Душно. Накурено. Пестрые звуки
Праздно-болтливых гостей
С музыкой пошлой безумства и скуки
Дико сплелись… Ах, скорей,
Только б скорей облегчить эти муки…
Жизнь – тоска!
Пей…
Тусклые лица, сухие, измятые,
В волнах табачных горят.
Громко смеются тоскою объятые,
Весело все говорят.
Все об одном, как слепые, заклятые:
Жизнь – тоска!
Пей…
Женщин холодные, пошлые-ласки,
Скорбь в искаженных чертах,
Пьяные слезы, дешевые краски,
Правда на лживых устах.
Всё здесь слилось в вихре огневой пляски.
Жизнь – тоска!
Пей…
<1908>
Знаю: есть в этом городе улица,
Улица – радость земная…
Город-могила, скажи:
Где она? где?
Улица светлая, к солнцу прямая…
Знаю: есть в этом городе девушка,
Девушка – греза живая…
Город-могила, скажи:
Где она? где?
Девушка близкая, сердцу родная…
Знаю: есть в этом городе жизнь моя,
Жизнь моя – песнь золотая…
Город-могила, скажи:
Где она? где?..
Жизнь моя вольная, дерзко святая.
<1908>
Жить чудесно! Подумай:
Утром рано с песнями
Тебя разбудят птицы –
О, не жалей недовиденного сна –
И вытащат взглянуть
На розовое солнечное утро.
Радуйся! Оно для тебя!
Свежими глазами
Взгляни на луг, взгляни!
Огни! Блестят огни!
Как радужно! легко.
Туманом розовым
Вздохни. Еще вздохни,
Взгляни на кроткие слезинки
Детей – цветов.
Ты – эти слезы назови:
Росинки-радостинки!
И улыбнись им ясным утренним приветом.
Радуйся! Они для тебя.
Жить чудесно! Подумай:
В жаркий полдень
Тебя позовут гостить
Лесные тени.
На добрые, протянутые
Чернолапы садись, и обними
Шершавый ствол, как мать.
Пить захочешь –
Тут журчеек чурлит –
Ты только наклонись.
Радуйся! Он для тебя.
Жить чудесно!
Подумай:
Вечерняя тихая ласка,
Как любимая сказка,
Усадит тебя на крутой бережок.
Посмотри, как дружок
За дружочком отразились
Грусточки в воде.
И кивают. Кому?
Может быть, бороде,
Что трясется в зеленой воде.
Тихо – грустно. Только шепчут
Нежные тайны свои
Шелесточки – листочки.
Жить чудесно! Подумай:
Теплая ночь развернет
Пред тобой сине-темную глубь
И зажжет в этой глуби
Семицветные звезды.
Ты долго смотри на них.
Долго смотри.
Они поднимут к себе,
Как подружку – звезду,
Твою вольную душу.
Они принесут тебе
Желанный сон – о возлюбленной.
И споют звездным хором:
Радуйся! Жизнь для тебя.
1909
Всё шамкают, шепчутся
Дремучие старые совины.
Густо сомкнулись.
Высокие зеленые стрелы
В небо направлены.
Точно стариковские брови,
Седые ветви нависли
И беззубо шепчутся.
По-стариковски глухо
Поскрипывают, кашляют.
И всё ворчат, ворчат
На маленьких внучат.
А те, еще совсем подростки,
Наивно тоже качаются,
Легкодумно болтая
Тоненькими веточками,
Да весело заигрывают
С солнечными ленточками,
Что ласково струятся
Сквозь просветы.
Ах, какое им дело
До того, что строгие деды
По привычке шепчутся,
Да всё – беззубые – ворчат.
Какое шалунам дело!
Им бы только с ветерком
Поиграть, покачаться,
Только б с солнечными
Ласковыми ленточками
Понежиться, посмеяться.
А деды зелеными головами
Только покачивают,
Седыми глазами
Смотрят на шалунов-внучат.
И всё ворчат. Ворчат.
1909
Перед балконом в мусоре
Заалело от бутылки донце,
Отразившись стрелами
В розовом оконце:
Потянулось спать
Вялое солнце
За колючий лес,
За дымные горы.
Тише. Покуда
Не бренчите посудой:
Телеграфист в ударе –
Поет «Разлуку»,
Держа важно руку,
Подыгрывает на гитаре
Грустно. Вдруг,
Как бес,
Пробежала шальная собака
Мимо.
В ухо залез
Пискляк-кусака.
Замотался.
Где-то за речонкой
Утка проскрипела
Кря-кря…
Нищая девочка подошла
С протянутой ручонкой –
Запела:
«Родной мой отец
Сгорел от вина.
Мать на столе холодна.
Я, сирота, голодна…»
Нежный телеграфист
Неловко смолк:
Может быть, оттого,
Что две слезы нежданно
На гитару скатились…
Унесли чайную посуду,
Хлопнули стеклянными дверями.
Лампу зажгли.
Серые занавески опустились.
Я не буду сегодня больше
Сидеть на балконе
И не пойду гулять.
Нет, не пойду.
Как красный уголь,
Затлело в мусоре
От бутылки донце:
Уткнулось спать
Вялое солнце
За колючий лес,
За дымные горы.
1909
Затянулось небо парусиной.
Сеет долгий дождик.
Пахнет мокрой псиной.
Нудно. Ох, как одиноко-нудно.
Серо, одноцветно-серо.
Чав-чав… чав-чав…
Чав-чав… чав-чав…
Чавкают часы.
Я сижу давно – всегда одна
у истертого, привычного окна.
На другом окошке дремлет
одинокая, как я,
сука старая моя,
сука – Скука.
С ней всю жизнь мы просидели
у привычных окон.
Всё чего-то ждали, ждали,
не дождались. Постарели.
Так всю жизнь мы просмотрели:
каждый день шел дождик…
Так же нудно, нудно, нудно.
Чав-чав… чав-чав…
Чав-чав… чав-чав…
Чавкали часы.
Вот и завтра это небо
затянется парусиной.
И опять запахнет старой
мокрой псиной.
1909
Звени, Солнце! Копья светлые мечи,
лей на Землю жизнедатные лучи.
Звени, знойный, краснощекий,
ясный-ясный день!
Звенидень!
Звенидень!
Пойте, птицы! Пойте, люди! Пой, Земля!
Побегу я на веселые поля.
Звени, знойный, черноземный,
полный-полный день.
Звенидень!
Звенидень!
Сердце, радуйся и, пояс, развяжись!
Эй, душа моя, пошире распахнись!
Звени, знойный, кумачовый,
яркий-яркий день.
Звенидень!
Звенидень!
Звени, Солнце! Жизнь у каждого одна,
лучезарная, бегучая волна.
Звени, знойный, разудалый,
русский, алый день.
Звенидень!
Звенидень!
<1910>
В знойный полдень
Голубые колокольчики
В небе разливаются.
Стройный замер лес.
Ягодницы-девушки
В кустах перекликаются.
Белокрылые ангелы
Смотрятся с небес.
Белокрылые ангелы
На белых парусах
В бирюзовом озере
Катаются.
Струйкой поцелуйной
Струится ветерок.
Над бирюзовым озером
Зеленые грусточки
Истомно качаются.
С цветочка на цветок –
Взлетает бабочка:
Разласкивает ласки…
Эти ласки-сказки
Никогда не кончаются.
<1910>
В. Хлебникову
Развеснилась весна!
Распахнулись ворота весенние,
Голубые, высокие-высокие, –
Неба выше!
А солнце-то! Солнце светит
Жаркой, первой любовью.
Голубятся голуби на крыше.
Целуются. Топчутся.
Аг-гурль… аг-гурль…
Согретые голуби. Счастливые.
Вот хорошо!
Эх, побегу я сейчас
За тем вон беленьким платочком
К пушистым ивам.
Я тоже буду счастливым.
Я тоже буду голубочком.
Буду жарко миловать,
Как это солнышко!
Буду громко распевать:
Аг-гурль!.. аг-гурль!..
<1910>
Звенит и смеется,
Солнится, весело льется
Дикий лесной журчеек,
Своевольный мальчишка:
Чурлю-журль,
Чурлю-журль!
Звенит и смеется,
И эхо живое несется
Далеко в зеленой тиши
Корнистой глуши:
Чурлю-журль,
Чурлю-журль!
Звенит и смеется.
Отчего никто не проснется
И не побежит со мной
Далеко в разгулье:
Чурлю-журль,
Чурлю-журль!
Смеется и солнится,
С гор несет песню
Звенит и смеется.
И не видит: лесная леси́нка
Низко нагнулась над ним,
И не слышит цветинка
Песню ответную,
Еще зовно зовет:
Чурлю-журль,
А чурлю-журль!
<1910>
Быть хочешь мудрым?
Летним утром
встань рано-рано
(хоть раз да встань),
когда тумана
седая ткань
редеет и розовеет.
Тогда ты встань
и, не умывшись,
иди умыться
на росстань.
Дойдешь – увидишь
там два пути:
направо – путь обычный;
на нем найти
ты можешь умывальник
с ключевой водой,
а на суку –
прямой и гладенький сучок –
висит
холщовый утиральник
и на бечевке гребешок.
Раз приготовлено, так мойся,
утрись и причешись,
и богу помолись.
И будешь человек «приличный»
н далеко пойдешь всегда,
когда на правый путь свернешь.
Помни! Это ведь – не ерунда.
А вот налево – путь иной:
налево не найдешь
пи умывальника, ни утиральника;
там надо так:
коли свернул ты на левянку,
беги во весь свой дух
на росную, цветистую полянку.
Пляши, кружись и падай.
И целуй ее, целуй,
как верную, желанную милянку.
И опять пляши, кружись!
Снова падай!
Чище мойся!
И не бойся:
солнце вытрет сухо
мокрое лицо.
Только вытряхни из уха
муравьиное яйцо.
Только выплюнь
(а то подавишься)
колючую сенинку,
а душистую травинку
на здоровье
съешь.
Быть хочешь мудрым?
Летним утром
встань рано-рано
(хоть раз да встань),
и, не умывшись,
иди умыться
на росстань.
<1910>
Серебряные стрелки, серебряные стрелки!
В полдень,
на речушке Извивушке,
на дощатом плотике,
под зелеными грусточками,
схоронившись от жары,
я лежу,
и, прислонившись
носом к самой воде,
я гляжу на зеленое дно,
и мне все ясно видно.
Вот из-под плотика
выплывают две остроглазые
рыбки и,
сверкнув серебром, убежали.
Из-под камешка
вдруг выскочили пузырьки,
бусами поднялись наверх
и полопались. Кто-то
прошмыгнул в осоку
и оставил мутный след.
Где-то булькнуло.
И под плотик пронеслась
стая серебряных стрелок.
Успокоилось.
Рука течения снова
спокойно стала гладить
зеленые волосы дна.
На солнечном просвете
сквозь кусты в воде
что-то – не видно что –
беленькое, крошечное
заиграло радужными лучами,
как вечерняя звездочка.
У! Из-под плотика выплыла
целая туча рыбешек.
И вот потянулись вперед,
рассыпались, зашалили,
точно только что выпущенные
школьники из школы.
Ужо подождите учителя –
старого окуня
или учительницу –
зубастую щуку –
они вам зададут!
Ого! Все разбежались.
То-то. Кто куда?
Потом все – откуда?
Снова столпились
и побежали дальше.
Над головой веретешко
пролетело, за ним кулик.
Ветерок подул,
закачались кроткие,
зеленые грусточки
над речушкой
Извивушкой.
Хлюпнула вода под плотиком.
Стрельнула серебряная
быстрая стрелка
и запуталась в шелковых
ленточках осоки.
Ну, вот… Ах ты!..
Вот напугала дикая:
чуть не в нос стрельнула
шальная стрелка.
Я даже отскочил.
<1910>
Я стою на снежно-солнечной
На высокой бор-горе,
Улыбаюсь сердцем радостным
Раннеутренней заре.
Я смотрю в милу сторонушку,
Насмотреться не могу.
Скоро ль свидимся, желанная,
На желанном берегу?
Солнце выйдет свежеясное,
Обласкает грудь твою, –
Помни, в этот час, любимая,
Песни я тебе пою.
Я стою на снежно-солнечной
На высокой бор-горе,
Улыбаюсь сердцем радостным.
Жду на утренней заре.
<1913>
Бирюзовыми
Зовами
Взлетая и тая
В долины лучистые
Покоя земли,
Раскрыляются крылья,
Быстрины взметая, стаи –
Цветистые птиц корабли.
Воздухом –
Духом
Душа изветрилась,
Будто не хочется
Знать о земном
Крыльями воля
Людей окрылилась, – дни
Океанятся
Звездным звеном.
Тегеран и Бомбей,
Москва и Венеция –
Крыловые пути
Людей-лебедей.
Каир и Париж,
Берлин и Турция
Перекинулись
Стами устами
Из крыльев мостами
Разлет развели
Стаи – цветистые
Птиц корабли.
1913
Алексею Ремизову
Тканая, скатерть
Морозницей-вицей –
Рождественна ель
На горе-серебре.
Распушенная звездно
Узорами-взорами
За горами хрустальными
Льдами стальными –
На хвойной заре
За реками – озерами
В замке из заячьих шкур
Горностаев –
Жемчужин – топазов,
Опалов – алмазов –
Из инея сияют
Вершины-венцы.
По синей дороге
Бегут бубенцы,
Ломко в сердце.
И звонко звеня,
Дни – веселые песни
Обнимут меня.
Кудри русские вскинь
И разгульно встречай –
Бесшабашных и пьяных
Качай – укачай.
<1914>
Блещут
Вещие
Зарницы-
Озорницы
За рекой-
Рукой.
Огонь
В темнице
Огонится.
Конь
Конится.
Пасутся
Звезды,
Гнезда
Гроз,
Скитаний,
Молний,
Таяний,
Отчаяний
Обоз.
<1914>
Перед беременными львицами
Я грязь за когтем,
Я пахну дегтем,
Зевая локтем волосатым,
С невинными девицами
Из кирпичей любви
Построил башню вавилонскую.
Голубем египетским
На север прилетел,
Палевый, по ночам гурливый.
Теперь с чумными псами
Скитаю одиночество
И сплю в дырах
С обрюзгшими усами
Смердящих скотобоен.
Мычу, спокоен
Перед убоем.
<1914>
На ступенях песнепьянствуют
песниянки босиком
расцветанием цветанствуют
тая нежно снежный ком
визгом смехом криком эхом
расплесканием с коней
утро ранним росомехом
на игривых гривах дней
со звенчальными звенчалками
зарерайских тростников
раскачают укачалками
грустнооких грустников
небовеснит манит далями
распыляя сок и мед
завивая завуялями
раскрыляет мой полет
путь беспутный ветровеющим
к песниянкам босиком
я лечу солнцеалеющим
таю нежно снежный ком.
<1914>
X. И. Славоросову
Жизнь короче визга воробья.
Собака, что ли, плывет там
На льдине по весенней реке?
С оловянным веселием
Смотрим мы на судьбу.
Мы – Открыватели Стран –
Завоеватели Воздуха –
Короли апельсиновых рощ
И скотопромышленники.
Может быть, выпьем
Чарку вина
За здоровье Комет,
Истекающих бриллиантовой кровью.
Или лучше – заведем граммофон.
Ну вас – к черту –
Комолые и утюги!
Я хочу один – один плясать
Танго с коровами
И перекидывать мосты –
От слез
Бычачьей ревности
До слез
Пунцовой девушки.
<1914>
О, солнцедатная
Грузинских гор столица,
Оранжерейная мечта теплиц,
В твои загарные востока лица
Смотрю я, царственный Тифлис.
Здесь всё-взнесенно, крыловейно.
Как друг –
Стремительная Кура
Поет поэту мне песню лейно,
Что быть стремительным пора.
Ты в час,
Когда восходит солнце,
Взгляни с горы Давида вниз
И улыбайся всем в оконца,
Где розовеется Тифлис.
И сердцем, утром уловленным,
В сиянье горного экстаза
Останься
Вечно удивленным
Перед столицею Кавказа.
Пусть кубок,
Полный кахетинским,
В руках моих – орла Урала –
Звенит кинжалом кабардинским
И льется Тереком Дарьяла.
Пусть кубок,
Полный южной крови,
Для гостя северного – хмель.
Мне так близки востока брови,
Как мне понятна в скалах ель.
Урал, Кавказ –
Родные братья
Одной чудеснейшей страны.
Стихийно всем готов орать я
Стихи под перепень зурны.
Тифлис, Тифлис,
В твоих духанах
На берегах крутой Куры
Преданья жуткие о ханах
Живут, как жаркие ковры.
Легендой каждой, будто лаской,
Я преисполнен благодарий, –
Я весь звучу
Струной кавказской, –
Звучи ударно, сазандарий.
Играй лезгинку!
Гость Тифлиса,
Я приглашаю в пляс грузинку.
Со стройным станом кипариса
Сам стану стройным. Эй, лезгинку!
Играй лезгинку!
В развесели
Я закружился виноградно.
В грузинской дружбе-карусели
Кровь льется в жилах водопадно.
Таши! Генацвале!
1914
В. Маяковскому
Дай бог здоровья себе да ко́ням!
Я научу тебя землю пахать.
Знай, брат, держись, как мы погоним,
И недосуг нам будет издыхать.
Чего схватился за поясницу?
Ишь ты – лентяй – ядрено ешь, –
Тебе бы к девкам на колесницу
Вертеться, леший, на потешь.
Дай бог здоровья себе да ко́ням!
Я те заставлю пни выворачивать.
Мы с тобой силы зря не оброним,
Станем кулаками тын заколачивать.
Чего когтями скребешь затылок?
Разминай-ко силы проворнее,
Да сделай веселым рыжее рыло,
Хватайся – ловись – жми задорнее.
Дай бог здоровья себе да ко́ням!
Мы на работе загрызем хоть кого!
Мы не сгорим, на воде не утонем.
Станем – два быка – вво!
<1915>
И. Е. Репину. Это когда я встречался с Вами за чаем.
На поляне рыжий ржет жеребенок,
И колоколят колокола,
А я заблудился, Поэт-ребенок
Приехал к морю в Куо́ккала.
На берег вышел – утро святое,
Волны сияли – звали играть,
Море такое было простое,
Даль ласкала, как будто мать.
И засмеялся, и странно сердцу
Было поверить в весну зимой.
Я наугад открыл какую-то дверцу
И веселый пошел домой.
А вечером совсем нечаянно
Встретил простого старика, –
За столиком сидел он чайным,
И запомнилась у стакана его рука.
Все было просто – нестерпимо,
И в простоте великолепен,
Сидел Илья Ефимо-
вич великий Репин.
На поляне рыжий ржет жеребенок
И колоколят колокола.
Я стал ясный ребенок,
Благословенный в Куо́ккала.
1915 (?)
Цветенок аленький,
Цветенок маленький,
Душистый мой.
Снежонок таленький
На тай-проталинке,
Весенний мой.
Дружонок даленький,
Ты где, удаленький,
Ласка́нный мой.
Я на завалинке
Сижу у спаленки
И жду домой.
Ты где?
<1916>
Соловей в долине дальней
Распыляет даль небес.
Трель расстрелится игральней,
Если строен гибкий лес.
Чок-й-чок.
Цинть-цивью.
Трлллл-ю.
Перезвучалью зовет: Ю…
Отвечает венчалью; Ю.
Слышен полет Ю.
И я пою Ю:
Люблю
Ю.
На миланном словечке,
На желанном крылечке
Посвистываю Ю:
Юночка
Юная
Юно
Юнится,
Юнами
Юность в июне юня.
Ю – крыловейная, песенка лейная,
Юна – невеста моя.
Ю – для меня.
Песневей,
Соловей,
На качелях ветвей,
Лей струистую песню поэту.
Звонче лей, соловей,
В наковальне своей
Рассыпай искры истому лету.
Чок-й-чок.
Циаць-а-ациац.
Чтррррь. Ю-йю.
Я – отчаянный рыжий поэт –
Над долинами зыбкими
Встречаю рассвет
Улыбками
Для…
Пускай для – не всё ли равно.
Ну, для Ю.
Для нее и пою.
Ветерок в шелесточках
Шелестит про
Любовь
Мою
Ю.
Слушай, Ю,
Душу запевную, звонкую, –
Я – песнебоец –
Из слов звон кую.
Солнцень лью соловью
В прозвучальный ответ.
Нити струнные вью,
Утрозарью одет
Перед Ю.
Сердце – чистое, четкое,
звучное, сочное.
Сердце – серны изгибные вздроги.
Сердце – кроткое
море молочное.
Сердце голубя –
сердце мое.
У дороги.
Звенит вода хрустальная,
Журнальная вода.
Моя ль река кристальная
Устанет мчать года.
Я жду забот
венчающих –
Невесту стерегу.
Сижу в ветвях
качающих
На звонком берегу.
Ю-цивь-цивь.
Ю-цивь-цивь.
Чок-й-чок.
Верную дверцу
Пойду отворю, –
Любимому сердцу
Доверю зарю.
Она ведь поймет
Мою песню могуче.
Она ведь – как мед –
Густа и пахуча.
Ций-лий-лю.
Чок.
Я люблю.
А любишь ли ты
жарчен?
В шелестинных грустинах
Зовы песни звончей.
В перепевных тростинах
Чурлюжурлит журчей.
Чурлю-журль.
Чурлю-журль.
В солнцескате костер
Не горит – не потух.
Для невест и сестер –
Чу! – свирелит пастух
Люблю…
Ю-уи-ю-ую.
Вот еще один друг
Проницательный звучно
Созерцательный круг
Бережет неразлучно.
Каждый свою.
Ю-уи-ю-ую.
И расстрельная трель.
Чок-й-чок.
Чтррррр. Ю.
И моя заревая свирель.
Лучистая,
Чистая,
Истая.
Стая.
Тая.
Ая.
Я.
Кто я?
Жаворонок над полями
Созревающих дней.
Пою и пою.
Всё о ней и о ней – о Ю.
Певучий пастух,
Соловей-солнцелей,
Песневестный поэт,
И еще из деревни
Перекликный петух,
Рыбаки,
Чудаки,
Песнепьяницы.
И много таких у реки, –
Кто никогда не оглянется
На вот что:
Удивительно мир устроен –
Каждый несет звучаль,
И все упоительным строем
В песнях рожают
Любовь и печаль.
Прислушайся:
Весь мир преисполнен песен.
Радость жизни –
звучальна.
Мир окрылен, поднебесен,
Если песня венчальна.
В чем мудрость – чья?
Голубель сквозь ветвины.
В перезовах – молчаль.
Все сошлись у журчья.
У на горке рябины.
Раскачает качаль –
Расцветится страна, –
Если песня стройна,
Если струйна струна,
И разливна звучаль,
И чеканны дробины.
В чем мудрость – чья?
Зоркий пастух
Жизнедатному солнцу
Над вселенной долинами
Обнажает свой дух
На свирели разливами.
Мир поймет пастуха, –
Его песня тиха,
Но расцветна глубинами.
Эй, соловей, полюби пастуха –
Позови его трелью-расстрелью.
А я – поэт, песнебоец стиха –
Опьяню тебя вешней апрелью.
Как я свою Ю, –
Каждый в слове «люблю»
Чует истину цели. Я и кую,
Песнебоец, для Ю.
Ю – для меня – только песня поэта.
Ю – невеста – мечта – бирюзовы
Ю – легендами счастья одета.
Ю – извечная зовь.
<1916>
Солнцень в солнцень.
Ярцень в ярцень.
Раздувайте паруса.
Голубейте, молодые,
Удалые голоса.
Славьте жизнь
Привольно-вольную,
Голубинную приволь.
Пойте здравицу
Застольную,
Бесшабашную раздоль!
Солнцень в солнцень.
Ярцень в ярцень.
Для венчального дворца
Растворяйте – распахните
Души – алые сердца!
Пусть указан путь
Да будет –
Хоровод звучальных дней!
Друг про друга
Не забудет,
Кто пьет чару
Всех полней!
Солнцень в солнцень.
Ярцень в ярцень.
В песнях, пьяных без вина,
Разгадайте смысл чудесный:
Нам ли юность не дана?
Пойте крылья огневейные,
Взгляд бросая в небеса.
Славьте дни разгульно-лейные
Раздувайте паруса!
Солнцень в солнцень.
Ярцень в ярцень.
Закружилась карусель.
Быстры круги,
Искры други,
Задружилась развесель.
Хабба-абба-хабба-абба
Ннай-ннай-ннай!
Эй, раскаччивай!
И-ювь.
(свист в четыре пальца).
<1916>
М. П. Чеховой
Я весь в Крыму,
В горах у моря.
Я весь в лучистых даленя́х.
Я весь к нему –
К раздолью гор я –
В цветисто-звонких зеленях.
Я – избалованный ребенок,
Кричу, смеюсь и трепещу,
Как на поляне жеребенок,
Я сам не знаю, что ищу.
Мой вольный бег,
Мой путь привольный, –
Где солнце и где май.
Вчера – Казбек,
Сегодня – волны,
У моря Черного мой рай.
Я весь в Крыму,
В горах расцвета,
Я весь к нему –
К привету лета –
Солнцекачающий Поэт.
<1916>
Н. Валиеву – для юности.
И расцвела
Моя жизнь молодецкая
Утром ветром по лугам.
А мое сердце –
Сердце детское – не пристало
К берегам.
Песни птиц
Да крылья белые
Раскрылились по лесам,
Вольные полеты смелые
Приучили к небесам.
С гор сосновых
Даль лучистую
Я душой ловлю,
Нагибаю ветку, чистую
Девушку люблю.
И не знаю, где кончаются
Алые денечки,
И не верю, что встречаются
Кочки да пенечки.
Жизнь одна –
Одна дороженька –
Доля молодецкая.
Не осудит
Ясный боженька
Мое сердце детское.
<1916>
Алисе Коонен
Девушки босиком –
Это стихи мои,
Стаи стихийные.
На плечах с золотыми кувшинами
Это черкешенки
В долине Дарьяльской
На камнях у Терека.
Девушки босиком –
Деревенские за водой с расписными
Ведрами – коромыслами
На берегу Волги
(А мимо идет пароход).
Девушки босиком –
На сборе риса загарные,
Напевно-изгибные индианки
С глазами тигриц,
С движеньями первоцветных растений
Девушки босиком –
Стихи мои перезвучальные
От сердца к сердцу.
Девушки босиком –
Грустинницы солнцевстальные,
Проснувшиеся утром
Для любви и
Трепетных прикосновений.
Девушки босиком –
О, поэтические возможности –
Как северное сияние –
Венчающие
Ночи моего одиночества.
Все девушки босиком –
Все на свете –
Все возлюбленные невесты мои.
<1916>
Вс. Эм. Мейерхольду – Твоему раздольному темпераменту.
Воля – расстегнута.
Сердце – без пояса.
Мысли – без шапки.
В разгульной душе
Разлились берега.
Дров две охапки.
Ружье. И оленьи рога.
И шатер. И костер.
И остра острога.
Я – охотник.
Ты на ловца
Заблудилась овца.
Пляши и кружись!
Ешь траву,
Падай! Целуй!
Подари мне
Дырявую шаль.
Возьми мою шкуру медвежью.
Приходи еще ночевать –
С песнями кочевать.
Жизнь – воскресение.
Глаза твои – головни.
Губы – вишни раздавлены.
Груди – землетрясение.
<1916>
Эльзе Каган
О Кисловодск, мечтательный, в долине
Лежит, как будто в гамаке,
В лазурно-нежной пелерине
Вдоль по Ольховке по реке.
Вдоль по Ольховке – в стройном парке,
Где изумрудны так аллеи,
Где гости, радостны и ярки,
Гуляют, стаями белея.
И будто все поют хрустально,
Немного модно и устально:
Углекислые ванны Нарзана,
Исцеляя недужных людей,
От министра до просто пейзана –
Воплощают людей в лебедей.
А когда в аметистовый вечер лирический
У белоснежных кофейни колонн
Проиграет оркестр симфонический –
Все пойдут на курзальный поклон.
Все пойдут галереей нарзанной,
Все в мечтах о иных небесах,
Что-то там – за далекой Лозанной,
Что-то там – в австралийских лесах.
Алая роза в петлице приколота
Северной девушкой Иркутской губернии.
А сам я – Уральских стран золота,
И мне, поэту, приятны и розы и тернии.
В курзале за столиками весело-шумно.
Действует бодро курортный нектар.
Маэстро играет то танго, то Шумана,
То для меня: «Ту-степ», «Тре-мутард».
Дамы нарядны. Напыщены франты.
Движенья изысканно-нежно легки.
Сияют опалы, рубины, брильянты.
Цветет Кисловодск у Ольховки-реки.
И будто все поют хрустально,
Немного модно и устально:
Углекислые ванны Нарзана,
Исцеляя недужных людей,
От министра до просто пейзана –
Воплощают людей в лебедей.
<1916>
Эй, невесты – девушки – сестры,
Братья – друзья – женихи,
Поднимем бокалы за вольную молодость –
Выпьем вино за стихи!
Я весь в ароматных симфониях
Расцветающих роз,
Я весь среди злата акаций
У заветно-приветных мимоз.
Тайра – тайра,
Тайра – тарамм!
Сердце звенит полнозвучно.
Тайра – тайра,
Тайра – тарамм!
Песни со мной неразлучно.
И я от земли далеко –
Мне легко.
Я на небо смотрю –
Мне легко.
Эй, невесты – девушки – сестры,
Братья – друзья – женихи,
Поднимем бокалы за вольную молодость –
Выпьем вино за стихи!
И будем петь, и будем не́жны,
Цветы и птицы полюбят нас,
Пусть наши души утроснежны,
И путь венчанный – на Парнас.
И будем про́сты как растения,
И станем радостно расти,
И славить мудро расцветения
Благословенное – прости!
А если я – Поэт поющий –
Взобрался легким на Парнас,
Но я весной – для всех цветущий,
И мне тоскливо жить без вас.
Эй, невесты – девушки – сестры,
Братья – друзья – женихи,
Поднимем бокалы за вольную молодость
Выпьем вино за стихи!
<1916>
Всегда настроенный для песен,
Всегда для всех я верный друг,
Я весь безоблачно небесен,
Я горизонтный мирокруг.
Поэт-мудрец и авиатор,
Художник, лектор и мужик,
Я весь изысканный оратор,
Я весь последний модный шик.
Звенит, как сонная аорта,
Мой наркотический лиризм –
Я от деревни до курорта
Провозглашаю футуризм.
В горах рожденный на Урале,
Рожден я яростным орлом,
Не знаю я иной морали,
Как только – Вольно на Пролом.
Пусть тридцать третий год в исходе,
И я виновен в сумасшествии,
В экспрессе я иль в пароходе –
Я неизменно в путешествии.
То Волга – Кама – горный Терек,
Эльбрус – Казбек – Кавказа цепь,
То Черноморский виден берег,
То вдруг – таврическая степь.
И всё вперед и всё – без края,
Душа смятения полна,
И жизнь влечет, – в мечтах сгорая,
Для песен, женщин и вина.
О ты, судьба моя Поэта,
Искусства русского артиста,
Ты слишком оперно воспета,
Моя карьера футуриста.
Скитаясь в Англии, во Франции
И у турецких берегов,
Метался в диком, пьяном трансе я
И без друзей и без врагов.
И всюду и во всех возможностях
Высот я много превзошел,
Но в рисках и неосторожностях
Я утешенья не нашел.
И всё же я остался верен
Футуристическим безумствам:
В своих талантах я – безмерен –
В своих затеях – вольнодумством.
Из жизни создал я поэмию,
А из поэмии – стихи,
И стал подобен солнцегению
И композитором стихии.
Быть может, Первый в Современности
Из мастеров я сам Московский, –
И даже тают в удивленности
Давид Бурлюк и Маяковский.
Но от тщеславия далекий,
Я ближе к дружбе и к стихам,
В скитаньях рыцарь одинокий,
Невестам – друг и пастухам.
Живу на свете, как растение,
Великий в мудрой простоте.
Я весь – весеннее цветение,
Слагаю гимны красоте.
И все завидуют взволнованно –
Недосягаемая роль –
Я без короны – коронованный,
О поэтический король.
Король, не признанный в отечестве,
В необразованной Перми,
Отсталой в вольном молодечестве,
Живущей где-то за дверьми.
Но я не жалуюсь на Пермь свою:
На Каме трудно жить культуре.
Ведь всё равно я пе́рвенствую
В российской литературе.
Я, «Стеньку Разина» создавший,
«Землянку» и «Танго́ с коровами» –
Всем навсегда свое сказавший:
Духовно будьте все здоровыми.
И будьте звонкими ребятами,
Любите громче жизнь и жарче,
Резвитесь гордо жеребятами
И созерцайте песни ярче.
Сердцами, полными веселий,
Живите духом на распашность
И славьте площадь каруселей,
И колокольте в бесшабашность.
Любите всё и всё приймите,
Как принял я – как я любил, –
И радость творчества поймите,
И всех, кто пил и кто не пил.
Заздравный кубок поднимая,
Не вспомните ли футуриста,
На пароходе во дни мая
Гулявшего сверх-карьериста.
И эти строки переливные
Когда по свету разольются,
Настанут дни такие дивные,
Что даже камни рассмеются.
И дни настанут упованья
У голубиных душ – людей,
Восторжествует дядя Ваня,
Гоняя триста голубей.
Моя карьера и с дядей Ваней
Желанно связана добром,
С Алешей, Петей мы над баней
Держали голубей втроем.
А жили на буксирной пристани –
На чалках весело качалиться –
И были близки к Каме – к Истине,
Но Соня выросла и вот печалится.
И пишет Соня письма грустные,
И плохо верит в уверенья –
Не помогают ей искусные
Мои стихотворенья.
Но я Поэт и мудро вижу,
Что всё исправится чудесно,
И снова будем к счастью ближе,
И жить безоблачно-небесно.
Ну, а пока поэма льется,
Пусть жизнь свободная цветет,
Гнездо на Каменке пусть вьется,
Хозяйство хлебное растет.
И ты расти, моя карьера,
Я не устал еще чудачить.
А кончу тем, что для примера
Я от людей уйду рыбачить.
И где-нибудь в шатре на Каме
Я буду сам варить картошку,
И, засыпая с рыбаками,
Вертеть махорочную ножку.
<1916>
На крыльях рубиновых
Оправленных золотом
Я разлетелся Уральским орлом.
В песнях долиновых
Сердцем проколотым
Я лечу на Великий Пролом.
Будет – что будет.
Что воля добудет –
Все в этой жизни
Я выпью вином…
Рай или каторга
Разгул или старость
Благословенье в одном:
С чарой хрустальной
В руке неустальной
Горноуральским орлом
Душой солнцевстальной
Чеканно – кристальной
Я лечу на Великий Пролом.
Будет – что станет.
Судьба не устанет
Встречать чудесами.
За песнями
С песнями.
Видеть друзей
Крыловейными стаями –
Вот мои радости детские
Дни молодецкие.
Встречать и кричать:
Эй рассердешные
Друзья открыватели
Искатели вечные
Фантазеры летатели –
В стройных венчальностях
Душ и сердец
Давайте построим мы
Стройный Дворец –
Для единой семьи,
Для бесшабашных затейщиков,
Давайте взнесем
Свои легкие головы
На отчаянное Высоко.
За песнями
С песнями.
Рай или каторга
Разгул или старость –
Благословенье в одном:
Океанским крылом
Взмахнем по земле
И полетим
На Великий Пролом.
Будет – что сбудется.
Земное забудется
Если на радугах
Будут раскинуты
Палатки из девичьих кож
Для нас –
Пролетальщиков.
1916
Комитрагический
Моей души вой
Разливен, будто на Каме пикник.
Долго ли буду
Стоять я живой –
Из ядреного мяса памятник.
Пожалуйста,
Громче смотрите
Во все колокола и глаза, –
Это я – ваш покоритель
(Огонь рожал в устах),
Воспевающий жизни против и за.
А вы, эй, публика,
Только всегда капут
Пригвождали на чугунные памятники
Сегодня иное –
Живой гляжу на толпу.
Я нарочно приехал с Каменки.
Довольно
Обманывать великих поэтов –
Чья жизнь
Пчелы многотрудней,
Творящих тропическое лето
Там,
Где вы стынете от стужи будней.
Пора
Возносить песнебойцев
При жизни на пьедестал:
Пускай таланты утроятся, –
Чтоб каждый из вас –
Чудом стал.
Я знаю,
Когда будем покойниками,
Вы удивитесь нашей
Изумительной скромности.
А теперь обзываете разбойниками –
Гениальных детей современности.
Чтить и славить
Привыкли вы мертвых,
Наворачивая памятники с галками
(Пусть, мол, садятся галки),
А живых нас –
Истинных, вольных и гордых –
Готовы исколотить скалками
Без смекалки.
Какая вы, публика,
Злая да каменная –
Будто у всех внутри зима.
Но, Поэт – один пламенный я –
Разожгу до весны футуризма.
Какая вы, публика,
Странная да шершавая.
Знаю, что высотой
Вам наскучу.
На аэроплане
Летавший в Варшаве, я
Часто видел внизу
Муравьиную кучу.
И никому не было дела
До футуриста-летчика.
Толпа на базарах, в аллее,
У кофеен галдела
Или на юбилее
Заводчица.
Разве нужна
Гениальность наживам,
Бакалейно-коммерческим клубам?
Вот почему
Перед вами живым
Я стою одиноким Колумбом.
Жизнь –
Поэма моя –
Это призрак на миг,
Как на Каме пикник
Иль звено пролетающей птицы.
О, пусть
Из мяса и песен мой памятник
Только единой
Любимой приснится.
1916
В сочной зелени сочного Сочи,
Где бананы укрыли меня,
Я средь звездно-опаловой ночи
Тишиною прибрежной обнят.
В 18-м номере
Я живу в Гранд-отеле, –
Недавно приехал из шумной Москвы.
О, теперь я – Поэт!
И пою – в самом деле –
Для весенней, цветущей листвы.
Море стало мне близким,
Откровенным и дружеским.
Сердце сразу ответило волнению волн.
Из-за гор утром солнце
Вышло голым и мужеским, –
Мир вокруг стал здоровия полн.
Утро здесь –
Будто девушка знойная
На пляже раскинула косы.
А небо, как юноша,
Могучее, стройное,
И ноги его бирюзовые босы.
Жить волшебно в стране,
Где магнолии, пальмы,
Кипарисы, бананы,
Цветы и цветы.
И на парусных
Яликах
Улетевшие в даль мы
От городской суеты.
Улетевшие в песнях
К горизонту на сказки, –
Там встречает апрель –
В море солнечный зодчий,
А в долинах кавказских
Пастушья свирель
Возвращает на берег нас
К сочному Сочи.
Мне ль не понять,
Мне ли – северной птице –
Из окна эти гимны
Из тысячей гнезд,
Воспевающих южность
На заре-зарянице,
Даль морей – субтропический тост.
И пусть я, и пусть вы,
Гости дивных возможностей,
Все сердца в одно море сольем,
Чтобы знать впереди
Только ширь бездорожностей,
Только волн сокрушительный взъём.
1916 (?)
Приехал и рад.
Тифлис, вокзал.
В улицах встретила мысль…
Куда-то взглянул,
что-то сказал.
Улыбкой окинул высь.
Странная вещь.
Северный, русский,
Уральский, ну – хоть напоказ.
А вот, поди ж, –
мир кажется узким,
Если не видеть Кавказ!
Будто грузин,
не могу без Тифлиса, –
И я упоительно горд.
Верно, для сердца
живая теплица
Здесь – среди мудрости гор.
Вечность сиянья!
Крылья орла, –
Полет навсегда поднебесен.
Нет! на зимнем Урале,
где кровь замерла,
Не найти огневеющих песен.
А я ведь поэт –
перелетная птица,
Путь прямой горизонт отольет!
Это мне по ночам
беспокойно не спится,
Когда птицы зовут на отлет!
И так каждую осень
и каждый раз,
Крыльями в далях белея,
Улетаю с Урала,
лечу на Кавказ,
Сюда, где жить теплее!
И стал этот край
родным гнездом –
Меткости снов прелестней.
Здесь благодатный,
причальный дом,
Здесь неисчерпные песни.
Огороженный солнцем,
стражей хребта,
Я готов свет и дар нести,
Чтоб никогда
не грустить, не роптать
Над долинами дней утрозарности
В этом – суть,
приехал и рад:
Тифлис улыбается новью.
Жизнь сочна,
как во рту виноград,
Жизнь преисполнена зорью!
1916 (?)
(Музыка создана Алексеем Архангельским во славу молитвенного созерцания)
О вы – расцветающая Принцесса,
Чья гибкостройность – весна Песниянки.
Вы еще не знаете жизни леса –
А в лесу живут Лесниянки.
Будто испуганный заяц в неволе –
Я прижался в бегущий угол авто.
И снова замечтал о снежном поле
В своем изнеженном пальто.
Прощай, Москва. Вокзал – сквозняк.
Вагон. Колесный гул.
И пассажирская возня.
С гармоньей песня – вдруг разгул
Пронесся, праздником дразня.
Мой праздник – северные рождествели
В горах на Каменке в снегу.
Ах, радости еще не зачерствели,
Жить по-московски не могу.
Я только Заяц – белый и пушистый.
Мои дворцы – поляны и сады,
И лунный лес – таинственный и мшистый,
И кроткие мои. следы.
Мне ничего не надо. Хрупкий и усталый,
В елках я найду покой –
Только лишь бы проще стало:
Сам я – простой такой.
Поэт до последней мудрости –
До святого Чуда – пророчества –
Я утомился от своей златокудрости,
От талантов и одиночества.
Вот и понял суету зрямотаний
И гордо зову себя Зайцем –
Как бы от всяких скитаний
Поздоровилось отвязаться.
Вырыл бы нору в сосновых горах,
Да бегал по ночам на гречиху.
И на первых счастливых порах
Нашел бы себе Зайчиху.
Ух и тепло жилось бы, торжественно,
В горнолесной и ветвинной глуши:
Ведь так совершится божественна
Переселение души.
Ясный и мудрый. И знаю многое,
Потому что Поэт, –
О судьбе спросил раз у бога я
И навеки получил совет.
Мне ничего не надо. Хочу по-заячьи
Приноровиться к норе,
Пускай елки удивляются, чьи
Новые зубы появились на коре.
Буду звонким мячиком прыгать
По всему, что меня касается,
Во имя призывного рыка
Прибегут ко мне в гости Зайцы.
Все станем по-детски рождественски
Звезды развешивать по кустам:
Пускай отдохнут путешественницы
На снежных полянах, пожалуйста!
И тогда о друзьях я подумаю грустно,
Что томятся напрасно в больших городах,
А у Зайцев – у нас жить привольно и вкусно
И раздольно качаться на лесных бородах.
И тогда всем друзьям напишу очень искренно
На полянах в снегу по складам:
Приезжайте ко мне убедиться воистину,
Побегать со мной по веселым следам.
А когда вы Поэта увидите Зайцем,
Безмятежно пушистым и белым – святым,
Вы должны откровенно признаться,
Что Заяц чудесней Москвы-суеты.
Ах, люди – друзья – братья – сестры,
Давайте поймем мудрецов и детей:
Их желанья глубинны и просты,
Их глаза – у небесных ветвей.
А мне ничего не надо. Хрупкий и усталый,
В елках я найду покой.
Только лишь бы проще стало:
Сам я простой такой.
О вы – расцветающая Принцесса,
Чья гибкостройность – весна Песниянки.
Вы еще не знаете жизни леса –
А в лесу живут Лесниянки.
<1917>
Эй, дни-денечки –
Тарелка с ягодами,
Ядри вашу паренечки,
На полянах девки,
Жаворонки-певки,
Женатый с женой,
Хлебушко ржаной.
Ешь!
Пей!
Гуляй!
Взвесели поля!
Кончили работу – раз.
Отдохнуть желаем – два.
В полное удовольствие – три.
Раз.
Два.
Три.
Плюнь да разотри.
Гармонист, думай.
Приглашаю!
На берегу – свечерочки.
С подружками лужайки.
Звенят дни-денечки,
Песни-провожайки.
Приглашаю.
Ожидаю вашей воли.
Гармонь! Махорочка! Пенечки!
Девки, паренечки!
Эх! Покурим, что ли?
<1917>
А. П. Радомской-Спиридоновой. Мои стихи в ваших устах – поющие Птицы.
Кто-то грустинный, когда всколыхнет
Туманно – руками –
Это крыльями вечер дохнет,
Вечер на Каме.
И странной покажется близость прибрежная
Синяя дымь за кустами,
И станет вдруг Кама светло безмятежная,
Устанет устами.
Перекликнутся чайки, и утки протянут,
Коростель чуть заскрипит,
Где-то цветенья дневные завянут,
И тайна свой смысл укрепит.
Притихнет – приляжет – пригреется ласка
На берегу у костра рыбака,
Вечерняя просто расскажется сказка
Какого-нибудь чудака.
А позже, едва промелькнет голубенне
От глаз пролетевшей совы,
Почудится ясным найти сновидение
В гостях у травы.
И будет раздольное сердце в сиянии
Слитно с веками –
С вечерним течением в звездном сиянии –
Вечер на Каме.
<1917>
На берегу над морем
В кофейне Черибан
Сижу я с черным горем,
Пью черный кофе – жбан.
А рядом весь взъерошенный
Бродячий музыкант,
Сидит, как гость непрошеный,
И смотрит на стакан.
В стакане зелье странное –
Качается крыльцо –
На руке трехгранное
Рубинное кольцо.
Мы оба молчаливые:
Одной судьбой живем.
И каждый день, тоскливые,
В кофейне кофе пьем.
Под нами море морится
В лазурных даленях,
А в сердце горе торится –
Как солнце в зеленях.
<1917>
О. В. Пилацкой –
во имя отдыха с друзьями!
Пью тебя, Солнце, как чарку вина,
Закусывая облаками.
А чарка вторая – восходит Луна
Неизменной дорогой, веками.
Что наша жизнь – перелетная стая
Дней-голубей в чудеса?
Сегодня цветешь, молодецки блистая,
А завтра уйдешь в небеса.
Что наша жизнь – луговое цветение,
Ветер – трава – и песок –
Поэма – случайность – видение,
Шелковоалый кусок.
Ах! – не всё ли равно – чарку третью
Выпью я за врагов – за друзей,
И улыбнусь перед смертью,
И поступлю в Колизей.
Что моя жизнь – или буду крапивой,
Или журчьем истекая журчать –
Сердце ответит вселенной ретиво:
Дело мое – отвечая – рычать.
<1917>
Зимний вечер синеюще-белый,
Будто как у любимой боа.
А я парень застенчивый, кроткий, несмелый,
Ей пою – и слова – и слова.
Весь талант мой – моя гибкостройность
Из напевных и творческих слов
И моя небовая покорность
Перед Чудом чарующих снов.
Мой талант – мое детское сердце –
Солнцевейное сердце стихов.
Мое счастье и крест страстотерпца,
Посох мой – у друзей-пастухов.
Зимний вечер синеюще-белый.
Будто как у любимой боа..
А я парень застенчивый, кроткий, несмелый,
Ей пою – и слова – и слова.
Весь талант мой – из слов – симфонический
Перезвонный к сердцам, карнавал.
Кубок мой навсегда фантастический
Я навеки в словах пировал.
Зимний вечер пушистый и хрусткий,
И скользит и блестит санный путь;
Полумесяц, лимонный и узкий,
Собирается в звездную муть.
Мой талант футуриста-Поэта –
Удивлять вознесением слов,
Жизнь пройдет – пронесется комета,
И останется тайна основ.
И останется тайна томлений,
Песниянных легенд волшебства,
Да останется рыцарский гений
Для любви, для мечты – божества.
Зимний вечер синеюще-белый,
Будто как у любимой боа.
А я парень застенчивый, кроткий, несмелый
Ей пою опьяненно слова.
<1917>
На утроутесе устья Камы
Серебропарчовой –
Чья разделится отчаянная голова?
А стой и слушай:
Это я в рубахе кумачовой
Распеваю песни, засучив рукава.
На четыре вольностороны.
Чаятся чайки.
Воронятся вороны.
Солнится солнце.
Заятся зайки.
По воде на солнцепути
Веселится душа
И разгульнодень
Деннится невтерпеж.
Смотри и смей,
За поясом кистень
Из Жигулей.
За голенищем нож –
Ржавое наследство
Стеньки Разина.
<1917>
Эленьке Григорьевой –
приезжай на Каменку летовать.
По тропинке по утрянке,
По росистым зеленям,
Босиком бежит зарянка
В красном, белом к деревням.
Я ведь тоже парень мудрый,
Двухсердешный. И стою
На тропинке, солнцекудрый,
И ору, кричу, пою:
Коли чуять сердцем песни –
Отзовись, невестница, –
Для тебя цветет чудесник –
Будь моей, чудесница!
Вот и всё.
И лестница.
<1917>
Пете. Мы еще с тобой покосим на Каменке.
Утровые травы косятся
Косарями по росе,
Песни алые разносятся
О девической красе.
Ветки, сквозью излученные,
Манят в сетчатую сень,
Встретить души разлученные,
Расцветить звучально день.
Пусть огромный мир покажется
Детским в запахе травы –
Всё неясное расскажется
У журнальной бор-горы.
И эх ты, жизнь наша косарская –
Из веселья в грусть!
Доля – воля красноярская,
Луговая Русь.
<1917>
В. В. Холодной –
Вашей стремительности,
Чурли, журчей, бурли, журчей,
И как свинец
Ты Солнце плавь.
Гори жарчей, люби жарчей
Лесную явь,
Лесной игрец.
Не жди. Не стой.
Звени и пой,
Всем изменяй.
И снова пой.
Не стой.
Чурли, журчей, бурли, журчей,
С скалистых глыб
Вались со смехом
И в черполапах
Диким эхом
Пугай бегущих рыб.
Беги и пой, разгульно пой,
Зови с собой
Играть с Судьбой.
В край неизвестный –
Там туман.
Тот край чудесный –
Там Океан.
Разгульно пой. Бурли, журчи
И солнцепадом
Буди сердца,
Гори жарчей, люби жарчей.
Быстрины жизни
Пусть помнят ярко
Журчея – чурля – игреца.
<1917>
Борису Григорьеву – жду из страны Картинии твой корабль.
На белом камском пароходе,
Когда стою я на носу,
Я чую – в плавном мерном ходе
Свое взнесенное несу.
Над головою чайки снежат,
От солнца крыльями теня,
И нежно мысли мудро нежат,
Как ветки Троицына дня.
На берегах костры дымятся –
Рыбацкий то зовет приют.
Сердце хочет вдруг подняться,
Найти душе святой уют.
Направо горы – луга налево,
А перед нами путь вперед.
Кругом разливные напевы,
Кругом Российский наш народ.
Деревни, села и посады,
Часовни и монастыри,
И мнятся Разина засады
И дружны песни исстари.
И я свой кубок поднимаю
И улыбаюсь друзьям – врагам,
Куда я еду – сам не знаю,
К каким пристану берегам.
Ведь всё равно, сколь ни проси я,
Судьба случайностям верна.
Кругом мой дом – моя Россия –
Моя стихийная страна.
<1917>
А. Коонен – Вашей пластической солнцевейности.
О, не грусти, грустинница,
У грустного окна, –
В небе льет вестинница,
Весеннится луна.
Цветут дороги бросные,
Качаются для гроз –
Твои ресницы росные
Венчаются для слез.
А розы в мае майные
В ветвинностях близки,
Желанья неутайные
Девинности тоски.
Пойми покой томительный
В мерцании огней –
Вино свирели длительно
Перед лампадой дней.
В твою ли девью келию
Мне грешному войти –
Ведь всё равно к веселию
Мне не найти пути.
О, не грусти, грустинница, –
Я тоже одинок.
Томись и спи, невинница:
Жених твой грустноок.
<1917>
Лесная падь зовет:
Ой, зачем покинул!
Сибирские лишайники и мхи
Тоскуют:
Ой, зачем покинул!
Синей дымью задернулась тайга:
Ой, зачем покинул!
Вывороченные пни
Во рвах колоды
Почернели:
Ой, зачем покинул!
Таежные дороги
След твой ищут:
Ой, зачем покинул!
И девушка, дочь кузнеца,
Из рудников грустит:
Ой, зачем покинул!
Байкал нахмурился –
На берегу большого нет костра:
Ой, зачем покинул!
Березки вдруг собрались –
Из слез скопили озеро:
Ой, зачем покинул!
С болью пою за покинутых
Эту песню тебе:
Ой, зачем покинул!
Знаю, ты вернешься к Земле,
Сам заплачешь:
Ой, зачем покинул!
Когда, осиротелый, пойдешь
Искать потерянную душу,
Зайди за мной –
В горах в лесу сосновом
Домик мой.
(Старый филин на
Сушине по ночам
ворчит:
Ой, зачем покинул!)
Мой часовенный домик стоит на горе,
На горе на сосновой,
Мой простой домик построен из бревен,
Высокий и новый.
Жить легко в нем. Смолистым покоем
Золотит тишина.
Целый день живет солнце
И звенит у окна.
Взгляни – и просторно. В долине играет,
Будто девочка, речка –
Бежит меж кустов и цветы собирает.
Белеет овечка.
Небокрай голубится, а из рощи березовой
Льются песенки дня.
Кто-то ласково-близкой любимой рукой
Гладит меня.
Кто? Я давно одинок. Друг единый –
Домик мой.
Да пою о земле – за любовь на земле –
Это счастье со мной.
<1917>
О. Гзовской –
мое творческое удивление.
Из желтых скуластых времен
Радугой возрождения
Перекинулась улыбка ушкуйника
И костлявой шеи медный загар.
Горячие пески
Зыбучи и вязки,
Камни приучили к твердости.
Линии очерчены сохой.
Чарн-чаллы-ай!
Персидские ковры в гаремах.
Султан лихой
В червонном шелке.
Золотые нити и смоль волос.
Глаза – колодцы. Едина бровь.
И губы – кровь.
Рук змеиных хруст.
Рисунок строгий
В изгибе уст.
Чарн-чаллы-ай!
Отдай –
Возьми.
Саадэт –
Черибан –
Рамзиэ[49] –
Всё равно.
Будь неслышным
Кальяном!
Тай!
Дай!
Спроворишь, –
Бери.
Чарн-чаллы-ай!
<1917>
Циа-цинц-цвилью-ций-
Цвилью-ций-ций-тюрль-ю –
День-деньской по березнику звонкому,
Как у божиих райских дверей
Или как у источника радостей,
Слышны пташек лесных голоса.
Цвилью-ций-ций-тюрль-ю!
Сквозь густых зеленистых кудрей
Голубеют глаза-небеса.
Я лежу на траве. Ничего не таю,
Ничего я не знаю – не ведаю.
Только знаю свое – тоже песни пою,
Сердце-душу земле отдаю,
Тоже радуюсь, прыгаю, бегаю.
Циа-цинц-цвилью-ций.
Над моей головой
Пролетел друг летающий мой.
«Эй, куда?»
И ответа не жду я – пою.
Солнце алмазными лентами
Грудь мою жжет.
Доброе солнце меня бережет.
<1917>
Радиотелеграфный столб гудящий,
Встолбленный на материке,
Опасный – динамитный ящик,
Пятипудовка – в пятерике.
И он же – девушка расстроенная
Пред объясненьем с женихом,
И нервноколкая, и гибкостройная,
Воспетая в любви стихом.
Или капризный вдруг ребенок,
Сын современности – сверх-неврастеник,
И жрущий – ржущий жеребенок,
Когда в кармане много денег.
И он – Поэт, и Принц, и Нищий,
Колумб, Острило, и Апаш,
Кто в Бунте Духа смысла ищет –
Владимир Маяковский наш.
<1917>
Настало заветное:
На улицах публика,
Флаги как маки горят.
И я рвусь.
Да строится новая Русь,
Человеческая Чудо-Республика.
Я, весенний, кую
И весенне пою:
Звени, весенняя Россия,
Цвети, венчальная страна,
Цвети, встречальная свобода,
Звучи, звучальная струна.
Как ярко-радостные дети,
Мы все ликуем и зовем,
И торжествуем марсельезно,
И революцию куем.
Мы стали вдруг навек друзьями,
И каждый волен и здоров,
И каждый творчески настроен,
Семья одна – единый кров.
Какое счастье быть Поэтом,
И сердцем чуять солнцевсход,
И слышать, как цветет расцветом
Освобожденный наш Народ.
Какое счастье быть Поэтом
И гражданином в эти дни,
Когда на улицах приветом
Горят рубинами огни.
Живи, Народ. И песни пой,
И грудь открой заставой.
Краснознаменную Судьбу
Покрой на счастье славой.
Ведь настало заветное:
На улицах публика,
Флаги как маки горят,
И я рвусь.
Да строится новая Русь –
Человеческая Чудо-Республика.
1917
А ну-ко, робята-таланты,
Поэты,
Художники,
Музыканты,
Засучивайте кумачовые рукава!
Вчера учили нас Толстые да Канты, –
Сегодня звенит своя голова.
Давайте все пустые заборы,
Крыши, фасады, тротуары
Распишем во славу вольности,
Как мировые соборы
Творились под гениальные удары
Чудес от искусства. Молодости,
Расцветайте, была не была,
Во все весенние колокола.
Поэты!
Берите кисти, ну,
И афиши – листы со стихами.
По улицам с лестницей
Расклеивайте жизни истину, –
Будьте перед ней женихами –
Перед возвестницей.
Художники!
Великие Бурлюки,
Прибивайте к домам карнавально
Ярчайшие свои картины,
Тащите с плакатами тюки,
Расписывайте стены гениально,
И площади, и вывески, и витрины.
Музыканты!
Ходите с постаментами,
Раздавайте ноты-законы,
Влезайте с инструментами
Играть перед народом на балконы.
Требуется устроить жизнь –
Раздольницу,
Солнцевейную, ветрокудрую,
Чтобы на песню походила,
На творческую вольницу,
На песню артельную, мудрую.
Самое простое и ясное дело:
Рабочих дней шесть, и я
Предлагаю всем круто и смело
Устраивать карнавалы и шествия
По праздникам отдыха,
Воспевая Революцию духа
Вселенскую.
1917
Встречайте приветно друг друга улыбками,
Сердцем венчайте цветы,
Расцветно мечтайте над детскими зыбками,
Где на розовых лентах сияют кресты.
Будьте поэтами дней неустальными
И утренними в крови,
Бросайте от сердца словами хрустальными
В сердце любви.
Летайте привольными звонкими птицами,
Вейте гнезда на розах зарёни,
Весенними, ясными, юными лицами
Улыбайтесь в сирени.
Пойте, как солнце, стихами лучистыми,
Колокольте днями веселий,
Звените, играйте, ребятами чистыми,
Живите для новоселий.
Какое раздолье сердцу нечаянно
Чудесные встретить напоры,
Революцию славьте раскатно, отчаянно –
Пускай удивляются горы.
Между 1917 и 1919
Искристые чары налейте в сердца
Весеннего солнца полнее
И волей лихого навек молодца
Славьте раздолье пьянее!
Я песни пою. И вы пойте песни.
Человечья Семья запоет не звончей ли?
Рожай урожай. Пропади или тресни.
Качайтесь-качайтесь, качели.
С земли и на небо, и соколом с неба
Размахнись, широта, без ущерба.
Достанет нам зрелищ, работы и хлеба –
Наших сил никому не исчерпать.
И весенний ручей всех зовет не жарчей ли
Эй, качайтесь-качайтесь, качели.
Между 1917 и 1919
Эй, сермяжный народ, голытьба!
Распахни нараспашку сердца:
Вся в руках удалая судьба
Постоять за себя – молодца.
Эй, сучи рукава!
Враг дождется невдолге –
Затрещит голова
Во разгульи на Волге.
Эх, ну и пропадай ты, башка кумачовая,
Счастье мое за друзей пропадать,
Не золото любим мы – душу холщовую.
Да чтоб червонная была борода,
Да кистень, да печеночный ножик,
Да песни за чаркой застольницы.
И будем пластаться – на черта похожи –
Пока братская сила у Вольницы…
Эй вы, гусляры, заводи голоса!
Грянем мы песню раскатом,
А ты, рулевой, распускай паруса, –
Будь нам другом веселым и братом!
Знай раскачивай – обозначивай,
Ухи вот на – налей вина –
Инна-инай-и-на!
Между 1917 и 1919
Мускулы у нас – железные,
Сок – жизнедатной ло́зы.
Работнички полезные,
Мы строим паровозы,
И видим результат труда –
Стального интереса, –
Как превращается, руда
В двигатель прогресса.
Мы очарованы борьбой:
Социализм воочию,
Завоевали всей гурьбой
Затеюшку рабочую.
На, возьми! Борцы ядреные
Не боялись злой угрозы, –
А теперь навек мудреные
Строим паровозы.
Солнцем души серебря,
Наши силы льются:
Паровозы Октября
Гоним Революции.
Даешь работу! По «Ноту»!
Мы, заклепочки-заклепы,
Все сознательно живем:
У нас цепкие заботы –
Мы листы стальные шьем:
Клеп – клеп!
Клеп – клеп,
Клеп – клеп.
А я – гайка-завертайка,
Завертаю винт в борьбе.
Паровозик, отгадай-ка,
Что желаю я тебе?
Ты скажи мне: ну-ко, гайка
Нам работу надо гнать.
Ты давай-ка, помогай-ка,
И я буду помогать:
Гай-гай,
Гай-гай,
Помогай.
Кррр…
Мы – уголь каменный, –
Рожая жар,
Разносим искры.
В приют твой пламенный
Нас кочегар
Бросает быстро.
Мы – уголь каменный, –
Глубокий пласт
Земли-зари.
На красном знамени
Искрится глаз
И говорит: гори.
Мы – уголь каменный, –
Мы слышим в празднике
Колес шаги:
На зов твой праведный
Пришли чумазники, –
Бери нас, жги.
Пролетарские амбалы,
Наши массы – впереди.
Все мы, вкопанные шпалы,
Держим рельсы на груди.
Шпалы – шпалы,
Шпалы – шпалы,
Шпалы – шпалы,
Шпалы – мы.
Прочно путь умеем штопать, –
Миллионы всюду шпал.
Прискакали мы на копоть
Посмотреть на алый бал.
Шпалы – шпалы,
Шпалы – шпалы,
Шпалы – шпалы,
Шпалы – мы.
Густо путь усеян нами.
И на благо всем семьей
Развернулись мы волнами.
Окружили шар земной.
Шпалы – шпалы,
Шпалы – шпалы,
Шпалы – шпалы,
Шпалы – мы.
Средь болот, степей и леса
Мы, как красная звезда,
Стали ребрами прогресса,
Пропуская поезда.
Шпалы – шпалы,
Шпалы – шпалы,
Шпалы – шпалы,
Шпалы – мы.
1919
Я – машинист паровоза Союза.
Я – капитан корабля «Социал»,
Навезу всем энергии – груза,
Чтобы каждый в Союзе сиял.
Вы смотрите: стихийно кругом
Мы живем на заре жизнедатства, –
Это наш солнцевеющий дом
С золотыми воротами братства.
Голубейтесь, глаза, на дороге идей:
У нас руки стальные и ноги, –
Мы раскинули сад первоцветных затей
И живем, как железные боги:
Вдруг размахнемся – вырастет стая
Паровозов – авто-лебедей.
Вдруг размахнемся! И завтра, блистая,
Выйдет эскадра морских кораблей.
Вдруг пожелаем! И на площадь Труда
Воздвигнем строений Монбланы.
Вдруг пожелаем! И примчатся туда
На митинг аэропланы.
Что нам еще? Целый мир в нашей власти, –
Легенда из алых, взывающих роз.
Строй и крепи свои жильные снасти.
Радио! Тракторы! Жизнь – Паровоз!
Всё – с нами и в нас. Ребра – шпалы из кедра.
Нервы – рельсы. Кровь – карусель.
Недра духа – земли красной недра.
Всё – единое сердце. Всё – единая цель.
Солнцем души серебря,
Наши силы льются:
Паровозы Октября
Гоним Революции.
1919
Сияй сияньем звездным, небо,
И к солнцу раннему зови.
Мне бы только – краюшку хлеба,
Чуть удачи и чуть любви.
Охота – жизнь моя вахлацкая.
В перьях, в чешуе рука.
Подруга – лодочка рыбацкая,
А Кама – мать моя, река.
Еще собака – лайка серая,
Верна, чутка, дружна и зла.
Я отвечаю той же мерою, –
Мы оба два, как два весла.
Наш мир – леса непроходимые.
Наш дом – под деревом шатер.
Мы целый день – неутомимые,
А ночью греет нас костер.
Куда как весело, задорно
И метко бьет мое ружьишко.
Хожу, брожу, слежу проворно.
В охоте славное житьишко.
Охота – радость нашей силы,
Смекалка, ловкость и борьба.
Охота – солнечные жилы
И взбудоражная пальба.
1920
Я стою на поляне, смотрю на закат:
Опускается солнце над лесом,
Где золотится опушка.
Мир вечерней звучалью богат.
Под изумрудным навесом
Кукует кукушка.
Ку-тку.
Ку-тку.
Стою на березовой горке с централкой.
Возится жук под ногами.
Пищат комары.
Сова на сушине присела гадалкой.
На травинке улитка с рогами.
Туман у горы.
Жду.
Курю.
Вдалеке на горе голоса на местах,
А кругом просеки свежие –
Новые грани:
Это первые люди вселились сюда,
И зевают, как лешие,
От трудов хуторяне, –
Будто
Рожают.
Весело биться сердцу в груди:
У каждого нынче Емельки –
Труды широки,
Урожайны надежды, успех впереди.
Так на помещичьей «бывшей» земельке
Здесь живут батраки.
Хорх-хорх.
Хорх-хорх
Чу! хорхает вальдшнеп.
Централку к плечу.
Весь – напряженье.
Вскидка.
Прицел.
Трах!
Эхо в горах,
на парах,
в хуторах.
С неба свалился вальдшнеп.
Пал у берез долгонос.
Жду-поджидаю
Дальше.
Кукушка гадает,
Подружка гадает:
Ку-тку.
Ку-тку.
Я знаю – года ведь,
Я верю – года ведь
Сами судьбу без гаданья соткут.
Вот опять
Из-за гор:
Хорх-хорх.
Хорх-хорх.
Чу. Сердце стучит:
Тук-тук.
Сюда – не сюда? Чуй.
Воля – натянутый лук.
Сюда! Централку к плечу.
Трах! Бух!
Выстрел дуплетом.
И дым, как пух,
Разбух.
И только – дым. Ясно – промазал.
Нет, на охоте нельзя быть поэтом:
Мешают восторги.
Но восторги мне дороги, –
Для меня вся охота –
Специальный восторг.
Промах – не пытка.
Здесь – не Госторг, –
От промахов тут не бывает убытка.
Чу. Опять чуй.
Хорх-хорх.
Ружье к плечу.
И сразу – ббах!–
Готово. Не промазал.
Второй у ног вальдшнеп.
И еще в стороне
Слышится хорханье дальше.
Много их тут,
Но немного мне надо.
Синей шелковой шалью
Закрылась земля.
Прохлада.
Мир спокоен ночной.
По тропинке речной возвращаюсь домой
В ягдташе – долгоносы.
Шагаю. Курю.
Лег туман кружевейной каймой.
Оросились покосы.
Смотрю на зарю.
Подслушиваю.
Кует соловей:
Чок-й-чок –
В кустах.
Поет соловей:
Жизнь ковать –
Не устать,
Не устать.
Так кует соловей –
Золотые уста.
1920
Згара-амба
Згара-амба
Згара-амба
Згара-амба
Амб.
Амб-згара-амба
Амб-згара-амба
Амб-згара-амба
Амб.
Шар-шор-шур-шир.
Чин-драх-там-дззз.
Шар-диск
Ламп-диск
Брось-диск
Дай-диск
Иск-иск-иск-иск.
Пень. Лень. День. Тень.
Перевень. Перемень.
Пок. Лок. Док. Ток.
Перемок. Перескок.
Рча-рча
Амс.
Сень. Синь. Сан. Сон.
Небесон. Чудесон.
Словолей. Соловей аловей.
Чок-й-чок. Чок-й-чок.
Ей. Лей. Млей. Милей.
Чу сверчок.
Взгам-бара-лязг-взмай.
Ам-ара-язг-май.
Раскину ласкину из амбара слов.
И в шатре ало-шелковой айзы,
Где мое детство – чудесно росло
Пропою барбала-баралайзы.
Эль-лё-лё.
Наденет тонкое трико
Поэт (уста – свирели) –
И станет в ритме над рекой
Бросать золотострели.
Бросай – лови
И барчум-ба.
Лови и згара-амба.
Осой-ови и арчум-ба
Зови икара амба.
Пой песню, смейся и сияй
Бессмысленным глиором.
Поэтом будь – зайли-заяй,
Будь истинным жонглером.
Бросай-лови.
Дороже струй
Блеск вскинутого слова.
Осанна вий.
И торжествуй
В час звонкого улова.
Событий ярких горизонт
Мы претворим в пунцарий.
Гори – озон,
Греми – грозон –
И молнепронзь гонцарий.
Мудрец – я верю тайнам чар –
Волшебным перезовам,
И кольцам сказочных вещар
Запястьям бирюзовым.
Певец – я жажду пенья птиц
И северных сияний,
Игру, играющих зарниц
Судьбу словослияний.
Пророк – провижу грань вселен,
Грядущей гениэмы,
Когда весной в цветах зелен
Взойдут без слов поэмы.
Жонглер – я точен барчум-ба
В бессмысленности айзы:
Бросая диск на чарум-ба
Пою всем-баралайзы.
Искусство мира – карусель –
Блистайность над глиором
И словозвонная бесцель,
И надо быть жонглером.
Верь: станет стень стеной –
Бродячий словокант
Зайдет на двор с циной
Сыграть устами мант.
И в розовом трико ниам
Жонглируя словалью
Он вскинет на престол фиам
Дурманной чаровалью.
И всяк поймет, что словоцель
В играйне блеска-диска,
Искусство мира – карусель –
В зарайне золотиска.
Сияй сиярч. Буби бубенч.
На тройке трой в триоле.
Пусть чуют все-что словозвенч –
Есть истина на воле.
Лети в разлет на тихостан
Стихийностью биарма
И ловистан –
И бросайстан –
Словольность – жонглиарма.
Я-арамба́ пронзить сердцаль
Готов до звезд – вселента.
Моя поэма – созерцаль,
Бряцальная словента.
Поэт – я верю в барчум-ба –
Чин-драх
Тар-чари-амба,
В загар чумбай
Славчин в горах
Брианта загорамба.
Эль-лё-лё.
Начинаю.
Згара-амба.
Згара-амба
Безгранара-бесконцамба.
Цалипара.
Там-тара-тра
Цца-цап.
<1922>
Н. Н. Евреинову
Берег – письменный стол.
Море – чернильница.
Каждый камень – престол.
Моя песня – кадильница.
Пой в прибой,
Прибивай перевейностью,
Волно-взвихренной лейностью.
Перевей волю амбра.
Моревун морегамбра.
Ббахх и ашрр –
И шшай –
Шам-м –
Шш-ш.
Берег – бисер ковер.
Море – синяя ткань.
Каждый камень – звукор.
Моя песня – звукань.
Пой в прибой,
Прибивай пальмотрепетом,
Волно-взвинченным лепетом.
Перебурль волю амбра.
Моревун морегамбра.
Ббахх и ашрр –
И шшай –
Шам-м –
Шш-ш –
Берег – дом в Генуэзском.
Море – воздух – вино.
Будто память о детском,
Здесь живет Евреинов.
Пой в прибой,
Прибивай мудрокнижием.
Удивляй сценоближием.
Перекрась театр амбра.
Моревун морегамбра.
Ббахх и ашрр.
И шшай –
Шам-м –
Шш-ш.
Берег – красная цель.
Море братство вравне.
Наша жизнь – карусель
В Кумачовой стране.
Пой в прибой.
Прибивай разудалое
Знамя буйное алое.
Передай миру амбра.
Моревун морегамбра.
Ббахх и ашрр.
И шшай –
Шам-м –
Шш-ш.
<1922>
Ты гуляй, литовочка,
По шелковой траве.
Ты коси, литовочка,
Зеленые луга.
Сенокос шумит
В крестьянской голове, –
Знай растут
Душистые стога.
Ты направь, правилочка,
Стальное острие,
Обточи литовочку –
Железного зверька,
Ты со всех сторонок
Осмотри ее
И пусти, как молнию,
Сверкать.
Размахнись ты,
Здоровенное плечо, –
Положи траву
Послушную ковром.
Солнце ярым зноем
Сушит горячо.
Ветерок поможет
Веющим добром.
Взглянь кругом
На изумрудную раздоль –
Сенокосят всюду
Дружно косари.
Нам ли горы золотые
Счастья, что ль,
Не сулит расцвет
Хозяйственной зари!
Так метайте
Выше сено на стога, –
Копны пышные
Еще пышней припрут.
Так метайте,
Чтобы новых дней луга
Нас в один спаяли
Всесоюзный труд.
<1924>
Мы в 40 лет –
тра-та –
Живем, как дети:
Фантазии и кружева
У нас в глазах.
Мы всё еще –
тра-та –
та-та –
В сияющем расцвете:
Живем три четверки
На конструктивных небесахк
В душе без пояса,
С заломленной фуражкой,
Прищелкивая языком,
Работаем,
Свистим.
И ухаем до штата Иллинойса.
И этот штат
Как будто нам знаком
По детской географии за пряжкой.
Мы в 40 лет –
бам-бум –
Веселые ребята:
С опасностями наобум
Шалим с судьбой-огнем.
Куда и где нас ни запрятай, –
Мы всё равно не пропадем.
Нам молодость
Дана была недаром
И не зря была нам дорога́:
Мы ее схватили за рога
И разожгли отчаянным пожаром.
Нна!
Ххо!
Да!
Наделали делов!
Заворотили кашу
Всяческих затей.
Вздыбили на дыбы
Расею нашу.
Ешь!
Пей!
Смотри!
И удивляйся!
Вчерашние рабы –
Сегодня все –
Взъерошенный репей.
Ей, хабарда![51]
На головах, на четвереньках,
На стертых животах ползем.
С гармошкой в наших деревеньках
Вывозим на поля назём.
Фарабанста!
Мы в 40 лет –
ой-ой!
Совсем еще мальчишки:
И девки все от нас
Спасаются гурьбой,
Чтоб не нарваться в зной
На буйные излишки.
Ну, берегись!
Куда девать нам силы, –
Волнует кровь
Стихийный искромет:
Медведю в бок шутя
Втыкаем вилы,
Не зная, куда деть
40-летний мед!
Мы,
Право же, совсем молокососы.
Мы учимся,
Как надо с толком жить,
Как разрешать хозяйские вопросы:
Полезней кто – тюлени аль моржи.
С воображеньем
Мы способны
Верхом носиться на метле
Без всякого резона.
И мы читаем в 40 лет
В картинках Робинзона.
И это наше детство – прелесть!
И это наше счастье – рай.
Да! В этом наш Апрель есть.
Весна в цветах –
Кувыркайся!
Играй!
Эль-ля!
Эль-лё!
Милента!
Взвей на вольность!
Лети на всех раздутых парусах,
Ты встретишь впереди
Таких же,
У кого
фантазии
конструкции
в глазах.
Эль-ля!
Эль-лё!
Мы в 40 лет –
юнцаи –
Вертим футбол,
хоккей,
плюс абордаж.
А наши языки
Поют такие бой-бряцаи, –
Жизнь
за которые
отдашь!
Эль-ля!
Эль-лё!
1924
Солнце! Солнце!
Весна развеснилась.
Высоко облака-соболя.
Снова нам
Урожайную милость
Обещают поля.
Реки вскрылись,
Полны половодьем,
Всем лугам насыщенье несут.
И над каждым
Крестьянским угодьем
Разгорается зуд.
Так и хочется
Врезаться в землю
Иль с разбега в раздоль бирюзы.
Я стихийному голосу внемлю,
Я иду
На весенний призыв.
Так и хочется
Взяться за дело
И отдать свои силы стране,
Где живется мне
Радостно, смело,
Где со всеми мой труд наравне
Солнцем
Сердце мое растревожено:
Всюду вижу работы межи.
Нам ли ныне
Без дела возможно
Хоть минуту прожить!
Эй вы, кровью
Вспененные песни,
Научите шагать веселей,
Чтобы наши поэмы
Воскресли
В урожайности тучных полей
Доля наша
Отныне заветная:
Быть в сиянии – Ленина знать,
Вот отчего
Жизнь советная –
Неотцветаемая весна.
1925
Каменка
Дом как дом.
Крыша как крыша.
Труба.
Дым.
И вообще – разные мелочи по хозяйству.
Веялка.
Жатка.
Плуг.
Борона
Сеялка.
Разумеется: лошадь, коровы, овцы, свиньи, куры.
Многополье.
Луга.
Огород.
Речка.
Лес.
Одним словом – ядреное деревенское раздолье.
Алеша пашет.
Маруся боронит.
Ребята играют.
А я?
О, несчастный, я целые дни пишу да пишу
Романы.
Пьесы.
Рассказы.
Стихи.
Письма.
Ррработаю, товарищи! Впрочем, вечерком
Я – рыбак.
Налимы.
Щуки.
Окуни.
Ерши.
Пескозобы.
Честное слово: почти каждый день едим уху,
Если,
Конечно,
Нет
Дождя.
А если да – отличная погода. На Сылву!
Сылва-река –
Посыл рыбака.
Так бы и жить в шалаше.
В шалаше – хорошо.
Тишина в шалаше
Не мешает душе хорошеть.
В омуте плеско.
Кинута блестка.
Поставлены уды
На щук.
Клюнет и – дерг, –
Ко дну и – дерг, –
Я подсекаю, тащу.
Уважаю рыбачить с толковым усердием мастера.
Вся эта история
Продолжается до
1-го августа, до
Открытия охоты.
А раз – охота, эх, черт возьми, тут – жизнь!
Хлеб в котомку!
За пояс чайник!
Позвал собаку –
И айда! С ружьем!
Куда? Понятно – на дикие озера к уткам.
Шагаю трактом.
Тракт.
Тракт.
Тракт.
Верст двенадцать
Надо гнаться.
Так.
Так.
Так.
Мимо:
Избы.
Люди.
Кони.
Лес.
Поля.
Луга.
Топ.
Топ.
Топ.
Ага!
Топ.
Стоп.
В лоб.
На месте!
Пожалуйте.
Ждут.
Озеро, как в колыбели,
Спит в голубой голубели.
Камыши – сторожа.
Камыши не дрожат.
Тишина такая – будто и нет никого, ничего.
В камыши
Утянулась
Собака.
Булькает.
Ищет.
И вдруг – это самое – сырое и нежное в воздухе:
Кре-кре-кре.
Тррах!
Шлеп!
Пиль.
Вот.
Собака плывет.
Собака в зубах выносит на берег утку.
Снова – буль-буль.
Снова кре-кре.
Снова пальба не на шутку.
Кончено!
Солнце село в лес густой.
Месяц в небе звезды стер.
Я – под липой, на постой.
Греет чайник друг-костер.
Дремлет пес.
А мне не спится.
Я бы мысли дымом нес
К облакам,
Как колесница.
Все бы думал,
Думал,
Думал.
Все бы слушал тишь.
Стал бы озером без шума
Слушать ночь, камыш.
Да, удивительно жить в этом мире, черт подери!
И без озер
Я – фантазер,
А тут – капут.
Развесил по кустам портяночки, как флаги
На параде,
И воображаю,
Что весь мир
Живет
Меня ради.
Подумаешь – какой главнокомандующий. Ого!
А в сущности, не зря,
Серьезно говоря,
Не вижу разницы
Между собой
И псом и той совой,
Что в одиночестве лесов выкрикивает признак свой.
Так вот, раздумывая
У костра,
Пишу я другу:
Да, жизнь пестра,
Но Каменка –
Мой философский
Угол.
Что – Каменка?
Еловый дом.
Еловая и крыша.
Но гордость мудрости тут в том,
Что под еловой кровлей,
Под этой деревенской крышей
Живет
Американских небоскребов выше
Организованная бодрость бытия.
Да, мы бедны –
В библиотеке мыши,
А все-таки Советской
Прекраснее страны,
Где каждый день раздолью дышит,
Нет на свете, нет!
Нет, не потому, что я – поэт
И фантазер
Среди озер,
А потому, что только
В простоте и бедности
Можно истин свет нести.
Иду на откровенность, как ни сер:
Будь я богат,
Не был бы –
Поэтом,
Рыбаком,
Охотником
И гражданином СССР.
И никакой бы
Солнечный закат
Меня не привел на. этот приозерный скат.
И главное:
Будь я – Морга́н,
Меня бы снес
Октябрьский
Ураган.
Моргал бы я
В подвале.
И так дале.
А теперь – ххо-хо!
Вот царствую под липой
С ружьишком у костра.
Не жизнь, – а рай.
Сделай одолженье –
Выбирай,
Как говорится – либо-либо.
Да, жизнь пестра,
Привольно и тепло
Чаевничать под липой.
Пес спит.
Озеро спит.
Ночь – малахит.
Туманы – опал,
Рубин – на заре.
Слышится кряк в мокре:
Кре-кре.
1925
Р. S. С 1931 года мы с Каменкой в колхозе.
В глухом лесу стучит топор,
В глухом большом лесу.
С недавних, лишь советских пор
Здесь люди жизнь несут
Руби, топор,
Руби, руби,
Звени и строй. Труби.
Звенит топор весь день-деньской.
Идет в деревне стройка.
Несется шум. Язык людской
Бубнит, как мчится тройка.
Руби, топор,
Руби, руби,
Звени и строй. Труби.
Поет топор. По бревнам гул.
И песнь его ясна:
Пришел черед, пришел разгул –
Строительства весна.
Руби, топор,
Руби, руби,
Звени и строй. Труби.
Зовет топор: руби, чеши,
Ты строй за домом дом.
Пускай бедны мы – малыши,
Мы вырастем потом.
Руби, топор,
Руби, руби,
Звени и строй. Труби.
Пришла в советский новый бор
Счастливая пора!
Так говорит, рубя, топор.
Растет колхоз-гора.
Руби, топор,
Руби, руби,
Звени и строй. Труби.
<1927>
Москва в Октябре,
Как зима в серебре,
Как зима,
Распушенная звездно,
Когда выйдешь на улицы –
Хруст на ковре,
Белизна искровеет морозно.
В воздухе – юность!
От снежной волны
Мысли в разумность
Разбега полны:
Хочется жить
На хрустящем ковре,
Хочется жить,
Как Москва в Октябре,
В алом празднике звезд,
В карнавале знамен,
Чтобы жизненный мост
Был на славу умен
От великих имен
Солнцеликих голов,
Кто, как снег,
Стойких слов
Разостлал нам ковры
Для счастливой,
Победной поры.
Слава вождям!
Шире пусть разольются
Дела их в путях
Мировой революции.
Оттого и светло
От снегов в серебре,
Оттого и Москва
Хороша в Октябре.
Улицы в празднике.
Юность наскоками
Брызжет
Со всех концов:
Между домами
Балконно-высокими
Сыплются
Стаи юнцов.
Их барабаны
Да кудри вразлет
Вихрем задорным
Простор разольет.
И будет Москва,
Как зима в серебре,
Хрустко звенеть
От шагов на ковре,
От рабочих шагов
В Октябре.
Так бы и жить
Да работать бы в дым,
Чтоб навеки остаться
С Москвой молодым.
И расти б в высоту,
Как растут этажи.
Так бы и жить –
Насыщать красоту
Новью дней и огней,
Новью лет, новью зим.
Мы в разбеге
Весь мир поразим!
Как столицу свою
За пятнадцать годин
Перестроили заново вдрызг
Так бы жить и сиять:
Победим! Победим!
Разгоримся
От солнечных искр.
Не устанет Москва,
Как зима в серебре,
Вместе с нами
Нести
Торжество в Октябре.
Не устанем и мы
От великой зимы,
Когда славное слово
«Пятнадцать»
Открывает простор
На горячий восторг –
До конца
За победами гнаться.
1932
Серебряным лебедем
Солнце всплывало
По глубокому озеру
Синих небес.
Утро, туманное
Сняв покрывало,
Шло гулять на поля
И в проснувшийся лес,
В зелень – блеск.
А в лесу птичий свист
Переливно-лучист.
И в алмазах росы
Блестит трепетный лист
Изумрудной
Прозрачной красы.
Утро любит своей
Тишины полосу.
Хорошо в эту пору
В лесу:
Зачарован покой
Хвойных
Плавных гирлянд.
Глянь – повис голубой
На цветке бриллиант.
Слухом душу
Наполни, согрей –
Звуки тайны несут:
Много птиц и зверей
На Урале в лесу.
Там, где тень,
Сядь на пень
И тихонько вникай –
Что сулит
Обещающий день.
Жуй малину свою.
Наблюдай и вдыхай
Ароматов струю
И будь мудр –
Пей с любовью красу.
Думай: много ли
Солнечных утр
Ты увидишь в лесу?
А ведь тут
Звуки жизни
Симфонию ткут.
Пей с наслаждением
День по глотку.
Только лишь
Тишь –
Слышь:
Мышка лазит в норе
У самых ног,
Где мох.
Жук ползет по коре
У самых глаз.
Будто для ласк.
Муравьи –
На игольной горе.
Кто им помог?
Бабочки –
В летной игре.
Рыжая белка,
Как свечка, зажглась
На сосновом суку.
Вздумалось власть
Проявить барсуку:
Заботливо роет
Зверюга лесной
Ход запасной.
Ястреб летит
По-над лесом,
Планирует бесом, –
Птички в тревоге:
Враг на дороге.
Эй, берегись!
Тишь.
Слышь:
Клест кривоклювый
Поет, будто
Трель мандолины.
Где-то дятел
Стучит
И кричит из долины
Где-то рябчик
Вспорхнул
У пунцовой малины.
Где-то заяц,
Ушастый красавец,
Сучок обломил.
Заяц серенький мил:
Видно, бродит лисица
(А серый боится),
И за нею следит
Осторожная птица.
Подает другим весть –
Кто-то страшный тут есть.
Снова только лишь
Тишь.
Слышь:
Где-то хрустко
Мнет ветвь
Иль куница,
Иль медведь,
Или рысь. Чуй.
Или лось.
Много звуков,
Тайных стуков
В тишине лилось.
День-деньской
Так до зари,
Когда смолкнут
На осинах глухари.
Когда вяхирь
Перед сном
Проворкует
О лесном
Закате дня,
Ко сну маня,
Ночь под синей
Шалью мглы
В лес войдет
Во все углы.
Тихо.
Только пробежит
Прохладный ветер.
Чуть раскинет
Листьев веер,
Чуть потреплет
Сон гирлянд.
И теперь
Уже на небе
Заиграет бриллиант
И еще другой…
Кругом краса.
И теперь уж
Россыпь звезд –
Самоцветная роса.
Или будто
Блесткий зуд –
Светлячки
Небес ползут.
Снова тишь.
Летает мышь.
Будто тихо.
Нет, не верь –
Где-то рыщет,
Ищет пищу
Лютый зверь –
Коварный волк
Или медведица –
Ой, в кого-то
Нюхом метится.
Все возможно.
Ночь лесная
На Урале –
Это сказка-быль тайги:
Там, где мышки
Днем играли –
Ночью шкуру береги.
Там, где утром
Пели птицы –
Филин перья
Рвет синицы.
Там,
Где бегали зайчата –
Землю роет
Лапа чья-то.
И опять – чу,
Треск сухой:
Кто-то
Крадется лихой.
Но не страшно.
Ночь пестра.
Хорошо спать
У костра,
В котелке
Чаек варить,
С другом нежно
Говорить
И под чарочку винца
Хрумкать
Сочность огурца.
<1939>
Урал в снегу.
Одна лишь белость.
Лебяжьим пухом
Жизнь оделась.
Сковала льдами
Пруд, реку
Студеная зима.
Пушистой ватою
Засыпала
Дорогу рыбаку.
Придвинула
Все горы ближе.
Охотника
Поставила на лыжи –
Иди, кружись
И покажи нам
Эту жизнь,
Где бегают
Зверюги по вершинам.
Бери ружье
Да лайку,
Хлыст, топор,
Махорку, рукавицы.
Закуривай. Айда!
В затишьи гор
Ждут белки
У еловых шишек.
Смотри, уж мнится –
Это след куницы.
Поглядывай.
Будь четок.
Вот снегирей,
Чечеток
Стаи.
Покажутся – жди –
Горностаи.
А на снегу, смотри,
То рябчики,
То глухари,
То косачи поодиночке,
То заячьи следы
В три точки.
А то лисицы –
Ямки ниткой.
По снежной карте,
Как по книге,
Умей прочесть
В охотничьем азарте –
Кто где живет
И что жует,
Ушел куда
Не без следа.
Прочти, обдумай,
Вновь айда.
Пусть лает лайка –
Не беда:
Она на белку злится.
Скорей свисти.
Зови. Гляди
На след –
Прошла куница.
И ну за ней –
Идет грядой.
Снег сыплет
Белой бородой.
Гони, как черт!
Гони! Поверь, –
Пушнина первый сорт
И важный зверь.
Гони неутомимо.
Угнал охотничек.
Не видно.
Тишь… Бах-бах!
Авось, не мимо.
В зимнем лесу
Видишь снежную
Сказку-красу,
Завороженность тайн
Логовищ, и следов,
И сугробов, и нор,
Голубое молчанье
Хвойных
Кряжистых гор.
Тишине не верь.
Снег спадет –
Поднимется ветвь.
Помни –
Где-то спит медведь:
Над берлогой
(Зверь во сне)
Ветви
Сбрасывают снег –
От его тепла.
Всё – значенье,
Смысл и толк.
Чу! Там стук –
Сломался сук.
Помни – где-то
Бродит волк.
Будь начеку
И храбр, как лев.
Ты на охоте,
Клыки преград
Преодолев,
Наверно, будешь
Страшно рад
И мужеству, и силе,
Что по горам
Охотника носили,
Что видел дивный
Снежный лес
И с наслаждением
В уют домашний влез.
Зима уральская –
Нарядная зима.
Всегда затейница,
Пушистая сама,
В алмазный
Блеск снегов
Оденется,
И ну – гулять
В день солнечный
По улицам в селе.
И сердцу веселей.
И праздник прост:
Ах, сколько на щеках
Пунцовых роз
В мороз.
Сколько рубиновых
Улыбок
Стройных модниц –
В сиреневых платках,
Приветных
Разговорчивых колхозниц.
<1939>