня быстрей, быстрей,

И вот он в своем дому.

Юная Ингеборг из дверей

Вышла навстречу ему.

«Я отомстил за позор и стыд,

Впусти меня в покой.

О Ингеборг, король убит

Вот этой моей рукой».

Они пустились в путь с утра,

Чтоб жизнь свою спасти.

Гора по имени Шлем-гора

Им встретилась в пути.

Марстиг построил замок на ней,

Рвом его окружил,

Чтоб не боялся стрел и камней

И неприступным был.

Крестьяне пашут по холмам,

Возят сено с лугов.

«Храбрый Марстиг — защита нам,

Крепких шлему рогов!»

У Марстига надежный дом,

Его никому не взять.

От стен его с великим стыдом

Ушла королевская рать.

Так молод отважный Марстиг!

Вальравн к побережью ездил верхом,

Просватал он Герборг и стал женихом.

Уже распускаются листья.

С моря начал враг угрожать,

В морской поход отправляется рать.

Герборг стала у самых ворот,

Смотрела, кто едет и кто идет.

Ивер Нельт проехал в броне,

За ним король на высоком коне.

Следом Вальравн верхом проезжал,

Он обнял Герборг и к сердцу прижал.

На самый берег, на край земли

Якорь и весла принесли.

Корабль отошел, набежал ветерок,

Упала Герборг на белый песок.

Шумела вода, и ветер крепчал,

Три дня Вальравн как убитый молчал.

Сказал король: «Вальравн, ты богат,

Так почему ты жизни не рад?»

«Король, не будет Герборг с тобой,

Не вздумай играть ее судьбой».

Король приказал, надменен и горд:

«Вальравна схватить и бросить за борт!»

Вальравну осталось лишь одно:

Пойти по тропе, что ведет на дно.

Угас понемногу сражений пыл,

На белый песок король ступил.

Герборг стала у самых ворот,

Смотрела, кто едет и кто идет.

Один проезжал другому вслед,

И только Вальравна нет и нет.

«Добро пожаловать домой,

Но где же Вальравн, где суженый мой?»

«Вальравн утонул и лежит на дне,

Теперь ты, Герборг, достанешься мне».

«Пускай с Вальравном случилась беда,

Твоей я не буду, король, никогда».

Герборг не стала жить при дворе,

Ушла в монастырь на высокой горе.

Уже распускаются листья.

Хавбор Сигне позвал к венцу,

Пленясь ее красотой.

Послов он послал к королю-отцу,

Но встретил отказ крутой.

Такой красавицей вам не владеть.

Всю ночь он горем себя терзал,

Заснул под утро он,

А утром матери рассказал,

Что видел странный сон.

«Я видел город в небесном краю,

Он ярко светил из тьмы.

В объятьях держал я Сигне мою,

Сквозь тучу мчались мы».

«Небесный город — к добру, сынок,

Сигне тебе суждена.

А черная туча — тяжелый рок

На вечные времена».

Приехал Хавбор ко двору.

Он в платье был девичьем

И словно свою родную сестру

Напоминал обличьем.

«Прекрасная Сигне, не будь горда

И окажи мне милость.

Отправил Хавбор меня сюда,

Чтоб я шитью поучилась».

«Что ж, будешь шить искусным швом,

С лица вышивать и с изнанки,

А спать в покое угловом,

Где спят мои служанки».

«Там сон мой будет нехорош,

Я сплю с госпожою вместе,

И если ты меня отошлешь,

То я умру на месте».

«Мой дом, красавица, — твой дом,

И горе твое небольшое.

Ты будешь есть за моим столом

И спать в моем покое».

Он вынул маленький кинжал

И раскроил им ткань.

Оленя он нарисовал,

А рядом — юную лань.

Рисунками восхищена,

Расправила Сигне ткань.

Оленя вышила она,

А рядом — юную лань.

Девицы сидят, и каждая шьет,

Сколько хватает толку.

А Хавбор взял иголку в рот.

Вертел языком иголку.

Служанка ходила за ним по пятам,

Ей до всего было дело.

«Уж это, скажу я, чистый срам —

Чтоб девка шить не умела.

Путает нитки, играет с иглой,

Не видно конца проказам.

А подадут медовый настой —

Всю чашу выпьет разом.

Рука тверда, что доска твоя,

Сожмет, так лучше не надо,

И у девиц не видала я

Такого дерзкого взгляда».

«Вот что, служанка, тебе скажу:

Есть у тебя работа.

Как я хочу, так и гляжу,

Глядеть на тебя неохота».

Весь день наклонялись они к шитью.

Уже не рано было,

И Сигне новую швею

В покой к себе проводила.

«Скажи мне, Сигне, прежде всего,

Покуда мы вдвоем:

Есть ли кто или нет никого

В юном сердце твоем?»

«Скажу тебе правду: нет никого

В юном сердце моем,

Кроме Хавбора одного,

Но нам не быть вдвоем».

«Если вправду отмечен я

Такой счастливой судьбой,

Вглядись получше, Сигне моя:

Хавбор перед тобой!»

«Ах, тише, Хавбор, ночь темна,

Глухой недобрый час.

Служанка, верно, лежит без сна,

Подслушивает нас».

«Я отведу любую беду,

Только будь мне женой.

Я под подушку меч кладу

С кольчугою стальной».

Служанка слушала эту речь,

Влюбленным желая бед.

Украла она кольчугу и меч,

Едва забрезжил рассвет.

«Проснись, король, беспечный отец,

Ты крепко спишь всю ночь,

А Хавбор, дерзостный юнец,

Твою целует дочь!»

«Служанка, прикуси язык,

Не лги своему королю,

К постыдной лжи я не привык

И сжечь тебя велю!»

«Если я лгу, меня не щади,

Пускай сгорю в огне.

Вот меч и кольчуга, погляди,

Небось поверишь мне».

Король с постели спрыгнул долой,

Засуетились слуги.

«Вставайте, люди мои, на бой,

Спешите надеть кольчуги!

Потуже затяните ремни!

Уж если Хавбор явился,

То ждите свалки и резни,

Всегда он славно бился».

Десятки пик уперлись в дверь,

Тяжелым был напор.

«У нас в ловушке красный зверь!

Эй, Хавбор, выйди на двор!»

Отважен Хавбор и силен,

Крепка его рука.

Доской от ложа дрался он,

Пока не сломалась доска.

Кузнец в оковы его заковал

С ног и до головы,

Но Хавбор шутя оковы порвал,

Словно стебли травы.

Тут служанка возьми да скажи:

«Оковы порвет он опять.

Только волосом госпожи

Хавбора можно связать.

Будет волосом связан юнец

Хоть на один оборот —

И он скорее примет конец,

Чем волос Сигне порвет».

Хавбор волосом связан был

На один оборот,

И он сказал, что свое отжил,

Что волоса не порвет.

«О Сигне любимая моя,

Меня одолели враги.

Увидишь, что повешен я, —

Светлицу свою подожги».

У виселицы росла трава,

И Хавбор молвил так:

«Мой красный плащ повесьте сперва,

Как верной гибели знак».

Увидела Сигне, что плащ заалел,

Огня приказала подать

И дом подожгла, как Хавбор велел,

Чтоб больше не страдать.

«Сигне погибла в жарком огне,

Она задохнулась в дыму.

Теперь сто жизней дайте мне —

Я ни одной не возьму».

Король обратил на пламя взор,

Сказал он слугам своим:

«Что это там за большой костер,

Густой и черный дым?»

Ответил в слезах слуга короля:

«Сигне дом подожгла.

Раз Хавбора погубила петля,

И Сигне жизнь не мила».

«Спешите, люди, беду отвести,

Не дайте Сигне сгореть.

Спешите Хавбора спасти,

Не дайте в петле умереть!»

Сигне мертвой лежала в золе

Среди обугленных тел.

Хавбор мертвым висел в петле,

И дух его отлетел.

«О, знал бы я, как любила она,

Как он умел любить, —

Требуй их смерти вся страна,

Я их не стал бы губить».

Злую служанку зарыли живьем,

В сырую землю зарыли,

А Хавбор и Сигне — навеки вдвоем,

Лежат в одной могиле.

Такой красавицей вам не владеть.

Красив, отважен Нилус,

В бою он молодец,

И Хилле согласилась

Пойти с ним под венец.

Игра была не в шутку.

Пять дней на свадьбе пили,

Но вот прошло пять дней,

Карету заложили

И подали коней.

«Дождь поливает все вокруг,

И холод сводит грудь.

Скажи мне, Хилле, милый друг,

Куда нам повернуть?

До Фредерлюнда путь прямой,

Поехать бы туда,

Но там хозяин — дядя твой,

С ним у меня вражда».

«Не здесь же на ночь глядя

Нам мокнуть под дождем.

Не выгонит нас дядя,

Ведь ты со мной вдвоем».

Они поехали быстрей,

Все прямо, без помех.

К ним дядя вышел из дверей,

Одетый в куний мех.

Вот Хилле отвели в покой,

Ее служанки ждут,

А Нилус в башне угловой

Нашел себе приют.

Мед старый подали ему,

Мед голову кружил,

А дядя поднял всех в дому,

На бой вооружил.

Их дюжина вломилась,

И дядя первым был.

«Забыл ты, верно, Нилус,

Что брата погубил?»

«Твой брат лежит в могиле,

Он сам затеял бой.

А я женат на Хилле,

Родные мы с тобой.

Не прячусь трусовато

За новую родню,

Но, если хочешь, брата

Тебе я заменю».

«Мы Хилле путь откроем,

И ты уйдешь живым.

Мы отомстим обоим

Племянникам твоим».

Заговорили вместе

Племянники тогда:

«Мы не страшимся мести,

Рука у нас тверда».

Сражаясь, наступали

Все скопом на двоих,

Покуда не упали

Два тела неживых.

«Им не было спасенья:

Поклялся я душой

Меч вынуть в воскресенье

Лишь в крайности большой».

Шагнул тут Нилус к дяде

И молча вынул меч.

Скажу вам правды ради:

Пришлось тут многим лечь.

Бежали из покоя,

Не в силах устоять.

Но меч не вынес боя,

Сломалась рукоять.

Бросался Нилус страшно

И чем попало бил,

Но, выбравшись из башни,

Он тяжко ранен был.

Струится кровь красным-красна,

И горю не помочь.

«Вставай, вставай, моя жена,

Пора нам ехать прочь».

Помог он Хилле сесть в седло,

С трудом взобрался сам

И напрямую тяжело

Поехал по полям.

Остаток ночи до утра

Он ехал без помех.

Встречала Нилуса сестра,

Одета в куний мех.

«Что так невесел, милый брат?

Откройся, не таи.

Кто залил кровью твой наряд?

Где сыновья мои?»

«Во Фредерлюнде, у родных,

Я славно погостил.

Хозяин сыновей твоих

Домой не отпустил.

Постель мне мягкая нужна,

Я долго буду спать.

Вдовой останется жена —

Ты ей заменишь мать».

Игра была не в шутку.

Король с королевой на корабле

Проплыли много миль,

Как вдруг на полпути к земле

Сделался мертвый штиль.

Герман летел через море.

«Ты, кто скрыт морской глубиной,

Нас отпусти добром!

Дам я выкуп богатой казной,

Золотом и серебром».

«Я властелин в просторе морском,

С вами я не шучу.

У королевы за пояском

То, чего я хочу».

«За пояском я ключ держу

К золотому ларцу.

Я выковать новый ключ прикажу

Искусному кузнецу».

Ключ упал в голубую волну,

Сомкнулась над ним вода.

Ветер подул, и в свою страну

Приплыли они без труда.

Король с королевой белым песком

Пошли, смеясь и шутя,

И тут у нее за пояском

Шевельнулось дитя.

Королева от черных тревог

С тех пор ночей не спала.

Но вот настал желанный срок,

Сына она родила.

Его среди неприступных стен

В ночной пеленали мгле,

Назвали Герман Гладенсвен

И скрыли от всех на земле.

Копьем и мечом он любил играть,

Крепла его рука.

Но, как на него ни посмотрит мать,

Берет ее тоска.

«О матушка, в глазах твоих мрак,

О чем твоя печаль?

И почему ты смотришь так,

Словно меня тебе жаль?»

«Сын, я не скрою ничего,

Одной страдать нет сил.

Еще до рожденья твоего

Ты троллю обещан был».

Стояло утро четверга,

И осень с летом боролась,

Когда послышался голос врага,

Хриплый и страшный голос.

Вошел в покой уродливый гриф,

Запрыгнул в один прыжок,

С порога королеву спросив:

«Ты помнишь про должок?»

Она спасала дитя свое,

Всеми святыми клялась,

Что не родился сын у нее

И дочь не родилась.

Крикнул гриф, вылетая в окно:

«Он не минует мой плен

И мне достанется все равно,

Твой Герман Гладенсвен!»

Сын подрастал, резвясь и шаля,

Резвым юношей был

И дочь английского короля,

Увидев, полюбил.

«Я так хотел бы к невесте слетать,

Побыть у нее в дому.

Крылья с пружинами дай мне, мать,

Они тебе ни к чему».

Он ровно крыльями махал,

Быстро летел над водой

И хриплый голос услыхал,

Который грозил бедой:

«Куда торопишься в вышине,

Мой Герман Гладенсвен?

Давно ты был обещан мне

На ветер попутный в обмен».

«Прошу тебя, оставь, пропусти,

Дай мне слетать к невесте.

А встретятся снова наши пути —

С тобой я буду вместе».

«Тебе останется метка моя,

Мой юный резвый друг,

По метке тебя узнаю я

Меж рыцарей и слуг».

Германа клювом ударил гриф,

Но вниз не рухнул тот.

Тяжко ранен и еле жив,

Он продолжал полет.

У окон невесты он сел на шест,

Его увидала она.

Подруги ее не встали с мест,

Встала невеста одна.

Она серебряным гребешком

Причесывала жениха,

Горькие слезы лила ручьем,

Печальна и тиха.

Горькие слезы лила ручьем,

Печальна и тиха,

Кляла свекровь, что внесла в ее дом

Столько беды и греха.

«Мне гибель написана на роду,

Ты мать мою не кляни

За то, что она попала в беду,

Не видела западни».

Вновь замахали два крыла

Под небом голубым.

Она другие крылья взяла

И полетела за ним.

Она летела с коротким мечом,

Любого меча острей,

Но гриф уродливый нипочем

Не попадался ей.

Она по земле не чуя ног

Бродила, объята тоской,

Но Герман долететь не смог,

Погиб в пучине морской.

Герман летел через море.

Старый Альф в Одерскере живет,

Он похвалы достоин.

Два сына его украшают род,

Каждый — отважный воин.

А буря идет

по белым пескам на север.

У сыновей могучая стать,

Оба в отца точь-в-точь.

Каждый хочет свадьбу сыграть,

Взять королевскую дочь.

Хельмер Камп покидает дом,

Велит седлать коня.

«В Упсалу[17] я поскачу верхом,

Никто не догонит меня».

Ангельфюр покидает дом,

Садится в седло у порога.

«В Упсалу я поскачу верхом,

Да так, что треснет дорога».

У замковой двери оба сошлись,

Накинули мех на плечи

И вверх по лестнице поднялись,

В уме приготовив речи.

Хельмер Камп сказал королю,

Стоя возле стола:

«Отдать мне дочь я тебя молю,

Она, как жизнь, мила».

Ангельфюр прорычал, как в бою,

С мечом обнаженным в руке:

«Отдай королевство и дочь твою,

А сам уезжай налегке».

Король ответил женихам:

«Не так у нас ведется.

Тому из вас я дочь отдам,

Кто по сердцу ей придется».

«Спасибо, отец, что отвел беду.

Мне Ангельфюр не нужен.

За Хельмера Кампа я пойду,

Он будет добрым мужем».

Воскликнул в гневе Ангельфюр:

«Не стоило и стараться!

Я ухожу, но только, чур,

Я с братом хочу подраться».

Старый Альф в тот час отдыхал,

Но встал в тревоге с постели.

Из Одерскера он услыхал:

Мечи сыновей зазвенели.

Погнал он рыжего коня

Вдогонку за сыновьями,

Туда, где мечи сшибались, звеня,

Где кровь лилась ручьями.

«Мой Хельмер Камп, мой сын родной,

Не можешь сдержать ты вздоха.

Скажи: отчего твой меч стальной

Разит врага так плохо?»

«Я восемь ран получил таких,

Что близок мой конец.

Будь у меня одна из них,

И то я не жилец».

Вырвал Альф, хоть был он и стар,

Дуб — да с корнями вместе,

На Ангельфюра обрушил удар

И уложил на месте.

«Лежи, Ангельфюр, мой старший сын,

Суд совершил я свято.

Не пожалел ты моих седин,

Убил невинного брата».

А буря идет

по белым пескам на север.

Я у фиорда знаю лес,

Зеленый и густой.

Там липы встали до небес,

Стеной стоят крутой.

Там липы встали до небес,

И в их укромной сени

Охотнику наперерез

Проносятся олени.

Зовет глухарка глухарят,

Свистят дрозды украдкой,

И золотой запрятан клад

У лани под лопаткой.

Охотится Нилус в густом лесу,

А сердце досада гложет.

Гоняет он лань в лесном мысу

И все поймать не может.

Девицу парень покорил.

Он петли ставил на тропках глухих,

Где лань легко ступала,

Но чуткая лань обходила их,

В ловушку не попала.

Три долгих дня не мог он никак

Мяса добыть к обеду,

И наконец голодных собак

Пустил по свежему следу.

Уже собакам лань видна

И стая озверела,

Но соколом обернулась она,

На липу высокую села.

Чуть Нилус взялся за топор,

Хозяин леса явился,

Копье наставил он в упор,

Чтоб Нилус остановился.

«Когда ты острым топором

Хоть раз по дереву хватишь,

За дерзость твою, убей меня гром,

Ты головой заплатишь».

«Позволь мне дерево срубить,

За дерево буду в ответе,

Но, если я лань не могу добыть,

Мне лучше не жить на свете».

«Таким молодцам грешно унывать.

С добычей, Нилус, будешь.

Дай соколу грудь твою поклевать,

И ты его добудешь».

Сокол Нильсу слетел на грудь,

Клюнул, запел, зацокал.

Нильс не успел и глазом моргнуть —

Девицей сделался сокол.

Цвет ее платья был ярко-ал,

Прекрасней девиц не бывало.

Тут ее Нилус на руки взял,

И вот что она рассказала:

«Я в доме отца среди бела дня

Перебирала розы.

Косилась мачеха на меня

И бормотала угрозы.

Она колдовских взяла корешков,

И по ее желанью

Служанки мои превратились в волков,

А я обернулась ланью.

Волки с меня не спускали глаз.

Промедли ты самую малость —

Никто бы меня от волков не спас,

Живьем бы я им досталась».

Кудри она распустила волной,

Стоя на тихой полянке,

И по одной из чащи лесной

Вышли девицы-служанки.

«Ты стал спасителем моим,

Избавил меня от муки,

И мы сердца соединим,

Сплетем мы накрепко руки».

Девицу парень покорил.

Пары танцуют, одетые в мех.

Ходите по половицам.

Юная Кирстин прекраснее всех.

Рыцари, честь окажите девицам.

Рыцарь ступает то прямо, то вбок,

Держит в руке обнаженный клинок.

Кирстин в глаза он с любовью глядел,

Лезвием острым ей пальцы задел.

Кирстин ни словом не выдала боль,

Но промедленье заметил король.

«Кровью окрашен твой огненный мех.

Кирстин, поведай нам, чей это грех».

«Грех мой ни с кем я не стану делить.

Брату пошла я постель постелить.

Над изголовьем увидела меч,

Тут бы мне руки мои поберечь.

Пальцы сама я задела мечом,

Дамы и рыцари тут ни при чем».

«Как же ты станешь плести кружева?

Кто зашнурует тебе рукава?»

«Станет сестра мне плести кружева,

Мать зашнурует мои рукава».

Рыцарь увидел, что девушка лжет

И от расплаты его бережет.

«Ты отвратила большую беду.

Хочешь, тебя под венец поведу?

Будешь любима, покуда жива,

Сестрам велю я плести кружева».

Старый король удивился слегка:

«Разве не портит невесту рука?»

«Кирстин в глаза я, танцуя, глядел,

Сам ее руку мечом я задел».

Рыцарь на верность обет произнес.

Ходите по половицам.

Юную Кирстин с собой он увез.

Рыцари, честь окажите девицам.

Танцы затеял король Вальдемар,

Не сосчитать танцующих пар.

Не в пору король полюбил.

Пары кружились под шутки и смех,

Тове была прекраснее всех.

Тихо король королеве сказал:

«Тове собой украсила зал».

В гневе большом королева была,

Но до зимы коварно ждала.

Затемно шлет королева гонца,

Тове зовет в покои дворца.

Тове оделась при сальных свечах,

Старый был мех на юных плечах.

«Надо красавиц пораньше будить.

В баню со мной не хочешь сходить?»

«В баню охотно с тобой пойду,

Время охотно с тобой проведу».

Слугам своим королева велит:

«Дров не жалеть, пусть жаром палит,

Страшная, смертная будет жара,

Тове давно погреться пора».

Только что Тове в баню зашла,

Как королева дверь заперла.

«Боже, как жарко и нету воды.

Дверь отопри, не твори беды!

Сын мой Кристофер, на помощь ко мне!

Ты мне не дашь погибнуть в огне».

«Сын твой помочь тебе готов,

Но держат Кристофера шесть молодцов».

Грозно сказал королеве король:

«Тове позвать немедля изволь».

Тут королева забыла про ложь:

«Тове свою напрасно ты ждешь».

«Ты мне ответишь за эту беду,

Тесный покой тебе отведу.

Юная Тове в накидке простой

Лучше, чем ты в парче золотой.

Юная Тове в дощатом гробу

Лучше, чем ты с алмазом во лбу».

Не в пору король полюбил.

Раз юный Свейдаль в мяч играл,

Его бросал он смело.

В окно девицы мяч попал,

Девица побледнела.

Ты говори с умом.

Явился Свейдаль за мячом,

Помедлил на пороге.

С улыбкою вошел он в дом,

А вышел прочь в тревоге.

«Не мне назначен, Свейдаль, ты,

Так покорись судьбе.

Принцесса дивной красоты

Тоскует о тебе.

В краю далеком ждет она

И не устанет ждать.

Теперь ни отдыха, ни сна

Тебе уже не знать».

Склонился Свейдаль в час ночной

К могильному холму,

И голос матери родной

Откликнулся ему:

«Мой сын, коня тебе я дам,

Горячий конь и гордый.

Он скачет по морским волнам,

Как по равнине твердой.

Дам меч — тяжел он и остер,

Дракона кровь на нем,

Не темен с ним дремучий бор:

Пылает меч огнем».

Пустился Свейдаль в дальний путь,

Забрав коня и меч.

То в лес приходится свернуть,

То поле пересечь.

Вот Свейдаль скачет во весь дух

Прибрежною тропой

И видит, что пригнал пастух

Коров на водопой.

«Привет, привет тебе, пастух,

Твой скот и впрямь хорош.

Скажи-ка мне, как добрый друг:

Чье стадо ты пасешь?»

«Принцессе все принадлежит —

И стадо, и луга.

Но в забытьи она лежит,

Ей жизнь не дорога.

Есть юный Свейдаль, говорят,

В далекой стороне,

И он принцессе год назад

Привиделся во сне.

Живет принцесса на горе,

Вокруг суровый вид.

В граните замок, как в коре, —

Железо и гранит.

Свирепый лев и злой медведь

Там ходят в сторожах.

Лишь тот их может одолеть,

Кто одолеет страх».

Вот юный Свейдаль на горе,

Вокруг суровый вид.

В граните замок, как в коре, —

Железо и гранит.

Свирепый лев и злой медведь

Пошли навстречу с ревом,

Но он сумел их одолеть

Одним бесстрашным словом.

Принцессы беспокоен сон,

Она все громче бредит:

«Подков, подков я слышу звон,

Ах, это Свейдаль едет!»

Ступил тут Свейдаль на порог,

Прекрасен смелой статью,

И помешать никто не мог

Их крепкому объятью.

Ты говори с умом.

У королевы — застолье,

Рыцари сели в ряд.

Нынче шутливые речи

Рыцари говорят.

Жди меня на опушке.

Не о церковной службе,

Не о делах двора,

А о том, что девицам

Выйти замуж пора.

«Жену запру я дома

Золотом вышивать.

По городу без дела

Нечего ей сновать.

Пусть бы стол накрывала,

Гостям угодить могла,

Но в застольной беседе

Была не слишком смела».

Девицы сидели смирно

И молча глядели в пол.

Только та не смолчала,

Что накрывала стол.

«Счастье мое составить

Может рыцарь любой,

Но упаси меня боже

Долю делить с тобой.

Я бы над пяльцами гнулась,

Тошно было бы мне,

А ты бы весь день без толку

Разъезжал на коне.

Я бы металась по дому,

Делала все сама,

А ты бы молчал на тинге

От большого ума».

С места поднялся рыцарь,

Складную речь сказал:

«Я бы с этой девицей

Смело судьбу связал».

Нынче у королевы

Меньше девицей одной:

Рыцарь ее просватал

И сделал своей женой.

Жди меня на опушке.

В городе Рибе жил богач,

Кормил до отвала дочку.

Та раздобрела, просто хоть плачь,

И новую просит сорочку.

Сорочка мела росу.

Шили сорочку двадцать портных

Четыре полных недели.

В доме сидели десять из них,

Десять снаружи сидели.

Двадцать прачек стирали шитье

И досуха выжимали.

Десять нажили колотье,

Десять руки сломали.

Двадцать плотников еле смогли

Сорочку сушиться повесить.

Десять на месте полегли,

И захворали десять.

Стали готовить дочку к венцу,

Мехов накупили гору.

Пускай наряд не больно к лицу,

Пришелся хотя бы впору.

Мигали попу: быстрее венчай,

С нами крестная сила!

Дочка подвинулась невзначай

И в церкви престол повалила.

Взмолился поп отцу-богачу:

«Стены у храма слабы!

Уж о престоле я молчу,

Молитву допеть хотя бы!»

Тряхнула дочка кошельком,

На церковь дать хотела,

Глядишь, и поп летит кувырком,

И служка трет все тело.

Невеста вышла за порог

И нос повернула к стаду.

Бросилось стадо наутек

И мчалось до упаду.

Вот какие в Рибе дела!

А сшили сорочку скверно,

Я в церкви той сама была

И говорю вам верно.

Сорочка мела росу.

Едет юная Инге,

Лес, зеленый лес,

Дело решить на тинге.

К тебе спешу верхом.

Молвил король: «На тинге — девица?

Право, нельзя не удивиться.

Да и одета забавно она:

Плащ ли широк, или юбка длинна».

Инге с поклоном держит ответ,

Страха в ней нет и робости нет.

«Если бы не было судного дела,

Я бы спокойно дома сидела.

Плащ мой и юбка впору как раз,

И не длиннее будет рассказ.

Плохо я помню, как мать умерла,

Я еще малым ребенком была.

Ясно я помню, как умер отец,

Двор завещал мне, коров и овец.

Три его брата остались в живых,

Все мои беды от дядей троих.

Ходят походами, как на врага,

Ловят скотину и травят луга.

Долго от них я терпела, но впредь

Наглый разбой не желаю терпеть.

Двор мой прими под защиту, король.

Леном[18] твоим его сделать позволь».

«Что ж, у меня прибавится лен,

Ты же получишь защиту взамен.

Должен мой рыцарь леном владеть.

Кто тебе мил — прошу поглядеть».

«Рыцаря Ове могу я назвать,

С ним я согласна век вековать».

«Ове, скажи нам без утайки:

Хочешь лен и девицу в хозяйки?»

«Лен мне не нужен, скажу без утайки,

И не нужна мне девица в хозяйки.

С плугом на пашне, с косой на лугу

Толком управиться я не смогу.

Манит меня не работа до пота,

А соколиная манит охота».

«Сядь-ка ты, рыцарь, в повозку мою

Да поучись простому житью.

Выйдешь на пашню — паши без огрехов,

Плуг не бросай, до двора не доехав.

Поле засей и пройди бороной,

Как это делал отец мой родной.

Хлеб у тебя уродится на славу,

Будешь датчанином зваться по праву».

«Умные речи мне по нутру,

Лен я беру и девицу беру».

Инге и Ове уехали вместе.

Лес, зеленый лес.

Много им было оказано чести.

К тебе спешу верхом.

Пышно король отпраздновал брак,

А утром супруга сказала так:

Горе жестокой Бенгерд.

«Вели-ка девицам в этой стране

По золотому выложить мне».

Ответил король: «Господь спаси,

Другого чего-нибудь попроси».

«Женщины, вижу, носят меха.

Ты запрети им, — меньше греха».

«Если скопили денег на мех,

Пусть себе носят его без помех».

«Дети крестьян разъезжают верхом.

Ты запрети им, — пахнет грехом».

«Если коня не свели со двора,

Пусть себе ездят прямо с утра».

«Гавани все цепями запри,

Пошлину втрое больше бери».

«Где для цепей я железо найду?

Столько железа нет и в аду».

«Должен крестьянин жить, словно зверь,

И на веревке подвешивать дверь.

И уж никак он не должен сметь

Больше одной коровы иметь.

Если родит ему дочку жена,

То золотой она мне должна.

Если родит ему сына жена,

Три золотых она мне должна!»

Ночью король увидел сон,

Будто беседует с матерью он.

«Как отплывешь в заморский край,

Дома супругу не оставляй.

Бенгерд совсем забудет стыд,

Тех оберёт, кто в люльке лежит».

«Проснись, королева, заря встает,

Пора отправляться в дальний поход».

Грянул бой, пропела стрела,

В черное сердце Бенгерд вошла.

Бенгерд лежит в сырой земле,

А у крестьянина хлеб на столе.

Горе жестокой Бенгерд.

У хищного ястреба злобный дух,

Лес от ястреба стонет.

Пускает он по ветру птичий пух

И птичек из леса гонит.

Орел совьет гнездо на скале.

Собрались птицы на совет

И говорили с болью,

Что нужен король — защита от бед,

Не то ястребам раздолье.

Шум и крик по ветвям пошел,

Сказала грустно ворона:

«Король — так уж лучше старый орел,

Все-таки оборона».

На все окрестные поля

Тут птицы загалдели:

«Вот и выбрали мы короля,

Не зря на ветках сидели».

Но ястреб ответил, зол и суров:

«Мы этого не позволим.

Орел прогонит нас, ястребов,

Летать над пустынным полем».

Орел, рассержен, разъярен,

Промчался между ветвями.

Ударил злобного ястреба он

Могучими когтями.

Увидев скорый суд такой,

Запела каждая птичка.

В лесу отныне мир, покой

И звонкая перекличка.

Слетелись тайно ястреба

В дальнем лесном болоте.

«Нужна смертельная борьба,

Не то конец охоте».

Услышал их речи голубь лесной,

К орлу прилетел он вскоре:

«Тебе ястреба грозят войной,

Их войско в полном сборе».

Старый орел округлил глаза:

«Мышей на кота многовато.

Пока не ударила гроза,

Летим — и я, и орлята».

Орел улетел из леса прочь.

Птички горем убиты.

Не знают, как беде помочь

И где искать защиты.

Чуть дуб повыше — ястреб сидит

И крылья расправляет.

То-то у птичек жалкий вид

И по лесу страх гуляет.

Ворона ни жива ни мертва,

Голод ворону мучит.

В чащу ольхи забилась сова,

Глаза большие пучит.

Чибис бежит, тряся хохолком,

И на бегу приседает.

Ястреб падает словно ком

И чибиса съедает.

Нынче певчие соловьи,

Как камни, молчаливы,

Перезабыли песни свои,

Трели и переливы.

Жаль мне птичек в темных кустах,

Трепещет робкое племя.

Ночью и днем их терзает страх,

Медленно тянется время.

Покуда пес храпит под столом,

Лиса в гусятник крадется,

И, если пса не разбудит гром,

Плохо гусям придется.

Покуда кошка спит в траве,

Мышь не боится кошки

И досаждает бедной вдове,

Грызя последние крошки.

Птички ждут не дождутся орла,

А он летает по свету.

Нет у него своего угла,

И в лес ему хода нету.

Орел совьет гнездо на скале.

Девушка парню сказала так:

«Теперь-то мы не тужим.

На сердце грусть.

Но чем ты прокормишь меня, бедняк

Если мне станешь мужем?

А лес зазеленел.

Вставать не люблю я рано

И спину гнуть не люблю».

«Что ж, рыбаком я стану

И рыбы тебе наловлю».

«А вдруг ни леща, ни щуки

Ты не сможешь добыть?» —

«Что ж, цеп возьму я в руки,

Пойду на ток молотить».

«А если вдруг от града

Погибнет рожь на корню?» —

«Стану пасти я стадо,

Пастуха заменю».

«А вдруг за долги скотину

Продадут, на беду?» —

«Топор из-за пояса выну

И в лесорубы пойду».

«А вдруг топор откажет,

Ни щепки не отколоть?» —

«Мельник меня уважит,

Возьмет муку молоть».

«А если прорвет запруду

О весенней поре?» —

«Копье себе добуду,

Буду служить при дворе».

«А если прикажут слугам

Прогнать тебя в тумаки?» —

«Что ж, за гончарным кругом

Буду лепить горшки».

«А если в сарае дыры

И смерзнется глина в ком?» —

«Что ж, пойду в ювелиры,

Буду со знатью знаком».

«А если не хватит на перстни

Золота господам?» —

«Сваляю шляпы из шерсти

И выгодно продам».

«А если шляп не купят

И горю ничем не помочь?» —

«Ну, значит, час наступит

Уйти из дома прочь».

«А если в пустыне мертвой

Ты пищи не найдешь?» —

«Тогда пошлю тебя к черту,

Сама не знаешь, что врешь».

«А вдруг я псалом прочитаю

И черт меня не возьмет?» —

«В песок тебя закопаю,

Меня ты вогнала в пот».

«А если и пески

Не примут твою подружку?»

На сердце грусть.

«До гробовой доски

Любить тебя буду, болтушку!»

А лес зазеленел.