Стихи

Что такое случилось со мною?

Говорю я с тобой одною,

А слова мои почему-то

Повторяются за стеною

И звучат они в ту же минуту

В ближних рощах и дальних пущах,

В близлежащих людских жилищах

И на всяческих пепелищах,

И повсюду среди живущих.

Знаешь, в сущности — это не плохо!

Расстояние не помеха

Ни для смеха и ни для вздоха.

Удивительно мощное эхо.

Очевидно, такая эпоха!

Возвращались солдаты с войны.

По железным дорогам страны,

По проселкам и по шоссе,

По траве, по весенней росе

И в горячие летние дни

Возвращались обратно они,

Повелители горных вершин,

И владетели мирных долин,

И водители сложных машин. —

Возвращался народ-исполин.

Возвращался?

Нет!

Шел он вперед,

Шел вперед

Победитель-народ!

Кто дал тебе совет, закончив счет

побед,

А также и потерь,

Теперь, замкнувши дверь, угреться

и забыться?

Ты этому не верь! Так не случится!

Не спишь?

Не ты один. И ей всю ночь не спится.

Она, полна машин, полна афиш, витрин

И вновь полна мужчин, смеясь не без

причин,

Не спит

Столица.

Ничто не спит во мгле —

Кипит асфальт в котле, кипит вино

в бутылях,

Не спят, летя на крыльях, не спят

в автомобилях,

Не спит огонь в золе.

И зреет на земле

Очередное чудо.

Предугадать его

Имеешь полномочья.

Быть может, оттого

Тебе не спится

Ночью!

Зима.

Снежинка на реснице,

И человеку детство снится,

Но уйма дел у человека,

И календарь он покупает,

И вдруг он видит:

Наступает

Вторая половина века.

Наступит…

Как она поступит?

— Ну, здравствуй! — скажет. —

Праздник празднуй!

И вместе с тем

Она наступит

На глотку

Разной

Мрази

Грязной.

Предвижу

Это наступленье

На всех отступников презренных!

Об этом,

Словно в исступленьи,

Декабрьский вихрь ревет в антеннах,

Звенит в зерне, шуршит в соломе,

Ломает хворост в буреломе…

…Двадцатый век на переломе!

Мороз был — сорок! Город был как ночью.

Из недр метро, как будто из вулканов,

Людских дыханий вырывались клочья

И исчезали, ввысь бесследно канув.

И все ж на стужу было не похоже:

Никто ничто не проклинал сквозь зубы,

Ни у кого озноб не шел по коже,

Сквозь снежный блеск, бушуя, плыли шубы.

Куда? Конечно, в звонкое от зноя,

Давно уже родившееся где-то

Пшеничное, ржаное и льняное,

Как белый хлопок, взрывчатое лето.

Казалось, это видят даже дети:

С серпом, силком и рыболовной сетью

То лето, величайшее на свете,

В цветы одето посреди столетья!

То лето — как великая победа,

И суховеи отошли в преданья,

И пьют росу из тракторного следа

Какие-то крылатые созданья.

И неохота ни большим, ни малым

Пренебрегать цветами полевыми,

И зной дневной скреплен закатом алым

С теплейшими ночами грозовыми.

Ведь нет сильнее этого желанья,

Мечта такая — сколько красоты в ней,

Что зимние студеные дыханья

Вернутся в мир в обличьи чистых ливней!

Вот что хотелось увидать воочью.

И было надо настоять на этом.

Мороз был сорок. Город был как ночью,

Как ночью перед ветреным рассветом.

О годовщины,

Годовщины,

Былые дни!

Былые дни, как исполины

Встают они!

Мы этих дней не позабыли,

Горим огнем

Тех дней, в которые мы жили

Грядущим днем!

И в час,

Когда опять двенадцать

На башне бьет,

Когда дома уже теснятся,

Чтоб дать проход

Неведомым грядущим суткам,

Почти мечтам,

Вновь ставлю я своим рассудком

Всё по местам.

Да,

Он назад не возвратится —

Вчерашний день,

Но и в ничто не превратится

Вчерашний день,

Чтоб никогда мы не забыли,

Каким огнем

Горели дни, когда мы жили

Грядущим днем.

У ночи — мрак,

У листьев — шум,

У ветра — свист,

У капли — дробность,

А у людей пытливый ум

И жить упорная способность.

И мы живем,

Но дело в том,

Что хоть и властны над собою,

Но в такте жизненном простом

Бывают все же перебои.

Не можешь распознать врага

И правду отличить от лести,

И спотыкается нога,

Как будто и на ровном месте.

Но лишь

Оступишься вот так —

И все на место станет разом:

И шум листвы, и свет, и мрак.

И вновь навеки ясен разум!

Жизнь моя все короче, короче,

Смерть моя все ближе и ближе.

Или стал я поэтому зорче,

Или свет нынче солнечный ярче,

Но теперь я отчетливо вижу,

Различаю все четче и четче,

Как глаза превращаются в очи,

Как в уста превращаются губы,

Как в дела превращаются речи.

Я не видел все это когда-то,

Я не знаю… Жизнь кратче и кратче,

А на небе все тучи и тучи,

Но все лучше мне, лучше и лучше,

И богаче я все и богаче.

…Говорят, я добился удачи.

Помню

Двадцатые годы —

Их телефонные ручки,

Их телеграфные коды,

Проволочные колючки.

Помню

Недвижные лифты

В неотопляемых зданьях

И бледноватые шрифты

В огненно-пылких изданьях.

Помню

И эти газеты,

Помню и эти плакаты,

Помню и эти рассветы,

Помню и эти закаты.

Помню

Китайскую стену

И конструктивную сцену,

Мутность прудов Патриарших,

Мудрость товарищей старших.

Помню

Фанерные крылья

И богатырские шлемы,

Помню и фильмы, что были

Немы и вовсе не немы.

Помню я

Лестниц скрипучесть

И электричества тленье.

Помню я буйную участь

Нашего поколенья.

Будто

Впрямь по чью-то душу

Тучи издалека

С моря движутся на сушу

С запада, с востока.

Над волнами

Временами

Ветер возникает,

Но волнами, а не нами

Грубо помыкает.

Он грозится:

— Я возвышу,

А потом унижу! —

Это я прекрасно слышу

И прекрасно вижу.

Возвышенье,

Униженье,

Ветра свист зловещий…

Я смотрю без раздраженья

На такие вещи.

Ведь бывало и похуже,

А потом в итоге

Оставались только лужи

На большой дороге.

Но чего бы это ради

Жарче керосина

Воспылала в мокрой пади

Старая осина?

Я ей повода не подал.

Зря зашелестела.

Никому ведь я не продал

Ни души, ни тела.

Огненной листвы круженье,

Ветра свист зловещий…

Я смотрю без раздраженья

На такие вещи.

В чем убедишь ты стареющих,

Завтрашний день забывающих,

Спины на солнышке греющих

И о покое взывающих!

Но не легко собеседовать

С юными, кто не успел еще

Все на земле унаследовать:

Капища, игрища, зрелища,

Истины обнаженные,

Мысли, уже зарожденные,

Кисти, уже погруженные

В краски, уже разведенные.

Да! Сговориться со старыми

Так же не просто, как с малыми!

Движутся старые с малыми

Будто музейными залами,

Глядя в безумной надменности,

Как на окаменелости,

На золотые от зрелости

Ценности

Современности.

Что-то

Новое в мире.

Человечеству хочется песен.

Люди мыслят о лютне, о лире.

Мир без песен

Неинтересен.

Ветер,

Ветви,

Весенняя сырость,

И черны, как истлевший папирус,

Прошлогодние травы.

Человечеству хочется песен.

Люди правы.

И иду я

По этому миру.

Я хочу отыскать эту лиру,

Или — как там зовется он ныне —

Инструмент для прикосновенья

Пальцев, трепетных от вдохновенья.

Города и пустыни,

Шум, подобный прибою морскому…

Песен хочется роду людскому.

Вот они, эти струны,

Будто медны и будто чугунны,

Проводов телефонных не тоньше

И не толще, должно быть.

Умоляют:

— О, тронь же!

Но еще не успел я потрогать —

Слышу гул отдаленный,

Будто где-то в дали туманной

За дрожащей мембраной

Выпрямляется раб обнаженный;

Исцеляется прокаженный;

Воскресает невинно казненный,

Что случилось, не может представить:

— Это я! — говорит. — Это я ведь!

На деревьях рождаются листья,

Из щетины рождаются кисти,

Холст растрескивается с хрустом,

И смывается всякая плесень…

Дело пахнет искусством.

Человечеству хочется песен.