СТИХОТВОРЕНИЯ

I[1]

Беседуя, лежал

В объятьях милой рыцарь,

Но вот рассвет на небе забрезжил голубой,

И перед ним редеет и отступает тень.

5 «Проклятый этот день!

Опять он помешал, —

Вздохнув, сказала дама, — блаженствовать с тобой!

Любовью боль назвать — кто мог так ошибиться!»

«Моя любовь, мой друг,

10 Не плачь, судьбу кляня,

Для нас обоих лучше, коль я уйду сейчас.

Уже настало утро, и на дворе светло».

«О милый, тяжело

С тобой расстаться вдруг.

15 Не делай сердцу больно, как делал много раз,

Или к другой спешишь ты? Иль разлюбил меня?»

«Ну что ты, госпожа!

Я навсегда с тобой,

Но лишь открой, что сердце твое мне повелит:

20 Как выйти, чтобы стражу и завтра обмануть?»

«Мой милый, труден путь,

Но боль острей ножа:

Пока с тобой не лягу, тоска мне грудь сверлит.

Приди ж как можно раньше, дай верить мне: ты мой!»

25 «Ужель хочу иного?

Мне тяжко самому.

И день с тобой в разлуке мне горек, госпожа.

Но в сердце ты со мною, но сердцем я с тобой».

«Мой друг, иди за мной,

30 И вместе будем снова,

Коль вновь без колебаний придешь ты, мне служа.[2]

Увы, сияет солнце, и день рассеял тьму».

«Что мне в букете роз,

Когда я ухожу?

35 Любимая! Подруга! Противны мне цветы,

Как бесприютной пташке суровая зима».

«О, я сойду с ума,

День горе мне принес,

И я еще не знаю, когда вернешься ты.

40 Побудь еще минуту, порадуй госпожу!»

«О госпожа, прости!

Я твой, в твоей я власти.

Оставь же подозренья и мне уйти позволь!

С дневною песней сторож обходит третий круг».

45 «Тогда пора, мой друг,

Пора тебе идти.

Но твой уход лишь горе мне принесет и боль,

Пускай тебя всевышний хранит от злой напасти!»

И рыцарь прочь идет,

50 Терзаемый тоской.

Идет, в глубоком горе оставив госпожу.

Она глядит в окошко, и горько слезы льет,

И молвит: «Проклят тот,

Кто песню дня поет.

55 Уже прошло все утро, а я в слезах сижу.

Ушел, ушел любимый и отнял мой покой!»

II[3]

«О госпожа, сердиться не надо.

Верьте, учтив и приятен мой слог.

А для меня и честь и награда —

Если б я вам понравиться мог.

5 Я женщин красивее вас не видал,

Если же вы красоту с добротою

Соединили в себе — я не скрою:

Вы достойны высших похвал».

«Что же, хвалите, если угодно,

10 Видите, я уже не дитя.

Тот, кто воспитан, может свободно

Все мне сказать — и всерьез и шутя.

Мне говорили, что я хороша,

Но я бы хотела еще и другого:

15 Быть женщиной в лучшем значенье слова.

При красоте важна и душа».

«Я вам открою, что делать должны вы,

Чем, как женщина, славиться впредь:

Вы должны быть с достойным учтивы,

20 Ни на кого свысока не смотреть.

И, одного безраздельно любя,

Принадлежа одному всецело,

Взять в обмен его душу и тело,

Я вам дарю их — дарю вам себя».

25 «Если не всех я встречала приветом,

Если была неучтива, горда,

Я бы охотно исправилась в этом.

Вы-то со мною любезны всегда!

Да, вы мой рыцарь, и вот ваша роль:

30 Я бы вас другом видеть хотела.

А отнимать у кого-нибудь тело

Я не хочу — это страшная боль».

«О госпожа, я готов попытаться,

Мне приходилось терпеть и не то.

35 Ну, а чего же вам-то бояться?

Если умру, то счастливым зато».

«Пусть умереть вам охота приспела,

Значит, и мне — на смертное ложе?

Я не хочу умирать, так чего же

40 С вами меняться на душу и тело?»

III[4]

«Послушайте, дама, во имя Христово,

Помочь хочу я вашему счастью.

Утешьте рыцаря молодого,

Он любит вас, он измучен страстью.

5 Решайте, дама, и в добрый час!

Примите речь мою без досады:

Все будут рады,

Коль в этой игре одолеет он вас.

И не сердитесь: вы сами вначале

10 Настроили друга на радостный лад.

Если разгонит он Ваши печали,

Кто же, скажите, не будет рад?

Крылья души он сразу расправит,

Чувствуя, что разбивается лед.

15 Как он вас тогда воспоет,

Как добродетели ваши прославит!

Дама, забудьте страх и смущенье

Ради его заветной мечты.

Вы для него воплощенье

20 Чести, достоинства, доброты.

Полон радостью жизни вновь,

Он устремится к подвигам новым,

Делом и словом

Сея добро, прославляя любовь».

25 «Знаю его настроений порывы,

Голову он терял уж не раз.

Улицы прямы, да улочки кривы,

Как ему верить, спрошу у вас.

Если верна его дорога,

30 Пусть меня завлекает любой.

Ложной тропой

Не соблазнюсь, уповая на бога».

IV[5]

Вздумал я надолго замолчать,

Однако снова буду петь;

Люди добрые велят начать,

Их слушаться готов я впредь.

5 Для них я буду петь покорно,

Уповая, что мою печаль

Они разделят непритворно.

Я ли, бедный, лучшего не стою?

Участь моя тяжела.

10 Женщина, прославленная мною,

Мною же пренебрегла.

Владычица моя горда,

Но как только петь я перестану,

Ее слава минет навсегда.

15 О господи, ее же каждый оскорбит,

Стоит мне песнь мою прервать;

Ей, возвеличенной, не избежать обид;

Безжалостной несдобровать.

Тысячи сердец в ладу

20 Со мною были и со мной пребудут,

Когда я от нее уйду.

Вообразив, что она хороша,

Я натерпелся горьких бед;

Но она, против меня греша,

25 Свирепствует себе во вред.

Заверяю в свой черед:

Прославлена моею жизнью,

Убив меня, сама умрет.

Облысев, состарюсь наконец;

30 Она не будет молода;

И пожилую вдруг прельстит юнец,

Отмстит он за меня тогда.

Друг! Помоги тебе господь

Старуху сморщенную эту

35 Гибкой розгою пороть![6]

V[7]

Это чувство и сладко и ново,

И все ж это боль, отчего — не пойму.

Я рыцаря полюбила младого

И отказывать больше не в силах ему.

5 Мне трудно бороться с его мольбой,

И не знаю, не знаю, что делать с собой.

Порою себе я кажусь непреклонной,

Хозяйкой воли своей, и тогда,

Как ни просит мой рыцарь влюбленный,

10 Я остаюсь перед ним тверда.

Но тут же вопрос себе задаю:

Сохраню ли до завтра я твердость мою?

Если бы он навещал меня реже,

Было б не так искушенье сильно,

15 Он уходит, а мысли все те же:

Я ведь ему уступлю все равно.

И рада б я сдаться, но женский мой стыд

Подольше не соглашаться велит.

И страхи в сердце моем теснятся,

20 И мысли шепчут со всех сторон,

Что — как ни страшно — приходится сдаться,

Исполнить то, что требует он.

И мне не избегнуть этого дня.

Ведь этого сердце и хочет и ждет от меня.

25 Лучшие люди меня уверяли,

Что вся его жизнь образцовой была.

Так я равнодушной остаться могла ли?

Я сердце до гроба ему отдала.

Каждый мне в сердце проникнуть бы рад,

30 Но все проиграли игру, всем дал мой возлюбленный мат.

VI[8]

В этом взоре, глубоко разящем,

Скрыта возвышающая сила.

Я люблю, я жажду видеть чаще

Ту, кто разум мой закрепостила.

5 Видя, как я предан ей, она

Безусловно верить мне должна.

Сердце к ней стремилось не случайно,

Я тоску не в силах превозмочь.

Вижу эту комнату, где тайно

10 Проводил я с нею день и ночь.

Кто вернет мне эти времена,

Если так противится она?

Верность ею ценится так мало!

Я, мужчины, обращаюсь к вам:

15 Нет ей веры! Ей лишь брань пристала,

Похвалы — нет, не для этих дам.

Почему мне портит кровь она,

Если так любовь моя верна?

VII[9]

Нет, не знал я до сих пор такой отрады;

Будет мною мой восторг воспет.

Так велит она, и лучше нет награды,

Чем ее целительный привет.

5 Овладела мной любовь.

Как она мне досаждает!

Услаждает

И печалит вновь.

Если бы помог мне бог достигнуть цели,

10 Счастье даровав мне без границ,

У меня бы тело и душа запели:

Нет на свете краше чаровниц.

Неизвестно было мне,

Как любовь над сердцем властна,

15 Как пристрастна

С моей душой наедине.

На тебя невольник бедный не пеняет,

Лишь бы только ты была добра;

Смехом глаз твоих, любовь, меня пленяет

20 Чудотворная твоя игра.

И тебе, любовь, не жаль

Превращать в жестоком споре

Радость в горе,

А восторг в печаль!

25 Мною властвует возлюбленная строго,

Заучив твой сладостный урок;

Ты, любовь, смягчи владычицу немного,

Чтобы я невзгоду превозмог.

Светоч взора твоего

30 Мне приносит облегченье,

Огорченье

Превращая в торжество.

Лучшей госпоже служить — мое призванье,

Отблагодарит она меня;

35 Скорбь мою превозмогает упованье,

Прочь мои страдания гоня.

И пройдет мой неуспех;

Исцелюсь, вознагражденный,

Убежденный

40 В том, что я счастливей всех.

VIII[10]

И страх и мука в постоянстве!

Становится ль страданьем честность —

Не знаю, но и с нею горе.

С тех пор, как мне Любовь велела:

5 Учись, мой милый, постоянству —

Чего я только не сносил!

Нет, Постоянство дорогое,

Я сыт, оставь меня в покое.

Опять просить ее? Она

10 Еще упорней в постоянстве,

И я погибну, если в сердце

К ней не войдет любовь.

Мне верность ей хранить нетрудно.

Да и какой в изменах толк,

15 Когда любовь вознаграждает.

Но если верность безрассудна

Или всего лишь только долг,

Она пуста, она бесплодна

И так трудна, что жить мешает.

20 И я трудился, я старался,

Но без награды я остался.

О дама, обратите на меня свой взор!

Ужель за верность и за постоянство

Наградой будут мне насмешка и позор.

25 О, если бы владела мной,

Любимая, не ты одна!

Не верь, ты все в моей судьбе,

И честь моя — в тебе одной,

И верность — не в тебе ль она,

30 Как все, что значу я, — в тебе.

А если б я с тобой, любимая, расстался,

То сам бы я смертельно исстрадался,

И это бы глупейший был отказ.

О дама благородная, взгляните,

35 Как долго я страдаю из-за вас.

Я знаю женщин, я не раз

Видал, как верность вам нужна,

Я сам был ею награжден.

Хранит от всех напастей вас,

40 Как ваши хитрости, она,

И в ней опора добрых жен.

Твоя мне честь всего дороже.

Ты лучше с ней, я лучше тоже,

Награды терпеливо жду

45 И заслужил от вас награду

За то, что я любви служу.

IX[11]

Ах, я, безрадостный поэт!

Хоть сею радость я вокруг,

Но мне «благодарю» — о нет,

Никто не скажет, даже друг.

5 Друзья — но разве то друзья?

Друг услыхал бы, как печалюсь я!

Ни помощи, ни друга, ни совета!

Как хочешь, истерзай меня, любовь,

Сочувствия ни в ком не вызывает это.

10 Любовь! Любимая! Сама

Ты видишь, я схожу с ума.

Ты полновластной госпожой

Ведешь игру с моей душой.

Как жить могу я без рассудка?

15 Его ты вытеснила вон, и безутешному так жутко!

Ты знаешь, где он, изгнанный во тьму,

Владычица Любовь, чего он там достигнет?

Спеши за ним и счастье дай ему.

Любовь, дай помощь мне в любви,

20 Внуши, молю, взаимность ей.

Свое искусство мне яви,

И твой я до скончанья дней.

Она ясна, чиста всегда,

Хоть сердцем радости чужда.

Ты будь настойчива, а за тобою вслед

25 И я к ней подойду — просить мы будем оба.

Когда один просил, я только слышал: нет!

Где милосердие твое,

Любовь, я в муках день и ночь!

30 Иль, как меня, заставь ее —

Твой долг — упрямство превозмочь.

Твоя всепобедительна природа,

Не говори, что в сердце к ней нет входа.

Где тот замок, что пред тобой

35 Смог устоять, о взломщиков царица!

Не медли! Дай упрямству бой!

Любовь! Тебе одной дано

Единовластие твое.

Кто стар, кто юн — не все ль равно?

40 Тебе покорно бытие.

Хвала Творцу! Твоих цепей

Узнал я гнет, и путь мой стал светлей.

И я нашел достойную служенья,

Ей буду верен, помоги, Любовь!

45 Ей посвящаю все свершенья.

Будь щедрым, счастье! Дай сполна

Мне то вкусить, чем беден я.

Надеюсь, сжалится она.

Мне нужен ваш совет, друзья.

50 Она не смотрит в сторону мою,

Бегу за ней и все же отстаю.

Не слушает! Отводит взор!

О если бы глаза у ней в затылке были.

Она бы видела меня себе наперекор.

X[12]

Если кто-то укоряет:

«Не вздыхай ты, все пустое, друг!» —

Значит, сам он дни теряет;

Разве то любовь — без радостей, без мук?

5 Я не для таких пою.

Лишь страдавший,

Все в любви познавший

Оценить сумеет песнь мою.

О любви легко болтать,

10 Но действительно любивших невелик на свете счет.

Всех она достоинств мать,

Жизнерадостное сердце без любви не проживет.

Госпожа моя Любовь,

Я не скрою:

15 Ваш я сердцем и душою.

Я надежде верю вновь!

А надеюсь я, что та,

Кем живу я, все ж моею станет.

Если же любовь меня обманет,

20 Значит, не для радости пришла ко мне мечта.

Добротой одарена,

Все добрее,

Все щедрее

Счастье может приносить она.

25 Будь острее женский взор,

Мне она бы, не противясь, отдала любви права.

Но ведь страшно женщинам с тех пор,

Как любви притворной служат те же сладкие слова.

Кто из женщин разберет

30 Хитрость эту?

А поэту

Сердце леденит она и жжет.

Первый, с женщиной прибегнувший ко лжи,

Всем нанес ужасный вред.

35 Как теперь любить, скажи,

Если любящим от зла спасенья нет.

Жду от женщины, достойной всех похвал,

Лишь признательности, ибо

Только за спасибо

40 Столько строк о ней я написал.

XI[13]

Господи, развей мои заботы,

А от счастья я не затоскую.

Если радость мне подарит кто-то,

Радость подарю ему другую.

5 Счастье быстро я вернуть бы мог.

Ей я много отдавал в залог.

Было б так приятно

Хоть частицу взять обратно.

Цель моих надежд — она одна,

10 Все прекрасно в ней, душа и тело.

Совершенств таких она полна,

Что себя ей отдаешь всецело.

Надо мной она смеется, но

Вкус мой переделать мудрено.

15 Мне она не может запретить

Чтить ее или любить.

Если разрешает мне она

Рядом с ней присесть — о боже мой! —

Я слабею весь, душа темна,

20 Комната кружится предо мной.

Пусть я был бы мудрым и речистым —

Перед этим взглядом чистым

Я не вдруг соображу,

Почему я здесь сижу.

XII[14]

Женское лицо для нас —

Лучший дар, и слаще нет удела,

Чем глядеть — и сердцу в утешенье

Жизнь и радость черпать всякий раз.

5 А уж тело —

Всех блаженств живое воплощенье.

Сопряженная любовью неизменной

С тем, кто служит женской чести!

Лучшее, что есть во всей Вселенной,

10 Это жизнь и радость наша вместе.

Дама, что мечтой моею стала,

Предо мною заперта вдвойне.

Под замком, при встрече холодна.

Первое всегда мне досаждало,

15 А второе отравляет мне

Каждый час и даже время сна.

Мне бы два ключа: один бы тот,

Что стеречь назначен добродетель,

А другой — что сердце дамы отопрет.

20 Я б моложе стал — господь свидетель!

Если соглядатай

С нею разлучить меня захочет —

С той, кому я верность сохраню и впредь,

Он Лишь сблизит нас и тем упрочит

25 Ей служить мою решимость, ждать награды и терпеть.

Если страж сближенья не дозволит,

Смутная отрада есть одна.

Он любовь мою не приневолит,

Та любовь — под стражей, но моя вольна.

XIII[15]

Любовь — что значит это слово?

Я так неискушен, скажите ж, господа,

Вы все, кому любить не ново:

Ну почему любви присуща боль всегда?

5 Любовь для радости дана,

Любовь печальная любовью быть не может,

Так верно ли она любовью названа?

Коль правильно мое сужденье

О существе любви, скажите «да» в ответ.

10 Любовь — двух душ соединенье.

Без разделенных чувств любви счастливой нет.

Но груз любви неразделенной

Для сердца одного невыносим.

Так помоги мне, госпожа, не будь неблагосклонной.

15 Мне тяжко жить с моим страданьем,

О, не тяни, ты можешь мне помочь.

И если ты глуха к рыданьям,

Я пересилю боль, но лишь скажи мне: «Прочь!» —

И я свободен буду вновь.

20 Но знай, ты не найдешь другого,

Кто б так сумел воспеть тебя, моя любовь.

Как! За любовь платить презреньем,

За радость горечью мне отравляя дни!

Но там не место восхваленьям,

25 Где унижением певцу грозят они.

Иль верить ей не нужно было?

Но ты, Любовь, мой слух и зренье отняла,

Что ж может видеть тот, кого ты ослепила?

XIV[16]

Одна мечта во мне жила,

Когда ж блеснул надежды свет,

Он грусть и боль оставил мне,

Чтоб радость их сменить могла.

5 Другого утешенья нет,

Чем то, что видел я во сне:

Что та, кто женщин всех одна

На все затмила времена,

Любовью вспыхнет мне в ответ.

10 Я чту в одной и всех других,

Но от других мне нужен лишь привет.

«Кто беспорочен, кто правдив,

Тому и честь супругом быть

И господином надо мной.

15 И, сердце радостям открыв,

Я буду истинно любить,

Я буду верною женой.

В нем счастье, узнанное мною

Как женщиной и как женою.

20 И долг мой — счастьем быть его.

Нет места для достоинств мужа

Надежней сердца моего».

Так радость я обрел в жене

На весь мой век. Покуда жив,

25 Я буду все делить с ней дружно.

Ее любовь — опора мне:

Пришла, мне милость подарив,

И стала всем, что в жизни нужно.

Я счастлив был, когда она

30 Сказала, нежно смущена,

Что всю себя мне отдает.

Не удивляйтесь, если в сердце с тех пор я не таю забот.

XV[17]

Дай бог ей благодатных дней,

Узреть позволь мне снова

Милую мою, не ставшую моей;

Пускай она ко мне сурова;

5 Хоть уверяет, что любила

И ненароком оскорбила,

Изнывает мое сердце

От бесчисленных обид,

Но мне сладка моя тоска,

10 Печаль нисколько не горька.

«Господь мне счастье даровал:

Не кто-нибудь меня пленил,

А тот, кто стоит всех похвал,

Тот, кто сердца к себе склонил.

15 Когда любовь торжествовала

И я его поцеловала,

Ко мне проник он в сердце,

Где по-прежнему царит;

Так вновь наперекор себе

20 Я покорюсь его мольбе».

Грех радоваться одному;

Теперь бы я торжествовал,

Но неизвестно, почему

Весь мир вокруг затосковал.

25 Прикидываюсь я страдальцем,

Чтоб не показывали пальцем,[18]

Потому что невеселый

На веселого сердит;

Смеюсь я разве что тайком,

30 Чтоб не прослыть весельчаком.

Я соглядатаев страшусь,

И на душе еще грустней,

Как только вспомнить я решусь

Обычаи минувших дней,

35 Когда беспечно веселились,

Когда на ближнего не злились.

И у всех играло сердце,

И был у всех счастливый вид;

Когда не будет счастья снова,

40 Моя душа страдать готова.

XVI[19]

Прошу, внемлите, госпожа,

Есть некий рыцарь — он готов,

Душой и телом вам служа,

Вам жизнь отдать без дальних слов.

5 Измучен страстью, сохнет он, и нет ему иных отрад,

Как заслужить, вам угождая, один ваш

благосклонный взгляд.

Я вас прошу, не откажите,

Меня гонцом к нему пошлите,

Он будет бесконечно рад.

10 «И я, скажи, сердечно рада

Во славу рыцаря такого

Весь век трудиться до упада,

Служить ему всегда готова.

Но так добавь: она велела сказать, любезный рыцарь, вам,

15 Как к ней не близок путь и можно других найти достойных дам.

За далью — ваше сватовство

Не слышно, только и всего,

Но все другое ради вас

Она исполнит тот же час».

20 Впервые слыша песнь мою,

Она взволнована была,

Но после — подхожу, стою:

Ни слова ласки, ни тепла.

Я рад бы с ней расстаться, но, к несчастью,

25 Прикован к ней великой страстью

И нет свободы мне, ее рабу.

Но если бы еще я мог решать свою судьбу,

Я жил бы рядом, пусть как раб,

Повиновался б ей и впредь,

30 Она ведь усладить могла б

Все, что я должен претерпеть.

Я отстрадал, но обречен страдать и до последних дней.

Она одна еще помочь могла бы мне в судьбе моей.

Прими она мое служенье —

35 Мой долг, и преданность, и рвенье,

Я знаю, нравились бы ей.

Кто говорит, любовь грешна,

Пусть разберет: на что он зол?

Тому приносит честь она,

40 Кто чувства подлинность обрел.

И счастье с ней, и верность навсегда.

Пороки мира для нее беда.

Притворная любовь — наоборот,

Есть нелюбовь, О ней не стоит петь,

45 Ее врагом я был и буду впредь.

XVII[20]

Я воспевал ее нередко,

И вслед за мной ее другие пели.

Она мне отвечала едко,

Каким глупцом я вышел в этом деле!

5 Я прославлял весь женский род,

То был восторг обожествленья.

Но сколько встретил я глумленья!

Сударыня Любовь, ведь это твой просчет!

Любовь! Я враг и лжи и лести,

10 Суди ж, как праведный судья.

Кто был твоей защитник чести

От злых людей, когда не я?

Твоей стрелой я оцарапан был,

Но ты опять в меня стреляла.

15 Ей это радость доставляло,

Ей хорошо, но я — я болен, я без сил.

Спеши, Любовь, в твоем колчане

Стрела осталась, не одна.[21]

Метни в нее, и пусть она

20 Изведает хоть часть моих страданий.

Моя царица, мой судья!

Пошли нам муки в равной доле

Иль исцели меня от боли.

Я мучаюсь один, но в чем вина моя?

25 Я твой, Любовь, иди же к той,

Кем я живу, хоть ей и горя мало.

Даруй мне этот выигрыш простой,

Чтоб мне навек она принадлежала.

И верь, я говорю любя:

30 Когда ей сердце не встревожишь,

Ты и меня утратить можешь —

Кто ж будет звать в помощницы тебя?

XVIII[22]

Она жестокосердна и черства,

И все терпеть — нет больше сил.

Я тратил чувства и слова,

Душой и телом ей служил.

5 И прошлых радостей мне жаль,

У нас их много было.

Но все исчезло, все уплыло,

Осталась мне одна печаль.

Я не видал красивее лица,

10 А в сердце заглянуть забыл.

И был обманут до конца,

Хотя любил и верен был.

Я рад бы звезды, свод небесный,

Луну и солнце в вышине —

15 Все ей отдать — залог чудесный!

Прими она его в подарок, была б такая радость мне!

Но столько лет впустую! Без ответа

Мои мольбы оставила она.

Меня убить могло б одно уж это,

20 Свою любовь я вымечтал до дна.

Усилий, честно говоря,

В таких делах жалеть не надо,

Но дни, потерянные зря, —

Что тут скрывать — они моя досада.

25 О нет, не женственно такое поведенье:

Друзья натерпятся обид,

Врагам и честь и предпочтенье —

Все это ей беду сулит.

Да, будет, будет ей беда!

30 Что если друг и враг объединятся?

Ведь ей тогда одной остаться.

На все и вся ворчит она всегда.

И ей не жаль, что я в мечтах бесплодных

Блуждал по многим городам[23]

35 И что ценимых всеми, благородных

Я знал и видел многих знатных дам.

Она красивей всех, сомненья нет,

Но я добавлю веско:

Так больно — ни от кроткой, ни от резкой —

40 Не ранит неуступчивый ответ.

XIX[24]

Наше влеченье

Наслаждаться нам велит;

Лучшими восторгами душа соблазнена;

Как в заточенье

5 Веселясь, она болит,

Потому что смолоду радость казнена.

Так зачем же молода

Бывает женщина однажды,

Ничьей не утоляя жажды,

10 Долгожданной радости чужда?

Счастья не тая,

Даже если мне грустней,

Радуюсь, хоть радость мне во вред;

Здесь как будто я,

15 А мое сердце вечно с ней,

Без чувств я, и меня морочит бред.

Когда бы сердце, как и тело,

В заветном чувстве возродилось,

И она бы убедилась,

20 Что присвоенное ею цело!

Враг-соглядатай,[25]

Аспид, с нами неразлучный;

Нам любить мешает неусыпная вражда.

Вечной утратой

25 Мне грозит надзор докучный;

Избегаю милой, будто мне любовь чужда.

Скорей бы срока мне дождаться!

Как только слежка прекратится,

С любимой мне бы очутиться

30 И беспечно с нею наслаждаться.

Пусть беспрестанно

Вопрошают, кто она,

Почему лишь в ней признал я госпожу;

Разве не странно:

35 Трех затмит она одна;

Ей, возлюбленной, четырежды служу.

Ей одной постичь дано,

Что в душу мне она вселяет;

Казнив, она же исцеляет,

40 И служить весь век мне суждено.

Мне на подмогу,

Госпожа Любовь, приди,

Покорившую меня заворожив;

В сердце тревогу

45 У нее ты пробуди,

Наконец ее ко мне расположив.

Пускай она поверит мне,

Что я люблю ее сердечно

И рад служить ей безупречно,

50 Покорясь владычице вполне.

XX[26]

Не в силах долее тужить

Я принимал уже решенье

Жестокой больше не служить,

Как вдруг обрел я утешенье.

5 Пускай до утешенья далеко,

Мне утешеньице дано;

Такая малость, что, наверное, смешно,

Но в безнадежности утешиться легко.

Я на соломинке гадал[27]

10 И, обнадеженный игрою,

Несбыточного счастья ждал,

Как дети ждут его порою.

Вглядитесь все в нехитрую игру!

Да, нет, да, нет, да, нет, да, нет, нет, да,

15 А мне конец хороший выпадал всегда;

Кто мог бы полагать, что это не к добру?

Владычица мне так мила,

Что я терплю в тоске пристрастной.

Хоть нет соперникам числа

20 И все они у ног прекрасной.

Я был бы рад их образумить наконец;

Влюбленные в нее любить не перестанут,

Но пусть обманутый узнает, что обманут

И понапрасну величается гордец.

XXI[28]

Тебе я, госпожа, вверяюсь непреложно,

Прося смиренно разрешенья,

Но избежать порой при этом невозможно

Простительного прегрешенья.

5 Скажу я, госпожа, не нарушая слова:

Пока я снисхожденья жду,

Сама подумай, что имею я в виду,

Неловко признаваться мне,

Но я не прочь развлечься снова.

10 «Избрав любимого, предпочитаю цельность;

Мой друг другою дорожит,

Но хороша в любви такая нераздельность,

Когда мне все принадлежит.

Мне дорогого друга привечать отрадно,

15 А если друг пошел к другой,

Ко мне потом виновный ни ногой,

Всех женщин это тяготит,

И мне от этого досадно».

Ах, чересчур ко мне прекрасная жестока!

20 Я, скажем, до других охоч,

Но дать не хочет мне владычица урока,

А поучиться я не прочь.

Что мне красавицы! Одна мне всех нужнее,

Но в ней трудненько вызвать жалость,

25 Когда ценила бы меня хоть малость,

Внимала бы, пожалуй,

Мне чуточку нежнее.

«Ты говоришь, тебе небрежно я внимала,

Хотя ты мною одержим;

30 Но у тебя других, по-моему, немало,

И я тебя сочла чужим.

Ты мог бы надо мною властвовать надменно,

Для этого других ты брось!

Страдают любящие вместе, а не врозь;

35 Меня ты переубеди,

И покорюсь я непременно».

XXII[29]

Нелюбим я, видно,

Хоть люблю все горячей день ото дня;

Мне одно обидно:

Знать не хочешь ты, любимая, меня.

5 Сжалься, ради бога!

Мне нужна подмога.

Одному любить мне не под силу,

Тяжкий гнет сведет меня в могилу.

Если удалилась

10 От меня ты, чтоб меня же пощадить,

Ты в меня вселилась,

И тебя не смею осудить.

Хоть в любви несчастен,

Я тебе подвластен,

15 Даже если лучший твой привет

В том, чтобы смотреть изгнаннику вослед.

Женщин я встречаю

И плениться мог бы не одною,

Но души не чаю

20 Лишь в тебе, владеющая мною!

Женщин тороватых,

Знатных и богатых,

Наделенных блеском, кроме красоты,

Я встречал, но лучше лучших ты.

25 Тщетно жду, влюбленный;

Вознести меня благоволи!

Пыл неразделенный

Губителен от госпожи вдали.

Мне вредит гоненье

30 И уединенье;

Единенье двух сердец

Двух — не больше — исцеляет наконец.

XXIII[30]

Мужу правды радостна весна

И зима для радости дана.

Только будет радость неполна,

Если не от женщины она.

5 Чествуй женщин всех, мой стих.

Только лучшими хвалами

Чествуй лучших среди них.

Радоваться должен человек,

Вот и мне бы радоваться той,

10 Кто меня приворожит навек

Верностью, Любовью, Чистотой.

Если б сердце увидало

Ту, пред кем бы, как пред чудом,

Вечно счастьем трепетало!

15 Я ж ее и видел только раз,

Но доныне ей дивлюсь, как чуду.

Или так близка она от глаз,

Что без глаз мне видится повсюду?

Как такое колдовство прекрасно:

20 Видеть милую, не видя,

Видеть всюду и всечасно.

Люди спросят: «Что ж за колдовство?

За сто миль глаза твои глядят!»

Эти мысли сердца моего

25 И сквозь стены видят милый взгляд.

Будьте вы хранителями ей,

Чувства[31], чьи глаза всезрящи,

Страсть и жар души моей.

Доживу ль узнать, что мне в ответ

30 На меня без глаз она глядит,

Каждой мыслью мне стремится вслед

И любовь мою вознаградит.

Пусть любовью мне ответит:

35 Ей любовь я подарил!

XXIV[32]

Влюблен давно, любви служу;

Обделен, я счастья жду,

По награде я в досаде вновь тоскую;

И в досаде но награде я тужу,

5 Глуп и мал, попал в беду

И похвал не жду за песнь такую.

Преступленье совершает:

Вновь казнит меня,

Одинокой оставаясь;

10 Вожделенье сокрушает,

К ней меня маня,

Вновь жестокой предаваясь;

Злюсь, томлюсь, креплюсь я вновь:

Не ко двору в миру любовь.

15 Цену плену слишком зная,

И впредь узреть не чаю рая.

XXV[33]

Никогда не славил жен прекрасных

Я, не разогнав тоски;

Так лечусь от горестей напрасных

Я заботам вопреки.

5 Блажен тот, кто, слагая стих,

Как я, смягчил свою печаль

И утешал других.

Если бы прекрасная желала,

Скорбь моя бы в миг прошла;

10 Я служу ей, только толку мало:

Тщетна вся моя хвала.

Хвалам внимая без конца,

Забыла, что благодарить

За них пора певца.

15 Многие красавицы готовы

Обходиться ласковей со мной;

Все они при этом не суровы,

Но не стоят все они одной.

Единственная в мире целом

20 Вознаградить меня не хочет

Словом или делом.

XXVI[34]

Разве это оскорбленье,

Госпожа, когда сдает моя хвала?

Где любовь, там озлобленье;

Ссора спутницей любви всегда была.

5 Радости не прекословь!

В нежной ссоре предваренье примиренья:

Так велит сердцам любовь.

Я не видел, чтобы мчались

Дни, как дни мои проносятся стремглав;

10 Быстротою отличались

Все они, в бесцельном беге миновав.

И в какой дали

Ими дорожат, как я, бывало, дорожил,

Чтобы вдруг они прошли?

15 Надо мной издеваться

Госпоже моей прекрасной не к лицу;

Грех со мною торговаться;

Речь подобная пристала лишь скупцу.

Повезет — вознагражу!

20 Не везет скупцу, который так сказал,

В чем заверяю госпожу.

Женщина, провожающая крестоносца.

Большая Гейдельбергская рукопись.

XXVII[35]

«О чести женщин слыша много,

Я всей душой ушел в служенье вам.

Когда б нас не свела дорога,

Себе бы цену я убавил сам.

5 Но с вами я созрел вполне,

И я прошу вас, дама:

Внемлите милостиво мне.

Хотел бы жить я жизнью беспорочной —

Но как? Нет опыта ни в чем.

10 Наставьте же меня, снабдите мерой прочной».

«Я счастлива была б, когда б могла,

Но не придумаю, какой вам дать совет.

У вас, как стих, звучит нам похвала,

И говорите вы, как истинный поэт.

15 Вы много опытней, чем я,

Но если в этом споре

Должна себя вести я, как судья,

Так доверительно мне расскажите все же

То, что должна я знать про вас, мужчины,

20 Тогда о женщинах я все скажу вам тоже».

«Нам верность в женщине мила,

И нет достоинства ценней.

Когда ж она и весела,

То, значит, сочетались в ней и пламень роз, и снег полей.

25 Так мне щебет птиц идет,

И зной, и лето,

И облака, и цвет, и мед,

Прекрасно то и это.

Так украшает дев и дам

30 Любовь, так ласковое слово

Зовет прильнуть к живым устам».

«По мне лишь тот хорош, кто знает,

Как отличать добро от зла.

Кто женщин честь не умаляет

35 И честен сам — тому хвала.

И если радость он приносит,

И обходителен, и верен

Любимой — о, все то, что просит

Получит он наверняка.

40 Где та, что не дала бы нитки

Тому, кто заслужил шелка?»

XXVIII[36]

Как хороша

Не прибегавшая к румянам;

Без шерстяной косынки[37] волосы пышнее;

Моя душа

5 Поет ее в порыве рьяном;

Чем больше говорят о ней, тем я нежнее.

Убранство светлым волосам вредит;

Вздымаются, красивые на вид,

Но что поделаешь, затылок весь открыт,

10 И некой тенью белокурую стыдит.

XXIX[38]

В своей игре понаторев,

Искусством бескорыстным превзошел он всех,

Однако, женщину узрев,

Ликует, празднуя заранее успех.

5 Когда бы все мы также голову теряли,

То все бы лишь его напевы повторяли,

Но я один из тех, кто отвечает: «Нет!»

Мне сладок лишь моей возлюбленной привет

Ему во вред.

10 «Сама себе служу я стражей;

Я женщина, и честь моя мне дорога;

Однако маленькою кражей

Не буду я удручена, хоть я строга.

Мой поцелуй не так легко завоевать;

15 Искуснейший на это может уповать;

А кто при этом слишком скор,

Пускай запомнит назидательный укор:

Будь скромен, вор!»

XXX[39]

Одно скажи: «Благодарю!»[40]

Я видел, как прекрасна ты,

И вот стихи тебе дарю,

Как воплощенью красоты.

5 Я по тебе одной тоскую,

Хоть всем служу охотно вам.

Другой пусть изберет другую

И славит в ней прекрасных дам.

Язык наш тот же: я пою

10 Свою красавицу, пусть он поет свою.[41]

Как совершенна голова!

Смотрю — и небо я постиг.

Лицо — таких найдешь ли два?

То херувима нежный лик.

15 И две звезды на нем блестят.

Глядеться в них — и быть с ней рядом,

Быть с нею вместе — взгляд во взгляд!

О, вдохновенный этим взглядом,

Я стал бы молодым.

20 Любовью болен я, но боль ушла б, как дым.

Бог, дав ей краски для ланит,

Из роз и лилий сплел букет,

И белый в них с пурпурным слит

В один необычайный цвет.

25 Пусть небо мне во грех зачтет,

Но мне приятней видеть их,

Чем солнце, чем небесный свод, —

О, что сболтнул мой глупый стих?

Так поклоняясь ей,

30 Я не заставлю сердце страдать еще сильней?

Когда б губами я прильнуть

К ее подушке красной мог,

Здоровье пролилось бы в грудь,

Я б исцелился, видит бог.

35 Когда в постель, сама огонь,

Идет она — вот быть бы там!

Подушку эту только тронь,

Польется запах — как бальзам!

Ах, я б украл ее

40 И к ночи приносил бы милой сокровище мое.

А стройность шеи, рук и ног —

Не волшебства ль на всем печать?

Что между них я видеть мог,

О том я должен умолчать.

45 Но я не крикнул ей: «Прикрой!»

Когда, свежа, обнажена,

Меня не видя, мой покой

Навек разрушила она.

Подъемлясь из ручья

И влажных прелестей от света не тая.

XXXI[42]

И лето вновь, и птичий хор,

Надежд, желаний шумный рой.

Мне сердце веселит их спор,

Я жду награды дорогой.

5 Отрадна лета красота,

Но мне еще отрадней там,

Где чтима женщин чистота,

Где красит честь и дев и дам.

Та женщина, что мне мила

10 Отраду сердцу подала,

И красоту, что так чиста,

Любви венчает красота.

Красавица должна любить,

Чтобы любви достойной стать,

15 Но право всеми чтимой быть

Лишь добродетель может дать.

Любовь дополнит красоту,

Она — как злату самоцвет.

Когда ж и душу здесь найду,

20 То совершенней дамы нет.

Кто служит той, в кого влюблен,

В мечтах уж избран, награжден,

И нет в служенье том растраты,

Те муки радостью чреваты.

25 Душа от радости поет,

Когда один нам брошен взгляд.

То как же радуется тот,

Кто вправе больших ждать наград.

В нем сердце до краев полно,

30 Хотя не радостен другой.

Где верность и любовь — одно,

Там верх блаженства, там покой.

Кто выстрадал свой жребий славный

С красивой, чистой, добронравной,

35 Тот глуп, скажу я по-простому,

Своей женой хвалясь другому.

Тот не мужчина, кто живет

Не зная женщин, не любя.

Пусть проиграл с одной — просчет,

40 Зато он выиграл себя.

Пускай одну он любит так,

Чтоб все вокруг о том узнали.

Не будет счастья с ней — пустяк,

С другой забудет он печали.

45 Мужчины! Помните мой сказ:

И честь и счастье в нем для вас:

Нечистых дел стыдится тот,

В чьем сердце женщина живет.

XXXII[43]

Когда прекрасная пора

Мне разочарование сулит,

Кто скажет, что зима щедра,

Как будто лето всех развеселит?

5 «Тем лучше», — про себя я повторял,

Когда надежду вновь терял;

Лелея за мечтой мечту,

Жил мнимым счастьем, как во сне

И радость изменяла мне,

10 Обманывая на лету.

Счастливцем звать меня грешно,

Когда люблю я зыбкую тщету;

Счастливец тот, кому дано

В себя влюбить живую красоту.

15 Которая ему дороже всех;

А мой злосчастный неуспех

В счастливце вызывает смех;

И я смеялся бы над ним,

Будь я действительно любим,

20 По я лишен таких утех.

Как счастливы она и он,

Пока друг другу преданы сердца

И соблюдается закон,

Дарующий блаженство без конца.

25 Их счастие навек, а не на год;

При этом счастлив также тот,

Кто счастью двух влюбленных рад.

Когда любовь себе верна,

Но трижды счастлива жена,

30 Что не полюбит наугад.

Пусть хвастает иной гордец

Тем, что прекрасных женщин избегает;

Лишь незадачливый глупец

Служеньем сладостным пренебрегает.

35 Доволен легкомысленный собой,

Утешен мелочью любой,

Однако легких нет побед;

Кто самому себе не враг,

Тот ценит выше всяких благ

40 Достойной женщины привет.

Кому милее суета

И незаслуженное торжество,

Обманется тот, как и та,

В любви не обретая ничего.

45 Разумной женщине видней,

Кто отличился перед ней,

Признанье заслужив по праву;

Зато рассудку вопреки

Отъявленные дураки

50 Нередко дурочкам по нраву.

XXXIII[44]

«Вам, госпожа, венок! —

Красивой девушке сказал я как-то раз. —

На танцах он бы мог,

Да, он на зависть дамам украсить мог бы вас.

5 Будь я богат камнями

Цветными, дорогими,

Я б вас украсил ими.

По совести и чести я поступил бы с вами».

Она взяла венок —

10 Воспитанной девицей она не зря слыла.[45]

Румянец юных щек

Пылал, как будто роза меж лилий расцвела.

И потупила взгляд.

С поклоном — все как надо.

15 То мне была награда.

А если б... Но о том молчат.

«Я каждый день венок

Готов сплетать для вас и вашей красоты.

Вы знаете лужок,

20 Где белые растут и красные цветы?

Пойдемте — в этом месте,

Где только пташек пенье

Звучит в уединенье,

Цветы срывать мы будем вместе».

25 И вот со мной она,

И я счастливей не был, с тех пор как я живу.

Мы рядом. Тишина.

И падают цветы с деревьев на траву.

А я смеюсь невольно.

30 Какое наслажденье

Такое сновиденье!

Проснулся — яркий день, глазам от света больно.

Я жил всегда беспечный,

Но этим летом, потеряв покой.

35 Ее ищу я в каждой встречной.

А вдруг найду — вот праздник-то какой!

Но это пляшет не она ли?

О девушки, прошу прощенья:

Я загляну под ваши украшенья —

40 Ее глаза из-под венка сияли.

Рыцарь и селянка.

Большая Гейдельбергская рукопись,

XXXIV[46]

Под липой свежей

У дубравы,

Где мы лежали с ним вдвоем,

Найдете вы те же

5 Цветы и травы:

Лежат, примятые, ничком.

Подле опушки соловей —

Тандарадей!

Заливался все нежней.

10 Когда пришла я на лужочек,

Уж и прием устроил мне —

Мать пресвятая! —

Мой дружочек:

Я и доселе как во сне.

15 Поцеловал? Да раз пятьсот —

Тандарадей!

Ведь красен до сих пор мой рот.

Убрал он ложе

Необычайно:

20 Сложил цветы и там и тут...

Досель прохожий

С улыбкой тайной

Глядит на тихий наш приют;

Поймет: где розы без числа —

25 Тандарадей!

Там голова моя была.

Мне б стыдно было,

Когда б молвою

Любовь ославилась моя.

30 Нет! То, как милый

Играл со мною,

Никто не знает, лишь он и я.

Да пташке видеть довелось —

Тандарадей!

35 Она не выдаст нас, авось.

XXXV[47]

Славлю тот день, когда встретился с нею,

Околдовавшей и дух мой, и тело.

В мыслях ее неустанно лелею,

Ею захвачен мой разум всецело.

5 С ней меня слили на все времена

Нежность ее, доброта, красота,

Алые, с милой улыбкой, уста.

Сердце мое навсегда покорилось

Ей, наделенной во всем совершенством,

10 Если б для нас эта жизнь озарилась

Тем, что мне кажется высшим блаженством!

Радость давала мне только она,

Нежность ее, доброта, красота.

Алые; с милой улыбкой уста.

XXXVI[48]

Любимая, пусть бог

Благословит твой каждый час.

Когда б сильней сказать я мог,

Сказал бы, верь мне, сотни раз.

5 Но что сказать сильней, чем то,

Что весь я твой, что так любить тебя не будет уж никто.

От многих слышал я упрек,

Что, мол, низкорожденную пою.

Но кто сказать такое мог,

10 Тот не любил, я слово в том даю.

Да, не любил, я повторяю вновь,

Кто жаждет только обладанья да красоты — какая тут любовь!

Красотки ой как часто злы!

Мила не та, кто хороша,

15 Но те красивы, кто милы,

И красоты куда важней душа:

Пусть женщина добра, чиста,

А красота — пустое дело, пустое дело красота!

Что мне их пересуды, смех!

20 Советы их — на кой мне ляд?

Ты для меня красивей всех,

Так пусть болтают, что хотят.

Я за тебя их всех отдам.

И за твое стеклянное колечко — все золото придворных дам.

25 С тобой ни горя, ни забот,

Ты постоянна, ты верна.

И мне никто не подмигнет:

Мол, штучка у тебя жена!

А если стал я слеп, любя,

30 Так лучше б я тебя не знал — не дай мне бог страдать из-за тебя.

XXXVII[49]

В роще, в поле, на поляне —

Чудеса весны.

Все духовные, миряне —

Все оживлены!

5 Май исполнен сил,

Неким чудом он владеет.

Все мгновенно молодеет,

Где б он ни ступил.

Кто не чтит его обычай?

10 Ну-ка, от души

Смейся, пой, пляши,

Но без грубости мужичьей.

Каждый Маю рад.

Если так распелись птицы,

15 Неученые певицы,

Запевай им в лад.

Слава Маю! Мир отрадный

Он разлил вокруг.

Лес и поле так нарядны,

20 Так наряден луг!

Сколько пестроты!

«Ты малыш, вот я большая!» —

Шепчут, чашечки качая,

Клевер и цветы.

25 Алый ротик, брось кривиться,

Зубками дразня.

Стыдно! Он еще глумится,

Огорчив меня!

Как же можно так?

30 Я люблю, а ты не любишь,

Ты меня с улыбкой губишь,

Словно лютый враг.

Да, моей лихой кручины

Вы одна виной.

35 Друг мой, нет у вас причины

Строгой быть со мной.

Вы добры для всех,

А ведь я ваш раб усердный.

Быть такой немилосердной —

40 Право, тяжкий грех.

Но испортить Мая сладость

Я и вам не дам.

Как! Забыть я должен радость

Лишь на радость вам?

45 Где ваш долг весне?

Вместе быть все твари рады,

Так хоть капельку отрады

Подарите мне!

XXXVIII[50]

В безнадежном разочарованье

Мнят они, что я разочарован,

Хоть храню в скорбях я упованье:

Жалобой восторг мне уготован,

5 Что мне злая болтовня,

Если наградит любовь меня!

Госпожа! Пускай завистник злится

Счастием счастливого коря,

Лишь бы только мне развеселиться,

10 Чтоб завистник злобствовал не зря.

Радоваться мне позволь,

Завистливому причиняя боль.

Видеть в госпоже моей подругу —

Вот неизъяснимое влеченье,

15 Моему сулящее недугу

Целительное облегченье.

Молвить бы: подруга ты

И ты же госпожа моей мечты.

Если ты два слова слить готова,

20 В песнях мой тебя прославит жар,

Возвещая два другие слова,

Что затмили бы монарший дар.

Мне госпожа-подруга дорога;

Я твой друг, и я же твой слуга.

XXXIX[51]

Кто зимой меня чернил своим наветом,

Будь то муж или жена,

Пусть беспечно процветает этим летом;

Не мною проклята вина.

5 Проклинать я не способен,

Потому что для проклятий

Недостаточно я злобен.

Уж если пожелать злодеям этим зла,

Ужасней всех двойная месть:

10 Пускай послушают кукушку и осла,

Когда захочется поесть.

Устрашает наказанье:

Коль раскаются в коварстве,

Я прекратил бы истязанье.

15 Пусть разъяряется бесстыдный супостат,

На терпеливого напав;

Кто ненавистен злым, а сам не виноват,

Тот праведен и, значит, прав.

Если б только утешала

20 Она меня добротой,

Чья зависть мне бы помешала?

Перед всем миром я в любви моей клянусь:

Она одна моя отрада.

Если я другою женщиной пленюсь,

25 Пусть пропаду я в бездне ада.

Слишком долго мука длится;

Если мне она поверит,

Мое сердце исцелится.

Господа, друзья, помочь бы мне пора;

30 Иначе мне грозит беда;

Коль проиграна любовная игра,

Не развеселюсь я никогда.

В сердце рана роковая

Не закроется вовек,

35 По устам целебным изнывая.

В сердце рана роковая

Не закроется вовек,

На любовь, то есть на чудо, уповая.

В сердце рана роковая

40 Не закроется вовек,

Хильдегунду вечно призывая.[52]

XL[53]

Я вижу благосклонность в том,

Что дама здесь, со мной всегда.

Разлука не вошла в наш дом,

Любовь к любви спешит сюда.

5 Уеду — все ж я с ней мечтами,

Она ж со мной, где б ни был я.

Я телом здесь, а вот душа моя

Там, далеко, поближе к милой даме.

И пусть она повсюду будет с ней,

10 Чтобы она со мной была, тоскуя.

Глаза ль закрою — тем ясней,

Сквозь сердце вижу ту, кого люблю я.

Я мирно, тихо жил всегда,

И эта свара без конца

15 Пошла от одного лжеца.

Для них потеха, для меня — беда.

В стране у нас, куда ты ни пойдешь,

Царят подонки, подлый сброд.

Он всюду лезет, всех стрижет.

20 Бесстыдство, ревность, алчность, ложь

Везде готовы дать совет.

Беда тому, кто власть не взял над ними,

От них мужчины многие страдали,

А женщинам и пуще вред.

25 Я этому сословью враг

И не скрываю неприязнь мою.

Пускай бранят и так и сяк,

На том стоял я и стою.

Я пел о добром, справедливом,

30 О том, чье имя — чистота.

Но чувствам подлым и фальшивым,

Любви притворной неспроста

Я кличку дал «безлюбость». Знаю,

Что у притворства много слуг.

35 Но если буду изгнан вдруг,

Я к вам, о женщины, взываю.

И если тем умнее голова,

Чем больший круг людей ее речам внимает,

Смотрите, ведь мои слова

40 Потом полмира повторяет.

Я защищать себя не умудрен,

Хитрить, ловчить мне вовсе не пристало.

А мой совет — иным на пользу он,

Да мне в том пользы мало.

45 Зато людишек вижу я насквозь:

Кто друг, а кто мои слова корежит.

И голову мне льстец уже вскружить не может,

Я про себя отвечу: брось!

XLI[54]

Вновь запел я сгоряча,

Где же радость наконец?

Губит глупость богача,

Хмур и, значит, глуп юнец.

5 Не пойму я, что им нужно,

А когда б они сказали,

Я прогнал бы их печали.

Кто видал прекрасней год,

Кто видал прекрасней дам?

10 Только вас не прошибет,

Подавай печали вам!

Встретясь, плачетесь друг другу:

Дескать, божьего раба

Бьет меня судьба.

15 Лишь одна, с досады плача,

Радость пусть сотрет с лица.

Любо ей, насмешку пряча,

Все отталкивать сердца.

Пусть ее красе когда-то

20 Славу пели страны все —

Что теперь в ее красе!

Где любовь к любви пришла,

Там уж горе далеко.

Там зима двоим тепла,

25 И терпеть ее легко.

Лето ли, зима ли —

Если двое заодно,

Значит, счастье им дано.

День зимою невелик,

30 Ночь длинна — долга любовь.

Ты с трудом ее достиг,

Значит, вспыхнет вновь и вновь.

Боже, как себя я выдал!

Хоть креплюсь — не промолчу:

35 Снова с нею быть хочу.

XLII[55]

Юноша, будь радостен под сенью

Женской доброты и чистоты.

Радуйся хоть каждому мгновенью,

Если сам достойным признан ты.

5 Радость ненадолго нам дана,

Если с женщиной хорошей не разделена.

Без хороших женщин своенравно

Счастье — и обманет невзначай.

Тайно действуй или явно,

10 Только меру и манеру знай.

Будь умен, не то беда!

Лишь когда любовь от сердца, в ней блаженство навсегда.

А уж если отказаться надо,

Все же ты возвысишься, любя,

15 Ибо всякий долг любви — отрада.

Пусть она измучила тебя,

Все равно возьмешь свое:

Будут так тебя любить другие, как ты сам любил ее.

20 Если, милости добившись, ты умело

Взял и то, что лучше во сто крат,

Вот уж где блаженству нет предела,

Пред тобою нет уже преград.

Нежной ласки не жалея,

25 Прояви всю страсть свою и станешь ей еще милее.

Я учу тебя, а самому-то

Не дается это все никак.

От меня и то на ключ замкнуто,

Что легко берет любой дурак.

30 Но надежда помогает мне

И решимость все изведать, чем владею лишь во сне.

XLIII[56]

Всю землю вы можете сделать достойной,

Вы мера всех мер, госпожа Соразмерность.[57]

И счастлив, кто зрит вашей мудрости свет.

Нам с вами не стыдно, мы с вами спокойны,

5 И дома ль, на улице — вам наша верность,

Нам всюду нужен ваш мудрый совет.

Пусть меру блюдем мы, любви взыскуя!

Возвышенно ль, низменно ли люблю я,

Я гибну, я мертв от низкой любви.

10 Любя возвышенно, также я болен,

Отсутствие меры — как яд в крови.

От низменной страсти и сердце скудеет,

И муки от глупой саморастраты,

И белая хворь, и смешки по углам.

15 Высокая страсть возвышает и греет,

И радостью чувство и разум объяты.

И радость зовет в благодатный свой храм.

Спешите ко мне, госпожа Соразмерность,

Иль сердце пленят мое страсть и верность,

20 Я женщину заприметил в пути,

Была ее речь полна дружелюбья,

И мне от страданий теперь не уйти.

XLIV[58]

Как рад я в чаянье грядущих благ,

Пока моя любовь со мной;

Быть может, и другим живется так:

Вслед за хорошим днем влачится день дурной.

5 А если счастья нет как нет,

Я без него пытаюсь обойтись,

В чем искушен я с детских лет;

Насмешник скажет: «наважденье!»

И в томительном желанье

10 Нахожу я наслажденье.

Лежать бы с нею мне, встречать бы с ней денницу,

Вперяясь трепетно зеницею в зеницу;

Упиться бы победою необычайной,

Навеки овладев пленительною тайной!

15 Я говорю: «Спросить позволь,

Всегда ли, дивная жена,

Ты будешь причинять мне боль?»

В ответ услышав смех сладчайший,

Я думаю: «Разве само желанье —

20 Не дар ее же величайший?»

В трудах тягчайших я так долго изнывал,

Борьбу с томительной заботой претерпел

И все-таки прекрасной не завоевал,

Страдая и скорбя, ни в чем не преуспел.

25 О как мне горе превозмочь?

Когда ей неугодна скорбь,

Зачем скорбеть? Повеселиться я не прочь.

А если госпоже брезгливой

То и другое не по вкусу,

30 Веселье лучше горести брюзгливой.

О горе! Вновь навлек я на себя укор!

Я порчу нравов повсеместную кляну.

Идет иной макушке головной убор,

А в щегольстве я вижу тяжкую вину.

35 Пусть кое-кто весьма сердит

На песнь мою, я буду петь,

Хоть правда мне, правдолюбивому, вредит.

Лишь тряпка держится эа тряпки,

Кто благонравию привержен,

40 Тот шелковой достоин шапки.

Не рад я больше в чаянья грядущих благ.

Так песнь моя распалась на две части,

И под запретом для меня одна из них;

Другие пусть поют, а я, боясь напасти,

45 Из благонравия застенчиво притих.

В своих предметах ограничен

Так называемою честью,

Напев мой слишком стал приличен;

Песню робко прерываю;

50 Коль на улице не ладно,

Я просто двери закрываю.

XLV[59]

Когда солнцу, от росы блестящи,

Ранним утром или в полдень мая

Шлют улыбку первые цветы

И в полях, в растормошенной чаще

5 Свищут птицы, радость изливая, —

Что прекрасней этой красоты?

Словно рай, земля сияет всюду.

Но вновь я дивлюсь другому чуду

И хочу заверить вас:

10 Я не раз уже им восхищался

И могу им восхищаться сотни раз.

Если дама вежлива, спокойна,

Хорошо одета, благородна,

Если целомудренна, скромна,

15 Если свиту выбрала достойно.

Обо всем беседует свободно,

То, как солнце, светит всем она.

За нее, не размышляя,

Я отдам всю радость мая,

20 Ибо прелесть нежной чистоты,

Красота лица и тела

Лучше, чем весна, и зелень, и цветы.

Если ж выбор кажется вам странен,

Побродите по земле весенней,

25 Где дружины Мая все в цвету,

И поймете, чем я в сердце ранен.

Почему без долгих размышлений

Благородных дам я предпочту.

Если бы мне выбрать приказали,

30 Я с ответом медлил бы едва ли,

В этом слово рыцаря даю,

Сударь Май, вы Январем бы стали ,

Прежде, чем отверг бы я красавицу мою.

XLVI[60]

Нет, в этом вовсе не моя вина

И не мое влиянье;

На мне сосредоточила она

Все свое обаянье.

5 Убедиться можно:

Красавцем грех меня назвать,

И смешно меня облюбовать;

Обольщенье ложно!

Пусть налгали про меня безбожно,

10 Стоит бросить взор,

Чтобы убедиться непреложно:

Ей сказали просто вздор.

Сам себе я ведом.

Прекрасен я? Конечно, нет!

15 Этот глупый пагубный извет

Называю бредом.

Ни один из тысяч лоска не лишен.

Чуть ли не любой;

Даже если кое в чем я искушен,

20 Дурен я собой.

Песни, как известно,

Просятся мне на уста,

Утешая неспроста

Скорбных повсеместно.

25 Песнь мою сочтет она прекрасной

И меня заворожит;

И тогда мне перед самовластной

Гнуться надлежит.

Ею восхищенный,

30 Безо всякой ворожбы

Сам навеки попрошусь в рабы

Я закрепощенный.

Ее честь и безупречная краса

Гибельнее чар;

35 Где любовь, там горе; вот где чудеса,

Смертоносный дар!

Под ее главенством

Разве что любовь чарует;

Она восторги мне дарует,

40 Скорбь соединив с блаженством.

XLVII[61]

Поистине я рад,

И чудеса творю я, вдохновленный,

В предвкушении наград,

Которых не могу не ждать, влюбленный;

5 Взлетаю, просветленный

Королевою моей,

Выше солнца, окрыленный.

Тосковал я до сих пор,

Без милой в сумраке блуждая;

10 Заиграл, однако, взор,

Хотя вредила мне зима седая;

Злилась, людям досаждая.

А я как будто упивался

Радостями мая.

15 Песню дивную пою,

Хоть воспевать без радостей накладно;

Славлю госпожу мою,

Хотя порой бывает мне досадно;

Сердце жжет любовь нещадно,

20 Но по воле госпожи

Мне станет вдруг отрадно.

Никуда я не уйду;

Не избежать подобного дурмана,

Ибо на мою беду

25 Не найти нигде такого стана;

В этих чарах нет обмана,

И прекраснее она,

Чем Елена и Диана.[62]

Слушай, Вальтер, слушай, друг,

30 Фон дер Фогельвейде, пой со мною;

Истомил меня недуг,

Спасаться нужно мне любой ценою.

Оба тронем песнею одною

Госпожу, чтобы ходила

35 Рвать со мной цветы весною.

XLVIII[63]

У любви обычай странный:

Отвращение питает

К лучшему из всех;

Вспыхнув, как недуг нежданный,

5 Молодых предпочитает;

Это ли не грех?

Ей милее сорока

Двадцать четыре пылких года;

Бежит, завидев седину издалека.

10 Мной играет без конца,

Я знаю прихоти коварной;

Пора перебеситься!

На беспечного юнца,

Прельщенного неблагодарной.

15 Мне грешно коситься.

Ах, злосчастная жена!

Она меня постарше будет,

Хитростью прельщать глупцов принуждена.

Хоть бы вдруг любовь очнулась!

20 Как дитя, бежит вприпрыжку,

А вокруг толпа;

Как бы сдуру не споткнулась.

Удержи поди глупышку!

Впрямь любовь слепа.

25 Шла бы лучше поскромней,

Как осторожная жена;

Иначе разобьется мое сердце вместе с ней.

Извини меня, любовь!

Этот бег не для убогих,

30 Не хватает сил.

Мне награду ты готовь.

Прыгал я повыше многих

И не угодил?

Разве мне трудиться лень?

35 В будни я служить готов другим,

Ей посвятив зато седьмой воскресный день.

XLIX[64]

«Как звать владычицу твою, скажи!» —

Все пристают наперебой.

Открою имя ненаглядной госпожи

В надежде обрести покой.

5 Два имени прекрасной, Милость и Немилость,

Ведут между собою непрерывный спор;

Претит сокровищу разор,

В накладе разоритель:

Грозят ему стыд и унылость.

10 Нет, не страшит меня бесстыдная вражда,

Но я к зловредным не ходок;

Слепая ненависть и зависть мне чужда,

С давнишних пор мне чужд порок.

Не дрогнет благонравие перед врагом;

15 Где тысячи против безумца одного,

Там нет простора для него,

И он умнеет быстро,

Так много умников кругом.

Я госпожи моей не смею забывать,

20 Привержен ей в моем пылу;

Ее достоинства мне вечно воспевать,

Слагая новую хвалу.

Чем больше я пою, тем жарче мне в огне;

Очам отрадно видеть этот ясный лик,

25 Ушам отрадно, что ни миг,

О безупречной слышать;

Отрадно, только больно мне!

Пусть нынче степь разнообразно расцвела,

Пускай по-своему красива

30 Дубрава, где сладчайшим тайнам нет числа,

По-моему, прекрасней пива.

Любезным летом утешает меня зной;

Лето, я ли троих дней не воспеваю,

Жалуюсь, к жалости взываю

35 И признаюсь, печальный:

Любовь моя брезгует мной!

L[65]

Когда я сам себя хвалю,

Выходит, я весьма учтив;

Обиды многие терплю,

Обидчикам не отомстив;

5 Нет, пустынник не стерпел бы столь позорных бед.

Врагов безжалостно побив,

Явил бы он свой правый гнев,

А я настолько незлобив,

Что прозябаю, присмирев;

10 Мне терпеть и сетовать приходится вдвойне.

Советуете, госпожа,

Вы мне злодея потешать

И, в сердце злобы не держа,

Стыд неприятелю внушать;

15 Так я рад бы поступать, но как поступит враг?

Порадовать я вас готов,

От вашей пострадав игры;

Стыдитесь ваших лживых слов!

Вы правы, если вы добры.

20 Жду от вас добра нередко, к моему стыду.

Где красота, там чистота;

Нет этих двух без доброты.

Душа моя вами занята.

Нельзя же запретить мечты!

25 Пыл и наваждение охотно бы я сам избыл.

Чувства мои вверяя вам в залог,

Как верноподданную песнь мою,

Вниманья вашего я не привлек,

Но преуспел я, не таю:

30 Двор меня тем выше ценит с некоторых пор.

На вас бросая нежный взгляд,

Вам говорю я без прикрас:

Ваш, госпожа, хорош наряд;

Достойно ваше платье вас.

35 Мой влюбленный дух счастлив служить ему каймой.

Я презираю лоскуты,

Но ваши взял бы я наряды;

К вам государь пойдет в шуты

Ради такой награды;

40 Да, но, государь, молю вас не ходить сюда!

LI[66]

«Все в мире тлен, — доказывают ворчуны, —

И песни тоже отзвучали».

Уразуметь бы им, что все удручены,

У каждого свои печали.

5 На празднике за песнью песнь бывает спета

На удивленье;

Мне признается пташка, ставленница лета,

Как бы в томленье:

«Не я пою, то песнь рассвета».

10 Бесстыдники распространяют клевету:

Я, дескать, недруг жен стыдливых;

Один противу всех я правду предпочту;

Смотрите, я не из пугливых.

Немецких женщин славлю, славить их не грех;

15 Я различаю

Хороших и дурных, но в чаянье утех

Души не чаю

В хороших лишь нет, не во всех.

Вы, ненависть и зависть, мне милей, чем лесть;

20 Преследуя лишь благородных,

Оказываете вы мне большую честь.

Посланницы господ негодных!

Наушники, напрасны ваши оговоры;

Вас выручают

25 Несокрушимые твердыни и запоры;

Изобличают

Вас лживые уста и взоры.

Тот, кто от женщины прекрасной без ума,

Блистать не смеет блеском ложным;

30 Однако даже снисходительность сама

Пренебрегла бы мной, ничтожным.

Я, бедный, разве только верен и стыдлив;

Тот, кто моложе,

Преуспевает, в самомненье горделив.

35 Но не похоже,

Что изменю я, полюбив.

Я думал, что она пороков лишена

В своем незыблемом покое;

Но, говорят, она себе же неверна,

40 Изменчива, как все живое.

Ее достоинствам не до моих заслуг;

По всем приметам

Ей безразличен враг и ненавистен друг;

Все дело в этом,

45 Но женщин лучше нет вокруг.

Меня замучила, безжалостно томя,

Жестокость вместе с безразличьем;

Достоинствами ограничусь я двумя,

Порабощен ее величьем.

50 Достоинств тысячи, но честь и красота

Превыше многих;

И если песня только ими занята,

Для самых строгих

Моя бесспорна правота.

LII[67]

Что же радость — надоела всем?

Стали жить уныло, точно в келье.

Молодых я не пойму совсем:

Где их пляски, шутки, их веселье?

5 И кого бранить? Кто виноват?

Почему угрюмы

И купцы и толстосумы?

Не пристала грусть-унылость тем, кто молод и богат.

Но судьба не знает, что кому к лицу,

10 Я вот весел, хоть и нищ мой дом.

А богатому скупцу

Все не так среди его хором.

Эх, судьба-судьбина, маху ты дала,

Мне, веселому, богатства пожалела.

15 Это разве дело?

Бедняку тоска да скука больше бы к лицу была.

Но уж я таков, найдет тоска —

Вспоминаю о достойной даме.

Вспомню лето, зелень, тень леска —

20 Мысли станут радостными сами.

В зимний день и я грущу всегда,

Но пример мне луг соседний:

Луг стыдится грустных бредней,

Чуть леса зазеленели, он краснеет от стыда.

25 Ах, когда б ты знала, госпожа:

Вспомню, как достойна ты, чиста —

Сердце так и вскинется, дрожа.

Без любви оно не может, без любви в нем пустота.

А «мила», «милей» — не все ль равно?

30 Что милей того, что я скажу?

В целом мире уж давно

Я одну мою люблю, обожаю госпожу.

LIII[68]

Я в двух отношеньях отзывчив, хоть в общем не знаю пощады.

Был я таким еще в детстве, таким я буду всегда.

Радоваться умею, если другие рады,

И уж не стану смеяться, когда у другого беда.

5 Радуюсь ради людей,

Из-за людей озабочен бываю.

Если печаль душою владеет моей —

Что из того? Я свое настроенье скрываю.

Я — как другие, но лишь для того,

10 Чтоб не задеть никого.

Многим весьма безразличны чужие печали.

Что ж, окружающим это приятно? Едва ли.

Было пристойно, любезно общество в прежние годы,

Вот почему воспевал я радость, бывало.

15 Прежде любимым служили, но это вышло из моды,

Вот отчего у меня и песен прежних не стало.

Песня знает свой час.

Она — как ее окруженье.

Если исчезнет грубость у нас,

20 Вновь по-придворному будет звучать мое пенье.

Радости вслед и для песен время придет.

Тот, кто его дождется, увидит счастья приход.

Пусть же никто надо мной не смеется.

Я-то уж знаю, когда какая песня поется.

25 Прямо скажу вам, что обществу только во вред:

Женщины слишком хотят с мужчинами быть наравне.

Худшим из нас, как и лучшим, у них любовь и привет,

Равенством радость и честь убиты в нашей стране.

Если б дамы ценили по-разному нас,

30 К ним относились различно и мы бы тем самым.

Это полезнее в тысячу раз

Было бы и мужчинам и дамам.

Если для них между нами различия нет,

Кто же плохой, кто хороший — дайте ответ.

35 Каждой скажу благородной даме:

Кой-что мы в женщинах смыслим, будь вы для

нас одинаковы, вы обижались бы сами.

«Женщина» — лучшее имя для женщин, и нет им причины

Думать, будто почетнее дамой родиться.

Если ей стыдно быть женщиной — вот ей слово мужчины:

40 Пусть прослушает все и больше не будет стыдиться.

Дамы есть и не женщины, я говорю это смело.

Но среди женщин — откуда не женщине быть?

Женщину — женскую душу и тело —

Любим, любили и будем любить.

45 Дама, как ни знатна,

Женщиной быть все равно должна.

«Дама» — двуликое слово. Эта хвала

Может подчас и хулой обернуться.

«Женщина» — это корона достойного славы чела.

50 Встарь воспевал я женщин за их мимолетный привет,

Песне моей награду я находил даже в этом.

Там, где теперь для меня и простой

благодарности нет,

Пусть другие поют, радуясь их приветам.

Где мне за песню хотя бы один

55 Признательный взгляд не пошлют ненароком,

Их слуга, но и сам — господин,

К ним я спиной повернусь или боком.

Это значит: «Мне до тебя

Столько же, сколько тебе до меня».

60 Женщин лишь тех я люблю воспевать,

Которым свойственна благодарность.

Что мне спесивая дамская знать!

LIV[69]

День за днем страдать, друзья, —

Кто способен этот крест нести?

Не велит воспитанность моя,

А не то бы крикнул: «Счастье, заходи!»

5 Но у счастья всем ответ один:

Счастье не для тех мужчин,

Что верны навек.

Так чего ж тогда я жду, верный человек?

Боже, что за горький плод

10 Сам себе взрастил я на беду!

Вся моя порядочность не в счет,

Униженье — все, чего я жду.

Нравы доброй старины

Ныне кажутся и глупы и смешны.

15 А богатство, честь —

Что ж, для тех, кто злонамерен, все, конечно, есть.

Кто в мужчинах совесть усыпил?

Женщины! Увы, но это так!

Встарь их дух высок и ясен был.

20 И для них был мир и радостен и благ.

Беспорочна их душа была.

Далеко молва об этом шла.

А теперь беда —

Нравится им тот, в ком нет стыда.

25 Когда я средь женщин нахожусь —

Что всего обиднее, не скрою:

Чем я вежливей держусь,

Тем они надменнее со мною.

Им порядочность смешна.

30 Только если женщина достойна и умна

(Эти здесь не в счет),

Больно ей, когда постыдный слух о женщинах идет.

Но уж если женщина чиста,

Муж достоин — вот счастливый брак.

35 Их да воспоют мои уста,

Им я лучших пожелаю благ?.

И скажу вам, как велит мне честь:

Если мир не станет лучше, чем он есть,

Знайте, жить я буду,

Как мне нравится, а пенье и стихи навек забуду.

LV[70]

Мужчины говорят: во всем

Виновны женщины — то нас

Не встретят с радостным лицом,

То вовсе не поднимут глаз.

5 Упрек я слышал и обратный:

У вас порок, мол, неприятный.

Для жалкой радости, мужчины,

Не жаль вам ни души, ни тела.

А наша радость? Нет вам дела?

10 Кто ж нас рассудит в час кручины?

Одна из этих дам глумилась,

Что похвалы мои иссякли.

Она глупа и зла, не гак ли?

Моя хвала учетверилась!

15 Хвалу достойнейшим такую

И средь плохих я петь рискую.

И пусть они не таковы:

Не всем же петь хвалу и славу!

(А коль вам это не по нраву,

20 Так станьте же добрей и вы!)

Хвалу достойным лишь одна,

Я знаю, слушает спокойно,

Сама любых похвал достойна,

Не знает зависти она.

25 Ей дал Всевышний чистоту,

А к чистоте и красоту.

Великий он художник был,

Коль сочетал в одной их обе.

Но если б он хоть сто подобий

30 В честь этой, первой, сотворил!

Да, женщины под стать попам:

Им зло добром назвать нетрудно.

А кто им верит безрассудно,

Расхлебывай свой промах сам.

35 ...

...

Но из-за них я стал сердиться:

Ведь оба качества прекрасны,

Но могут стать небезопасны

40 У той, что срама не стыдится.

LVI[71]

Делю — уже подходит срок —

И дом и собственность мою.

Чтоб возгореться спор не мог,

Об этом людям и пою.

5 Всех бед моих клубок, всю боль — во славу божью

Отписываю тем, кто злобой жил и ложью.

Все, что мне сердце жгло,

И страх, и горе, —

Той лживой своре,

10 А что здесь ткется —

Тому, кто без любви в своей любви клянется.

Кто женщине, любви добившись,

Приносит только зло.

Я скоро к вам приеду снова

15 В капризах женских умудрен,

Я много разузнал такого,

Что мне легко их брать в полон.

Тогда клянусь здоровьем, жизнью, честью.

Как защищаться им перед моею лестью?

20 Всевышний видит, прав ли я:

Ее, бедняжку, задурят,

Заговорят,

И как клянутся!

Глаза на лбу, и где слова берутся!

25 Но всех рассудит вечный Судия.

Ее сочувствие мне лестно,

Но меру пусть блюдет она.

Когда меня жалеют честно,

Пусть будет в меру и грустна.

30 Я думаю, спасаться надо ей

От бурных радостей, от бешеных страстей.

Они достоинству во вред.

Но мыслить здраво,

Ну где им, право!

35 Она, вы слышите, рожает

И губы, чтоб не закричать, кусает.

(Пускай хоть до крови, другого средства нет!)

LVII[72]

Любовь преследует сердца,

Которые не ждут любви;

Она порой потворствует глупцу

В стремлении опасном;

5 Послушай, чистая жена:

Любить не следует юнца;

Детей в тенета не лови;

Любовь подростку вовсе не к лицу;

И в образе прекрасном

10 Часто ложь затаена.

Влюбляйтесь, так сказать, с умом,

Безумию не потакая;

Облагородит и возвысит

Вас любовь такая.

15 Подумай, взвесь, найди достойного любви,

А если не найдешь, твоя вина.

LVIII[73]

Иной в юдоли сей скудельной

Любовью тешится поддельной;

А тот, кто не прельщается подлогом,

Запечатлен любовью перед богом.

5 Любовь смиренно выбираю,

Чтоб с небесами породниться;

Любовь — святая проводница,

Навеки преданная раю.

LIX[74]

Любовь — не муж и не жена;

Души и тела лишена;

Ни с каким она не схожа ликом,

Неуловима в своеволье диком,

5 Но лишь любовью смертный жив;

Любовь приносит милость божью,

...

Любовь чужда тому, кто лжив.

LX[75]

Обетованных жду щедрот

Я возле запертых ворот;

Напрасно в них стучусь я, истомленный;

Дождю подобные дары

5 Достались всем до сей поры,

Один лишь я страдаю, обделенный.

Властитель Австрии, бесспорно,

На всех влияет благотворно,

Словно ливень по весне;[76]

10 Отрадно расцветает степь сначала,

Потом народ цветы срывает;

Меня властитель забывает,

Хоть бы листик дал он мне,

Чтобы при виде благ моя хвала звучала,

15 Распространясь по всей стране.

LXI[77]

Сказал мне славный венский двор:

Ты мил мне, Вальтер, с давних пор,

Так почему же мы теперь в раздоре?

А был я, как никто, в чести,

5 Так мог бы разве что цвести

У короля Артура я в фаворе.[78]

Дам и рыцарей немало

Песням Вальтера внимало;

Мне теперь несдобровать:

10 Вся крыша в дырьях, обветшали стены;

Я ловлю косые взгляды;

Золото, коней, наряды —

Все привык я раздавать.

Я нищ, я гол, нет горше перемены;

15 Мне даже не с кем танцевать.

LXII[79]

Австрийский герцог Фридрих преуспел:

Скончался во плоти, душой при этом цел.

Я, как журавль, завяз[80]; куда же мне стремиться?

С павлином схож, я ковылял едва-едва,

5 И до колен моя склонялась голова;[81]

Теперь мне можно распрямиться.

Итак, настал конец мытарствам;

Очаг обрел я, государя с государством.

Как хорошо плясать под скрипку эту!

10 Привычный гнет не так тяжел,

Надежный путь я наконец нашел,

И рад я моему расцвету.

LXIII[82]

Король Филипп не стар, корона подревней;

Нельзя не подивиться, сколько блеску в ней;[83]

Как соразмерно все в изделии кузнечном!

Корона с головой монаршей заодно,

5 И разлучить их, без сомнения, грешно;

Прекрасны обе только в единеньи вечном.

Обеим радостно блистать;

Красавцу молодому сей венец под стать

В любви взаимной, в роскоши природной;

10 Заблудшим этот светоч дан;

Для всех князей, для разных стран

Звездою воссиял он путеводной.

LXIV[84]

Сидел я, брови сдвинув

И ногу на ногу закинув.

А щеку подперев рукой,

И обсуждал вопрос такой:

5 Как надо жить на свете?

Но кто решит задачи эти?

Нам надобно достичь трех благ.

И ни одно не обойти никак.

Два первые — богатство и почет.

10 Они друг другу часто портят счет.

А третье — божья благодать, —

Ее превыше тех должны мы почитать.

Все три хотел бы я собрать в одно,

Но, к сожаленью, людям не дано,

15 Чтобы почета, божьей благодати

Да и богатства, кстати,

Один был удостоен в полной мере.

Судьба пред нами закрывает двери

Предательство в засаде ждет,

20 Насилье сторожит и выход наш и вход.

Забыли мы о праве и покое.[85]

Покуда эти двое так больны, не могут быть здоровыми те трое.

Осада замка крестоносцами,

Большая Гейдельбергская рукопись,

LXV[86]

В ручье среди лужайки

Я видел рыбок стайки,

Видал огромный мир чудес,

Траву, камыш, и луг, и лес,

5 Ползущих, и летящих,

И по земле ходящих,

И знаю, что везде, всегда

Царит жестокая вражда.

И червь, и зверь, и птица

10 Должны с врагами биться,

И, чтоб в ничтожество не впасть,

Они установили, власть.

Поскольку без правленья

Терзают граждан тренья,

15 Там избран царь, там каждый род

И слуг имеет и господ.

А с вами, немцы, юре,

Вам любо жить в раздоре.

Порядок есть у мух, у пчел.

20 А немец дрязги предпочел.

Народ мой! Не впервые

Хотят князьки чужие[87]

Твои разрушить рубежи.

Отдай имперский трон Филиппу, а тем их место укажи!

LXVI[88]

Я подсмотрел секреты

Почти что всей планеты,

Мужчин и женщин наблюдал,

И споры и раздор видал.

5 Был Рим во славу божью

Кругом опутан ложью.

И вышел спор двух королей,[89]

Какого мир не видел злей.

Исход его был странен:

10 Церковник и мирянин[90]

Пошли друг друга бить со зла,

И гибли души и тела.

Церковников миряне

Разбили в лютой брани.

15 Те тотчас, отложив булат,

Надели столы вместо лат.

Но церкви разрушали,[91]

Кого хотели — гнали,[92]

Не тех, кого бы гнать пора.

20 В углу церковного двора

Из кельи в прошлый вторник

Взывал один затворник:[93]

«Он молод, наш святой отец,[94]

Спаси, о боже, христиан, спаси твоих овец!»

LXVII[95]

В тот день, когда Спаситель был рожден,

Избравший в матери чистейшую из жен,

Здесь в Магдебурге был Филипп, король преславный,

Брат кесаря, сын кесаря родной,[96]

5 В едином образе, хоть сан его тройной;[97]

С ним скипетр, на челе венец державный.

Он шествовал, невозмутим;

Высокородная супруга шла за ним,[98]

О роза без шипов, о голубица![99]

10 Не прославлять ее грешно.

С тюрингцами саксонцы были заодно,[100]

Что мудрым не могло не полюбиться.

LXVIII[101]

Не поскупился Константин,[102]

Самодержавный властелин,

Вверяя Риму крест, копье, корону;[103]

Раздался в небе грозный глас,

5 Пугая новой карой нас:

Мир христианский обречен урону.

Распространяется отрава;

Мед желчью стал, позором слава;

Враг землю грешную прельстил.

10 Властителей законы защищают,

Однако повелитель мира

Поруган происками клира.

Как бог такое попустил?

Попы мирян смиренных совращают;[104]

15 Нам правду ангел возвестил.[105]

LXIX[106]

Король Филипп, недаром люди говорят,

Что ты достойнейших одаривать не рад;

Так не остаться бы тебе в накладе!

Дай лучше тысячу, чтобы не прогадать;

5 Впустую тысяч тридцать можешь ты раздать,

Отказывая лучшему в награде.

Сказал премудрый Саладин:[107]

«Сорить сокровищами должен властелин,

Страх и любовь к себе всегда внушая;

10 Король английский выкупился, не скупясь;[108]

Простую истину ты взвесь, не торопясь:

Затраты малой прибыль требует большая».

LXX[109]

Филипп, король преславный!

В тебе живет геройский дух, —

Придворные сказали:

«Когда, самодержавный,

5 Ты стоишь властелинов двух,[110]

Щедрее быть нельзя ли?»

Будь, повелитель, пощедрей!

Рукою доблестной своей

Весь мир щедротами засей

10 Во имя урожая.

Лишь тот, кто знает, как дарить,

Весь мир способен покорить;

Так Александр умел царить,[111]

Отважных и прилежных ублажая.

LXXI[112]

Мне, повара, внемлите:

Намереваюсь подсказать

Вам правило такое:

Вы соблаговолите

5 Не тоньше пальца нарезать

Властителям жаркое.

Сообразить не так уж трудно,

Что, мясо нарезая скудно,

Грек промахнулся безрассудно,[113]

10 И нет ему прощенья;

А если в гости захотел

Князь, промотавший свой удел,[114]

Пусть вон пойдет, покуда цел:

Подобный гость не стоит угощенья.

LXXII[115]

Встретите меня приветом!

Я вам ответствовать готов,

Но, поверьте мне, при этом

На ветер не бросаю слов.

5 Не скупитесь!

Ваше дело награждать,

А я умею щедрых услаждать;

Честь воздать мне торопитесь.

Славословлю повсеместно

10 Я немецких женщин от души

И почти что безвозмездно;

Слишком наши дамы хороши.

Так они прекрасны,

Что моя награда —

15 Только благосклонность, которой сердце радо:

Мои речи не напрасны.

Немец блещет воспитаньем;[116]

Тот, кто хулит немецких жен,

Дьявольским прельщен шептаньем,

20 Ангельской красою раздражен.

И любовь и добродетель

Разве что у нас

Обитают, заверяю без прикрас;

Этому я сам свидетель.

25 Я пространствовал немало,

И не враждебен я чужим;

Только сердцем не пристало

Страннику привязываться к ним.

Славны чужеземцы,

30 Спорить я не вправе,

Но при своем отменно добром нраве

Лучше всех, бесспорно, немцы.

Между Эльбою и Рейном

До венгерских рубежей

35 В единении семейном

Отчизна доблестных мужей.

С преданностью нежной,

Присягая, признаю:

Простая женщина в родном краю

40 Благородней дамы зарубежной.

Выбирал я госпожу

На радость или на беду;

Пусть на службе я тужу,

К другой вовеки не уйду.

45 Как мне больно!

И за что она мне мстит?

Госпожу мою господь простит.

Изнурять меня довольно.

LXXIII[117]

Владыка кесарь, посмотрите:

Над королями вы царите,

Затмив короной вашей все короны;

Карая, милует рука,

5 Во всеоружии крепка;

Для власти вашей нет в миру препоны.

Союзник непритворный[118]

Верней других служить горазд;

Чужда такая преданность подлогу.

10 Нет, мейсенец покорный

Вовеки государя не предаст;[119]

Скорее ангелы изменят богу.

LXXIV[120]

Владыка папа, в вашей власти

Меня избавить от напасти;

Спасает христиан повиновенье.

Но кесарь — наш властитель тоже,

5 Не почитать его негоже:

Он ваше получил благословенье.

И вы не забывайте:

Сказали сами вы: благословен

Благословивший, проклят проклинавший;

10 С пути нас не сбивайте:

Нет в провиденьи перемен.

Священством правит божью власть признавший.

LXXV[121]

Бог ставит королем, кою захочет он,

И этим я не удивлен.

Но вот попам дивлюсь я много:

Чему они учили весь народ,

5 То стало все у них совсем наоборот.

Так пусть во имя совести и бога

Нам растолкуют, что безбожно,

Что истинно, — начистоту!

Ведь мы им верили недаром,

10 Где ж правда — в новом или в старом?

Коль то правдиво — значит, это ложно:

Два языка не могут быть во рту!

LXXVI[122]

Когда скитался по миру Христос,

Евреи задали ему вопрос:

Платить ли впредь им подать государству;

Вот основанье для тревоги:

5 Быть может, грех платить налоги?

Но нет, Христос не поддался коварству.

«Чей образ на монете?» —

Спросил он. «Кесарев!» Так соблюдайте

То, что сказал Христос, гнушаясь ложью,

10 Царящей всюду в свете:

Вы кесарево кесарю воздайте,

А богу божье, помня волю божью.

LXXVII[123]

Распространите, кесарь, шире

Средь немцев мир в подлунном мире,

И вы прославите свою державу;

Высокий замысел вам дан:

5 Вы помирите христиан,

Язычникам являя божью славу.[124]

Блесните доблестью двойною,

Орлиным духом, силой льва;

Двойным гербом ваш добрый щит украшен.[125]

10 Вот в чем перед войною

Залог святого торжества:

Враг сильному и щедрому не страшен.

LXXVIII[126]

С веленьем божьим, как посол,

К вам, император, я пришел:

Земли владыка, вас владыка всей Вселенной

Как своего наместника винит

5 В том, что язычник вас теснит,

Глумясь над господом в его стране священной.

За право божье в бой, скорее в бой!

Не вы ль Христа и бога щит!

И сыном божиим вам суждена награда:

10 С ним заключите договор святой,

Тогда он ваше право отстоит

Хоть перед чертом в безднах ада.

LXXIX[127]

Нельзя не жаловаться нам: беда беду пророчит.

Оказывается, отец наш папа нас морочит.

Для нас, как для детей своих, он пролагает путь;

Отстать боимся мы и не решаемся свернуть.

5 Пойми же, в чем беда, мирянин бестолковый,

Пусть папа лжив, с него пример все брать готовы;

Пусть корыстолюбив, другие тоже корыстолюбивы;

Пусть папа нечестив, другие тоже нечестивы.

Не стоит возражать, слова мои правдивы.

10 Иуды старого Иуда стоит новый.[128]

LXXX[129]

Престол святейший в Риме уподобить смею

Я Гербрехту, безжалостному чародею,

Которому грозили собственные чары;

Так Рим на верующих навлекает кары.[130]

5 Пора бы всем народам возопить в разладе:

«О господи, проснись в небесном вертограде![131]

Извращены твое творенье и глагол,

Твою сокровищницу грабит произвол,[132]

Твой миротворец насаждает лишь раскол,

10 Твой пастырь — хищный волк в твоем овечьем стаде!»[133]

LXXXI[134]

Как набожно папа смеется, как свято каждое слово,

Когда своим чужеземцам[135] он сообщает: «Готово!»

Но лучше б даже не думал того, что сказать он так рад:

«Теперь у меня два немца под одной короной сидят.[136]

5 Пускай доводят страну скорей до разрухи и смуты,

Мы будем ларцы набивать, не упустив ни минуты.[137]

Я к жертвеннику пригнал их, до нитки всех обобрав.

Запру их немецкие деньги в свой чужеземный шкаф».

LXXXII[138]

Скажите, кружка, мне[139], вас папа посылает,

Чтоб немцев разорять, которым зла желает,

Чтобы сокровища стекались в Латеран?[140]

Задумал папа вновь чудовищный обман?

5 Он говорит, что нет расходам ни конца, ни края,

Что раскошеливаться нужно ради рая,

Но до Святой земли дойдет не много серебра.[141]

Кто скажет, что рука поповская щедра?

Вы не сулите, кружка, нам добра,

10 Нас, дураков и дур немецких, обирая.

LXXXIII[142]

Епископы, церкви князья, и вы, все монахи на свете,

Смотрите, папа вас тянет прямехонько в чертовы сети.

Ключи святого Петра ему достались от бога,[143]

Почто же слово святого он так преследует строго?

5 Смотрите, он торговать задумал божьим ученьем,

Но это запрещено самим Христовым крещеньем.

Ведь ясно: он чернокнижью учился у сатаны.

Теперь вы чертову мудрость нести всем людям должны.

Но ваши хоры — под кровлей, от снега защищены.

10 А наш алтарь — под дождем, и души полны смущеньем.

LXXXIV[144]

Когда корыстная поповская рука,

Разжавшись наконец, одарит бедняка,

Заговорит она не хуже языка.

Попы просили подаяния когда-то;

5 Им Константинов дар вредит наверняка.

Лишь государева щедрота виновата

В том, что сегодня церковь чересчур богата;

Вот корень пагубный поповского разврата.

LXXXV[145]

Не совратиться сердце в этот век не может,

Когда безверие сам папа в мире множит,

Хоть спрашивается, уж папа ли не свят,

А посмотрите, что попы творят и говорят!

5 Когда-то преданы прообразу благому,

Теперь себя ведут и учат по-другому;

В загоне добродетель и рассудок здравый,

Как будто бы морочит нас лукавый;

Мы, глупые миряне, путь забыли правый,

10 И остается только плакать схимнику святому.[146]

LXXXVI[147]

Воспетый мною схимник старый вновь скорбит;

Он говорит, что папа, виновник всех обид,

Духовных совращает, на мирян сердит.

Дурные процветают, хороших ждут мытарства;

5 Удар ударом будет наконец отбит.

Богатство — предпосылка поповского коварства;

Прижать священство нужно — другого нет лекарства, —

Чтоб служила церковь скрепою для государства.

LXXXVII[148]

Весь христианский мир в разброде, бог — свидетель;

Вероучители забыли добродетель

И превзошли мирян в неистовых грехах;

Им ненавистен бог, и неизвестен страх.

5 Ведут на небеса, приводят к преисподней,

Внушая, что, по милости господней,

К спасенью нас ведет их слово, нет, не дело;

А между тем попы развратничают смело,

Красоток робких совратив умело.

10 Какая книга духовенству служит сводней?[149]

LXXXVIII[150]

Мне Тегернзее хвалил знакомый люд:

Мол, гостю там всегда и пища и приют.

Я сделал добрый крюк в две мили,

Ведь я же странный человек:

5 Себе не верил я вовек,

А верил в то, что мне другие говорили.

Я не глумлюсь — господь, помилуй души наши!

Поставили мне воду,

И, мокрый, дал я ходу:[151]

10 Как под дождем бежал, покинув стол монаший.

LXXXIX[152]

Ландграфу я служу, мой выбор не напрасен;

Лишь лучшему из лучших я служить согласен;

Достаточно добры другие господа,

Но только граф необычайно щедр всегда.

5 Облагодетельствовать рад по всем приметам,

Не знает колебаний граф при этом;

Другой сегодня добр, а завтра вновь жесток;

Так расцветает клевер на короткий срок.

Зато в снегу тюрингский цел цветок,

10 Хорош, как в старину, зимой и летом.

XC[153]

Злой Герхард Атце, чья вина

Передо мной бесспорна,

Мою лошадку застрелил,

И в суд я обратился;

5 Трех марок стоила опа;

С обидою притворной

Ответчик якобы вспылил

И в россказни пустился.

Мол, без перста бедняга,[154]

10 Мол, вышла передряга:

Перст откусил коняга,

Лошадки той родня.[155]

Он лжет, судите сами!

Обеими руками

15 Клянусь я перед вами:

Все это болтовня!

XCI[156]

Ты хочешь, Дитрих, ко двору?

Коня тебе я подберу.

Нет у меня коней, но я спокоен.

Ты только погоди чуть-чуть

5 И сможешь ты пуститься в путь.

Поверь мне, будет конь тебя достоин.

На кошку золотую сядь, счастливый![157]

А Герхард Атце чем не конь ретивый?[158]

Заправский был бы конь, когда бы сено жрал!

10 Как обезьяна, смотрит он, глазастый,

Напыщен, как петух горластый;

— Да, Герхард Атце — конь превыше всех похвал.

Прочь убирайся, колченогий! Атце ты избрал.

XCII[159]

Тому, кто немощен, а то и просто хвор,

Грозит опасностью тюрингский двор;

Там доканают хилого калеку;

И день и ночь проходят в бешеной гульбе,

5 Так что становится подчас не по себе

Не только мне, любому человеку.

Там промотать готов ландграф

Свои богатства, лишь бы свой потешить нрав,

Великий пир для бражников устроив;

10 Всем щедрость графская видна;

Там не жалеют яств и доброго вина

И не пустеют кубки у героев.

XCIII[160]

Нас вытесняет наглый сброд,

Принарядившись пышно;

Среди придворных норовит

Обосноваться спесь;

5 Вся эта сволочь заорет,

И нас уже не слышно;

В опале тот, кто даровит;

Ему не место здесь.

«Мы, дураки, в фаворе;

10 Внимают нашей своре,

Когда в церковном хоре

Мы всех перекричим».

И мы бы распевали,

Но запоешь едва ли,

15 Когда тебя прервали;

Так лучше замолчим.

XCIV[161]

Вам, Фолькнант[162], не пристало

В грязь ударять при всех лицом;

Нет, Вальтер вам не равен!

В наветах толку мало,

5 Лишь прослывете вы глупцом;

Как прежде, Вальтер славен.

Увидят люди все равно,

Кто здесь мякина, кто зерно;

Петь больше вас ему дано;[163]

10 Вы схожи с ним, как зад и месяц ясный;

Как хочет Вальтер, так поет;

Он плодовит, но без длиннот,

Господ он тешит и народ,

А вы как пес; постыл ваш вой напрасный.

XCV[164]

Горе песням благородным,

Если грубых звуков сила —

Видит бог! — безвкусьем модным

Даже Двор заполонила.

5 У друзей нерадостные лица.

Где вы, где, творцы высоких песен?

Будь что будет, но коряв и пресен

Этот стиль, что быть искусством тщится.

Кто вернет нам верность чувства,

10 Стройный стих и радость пенья?

Он от всех друзей искусства

Заслужил бы одобренья.

В этом был бы дух Двора, тот самый

Дух, который мы доныне чтим.

15 Так судили рыцари и дамы,

А теперь отступник не судим.

Мало тех осталось в мире,

Кто, любя былой обычай,

Благозвучье ценит в лире.

20 Я ж воспитан старой притчей:

Кто играть на мельнице захочет,

Где шумят колеса и вода,

Где скрежещет жернов и грохочет, —

Разве арфу принесешь туда?

25 Хоть собой они довольны

И стряпней своей плачевной,

Те, кто в песнях своевольны,

Вызывают смех мой гневный.

Квакают, как жабы в майском хоре,

30 Горлопанят — кто во что горазд.

Соловью от них такое горе,

Что ни звука бедный не издаст.

Если б шум их прекратили,

Ходу в замках не давали,

35 Мы бы так не загрустили,

Мы бы радость воспевали.

При Дворе не к месту этот сброд,

Если бы я мог его прогнать!

Пусть в хоромы мужичья идет,

Для него там благодать.[165]

Нейдхарт фон Рейенталь.

Большая Гейдельбергская рукопись.

XCVI[166]

Ах, государь, простите!

Ландграфу вы не мстите!

Он, правда, виноват,

Но враг он откровенный;

5 Опасней трус презренный,

Невыявленный супостат.

Повсюду ковы и корысть;

Один другого рад загрызть

По наущенью Рима;

10 Сперва друг друга обкрадут,

Потом друг друга предадут:[167]

Вражда непримирима.

Вор грозит вору,

Затеяв ссору.

XCVII[168]

«Привет хозяину!» В ответ помалкивать мне нужно;

«Здорово, гость!» В ответ я кланяюсь, почтительный наружно.

Хозяин каждый домом собственным гордится,

А гость под крышею чужой всегда стыдится.

5 Когда же, наконец, обзаведусь я кровом,

Дабы мне гость ответил добрым словом?

Здесь ночь, там день, пока я сам в гостях у всех;

«Я дома, я иду домой» — утеха из утех;

Где гость незваный, там разор и грех;

10 Гостеприимный заживет в довольстве новом.[169]

Ландграф Герман Тюрингский с супругой во время состязания в Вартбурге,

Большая Гейдельбергская рукопись.

XCVIII[170]

Богатство мне сулил высокородный Отто,

Но тщетно я служу, впустую вся моя работа;

Лишь королевская вознаградит меня щедрота.

5 Я пустяка прошу; забота вынуждает

Припомнить истину простую наконец;

Когда-то сына своего учил отец:

«Когда дурному служишь, лучший награждает».

Вы, господин мой Отто, человек дурной;[171]

Я сын; служить я буду вам любой ценой;

10 Вознаградит меня король, никто иной.[172]

XCIX[173]

У господина Отто щедрость измеряя,

Я ошибался, глазомеру доверяя;

Берет он ростом, в добродетели теряя.[174]

Предлинный рядом с маленькими господами,

5 Он все-таки обрубок, жалкий коротыш,

Поскольку духом он уродливый малыш,

Которому теперь уже не вырасти с годами.

Потом я мерил короля на свой аршин

И убедился в том, что выше нет вершин;

10 Растет он и растет, как настоящий исполин.

C[175]

От Людвига с приветом

Из Франкфурта привез

Гонец мне песнь такую,

Что, кланяясь при этом,

5 Растроган чуть ли не до слез,

Всем сердцем я ликую.

Достойный Людвиг тороват;

С ним поделиться я бы рад

Всем тем, чем сам я не богат,

10 И за почет воздать ему почетом;

Желаю верным псам настичь

В дубраве редкостную дичь,

Чтобы звучал победный клич

И рог — пролог перед великим взлетом.

CI[176]

Пусть Мейсенец мне платит!

С меня посулов хватит,

Хвалителя грех обижать;

Был мной почет заслужен;

5 Когда ему я нужен,

Меня он может удержать.

Мне за хвалу хвала нужна.[177]

Другим наградам грош цена,

Я снес бы даже травлю;

10 Но если петь велят бесплатно,

Я при дворе возьму хвалу обратно.

При людях обесславлю;

Так в чем же дело?

Ждать мне надоело!

CII[178]

Был Мейсенцу я верен,

Был в песнях неумерен,

Немало расточил похвал,

О нем красно глаголя;

5 Моя была бы воля,

Его бы я короновал.[179]

Смотрю, награды нет как нет,

Хоть мог я добрый дать совет

И защитить к тому же;

10 Со мною не поладил он

И должен понести урон;

Ему же будет хуже.

Служить обидно:

Прибыли не видно.

CIII[180]

Был Каринтиец щедр дарил он торовато,

Нарушил слово и замкнулся виновато,

Хоть, право, на него совсем я не сердит;

Не так уж редко щедрость щедрому вредит.

5 Корить его, пожалуй, неуместно.

Благодеянья делать лестно;

Он выдать платье мне велел, а платья нет;

Он будет гневаться, покуда я раздет,

И совестно ему: обманывать не след;

10 Кому из нас теперь сквернее, неизвестно.

CIV[181]

С придворными готов сравнить я наглецами

Мышей, назойливо снующих с бубенцами;[182]

Ласкатель вкрадчиво пищит из щелочки своей;

«Мышь, мышь» — нам лучше бы кричать, а не «злодей, злодей!»

5 Преславный Каринтиец, вот я опорочен;

Князь добрый, ты своею честью озабочен;

Не знаю, кто посмел мой исказить напев;

Не слабого, надеюсь, поразит мой гнев;

Мечтаю меч я обнажить, рассвирепев;

10 Спроси, как пел я; будь в расследованьи точен.

Певцы в Вартбурге.

Большая Гейдельбергская рукопись.

CV[183]

Я плачу, Рейнмар, о тебе

Сильней, чем ты бы плакал обо мне,

Когда б не ты, но я лежал в гробу холодном.

Я честно сознаюсь и в том,

5 Что слезы лью не о тебе самом —

Лишь о твоем искусстве благородном.

На добрый лад настраивая лиру,

Своим искусством нес ты радость миру.

Но нет красноречивых уст,

10 Чудесных песен больше нет!

Увы, я жив, но их уже не стало.[184]

Куда спешил, зачем ты жил так мало?

И сам я скоро кончу петь, и сам уйду тебе вослед.

Мир духу твоему, о Рейнмар, благодарю тебя, поэт!

CVI[185]

Ни мудрость, честь, ни сила слова,

Ни яркость облика мужского,

Увы, не вечны, как не вечно тело.

И плачет горько тот знаток.

5 Что оценить утрату смог:

Твоя, о Рейнмар, лютня отзвенела!

Хвалы потомков ты стяжал по праву.

Неутомимо пел ты женщин славу.

Их вечный долг — благодарить поэта.

10 Когда б ты спел одно лишь это:

«Восславься, женщина!»[186] — уже б ты сделал много.

И каждая из них теперь за Рейнмара пусть молит бога.

CVII[187]

Три славятся двора, три добрых властелина;

У них вкуснее хлеб, изысканнее вина;

Почтенный патриарх принять меня готов;[188]

Утешит он меня, предоставляя кров.

5 А Леопольд Австрийский, князь благословенный,[189]

Поистине властитель несравненный;

Он может все, что хочет, не в пример другим;

Лишь дядюшка его сравниться может с ним,

Как добрый Вельф,[190] который все еще любим;

10 Зачем скитаться мне, здесь мой приют бесценный![191]

CVIII[192]

Приуменьшать нам нет охоты

Непревзойденные щедроты,

Утешившие нас, прославившие Вену;

Там юный герцог не скупился;

5 Устроить как бы торопился

Поминки, чтобы знали ему цену.

Там серебром не наделяли;

Всем серебро предоставляли

Брать, как будто найден клад,

10 И вызывала милость восхищенье;

Коней дарили, как овечек,

Не сняв роскошнейших уздечек,

И каждый был подарку рад;

Для виноватых государево прощенье[193]

15 При этом лучше всех наград.

CIX[194]

Австрийский герцог, вы недаром отлучились;

Мы встретим почестями вас, вы отличились,

И к почестям, достойным вас, вы приучились.

Вас встретят с лютнями и с колокольным звоном,

5 Вы просто чудо, заглядение для всех,

Поскольку далеки от вас позор и грех;

Мужам вы дороги, вы милы нежным женам.

Вернитесь вы домой, не принося вреда,

Чтобы не смела говорить о вас вражда:

10 «Блистать бы там ему, не возвращаться бы сюда».

CX[195]

В тот год, когда в поход наш Леопольд собрался,

Он заскупился, денег накопить старался;

Другие отставали от него едва ли,

Нуждающемуся тогда не подавали.

5 Тот, кто двору во всем прилежно подражает,

Себя ничуть не унижает;

Герой австрийский скуп, когда скупится двор;

Но вот расщедрились там с некоторых пор,

Прижимистым невежам при дворе позор,

10 Отсталому скупцу опала угрожает.

CXI[196]

Все три заботы движут мною,

Но я, покончив хоть с одною,

Превозмогу все остальное тоже:

Мои заботы заодно,

5 И преуспеть мне суждено

Во всем или ни в чем — на то похоже.

Где милость божья, там любовь любимой:

Добьюсь я их в тоске неистребимой,

Но тяжелее третья из забот:

10 Признал бы наконец меня придворным

Благодаря моим трудам упорным

Двор Венский, лучших добродетелей оплот,

Где блещет Леопольд обилием щедрот.

CXII[197]

Отныне я гораздо резче запеваю;

Молил я до сих пор, теперь повелеваю;

Я вижу, в тонкостях большого толку нет,

У дам и у господ мне вырвать следует привет.

5 Невежами в изысканности уличенный,[198]

Вскипеть я вновь готов, ожесточенный;

Им нужно подлости, даю отпор я с гневом;

Здесь в Австрии учился я напевам[199]

И возмущен дурным посевом;

10 Утешит Леопольд меня, и я воспряну, излеченный.[200]

CXIII[201]

Леопольд Австрийский, позволь с людьми остаться;

Пошли меня хоть в поле,[202] не в лесу же мне скитаться!

Меня ты в дебри гонишь,[203] мне жить бы по-людски!

Ни в чем не виноватый, умру в лесах с тоски.

5 Достойным людям потерять меня накладно;

Вольготно в чистом поле и в лесу прохладно;

Когда лесные дебри настолько хороши,

Живи, пожалуйста, в лесной глуши,

А мне житье плохое разреши;

10 Тебе в тиши, где ни души, мне при дворе отрадно.

CXIV[204]

Во имя господа аминь;[205] начать настало время;

Произрастает пышно дьявольское семя;[206]

Я буду горше петь, на грешный мир сердит;

А тот, кто песнь мою прервет, себе же повредит.

5 С моими песнями нет при дворе удачи:

Пою изысканней, теснят меня тем паче;[207]

Распущенных невеж предпочитает здешний двор;

Мои заслуги навлекают на меня позор;

Австрийский государь, ты слышишь мой укор?

10 Поправь их или я заговорю иначе!

CXV[208]

Я предан Богену вполне.

Не дарит он подарков мне

И меня совсем не замечает,

Он русских и поляков привечает.[209]

5 Но мне пожаловаться грех;

Пускай по-своему не плохи

Назойливые скоморохи,

Искусник превзойдет их всех.

CXVI[210]

Мне рыцарь подарил алмаз;

Так признан я на этот раз.

Дорогой достался мне подарок,

Но, хотя, бесспорно, камень ярок,

5 Щедрота для меня куда ценнее,

Как проявленье высоты духовной;

И при знатнейшей родословной

Даритель сам еще знатнее.

CXVII[211]

Нуждается в совете молодой ландграф;

Служилый или вольный советник был бы прав,

Ландграфу возвещая строгий мой устав.

Граф от природы щедр, он стойкий и учтивый,

5 В трех добродетелях сказался добрый нрав.

А если шествует властитель справедливый

Прямой дорогою, как путник терпеливый,

И сев и жатву завершает он, счастливый.

CXVIII[212]

Три лада у меня, и всех воспеть я рад;

Для высших, низших, средних у меня свой лад;

В погрешностях как будто я не виноват.

Как предпочесть мне лад один другому ладу?

5 Высокий слишком крепок, низкий слабоват.

Причудливостью средний вызвал бы досаду.

Советом помоги, король, завоевать награду,

Со мной слагая песню всем и каждому в усладу.

CXIX[213]

Епископ Кельнский, радоваться вам дано;

Вы государству верой-правдой служите давно;[214]

Поэтому превозносить вас не грешно.

Пороков яростный и доблестный гонитель,

5 Для вас король и князь — питомцы все равно;[215]

Трех государей страж, законности ревнитель,

Опора кесаря, неправых обвинитель,

Одиннадцати тысяч дев достойный вы хранитель.[216]

CXX[217]

Правитель Кельна, песнею прославленный моею,

Убит предательски. Проклятие злодею!

Как носит подлого земля, не разумею.

Нет казни для такой вины. Пусть будет он закован,

5 Пускай дубовые колодки сдавят шею,

Пусть будет он исполосован, колесован,

Со шкурой содранной пусть будет четвертован,

Ад заживо ему кромешный уготован.

CXXI[218]

О князь Апулии, хранящий Вечный град,[219]

Я нищ, хотя Искусством так богат.

Мне только б свой очаг — я не прошу палат!

Я воспевал бы птиц, поля, цветы, потоки,

5 Я пел бы, как умел в былые дни певать,

И славили б меня красавицы опять.

И вновь бы с розами я сравнивал их щеки.

Теперь, незваный гость, стыжусь за свой приход —

Хозяин лучше песнь о солнышке поет.

10 Князь, помогите мне в невзгодах,

И бог спасет вас от невзгод.[220]

CXXII[221]

Есть у меня удел, уделом я владею;

От страха перед стужею не холодею,

За подаянием я не пойду к злодею.

Призрел меня король великий, право слово!

5 Мне в летний зной прохладно, жарко мне зимой;

И на меня сосед не покосится мой,

Во мне подозревая, как бывало, духа злого.

В скитаньях жалуясь, я жизни был не рад,

И слышался уже в моем дыханьи смрад;

10 Мне внял король, и я запел на новый лад.

CXXIII[222]

Великий римский кесарь, мне стало так светло,

Так вам я благодарен, что, склонив чело,

Ищу я слов напрасно, хоть бы мне искусство помогло!

Меня вознаграждая, вы мне свечу прислали,

5 И трепетное пламя нам брови обожгло.

Сиянием подобным вы многих ослепляли,

В моих недоброхотов зависть вы вселяли,

Завистников, однако, смириться заставляли.

CXXIV[223]

Мой господин король мне выдал тридцать марок;

Держать ли в скрыне мне столь дорогой подарок

Иль по морю пустить, где столько разных барок?[224]

Конечно, невозможно одарить щедрее,

5 Но, грешным делом, я в растерянности ныне,

Вверять ли деньги баркам, запереть ли в скрыне,

Скажи мне, друг, быть может, лучше промотать их поскорее?

Попам считать мои сокровища вольно;[225]

Им до деньжонок не добраться все равно,

10 Поскольку в моей скрыне пустота давно.

CXXV[226]

Гонец, ты государю мой передай совет;

Хоть беден я, но верен; сомнений в этом нет.[227]

Пусть государь отбудет во избежанье бед,

Когда найдет он средства в пору оскуденья,

5 Богопротивным вопреки предупреждая вред.

Достойны верные попы вознагражденья,[228]

А у попов дурных дурные побужденья,

Так что, не лучше ли отнять поповские владенья?[229]

CXXVI[230]

Князья, без короля взыграть вы все готовы;

Вам без обиняков совет я дам толковый:

Вы снарядите короля в поход крестовый.

Богопротивное, поверьте, преступленье

5 Удерживать героя, верного Христу;

Враги, позвольте мне сказать начистоту:

Здесь ваше без него упрочится правленье.

Вы рассмеетесь, если пропадет он там;

Дай бог вернуться королю на радость нам;

10 Так подождем, такой совет врагу и другу дам.

CXXVII[231]

Мне задают вопросы, что видел я недавно

На съезде государей, мол, все ли там исправно;

Хоть отвечать мне стыдно, не промолчу бесславно.

Судили в Нюренберге, как водится, отменно,[232]

5 А бедных обделили. Ну, разве не забавно?

С пустой сумой скитался бедняк обыкновенно,

И на него взирали властители надменно,

Однако Леопольд в гостях был щедрым неизменно.[233]

CXXVIII[234]

Уродец, вырос ты большой;

Тебе труды мои не впрок;

Для розги слишком ты велик,

А для меча ничтожен;

5 Пора тебе заснуть;

Любил тебя я всей душой,

Но дураку помочь не мог;

Я только скрыть пытался, как ты дик,

Но был ты невозможен;

10 Мне надоело спину гнуть.

Не мне теперь тебя учить,

Тебе отныне черт не брат;

Когда другой возьмется за тебя,

Я, несомненно, буду рад;

15 Но в жизни всякому искусству есть предел;

Порок — твоя губительная суть.

CXXIX[235]

Когда высших больше нет

И составляют низшие совет,

Тогда в разброде полном двор заблудший;

Так что несведущий судья

5 Решает, кем обижен я;

Обиженных дурными судит худший.

Так, путаясь в тенетах всевозможных,

Предстали лучшие перед судом ничтожных,

Которым надоело лгать исподтишка;

10 Невежды вслух разумного порочат,

Властителей бесстыдные морочат;

Бессильна правда против злого языка;

Повержена корона, церковь лишь крепка.

CXXX[236]

Я вышел в поисках чудес

И видел чудные дела,

Я видел три пустые трона,

Где Зрелость, Мудрость, Чистота[237]

5 В былые годы восседали.

Сын Девы, дай нам знак с небес,

Чтоб эта троица могла

Воспрянуть, как во время оно,

И прежние занять места!

10 Их горести моею болью стали.

Тройная власть и все три трона богатым заняты юнцом.[238]

Мы вместо трех высоких духом склонились пред одним глупцом.

Воспитанность и Право гибнут, и в людях больше нет стыда.

Так жалуюсь и вяну я в печали.

CXXXI[239]

Зиме суровой мой горестный упрек;

Вновь долы голы; продрогнув, лес поблек;

Не слышно песен, снег вдоль дороги лег;

Играют девы; когда бы мяч привлек

5 Пернатых певчих, чей хор теперь далек.

Всю эту зиму проспать бы лучше мне

И пробудиться благодаря весне,

Когда сдается зима, как на войне,

И рвать я буду цветы в той стороне,

10 Где нынче иней подобен седине.

CXXXII[240]

Земля зеленая цвела,

Лазурь небес была светла,

А песня пташек весела,

Но, каркая, сгустилась мгла.

5 Трава поблекла, как зола;

Нет больше летнего тепла,

Нельзя не хмурить мне чела.

Там, на зеленом бугорке,

Я любовался налегке

10 Озерной гладью вдалеке;

Цвел нежный клевер на лужке.

Где я гулял в моем венке,

Сегодня снег на сквозняке,

И пташки зябкие в тоске.

15 Морозам рады дураки,

Дрожат и плачут бедняки;

Зимой заботы нелегки,

Не избежать и мне тоски.

Но зимней стуже вопреки

20 Вернутся летние деньки,

Они уже не далеки.

Зимой мне слишком тяжело;

Сырого рака ей назло

Я съел бы, только бы пришло

25 Скорее летнее тепло.

Когда бы в мире рассвело

И снова сердце расцвело,

Что в горе зиму провело!

Я, как Исав, подвержен злу;[241]

30 Весь в космах, я пою хвалу

Благословенному теплу,[242]

Когда пахать пора волу.

Не прозябал бы я в углу;

Вознагражден в моем пылу,

35 Я сел бы, как монах, к столу.

CXXXIII[243]

Лег пней, было все бело,

Не стало птиц в округе.

Но вскрылись почки, вновь тепло,

И голосят пичуги.

5 А у цветов на спор пошло:

Кто выше венчик свой поднимет над полями.

Бегу все рассказать моей прелестной даме.

От вьюг, от зимней маяты

Весь мир был точно сонный.

10 Я думал: красные цветы

Мне больше не срывать в траве зеленой.

Умри я от такой беды,

Все загрустили бы и, верно, у кого-то

Плясать и петь пропала бы охота.

15 А пропустил бы тот счастливый мир —

Мне лучше б не родиться.

Растормоши я всех — чего бы я достиг?

Пришлось бы мне проститься

Со всем, что радует, со всем, к чему привык.

20 Благослови вас боже,

И больше радостей пусть он пошлет мне тоже.

CXXXIV[244]

В майский день, порой чудес,

Обновивших луг и лес,

В ясный полдень мая

Я гулял, мечтая.

5 Я бродил без цели

Там, где птицы пели,

Где звенит, журчит струя

Говорливого ручья.

Слушал пенье соловья.

10 И под липой над ручьем

И уснул счастливым сном.

Я в тени прохладной

Мир вкусил отрадный

В неге и покое,

15 Где забыл о зное,

Где развеял в забытьи,

Близ играющей струи

Злые горести свои.

И увидел я во сне,

20 Что король я в той стране,

Что, блаженствам рая

Душу предавая,

Чем угодно тело

Услаждаю смело.

25 Нет заботы, тишь да гладь,

В сердце божья благодать —

Сон был — только спать да спать!

Я и спал, но — мерзкий звук! —

В сон мой «карр» ворвалось вдруг

30 Из вороньей глотки.

Человек я кроткий,

Но ворон за это

Сжил бы я со света.

Спать еще б хоть пять минут!

35 Попадись мне камень тут,

Был бы твари той капут.

Но попалась мне зато

Только бабка лет под сто

И мне очень мило

40 Сон мой объяснила.

Если вы в сомненье,

Это объясненье

Я могу пересказать:

Два да три в итоге пять,

А мамаша — значит мать.

CXXXV[245]

Фрау Боне, нет спасенья

Постнику, хоть каждый день

Постится нерадивый;

До и после вознесенья

5 Тлен весною там, где лень,

И прах уже червивый.

Не попадет зато впросак

Тот, кто посеет в поле злак;

Сулит он много разных благ,

10 Было бы только семя всхоже!

Хорош побег и колосок.

Приземист он или высок,

Пойдет солома тоже впрок,

Фрау Боне, от лукавого избавь нас, боже!

CXXXVI[246]

Искусный занят садовод

Своим зеленым садом;

За каждым саженцам следит

Заботливый мудрец;

5 Растеньям надобен уход,

Как малолетним чадам;

Прилежных труд вознаградит,

Отрадный для сердец.

Начать пора прополку,

10 Иначе все без толку;

Повсюду втихомолку

Растет чертополох.

Вояка из вояк —

Безжалостный сорняк,[247]

15 Не доглядел бедняк,

И сад его заглох.

CXXXVII[248]

Розгами дитяти

Мы грозим некстати;

Тех, кто малость поумней,

Слово бьет больней ремней.

5 Слово бьет больней ремней

Тех, кто малость поумней.

Мы грозим некстати

Розгами дитяти.

Дети, не дурите!

10 Языки заприте;

Грех держите взаперти,

Чтобы душу вам спасти.

Чтобы душу вам спасти,

Грех держите взаперти.

15 Языки заприте.

Дети, не дурите!

Очи нужно тоже

Охранять построже.

Созерцайте лишь благое,

20 А не что-нибудь другое!

Нет, не что-нибудь другое,

Созерцайте лишь благое;

Охранять построже

Очи нужно тоже.

25 Берегите уши!

Все грехи — втируши.

Проникает в уши грех,

Предвещая неуспех.

Предвещая неуспех.

30 Проникает в уши грех;

Все грехи — втируши.

Берегите уши!

Юношам заданье —

Самообузданье;

35 Уши, очи, языки —

Для распущенных силки.

Для распущенных силки —

Уши, очи, языки.

Самообузданье —

40 Юношам заданье.

CXXXVIII[249]

Отцы не вовремя очнулись;

Они в потомстве обманулись,

А нужно было слушать Соломона:[250]

Тот, кто ребенка не сечет,

5 Его на гибель обречет,

Не преподав ни чести, ни закона.

Хорош был прежде мир наш бренный,

Теперь испортился, презренный;

Беспощадны к старику

10 Юнцы, к почету рвущиеся с жаром;[251]

Над стариками вы глумитесь,

Их дерзко вытеснить стремитесь,

А не на вашем ли веку

Подвергнет юность вас таким же карам?

15 Возмездье вам я предреку.

CXXXIX[252]

О юноша, изволь мне внять!

Ты будешь на себя пенять,

Когда предашься слишком ты стяжанью.

Будь к самому себе ты строг,

5 И да пойдет урок мой впрок

Рассудку твоему и прилежанью.

Имей, приятель, разуменье!

Потеряв свое именье,

Себя ты потеряешь сам;

10 А возлюбив богатство, дар неверный,

И честь и душу потеряешь;

Если ты мне доверяешь,

Вверяй проверенным весам

Достойный груз, разумно соразмерный,

15 Согласно мудрым словесам.

CXL[253]

Жизнь! О как ты мне мила!

Пускай изменчив твой извив,

Ты меня не извела;

Я бьюсь, тебя не изловив.

5 Как ты поспешаешь!

Вечно искушаешь

И меня надежд лишаешь.

У тебя немало благ,

Мне желанно лишь одно.

10 Жизнь, ты подай мне добрый знак!

Ведь служу я так давно.

При моем служенье,

Хоть в пренебреженье,

Я в твоем распоряженье.

15 Жизнь! Мольба моя — не грех.

Вновь к тебе я пристаю.

Жажду я твоих утех,

Увенчай любовь мою!

Мне ты порадеешь

20 И не оскудеешь;

Всем ты, госпожа, владеешь!

Не знаю, мил или не мил

Я тебе, но, видит бог,

Все тебе я посвятил.

25 Жизнь, хорош я или плох!

Пусть мои залоги

Для тебя убоги,

Вправе я просить подмоги!

Если ты не умудришься

30 Преуспеть, меня жалея,

Жизнь, ты вскоре разоришься,

Привечая дуралея.

Чтобы честь по чести

Я служил без лести,

35 Не откажи мне в доброй вести!

CXLI[254]

Кто ради временных утех

Готов принять позор и грех,

Тот не умен, чтоб не сказать мне хуже.

А кто позором не смущен,

5 Хотя грехом обогащен,

Тот негодяй да и глупец к тому же.

Премудрый, сам себе радетель,

Чтит благодать и добродетель;

10 Он жертвует за них, привержен богу;

Зато глупец готов к подлогу;

Теряет много понемногу

Он ради почести любой;

Так приближается к плачевному итогу

15 Слепец, обиженный судьбой.

CXLII[255]

Прославлен щедрый человек,

Он чудеса творит весь век;

Преградами не устрашен,

Ко благу поспешает;

5 Вставая рано поутру,

Прилежно трудится в миру;

В своей науке искушен,

Благое завершает.

Ты делай так, и ты впросак

10 Не попадешь при этом;

Тот, кто не забывал о боге,

Не отказав другим в подмоге,

Как бы в итоге

Прославлен целым светом.

CCXLIII[256]

Богатством с толку сбит богач,

Что хуже всяких неудач;

Большой достаток человеку вреден;

Еще несчастней тот, кто слишком беден.

5 Давным-давно так повелось в миру:

Людей богатство ослепляет,

Тогда как бедность отупляет;

То и другое не к добру.

CXLIV[257]

Я видел Травемунде,[258] видел По и Сену

И человеческому роду знаю цену;

К богатству каждый жадно руку протянул;

Будь я таким, во мне бы мой высокий дух заснул.

5 Богатство благо, лишь бы честь была дороже;

Теперь милей богатство каждому вельможе;

Богатство — сила, покоряющая жен;

Богатством даже государь заворожен;[259]

Во всей империи порядок искажен;

10 Богатство, ты порок; богатым быть негоже.

CXLV[260]

Уродство, в мире ты царишь,

Мужеподобных жен творишь,

Чьи мужья скорей на жен похожи;

В рыцарях попы, в попах вельможи;[261]

5 Мельчает все тебе в угоду:

Младенцы старцами родятся,[262]

Тогда как старцы молодятся;

Так искажаешь ты природу.

CXLVI[263]

Продажным людям грош цена,

Будь это муж или жена;

Торговать собой — доход неважный,

Самому себе вредит продажный.

5 Не хорош продажный человек;

Уж лучше отдаваться даром;

Кто сделаться решил товаром,

Тот обесценился навек.

CXLVII[264]

В миру без друга не прожить,

Друзьями нужно дорожить;

Друг, несомненно, дорог, если верен,

Не переменчив и не лицемерен;

5 Такая дружба — редкий дар;

Я к другу было потянулся,

В котором быстро обманулся:

Он укатился, словно шар.

CXLVIII[265]

Кто это скользкий, словно лед,

Вдруг в оборот меня берет?

Я, как шар, гонимый окаянством,

Но грех меня корить непостоянством.

5 Я верен, если верен друг,

Который красок не меняет;

Но если дружба полиняет,

Как шар, я выскользну из рук.

CXLIX[266]

Без друга знатное родство

Не стоит ровно ничего;

Друг всяких родичей вернее,

И даже тот, кто знатного знатнее,

5 Король в друзьях нуждался искони;

Сородичей любя вельможных,

Приобретай друзей надежных

И преуспеешь без родни.

CL[267]

Взбесилась как-то цифра шесть,

Решив себя семеркой счесть,[268]

И не без надлежащего напора

Потребовала для себя простора,

5 Шестерка лезла на рожон,

Но при своей повадке бойкой

Сравнялась лишь с малюткой тройкой,

Терпя заслуженный урон.

CLI[269]

Бог видит, я не поступаюсь правотою;

Не пробавляюсь я хвалой пустою,

В деяньях и в словах я славен прямотою.

Желчь затаенная противоречит меду;

5 Мне жутко, если улыбнется супостат;

Улыбка друга, словно ласковый закат,

Мне предвещает ясную погоду.

Улыбкою коварной я задет;

Пусть при себе оставит недруг свой привет;

10 Двум лживым «да» я предпочту прямое «нет».

CLII[270]

Мерзавец тот, кто лжет; ложь душу оскверняет,

Сам государь из-за лжеца себя роняет,

Пусть охромеет лжец, когда колено преклоняет.

Когда в совете заседает лжец природный,

5 Пусть у него язык зловредный онемеет,

Который честного с пути сбивать умеет,

И если мудрость — ложь, то лжец — мудрец негодный.

В совете лучше бы лжецу навек заткнуться;

Когда дает обет он, лучше бы ему запнуться

10 И пощедрее быть, иначе люди отвернутся.

CLIII[271]

Иные господа, завзятые пройдохи,

Пускаются на хитрости, горазды на подвохи;

Вот в шляпе выступает щеголь превеликий.

Сбей шляпу ты с него; тебе предстанет сокол дикий,

5 Сбей шляпу, сбей, притворщика не оставляй в покое;

Павлина пышного сменяет чудище морское.

И эту шляпу сбей, хоть шляпа не плоха;

Скрывается под ней ворона, ха-ха-ха!

Твою копилку, полную греха,

10 О голову твою, ты плут, разбить бы я не прочь;

Хотя мне протереть глаза невмочь,

Меня своей приманкой не морочь,

Поскольку не по мне позорище такое!

CLIV[272]

Душой кривить я не привык;

Вниманью праведных владык

Советников различных представляю.

Три превосходных среди них,

5 И три советника дурных;

Всех шестерых подряд перечисляю.

Ум, божья благодать и благородство;

Приличествует этим трем господство.

Их приглашать бы государю на совет!

10 А три других — порок, позор, беспутство;

Советников не различает безрассудство,

А нужно различать во избежанье бед;

Зачин едва ли был хорош, когда конец во вред.

CLV[273]

Мне вспоминается век былой,

Когда не смели сказать о нас худого.[274]

Должное нам воздавали хвалой,

А мы карали супостата злого.

5 Господи боже, для дела святого

Старый воспитывал молодого;[275]

А нынче крив мудрец,

И не видит разве только слепец,

Какой нам всем предстоит конец.

CLVI[276]

Кто просьб ничьих не отклоняет,

Тот на себя пускай пеняет;

Ему придется лгать, а, как известно,

Отказывать — по крайней мере честно;

5 В ответ на просьбы — мой тебе совет:

Соразмеряй свое даянье

И нажитое состоянье;

Поверь, сказать не стыдно: «Нет!»

CLVII[277]

Кто побеждает исполина

И льва, лесного властелина?

Только тот, кто собственное тело

Обуздывает быстро и умело.

5 Только тот, кто тверд в беде и в горе,

Приветлив и стыдлив при этом,

Способен вспыхнуть ярким светом,

Который погасает вскоре.

CLVIII[278]

За красоту хвалите женщин — им по нутру такая дань,

Но для мужчины это будет так скользко, что сойдет за брань.

Пусть у него отважным, щедрым и постоянным будет дух,

И это третье — постоянство — отличный спутник первых двух.

5 Послушайте, что вам скажу я, и вы тотчас поймете сами,

Как надобно хвалить мужчину, чтоб не бесчестить похвалами.

В нем человека надо видеть, чтобы его понять сполна.

Когда по внешности мы судим, нам сердцевина не видна.

Как много в мире чернокожих, в чьем сердце дух прямой и смелый,[279]

10 И сердце черное как часто скрывается под кожей белой!

CLIX[280]

Отраву, нет, не славу

Обретаю в запоздалой похвале;

Забвенье не по нраву,

Мне, скорбящему в невзгодах на земле.

5 Брезгует венками мой недуг,

Рвать цветочки недосуг,

Срывая розу, наколол я руку вдруг.

Кто предпочитает

Жить, своих соседей не дразня,

10 Зла не испытает

В своей жизни даже на полдня.

Честному вольготно танцевать

И не пристало горевать,

Неверному несдобровать.

15 Вопрошайте смело,

Каково на сердце у друзей,

Чтоб не пролетело

Мигом время вместе с жизнью всей.

Иной, чужих к себе расположив,

20 Остается с ними лжив;

Полезен при дворе лишь тот, кто правдой жив.

CLX[281]

Милостью нежданной воскрешен,

Судьбы я больше не кляну;

Добродетели я не лишен,

Не уподоблюсь хвастуну.

5 Горе болтунам, по чьей вине

Любовь страдает без нужды;

Этой пагубной вражды

Избегнуть лучше бы жене.

Если добрый добрым прослывет,

10 Хвалам внимаю я и вторю,

Если же хвалу хула прервет,

Со злопыхателями спорю.

Лживых и болтливых никогда

Ни за что не воспою,

15 Даже если песнь мою

Похвалят эти господа.

Иному даже в счастье тяжело,

Милует меня в беде тоска;

Хоть в любви не очень мне везло,

20 Мне даже скорбь моя легка.

Если заодно любовь с тоской

И душе нельзя не ныть,

Дурные помыслы избыть —

Обрести бы значило покой.

25 Когда в помыслах моих разлад,

Внимать любому я готов;

В молчанье жду, перемениться рад,

Но как понять внезапный зов?

Я, наверное, сумел бы дать ответ,

30 Будь зренье у меня и слух,

Но поскольку я и слеп и глух,

«Да» не говоря, не скажу я «нет».

Радость обрести хотя бы на полдня

Мне посчастливилось едва ли;

35 Если радости бывали у меня,

Они мгновенно миновали.

Радость ненадежна, радость пролетит,

Облетая, как цветок,

Даже на короткий срок

40 Лживый проблеск меня больше не прельстит.

CLXI[282]

Я не видал, чтоб кто-нибудь

Из вежливости весел был, как я.

Среди людей, пусть горе гложет грудь,

Смотрите, как я радостен, друзья,

5 Как — тоже для людей — себе же лгу я часто.

Тебе везет — скажу себе — и баста!

Она целебна, ложь моя.

Я помню радость, песни, смех —

Все, что из сердца выбросить пора.

10 Кто не видал былых утех,

Тому ль понять, как боль по ним остра!

Нет, радость изменила нам!

Душа стремится к прошлым временам,

Теперь печаль — ее сестра.

15 Кто, вслед мне глядя, не сказал:

Удачлив — вот и радостен всегда!

Я сроду радости не знал

И не узнаю — разве лишь тогда,

Когда хорошим станет немец вновь

20 И та ответит на мою любовь,

Кем сожжены мои года.

Служу я людям от души

И там служить всю жизнь привык.

А что в награду мне? Гроши!

25 Все думают: не разглядит старик,

Не разглядит! Да разве я слепой?

Что я выпрашивал слезами да мольбой,

Дурак у них добудет вмиг.

Так что же с ними делать мне?

30 Сегодняшний обычай мне претит,

А как начну по старине.

Удачи нет, лишь натерплюсь обид.

Одним держусь: то, чем людей берут

Успеха ради и наглец и плут,

35 Ее навек не соблазнит.

CLXII[283]

Пой любому за «спасибо»,

Смейся так, чтоб слезы лить,

Хуже будет: либо, либо,

Нет — люби и ненавидь.

5 Недовольные ворчат,

В голове их будто чад.

Я бы спел им, да не знаю, что ж они хотят.

Всюду радость и забота

Провожают жизнь мою,

10 Но всегда есть в жизни что-то —

Смех иль грусть, — и я пою.

Грусти поддаюсь —

Значит, я боюсь,

Что у дамы ненароком всякой милости лишусь.

15 Вам привет, певуньи птицы,

Я люблю ваш добрый гам.

В пенье с вами не сравниться,

Люди благодарны вам.

Вы добры всегда,

20 Зависть вам чужда,

И спасибо: в песце вашей — мой восторг, моя беда.

CLXIII[284]

Воздайте, жены и мужи,

Мне честь, поскольку заслужил

Любовь я честно, так как жил,

Не прибегая к низкой лжи.

5 Вам ублажить меня пора, сомнений нет,

Извольте внять моим словам;

Пел я, слава богу, не смолкая, сорок с лишним лет

Любовь, ее мирской удел.

Я с вами вашу радость разделял,

10 Теперь со мной благополучье не в ладу;

В напевах вас я прославлял,

От вас я милостыни жду.

Позвольте с посохом брести

Мне наподобие калек

15 В надежде славу обрести,

Как с детства, я бреду весь век.[285]

Что ж, пусть низок я, душою я высок,[286]

И на что-нибудь я гож;

Если злы на меня подлые, их злость мне впрок:

20 Достоин, значит, я хвалы.

Достойнейшим я бы назвал

Того, кому слепая злоба

Чужда с младенчества до гроба:

Вот кто моих сподобится похвал.

25 Спастись мне, жизнь, какой ценою?

Берешь ты все, что мне дала,

Всех перед смертью раздевая догола;

Стыдись так поступать со мною!

Я душой и телом жертвовал тысячу раз

30 Ради тебя себя губя,

Но теперь я стар и выставлен тобою напоказ:

Я жалуюсь, тебе смешно.

Что ж, смейся, только помни впредь:

Тебе самой же в подражанье

35 Отнимут все твое стяжанье

Жизнь, будешь ты в огне гореть!

О как мне лучшее сберечь?

Прекрасный лик меня привлек,

Но, мной прославленный, поблек:

40 Краса пропала, как и речь.

Да, таилось чудо в нем, однако скрылось вдруг.

Не говорит он мне куда.

Все померкли краски, положил конец недуг

Благоуханью и красе.

45 Мой образ, пусть я заточен

В тебе, позволь мне ускользнуть,

Чтоб друг на друга нам взглянуть,

Как будто вновь я увлечен.

Не век мне в горе вековать!

50 Потешив женщин и мужчин,

Ужели должен я один

Грустить, скорбеть и тосковать?

Славу пою любви, хоть скорбь сулит она,

И ложь, и бред ей не по нраву;

55 Пусть останется любовь сама себе верна,

В любви отрадна даже грусть.

Одумайся без лишних слов!

Неверной не остановить.

Кто вздумает любовь ловить,

50 Не ведает, каков улов.

CLXIV[287]

Если б я тропой неразделимой

В песнях, плясках вместе сквозь года

Шел, цветы срывая для любимой,

С нею связан дружбой навсегда,

5 Осушая вместе хмельный кубок,

Поцелуй срывая с алых губок,

Мук любви не знал бы я тогда.

Но к чему и песнь и речи сладость,

Женский взор, исполненный тепла.

10 Если нет борения за радость,

За добро и правду против зла,

Если щедрость, честь и воспитанье —

Все уходит, все ушло в преданье,

Если Духа радость умерла.

CLXV[288]

Земля, хозяину скажи ты,

Коль обо мне случайно спросит;

Я расплатился, мы с ним квиты,

И вексель пусть под стол он бросит.

5 Я должников его жалею:

По мне, чем быть в долгу у черта,

уж лучше должным быть еврею:

Он выждет всем известный срок,

Потом, коль ты платить не можешь,

10 процент учетверит в залог.

«Нет, Вальтер, ты еще побудь,

За что ты сердишься, старик?

Когда просил ты что-нибудь,

Я все давала в тот же миг,

15 Чего душа твоя желала.

И больно мне лишь оттого,

что редко ты просил и мало.

Смотри, тебе здесь благодать,

А если ты решишь расстаться,

20 то радости не будешь знать».

Я насосался до отвала

И грудь твою забыть бы рад.

Ты мне веселье обещала,

Но лгал он, любящий твой взгляд.

25 Твое лицо светло и ясно,

И вся, коль спереди смотреть,

не стану спорить, ты прекрасна.

Но сзади — что за мерзкий вид!

А я тебя увидел сзади,

30 с тех пор мой стих тебя язвит.

«Пускай меня ты разлюбил,

Но лишь одно: хоть иногда

Припоминай, как счастлив был,

И на меня смотри тогда,

35 Ведь там бывает так тоскливо!»

Я был бы рад, но мне противно,

что лицемерна ты и лжива

И всех умеешь обмануть.

Дай бог тебе спокойной ночи,

40 а я иду в последний путь.

CLXVI[289]

Учтивых нынче нет как нет,

Распущен рыцарь с юных лет;

Невежи не дают учтивым ходу,

Средь непристойной суеты

5 Рядят учтивого в шуты;

Бесчинствующему раздолье сброду.

Когда в былом юнцы дерзили,

Побои сорванцам грозили,

А теперь в чести нахал;

10 Он женщинам наносит оскорбленья,[290]

Повеса каждый распустился;

Когда бы шкурой поплатился[291]

Тот, кто дамам досаждал,

Когда бы за такие преступленья

15 Свет негодяев осуждал!

CLXVII[292]

Увы, в немецких землях доблесть оскудела,

Нет ни богатств, ни разума, ни прежних сил;

А кто в стяжании не ведает предела,

Тот божьей милости себя лишил,

5 Ни ангелам, ни женщинам не мил,

Уготовил он себе разор;

Перед богом и перед людьми ему позор.

Увы! Великий вихрь грозит нам всем расправой;

И песнопевцев, и пророков устрашает,

10 Он разражается над каждою державой,

Скитальцам-пилигримам ужас он внушает;

Деревья валит вихрь, твердыни сокрушает;[293]

Обезглавливает полновластных,

Да защитит господень гроб несчастных.

15 Увы, мы, праздные, решили насладиться

Мгновенной радостью среди всегдашних бед;

И не пожелали мы трудиться;

Лето кратко: было только что и нет.

Нас прельстил недолговечный лист и цвет,

20 Птичье пенье обмануло нас;

Блажен тот, кто навеки душу спас.

Увы, мы песни прихотливо распевали,

Забыв, что зимние настанут холода;

Напрасно муравьи пример нам подавали,[294]

25 Благополучие добыв не без труда;

Глупцам грозит нужда,

Хоть верный дали нам совет

Взглянуть, насколько ненадежен этот свет.

CLXVIII[295]

Всей душой восторжествую,

Когда грешный этот взор

Землю обретет святую,

Край, желанный с давних пор.

5 Увидеть жаждал я весь век

Благодатный этот брег:

Жил там богочеловек.

Чтимый в мире повсеместно,

Край прекрасный узнаю;

10 Человечеству известно,

Что случилось в том краю.

Царь народов, царь небес,

Рожденный девой, там воскрес;

Вот вам чудо из чудес!

15 Там крестился бог всевластный,

Чтобы грешных возродить;

Продан был, как раб несчастный,

Чтоб рабов освободить.

Распят бог, пронзен копьем;

20 Божьей кровью мы живем.

Слеп враг в неистовстве своем.

Бог покинул гроб свой тесный,

Ад попрал он правотой;

С ним отец его небесный,

25 С ним навеки дух святой.

Триедин, явился там[296]

Тот, кто сострадает нам,

Бога видел Авраам.[297]

Торжествующий воитель

30 Супостата разгромил,

Взмыл в небесную обитель,

Иудеев посрамил.

Из-под стражи ускользнул

И к живым на свет шагнул

35 Тот, кого палач проткнул.

Правду бог воздвиг оплотом,

Возвестив, что суд суров;

Нищим, вдовам и сиротам

Обещал он свой покров.

40 Он беднейших защищал,

Справедливость возвещал,

В рай заблудших возвращал.

Но враждуют с малолетства

Нехристь и христианин;

45 Алчут божьего наследства

Все народы, как один.

Дьявол миром овладел.

Отвоюем свой удел.

Бог за тех, кто в битве смел!

CLXIX[298]

Любви благая сила

нас, робких, окрылила,

поход одушевила:

мы с господом в ладу.

5 Нам помоги, Спаситель,

греховных искупитель,

в сиротстве утешитель,

Избыть сию беду!

Сметя грехов коварство,

10 твое приидет царство:

твой дух для нас лекарство,

нас веры удостой!

Твоей омыты кровью,

с небесною любовью,

15 не внемля суесловью,

вперед, к Земле святой!

Лишь тем, кто жертвы множит,

Господь в пути поможет —

пусть вас не потревожит

20 проклятья страх пустой!

Пугает смерть лишь грешных,

греховно-безутешных,

а божеский приспешник

избегнет адских ков!

25 За муки — будет милость, —

В путь! Рана исцелилась, —

спешите, вам открылось

спасти господен кров!

В женах благословенна,

30 ты с нами несомненно,[299]

крест внес он в эти стены,

предавши казни плоть.

Мы им одушевились,

чтоб племена смирились,

35 смиренно покорились,

се посох твой, господь!

Грозил он иудеям,

мы ж гробом овладеем,

крест водрузить сумеем,

40 поганцев побороть!

Пусть сгинет наше тело,

так нам душа велела,

нет господу предела,

се вызрел божий гнев, —

45 ведь вечно царство божье

у крестного подножья,

сомнений не умножа,

ввысь, духом прояснев!

О, грешника невзгоды,

50 его недолги годы,

мы смертны от природы,

оружья лишены!

Так поспешим же в земли,

где, зову неба внемля,

55 порыв душой приемля,

мы — господа сыны!

Господь воюет нами,

геройскими руками,

и чужеземцы сами

60 всем тем сокрушены!

Спаси нас, боже милый,

твоей десницы силой:

над самою могилой

спаси ты, робких, нас!

65 Убереги от ада,

от жара и от хлада,

нас убеждать не надо,

настал деянья час!

Нас ждет Земля святая,

70 иной судьбы не зная;

в забвенности, рыдая,

взывай, Иерусалим!

Язычников гордыне

ты покорился ныне:

75 прильни же к благостыни,

к устам Христа живым!

Сражаться там легко ли

в далеком бранном поле?

Господь, в твоей мы воле,

80 бить недругов хотим!

CLXX[300]

Увы, промчались годы, сгорели все дотла!

Иль жизнь мне только снилась! Иль впрямь она была?

Или казалось явью мне то, что было сном?

Так, значит, долго спал я и сам не знал о том.

5 Мне стало незнакомым все то, что в долгом сне,

Как собственные руки, знакомо было мне.

Народ, страна, где жил я, где рос я бестревожно,

Теперь чужие сердцу, как чуждо все, что ложно.

Дома на месте пашен, и выкорчеван бор,

10 А с кем играл я в детстве, тот ныне стар и хвор.

И только то, что речка еще, как встарь, течет,

Быть может, уменьшает моих печалей счет.

Теперь и не кивнет мне, кто прежде был мой друг.

Лишь ненависть и злоба господствуют вокруг.

15 И стоит мне подумать, зачем ушли они,

Как след весла на влаге, исчезнувшие дни,

Вздыхаю вновь: увы!

О молодые люди, увы, прошла пора,

Когда, любивший радость, растил вас дух Двора.

20 И вас теснят заботы, вам изменил покой.

Как радость обернулась не радостью, такой?

Где песни смех и танцы? Задохлись от забот.

Где в мире христианском так низко пал народ?

Не красят женщин ваших уборы головные.

25 В крестьянском платье ходят и господа иные.

А тут еще и буллу прислали нам из Рима,[301]

И, горе нам оставив, проходит счастье мимо.

Все это мучит, гложет — иль так я сладко жил,

Что смехом только слезы под старость заслужил?

30 В лесу от ваших жалоб печалится и птица,

Так если я печален, увы, чему дивиться!

Но почему, безумец, браню я все кругом:

Кто счастлив в этом мире, тот кается в другом!

И вновь и вновь: увы!

35 Увы, под маской доброй тая повадку волчью,

Мир угощает медом, который смешан с желчью.

Снаружи мир прекрасен: он зелен, розов, бел,

Но смерть и мрак увидел, кто в глубь его глядел.

Соблазны всех прельщают, надежда тешит всех:

40 Мол, покаяньем легким искупишь тяжкий грех.

О рыцари, вставайте, настал деяний час![302]

Щиты, стальные шлемы и латы есть у вас.

Готов за веру биться ваш посвященный меч.

Дай сил и мне, о боже, для новых славных сеч!

45 Богатую добычу я, нищий, там возьму.

Мне золото не нужно и земли ни к чему,

Но, может быть, я буду, певец, наставник, воин,

Небесного блаженства навеки удостоен.

В град божий через море, через валы и рвы!

50 Я снова пел бы радость и не вздыхал: увы!

Нет, никогда: увы!

CLXXI[303]

Тот, кто начала не имел

И потому начать сумел,

Кто держит все концы в деснице вечной

Мощью совершенной, бесконечной,

5 Тот, кто творит предивные дела,

Да будет первым бог воспет,

Поскольку богу равных нет;

Ему, всевышнему, хвала!

Восславим пресвятую деву,

10 Чей сын, спаситель, чуждый гневу,

Избавил грешников от преисподней,

Усладив утехою господней;

Своей царице внемлют небеса;

Восславим деву миром целым,

15 Чтоб молодым и престарелым

Слить в песнопеньи голоса.

Прославлю ангелов святых.

Я не любитель слов пустых.

Вам, князья, поведать не пора ли,

20 Как врагов христовых вы карали?

Отмщен ли наконец пречистый Спас?[304]

Но рассудил я беспристрастно,

Что задан мой вопрос напрасно;[305]

В покое оставляю вас.

25 Ты, Михаил, ты, Гавриил,

Враг духа злого Рафаил,[306]

Вы доблесть, мудрость, верная опора;

Подвластны вам три ангельские хора,

Благоволите разгромить

30 Языческие ополченья,

Чтоб вашего предназначенья

Хвале моей не посрамить.

CLXXII[307]

Плох ты, мир, ты совсем оголтел —

Все от черных, от собственных дел.

Миримся мы с тобой против воли!

Ты потерял последний стыд.

5 Бог видит, я на тебя сердит.

Мир, мы терпим и ждем, но доколе?

Честь — о ней помышляешь ты мало.

Радости прежней совсем не стало —

Где ей, бедной, теперь цвести!

10 «Щедрость» и вовсе бранное слово.

В моду вошли богатей и скряга.

Мир, ты забыл, что такое благо,

Сбился ты, бесноватый, с пути.

Верность и Правда остались без крова,

15 Все достоинства не в чести.

CLXXIII[308]

Царь вавилонский видел сон;[309]

Ему приснился Вавилон,

Бичуемое бедами угодье;

Нет избавленья для страны,

5 Где злее злых отцов сыны;

С кем я сравню подобное отродье?

Да я бы меньше ужаснулся,

Когда бы с дьяволом столкнулся;

Это бесы во плоти,

10 От наихудших злейшие родятся;

Грех преумножив первородный,

Негоднейших родит негодный,

И добродетель не в чести,

Когда владыки гнусные плодятся,

15 Нас, боже правый, защити!

CLXXIV[310]

Проснитесь, близок день Суда!

Вам от него не скрыться никуда,

Язычники, евреи, христиане!

Иль вам знамений грозных мало?

5 Писанье истину сказало.

Одумайтесь — мы все в господней длани!

Темнеет солнце,[311] и земля должна

Растить измены черной семена.

Нет утешенья нам в печали!

10 Сын предает отца лукаво,

Брат оболгать стремится брата.

Мы у священников к спасенью путь искали,

Но лгут они, ничто не свято.

Насилье торжествует, гибнет право,

15 Вставайте! Все мы долго спали!

CLXXV[312]

Господь! Кто набожен на вид

И десять заповедей чтит,

Но преступает их, тот вряд ли любит бога.

Тебя отцом назвать он рад,

5 Но если я ему не брат,

То чувства в нем сыновнего не много.

Мы все в родстве. Богатый, нищий

Равно для тела просят пищи —

Да претворится в плоть она!

10 Кто отличит слугу от господина

(Хотя б мы их живыми знали),

Когда их черви доконали,

Объев скелет. И заповедь одна

Для всех, кто смертен, — для христианина,

15 Язычника, еврея — все едино:

Служить тому, кем жизнь сотворена!

CLXXVI[313]

О боже всемогущий, ты неизмерим

И в беспредельности твоей необозрим;

По неразумию мы, грешные, мудрим.

К прозрению природа наша не готова,

5 Мы, земнородные, к тебе не воспарим.

Ты величайший, ты мельчайший, ты первооснова;

И день и ночь слепец безумный тщится снова

Постигнуть свет вне человеческого слова.[314]

CLXXVII[315]

Как редко я тебя пою, великий боже,

Чье слово и деянье мне всего дороже;

Мне под лозой твоей кощунствовать негоже.[316]

Нарушив заповедь, я вновь ее нарушу,

5 Ни ближнего, ни бога не любя,

Так, праздный, возлюбил я самого себя;

Отец, сын, дух святой, направь мою ты душу!

Не знаю, как любить мне лютого врага,

Когда взаимная любовь мне дорога;

10 Прости мою вину, чтоб жизнь моя была долга.

CLXXVIII[317]

К тебе взываю в ранний час,

Чтобы меня ты, боже, спас;

Мне, странствующему стезей тернистой,

Свети ты, господи Христе, в пути;

5 Меня, скитальца, защити

Во имя матери твоей пречистой;

Как под защитой бестелесных

Ты находился в яслях тесных,[318]

Младше всех и всех древней,

10 Среди скотины бог новорожденный,

Хранимый добрым Гавриилом,[319]

Так, вверившись небесным силам,

Хоть я в мире всех бедней,

Твоим святым заветом огражденный,

15 Не убоюсь я черных дней.

CLXXIX[320]

Сын девы, ты, кому подвластен рай,

За богоматерь и за свой родимый край

Язычников и христиан дурных карай!

Всех тех, кто счесть осмелился тебя ничтожным,

5 Всех недругов своих ты в порошок стирай!

Язычник, совращенный верованьем ложным,

Открыто подвергал тебя гоненьям всевозможным,

Но хуже тот, кто втайне льнет к врагам твоим безбожным.

CLXXX[321]

Людей различно одарил

Тот, кто Вселенную творил,

Из ничего нас к жизни вызывая.

Одним преподал добрый нрав,

5 Другим богатство даровав,

Хоть многих губит роскошь роковая.

Если бедный благонравен,

Он превыше знатных славен;

Пусть богатый воспарил,

10 Взыскуя чести и преуспеянья,

Тому привержен и другому,

Согласно правилу мирскому;

Бог счастливца укорил:

Ни здесь ни там нет ему больше воздаянья,[322]

15 Он удел свой разорил.

CLXXXI[323]

Всевышний, осиянный,

самим собой избранный

и присносуще данный,

тебя в предвечной славе

5 мы хвалим, не лукавя!

Господний, великий разум,

ты сам в многообразном

сиянье, гибель с глаз нам

гоня, дай свой указ нам;

10 Увлечь своим соблазном,

мол, сердце совратится! —

Князь тьмы напрасно тщится!

Хотя коварством сатаны

мы от тебя отделены,

15 Но похоть дьявола и злость

прозрел ты в мудрости насквозь;

Итак, во славе к нам гряди,

нас к одоленью приведи,

нас укрепи, своих сынов,

20 к преодоленью адских ков!

Так укрепи нас, боже,

Хвалу и славу множа, —

того карая строже,

кто нас грехом тревожит,[324]

25 Нас он в соблазнов гонит сеть,

но мощь твою познает впредь —

тебе хвалу хотим мы петь

да и Пречистую воспеть —

свет нам был явлен ею, ведь

30 Сын стал нам солнцем пламенеть![325]

Дева и матерь, прозри христианства беду,

цветущий ты жезл Аарона,[326] ты вечно с зарею в ладу!

Ныне отверзлись Иезекииля врата,[327]

Царь к нам грядет, ибо ты породила Христа, —

35 точь-в-точь, как солнце проходит сквозь целость стекла,

чистая, ты родила и осталась чиста и светла.

Неопалена

древле купина[328]

оставалась, пламя ветвью осеня;

40 в блеске и красе

целы листья все,

ей беды не причинила злость огня!

То был образ истой

Приснодевы чистой,

45 породившей, девство сохраня!

Стала матерью дитяти

ты, мужской чураясь стати:

нет, подобной благодати

не постичь нам, не познати:

50 нам Христа явила мати!

Слава, слава Приснодеве

породившей нам Христа!

Жизнь струят его уста,

смерть он усмирит во гневе!

55 Смерть смирив, он той порой

укротит безмерный рой

прегрешений, сродных Еве!

О, сверкание трона

царя Соломона!

60 Ты на нем повелительницею воссела![329]

Перл из перлов, бальзамита, маргарита,

из всех дев одна ты царский дар приять сумела!

Божья мати,

Агнцу, ягняти

65 стала ты подобьем живого гроба[330]

Агнец истый

В тебе, Пречистой,

сокрыт был, твоя его таила утроба!

Воистину ведь агнец сей

70 сравним со всей

девическою тайной:

приемлет не случайно

ее, кто всех светлей

меж вас, о, человеки!

75 Сей агнец, он

тобой рожден,

Иисусом он

был наречен,

и ты для всех племен

80 в чести навеки.

Моли ж его, чтоб с нами был,

нас для боренья укрепил —

утешь нас, дева горних сил,

мы все в твоей опеке!

85 О, чистоты корона,

руну ты Гедеона

подобна[331] — и господней росой окроплена!

Так слово слов влетело[332]

в твой слух, в его пределы, —

90 и ты не оскудела

в миг сладости, небесная жена!

И он, из слова словом став,

был чужд младенческих забав,

в мужчину превратился он,

95 не это ль чудо всех времен?

Господь предвечный в миг один

стал мужем сих земных долин!

Так пусть его дарит вам мощь

благих чудес блаженный дождь!

100 Вот в чистом чреве для людей

был выношен сей чудодей

Неделек сорок, не боле,

и, чудо, — без греха и боли!

Душой воспламененной

105 молите не шутя

о доле благосклонной

вы матерь и дитя!

Мы на сем свете живы

заступничеством их,

110 и только злой и лживый

не видит правды в них!

Безумен тот, кто, нагрешив,

отверг раскаянья прилив, —

Господь пребудет справедлив,

115 того проступки искупив,

кто содрогался в час любой,

кто в глубине души живой

казнился, зная жребий свой, —

ведь, если грех велик был твой,

120 не обретешь души покой:

закон раскаянья такой!

Раскаянья мы множим,

мы дышим словом божьим,

Господь за нас тревожим —

125 нас на себя похожим

ты сделай, чтоб мы снова

раскаялись сурово,

греха избегнув злого!

Раскаяния тяжек путь,

130 оно и впрямь язвит нам грудь. —

Что ж, даже сердце дикаря

воспрянет, кротость сотворя!

Ниспослан свыше нам с небес сей ясный дух святой,

чтоб хлынул в засуху сердец сладчайшей влагой той,

135 какую ждет христианин, хоть нехристь в нем живет;

а где есть в христианстве хворь, там скверна и разброд!

Душа томится,

к словам стремится,

какие древле вещал нам Рим:[333]

140 прильните к чаше,

и души наши

мы вновь возвысим и исцелим!

Вся беда от симонии:

муки все Христа немые!

145 Много ль войска у Мессии,

чтоб уличить тех змиев,

что творят позор и срам?

Кто одно скроил нам платье,

чтобы вера и понятья

150 все в Христе сплотили, братья,

Христианство без изъятья?

Повелел он также нам,

чтобы мы, как христиане,

жили без раздора-брани,

155 без языческих кручин!

Христианством кто кичится,

во Христе же жить не тщится,

тот с язычеством един!

Вот что хуже нам всего:

160 Слово-то без дел — мертво;[334]

Помоги ж нам, божий сын!

Так, не в укор

склони к нам взор

и приговор смягчи для нас, избавь нас от Господня гнева!

165 Владычица, твой светел лик,

ты — дивной благости родник,

ты — розы без шипов тайник,

склонись к нам, Приснодева!

Пусть славят ангелы трубя,

170 И, прилежанье возлюбя,

возможно ль завершить хвалу, хваля тебя?

Уста все и языки

слились в едином клике —

О, светоч в ясном лике! —

175 Так, в небе нам внимая,

дай мир нам, всеблагая:

Мы молим, средь греховных дней,

тебя о милости твоей:

В ответ коль на моленья,

180 источник всепрощенья

пошлет нам облегченье, —

мы обретем спасенье!

Владычица, настало время

смыть с нас грехов тяжелых бремя,

185 настали искупленья времена!

Итак, раскаянья источник вечный

с нас смоет груз грехов, — ведь, в ласке бесконечной,

их, кроме господа, простишь нам ты одна!

Загрузка...