Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера

куют хвачи черные мечи

    собираются брыкачи

ратью отборною

    темный путь

    дальний путь

  твердыне дороге

их мечи не боятся печи

    ни второй свечи

ни шкуры овчи

       три

ни крепких сетей

    огни зажгли смехири

сотня зверей

    когтем острым

рвут железные звери

    стругают

стучат извнутри староверы

    огнем кочерги

у них нет меры

    повернул лихач зад

      налево

наехал на столб наугад

    правил смрад

крыши звон стучат

рат та тат

черных кружев

  молоток

    смех тревожит

черный край

    пахнет гробом

    черный креп

раз два

    три шьют

молодые шьют

черный дом

      черный сор

мерку кит снимает

первый сорт

вышли моды

       человек

  вот ушел

  вот пришел

гвоздь для матушки

майки сидят

 жуки сидят

колышется туго

       дышется

пар колышется

 под соломой я

    голова

 выросла трава

Глаза косит

 паук сидит

 в волосах

зуб колышется туго дышется

 плеток плетет

 седлает скотину

 крамольник наук

распахнулось

    мокрое веко

зеленый глаз

 заковыка

засыпает

 и сквозь стреху

     выглядает

Если хочешь быть неопасным

Ты смотри во след прекрасным

    И фигуры замечай!

Глаз не смей же добиваться

Искры молньи там таятся

    Вспыхнешь — поминай!

За глаза красотки девы

Жизнью жертвует всяк смело

    Как за рай

Если ж трусость есть влачиться

Жалким жребием томиться

    Выбирай!

Как трусишка, раб, колодник

Ей будь преданнейший сводник

    И не лай!

Схорони надежды рано

Чтоб забыла сердца раны —

    Помогай!

Позволяй ей издеваться —

Видом гада забавляться —

    Не пугай!

Не кусай до крови пальцы

Твои когти пригодятся

    Худший край

И тогда в года отрады

Жди от ней лакей награды

    Выжидай!

Поцелуй поймаешь жаркий

Поцелуй единый жалкий

    И рыдай!

Ты от большего сгоришь

Пусть же будут вздох и тишь

    Не мешай

И ее тогда несчастный

Ты не смей уж звать прекрасной

    Не терзай!..

Всего милей ты в шляпке старой

    Измятые бока

Сама ты кажешься не старой

    И трепетней рука.

Тогда уже не модная картинка

    И не богиня ты,

Простая славная ты Зинка

    Светлей черты

С такой тобой иду я рядом

    Люблю гулять

Не можешь ты тиранить взглядом

    Иль дерзко оскорблять.

Твой взор родной глядит с заботой

    Мы старые друзья!

И лгать скрываться не охота:

    Была давно моя

Мы руки жмем в тиши невольно

    А говорим о чем?

Впервые сердце бьется вольно

    На берегу вдвоем

Одни одни! давно ли

    Ты отвергала этот миг?

О в этой бедной доле

    Желанья крайнего достиг!

И этот час — его позором

    Хотел я заслужить

Но все сбылось так скоро

    Тебя смогу ли позабыть?..

Ты вся мила ты мне близка

    И вот — дала кольцо

Как ты скромна как не резка

    Пылает все лицо…

Он и старый и усталый

Сидит один средь тихих зал

Глаз отуманенный и вялый

Смотреть в камин давно устал

Окошко сзади тихо пусто

Туда не смотрится никто

Все сморщилось и грустно

На нем тяжело пальто

Дрова в камине потухают

И среди вялых языков

Так незаметно возникают

Ее черты из огоньков…

Никто не хочет бить собак

Запуганных и старых

Но норовит изведать всяк

Сосков девичьих алых!

Чем выше что тем больше

Отвсюду липнет пустота

И горнее горит, чтоб горьше

Губить, что звалося

        Мечта.

раскричались девушки

         в пшеницу

прячьтесь пташки реют

        ястреба

черный час несет станицу

выручай родимые хлеба!

Песью голову с метлой

волочит лихая рать…

о мой белый кто петлей

твое тело будет рвать?

В священный трепет прихожу

Под зонтиком твоим гуляя,

Я рано к липам ухожу

В даль манит роща голубая.

Из родника твоим стаканом

Я пью под гимны птиц,

все мне кажется обманом,

Я далеко… о, день Крутиц!..

Вот мерно колокол ударил

Деревня спит… очнулась я…

Колени наземь… Бог уставил

Глаза в глубины бытия…

Ни смерть не небо не разлучат

Моей любви с тобой!

Ничто потока не замутит:

Извечен там покой…

На звезды синие гляди

Устав от муки злой

И отдохнуть на брег приди —

услышишь голос мой…

Гремит музыка… зной веселый

Все просит страстных звуков

И каждый миг упрямо новый,

Он вызывает море стеков.

Там веселятся заводные

В страданьи куклы и в гульбе

И девы тощи выписные

Глумятся все кривясь в божбе

А я давно в кругу берез

Сижу одна… овец стада

И роем кротких снов и слез

Поет свирель… поет звезда…

Я в небо мрачное гляжу,

Зарница вспыхнет там порою,

Иль капля брызнет на межу,

Все облегает темнотою.

Копья кусок торчит из пыли,

Из крови липкие узоры,

Похоронить нас позабыли

Пусть смерть пополнится позором

Из воли надежды столицы

Курганы открытых костей,

Уселися сонные птицы —

Глаз опьяневших людей…

Кругом так сухо, лишь Она

Покрыта щедрою росою, —

Как и в былые времена

Небес отмечена рукою!

Нога протянута худая

На ней запястья цепи

Как раньше изнывая

Тянуся я нелепо

Так близко нежная пята

У так бела средь сора

Как встарь повязка не снята

Воззрился глаз на вора

С колена острого сбежала

Пометка вечная крови

И перья сломанного опахала

рабыни гордыя твои

Твои отсветы взора солнц

Блистающих в пещере

Они склонялися в навоз

Под грохот молнии и серы…

Зашелестело покрывало

И сучьев сломаных кора

Все все ты знала

Быстра невидима стрела

Не мне забыть Тебя родную

И жар прохладой утолить

Бессильный стражду и ревную

Мне прошлых дней не возвратить

ведь был же миг и вместе

блуждали у реки

Ты назвалась невестой

кольцо дала с руки!

Потом средь мира торжествуя

Стонала так среди ночей

Тебя презрев и все ж ревнуя

Я путь избрал чертей!

Открой глаза шепни

Как Ты одна одна умела

Коснуться дай ступни —

Она во тьме похолодела

живот не сабля не упругий

усыпан белыми цветами

и ноги равные подруги

поникли головами, —

Но глубоко морской тростник

Под сердце впился

И мой не слышен крик

Песок рудою оросился.

Тут дев ее без счета

Полки легли немы

Навек их обняла дремота

В огне я дожидаюсь тьмы.

Дать поцелуй последний

Коварством преданной моим

И унестись в надзвездье

Смердящим и нагим..

Оставив царские заботы

На одр больного ты сошла

Где гной и рвоты

Отраду вдруг нашла

Сама ты раны омывала

И принесла ковыль

В одежде царственной упала

В берлоги пыль

— Целуй меня сраженный

Невеста я твоя

Возьми все прокаженный

Взамен гнилого пития

И если жажду утолю я

Твою на миг лобзаньем

К другой уж больше не ревную

Вся преисполнена свиданьем!..

И стал я замечать: сгораю

Как будто на костре

И миг еще — сияю

Упавшей ниц сестре…

Дыр бул щыл

убешщур

 скум

вы со бу

  р л эз

фрот фрон ыт

не спорю влюблен

черный язык

то было и у диких

       племен

Тa ca мае

xa pa бay

Саем сию дуб

радуб мола

      аль

Тебя злоречие смешает

С иной бездушною толпой

Или — что хуже — не узнает

Души торжественно святой

Ты не желала скуки власти

Ни сладострастия побед

Живешь далекая напасти

Под отчим кровом столько лет

Холодной влагою объята

Ты предаешься воле ей

Готова томно плыть всегда ты

И видеть всплеск огней

И ни на что не променяешь

Ты грустно блещущий венец

И не заботяся пленяешь

Покой измученных сердец

Ты нам пример явила строгий

Средь нив бесплодной красоты

Трепещет наш удел убогий

И для тебя несет цветы

Часы музы́ке предавая

Иль смотришь снега чистый свет

В небесном взором утопая

Мечтой умчавшись в глуби лет

Или как тихая русалка

Глядишь глаза цветы тоски

Средь ночи бродишь в теми парка

Иль вдруг разбудишь сткло реки

ЗАБЫЛ ПОВЕСИТЬСЯ

  ЛЕЧУ К АМЕРИКАМ

НА КОРАБЛЕ ПОЛЕЗ ЛИ

         КТО

ХОТЬ был ПРЕД НОСОМ

тянут кони

непонятные нони

  зверь испугался

откуда галь ся

везут осиновый кол

убьют живых чол

  сидит Вавула

дрожат скулы

вда́ли

   кол

далеко

тянут коней

    заметил ты

как злых ноней

носили копыты

  и ты

вскричал зажатый

  добро

везут… рогатый

  кидайте хаты

не бедны не богаты

  конец везут

    старо

взорваль

  огня

печаль

  коня

рубли

  ив

в волосах

  див

пугаль

к устам

едваль

мостам

двух дней

удержать

королей

  НЕЛЬЗЯ СТРЕЛЯТЬСЯ

  ИЗ ПУГАЛИ

ЗОВУт ЧЕТЫРНАЦАтЫЕ ДАЛИ

ГЛАЗ ГЛАВ ОКОНЧЕН

СЛУХ СЛУГ УТОНЧЕН

НА КАВКАЗ МИСКИС

нА ЛЫСИнЕ РАСТЕТ РИс

КОРОЛЬ ДЕРЖИТ ЧОРТА

ЧОрт чрево

ЧАША ПОЛНа ВИШЕНЬ

  ВОРОБеЙ на крыше

Я в ЗЕМЛЮ ВРОС

  ПОТЕМНЕЛ

  ПОД ГРИВОЮ ВОЛОС

  НАШЕЛ ПРЕДЕЛ

   от славы ИСКУшенья

  ЗАБИЛСЯ В СПРЯТ

   НЕ слышу умиленья

ШЕПЧУ О СВЯТ

  ПОДАЙ МНЕ силы

  СРОСТИСЬ с ЗЕМЛЕЙ

  СРОСТись С СОГИЛОЙ

  С ТОБОЙ ТОБой

  стуЧИТСЯ в СЕРДЦЕ

    ПОСОХ

СТРАННИК СМЕРти

 сердце ЛЮБИТ

  ГДЕ КРОКОДИЛЫ

   ТАМ БРОДИТ странник

       УЧИТ

шВЫРНУЛ ЗАПИСКУ

МОЛИТЬСЯ БУДУ

       ВВЕК

ГО ОСНЕГ КАЙД

 М Р БУТУЛЬБА

СИНУ АЕ КСЕЛ

 ДЕР ТУИ  ДАХ

      ГИЗ

взял иглу длиною три улицы

она входила не причиняя боли

убивала незаметно

человечество испытывало какую то забывчивость

это игла из стекла когда то соединяла бенарес и

иерусалим по ней ходили ослы и люди

но взятая к нам по пути потеряла свои свойства

оставляя одну колкость

судорожные владельцы не надеясь уже использовать

бросили среди улицы не заботясь о прочем

и порча была сильна и худощавые люди изменили

свое направление

проходя мимо ворот они не останавливались и шли

вдоль вдаль прямо и плоские спины

все казалось торжественным и в самом деле вывески и

спины были одной какой то праздник ходил по

спинам плечам приглаживая

тогда встал ульяна и стал просить у проходящих улиц

колес чтоб не шли прямо напоминая что игла

ранит в любом поле доме

я начертал светлые пути улиц я знал что несо —

мненность ни в чем так не не уныла как взапуске

умчавшегося взад дня

однакож вернувшияся спины и уже сломавшиеся ноги не

узнали так как глаза мои улетели и звался ульяна

хотя наверно принимали иванов то была суматоха

кто попал под мокрые занавески покрывшие окна кто

затерялся меж следов бегунов

потом занесли в чужой дом где было знакомое

как бы промелькнул зверь

с четырьмя ногами

брюхо

перья лилии очерчивали на желтом дне

значение напоминавшее всем вчерашнее и раннее о

котором позабыли тут москвичи

принесли а река растаяла и след ее был

бело-синь степи пустынь и паль свирели внизу…

и все топтал пробегавший паровоз и озеро

белый летучий

р л м к т ж г р б в м п м ш

зю цю э спрум

  реда м

уги таж зе бин

  цы шу

берегам америк не увидеть шигунов

  це шу бегу.

— узкий не широкий

— проволка лопается лопается опадает

— не догнать не догнать

— конь ушел за…

— бель

опять влюблен нечаянно некстати произнес он

я только собирался упасть сосредоточиться занятье

своими чрезвычайными открытиями о воздушных

соединенных озером как появляется инте —

ресненькая и заинтересовывается

меня все считают северо-западным когда я молчу и

не хочу называть почему созданы мужчины и

женщины когда могли быть созданы одни мужчины

(зачем же лишнее) и как сразу кому захочу

стать бессмертием

Я спрятался от солнцев, чтоб не сглазили и

увлекся таки своими бумагами у забора стала

и смотрит прямо в плечо

там привезли большой воз ненужных вещей

на них большой ящик я подставил лестницу

забрался туда начал рыться и заблудился как

будто пьяный уж я кричал и кар и мир

да собаки подохли хозяева уехали к северному…

что вы такой убегаете — кричит Она.

я не зная что ответить и показал в рассеянности на

свой рот

О поняла

вас морят голодом у меня под подушкой телятина

нет нет я вас я могу все принесу и убежала

довольно чуть не потеряла красных чулок

когда О пришла (куда девалась ее душа?) у меня

самом деле разболелась голова не знаю отчего плохо

ли ел или меня душил ночью спрятаные под тюфяк сапоги

О считала меня самого полного человека хотя я

ничего особенного с ней не разговаривал только

просила все время не разговаривай пожалуйста не разговаривай

меня это смешило и я ел черный хлеб с солью

тебя все считают тут гением тебя обвиняют только

сопляки не замечают твоей гениальности обнаженно

она захотела скинуть платье но я приказал ей она

упала на руки села на пол и стала перелистывать мои

тетради

  Я вытерся ватой

люблю лю — блю вдруг заговорила она как будто с

собою и вы ниночка не верьте что я вам там наврала

убивать детей каждый день знал где гулял никаких он

платков не уносил и не передавал мые все это

не се слышишь оклеветали он у меня

всегда голодный если бы ты за ним присматрела

а то все ухаживаешь за своими кавалерствами

знаем знаем красные лбы суконное сукноце

ты заразил чу-мою тихо обращаясь к нам я никому

об этом не сожгу что ты хочешь отравить сестер

кер жар мир

не убежишь

нечего запираться ящики у меня есть ключи

бешеной слюны

я знаю ты все врал

мои глаза слепнут

не бойся твои американцы ничего не помогут

мае

      маши

      маслом

      масленица

      не замазывай глаз…

в позоре бессмыслия

жизнь мудреца

дороги голове лысой

цветы поросят

железобетонные гири-дома

тащут бросают меня ничком —

объевшись в харчевне впотьмах

плавно пляшу индюком

гремит разбитая машина

как ослы на траве я скотина

палку приставил слоновый рог

не разберу никак сколько во мне ног

собираюся попаду ль на поезд

как бы успеть еще поесть

что то рот мои становится уже уже

бочка никак не вмещается в пузо

на потолок забрался чертяка

и стонет не дали ему вина

хвост опустила тетка сваха

и пригрозила… бревна…

пробуждается и встает

в белых клубах негр

смотрит на круглый живот

пробует острый верх

водомет голубой крыло головы

зубы сверкают среди барвинков

лежа на копьях листвы

кто-то играет на скрипке

горячей иглою

проходят через чей то мозг,

неудержимою волною

стремит сквозь сетку розг

цветных попугаев

пестрая стая

и что там брачные цепи

пред цепью златою тельца

видвы человечьи нелепы

душа ничтожна для купца…

в труде и свинстве погрязая

взрастаешь сильная родная

как та дева что спаслась

по пояс закопавшись в грязь

по темному ползай и впредь

пусть сияет довольный сосед!

те ге не

    рю ри

    ле лю

      бе

    тьлк

    тьлко

    хо мо ло

ре к рюкпль

    крьд крюд

      нтпр

      иркью

      би пу

Я еще молод

ухо свинтили

при тусклой светили

лежу… ах холод!

лежу или грежу?

и саван мой бел

был я прежде

как пуля смел

довольно прыти

лежу для пользы

и дева думает как быти

ведь холодно бедняжке на морозе

а я одела галстух

пришла повеселиться —

он гол и глух

отрезана десница…

с боков содрали кожу

устроили свистало

ты был не тощ

на палец сала

побольше напугать

пятку к устам

кто научил их глу —

постям?..

и взбухнуло яро

горло скользкое мое —

уголь свезен яму

кошке питье

юной России за славу…

привыкнув ко всем безобразьям

искал я их днем с фонарем

но увы! все износились проказы

не забыться мне ни на чем!

и взор устремивши к бесплотным

я тихо но твердо сказал:

мир вовсе не рвотное —

и мордой уткнулся в Обводный канал…

Я жрец я разленился

к чему все строить из земли

в покои неги удалился

лежу и греюсь близ свиньи

  на теплой глине

  испарь свинины

  и запах псины

  лежу добрею на аршины.

Какой то вестник постучался

разбил стекло —

с постели приподнялся

вдали крыло

  и кажется мелькнуло

  сурово-милое плечо

  то перст или мигуло

  иль уст свеча.

Мозгам вареным страшно

куда сокрылся он

как будто в рукопашной

с другим упал за небосклон

  иль прозвенело серебро

  в лучах невидимых

  что вечно не старо

  над низкой хижиной

Тут вспомнилась иная

что грозноуста

стоит обещая

дни мясопуста

  и томной грустью жажды

  томиться сердце стало

  вздохну не раз не дважды

  гляжу в светало

гроза ли грянет к ночи

весенний студень глины

и вянет кочень

среди долины

  он знал глаза какие

  в жерлах ресничных плит

  ну что ж! сто солнц спеки я

  но уж, змея шипит

я строгий запах крылий

запомнил но с свининой

но тихо тихо вылей

чугун души кувшинный

жижа сквернословий

мои крики самозваные

не надо к ним предисловья

— я весь хорош даже бранный!

Если б тошнило вас…

Как меня вечерами

В книгах прочли бы вы желочь

Голову увенчавши горшками

Гудок раздавался все глуше

Летящих по небу туш

Что кроме кузнецов

Не ведали отцов

Огонь и смрад их платья

А молоты обьятья

Палач чума сестра и братья

Быстро летели

Скорее чем разум

Иль совести ротозеи

Разбивая древние вазы

Одна вослед за другой

Уродливое тело

И птичьими лапками села

Еврейской весело ногой

С хлыстами и тростями люди

Здесь лазали в яме

В ушастой простуде

Махали руками

Поливая уснувший камень

Птица царапает землю ногой

Палач для клюва тащит черед

Вблизи шагал часовой

В шее распухнувший веред

Железная няня сосцами висящими

Кормила согбенных цыплят

Усатых с очками блестящими

Безмозглых безмордых телят

Но с сердца чумой настоящими

Клохтали цыплята в пуху

Звенели их медные клювы

С медною силой в паху

Кричали и пели увы

Баба из глины глазела

Толстая села как кряк

Из рубища падало тело

А глаза умерший червяк

Звенели трудные пасти

Плутиной корявые пальцы

И на груди торчали сласти

Железные к девам скитальцы

Ресниц разверзались веночки

И на машине летел эф-луч

Как будто в окно одиночки

Взор узника узок и жгуч

Кидая стозубость плевка

Кровь собирая в сосуд

Все доставала худая рука

На ладонь укладая минут

И падали жертвы со стоном

Звеня мостовой о затылок

Печалясь о прежнем и оном

Для молнии празден напилок

Все прочь побежали

Как будто их ждали

Как будто бы знали

О смерти пожаре

И только за лесом

Мужчины орали

Не зная о сбывшейся

Лучистой каре

О надзвездном на сердце ударе

И только лягушки за озером крякали

И псы лиш над пеплом выли

И девушки в последний раз плакали

Над книгою: люди когда то здесь были

Глупости рыжей жажду

И забвения давних путей

Буду дик я дважды

Коль убегу мысле́й

По полю оглохших камней

Буду срывать плевков цветы

И надежды больными руками

Схвачу резиновый шип невесты́

Или сяду на наковальню

И поскачу громыхая

И подымется крик заваленных

И не буду знать

Может там мать родная…

Я плюнул смело на ретивых

Пришедших охранять мой прах

— Сколько скорби слезливой

в понуренных головах —

Плевок пускай разбудит сих

А мне не надо пла́ча

Живу в веках иных

Всегда живу… как кляча

· · · · · · · · · ·

…Живет гния и просветляясь

Для сильных и ретивых укор

Гения от себя бросая ясь

И его неисчислен простор.

…Суровый идиот я грохнулся на стол

Желая лоб разбить иль древо

И поднялся в рядах содом

Всех потрясла дикарская вера

На огненной трубе чертякой

Я буду выть лакая жар

Живот наполню шкваркой всякой

Рыгая вслед склоненных пар…

И на зубах растаял чистый сахар

Не-вин-ной детской костки

Я волчий глаз я знахарь

Преступник молодой сожжен как в звес

И вот не знавшего болезней

Краснела сальная нога

Что бунт или начинка пирога

Что для отечества полезней

а-а! жадно есть начну живых

Законы и пределы мне ли?

И костью запущу в ряды

Чтобы навек глазей онемели

  ЩЮСЕЛЬ БЮЗИ НЯБЕ

КХТОЧ В СИРМО ТОЦИЛК

  ШУНДЫ ПУНДЫ

ЕНИ  ВОНИ

СЕ И ТСЯ,

ХАРЛАМИ ВОЮ САПУЛЬНУЮ

{!V1}ПРОЦЕДАЙ §

{!V2}МАЛЕНЬКАЯ ПУ

ЙЬЫП ЧОРТОК ЗЬВ

{!V1}ГВОЗДЕЙ РИ ГИНШДРВ

{!V1}ПЕПЛЕМ НЮХИОЙ

ДОПИНГ

{!V1}АКИ РЧИЙ

{!V1}РЮМКА КОНЬЯКУ

СТЕРИЛИЗОВАН. РЕВМЯ

{!V2}БРОДИТ

{!V5}ТЕЛО

УКРАВШИЙ ВСЕ

{!V2}УКРАДЕТ И ЛОЖКУ НО

{!V2}НЕНАОБОРОТ.

  гб

грыбата

 грыбура

  жыр

   маг

арбуз

 канкф

  суд

полотенце.

 дрожь

  рожа

 сметана

  рожь

 чернозем

паровое отопление с лимоном

  хотите выпейте

 он копченый

  иона

  иола

 бензина

  грязь

 милостью

  липкая

 рыдай

  ржая

глубь облупленая

   бу

глаза вылезли из кругом красные веки

убежала боком ищейки щеки

промелькнул хвост ракеты выписывая вензель

    как над каской

  стучат

    отоприте

топро-пор

  белый выкидыш

Режет влажную землю сошник

Провода стиснули жирную стену

Железо звенит железо свистит

Дайте пожить и железу

Не падают мертвы стоят

До Берлина тянется ряд

С закрытыми глазами видел пулю

Она тихонько кралась к поцелую

Три серы надумали звери

Да серы их роги в Берлоге без веры

Падал грозою сундук

Камни взрывая как пух

Мцэх

Хици

Мух

Ц л

Лам

Ма

Цкэ

Шокрэтыц

Мэхыцо

  Ламошка

Шксад

  Ца

Тял

Как гусак

  объелся каши

дрыхну

  гуска рядом

маша

  с рожей красной

шепчет про любовь

упача Чуме

мужа Лажила

жила на Жилу

ужилок Гумб

  Раже

 Искариоты вы

      никуды

Я сам себя предал

    от большого смеха

 болтаю ногами

 пускай их уха течет дрянь

    судьи — корыто

    ночь и день

    гром и свист

      для меня —

        одно…

 полотенце показывает кулак

Страшен только первый гудок крови

Мы ее потом смакуем

как вязкое вино —

и рука

гуляк по скАлам давить не дрогнет!..

В рассеянности, как молодой картофель,

Мнем и бросаем в разлуку

на ихнее дно.

У меня совершенно по иному дрожат скулы

— сабель атласных клац —

когда я выкрикиваю:

      хыр дыр чулЫ

заглушаю движенье стульев

и чавкающий

раз двадцать

под поцелуем матрац…

Я-сорвавшийся с петли —

буду радовать вас еще триста круглых лет!

при жизни — мраморный и бессмертный,

За мной не угонится ни один хлопающий могилой мотоциклет!

Я живу по бесконечной инерции

как каждый в рассеянности свалившийся с носа луны

остановить не могу своего парадного шествия

со мною судьба и все магазины

      Обручены!

Нет отрадней встречи в полночь с любимым другом

в столице нашей дружбы!

сердце петлей веселья напугано

забросим прямые маршруты!

с ружьем и катУхой

греми без конца

ЗаварАх

БРУЗДОВАНИЕ!..

Живу у иностранцев

говорящих на среднем языке

a — ша — оАжд

сижу близ кооперативной лавки…

пропускаю, запАмятью запутавшись, обед…

как больно вспоминаю

твой глаз

каждый…

В полночь притти и уткнуться

в подушку твоей любви —

— Завтра уеду в Москву! —

Освободятся сЕльтерские ноги мои

ими, как локтем пропеллера, взмахну!

сто лет с тобою проживши

не позабыл о Ней Единой.

ЧЕРЕЗ закорючки капусты, по крышам,

летит мой дух лебяжий

На — фта — линный! —

Тут из пенки слюны моей чилистейшей

выйдет тюльпаном мокроносая Афродитка

как судорга тухлого яйца!

Сразмаху пырнет ногой важУрные сердца!

Эй вы, поэзии старейшины,

на ребенка моего АХАВАЛОГО посмотрите —

дочь богатейшего купца!..

Надо прыгом урвать

    у немахи судьбы

ее замотанные в тряпье четыре слова

Проси потом до шЕпеля хрипоты —

Через 100 лет прокаркает

    ЧОртова!

Слова мои — в охапку — многи —

там перевязано пять друзей и купец!

так не творил еще ни государь, ни Гоголь |

среди акаций пушАтых на железной дороге,

Не одинок я и не лжец, —

Крючек крученых молодец!..

Если бьешься и злая рифма никак не выходит

Пойди и плюнь другу на розовый жилет

Затанцуют в горле твоем брилиантиновые колоды

И посыпятся зуботычины созвучий

      как с Олимпа

      велосипед

Мышь, чихнувшая от счастья,

смотрит на свою новорожденную — гору!

ломает дрожащий умишко:

где молока возьму и сладостей,

чтоб прокормить ее ненаглядную впОру

и какое ей вырыть палацо?!..

Айчик

Куньки ли тюк

нитюн

Судьбича смыли

сунесли вну

проглоченные бусы

бесколесный,

лежу — ужасный —

как белая калоша

без молока

В моей пустодупельной голове

Фильтром жужжат

Мохнатые слова

выставлен в верхнесветскую галлерею!..

Замирает переписака

Пять тысяч одна…

У меня изумрудно неприличен каждый кусок

Костюм покроя шокинг

во рту раскаленная клеем облатка

и в глазах никакого порядка…

Публика выходит через отпадающий рот

а мысли сыро-хромающие — совсем наоборот!

Я В ЗЕРКАЛЕ НЕ

    ОТРАЖАЮСЬ!

Лакированное трико

новАтки!

Чулочки фугасА!

Гангрен

ПРИМАВЗДОРЫ!!!

Триковое

лото-то

конь

перебирает

четки

Огненный столб РАЗМАХНУЛСЯ С НЕБА

не попал по щетинным полям

Пол-переулков

В темноте отхватило!..

Птичьевга

Пустырьда…

Похищают

Полосатые ботинки

Кучерявых дам

Тринадцатилетние будьте готовы

ВАС ПРОЖУЕТ ВАСИЛИСА ВЕСНА!

возрасте хрустящем ПОМИДОРНОМ

Запорожит черная букса!..

Чтобы согреться, я стал поедать грибешки

не замечая что дышать нечем…

одну проглотил живьем и она как вселитра

нутри…

из моего рта тянется заковечная связка мокрого

белья

Урез стоял в углу

И куда его убрать — свинцовую кашу?..

Плакал

звал маму

и Люлю

полоскал крахмал

фу — у — ус

ГОРЯЩЫЙ жулик

в кровельном цилиндре

уюня

уЮник

Из нейтрального белого дегтя

приготовил острейшее — СТРЕОЛИН!

По два в день порошечка

без запаха с этикеткой Багратион

будете вы НЕЗАРЖАВЛЕННЫЙ ВЕРЗИЛА

Выскакивающий из каждого луснутого семечка.

{!V1}О, умишко двух слов,

Сказанных после 19-ти пунктов

{!V4}МЕЛЬХИОРА мира

ЗЮЗЯ виснет на лобном месте

артачится

    КОКСОВЫЙ

  ЗИКР!..

Оязычи меня щедра ЛЯПАЧ

— ты покровитель своего загона! —

чтоб я зычно трепещал и дальш

не знал беляжьего звона! —

ОТПУСТИ ЛОМИЛИЦУ

МНЕ ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ.

Озазычи ляма щад

трыпр ВЫВОВ ПИКАР сов за

ЦБЫЧ!

ЩАРЕТ!

лямашА…

узаль БЯ узвО

ло тимлицИ

Зод зод

дров!..

Фью кем

гести

Хость

Павиан

терпкий полотер

половинный

ПОЛОВИНАХ

киян.

Моя душа больна дурной болезнью

в нарывах стыдных локти

и мои хранитель тоже:

вошел вчера в сияющих одеждах

сегодня ж угорел застылый

Ступней в гаванне кожась!..

Чуть чуть дохну — и гибнут кволые селенья

От слова — целый город

Идет чумазая чума!..

Но если выдержат черного гения

навеки будут прочны —

как мой фуфайки смех

как любящих

война!..

Клепанный восьмиствол

живой лесопалки

муздрильный нож

шаращит

страстную плитку

для РОЗОГРЕША мелкотравчатой пилки

лопастью 18 фут!..

  Барно в синяках!

ШЕСТИЗАРЯДНЫЙ КУБИК

шевелится в ноге

рекомендация гладит

мою ГЛЯНЦЕВУЮ улыбку

а я ничего не вижу

насупленный щедротами ЯЩИК!

СУРИЯ освещает пустыню

Золотопесочным фонтаном

СлепИт глаза…

ты упаде Шь из мороченный!..

      От ОЛЬ к ШЫ

моль смолИла

прокатства

черепки буЫни

изломахи

ИЗМО-ЛО-ХО-МАНЬ-ь…

    ШЛЫК!

     Г В А Л

      КомпАрунд!..

Как легко читается

         Остраф

      Пасхи!

Маханида!

Всенощная залегчается…

Как Эрику прибился велосипед!..

Надо питать интуицию

Холить ее ДОЛГИМ СНОМ

САББАДИЛОМ БЕЛКИ ЕЕ ВЫСТИРАТЬ

Убегая НИЧТЫ!

Не пейте ночами керосина!

Глотайте воздержанней

    вино!..

Изменюсь ТЕСЬМОЙ чилистеишеи

выкурнет

СЛИВКОЮ МОККО МОДНИЦА

Катушка пухкая

Смухка ранит пыргон баркасица!..

Упрямый и нежный как зеленый лук

Из своей перепиленной глотки

построю вам ПОВИВАЛЬНЫЙ ЗАВОД!

На свадьбу ОСТРОКОЖНЫМ кокоткам

строжайше преподнесу свой подвальный герб,

а сам присяду

и зубной щеткой буду внимательно

    Челюсти вертеть!

Безма

бзама

смани

яан ану

илу чилир

ГЕНЕР…

безумный финансист я аннулирую генИлье

сочиняю круговой пугамек!

ПЫРЯЮ ФОССОМ БРАТЬЯМ-БАНКИРАМ В БОК!

радиусы: Тагоры — Собиновы запрятаны

в богоугодные заведеньица

там РАТАТОРЯТ старческий паек!

Я переверчиваю цены, столбняки — таксы,

беспромазно попадаю на безвестно верст в цель

Понижаю курс на МЫЛОВАРЕННЫЕ ЛАСКИ

ДОБИВАЮ МИРОВОЙ ПРОСТРЕЛ

и ни один мой торговый дом не прогорел!

Новая жизнь рождается с кровью

Сморощенным комочком

чтобы вырасти в ЗОНТИЧНЫЙ ОГОРОД

полный сокровищ!

Скучая без дела

одинокая сирота скважина

оботкнулась вкоралловый пень!

     целый день губка

       восковая

       капала…

И у нийе жених есть — как РОЯЛЬ ВО ФРАКЕ

с головой булавочной

БУБОННЫЙ ЗИНГЕР!

закусывает перед свадьбой

Лампасной ножкой кровати

Бак моего завинченного сердца

наполнен вспыльчивым, как меняльная лавка бензином

вот вот от понюшки Рапэ чихнет и взорвется —

ЗАТРЕЩАТ ШИРОКОКОЛЕЙНЫХ БЕДЕР ДРЕЗИНЫ!

все полетело капотом КУФЫРКАЯ в черный ров

где зеленится Шахнамена на дне

Поднимется труб и сиреннищ вой

всклокочется перебильями стекол

КОСУКИЙ ДЕНЬ…

Я нежусь в бесфасонницу

         СМЫК! —

как башня Эйфеля на струнке!

Покупаюсь и глаза ПОМУДРЫЕ выстираю —

наливнОй душе

БЕСКОНЕЧНАЯ МАТЕРЩИНА!..

КОМЕТА ЗАБИЛАСЬ ко мне ПОД ПОДУШКУ

Жужжит и щекочет, целуя колючее ушко

Брак…

рыбак…

тяни сильнее щук, пророк!

тяни и вылупишь из сердца моего сырой кусок!

на брачный стол

положен спины излом

ЗАЛУМАН

ЛВУЗАХ

алтман

лтма

По просьбе дам,

хвостом помазав губы,

я заговорил на свеже-рыбьем языке!

Оцепенели мужья все

от новых религии:

КАРУБЫ

СЕМЕЕ МИР,

БЛИЖИ МОБЕ!..

задыхается от радости хвост рыбий.

Стосковалась моя железка по кислице салату

и стукальцам небылиц

и закинув несгораемую хату

ввысь подымаюсь как накрахмаленная певица!

Забросил я память от жажды нового —

дыма и шипа бугорчатых машин

негра кочегарно-танцующего голого,

без пиджака… испола! Терпентин!

АРМАТУРЮ! В ТАНЦЫРЬ ЗАКОВАННЫЙ

над пропастью взлетаю как пученье морской буркоты —

И ДЕВЫ ВЛЮБЛЕННЫЕ ДО КОСТИ ИЗЖЕВАНЫ

ПОСЛЕДСТВИЯМИ КРАСОТЫ!..

и вот собрались все

телесными ерзая выступами

коленями пригнули меня к земле

в лоб мягко выстрелили

    чмок! квю!

    будля умрюк!

пошел В ПАРОВУЮ ЛЮБИЛЬНЮ

Где туго пахло накрахмаленным воротничком

Растянули меня на железном кружиле

и стали возить голым ничком.

Вскакивал я от каждого соприкосновенья

как будто жарко ляпали СВИНЦОВЫМ ВАРЕНИКОМ!

кивнули — отрубили колени

а голову заШили В ЮБКИ БАЛОН.

· · · · · · · · · ·

и вот развесили сотню девушек

ВЫБЕЛИТЬ ДО СЛЕЗ НА СОЛНЦЕПЕКЕ

а в зубы мне дали обмызганный ремешок

чтоб я держал его пока не женюсь на безбокои

только что вытащенной

ИЗ МАЛИНОВОГО варенья!..

На хвосте мотоциклета в кашнэ лейтенанта

бьется заржавленный смерти

коробок мотор гонится по шоссе и через кладбище

на перекор чугунам и едким пескам

охотясь за моим помятым пиджаком

а я обернусь и привычной рукою

ВЫСЫПЛЮ ВОЯКА В КУЛЕЧЕК!

а хвосте мотоциклета Лейферта

бьется в каШнэ лейтенант

он неизвестно кем привешен

машина мчит его на кладбище

через опустелый ипподром!..

впопыхах не оставил дома сигары

голодные зубы волочат дым

до лысой поляны

где дожидается артельщик каШЕМИР.

Каждый день, встречая в подъезде

моего захудалого двойника —

я порывался его нащупать.

Он был увертлив —

кричал дворнику:

— из него чучело набейте!

и тыкал палкой в мои

залежные глаза

Когда бегущим ХАМ БОЛОМ перевернуто

не надо впотьмах искать,

дамской иноходью раскачиваясь,

золотую бра-вошь!

Чумою в прическу Капри пунулись

ЯТСЫ ПРОЭТЫ

ДИАХ ДЫРОТЫ —

все рты и катафалки

незамполнены!..

С СЕРЕБРЯНОЙ МОНЕТОЮ ВО РТУ

РОДИЛСЯ Я, СЧАСТЛИВЕЙШИЙ!

БАГАЖ ЕПИСКОПА ГЛОТАЮ НА ЛЕТУ

пока

серебреником не подавился…

    — Ы — АК!..

Я поставщик слюны «аппетит» на 30 стран

Успеваю подвозить повсюду

Обилен ею как дредноут — ресторан

Рельсы блещут как канкан

Цистерны экзотичный соус подают к каждому блюду

Мне разжигателю похоти кадил

Дорог мой вид неудержимой шипучки с батинкой трясучей

Я пепсин для жвачки и мандрил

Пенюсь до потери сил

Певицы с треском целуют мне ручки

Жабы нежности сероглазастые

Лезут из водопроводной ноздри

Влюбленные коренастые

Лижут уши мои!

Планетам всем причастен я

Музка, слезы блузкой оботри

Заатлантический транспорт моей насморочной глубины

Не знает пределов!

Пароход восторжен от маршрута шаризны

У него бока грузны

Не принимает на борт других консервов

Сквозь дождь слюнявый мир заблестит гримасной радугой

Без нее как без вежеталя на земле сушь

Я прожарил свои мозг на железном пруте

Добавляя перцу румян и кислот

Чтобы он поправился, музка тебе больше

Чем размазанный торт

Чтоб ты вкушала

Щекоча ноготком пахнущий терпентином (смочек)

Сердце мое будет кувырком

Как у нервного Кубелика

Смычек.

Когда мне дали плюху

Я сказал:

За битого всех вас дают

Пощекочите еще

Мое личико!

Какой скандал!

Надбавлен мой пьедестал!

Тот побледнел как парашют

Просящим глазом

Закивал

Отдайте мне назад

Безвозвратно и свысока был мой ответ

Ни единого плевка не получит ни один человек

Так и умрет Без автографа

Вы вызывающие на ДУЭЛЬ знайте

Обижаться мне Африканская лень

Чисто по женски нежно и ласково

Она убеждает, что я талант

Что меня по меню положат на — стол

И будут все как лучший ужин захлебывалась лакать

Ватага изысканных жевак

Набросится на мою телячью ножку

Кину им пачку улыбок золотых рыбок

Будут пораженные плясать до утра бряцая воистину ложками

Запивая ликером моей цветущей рубахи,

Где на подтяжках висит красного дерева диван

И стану в в угол и буду от восхищение и благодарности плакать

а за мною

Весь кафе-ресторан…

Меня заласкали,

Меня залюбили

— Заландалы —

в Бразилии

    дамы

в зеленом автомобиле

и я расслабленный

  нефтеточивый

    нефте…

      ефте!

    рчив…

ХО БО РО

ВО РО МО

КО БО РО

 ЖЛЫЧ

  ЗЕМОхТИ

    КУШУМАС

ЖЦИС

  ГИРЗАНКА ГЦИС

ЗУРУМхТи  АШ

    ГЛЫЧ   ТСМРО

Палка утвердилась на плечо

лакированной бездумицей

зеленая саранча

в индиговых перьях

поджарила грудки

клокоча корсетом

ПЛЯШЕТ В ПИРАМИДЕ

ПАВЛИНЬЕЙ ПЫЛЬЮ!

пузатый боченок

огнетушитель

кузен ганоидной рыбки

жизнерадосно прыгает

В ЭСТУАРИИ

порезвиться

с набитыми песком

мертвыми перчатками

утонувшего ФРАНТИКА.

Разрыхлились мои ребра

от подземного счастья

67 сфер уже настежь

и я в путь последний приуготовлен

ПОУЧАТЬ КРАБАМ!..

Румяно-шелковый сафлор

Бросая шприц взоров

Провел по напруженным сходням

Хрустящую циркачку

на петельный

ЭШАФОТ…

Кокетничая запонками

из свеже-отравленных скорпионов

Портовый кран

вдвое вытянул

изумрудный перископ головы

и прикрыл

индиговым сатином

жабры,

дразня пролетающих с Олимпа

алебастровых богинь

цин-ко-но-жек!..

с чисто бумажно-женским терпением

подмяв под себя широкое кресло

Вечорка

выстрачивает

швом Ришелье

по 20 стихов ежедневно!

Бог с поволокой

и дьявол с Иудой в прическе

оба пасуют

перед всемирной

Компанией Зингер!..

Беснуются все словари

отощавшие

от вытягиванья последних ниток!

…

Вот!

воодушевившись суетой мирской

рекомендуется молодым поэтам

ПРАКТИЧНАЯ ШПУЛЬКА

ГЕНИЯ!..

ТЕПЛОНОС

С лихорадочным глазом

Выпрыгнув из печки

Два гора назад

Летит еще

Мертвой хваткой

На потолочный нипель

Загрызть кубарем!..

А за ним

Заплетываясь лапами

700 пуделей!..

хлюстра упала хилому графу на лысину

когда собрался завещание одной НИНЮ написать —

он так испугался

  что вовсе не пискнул

в дверь надвигалась

поющих родственников

ОРАВА!..

И так плаксиво пахнут

русалки у пруда

как на поджаренном чердаке

разлагающиеся восточные акции

сокации кибля

мыган огляр

хючки

хычас

гыш!

Малярия замирает

залюбовавшись

металлическим шариком на носу…

приходит колокольница

тормошит ленивку

прокатиться

на эоценовой

кабретанке…

перекошенный предчувствием

    ПОТОЛОК

неожиданно встал

привел еще двух

открыл глаза

и увидел кругом

обитый гардеробами

ПРАЗДНИК!

 елигуш шУн Э

БАШВИ  аГБАН

   ГАЛАШАН

ЛЯ СО  мелЬ

клесь    миль

  ТЕ

  линь…

ДЫЛЬЧИК

  рыз мыц!

Сары каз сур Бры!

Гэгэр сун карч!

  Бутуг

  Цайгачан

    Быш!..

Раны мои как красные во́руны,

Вопят кувачным голосом!

Ошанкерилис палачи

Плачут жгучею водкой

Ангелы зараженные

од огромно-тупой кровлей!..

Первоначально самки пахли

Цветочным илом

И брызги чебреца в глазах,

И ветви кос дремучих

Не выпускли пленных никогда!

Рёв в девственном лесу могуч —

Испуганное стадо шимпанзе

На вертеле лиан узлом кишечным скрючилось —

Их ловит Айша,

не насытная в своей дурманящей грозе!

И вот самец большой широко-задый

Уж чавкнул в стиснутых руках,

Айша с шерстью поедает

Его любви расплавленной

  Бурлящий Кратер!!!

душа русская непреклонна

Радиактивный игумен пусть горбится

выкидывает трупы из горба

— Поваливший жертву

нож обезумевший

НЕ ПЕРЕЛОМИТСЯ

Не сердитесь, г. Лермонтов,

Говорящий томами!

Треснул волос

И на каждой завитушке Шекспира

Повисло по любопытствующей

МОНАСЕ!..

У ЛИФТА ЧУВСТВО ВЕКА

НЕВРАСТЕНИЧНА КОЖА

САФРАНОР ПАДАЕТ С ГРОХОТОМ

С ЭТАЖА

МОДЕРН…

ТАК ПРИКАЗАЛА ТЫ

она сидит в салоне

Мертва рассматривает в пробирке нефть.

Гудит урагана шелом

положит у ног ее

ДВЕРЬ…

Дым накрашенных ноздрей

Курчавоглазого зверька

Толчками сдул меня

С площадки воздуха

И я летел

Как выроненный

    слизняк!..

ОТ ГРУСТИ

СТАНЦИИ ПОБЕЛЕЛИ

ЛУННОЙ ИЗВЕСТЬЮ

СТЕРШИЕСЯ НАДПИСИ

В ОСТЫВАЮЩЕМ ПАРУ

ПЕРЕПРЫГИВАЮТ НА ФАЯНСОВЫЕ ГНЕЗДА

ТЕЛЕГРАФНЫХ СТОЛБОВ…

КРАСНЫЙ ПАВЛИН СЕМАФОРА

ХЛОПАЕТ ПО ЗАТЫЛКУ

РАСШВЫРИВАЯ ПО МЕСТАМ

УЗЛОВЫХ ДЕЖУРНЫХ…

ЛУНАТИЗМ ВОКЗАЛОВ

РАЗДЕВАЮЩИХ ОГНЕННУЮ ДУШУ

ПОД ЗВУКИ БРЕВЕНЧАТОЙ ШЕСТЕРНИ

ПУГАЮЩЕЙ ПО НОЧАМ

НЕДВИЖНЫМ ПИРУЭТОМ…

· · · · · · · · · ·

НЕРВНЫЙ СВИСТОК ЗЕВОТЫ.

НА МОСТУ

ВЫВОРОЧЕННАЯ ВОДОРОСЛЯ ДЕВУШКА

СЛУЧАЙНО УВИДЕННАЯ ОКОМ

БЛУЖДАЮЩЕГО ЭКСПРЕССА

ВЫПЛАКАЛА СВОИ РЕБРА

НА САПОГЕ

ПРИГВОЖДЕННОГО В СУМРАК СТРЕЛЬЦА

ПАРНИКОВЫЙ САДОВНИК

С ОЛОВЯННЫМ ЛИЦОМ

ПРИЧИСЛИЛ ЕЕ К ЛИКУ

ТУМАННОЙ ДЕВЫ.

летняя спячка ленивей зимы

палец обрюзг

закатилось море керосинное

салом намазан

туманный

    нос…

на всех заковулках

надрал:

— сокко!

цмак

абриолин!

· · · · · · · · · ·

на всех переездах

написал:

— сокко

цма

абриолюн!

на самом дне затона — неладно:

там глаз у карася слишком ясный…

и смех старушки

тонкие брошки

золотые помелом кривули

и кредитки фальшивые чересчур резкие

ИСПЕЧАТАНЫ

МОИМИ СТИХАМИ!..

РАСКРЫЛ ЧАШЕЧКИ АКАЦИЙ

БРОСИВ ЛУЖЕНЫЙ ПОЛТИННИК

        ^{о о о о о о о о о}

УМЕР ПОД ПОТОЛКОМ

П Р И В И Н Ч Е Н Н Ы Й

К К О К О Т Н О Й

Л/А/М/П/^О/Ч/К/Е…

СУДЬБУ ПЕРВОКРАСАВКУ

ПОЙМАЛ НА ГРЯДУЩИЙ АРКАН

ОБЯБИЛ РОТ МАКУХОЙ

ЖМУ… ЗАДЫХАЕМСЯ ОБА…

ВОТ ГОЛОС ПАВЛИНИЙ ИЗ ЗАВИТОГО ПАТРОНА

ПО ВЕЛЮЧЬЕМУ ХОТЕНЬЮ

ТЫ ОСТАЕШЬСЯ БЕССРОЧНО ЖИТЬ…

ВЫСТИРЫВАЙ СВОИ ЗАСТЕНКИ

САБАДИЛОМ, КАКОГО НЕ ЗНАЛ ЕЩЕ

НИ ОДИН ЗНАМЕНИТЫЙ ПРОПЕЛЛИН

НА ПРОСТОРЕ ПОМПОЗИТНОМ.

когда из под локтя

встречаю

я ясно вижу корочки глаза

и дыхание как у бьющейся птицы

придет падчерица

и мелом

брызнет на мои

    локоны…

Вечорки тень накладывает лапу

На умильный восток

Горящий встревоженной шарадой

У ее подъезда.

Острия миндальных зерен

Просачивается сквозь паро́м.

Уронишь

Вокальный роббер…

У ног твоих

испытывает острый затылок

ЖЕЛЕЗНЫЙ ЧЕРТЕНОК.

Зев тыф сех

  тел тверх

ев стых дел

   царь

тыпр

АВ

МОЙ ГИМН

ЕВС!

ФЛОРЕНСА

НЕ СПАЛА В ОЖИДАНЬИ ФАМИЛЬНОГО ОТКАЗА

ШТОФНОМ ПОКОЕ ЗАПУСТЕНИЯ

В ПОЛНОЧЬ

ЧАСЫ ПРОБИЛИ ТРИДЦАТЬ…

ПОТОЛКА РАСТЯНУВШЕГОСЯ НЕЕТОПЫРЕМ

ГРОХНУЛСЯ ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫЙ ЖУК;

БОЛЬНАЯ ПАЛЬМА ЗАЦВЕЛА 15-ЙРАЗ

В ЭТОМ ГОДУ….

ФЛОЙ ВСТРЕПЕНУЛАСЬ НА СКАЛАХ

НАХЛОБУЧЕННЫХ ПРОСТЫНЬ…

ТЕРЯЛА РУКИ

НЕЧАЯННО ВЫБИВАЯ ПЫЛЬ

ИЗ ЗАСУШЕННОЙ ЛАПЫ ТИГРА…

ЧУЧЕЛО КРЫС

МЕТНУЛИСЬ КОРИДОРОМ

УГРЮМО ВИЗЖА В СВОЕЙ КОНУРЕ

    ПОД НАМОТАННОЙ ПАНЕЛЬЮ

 БЮСТ НАПОЛЕОНА

В НАБУХШЕМ ЧЕХЛЕ

ОБНАЖИВ СВОИ ЗУБЫ

ПОЙМАЙ ИХ!

нарывающие вершины

Китайских пагод

округлились желчью

гудящих печей,

    и в рикше

свистнул коростель

призывая к безмолвию

бенефисных

    КАТАСТРОФ!

САФО

ОБРЮЗГШИЙ СТАРООБРЯДЕЦ

ЗАСТАВЛЯЕТ ТРИВИАЛЬНЫХ ПОДРУГ

ЛОВИТЬ РЯПУШКУ

ДЛЯ ФАОНА…

СКАЛА ВЫГИБАЕТСЯ

ТЫКАЛОМ…

СОКРАТ БЕЖИТ

РАСТЕРЯВ ПОДОЛ

СМОТРЕТЬ КУЛИНАРНОЕ МАСТЕРСТВО

УЧИТЬСЯ ВЛЮБЛЕННЫМ ВОПЛЯМ

ПРОДЕСЯТЕРИЧНОЙ МУЗЫ —

КИНЕМО!..

Муху в душу запустили

Тушаны́

{!V21}и жужжит

Будто плачет

граммофончик

от избытка счастья!

· · · · · · · · · ·

золотуха муха

шепеляво так шипит

и иголка скачет…

МЫЛЬНЫЙ СЕВЕР В ОЧКАХ

НА ПЕРЕГОНЫ

ВЗДУМАЛ СО МНОЮ ПОБИТЬСЯ.

ПОШЕЛ СТОРОНКОЙ,

ЗАРЕВЕЛ ОН ПОСРЕДИ УЛИЦЫ

ТУЛОВИЩЕМ перетянувшись В РОВ

БЛИЗ ВОЗДУШНОЙ АПТЕКИ…

В О Л О С Ы ПРОСТЫННЫЕ ПОЛНЫ АРБУЗОВ…

ПРОХОДИЛ ЗАДВОРКАМИ

Я —

В Д Р Е Б Е З Г И К А Р Е Т А …

'' '' '' '' '' '' '' '' '' '' '' '' '' ''

В зале «Бразилии»

где оркестр… и стены синие

меня обернули

и выгнали

за то, что я

самый худой

и красивый!

фантазм

известково-ярких ночей

пленял лихорадочных псов

загробным шатаньем

среди ретортных торцов

и вот зацвело

меблированным светом

мое последнее

  БЕЗУМИЕ

ЭТО ПАУК В БЕНЗИНЕ

БЫЧНЫЙ, НО С НЕОБЫЧНЫМ ОТТЕНКОМ

ЗАКАПАННЫЙ ТВЕРДОСТЬЮ

ЧЕРЕСЧУР РЕЗЧЕ…

ПОТОМУ ЧТО ПОЗОЛОЧЕННЫЕ МЫСЛИ

ПРИНАДЛЕЖАТ ТОМУ, КТО ИХ ОБРАБАТЫВАЕТ.

ПОВЯЗЫВАЮ ДРУГА

ПОЛОТЕНЦЕМ БАЛКИ

ИБО

ТАК ПРИКАЗАЛА ТЫ.

На корешок поймал и тянешь

Из моей души управляющего

Грудь стальным ерша!

И нет конца выворачиванью…

угрюмых скулах темнота…

Чхо — хох!

Чо по зно скер!

Эле каплйй баля!

Дон цхейль улэ

уклйй чипля!

Зву — бы зук — бы

чипли!

злу кон! злубон

шагимп!

ой — кой — ни — ни — сме — ме

фазу — зу — зу!

фузуз!..

От вздрогнувшей стены отделилась девушка

   подмигнула

и стала старухой.

Так просто без шума

переворачиваются квартиры

пропадают подсвечники

и стреляют тараканы

Рисом

    в ухо

Дама

Ванильной мышью

подтачивает

пеньки надсердья

в порошёк.

Подводит к плотине

и подталкивает

бегом рулетки

через каждые 1/4 часа!

Ночь… Нучь… тычь… туч

Ход дрог… гроб… глух…

Звук пал… крик!

  Блеск! НОЖ КР-Р!

Течь… кровь… тих…

ЗОЛ ГЛОД!

МОР НАГЛ!

НОЖ ГОРД!

МИР ПАД!

Снопатые поля ушли в преданье…

Хлебатые амбары — с треском высохли

Крестьяне деревяне обратились в липу

И в щепы — щеки худощавые…

· · · · · · · · · ·

В избе, с потолком дыряво копченым,

Пятеро белобрысых птенят

Широко глаза раскрыли, —

Сегодня полные миски на столе дымят!..

— Убоинки молодой поешьте,

Только крошку всю глотайте до конца,

Иначе — встанете, —

Маньку возьмет рыжий леший, —

Вон дрыхнет, как баран, у суседского крыльца!..

Мать сказала и тихонько вышла…

Дети глодали с голодухи,

Да видят, — в котле плавают человечьи руки,

А в углу, ворочаются порваные кишки.

— У ох!., завопили, да аравой в дверь —

И еще пуще ахнули:

Там мамка висела —

Шея посиневшая

Обмотона намыленной паклей!..

Дети добежали до кручи

— Недоеденный мертвец сзади супом чавкал, —

Перекрестились, да в воду, как зайчики, бухнули,

Подхватили их руки мягкие..

А было это под Пасху…

Кровь убитого к небу возносилася

И звала людей к покаянию,

А душа удушенной под забором царства небесного

Облакачивалась.

…мне ж смерти нет

и нет убоя!

в лицо плюют корболкою напрасно —

как будто пухну от ядопоя

и пистолета выстрел

  застенчиво гаснет…

Уу — а — ме — гон — э — бью!

Ом— чу — гвут — он

    За — бью!..

Гва — гва… уте — пруту… па — гу…

— Та — бу — э — шиш!!¡

Бэг — уун — а — ыз

Миз— ку — а — бун — о — куз.

СА— ССАКУУИ!!! ЗАРЬЯ!!! КАЧРЮК!

 Вселенная погибель

  …Будильник подошел и осторожно

  отворил последнюю дверь…

       Н. Саконская

  Вчера

  в 1 1/2 минуты по полудни

Мир скончался на моих руках.

  вскочил в испуге стал шептать

  Пустые слова —

  Телеман… злосте шу

      Скус…

Еще молодая девушка

18-летняя вселенная умерла!

Что с ней делать?!

Мы тихонько ее зарыли

Ящик у двора…

Сквозь бревна

В доме притаившегося покойника

Не надо много слов…

Лучше сказать тихонечко:

— завтра

    будь

      здоров!

Возьми булку

воткни в нее двухкопеечную монету

и иди в баню

ролики

мотыльки прейскурантики

тебя любят страстно!..

    От кислого газа

    вся тварь приуныла…

    Жестянкою сердца

    перед кончиной

    пели консервы:

    — несчастны слабы мы,

    помилуй помилуй

    спаси нас

    Христос — автомат!.. —

    Но глухо завинчен

    Сухой оцинкованный рот…

     Бромщик

     на диване

     уселся

     — раз раз

     резь резъ! —

     ухлопал мои глаза

О, умишко двух слов

Сказанных после 19-ти пунктов

     МЕЛЬХИОРА МИРА!.. —

Чужого ребенка няньчу

И лудь мою сосут волчицы

Рядом стекленеет глаз

Перебитой поленом клячи.

Карборунд — гремящий клад

Огром, колесо на крышах

Зубом раздавит рессору над нами,

  Осколки на пальцы нанизывает!

Восстань праматерь чугуна

Ревущая лахань, руда, железо

Излей из груды глин стальное молоко

Утробу шли по жирным жилам

  БРЫЗНИ —

      Все выпивает он

      ГЛУШИТЕЛЬ

      Марборунд!..

  Карборунд — алмазный клац

  Солью брызжет на точиле

  Крепче кремня жаркий сплав

  В магнетическом горниле!..

В чем бессилен Крупповский снаряд —

Ты танцуя проскользнешь!

Айро — молний точный взгляд

Стало — грудь пылишь щепоткой!

Перед гибелью металлы

Как пророки

В лихорадке

На ребре прочтут насечку

      S i С — (эс и цэ)

Твой родословный

      Гордый знак!..

Злюстра зияет над графом заиндевелым

Мороз его задымил,

   ВЗ — 3 — ЗНУЗДАЛ!!

Кровь стала белой

А в спине замерзает застарелый парафин

   Отравный по жилам растекся слизняк…

      За зазорным наследством

      Сквозь заборы и щели

В дверь надвигалась з — з — зудящих РОД — ственников

      Зве — ра — а — ва

        А!

СА — СА — СА — СА…[69]

Мизиз…

  Зынь…

   Ициви

 Зима!..

Замороженные

Стень

Стынь…

Снегота… Снегота!..

Стужа… вьюжа…

Вью — ю — ю — га  сту — у — у — га…

Стугота… стугота!..

Убийство без крови…

Тифозное небо — одна сплошная вошь!

Но вот

С окосевших небес

Выпало колесо

Всех растрясло

Лихорадкой и громом

И к жизни воззвало

ХАРКНУВ В ТУНДРЫ

  ПРОНЗИТЕЛЬНОЙ

    КРОВЬЮ

      ЦВЕТОВ…

— У — а!.. родился ЦАП в дахе

Снежки — пах! — пах!

В зубах ззудки…

Роет яму в парном снегу —

У — гу — гу — гу!.. Каракурт!.. Гы — гы — гы!..

Бура — а — ан… Гора ползет —

    Зу — зу — зу — зу…

Горим… горим — го — го — го!..

В недрах дикий гудрон гудит

    ГУ — ГУ — ГУР…

Гудит земля, зудит земля…

Зудозем… зудозем…

Ребячий и щенячий пупок дискантно вопит:

    У — а — а! У — а — а!.. а!..

Собаки в санях сутулятся

И тысяча беспроволочных зертей

И одна вецьма под забаром плачут:

    ЗА — ХА — ХА — ХА! а — а!

    За — xe — xe — xe! — e!

    ПА — ПА — A — ЛСЯ!!!

    Па — па — a — лся!..

Буран зудит…

На кожанный костяк

Вскочил Шамай

    Шамай

Всех запорошил:

Зыз — з — з

Глыз — з — з

Мизиз — з — з

    З — З — З — З!

Шыга…

Цуав…

  Ицив —

ВСЕ СОБАКИ —

      СДОХЛИ!

Ганизац… | Небоскребы!. | Лаз | Луз |

 Зулусы… | Луськают | сухожилья стекл |

Бамбуко — тросы

Кви — и — интию!..

Нагромыбахают

упавших горы аэро

с туч | тычком |

      Хрыч!..

Упади вятку

карзы битв

шелковые колымаги

резут шибко

Караваны ниц!..

Мироздание начинается с четверга,

Царствуют окорока земель

    Спят величавые сторожа

Тушеным ясом

    Приползет

Каракасина!

 На темную Троеручицу

 Большеголовую

 Сели мои слова

 Вскипела Заступница,

 И в трещинах

     Кружатся —

Хобры, ко — ло — мо

 Зу — зуз

 И

 ра — ва — ха!..

Я прожарил свои мозг как шашлык, на железном пруте —

      З — з — з — ш — ш — ш! —

    Добавляя перцу румян и кислот

Чтобы он забавляя понравился Музка тебе,

Больше

    чем обрюзгший

Размазанный Игоря Северянина торт!

Чтобы ты вкушала

Щекоча ноготком

Пахнущий тер — пен — ти — ном смачок

Сердце мое будет кувырком

Какунервного Кубелика

Смычек.

О, темный яд грызущий Корморан,

Так незаметен ты в серой пилюле,

Тебя с небрежностью лосской проглотит граф, —

Но вскоре некрасиво скорчится на мраморном стуле!

О черный яд, грызущий Матабран,

Что в старое вино и кофе подливают,

Коварный гость из жарких стран,

Тебя, в пропащий час,

Уткнувшись носом в дырку неба,

   Компотом сладким

      О Б Л И В А Ю

Паюсный Корморан и Цикута, сестра милосердья,

Оставивши свой приватный монастырь,

К нам оба придут в Сиу конфетню,

Приложить к селезенке задыхающейся пластырь

Запнула нас ломтем светлая медь,

Мельхиор ехидный зажгущих ран

Сквозь хмель выходит из простреленной кареты

В лапте неслышном усыпитель Корморан!..

   Больной лежу

   В Сиу конфетне

   И жду врача с платиновой отмычкой

— Криволапые скальпели в сапоге ворошутся —

А магистр, оставив широкий шлащ в передней

Приглаживает рукой нездешнюю косичку…

И наклонился тихо вот

Морозной головою

Рецепты шепчет из Корана…

Потом, пеймав в зажим копыт мои рот

  Р — с — т — е — к — а — е — т — с — я,

  Слезливым тленьем

    У п р я м о!..

Моторный красный Кармаран

Прельщает девушек исповедальными глазами,

Сквозь гульбища

Одев расшитый фосфором кафтан,

Увопит в подземелья башни,

   Унизанные костями.

Всю ночь кружится голод непочатый

Меч/ланцет поцелуя разрубит/разрежет грудь.

Кокошник в танце плавится

Среди горящих голубиной кровью блюд!..

Безносым утром по горной лестнице

Обежав вокруг бешенной пустоты,

Доской бросается

  ошлакевшая девушка

И в море тонет —

П — е — р — е — в — о — р — а —

 ч — и — в — а — е — т — с — я тигелем

     Керосиновые

       Клыки…

Кормаранщик

Мертвый яд,

Что в кофе

И старое вино

Подливают давно,

Он надсадит трупов сад!

Сгущает летом кровь,

Смутьянит напорный взор,

Глотает мутью горло,

Старому графу упавшая люстра

В ШТОФ!..

Властитель и подрядчик,

Твою облатку

За пятачек,

Перед скандальной отъездкой

Запиваю

    своим хрустящим языком!..

          (щелк).

МУЛОМНГ

    уЛВА

ГЛулОВ КУЛ…

АМУЛ  ЯГУЛ  ВАЛГул

ЗА — ла — е

  У  Гул

Волгала ГЫР

  Марча!..

— Алла! Алла! Велик Алла! —

С часовни запел муэдзин,

— Хвала подателю тепла, Алла — а! —

Зима уходит опостылая!

Все церкви выпиты лужами

Выдувает Москву ветерок!

Вот, вот воробей п — о — н — а — т — у — ж — и — т — с — я

И станет совсем хорошая погода!..

В сарафане храсном Хатарина

Хитро — цветисто

Голосом нежней, чем голубиный пух под мышкою,

Приглашала дорогих гостей

И дородных приезжай:

— Любахари, любуйцы — помаюйте!

Бросьте декабрюнить!

С какой поры мы все сентябрим и сентябрим

Закутавшись в фуфайки и рогожи!..

Вот на столе пасхальном

Блюдоносном

Рассыпан щедрою рукою

Сахарный сохрун

Кусочки зользы

И сладкостный мизюль (мизюнь)

— Что в общежитьи называется ИЗЮМ! —

Вот сфабрикованные мною фру — фру,

А кто захочет — есть хрю — хрю

Брыкающийся окорок!..

А вот закуски:

Юненький сырок

Сырная баба в кружевах

И храсные

И голубые

Ю — юйца —

Что вам полюбится

То и глотайте!..

А муж ее

Угрыз Талыблы

Нижней педалью глотки

Добавил:

Любахари, блюдахари

Губайте вин сонливое соченье;

Вот крепкий шишидрон

И сладкий наслаждец!

А раньше чем пройтись по хересам,

Закуски —

Жареный зудак,

Средь моксы корчатся огромныесоленые зудавы

и агарышка с луком!

Для правоверных немцев всегда есть

ДЕР ГИБЕН ГАГАЙ КЛОПС ШМАК

АйС ВАйС ПЮС, КАПЕРДУФЕН —

БИТЕ!..……

А вот глазами рококоча,

Глядит на вас с укором

РОКОКОВЫй РОКОКУй!

Как вам понравится размашистое разменю

И наше блюдословье?!..

Погуще нажимайте

На мещерявый мещуй!

Зубайте все!

Без передышки!

Глотайте улицей

  и переулками

до со — н — но — го отвала

     Ы — АК!

Сестер не будет — и не надо! —

Кану сменилися снавьем

Ынасом дыбо — гласным

мы в новом климате

дюбяво расцветем:

    Черем свинтити!

Лицо — циферблат

Нос — газомерная стрелка

— Риска! —

Рот — динамитный патрон —

    Вот будущая

      Венерка

И наша близкая За!!..

Кража со взломом— твой профиль

строгий пилотский — ограбление касс

  в каске твоя голова.

дрожаще влюбленный — вы безнадежно сдохли…

вверх прошумел черный баркас

  колыхаясь едва…

природа сбоку на прискоку

на приводе роде воде

        дря!!.. —

Слова мои — занозы/сперматозоиды

Я щедрым заездом бросаю их в толпу —

Что они там зародят?

  — дейку? дуд?

  Коксу — моксу

  Или Москву?

Я сам не знаю

И не важен мне срок

— 9 месяцев или сто-лет —

Я только слышу остро

Их дюрки лезут

Слова мои

Потные

Как мотоциклет!..

— Я живу по бесконечной инерции

Как каждый

    в разсеянности свалившийся

С носа луны!..

Остановить не могу своего парадного шествия —

Со мною судьба

И все магазины

Обручены!..

Кробато корбато

        Конц

  ЧРЫ!..

Каучук

    у — урт!..

  В за-ззудо

        карчизны!

Весна

без луны

и без окна

В ДЫРУ ГУР — Р — Р!

В полночь я заметил на своей простыне черного и

твердого,

величиной с клопа

в красной бахроме ножек.

Прижег его спичкой. А он, потолстел без ожога,

как повернутая дном железная бутылка…

Я подумал: мало было огня?…

Но ведь для такого — спичка как бревно!..

Пришедшие мои друзья набросали на него щепок,

бумаги с керосином — и подожгли…

Когда дым рассеялся — мы заметили зверька,

сидящего в углу кровати

в позе Будды (ростом с 1/4 аршина)

И, как би — ба — бо ехидно улыбающегося.

Поняв, что это ОСОБОЕ существо,

я отправился за спиртом в аптеку

а тем временем

приятели ввертели ему окурками в живот

пепельницу.

Топтали каблуками, били по щекам, поджаривали

уши,

а кто то накаливал спинку кровати на свечке.

Вернувшись, я спросил:

— Ну как?

В темноте тихо ответили:

— Все уже кончено!

— Сожгли?

— Нет, сам застелился…

ПОТОМУ ЧТО, сказал он,

В ОГНЕ Я УЗНАЛ НЕЧТО ЛУЧШЕЕ!

Со смыслом жизни на 5-й минуте покончив

Ищу нелепия упорных маслаков

Чтоб грызть их зубами отточенными

Каких не бывает и у заморских грызунов!

Моя душа — эссенция кислот

Растравит кость и упругие стали

Слюну пускает без хлопот

   На страшном расстоянии

   Не зная устали

   Транспорт будалый!..

  Отлангюрю/Отманикюрю свой язык

Причешу кудри мозга моего

И пойду на спор

И рык —

Добивать бога любовьего.

Млень… фетерок куфырк…

Расцветай пень!

Цветковитый фузей глуар…

Пойдуся легуся лиэнь…

Яично молюсь…

Яичным небом млеюсь…

Безциферья прелюбь…

Стихеюсь…

Меня апостолил

обезьяний грехень!

Длинные фаллы — руки твои в грязи…

   Зень — зелень…

   Под прессом

   Гудит круглым зубом

   Еще на 1000 лет чужой

Зимак цыф…

    далечет…

Я ревноваю тебя к теплой моряне,

белым птицам облаков!

В нетерпении

Бью о прибрежный камень

Веревкой подошвы!

Больно мне, больно

Оперется горлом

На турецкую фисташку!

О, никому не отдам свои Чиатуры!

С ними пройду шальные венцы,

Любовку влача на цепочке глетчера

На пустырь Голгофы плетусь сквозь пески!

Компот из белых черешен…

Глетчер…

В тени ферюзы…

Горки зеленых турецких фисташек

Солью блестели

Отделенные

От острой кожуры…

Рыжим трактором гонит слюну

Из домов выступает мед

Брызг полей…

Распускается

Глуар де Дижон…

…и он далечет

посылая заходной пяточкой

в ребра домов

золотой пятачек

 размазни!..

Над землей будун

    Кувыркаль

Хохочьюк хохочущ

   XXIV века

    Я смеюн!

А теперяки под заводом сидят

    И не знают:

Вся затучная свеха —

    Мне отдана!!!

С чужой Люлей

Саговой

Невестой Брюсова

заплюзганной

глязюли акушерки

Цлами цлай

Охт зо безохки 5 ч утра…

Сглазили смокинг!

Выпили муслиновые глаза!

Наемь… онота

Ох зо иемень…

Урез стоял в углу…

из моего рта тянется безкавечная

связка мокрого белья —

сторожа собрали…

набросали — не повезли

повезли — побросали под дождь…

я сижу на этой куче…

подвенечной… и куда ее убрать — свинцовую кашу?

  рабжуй

  чи — три чи — три — перину

откуда то упала на меня спиленная кровать —

  я сижу

  и

  (надо ж)

жую белье вместо обеда…

Шелестимляне близко.

И БУДЕТ ЖУЖЖАТЬ зафрахтованный аэроплан

Увозя мои свежие СТИХИНЫ

За башню Эйфеля, за беглый океан —

ТАМ ЖДУТ ИХ ОМНИБУСОВ СПИНЫ,

И ВНОВЬ ИСПЕЧЕННЫЙ — я конкурент мороженой свинины!

Схватят жирные экипажи тонкими руками

Мои ПОЮЗГИ и повезут по всему свету кварталов

По Сити, по Гай-Старам

УДИВЛЕННЫЕ ЛЮДИ ОСТАНОВЯТ ДИНАМОМАШИНЫ И ТРАМЫ

И арифмометр — солнце повиснет как бабочка на золоченной раме!

Все читать заумь станут

Изучая мою ПОЭТСКУЮ СУСТЕНЬ…

Радуйтесь же пока я с вами

И не смотрите грустными…

рахам

мах-раха

мойла хар

рахам мхе

матоха

трухан-лум

мул

хал

Зайкли

уня

нове меньга най ое!

без пличь незьмя

мзень!

эх-хо-цлью!

тсара

ладой савей

тсвейт!..

хырр быр рута!

фута

ы — чар — дыла

афта ху — та!

хуша

цянь эй тал бянь!

хю — тал — ла ала — лал!

лю — дан

вары — да

ю — лю к — да

е я ни

йох — да!

йо — кю — да!

гюль!..

Сигла сольня

цох в цох благи

лацфи

ари омыг

ривмяй

ботид

офят

Сладки цла

гуня слада усов саве

лукля сафти цохю

шатас

на пьян офят голязь!..

его тррззза чусь дчуз

во — хо вox!

то — во — рок

но шшу раду

ен шу…

перос

и — ве — ладаз — не со!

бе… бо

череки…

еречи

рчиб…

шуд чугал

воздух с мукою!

напугал меня шелудом

громых шан

невалится вал

зевту вы

казымакож

на лосном лбу

зевающий гляхыды!..

зерзал ноу

по ажурному телу

не знает — как лучше начать!

Pas!

катнуло из подели…

трапецiя… триг!..

канаты

визжат… зшэн

Сгореть

рюч зор!

Сырамь

ны — дыр

нос длины

рюч

хыры

интлы

 и

ца

ляiй

 —

баыр

д эм

шэк

сгореть

как зор

Черюксуль

буве

шибля

бей хын

кучля

чкундара — мэ

Дывад

балсы

осмыс

ексыс

еосым!..

псом мы выжба выд

зебиж хынеэб

черюк

самас судь

елсыс терей пози

осмыс.

хиз

рель

тюэль

ласан

сгань!..

ноян…

чну!..

узур!

глыба

ахыба

банхын

тар — лы — чык

зей — со — хык

зын

тагры гру ры!

забр!..

Кюй — ю — лу

алу — алун

хэн даен

хана дын

чолах

Орман орган гаримон ха!

Армян качгал каймаи кя!

Каши каи камалаи кга!

банч банчук анчек банчунес

чохдых гендыл андык ачинес!

Меки хеци хецинес

радомес.

Ксеркс!

Ицир!

Гар чигар жгар

течь iйгар.

Чинчигнар

Эдолгар

Обелгар

Лгармлы

чари-чар

Зар

бгар!..

вольягар cap, зар, мар, щар.

Алегар молагар молафар

Молатар молатос маньюл бекьянь

Сифеци фет фей

Фитерос кинтерос

Цви ууви.

Цью

Ци

Ць…

Чарджуйных дынь золотое темя

И снежная мяхкоть

Медоле-е-ейным запахом пчелу увлечет

— Жь — ж — ж —!..

И жук засохший шушерой шевелится

И мышь, оса, жужжалки,

И ящер криволапый ис — под тюльей кельи

Шершавым язычком уж тащится на медососье!

И дыню все облапили как тетеньку!

В полях поляжет полдень жаркий

И все жуют нежай-й-йшие плоды

И не страшат лучей нарывные булавки!..

 Антициклон…

 Ш (ж) ара-а.

 Африка —

 Москва.

Мессинский лимончик —

       усох

На раскисшем асфальте —

    киски вянут

Еле ползу

   костюм —

      в лепешку!

Лопнув,

   арбуз сожжен!

Рыбешки —

   в крошку,

высох фонтан —

   пыль! пыль! пыль!..

Улица — удушная печка,

тротуар — жаропровод,

На переулочке шипят жиры —

   — ы — ы — ы…

Нет, не хватает квасу

— одни тараканы!..

Вафли из Ахрики!

Трубочками!

  — Лезут

    белые мыльные внутренности

Мороженное!

   …роженное

     — отрава!

От витрины до подъезда

   не до-пол-зти…

Горячие противни в пальцы,

чахотки микробышки,

кочережки…

Афтомобиль бурло

   бурлюкотит

в желтой горчке…

У-дыха-а-юсь…

В голове —

    домна!

   Дом —

    бом-м…

    БОМ-М!

В лоб

   солнечной бомбой

ПОЛДЕНЬ:

Б Ы Х!

  Ж-ЖЬ-ЖЬ-ЖЬ!

остался —

   жяренный баклажян!

Эрывань

Жы — ы — ра…

На маставои

сверлят

мазоли,

калючки,

камни…

Эй, варабэй, варабэй,

адалжи сто рублей —

закуплю грузовик

Cнэ — е — гу…

На площади

тры лошади

пасэредине

ышак

столбнак —

ы! — кает!..

Духовка

каструла

паровая пэрина —

моя квартыра!

  — Бэгу

    на пэрэвулок!

в — а — а!.. Духан!

Гулим — джан

бурдюки!..

Орман орган

Гариман — Ха!

…Вэ — э — э!

Апельсын с гарчицей

Вино — чернила

горькый!

  Шашлык,

  бадриджан,

  кинжалом

  в горле.

Играй

  Зурна

   арган

    траур

Душа моя

  пережаренная курица

под скамейками валаится,

крест заржангвыл!

  Ай — ай, смори на минэ, Хачатур:

сверх агонь,

сбок агонь,

кургом агонь…

посередку — сапоги!

Куда пойдешь?

Кому скажешь?

Море — далеко,

Арарат — высоко,

Извозчык на козлах сыдыт,

нычего ны гаворыт —

язык чооорный

  как

    бакладжан.

Сошлися черное шоссе с асфальтом неба

И дождь забором встал

Нет выхода из досок водяного плена

— С-с-с-с-ш-ш-ш-ш —

   Сквозят дома

Сипит и ширится стальной оскал!

И молчаливо сходит всадник с неба

— Надавит холод металлической души —

И слякотной любовью запеленат

С ним мир пускает

Смертельный спазмы

   Пузыри

(Бульк:) пульс… бульз… бульзыри…

Осень… дохлая селезенка…

Дрызготня…

Запинаясь от скользко-моченого воздуха,

как поп в подряснике,

на козлы тупо восхожу…

Лысею

бородатый

шляпой

с пряжечкой…

— Ну — у, дохлая, тро — о — гай! —

Перееду себя

наверняка

после дождичка

с поднятым верхом

в четверг…

Мой седок — канцеляристский чиж,

что тоску подсунет в рубль,

сукинсыненские возжи,

сквозь рессор сосущий писк!..

  Ось — грязище…

  кляча — чих!

  щурит уши…

Водочный дых позывает в кабацкое дышло…

Взялся за гуж —

анчутке будешь на ужин!..

В глотке пусто хоть кнутом задушись!

Кобыла — боком бух!

Ух, и набулькаюсь вдрызг!..

Сито… с-сипит… сиф

  Осень!

Начало сезона

гриппозных бацилл!..

Воспаленно-красное,

пнями зубов, оскалье листвы…

Косые куксы стен…

у к с у с…

Вздернув глаза

в воздушное озеро —

оголтевшие сучья,

скользко голенькие окна.

  Хлипь.

  Алимент.

  Бронхит…

  Квартплата

  Насморк. Ассспирин. —

  Н-н-н… стен-н-ают

свистят провода

просвеженные несут

по телеграфу

от пронафталиненнои невесты

гражданину NN

средних лет

серому вахляю —

14 рублей

на промот

на леченье

триполи

(кожевенно-врачебный кабинет)

Средь рыхлой ткани

ртутный червячок.

Волосья — беспорядок…

Нос странствует по ветру…

Он вылетел в трубу!

Но —

  ни гу-гу!

Ему не скушно!

Курсы?

Радио-куры?

Просвещенцы?

студии? —

 гэ-гэ!

Он ест яблоки Ласкера,

За него думает начканц —

гр-р-ажданин NN

бизглазый зеванопулус!..

К исходу сентября

подлечится подлец,

нацепит пестрый галстук,

На палец — перстенек

— каля — маля! —

и к Верочке пойдет

с дюшесными конфетами,

закупленными

на остаточный

четырнадцатый

руп!

В «Доме Союзов»

кинематографа новая эра —

во всеуслышанье

заговорили

Три Эргон.

Звук течет по капле

глуховатый, тяжелый,

но все же захватывают

Три Эргон,

Три Эргон!

Дрозды, канарейки,

свиньи, гуси, —

визг и свист.

На сегодня переполнены

наши уши, —

так родились

мои неполнозвучия

А между тем

томная виолончель

с экрана пробиралась в зал

и пела о том,

что умер

Великий Немой,

когда из недр его

неожиданно возросли

Три Эргон,

Три Эргон…

Пропыленный Дюма…

Тоска…

Мозжухину с Лисенко

лет около ста.

Руки мельницами машут

— оперная краса! —

Скатилась на букет бумажный

двухаршинная слеза.

А старый друг Соломон

суфлер

повел в таверну пьянствовать

и до утра чечеткой топать

из-за коварного наследника престола

и венецианки.

В картинном положении,

весь изгибнувшись

на пьянственном столе,

проспал все утро

всеми покинутый Кин.

«Стрядать» красиво —

с поволокой —

идеал кумира,

избитый, томный жест

Чуть измозжухин не дорос до Кина,

а до кино

ни в жисть!

Мы по мосту стоим

меж лотков и меж корзин

— Ранет бумажный,

  гранат

    и мандарин! —

Вкруг шурыгает шпана.

— Отпустите четверть фунта

Зекс! Мильтон!

Теллигент

  — ейный хахаль —

  кувырком.

А киноки-ловкачи

сотворяют

среди нас

тридцать

  мелодраминых

    картин

Бывший поэт,

Мариенфаг на Лиговке,

(нынче Семка-Жгут),

сменил

цилиндр на кепку,

перо прокисшее — на перышко,

пробор изысканно проклеен,

пшют первоклассный,

а финка сбоку,

нервнее фокса

добычей дразнит

  казино.

Червонцев пачки

средь меловых профессоров…

Но неудача! Неудачка!

Даешь

в фужер с вином

подсвистнуть порошечку

упитанному скотопромышленнику

Вальком

  или бутылкой

в замахе

 Бац!

 Дзиннь!

Осколки — головокруженье — на пол

(А в дверь: стук-стук!)

Скорее спрятать тушу

— куда вот? —

под двуспалку,

а во входную дверь

не во-время учтивый

мильтон

и управдом

с распиской

  об учете мебели.

Убивец смылся,

без всякого смысла

поплелся руки умывать

от подозренья крови.

Его шмара перед гостями

  дрожью рассыпалась,

а впереди

из-под кровати

рука

 скорюченная

  выпала,

быкоподобного скотопромышленника

Скорее у стрекнуть!

И по-за шторой,

меж комодов

Семка Жгут

из Катькиной берложки,

обабившись в платок и юбку

— младенчика под мышку! —

по коридору крадется, как мышь

А ейный, Катькин хахаль,

драный кот

  Вадимка,

юродиво

как невидимка —

цап! За воротник!

— Куда? — Туда!

— Ребенок чей?

— Несу домой.

— Да он не твой! Заткнись!

А тот его по морде хлясь!

— Ты драться погоди!

Положи младенца в сторону! —

Пискленок в нише,

юродивый и вор

  колотятся

  по лестнице

  затылками —

  рубахи в клочья.

А снизу Катька с визгом,

а сверху управдом с мильтоном —

  Зажа-а-ли!

— Вот это — вор!

  За жабры

  возьмите! —

Семка скорчился,

  как в западне.

На Масленой

у балаганов

визг, вой:

заходи, народ честной.

Вход без запроса —

пятак с носа,

а у кого нос длинный —

с того пятиалтынный!

Трам, трам, трам, гам,

визг, бой

Ваньку бьют по мордам

на ярмарке вой

А на тройке —

куча девок,

а под тройкой —

бородач

кувырком

в лоб снежком,

улыбается

и влюбляется

в многопудую

модистку Катерину

Сваха — раз

сваха — два

и купчиха

подневольная

готова-а!

Вот теперь

Зиновьева жена

Катерина

леди Макбет

нос картошкой

кофты бесятся от жира,

рвутся визгом

  белых поросят!

В белой косоворотке

бык завитой

Сергей

рога наставляет купцу

мучнистому

мученику.

А крысий мышьяк

уступили дедушке

в грибочки

кисленькие.

Рот искривился

брезгом черным

по лицу — червячки.

И вся кухня всполошилась

побежала косяком

дверь — в дверь — дверь.

Катерина грозно крестится

привираючи со вздохом

поминальною слезой.

 (а муж ее

 на мельнице

 поит

 завтрашних утопленников

 водкой

 до согласу)

Блудливый бык Сергей

чаем с блюдечка

в прикуску

запивает

дедушкину порку

за Катеринину

дебелую

дубовую

краску.

 (А муж ее

 на стройке у плотины

 помол бесплатный обещает

 мужикам:

 подсобите только мельницу

 пустить)

— Эх, Сережка-ключник

злой разлучник

залучил к себе жену

залучил к себе жену,

да чужую, не свою! —

А муж ее

от мельницы

домой спешит

в пуховые подушки

на двоих.

Встречает мужа Катерина

Да с полюбовником —

подсвечником

по бороде и в темя

благоверное.

 (А мужики

 из-за того бесплатного помола

 бредут на каторгу

 за бунтовство)

Мимо дома — каторжане,

звон цепей

Сонька Вьюн

звон цепей.

За убийство двух хозяев

и наследничка

быть тебе в наручниках

курчавый чорт

Сергей.

 Три смерти

 за душой,

 и модные

 чулки за пазухой.

Уходит Катерина

с подсобником сожителем

на каторгу.

Катерина

леди Макбет

нос картошкой

кофта бесится от злобы —

в лютой Волге

утопи-и-ла

свою нежданную

соперницу

Сонетку Вьюн

 Бульк, бульк, бульк

 три круга по воде

 и больше ничего не видно

Допотопный джентльмен

с пятнистой

  зверьей шкурой

    на плечах,

украсив уши

  рыбьим зубом,

а волосы —

  зазубринами трав —

спешит жениться,

и везет его

к возлюбленной

скала — чудовище — плезиозавр,

ступни о камни

  полируя

чам-чу, чам-чу, чам-чун.

А сородичи лопочут

как сороки:

  — Погоди-ко-сь!

  Дубиной двухсаженной

  тебе потылицу

  расколошматит

  соперник,

  тучный, кровожадный

  вождь! —

А джентльменчик,

напрягши хилость мускулов,

воскликнул:

  — Не боюсь! —

И хитростно

воткнув в дубинку

острый камень,

помчался

на допотопную

  дуэль

Вот герой летит в провал

   лежит в темнице.

Живо-искусственному льву

проделать маникюр —

      не шутка

Он когти полирует чучелу,

а тот скосив глаза,

   проверив блеск,

   рыкнул:

      Мерси

Поезд —

  задумчивая, дымная игрушка

тащит с трудом

пятерых

  пассажиров —

через лес,

через ров,

по дороге теряя вагоны

и становясь втупик перед бревном

И вот герой

в широкополой шляпе,

взлетевши вверх тормашками

опередивши паровоз, —

уже в именьи

почтенных родителей

подготовляемой невесты

А там

в порыве

негостеприимства

(остатки мести родовой!)

его преследуют

из двери в дверь,

через балкон,

в стекло веранды.

И, наконец,

усталый как старинный паровоз,

Джон засыпает,

на мраморной скамейке

в уютном уголочке парка

с невинностью на личике.

А двое бравых мстителей

стоят за спинкою скамьи,

впиваясь

взором ищейки

в горизонт,

готовы ринуться

по первому дыханью

  Но все их ухищренья

  бессильны

  перед кротостью героя

  и водопадом

  верности любовной…

Так мы следим

внимательно

за тем, что было

не ровно

девяносто лет назад

Охотник смелый

готов на все:

лисицу за уши

тащить из норки,

льва на аркане

привести домой,

иль прыгать в озеро

за утками

с зеленого размаху.

К рассказам

фрачники доверчивы.

И вот —

герою вручена

опасная двустволка

Однако,

зверей уничтожать

не так легко:

кто прячется в лесу,

а кто — пугает рыком,

и даже гуси

щиплются

до синяков.

Смешон

и опозорен

охотник возвращается на дачу

и от невесты слышит

решительный

как дробь,

отказ.

Сквозь фижмы времени

готовится декабрь,

под снегом прячутся

возвышенные либералисты:

курносый

  плосколицый

    Пестель

в южном сообществе,

и мармеладный Трубецкой

диктатор кисленький

в собачьих бакенбардах

на Севере.

А сбоку, в мерку

вездесущей противоположности —

крестьян холодной розгой хлещут

на пышном фоне бальных диадем

Помещица,

толстуха тысячная Анненкова,

тащит сына

курчавца-офицера

в модный магазин.

А там Полина Гебль

с глазами-изюминками

и с газовою грудью

ему, кавалергарду,

себя вверяет

беззаветно,

для осторожности примолвив:

  — Все русские мужчины

  лукавы и изменчивы! —

Но он по чистой совести…

Восстанье решено,

устав прочитан

и нежнее верного

к Полине расположен

он слово закрепляет

обрученьем с ней.

  А на утро

  полки спешат

  к Петру на площадь,

  — Жизнь за республику,

  долой тирана!

    Сенатская площадь

    изумлена

    до пушечного зева

  с картечью в глотке.

Меж тем,

громоздкий император

Николай

в селедках бакенбард

за рюмочкой

  поддельных слез

улещает

сентиментального предателя

с нелгущими глазами:

Все расскажи

я сам рес-пу-бли-ка-нец

свободы всем

во множестве

дарую!

Но в пышный

фейерверочный праздник,

пока сверкают

зеленые фонтаны

среди точеных нимф, —

в тот же день

в 15 верстах от вензелей

ракет

и бураков,

на мерзлой площади

под указательным перстом

Петра Великого

мерзотно

покачиваются

повешенные в ряд.

Какая-то провинция… сушь…

    глушь…

От именин до похорон

    тянется жизнь.

Немощные тротуары…

Щиплют гусыни-свахи.

От тетушкиных сплетен

в горле пыль,

поп, ископаемо косматый

исподлобья бурчит:

— Исайя, ликуй! Аминь! —

Тут всякая услуга —

под микроскопом,

жертва, подвиг —

соседям оскорбленье;

вздумай у бедной женщины

спасти младенца —

целое землетресенье.

Или: одолжи другу брюки,

а там в кармане

от столовой ключ,

а у Шурочки

собралися подруги

позлословить и наугощаться

получше.

    А съестное

    на запоре,

    а злословье

    Мите в горло,

    раззвонилось

    на весь город.

Решил топиться бедный Митя,

от брюк забыв освободиться,

а рыболов с повязкою

серди-и-и-тый

револьвер чоткий чирк

— Вылазь из речки

клянись сейчас же,

что жизнь желанна.

Опешил Митя,

отряхнул пиявок,

вода приятна,

а револьвер ужасен —

страшней заразы.

Стал Митя —

    дикобразен.

Предмет всех басен

клянется Митя,

Митя готов,

а рыболов

возьми-ка

гроб ему приготовь.

Плачет провинция

о милом самоубийце.

Вчерашние подстрекатели

    сварили кутью,

бывшие враги —

    принесли венок

с надписью —

    «незабвеннейшему».

От всякой радости

встал Митя с гробом вместе:

    — Благодарю всех

      за вниманье,

От похорон сохраню

    приятное воспоминанье

А все же боюсь опоздать

    к поезду! —

…Ту-ту-у-у…

Уехал,

а с ним мамаша

и милая Шурочка

всерьез оценившая

сердце Митино.

Начало просто

и прискорбно:

он в бедности,

и пропадом

грозит ему

  судьба.

И вдруг —

нивесть откуда

в роскошном лимузине

подъезжает лорд

и говорит Бертону:

Хотите поменяться?

— Возьмите фрак

и мои автомобиль

до самого особняка

включительно.

Полмесяца

живите за меня —

а я исчезну

в темноту,

оттудова

глазами

сопровождая вас —

    везде! —

Бертон согласен,

три миллиона в банке,

но тяжки

обязанности богача.

И девушка

с зелеными глазами

из-за портьеры

в него стреляет,

промахиваясь

всего на сантиметр…

И лицемерный раб,

вчера лишь нанятый

лакей,

прячась за ширмой,

ему вливает безуспешно в кофе

черный яд,

а ночью

к хозяину прокравшись

бьет по подушке

мимо темени

чугунным прессом (— бух!)

А двойник-миллионер,

не растерявшись

картину ухватив, как щит, —

размашистою кочергой

пролазника разит

по переносью.

От непереносной боли

лакеи летит по лестнице,

а барин вслед кидает

остатком ужина

    с подошвой

…Опять со всех сторон

враги и воры

двенадцать похищений —

деваться некуда…

Ах, лучше нищета,

чем вечные тревоги.

Но поздно:

его считают

убийцей тропического президента

и всяческим преступником.

  Он к смерти близок,

  но не унывает,

  остря вокруг да около,

  мороча головы судей

  министром

      и юристом

А зеленоглазка Мерчиа,

издавна поверив

  в его невинность,

и убедившись в точности

      предчувствия,

(конец вполне благополучен!)

  ему дарит

    свободу и любовь,

  и жених

  авантюристово наследство

  жертвует на революцию

  в тропической стране.

На Третьей Мещанской —

  уютный дом,

бородатый дворник у ворот,

— вылитый Кропоткин! —

на окне герань,

и мурлычит кот,

и в комнате живут

вдвоем супруги мирные.

по N-ской дороге

в жестком вагоне

из Нижнего едет в Москву на работу

коварный

  мужнин

    друг Володя

Утренняя рань —

дремлет Москва.

День горит —

на работе Москва.

Падает вечер —

спать пора.

А другу Володе негде спать.

Но в сквере друга встретил друг,

зовет его в уютный дом,

чтоб крепким чаем напоить

и на ночь предложить диван.

Жена приветлива:

— Диван свободен,

приятных снов желаю вам!

с мужем удаляется за ширму

гимнастерку вывесив наружу,

как сигнал.

На третий день —

в командировку муж

Коварный друг

жене гадает на картах

— тревога в доме,

валет и дама,

любовь на сердце, —

все решено

    безоговорочно!

И вот изменница

совместно с другом дома

под одеялом нежится.

…Повсюду серый дых мещанства:

им день Авиахима,

полет на аэроплане, —

лишь завеса для интрижки!..

Вернулся муж,

привез клубники для варенья.

Ах, горько разочарованье

в любви и дружбе!

Но делать нечего —

варенье сварено

и слаще есть его втроем…

— Бежать из дома,

спать на столе в конторе,

мокнуть под дождем,

строителям — для жизни места нет! —

Но делать нечего —

он на Мещанской снова

(дождь попутал!)

Бывшая жена приветлива,

варенье вкусно,

диван свободен,

и — занятно любить втроем!

Однако — делать нечего!

аборт вскладчину,

и оскорбленная Людмила,

сбежавши из лечебницы,

мужьям записку оставляет,

и с чемоданом — на вокзал!..

А там — дорога,

блестящих рельс прямолинейность,

и в будущем —

    здоровье и работа!

два приятеля (мужья)

недоуменно

чай кипятят на примусе

(вести хозяйство затруднительно

без женской помощи)

и горестно друг друга попрекают

— Строитель тоже!

Тут, на жилплощади,

разумной жизни

построить не съумел!

— Печатник тоже!

Вот ижицу и пропечатали

      обоим! —

В растерянности полной

один раскинулся на холостом диване,

другой прилег

  на бывшую семейную кровать

Скуча-а-ют,

зева-а-ют…

— Давай, Володя, выпьем чаю

Одна у нас утеха —

клубничного

  вареньица

    поесть!..

Их трое в комнате одной —

Ох, неудобно!

Все жмутся, стонут, квохчут.

— Как быть?

— Я не хочу ребенка от другого!

— А я — аборта!

Жить с вами надоело!

И вот в лечебнице.

Халатов белизна.

С улыбкой доктор

засучивает рукава,

ждет пришедших.

  А сквозь окно,

  в коляске детской

  соблазненок

  пищит

   и радуется

  всем комочком.

Молоденькая пациентка

лежит без памяти,

а Людмила (5-ый номер)

скрывается —

от радости или испуга?

— Куда мне деться?

Мне хочется младенца! —

Вопросов много на Мещанской,

и сколько их

    еще не решено!

И удивленно

пред ними топчутся

три сценариста

и сотня режиссеров

В двенадцатом году

в России — мир и тишина:

гуляют по Кремлю

парами пузатые попы

и стройные

в мазурке вьются

морские

офицеры.

Сам Николай,

царь польский, палач финляндский,

вешатель всероссийский,

и прочая, и прочая —

с улыбкой благожелательной

жмет руки

генералам

на параде

  А между тем —

  снарядные заводы

  готовят трехдюймовкам

  железные отполированные

  бутерброды

  и учатся солдаты

  по команде

  штыками тыкать

  в чучела.

И вот уже Вильгельм,

усы тараща

с австрийскою развалиной

под ручку —

обдумывает ультиматум

И вот уже

отбарабанивают немцы

несгибающийся шаг.

И вот уже

тяжеловесный эшелон

за эшелоном,

набитый доверху

(как сельди в бочке — люди)

ползет к позициям

к траншеям тащится

су-ро-о-во.

И вот уже

снарядами плюется

горластое орудие,

летит от взрыва

  пыль,

  грунт, кровь.

И сестры милосердия

стараются пригладить

ампутированные ноги

со всею нежностью

придворных баловниц.

А впереди

кавалерийскою грозой

набухнув,

разразилось поле —

пыль по полю,

дым,

смерть,

смрад.

так, — три года,

а на четвертый

в Петербурге

под красным знаменем

сгущаются

революционные рабочие с войсками,

и Николай,

усами дернув

дрожащею рукой

подписывает отречение.

За ним торопится

братец Михаил.

Народ свободен,

Гучков и Милюков

  в восторге,

но —

в «запломбированном вагоне»

с Финляндского вокзала

приехали большевики, —

расчистить путь

через меньшевицкий сумрак

и болтовню керенскую —

в Октябрь.

Тонки ножки балерин,

триста юбок — на экран,

фаворитки томный танец

искажает

кошка драная,

дохлятина

кинутая

из райка.

Исте-е-е-рика-а!

Великий князь,

бородатый утешитель,

дарит колье

в 130 тысяч;

а кордебалетчица

Аня Васильева,

судьбы превратность испытав,

плохо успокаивается

со слюнявым

сановником,

скверно устроившим

«племянницу» и себя.

Наташа,

ее подружка,

соблазненная гвардейцем,

плюет на старика-министра

и гибнет жа-а-а-лостно.

А Наташин брат —

на фронте

простой солдат,

под офицерскими пощечинами

сохнувший

да в сердцах

«его благородие»

огревший, —

на беду себе

возвращается

в Питер.

Быстры ножки балерин,

триста юбок упорхнули

а Матильда — во дворец

мчится вихрем.

Великий князь —

  неважный утешитель, —

стакан воды ему в лицо

Он после дурно спит…

А прима-балерину

провал

и революция бессониц

угнетают…

Но хуже всех

спалося в тот тяжелый вечер

режиссеру

Мих — Вернеру.

— Что ты там делаешь, толстый колбасник?

— Я стрыдаю в Варьете!

— Чем же ты страдаешь, толстый колбасник?

— Любовью стрыдаю, я, воздуха король… —

В цирковом куполе газ засверкал.

Одинадцать пудов на трапецию влезло.

Лопнуло трико и жир потек

на восхищенную перворядную лысинку,

покамест соперник, глиста Шершеневича,

дарит украдкой браслетки жене.

А в кафэ

перед столиком —

хриплой свиньей взвыл в карикатуру,

вдребезги мрамор; таитянка бежит

о лестницу краску ресниц ломая.

Любовник убитую руку скрючил,

И — ровно 3 часа и 8 минут —

быком лупоглазым с экрана убийца

— слезы, как жир по ветчине сползают! —

чтобы зритель умиленно сморкался в платок,

разыскивая свои новые галоши.

«Медвежья свадьба»,

«Три вора», «Багдадский…»

«Гарри Пиль», «Проститутка»,

«Катька — бумажный ранет», —

в театрах

в кинематографах

вся атмосфера — навыворот!

Люмпен-обыватели

в экран вцепились

с двух сторон:

«Что там — молотобоец,

ткач, рудокоп? — фи!

Не фо-то-ге-нично!

Не форсисто!!

Нам бы вот этого:

блатного,

с любовным сердцем,

с револьвером,

с душком одеколончика,

попреступнее,

попроституточнее!»

Эй, мещанин, веселитесь.

Эй, улица,

  ухнем!

«Победа женщины», «Розита»,

«Поцелуй Мэри»,

«Медвежья свадьба»

«Такая-сякая женщина»

  и проч. и проч.

Всю жизнь тому назад

(еще в 13 году!)

зевали мы от фрачного маркиза

  Мозжухина

и Верочки Прохладной

среди курортных лунных видов.

великосветских «золотых серий»

(учащиеся моложе 16 лет не допускаются!)

А ныне:

судак с малиной

достигают

довоенной нормы

на поцелуях

в диафрагму.

привинченной к подушке головой

  лежу в духовке…

  хрипяч…

Бессонница креозотом

  выедает каждый глаз

  …Из Нарпита

    конница

    на демонстрацию скачет

  ночью

    в три часа.

  Огибая чистый пруд

  студенты орут

  профессорскую резолюцию:

  — «Если через год

  из тебя выйдет грош, —

  это что-нибудь да значит»!

  Дым… шум… г — гум…

Беспризорною ночью

  моссельпромцы не спят на часах

кормят девиц и собак.

В голове кирпичи устроили скачку:

    бьют ведром.

  Одно спасенье:

    начинаю распыляться

    и лечу

      в ремонт

      в канализацию

Бред…

  Бессонница

  доедает последний глаз

Не усну… ежик в мозгу

Утреет… четыре часа.

Через крыши

  лисицей кусачею солнце…

Коварствие! Подлог!

Матрац — кипяток, развар асфальта…

— Эй, пора итти на службу!..

Я думала: что это — бог,

А оказалось — сонная рожа!

Ах, милый череп, Игорек,

Я помертвела как рогожа.

Как смеет называть меня ежом,

И ежик гладить мои паучьей ручкой.

И мордочку подслепую крестит кротом,

И на бульваре угощать «сипучкой»?!

За что же так меня судьба халтура

Обидела, как девочку, сломав коньки?!

Ах, видно я была немножко втюримшись

Зато теперя об ладонь ломаю ноготки.

Ах, мама, родная! Еще я не знала такой боли

Как будто бы опять

Связали руки и винтят…

Что ж, «на панели мне лазрецься цто ли»?!

А впрочем, все туман и все тече-е-ет

И жизнь сгущается под прессом…

Узнай же, милый Игорек,

Мы зародили тут аншлаговую пьесу.

Лето…

Июль…

Пришпиленный воздух

Духота… Бом-м-м!

В полночь

протяжный

коло-кол гу-у-лл…

ад листвою застылой,

где загородный дом-м

…Ле-у-у-уна

  свет

  ле-о-от

  тревожный,

  поворачивает очи

  в кружевах…

  как скрипка

  вскрикивает

  ночная

  птичка. (свист: пи-чунь)

А за решеткой

особнячьей

бессонным совиноглазьем

жирный

распухший

сидит деньжач

пузач,

по пальцам четками

мил-ли-он-нны

кап-кап…

Свет ле-у-у-нныи

испариной

скользит

сквозь стекла…

ти-и-хо

Но между стен

обманных —

как тень

неслышно

ползет

Максимкою

бомбист

из дальней каторги,

вздыхая местью

за невесту,

что на пять лет

по догору

отдалася

деньжачу,

чтобы спасти от голода

семью и домочадцев…

А в башне надкрышной

невеста бомбокида

леуннокосая

всю ночь стонала:

— Ду-у-ух мертвых,

не прикасайся,

грудь моя чиста,

как тельце двухмесячного

голубенка…

В ночи я трижды

расчесываю косы,

в ушах звенит

напев печальный:

  — Господи, боже, спаси,

  спаси всех невинных

  и домочадцев

  от голода

  и деньжача!.. —

Близ прорвы

кабинетной двери

бомбист

был

  бородою

   стра-а-шен, —

быки бровей,

зубов оскал

вздыбленно дик,

банкир же просто

вынул чек

парною ручкой

и сказал:

— С-с-садитесь!

Будьте, как в бане,

отбросьте воротник,

сомбреро на крючек,

бомбу на полочку,

прошу —

  глоток шипучки,

бокалы вспеним…

А затем —

благословите

направо и налево

осанна ввышних

я

   покупаю

    вас

     сейчас —

трам-та-ра-рам

дзе! —

Бомбист растерян:

  — Что это? Шарж?

Жар — угар — бред?

Все светлячки в глазах…

Он будто пятится,

и ляписом

в мозгу

прижег

чек…

И вот

сошлись:

пять тысяч двести

колонна стерлингов

— принципиально!

(за фанатизм — отдельно)

и на невесту

голодный договор

еще длинней…

Теперь банкир

тишком смеется:

  — Эй, бомбей,

  трубочку бомбой

  мне набей,

  и фитильком

  зажги скорей,

  заслужишь орден

  трех королев —

трам-та-ра-рам —

    джэ!.. —

А фаршированный бомбист

еще грознее,

как черный пес,

что душу выжег,

душу выпотр~р~р~рошнл,

сто-ро-жит

банкира честь

и па-а-кой

есть пшенный супчик;

на груди,

как две отмычки,

гробовеет свастика —

главный мастер!..

По ночам

выходит в саване

и со свечей,

ужасает

всех кругом

Упокой…

упа-а-а-кой

душу

  невесты

    его…

У тебя огромное сердце

 как у молодого красноармейца

Тот прав,

  кто Республику хранит,

иначе всех заплюет

  господь бог, старик.

Слушай, слушай меня,

    Ирита!

Скоро рассыпятся все

  горделивые враги.

Как трунящий негр

    на троне,

одевший шапку Мономаха, —

это будет также

  невероятно!

Шашни шелковых ресниц

и пуховки платья,

шепот в маску о Чеките —

стоит раздувать-ли?

Рассыпа́лся по́-столу ма-джонг,

прыгал выстрелом пинг-понк,

млел, хрипел,

  флюсом надувался патефон,

 и ворча, врывался трубкой телефон

  О, Ирина! В стопку страсти

  шёлок/(шепот) нежности пролей.

  С небосвода негры слазьте

  Умоляйте:

    — О, Чекита!

    Не сбривай бровей!.. —

Огненные шары прыгали

  по бесконечным соснам

Под свист фонарей

  в вечерней раме

вылезли из орбит ее глаза

  прозрачные планетарные.

Отчего? Что они увидели?

В корчах извивающуюся войну?

В углу черного злейшего паука

  — имя ему Каркурт —

или старую страшную книгу,

где на полях накапано: КАПУТ!

Каюк тебе, молодая Чекита,

если не ляжешь спать в полночь!

Схватят тебя врачи пинцетами

и потащут на сияющее ложе.

Там, под тысячесвечовыми иголками,

  белохалатники

   станут сердце твое

    выскребывать

  по чайной ложечке.

— Нет, это невозможно!

    Не-воз-мож-но!.. —

Не остывают

    твои стоны

опустошенные…

Купальная Ирина

посиди на вышитом камне

в вылизанном солнцем океане,

я буду замертво смотреть,

отравляться твоими

в синеву просверленными глазами

 Какая огромная снедь

  пе-ре-ли-ва-ет-ся

   этими

    спасательными кругами!..

Жизнь начинается так:

делается выжным каждый пустяк!

Жизнь только начинается —

и никакого упадочничества!

Ирина! Для больной

мы принесли по одинаковой

коробке пирожных,

а сами стали грызть сырые лимоны

Нас покорил Велимир Грозный,

мы жизнь и ночи растрачиваем,

перегоняя в стихи гормоны.

Мы знаем прекрасное средство самозащиты —

 неповторяемые имена.

На нас одинаково

    в рупор

  курчавым криком

  негритянка фырчит,

  тоской любовною

  разлукой,

    разъярена.

У нас обоих жизнь пересыщена

  — без спирту! —

до крышки и до дна!

на двух одна

    загримированная мыслища

Она осуществится

    в провальный час,

    когда враг

    будет подытоживать

своей доходности числа,

позабыв попрощаться

с такакерками и детишками…

Март взыграл, вода пробита,

Смесь сучков, камней, бензина,

и бегут, как воры, прытко,

и гудят ручьи: «Иди, Ирина,

  Ириада, Эронитка!»

Я понюхал —

слаще йода

голос твой

сквозь камни бродит,

и ласкает сонный рот

жгучей каплей Ириод

Хлещет в дождь

  и уши моет

твой весенний

 жизнедарный

  Иризоид!

Солнце млело

 на булыжную постель,

у киосков

 выздоравливал апрель,

но тебя не видно

    Ириэль,

и тоска серей,

 чем на асфальте тень

Я под вечер,

  весь в колючках,

Ирианствую,

    как зверь!..

Ириэнтация моя плоха —

ты не пришла в кряхтящий МХАТ.

Куда деваться, Эриэта?

Жизнь без тебя — из падали котлета!

И клянусь земли прорывом,

золотым и страшным блюдом,

отомщу я лучшей головою

за измену Ириуды!..

Не в открытом бою

  мужей Аришки перебью, —

в темном перешейке

по-пе-ре-ку-сы-ваю

    шейки!

У грозные вздохи — ВЗДОР!

Сдохли африканские страсти,

разбиты о бетонные дамбы!

Только додергиваются

    — для Ириты —

    на эстраде,

в кастрюли вопя,

  кривые джаз-БАНДЫ!..

Нежность, как опьянение,

   накапливается

совершенно незаметными глотками —

ты танцуешь, смеешься,

не видя закиданного

  цветами капкана,

и вдруг —

   опрокидывается сразу

  Всё замутилось…

Милый друг,

  подай

для сти-хо-из-вер-же-ний

  побольше вазу!

Ирина!

   Грохот гор.

  Итак, свершилось!

Я отравился твоими

  половодными глазами

  больше,

чем пропыленный негр

  карболкой и коньяком.

  Долой бурду!

Беру распахнутыми руками

   бью бутылку о камень —

      довольно!

Мне не нужно больше винище лакать,

 когда вижу

   Ирита машет

 глазищ своих

синими/(туманными) островами!..

 — Полундра, сам лечу! —

Закричал матрос, падая с марсу

 Так я в ночи́

 зажигаю стихов своих

     транспорт…

Русская полячка

ты чуть-чуть иностранка.

Носик — чуть вздернут,

волосы — спокойные волны,

глаз величавый.

Китайское вышитое платье —

черное с красным шифоном —

в бурю маячит пластрон!..

Ты не модная злая львица,

не прогнившая волосатая ВАМП.

ты —

 отчаянная путешественница,

исследовательница странных троп

У «Ирины — разрой берега»

синий ирис бегущих глаз,

проле́ск, ручей, апрель, весна,

и пятый май —

хозяйки капусту рассаживают.

У тебя не улыбка, а смех —

снежнейший ряд зубов.

Глаза — вертящиеся нервы,

солнце под пароходной волной.

 А твой характер?

— Зачем нам ездить в Африку! —

пружинится, очаровательный!

Как тяжко

  после тебя встречаться

с людьми,

   у которых не лица,

   и не трактор,

   а пасмурное

    мусорное ведро

Их торжество

  сенсационный обоз!..

Белокура кругла

  нежная Иринка, —

а в горлышке — ранка.

Руки натянуты, как струнки,

любит она безупречные танцы,

а в сердце — бизюминка.

Засыпает замертво

 в тяжелом лесу —

Жизнь ее

 странно складывается…

Ты стала совсем

   прозрачная, голубая,

как зяблик бессонный,

   в окне рассвет.

На книгу глаза твои выпадают,

молотками бегают в голове.

Ты стала уже совсем голубая,

бессонница

  в шею всадила стамеску.

Жизнь твоя — весна восковая,

а шариков красных нет

  и неизвестно…

Ты воистину потеряла

    руки и голос,

и шепчешь бессловесные

     просьбы:

— Скажите номер телефона

Бориса Перелёшина!.. —

Я писал это всю ночь…

Ирина, не относись к этому

   так легко!

У меня тоже бледная немочь

 глядится сквозь щеки

  в прослабленное окно.

У меня тоже бледная поступь,

что шатаясь, хватается за бревно

Ко сне тоже костлявая гостья

постучит на заре позвонком:

— Тук-ток, тук-ток! —

Беззубый голос вопит:

— От-крой!..

Человек живуче кошки!

Ирина! Прошло твое горлышко.

Ты стала совсем розовой,

как рассветный воздух.

а зелено-лакированный камень

вспорхнула 17-летняя дамочка-апрель

— Готово, куафер Базиль! —

Я заверчусь теперь босым

    ураганом! —

Солнце жжет глазастыми лучами,

«Золотого ярлыка» шея темней,

в ноготке — радужный камень,

не подходи — обожжешься кистями

Корчами винограда — колени,

ноги —

  загарное УДИВЛЕНИЕ

!!       !!

Я люблю мою Ирину!

Ей с преклонностью отдам

драгоценнейшую книгу,

заграничные чулки,

туалетный кусок мыла

и

 талон на солонину

Что имею —

  всё возьми,

только

  косточки мои

    отпусти!..

«Ирина — разрой берега» —

какое счастливое имя —

  весенняя глина,

  рыхлый каолин

Лепи обжигай

снежнейшие щеки

расширенейшие глаза!

 Даже тебя не зная

  и не видя,

   можно доверчиво

приветствовать стихами

    твое имя,

а с ним

 пред-вос-хи-ти-тель-но

и тебя —

Ирина, кувырни берега,

повей рассадой

  талый май!..

Ирина!

  Ну, улыбнись!

Не для меня —

 для митинга,

   для мира!

Я буду твои подводные улыбки

   отчеканивать,

 как горящие ордена,

 неповторные медали,

 бросать

   их

 в собрания

  и на рынок.

Бери, хватай,

  продавец, спортсмен

    и ребенок.

Лирическое преступление

  Лифсея Крученых —

треск черепов

сбиваемых с насиженных

       гнездышек

Насекомояднейшие губы,

  запишите в протокол:

   это песни мои

  обрывают увядшие уши

     с корнем!..

Одни предложат тебе

 меха, бриллианты

оклеенную обоями любовь

а я, бедняк чердачный,

 своих стихов рулон.

 А с ними, быть может,

фиксаж для бессмертья

твоих быстрейших улыбок!

Не грози мне железным изгоном

Ирита!

 Мой подарок прими,

    преклонный…

Ирина!

Завяжи меня на сердце узлом

крепко, как некогда Гордий!

Чтоб ничем его невозможно

     стронуть —

только ножом!../(кроме — мечом!)

Ура! Ура!

Бравый канатоход Тибул

в куполе пробил дыру

и убежал по потолку

как кенгуру.

— Ату его, ату! —

  кричит капитан

— Браво! Ура! —

  кричит толпа…

Какой ужасный сквозняк!

Втянуло в люк

  продавца шаров

как куклу на парашюте…

  Все кричат:

   — Ату его! Ловите!

   Он вертячком каюкнул

   У-уох! Ох!.. —

У доктора Гаспара Арнери

в операционном кресле

под блескучим фонарем

кукла Верочка Суок —

замечательная актриса:

на холодной жести

спит, как сурок,

вся в розовом

 золотистом блеске…

Ее сердце

 очень сердится —

шпорами прищемили грудь,

оцепенели плечи, руки…

Но если у Гаспара в кресле,

то значит очень скоро

    кукла воскреснет,

хотя бы с непробудным стоном

  позвонки раскололись…

тетушка Гаспара

 всё охлопатывает яичницу

    с валерьяном,

ловит, сквозь слезы, воришку

      мышь

Но вот —

   опущены колбы,

   тетушка изгнана,

у больной

нажат винтик

передвинут серебряный рычажок

черная рана (протык сабли!)

    смазана иодом,

колесики сбросили бинт,

и в такт

меж-про-сон-нои походке

мы наслаждаемся

  дробленным бредом

    из шкатулочного горлышка…

Тетушка в испуге

 чебурахнулась

   в бочку,

 и оттуда

  выскочила негритоской,

кокетничает с д-ром Гаспаром

  взъерошенной черточкой

А куклу Суок

  похитил Раздватрис,

чтоб стать придворным

     балетмейстером,

— смешные прыжки

гермафродита с усами…

(голос хрустальный

  петь перестал)

Так опасен

   острый риф,

так укачивает

   боковая рифма!

Слушай, слушай,

 сжимай позвонки,

вся для тебя поют

   Ирита!..

На черном небесном бархате

подымаются белые башни,

зелеными кометами

 растут тёщины языки

Фонари —

гигантские апельсины на мачтах,

и посреди всего —

сидит в тюрьме оружейный мастер

силач Просперо

Не бойся Суок!

сыпи гвардейца, вымани ключ,

 открой клетку.

 Смело скользи

 меж львов и кобр —

тебя приветствует

    прозревший народ…

Смотри, Ирина!

У трех толстяков

среди комет и апельсинов

на бархате растут белые дворцы, —

и все они

 рассыпятся

  по знаку

твоего кольца!..

Ты уехала на Кавказ…

Тихо… Пусто…

Сквозь разорванный потолок

  капает слякоть

Тоска

 Капсюли пепсина…

Остывает последний термос…

Комната моя кислая…

 Лежу небритый.

Нет запаха эссенций сена

 галиматьи шипра.

Остались —

   каменные щепки воблы,

   уксус

БУТАФОРНЫЕ ВИТРИНЫ.

Вне всякой очереди

меня, почти нищего,

возьми приласкай,

закружи,

дыханьем напичкай

и —

с небоскреба надёжного,

в разгар сердцебоя,

отбрось неожиданно!

какой промчится

 бурелом стихов

пожар неистовый

кричащих шиповников катастроф!

Выдергивая колючек тыщи,

додергиваясь на дне,

 я буду вспоминать

серебро всего Союза

 в твоих

остро-блистательных

  ГЛАЗИЩАХ!..

Испуганная рецептами и эскулапами

шустрой сороконожкой-ангиной,

ты на Кавказ уехала блуждать,

бледней и замкнутее изоляторов…

 Перегорели у меня провода…

Где раздобуду теперь

    зерна пропитания?

Кто даст мне

  средство/(кубик) вдохновения?

Опять судьба фамильярничает —

превращает меня в попрошателя.

Взъерошенный мозг

     ро́жками бьется

в твой убегающий БРИГ.

Выстрелы скал

Острия осколков

Раны мои раскрыты

  до последнего барьера

Я жил только

 под наркозом твоих глаз

Рву перевязку… Слепну

Затылком об-стол

Вызванная молнией,

 ты блуждать

  провалилась

    на Кавказ…

Молодая Рубината!

Рубина!

Я буду тебя изучать по каплям

 граната,

как мудрецы въедаются в излюбленные книги.

Пусть гастрономы

  штудируют по карте названий

острейшие,

 в столетней плесени

    ликёры и ви́на.

Пусть славят иконостасами дымящие кагоры, —

я буду

 по карточной системе

 составлять гремучий список

тобой обласканных вещей

и книжек

акварелиста Рабиндраната ТАГОРА,

следить за твоей

РУБИННО-ГРОМНОИ ИНТРИГОЙ!

Около чугунных

  нахмуренных ног

гранатами стрекочет лоток,

плоды дозревают на солнцепеке.

Ударь ножем

 в золотистое ребро

и выпей жадно

 дразнящий сок!..

Нутро переперченного

    солнцем граната

темно-красный ковшик/бассейн крови

вяжет дёсна.

Розовеет возле

  прокушенной грядки

  кисловатых зерен…

Ша́май и пей

 шарикоподшипником горла

— аж за ушами взвизгнет! —

Горящими каплями

брызни

на полосатый пуловр!..

Руната!

Тебя напугал доктор,

меня обманул

  испорченный телефон, —

оба мы заболели

   болезнью горной…

Но вот над парком

  вспых рубинец

мы глотаем воздушный пирог

     полным ртом…

Как хорошо, что ревнючьи

    царапки и рёвы

   нам незнакомы!

 Бурли, турбина!

  Никогда еще жизнь моя

   не была так переполнена

    стихов

     гранатными зернами.

выбегал для тебя 1000 строк

и чтоб не быть скучным,

выгнал оттуда

арфы и рифмы,

крючкотворство метафор,

кордебалет созвучий.

Я выдоил для тебя чистый спирт!

 Ужасный труд!:

  Тебе нельзя его пить,

ты не кушаешь моих кровных

    рысистых эпитетов.

Ветер дремучий

вечер колючий.

Ты моя тучка —

мертвыми петлями

меня не мучай!

Задержись здесь, в обрыдлом карантине,

Шопотка пуховки сшамают/Поцелуев примочки излечат мою малярию!..

Когда на грани краха

   в глазах у всех

змеиной контрабандой

жестокости и жадности

    зеленый уголёк

Я пред тобой как банк…

…Там в конторе

  виснут краны

  счеты — щелк,

 в лихорадке арифмометр,

 сейфы топают гопак,

 кассы роют,

    контролеры…

Но чек — не в жизнь

аккредитив — не в прибыль,

когда на векселе

    твоей не вижу визы

100.000-ный аванс тогда мне не в корысть!

    Время — деньги

    глаз — карат

Конкуренты — очень поздно!

    Де́бет, кре́дит…

    Брутто, нетто…

Знаю твердо —

    в мою пользу

    будет сальдо, —

    это верно,

    как контракт!

Рублем изрубленный

 ползу по улице.

 В окне

Рубината молодая

 мельк рассмешкою —

рассыпалась кредиток стая

 И я,

 вроде рафинада в кофе,

 сла-а-дкостно растаял…

Кагореют поэты,

  крадутся на коленях,

пролезают по темным тоннелям

Их манит гранатный прожектор,

 в убегающем море

контрабандистов преследующий…

  Возле волны волос

1/2 дня сижу закоченелый —

  хлороформ глаз

  анестезия улыбки, —

руки мои — под ветром вехи

И только сейчас заметил: —

 среди снежнейших глыб

  трепещу

   без головы…

Под утро, как гейзер в нарзане,

занозы сердечных складок растрюхались.

Я позабыл ее грозно-синие глаза,

казненную за измену старуху,

и прочие огнеметные трюки.

Остались только два гнезда,

режущей нежностью чреватые,

железом иносказов их вспахали…

Что-ж, я выздоровел окончательно?

  Кончился кошмар?

Или пропадаю

    очаровательно?!.

Под утро, как льдинка в нарзане,

заноза сердечных складок

      растаяла.

позабыл ее щедро-синие глаза

 и прочие

  головокружительные тайны!

…Остались только два стиха,

  режущей нежностью

      чреватые —

  сталью иносказов

    их выпахали…

Что-ж, я выздоровел?

Или подыхаю

 очаровательно?!.

Вместо парного аппетитного мяса

 застарелыми спазмами

  жуй трухлявую щепку — воблу

Ты не пришла к обещанному часу.

Ты не пришла и позже.

 Запрыгали строчки,

   россыпью — вопли…

Сижу колпачный

   и изучаю,

      с белесой улыбкой,

   петитную дорожку…

А мне всё холодней…

Сырой парусиной

 мокнет спрессованное сердце

Что это? Склероз?

  60 лет?

Или просто

  цокает осень,

колотится неровный ревматизм?

Да, это нарывает разлука —

насквозь в прострелах

  не-стер-пи-меи-ший

    фурункул!..

 Уехала!

Как молоток

 влетело в голову

отточенное слово,

вколочено напропалую!

— Задержите! Караул!

 Не попрощался.

  В Коджоры! —

Бегу по шпалам,

кричу и падаю под ветер.

 Все поезда

  проносятся

над онемелым переносьем

Ты отделилась от вокзала,

покорно сникли семафоры.

Гудел

 трепыхался поезд,

горлом

 прорезывая стальной воздух

В ознобе

 не попадали

 зуб-на-зуб шпалы.

Петлей угарной ветер замахал.

А я глядел нарядно-катафальный

     в галстуке…

И вдруг — вдогонку:

— Стой! Схватите!

    Она совсем уехала! —

Над лесом рвутся силуэты,

а я — в колодезь,

 к швабрам,

барахтаться в холодной одиночке,

где сырость с ночью спят

      в обнимку.

Ты на Кавказец профуфырила

      в экспрессе

 и скоро выйдешь замуж,

меня ж — к мокрицам,

где костоломный осьмизуб

 настежь

  прощелкнет…

Умчалася…

Уездный гвоздь — в селезенку!

И все-ж — живу!

Уж третью пятидневку

в слякоть и в стужу

— ничего, привыкаю —

хожу на службу

и даже ежедневно

  что-то дряблое

    обедаю

с кислой капустой.

Имени ее не произношу.

Живу молчальником.

Стиснув виски́

стараюсь выполнить

предотъездное обещание

Да… Так спокойнее —

  анемичником…

Занафталиненный медикаментами доктор

двенадцатью щипцами

сделал мне аборт памяти…

Меня засосало в люк.

Я кувыркаюсь без пямяти.

Стучу о камень,

Знаю — не вынырну!

На мокрые доски

  молчалкою —

    п л ю х!..

Древний девиз,

таблица велико-рыхлых

романтиков и романистов:

ЛЮБОВЬ — ТАЙНА — СМЕРТЬ

Но мы,

победившие чахлый склероз,

начертали на наших джемперах:

УЛОВ — НАРПИТ — СМЕХ!

Замыленного кентавра,

   скрипучего,

сменил электровоз

в три тысячи HP[73].

Не как чудо,

  не жар-птицу

    (нет уж! где уж!)

Как дружочка,

  краем уха

полюби меня чуть-чуть!

Мне до ужасти

  нестерпимо нужен

  для стихопроизводства

   горного воздуха

    лоскут!..

В утешительном халате

  Рубинатка —

многосерднои фельдшерицей

приложи мне на темя печатью

  рыжие пьявки бровей!

Пускай раны мои охладятся,

в ужасе

  отшатнется

    лихорадица,

навеки отвалится

  опостылая постель…

Ты стала теперь розовей,

  примереннее с жизнью,

ты стала теперь

  не такой колючей.

Согласись, что это

  после песни,

которой

  научил тебя Кручень!..

Никогда еще жизнь

  не была так свежа,

как в это

  ответственное утро!

Пиявкой бровей твоих

  боль охлаждена,

заря распустилась на острие ножа,

все горести в мутную ямку

  каюкнули!..

Рубинная!

Ты мое облачко,

      крылышко,

        зернышко —

ветер какой — глаза ожег!

Ты вся в осколках солнечных!

Острая шпилечка,

    нитка с иголкой,

    наперсток и вышивка,

все вещи возле тебя щебечут,

        вещие,

все — кровные

      родственники!

Даже ярче в саду

    жжет

  только сквозь твой

миниатюрницкий зонтик!..

Подтрунила Руната:

— Если пробуешь револьвер

      в комнате,

не в угол стреляй,

      а в окно, —

так будет громче!

О, презренная мелочь

вызывающая солюбство в стихах!

  Крапива факта!..

Руната!

  Как биллиардным шар

   наливается

    твой лоб мудреца,

бровей загар

    остужает

два синих костра

Страстно-скромно, как желанная,

бесконечно целовала

    на глазах соперницы.

Что это? Вероятно руку отлежал я

Вот и снятся неожидные нелепости!..

  Гамак…

На фоне ресторана Гагри́пш

   лежать

   под башнею пальмы

      в теннике.

Пусть вокруг тормошатся

  рекордсмены лаун-тенниса,

пусть Вертинский вертит

  королевистый джаз-банд, —

мы давно уже

  пристальной книжкой

отряхнули со своих фартуков

    этот нагар!..

При молодой луне —

      вихрь —

налёт голубых ресниц,

ограбление фильдеперсовых

      транспортов,

белая оптика платья,

зигзаг — зрачки — пролаз.

Сама прозрачность

  персидской ниткой

   пронеслась!..

  Прозрачность

    ранней осени —

  музыкальнеиший футляр.

  Я слышу щемящее эхо

  сердцебиения на Кавказе…

Осенних тополей день

   всё чутче.

К чорту мыльное пиво,

 мочалку и вино!

Урви отдых,

поезжай в звенящее Кунцево,

   заройся в огород.

Над тобой

   зыбью качнется забор.

Слушай свежейшую радиопередачу

под солнечным лопухом.

Пей разреженный воздух,

   травяной озон.

А с ним вместе

      глотай

беспроволочных разговоров

   с Кавказа

  всеутоляющий кусок:

…Я на Рион твой лягу,

укроюсь твоим Кисловодском,

врезались мне мостов деревяшки,

под ногою

   водой удвоенные

      скрипучие доски…

Слушай взасос!

Ветер-дерзец

   багряною лапой

схватил и треплет

   твой хохолок!..

По этой извилистой тропе

только раз пробегут

    испуганные козы,

только раз

 просверкнет изгиб в строке

  червонною про́секой, —

 позабудь колбасу и хлеб

 записывай, пока не поздно,

 глотай

  колючий воздух!..

Сердце — такая мелочь,

сердце — такой атавизм…

Что же бьется оно,

    как-бы очумелое,

по льдистым карнизам

взбирается на Эльбрус,

кричит с Кавказа

    до Марселя,

не спрашивая ничьих чиновничьих виз?

изрезывает/исклевывает обрывы

рубинами

      брызг!..

Рубэна!

Дай мне этот

  пронзительный получас

    разговора по воздуху

…Обиняком гляжу:

  в опьянелом окне

    купол

      стрелкою пучится

        в кровное небо…

А на диване — рядом —

усталая синявка на экране

в жемчужно-перьевом платье

бредит

  от виноградного квасу,

концентрирует передачу…

Все тогда было

  омолоделым счастьем.

Центроболь мне теперь

      нипочем,

радиозарядкой ураган

      оглушен.

Лихоманный кол стал

  купальным колпаком.

На взморье

  кружусь

    июльским нагишем!..

Не унывай!

Ведь знаешь ли,

   знаешь,

— протри волной глазища! —

 еще может такое случиться,

радостью

   израненное,

  чего не предвидел

    ни один

     Плеханов!..

Сперва я пакостно думал

 всё чародейство —

  в щедрой улыбке,

  легкой прическе

  неслышной походке,

  многоводных глазах.

Но, проболевши месяц Рунатой,

  окончательно понял:

 все нити —

  в острейшем мозгу.

В прошлом — ошибок не счесть!

  Отныне меня не обманешь.

  Ясно вижу: ты не игрушка,

      не вещь,

      не товар,

а крепкорукий товарищ!..

В фашистскую ночь

   кромешную

через океан

ИНОТАСС'а

   пенятся вести:

— Крепите встречный! —

В полном размахе

 осуществлялась пятилетка

(Макдональд на диване

блуждал, как помешанный)

Качнулась смехом Руната

над лидером

  мокро-махровым,

королевскому шмяксу

 смешинкою

   в лоб!..

«Анатэма» —

Неудачная схема.

«Анфиса»

Умерла после bissa.

«Бабочек бой» —

Кто в нем пленит игрой?

«Госпожа пошлость» —

Тоже не оплошность.

«Дети» —

Ловили многих в сети.

«Заколдованный круг» —

По 500 на круг.

«Звезда нравственности» —

Полна безнравственности

«Зрелищ и хлеба» —

Просят у неба.

«Любовь студента» —

Ловля момента.

«Иола» Жулавского —

Драматурга заправского

«Козырь» Запольской —

Полон удали польской.

«Мелкий Бес» —

Не туда залез.

«Маневры» фарс —

Осмеян Марс.

«Лорензачио» Мюссе —

В восхищении не все!

«Огарки» —

Проданы и контр-марки

«Отцы и дети» —

Скучнее нет на свете!

Островского «Лес» —

Полон чудес.

«Ради счастья» —

Вызывает участье.

«Старый закал» —

Лавры стяжал.

«Три сестры» —

Ждут иной поры.

Узрели «Измены» —

Дар Мельпомены.

«Черепослов» —

Вывез Прутков!

«Человек большой» —

Путята герой.

«Чайка» —

Поди, поймай-ка!

«Электра» —

Полна эффекта.

В «Свадьбе» Чехов

Вызвал много «смехов»

Артисты играют,

Лавры стяжают

Сборы гребут,

Мирно живут!

старые щипцы заката

  заплаты

рябые очи

смотрят

смотрят

на восток

нож хвастлив

взоры кинул

и на стол

как на пол

офицера опрокинул

умер он

№ восемь удивленный

камень сонный

начал гла́зами вертеть

и размахивать руками

и как плеть

извилась перед нами

салфетка

синяя конфетка

напудреная кокетка

на стол упала метко

задравши ногу

покраснела немного

вот представление

дайте дорогу

офицер сидит в поле

с рыжею полей

и надменный самовар

выпускает пар

и свистает

рыбки хдещут

у офицера

глаза маслинки

хищные манеры,

губки малинки

глазки серы

у рыжеи поли

брошка веером

хорошо было в поле

потом все изменилось

как ответа добился

он стал большой

и тоже рыжий

на металл оперся

к нему стал ближе

от поли отперся

не хотел уже рыжей

и то ничего что она гнулась

все ниже ниже

и мамаша его все узнала

полю рыжую еще обругала

похвалила лаская нахала

так все точно знала

рыжая поля рыдала.

примечание сочинителя —

  влечет мир

      с конца

в художественной внешности он

выражается и так: вместо 1–2–3

события располагаются 3–2–1 или

3-1–2  так и есть в моем

   стихотворении

Дверь

свежие маки

расцелую

пышет

закат

мальчик

собачка

поэт

младенчество лет

Удар

нож

ток

посинело

живи

живешь умираешь

жизнь скучнее смерти

смерти

живи мертвец

сосущий мертвых

всегда свежих

и так живу

полый

протух

Петух мудрости.

Убывала вода А

в белых конях не было воды Э

старцы подкатывают пальму

иссохла пещера

в ней явства Е

благодатные мысли прорезывают потолок

износились все слова на конях

застыло олово висят портки

мудрецы без работы зевают

зев змия зевнул проглотил

оз пар от лошади тело

научился сам ловить раков

питаюсь бей надувалу ого-го

О —

ой и душно мне не пускают

плетка в нос лезут

мудрецы живут долго день долгий

а другие качурятся

ни в тебе ни в себе не

нахожуся НЕТ горе горе

и стал я видеть вдоль и по —

перек ничего не вижу не

сидят на реке благополучной

не скучной жуют дыни петух

бегает клюет

умилился нож и не режет

так было раньше

а написанное раньше — теперь

Мир кончился. Умерли трубы…

Птицы железные стали лететь

Тонущих мокрые чубы

Кости желтеющей плеть.

Мир разокончился… Убраны ложки

Тины глотайте бурду…

Тише… и ниже поля дорожки

Черт рспустил бороду.

  е у ю

  и а о

  о а

 о а е е и е я

  о a

 e у и e и

  и e e

и и ы и е и и ы

Опадающие стих блуждающий соглас

бежать к вершинам тяжело

и упадешь — не низко

куда мудрее в колесо

свернуться… повезло…

не упадешь и не зацепишься

а так — все катишься на дно

и там полон нелепости

но небо видно

в себя войдешь в себя

и все дальше внутрь

забудешь что? едваль!

    все тут

о уверяю вас: на вышине

стоящий измеряет низ

все кажется: прилезут те

и стащут вниз

один на высоте

мудрец и то соскучится

иди ка к черноте

не все на золоченой улице

ты на низу спокойно умудряй

свой короткий опыт

пусть быстроногий в край

мчит далекий

а только — ногу сломит

на потеху задних…

как узывен вечери звон

звонить не думай кулаками

не перешагнуть без возмездья

ни единой ступени

чтоб достигнуть надзвездья

надо вглубь спуститься

    где тень

там увидишь сияние любимых

а рукой все равно не достать!

ноги сломятся шумно ретивы —

засияет тебе благодать

голос слышен отшедшей…

как живые кричат!

убивают потверже

по земле бьют лопаты.

когда мы шагали по небоскребам

порхали легче от первого

до последнего

кто верует тому не жаль серебра

бростье и мы престол

все углубилися за станками

разлетаются кудри

секуточеи ударил

веет дальшее море

драгоценные чаши кидаются в него

бритые чаши

и знает кто их… да?

    под бородой слюнявой пса

    лег усталый

    далека гроза

    веселых охотниц орава

  я издалека пришел

  к родной собаке

  у домов острый кол

  так и просится в драку

    в конуре блохи жалят часто

   и пыль столбом

  но малым я счастлив

  хоть белье кругом

  хоть слышу ход сводов

  тяжелых колес…

  но прижал я морду

  ты бес! не пес…

тепло с чернявым рядом

кожу жую

лишь соли надо

размягчить шею твою

  помню как меня били

  за дружбу с тобой

  но отхлынули хвили

  над нами дом крутой

  как часовые

  стучат жуки

  как раньше вздрагивал

  чуя толчки

  ноги мои достали доски

  за ней дрожит песня

  много там пустой тоски

  а мне совсем не тесно

  вся наша посуда

  пустая чашка

  не давит под спудом

  синяя бумажка

с другом свернулись в калачик

дышать тяжело

повернуться — задача —

горло ко мне легло

  зубы мои без устали

  шкура крепка —

  чешешься псина, устами

  давишь на доске клопа

…там вилка в углу привешена…

 мне нужно тебя обгрызть —

 когда будет плешина

 спустимся вниз…

  какие сны мне снятся

  я скоро выздоровею тогда

  стану гонять зайцев

  соской не будет борода

  и проветрюсь солью

  прокопчусь смолой

  но навеянных пылью

  не отведаю снов…

Куда деваться от мечтанья

о твоей коралловой стране

заглушишь как трепетанья

как пробраться к луне

светел день ало пламя

земля и деревья шипят

не укрыться сверканья

змеи золотые меня сторожат

вокруг горят ведьмовства маки

сквозь хвои сосн сверкнет дозор

как совесть мучит камень всякий —

и ветка гибкая — укор

видно сон навевает жара

видно околдован паром

и с землею проститься пора

где призывы звучат мои даром…

я в гроб вошел — там кости дышат

там несносно зловонье

и опять выползаю на крышу

где столбы сплелись в целованье

в воде ловлю пушистых зайцев

плавает лебедь… вдали цапля

в тумане не увижу хоть пальцев

но несносна длинная лапа —

зарычал я бросаясь на дно

кувыркаясь как мельниц колеса…

и ухо волной снесено

и дух мои вопит безголосый…

где тесен пыл бойница

заплекает рыжья спица

гоголя падвол калоша

шагая улицам сельди висель

в запоры саить сулы

лег беззаботно пали тулы

вы вероки облачь сказаль

облачье болое вбить наповал

к прекрасным далям нас зовет

и кличет земля худая

куда я?

или наступает тот потоп

что в бок ударя

сядет на сельд

висеть будет удалой?

браво!

всегда так было с оравой…

Мощь и тощ теперь пара!

Ломая ветку

прыгая

в воздушную сетку

игривая жизнь

вспугнула наседку

икра я

замечай обмельчение рек

железный вол плывет поперек

бойницам тесно

как тесто всходит пыл телесный

судрец был силен высшим

книги его грызут мыши

начертают черные флаги

спать легко на бумаге

где то звенит пустота

везде гласит смех острие рта

ранит невесомая игла

притупила зубы пила.

не зримов у стен

  буды

замечало песнь роды

крайне чтец боится

паровозил сто копытца

из под земли вырыть

украсть у пальца

прыгнуть сверх головы

  сидя итти

  стоя бежать

куда зарыть кольца

  виси на петле

  тихо качаясь

поскорее покончить

недостойный водевиль —

о конечно

этим никого не удивишь

жизнь глупая штука и сказка

старые люди твердили…

нам не нужно указки

и мы не разбираемся в этой гнили

Хрюкает конь и учиться не хочет

(лень обуяла ретивых)

конь улыбается в одиночку

впереди скорых и сильных

пробежав тмени метров

и всех перегнав

измеряет оком незаметно

плетущихся шагом

ленивей всех быстрый

и судрый — глупее

и храбрый под выстрелами

прячет уши в шею

уткнувши голову в лохань

я думал: кто умрет прекрасней?

не надо мне цветочных бань

и потолке зари чуть гаснущей

про всех забудет человечество

придя в будетлянские страны

лишь мне за мое молодечество

поставят памятник странный:

не будет видно головы

ни выражения предсмертного блаженства

ни даже рук — увы! —

а лишь на полушариях коленца

Моих детей не узнаете?

Родились здесь в неисчислимом

Верните в школу пусть желт и реек

Не нарушают глину

Луной гнилою

Часы отстали

Кормили сволочь

Гуди с толпою

Хоть 2? едва ли

Пятится ночь

Нажавши пальцем

Зайти ли? с вывеской?

Я вольный благодар

Язык чернильницы

Попал под наковальню

Чур чур круче

Ловите — тайна

Если пред обедом

Пройтись хочу я просто к воротам

И подаю ей знак летельбищ

На что иной взирает не терпя

Котеро

Перо

Бясо

Муро

Коро

Поро

Ндоро

Ро

копи богатства беги отца

его оставив в ломовиках

замо́к покрепче на дверях

пусть с взглядом смуглой конницы

он за тобою гонится

пусть шепчет заклинания

и в дверь без смысла бьет

пускай подымет он народ

не верь его страданиям

пусть плачет — детям в назидание

Гвоздь в голову!

Сам попросил

Положил ее на траву —

Пусть простукает нарыв.

Раскрыл пасть

— Там плюхался жирный карась —

А тот говорит: нишкни

Иначе трудно попасть!

Слышу: крышку забивают громко

Я скусил зубы

— Карась нырнул под нёбо —

Лежи, а то принудят родные

Не открывайся — ни крови… ни звука…

Кто помогал мне — не узнал сперва…

Гвоздил в висок заржавленным здорово!

Потом огляделся — моя жена!

Пошла и долго смеясь рассказывала доктору

Залепили… поправился… вышел из больницы

Жаль только

Остался там китайчонок

Мой сын от китайской царицы

В кудри мозга моего

Она заплелась ногами

И завила в излом его

Прижгя горячими щипцами!

Муза подбрасывала угли

Крючками кочерги ног

Скрыть смогу ли? —

Как лягухушку мое сердце прочмокнул Али!..

  я был влюбленно — строг…

Когда девушку

Козулеподобную

С черными зернами глаз

На снежном шелке лица

Толстый кавалер

Робко спросил:

— После обеда вы что делаете дома?

Та отвечала

Басом профундо:

— С п л ю!

И толстоватный кавалер

От смущения

Проглотил свою шею…

В грязи на кухне мировой

Валялось много городов и трупов,

Парламентеры с веткой сиротой,

Как школьники, ревели глупо.

А мы, узнав, что бог — верховный людоед,

Отсчитали ему процентов двадцать,

С весельем бросили на обед

И предались работе с ненасытной страстью!

Себя мы обожгли в кирпич,

Душа огнеупорней глины,

Ослеп верховный сыч

И наши векселя повыронил!..

И, заключив похабный мир,

Мы сделали святей всего, что знают святцы!

Теперь идем воистину громить

Последнюю опору англичанскую!

Какой на небе поднялся кабак

Под визг нетопырей и желтых херувимов!

Цари теперь душа бурлацкая,

Что всех святых отринула!

— Стареньких подслеповатых Сергиев

С ехидной книгой,

Что за девчонкой куцой бегали,

Вертя поддельною веригою!.. —

Мы само боги, над нами НИКОГО!

Удобно жить, развалясь в своей квартире,

Когда заштукатурен крепко потолок,

И не сочит небесной сыростью!..