Холмы и курганы
вблизи и вдали —
мозоли войны
на ладонях земли.
На всех расстояньях
шумит чернобыл —
от ханской орды
до фашистских могил!
Разрой чернозем
и взгляни:
что ни шаг —
над костью монгольской
тевтонский шишак,
французские ружья
с суглинком в стволе
(цейхгауз бесславья,
зарытый в земле)…
Оружье и череп —
гробница врагов.
Над нею комбайн
и пшеница веков,
и тридцать железных
бессмертных ветров
над башнями
танкеров
и крейсеров.
Земля моя знала
веселие бед,
столетья нашест
мильоны побед.
…Мы солнце куем,
и не ведаем мы,
когда нашу землю
поранит фугас,
но знаем —
тогда уж возникнут
холмы
на том континенте,
что выстрелит в нас.
Мы,
веря всю жизнь
в справедливость свою,
в любую невзгоду —
под Млечным Путем —
пощады не просим
в открытом бою,
а в гневе
прощенья врагам
не даем!
С нами рядом бежал человек.
Нам казалось: отстанет — могила.
Он упал у траншеи.
На снег
малодушье его повалило.
Перед строем смотрел в тишину.
Каждый думал: он должен в
сраженье
искупить своей кровью вину
перед павшим, вторым отделеньем.
Силой взглядов друзей боевых
в безысходном его разуверьте:
он обязан остаться в живых,
если верит в бессилие смерти.
— Что таишь в себе, зимняя мгла?
— Проломись сквозь погибель и
вызнай!
Он идет.
И, ползя сквозь снега,
не своею, а кровью врага
искупает вину пред Отчизной.
…Наш солдат, продираясь сквозь ад,
твердо верит, в бою убирая,
что и в дрогнувшем сердце, солдат
есть какая-то сила вторая.
Это — думы о доме родном,
это — тяжкого долга веленье,
это — все, что в порыве одном,
обещает судьбе искупленье.