Стихотворения и поэмы

Казалось мне, что песня спета

Средь этих опустелых зал.

О, кто бы мне тогда сказал,

Что я наследую все это:

Фелицу, лебедя, мосты

И все китайские затеи,

Дворца сквозные галереи

И липы дивной красоты.

И даже собственную тень,

Всю искаженную от страха,

И покаянную рубаху,

И замогильную сирень.

Это и не старо, и не ново,

Ничего нет сказочного тут.

Как Отрепьева и Пугачева,

Так меня тринадцать лет клянут.

Неуклонно, тупо и жестоко

И неодолимо, как гранит,

От Либавы до Владивостока

Грозная анафема гремит.

И юностью манит, и славу сулит,

Так снова со мной сатана говорит:

«Ты честью и кровью платила своей

За пять неудачно придуманных дней,

За то, чтобы выпить ту чашу до дна,

За то, чтобы нас осветила луна,

За то, чтоб присниться друг другу опять,

Я вечность тебе предлагаю, не пять

До света тянувшихся странных бесед.

Ты видишь – я болен, растерзан и сед,

Ты видишь, ты знаешь – я так не могу».

Я руку тогда протянула врагу,

Но он превратился в гранатовый куст,

И был небосклон над ним огнен и пуст.

Горы очертания – полночь – луна,

И снова со мной говорит сатана,

И, черным крылом закрывая лицо,

Заветное мне возвращает кольцо.

Но стонет и молит: «Ты мне суждена,

О, выпей со мною хоть каплю вина».

К чему эти крылья и это вино, —

Я знаю тебя хорошо и давно,

И ты – это просто горячечный бред

Шестой и не бывшей из наших бесед.

Другие уводят любимых, —

Я с завистью вслед не гляжу.

Одна на скамье подсудимых

Я скоро полвека сижу.

Вокруг пререкания и давка

И приторный запах чернил.

Такое придумывал Кафка

И Чарли изобразил.

И в тех пререканьях важных,

Как в цепких объятиях сна,

Все три поколенья присяжных

Решили: виновна она.

Меняются лица конвоя,

В инфаркте шестой прокурор…

А где-то темнеет от зноя

Огромный небесный простор,

И полное прелести лето

Гуляет на том берегу…

Я это блаженное «где-то»

Представить себе не могу.

Я глохну от зычных проклятий,

Я ватник сносила дотла.

Неужто я всех виноватей

На этой планете была?