Стихи

Написана книга,

И больше ни слова

Ты к ней не добавишь.

Ты к ней не припишешь

Ни слова —

Ни доброго и ни злого.

Но ты существуешь —

Ты видишь,

Ты слышишь.

И новое солнце встает на востоке,

На западе новое солнце садится,

И хочешь добавить ты новые строки,

Которым пришло уже время родиться.

И новые птицы поют по дубравам,

В полях поднимаются новые травы,

И хочешь добавить к написанным главам

Все новые главы, все новые главы.

И вовсе не хочешь ты точки поставить,

За дело берешься ты снова и снова.

Но нет, не дополнить, ничем не добавить!

Написана книга!

Пусть каждое слово

Становится даже и слишком понятно,

Но если ты сам ни единого мига

Не мыслишь, чтоб взять хоть бы слово

обратно,

То, значит, и вправду написана книга.

Никогда,

Никогда,

Никогда

Не бывало такого июля!

Никогда

Ни земля, ни вода,

Ни амбары, ни хлевы, ни ульи

Не бывали такими еще,

И таким никогда не бывало

Это солнце и так горячо

Толщу вечных мерзлот не гревало.

Не бывала

Вот так никогда

Степь в смерчи пылевые одета.

Ни в какие

Былые года

Не умело горячее лето

Так искусно над нами возвесть

Облаков вавилонские башни.

Но летит

Из Исландии весть:

Обнажились там старые пашни.

Лет семьсот под корой ледяной

Прозябали те земли незримо.

Жизнь вернул им не то чтобы зной,

А сырое дыханье Гольфстрима.

И теперь

Ото льда —

Ни следа,

Вековые разбиты оковы!

Вот и вздумай сказать:

Никогда,

Никогда не бывало такого!

Нет!

На склонах,

Где вечный был лед,

Снова будут пахать, будут сеять,

И когда это семя взойдет,

Будут перелопачивать, веять…

И дыхание талого льда

До меня долетает с заката.

Значит,

Нет

Никаких

Никогда,

Есть когда-нибудь

Или когда-то.

Это так!

Но какое-то но

Существует и существовало…

Знаю:

Скоро случиться должно —

Что еще никогда не бывало!

И снова

Мир

За что-то впал в немилость:

Промчался вихрь, напитан дымной пылью,

Как будто бы, поджав стальные крылья,

Какая-то промчалась эскадрилья

И, глухо взвыв, за горизонтом скрылась,

И рожь в полях коленопреклонилась,

Но распрямилась, хоть не без усилья,

И охнуло колосьев изобилье,

И равновесие

Восстановилось.

Ночные звуки —

вороватый свист,

щелчок железа,

краткий выхлоп газа

Вдруг перекрыло шелестенье вяза.

Мир листьев

Был огромен, густ и мглист.

Умы

Наволновались

Доотказа.

И месяц в вышине обозначал

Вселенной состояние такое,

Что даже крик внезапно прозвучал

Тревожным утверждением покоя —

В полузабвеньи кто-то закричал.

Пришел,

Пришел он,

Долгожданный срок.

На миг

Все успокоилось в природе,

Как будто тихий ангел на порог

Как говорили некогда в народе

Вступил…

И еле слышный ветерок

Чуть зазвенел

И замер,

Как курок…

Вот точно так же,

Как курок

На взводе!

Мир велик!

До того он велик,

Что иные писатели книг,

Испытав бесконечный испуг,

Уверяли, что мир только миг,

Лишь мгновенье, полное мук,

И оно обрывается вдруг,

Ибо жизни неведома цель.

А иные владельцы земель

Объявили, что мир — это пир,

Заявили, что мир — это жир,

Легший складками по животу.

Да еще, чтоб смирить нищету,

Разъяснили, что мир — это мор,

Что, число бедняков сократив,

На земле и покой и простор

Обеспечат холера и тиф,

Ибо мир вообще — это тир

Для пальбы по мишени живой

На арене войны мировой.

Но таков ли действительно мир?

Нет!

Могучее существо

Не вместится в солдатский мундир,

Надеваемый на него.

Мир, извечный дробитель цепей,

Рвет застежки любых портупей,

Ибо сила его велика!

Привезенные издалека

Танки, булькнув, идут ко дну

Потому, что людская рука

В море с мола столкнула войну

Люди мира и счастья хотят.

И когда на добычу летят

Двойники отплясавших в петле,

Человек предает их земле.

Человек предает их земле!

По существу ли

Эти споры?

Конечно же, по существу!

Рассудок может сдвинуть горы,

Когда мешают эти горы

Увидеть правду наяву.

По существу ли

Свищут пули?

Конечно же, по существу!

И что бы там они ни пели,

Но ведь огонь-то, в самом деле

Идет не по абстрактной цели,

А по живому существу!

Огонь

Идет по человеку!

Все тяготы он перенес,

И всех владык он перерос —

Вот и палят по человеку,

Чтоб превратить его в калеку,

В обрубок, если не в навоз.

Итак,

К какому же решенью

Он, человек, пришел сейчас?

Он, человек, пришел к решенью

Не быть ходячею мишенью

Для пуль, и бомб, и громких фраз!

И человек вступает в споры,

Конечно, только для того,

Чтоб, не найдя иной опоры,

Взять и однажды сдвинуть горы

С пути людского своего!

Плясали

Голуби веселые

Вблизи Манежа на гудроне,

А тучи сизые, тяжелые,

Клубясь, росли на небосклоне.

Багровое

Взметнулось полымя

Над рокотом аэродрома,

А голуби, как будто голые,

Неслись на сизом фоне грома.

Промчалась

Буря небывалая,

Открылись снова фортки, двери,

А голуби, прозрачно алые.

Висели, будто в стратосфере.

О, неужели

Эти самые,

А не какие-то иные,

Взъерошив перышки упрямые,

Поблескивали, как стальные?

Да,

Эти вот, легко летящие,

А не какие-то другие,

Сейчас, стряхнув броню блестящую,

Купались в ливне, как нагие!

В садах

Пестра листва осенняя,

А голуби, те и не те же,

К ногам другого поколения

Садятся около Манежа.

Сада тихая обитель

Завлекает, обольщает.

Здешний громкоговоритель

Тихо радиовещает.

Говорит он о погоде:

Хороша, но будет лучше —

Равновесие в природе,

Грозовые тают тучи.

Тучи, эти речи слыша,

Громыхают тише, тише,

Подымаются все выше,

Удаляются за крыши.

Но откуда ветер дует?

Что за пропасть, снова мчится?

Эту тучу образуют

Налетающие птицы.

Птицы, попросту — вороны,

Над аллеей мчатся низко.

За рекой во время оно

Бойни были где-то близко.

Но ведь боен больше нет там!

Много дней, как боен нет там —

Стадион на месте этом

Был построен прошлым летом!

И летят к его воротам,

Не находят ровным счетом

Для поживы ничего там,

Но конца нет перелетам.

Так влекут воспоминанья!

Вот безмозглые созданья!

Нет ни капельки сознанья,

А летят без опозданья!

Мчатся со стеклянным взглядом

Над листвой, над листопадом,

Под дождем, под снегопадом…

Бойни были где-то рядом.

Этой песне внимали Стокгольм и Марсель:

Через греческий дым и турецкую пыль

Била в цель

Эта песня грядущего.

Но,

Упорно исследуя каждую щель,

Где-то в Чили,

В ущельях, за тысячу миль,

Дни и ночи ловил полицейский патруль

Человека, о мире поющего.

Потому что решили,

Что именно там,

Где-то в Чили,

Удобней итти по пятам

За певцом, и травить его гончими,

И в безлюдном ущельи заоблачных гор

Навалиться оравой, и — весь разговор,

И разделаться с песней, и — кончено!

Песню эту поймай, песню эту казни,

И к началу кровавой безумной резни

В сей же час приступай в нетерпении,

И тогда уж не будет тревожить сердец

Эта песня, в которую всажен свинец!

…И казалось, что замерло пение.

Но явились шахтеры из темной земли

И сказали тому, кто командует «пли»:

— Что тут ищет патруль? Что случилось,

сеньор?

Почему в сердце гор вы палите в упор?

А убийца ответил уклончиво:

— Я имею инструкции. Кончено!

Так в заоблачном Чили

Меж каменных глыб

Белый свет омрачили,

Но певец не погиб —

Он ушел поднебесными тропами

И, сквозь землю пройдя

И смеясь, как дитя,

Появился он будто секунду спустя

В самолете над старой Европою.

А в заоблачном Чили

Кричали:

— Он здесь!

Ибо здесь, на какую ты гору ни влезь,

Из-за каждого камня и кустика

Эта песня!

И каждый пастух, и шахтер,

И хозяева лам за вершинами гор

Слышат песню!

Вы поняли это, сеньор?

Очевидно, такая акустика!

И не радио это,

А голос живой!

Всюду слышится песня грядущего.

Не убьют ни свинец, ни удар ножевой

Человека, отважно поющего!

Великий путь!

Великий путь!

Когда идет состав-колосс,

В чугунном рокоте колес

Я слышу голос:

— Не забудь!

«Отец твой строил этот путь!» —

Кричит мне каждый паровоз.

Я вспоминаю эти дни

По сорок градусов в тени —

Кочевничьих урочищ лень,

Даль, где ни сел, ни деревень.

Я вспоминаю этот путь —

Сквозь степь, где блещут солонцы,

Стальную нить вперед тянуть

Вы шли, упорные отцы!

Отец мой скважины бурил,

Водой пустыню одарил, —

Я помню котлованов муть.

Отец мой строил этот путь.

С Урала

Прямо на Восток,

На Золотой далекий Рог

Отцы сумели дотянуть

К началу века этот путь.

Служебный помню я вагон —

Был, как огонь, багряный он,

А я, ребенок, из окна

Под насыпь глядя, под откос,

Среди полыни и берез

То зебру видел, то слона!

В чем правда этих детских грез?

Не зря играл я в ту игру —

Коров считал за кенгуру,

За тигров принимал телят,

Когда в кустах они шалят.

Псы-львы рычали у дорог,

Ведущих прямо на Восток.

Уже среди ребячьих игр

Я знал, что уссурийский тигр

Совсем не сказка, явь почти…

А что-то дальше на пути?

И говорил отец:

«Мечтай!

Поедешь в гости и в Китай,

А из Китая и в Сиам,

А там — куда захочешь сам

Поедешь в гости ты к друзьям!

С кем хочешь будешь ты дружить,

Но по-соседски мирно жить

Ты с ними должен!

Не забудь!

Затем и строю этот путь!»

Отец мой умер!

Но ко мне

Вчера явился он во сне.

Был в белом кителе своем.

Кокарда — якорь с топором —

Сверкала на фуражке. Он

Искал служебный свой вагон,

Вагон багряный, как огонь…

Сказал отец:

«Событий суть

Ясна!

Я строил этот путь —

Путь через степь, и через лес,

И через горы до небес.

А в страны грез своих мосты,

Надеюсь, сам достроишь ты!

Осуществить твои мечты

Я не успел. Не обессудь!»

И грохотал из темноты

Толпой колес великий путь!

Одно

Волнение

Уляжется —

Другое сразу же готовится,

А мир еще прекрасней кажется.

Еще желаннее становится

Земля,

Укатанная гладкими

Посадочными площадками,

Увешанная виадуками,

Источенная водостоками,

Набитая золой и туками,

Насквозь пронизанная токами…

А там, вдали —

Вчера пустынная,

Земля целинная, былинная,

Забытая и вновь открытая,

Степными ливнями омытая,

Нигде как будто не кончается.

Над ней

Заря с зарей встречается.

Вот этим месяц май и славится,

И соловьями славословится.

Земля, великая красавица,

Еще прекраснее становится!

Вода

Благоволила

Литься!

Она

Блистала

Столь чиста,

Что — ни напиться,

Ни умыться.

И это было неспроста.

Ей

Не хватало

Ивы, тала

И горечи цветущих лоз;

Ей

Водорослей не хватало

И рыбы, жирной от стрекоз.

Ей

Не хватало быть волнистой,

Ей не хватало течь везде.

Ей жизни не хватало —

Чистой,

Дистиллированной

Воде!

Строятся разные небоскребы, —

Зодчим слава и честь,

Но человек уже хочет иного, —

Лучше того, что есть.

Лучше и лучше пишутся книги,

Всех их не перечесть,

Но человек уже хочет иного, —

Лучше того, что есть.

Тоньше и тоньше становятся чувства,

Их уж не пять, а шесть,

Но человек уже хочет иного, —

Лучше того, что есть.

Знать о причинах, которые скрыты,

Тайные ведать пути —

Этому чувству шестому на смену,

Чувство седьмое, расти!

Определить это чувство седьмое

Каждый по-своему прав.

Может быть, это простое уменье

Видеть грядущее въявь!

Закрывались магазины,

День кончался остывая;

Пахли туфлей из резины

Тротуар и мостовая.

В тридцатиэтажном зданье

Коридоры торопились

Опустеть без опозданья,

А внизу дома лепились.

Средь конструкций и модерна,

И ампира, и барокко

Этот день, шагая мерно,

Вдаль ушел уже далеко.

Вот смотрите! Это он там,

Он, который нами прожит,

А для стран за горизонтом —

Только будущий, быть может.

Он у нас не повторится,

А у них еще начнется

В час, когда на ветке птица

Поутру едва очнется.

А ты?

Входя в дома любые —

И в серые,

И в голубые,

Всходя на лестницы крутые,

В квартиры, светом залитые,

Прислушиваясь к звону клавиш

И на вопрос даря ответ,

Скажи:

Какой ты след оставишь?

След,

Чтобы вытерли паркет

И посмотрели косо вслед

Или

Незримый прочный след

В чужой душе на много лет?