Стихотворения, басни, повести, сказки, фельетоны, 1921–1929

Из Америки туристов

Нет и нет!

И из Англии туристов

Нет и нет!

И из Франции туристов

Нет и нет!

Почему? — Простой ответ:

Итальянских журналистов

Не продуманы статьи.

Смысла нету для туристов,

Для господ капиталистов,

На чужих смотреть фашистов.

Если дома есть свои!

"Сэр Водсворти, заходите!

Заходите, поглядите,

Сколь порядок наш неплох!..

С-сакр-р-ра-менто! Он оглох!..

Сэр Водсворти! Мистер Броун!..

Хоть веревочку на крюк!.."

Так тоскует старый клоун,

Повторяя старый трюк.

Сколачивать повстанческие штабы

В чужой стране… Свозить оружье, динамит…

Вот тут поддержечка была бы!

Не так, как двум врачам: их шансы были слабы.

Лежат в могиле братья Смит.

А имя Лоуренса "афганского" гремит!

"Пакт Келлога" — и вдруг маневры, дух войны…

Канал Панамский… Тьфу! Дойдешь до обалденья!

Ну, разъясните ж — мы темны! —

_А с чьей же это стороны_

Ждать нужно на канал Панамский нападенья?

I

"Огонь по кулаку!" — "Огонь по темноте!"

— Готово!

Но в дело всюду ль мы переключаем слово?

А вот у кулака так лозунги не те.

Уж если он решил: "Огонь по бедноте!",

Так тут запахнет уж поджогом,

Внезапно вспыхнувшей избой

— Бедняцкою, само собой! —

И вспыхнувшим бедняцким стогом.

А городской наш враг? Забыли мы о нем?

Мы у него не под огнем?

В газетах пишется, поди-ко-ся, недаром:

Тут уничтожены две фабрики пожаром,

Там невзначай сгорел завод.

"Ведется следствие". И вот —

Еще при помощи карательного свода

Не уничтожен "корень зла",

Как от соседнего завода

Осталась черная зола!

"Пора, пора прийти нам к выводу простому,

Чтоб натиск вражеский отбить:

"Речей не тратить попустому,

Где нужно власть употребить!"

II

Живут себе да живут на белом свете,

В богатовском сельсовете,

В округе Шахтинско-Донецком,

При правлении советском,

Не один кулацкий кружок, а целых три,

Подтачивая советскую власть изнутри.

В первом кружке кулаки — Коренцов,

Борисов да Назаров —

Стряпают "слушки" для темных базаров,

"Лгут всяк зол глагол"

Про вред колхозов и школ.

Второй кружок, где "за атаманов"

Кулак Кубашкин да подкулачник Пузанов,

Ведет средь бедноты агитацию,

Выдает кулакам аттестацию:

"Выбирайте в совет не бедняков,

Не середняков,

А зажиточных мужиков:

Умный мужик Разуваев,

Дошлый мужик Колупаев.

Они приструнят шалопаев,

Они заставят крикунов

Ходить без штанов.

Зато тем, кто им окажет уважение,

Будет всякое воспоможение,

Бери, получай —

Вот тебе сахар и чай,

И семенная ссуда,

И… с водчонкой посуда!

После выборов выпить извинительно".

До чего соблазнительно!

У третьего кулацкого кружка

Председатель — башка.

Ну, как не назвать его,

Товарища Алпатьева?!

Вот чья ласка мила, чья страшна угроза,

Особливо во внимание беря,

Что он и председатель колхоза

Под названием "Заря".

С кулачьем ведет он дружбу большую,

Кулаки у него одесную

И ошую:

Сообща они ратуют за бога,

Сообща борются против сельхозналога,

Сообща делают возражения

Против самообложения,

Сообща пишут в газету:

"У нас кулаков нету!",

К займу индустриализации не скрывают вражды

И выбалтывают секрет всех кулацких секретов:

"Не видим никакой скоропалительной нужды

В перевыборе сельсоветов!"

Разошелся Алпатьев во всю прыть,

Так объявилась "учительша" Воинова,

Стала она Алпатьева крыть,

Как человека недостойного.

Вломился Алпатьев в амбицию,

Порвал на учительше всю амуницию,

Вцепился учительше в волосья,

Хвать клок! Хвать другой! Хвать! Хвать! Хвать!

"Ах ты, кривая Федосья!

Будешь меня критиковать?!

Иска-ле-чу!

И-зу-ве-чу!"

Притих весь избирком,

Как Алпатьев тенорком

Начал за здравие,

Кончил за упокой:

"Моя власть! Мое самодержавие!

Идите вы все к р-р-растакой!!!"

Пошел избирком, чуть не плача:

"Вот так зада-а-а-ча!"

"Вот и говори,

Что перевелись цари!"

"Ах, ты мать ево, переметь ево,

Этого самого Алпатьева!"

"Вырос клещ на нашем теле!"

"Ца-арь, всамделе:

Он те плюнет, ты утрешься!"

"Тронь его, беды не оберешься!"

Ай, мужики, надо ж быть храбрей,

Храбрей да мудрей,

Так не будет этаких "царей".

Кто сказал, что Алпатьева страшно трогать?

Вот я беру его под ноготь!

А теперь поглядим:

Остался ли он невредим?

III

Терский округ. Хутор Подольский.

Другие люди, другой размах.

Член избиркома, возраст не комсомольский,

Солидный товарищ — Стельмах.

Приехал Стельмах согласно чину-званию

Проводить предвыборную кампанию,

Остановился у знакомого человечка.

Хор-р-ро-шая штучка — печка!

Шуба — с плеч! Валенки — с ног!

Бррррр.

Пр-р-родр-р-рог!

В избу той порой набилось народу,

Не какого-либо сброду,

Пришли не бедняки,

Тем паче не коммунисты,

А первейшие кулаки,

Богомольные баптисты,

И давай Стельмаха "отогревать",

Баптистские песни ему напевать,

Внушать умному Стельмаху:

"Не дайте, товарищ, маху!

Кулаков у нас нет!

Какая у нас борьба классов?

Перед богом — общий ответ!"

На выборах прошел не бедняк в совет,

А кулак Шелкоплясов!

Ах, ах, ах!

Стельмах, Стельмах!

Сумели тебя баптисты растрогать!

За то, что не поддержал бедноты,

Ложись-ка и ты

Под мой безжалостный ноготь!

Это не божий — но страшный! — суд:

Тут баптисты тебя не спасут!

Пишет нам товарищ Овчаров из Армавира,

Где окружная посевная штаб-квартира,

Про что, бишь, пишет?.. Да вот

Насчет предвесенних хлопот.

Тут хлопочут,

Там хлопочут,

Везде хлопочут,

А в Армавире хохочут:

"Ха-ха-ха! Москва бьет тревогу

Опять

Почему, не понять.

А у нас дела, ну, ей-богу,

На ять!"

Пахнет действительно ятью,

Которую подвергли изъятью.

Кой-кого и тут не пришлось бы изъять.

Начнем для разгона

С Ново-Александровского района.

Тут есть районная посевтройка.

Ей уж была однажды головомойка

За не слишком ретивые дела.

Была? — Была!

Попало? — Попало!

Здесь пристанционное Положение.

Здесь районное машиноснабжение.

На радость хуторского и станичного люда

Идут повестки отсюда:

"Приезжайте машины получать!"

Подпись. Печать.

Не боясь морозной погоды,

Приезжают подводы.

Стоят подводы.

"Вот беда! Вот беда!"

"Время уходит. Расходы".

"Нет у людей никакого стыда!"

"Зачем нас вызывали сюда?"

Идут, вздыхая, к машинному штабу,

К пред-ко-оп-маш-снабу:

"Товарищ Пух! А товарищ Пух!

Никак ты от спячки распух?

Где же машины? Ведь это ж не честно:

Вызвал нас, а машин-то и нет!

Когда ж они будут?"

Ответ:

"Не-из-вест-но!

Где-то… есть такой слух…

Задержались на железной дороге".

"Так-так-так!"

"Ух, ты — Пух!"

"Распапух!"

"Ведь весна на пороге!"

Армавир. Казенное здание.

Окружное посевное заседание

С деловым отчетом,

С цифровым подсчетом:

"Семьсот… Пятьсот… Два ноля…

Скоро выйдет из-под снега земля.

Дело у нас идет показательно,

Зерноочистку к 20-му февраля

На все сто процентов проведем обязательно!"

Деловой отчет,

Цифровой подсчет

Не на одной бумажной странице.

А в Ново-Алексеевской станице,

А в Чаплинской станице,

А в Константинова тоже

Дело на отчет не похоже.

Без пользы — меж тем уходит пора! —

Стоят сортировки и триера.

"Да, зима, братец, это —

Не лето.

В холод этакий ежели не прогреешь нутра…"

Сортировщики дружно с утра

Прогреваются где-то!

Время — советское, а картина — стара.

Еще одна картина бытовая:

Станица — Передовая,

Отраднинский район.

"Передовая отрада!"

Иконы! Лампада!

Портреты вождей у икон!

"Сельхозтоварищи" местные,

Члены правления,

Люди хорошие, честные,

Лучшие из всего населения:

Кендюхов, Дублин и Чернов.

Не суетятся. Не имеют причины.

Спокойные мужчины.

В Передовой — не любят обнов:

Ни одной зерноочистительной машины!

Под тяжестью тайных грехов

Богомольный Кендюхов,

Прерывая с женой перебранку,

Торопится в церковь спозаранку.

А Дублин с Черновым

Занимаются делом тоже не новым:

Пьют и пьют беспросветно!

Пьют да песни поют!

В станице Михайловской не отстают.

Перегнали даже Передовую заметно.

Спрос на машины со всех сторон,

А у Михайловских организаторов

На прокатном пункте — район! —

Четыре буккера, шесть борон,

Сколько-то там культиваторов,

Да сеялок пара кукурузных.

Не придумать запасов более конфузных!

А то, что есть на пункте зерноочистительном, —

В порядке самом непростительном:

Триер один — в разряде больных,

А два остальных,

Хоть они не в ремонтной больнице,

А в станице Михайловской пока,

Но — под замком. А ключ от замка

В другой, Петропавловской станице!

Зато у какого-то Максимова

— Пошли ему бог ярового и озимого! —

Собственный триер болезни не обнаруживает,

За плату сторонних посевщиков обслуживает,

Владельцу деньги сколачивает,

Советский фундамент подтачивает,

Советской конкуренции не пугается.

Все как быть полагается,

Потому, что опричь кулаков,

Нам вредящих при самомалейшей возможности,

Много пьяниц у нас, пентюхов, колпаков,

Тормозящих дела боевой неотложности.

Один кулак —

Не дурак,

Прикинувшись селькором,

Настрочил письмишко в газету "Батрак",

Письмишко, в котором —

Всей бедноте деревенской на страх —

Преподнес такое сообщение:

"Пастушеский прах!"

"Кулацкое мщение!"

"Кулаки пастуха излишне зубастого,

Зубастого да горластого

(Имя, фамилия,

У такой-то деревни, в лесу, на бугре),

За его постоянные усилия

Мешать кулацкой игре

Сожгли живьем… на костре!"

Вот как! Бойтесь кулацкого племени!

Грозен, дескать, кулацкий озлобленный дух!

В "Батраке", однако, по малом времени,

Отозвался письмом… сам "сожженный" пастух!

Он жив. Он находится в полном здоровьи.

Он проходит в уезде курсы коровьи.

Он будет не только хлопать бичом:

Он станет сельским коровьим врачом.

Что ж касается шутки кулацкой,

Угрозы газетной, дурацкой:

"Прикуси язычок, а то больно остер!

Не то попадешь на кулацкий костер!" —

То сколько б их ни было, богатеев бодливых.

Пастухи нынче тоже не из пугливых.

Знают крепко, порядок советский каков

Для слишком бодливых кулацких быков

Нет, пустыми тревогами мы себя не тревожим,

Что кулацкий-де бык не всегда одолим.

Любого быка — при нужде — мы стреножим,

Любому быку мы рога подпилим!

Не государство — ерунда:

На полверсты кругом граница.

Но от него вреда, вреда!

Так много яду в нем хранится!

Фашизм подходит неспроста

К поганой папской этой куче,

И с заместителем Христа

Не зря дружит фашистский дуче,

Фашизма с папством темный брак

Свершен с расчетливым цинизмом.

У них один — смертельный! — враг,

И он зовется — коммунизмом!

Она очень чувствительная,

Очень язвительная,

Очень сварливая,

Очень говорливая,

Неугомонная особа.

Радость и злоба

Перемежаются в ней

По причинам… причинам… причинам…

"Походили б вы в рынок хоть несколько дней!

Хорошо вам, муж-ж-ж-чи-нам! Ь"

Кто она?

Кто она, говорливая эта гражданка?

Простая мещанка?

Былая княжна?

Девица? Чья-либо жена?

Как зовут ее: Марья Иванна?

Дарья Степанна?

Тетя Лина

Иль Зина?

Хороша она иль образина?

Не в меру глупа иль не в меру умна?

Кто она? Кто она?

Да базарная просто корзина!

Вот та, что у магазина

Иль у лавки в каком-либо рынке

В очередях

Десятой — двадцатой такой же корзинке

Говорит… вот об этих чертях,

Из-за которых приходится…

"Мать-богородица!

То яичный был кризис весной,

А нынче — мясной,

А завтра, — что будет, я спрашиваю?

Последнее платье — из прежних — донашиваю.

А новое… Новое снится.

Не доступиться до ситца.

А до мяса… Мясной уж есть анекдот,

Вот:

Любуясь витриной прекрасной

Советской-колбасной,

Один гражданин, подтянувши живот…"

"Ах-ха-ха! Ну, откуда вы все анекдотики?..

Надорвешь прямо с вами животики!"

"А то говорят… У меня есть кузина

Беспартийная тоже корзина,

Но все знает… Кузина Зизи,

Между нами, с одним коммунистом в связи.

Ну так вот. Только вам. По секрету

Шу-шу-шу! Шу-шу-шу! Шу-шу-шу-шу!"

Про корзину базарную эту

Неспроста я пишу.

Она — несмотря, что по виду банальна

И бубнит о московском борще

И хряще,

А по сути своей она вообще —

Интернациональна.

Ее знает любая страна.

Во все времена

Она

Одна,

Все та же, все та же!

И даже

Ей, базарной корзине, посвящена

У старого сказочника, Андерсена,

Одна — очень мудрая! — сцена.

На кухне исконные,

Так сказать, проф-кухонные

Жильцы и жилички

Ведут разговор вечерком.

На полке жеманно сюсюкают спички,

Бахваляся пред котелком:

"Мы не просто — служаночки,

А по нашей родне мы — дворяночки.

Наше место — не кухня, а светлый буфет!"

Котелок им в ответ:

"Да, гражданочки!

А вот я… Котелок я простой

И хотя холостой,

Но никогда после баночки

У меня не болит голова.

Значит, трезвость моя такова".

Не правда ли, сказочка славная?

И мудрая и презабавная?

Какая корзине оказана честь!

Эту сказку полезно прочесть

Тем, кто любит послушать базарные "злобы"

Из уст "легкомысленной" этой особы,

Для того прочесть ее, чтобы,

Поверив не мне,

А старику Андерсену,

Базарно-корзиночной всей болтовне

Установить надлежащую цену.

Переплатишь, хоть грош за нее заплати.

Лучше плюнуть и мимо пройти!

Вот так житье!

Вот так Америка!

И рифма не зря для нее:

Истерика!

Вот вам и сверхкапитал!

Как плоды его жутки!

Это — материал

Не для легонькой шутки.

От него не отделаться взмахом одним,

Призадуматься следует крепко над ним.

Ведь не нужно тут даже особой учености,

Просто надобно свежей владеть головой,

Чтоб понять этот знак роковой,

Грозный знак — обреченности!

Недавно _Дарвина_ кляли,

Глядь — на _Вольтера_ уж гоненье!

Теперь — вращение земли

Осталось взять лишь под сомненье!

Старорежимных дураков

Громил когда-то смех Вольтеров.

И вдруг теперь — пассаж каков! —

_В пещерный мрак каких веков

Идет страна миллиардеров_?

Страх люблю такие факты!

Весь вместился в три строки,

А перед ним все Келлог-пакты

Пустяки!

"Он итальянец!"

"Нет, испанец!"

"Нет, итальянец!"

Шум и свист.

Я в этом деле иностранец

И — большевик, а не фашист.

Скажу одно по крайней мере,

Что Сервантес когда б воскрес,

То Муссолини и Ривере

Плохой бы вышел интерес:

О них весь мир в конечном счете —

Ведь типы, типы каковы! —

Прочел бы в мудром "Дон Кихоте"

Две дополнительных главы!

Лидер либеральной партии Ллойд-Джордж

выступил 13 июня с первой речью со времени

окончания выборов. Ллойд-Джордж предостерег

правительство рабочей партии проводить

"социалистические эксперименты".

Что за пламенное "вето",

Что за выраженье!

Ни к чему, однако, это

Предостереженье.

Может, так, как было ране,

А быть может, хуже

Те же тени на экране

Спляшут пляску ту же,

Так же вгонят их в тревогу

Псевдодокументы.

Нет! Какие уж, ей-богу,

Тут эксперименты!

Видали? Сцена не дурна.

Миллионер взбешен! Он гневно сдвинул

брови!

Он не выносит "черной" крови,

Он, совесть чья черным-черна!

Хоть странен торг таким предметом,

Но — таковы у них порядки.

И в меновом товаре этом

У них не будет недохватки!

Все это очень заурядно.

Ведется так не первый год.

Суд демонстрирует наглядно,

Что значит — классовый подход.

Итак: полиция — в эфире,

А забастовщики — внизу.

О социальном пишут мире,

А шкурой чувствуют — грозу!

Нас побить, побить хотели,

Нас побить пыталися,

А мы тоже не сидели,

Того дожидалися!

У китайцев генералы

Всё вояки смелые:

На рабочие кварталы

Прут, как очумелые.

Под конец они, пройдохи,

Так распетушилися:

На советские "подвохи"

Дать отпор решилися:

"Большевистскую заразу

Уничтожить начисто!"

Но их дело стало сразу

Очень раскорячисто.

Нас побить, побить хотели,

Нас побить пыталися,

Но мы тоже не сидели,

Того дожидалися!

Так махнули,

Так тряхнули,

Крепко так ответили,

Что все Чжаны

Сюэ-ляны

Живо дело сметили,

Застрочили быстро ноты

Мирные и точные.

_Мастера своей работы

Мы, дальневосточные_!

Наш ответ Чжан Сюэ-лянам —

Схватка молодецкая,

А рабочим и крестьянам —

Дружба всесоветская!

Нас побить, побить хотели,

Нас побить пыталися,

Но мы даром не сидели,

Того дожидалися!

"Ох-ох-ох! Люди в празднички к богу

Позабыли дорогу.

Бывалыча, прежде-то в праздник до звона

Сойдутся крестьяне у божьего трона.

Все к господу тянутся!

Разве дома останутся —

Старичишка безногий, кто-либо больной,

Либо малые детки".

Богомольною хвалятся так стариной

Обомшелые бабки иные да дедки.

Я спрошу, старину разбирая учтиво,

Так ли было крестьянство к молитве ретиво?

Старину надо по документам судить:

О крестьянах они говорят убедительно,

Что по праздникам божиим в церковь ходить

Заставляли крестьян принудительно,

"Побуждали к молитве"… дворянским кнутом.

Документик о том,

До каких в этом деле доходили конфузов,

Оставил нам попик Ефимий Арбузов.

Плач поповский попал в консисторию,

Оттуда — в историю,

Из истории — в мой фельетон.

Так что это — не "звон",

Не брехня, не ворчание скучное,

А свидетельство строго научное.

Не корите писателя "зло-большевицкого":

Он-де мастер чернить старину клеветой.

Вот что пишет священник села Кленовицкого,

Крестовоздвиженской церкви святой:

Преосвященному Лаврентию, епископу

вятскому и великопермскому

Приходят — и то лишь "отчасти",

Раз требуют власти!

Поп сзывал мужиков гулким звоном,

А они — черта с два!

Владыкою "на доношении оном

Резолюция учинена такова":

А "сила законов" была всем известная,

На Руси, на святой, повсеместная:

Глас начальника "светской команды":

"Вот какие у вас реприманды?

Мужичье все от церкви отбилося?

Ну-ка! Вы! Сколько вас тут столпилося?

Доберусь я до вашей спины!

Снять рубахи-штаны!

Оголиться!

Я вас, сучьи сыны,

Научу, как молиться!"

"Благодетель!"

"Родной!"

"Пожалей!"

"Ваш-ско-бродь!"

"Кома-а-аа-да! Пор-р-роть!"