СЕДЬМОЕ ВОСЬМИСТИШИЕ

Седьмое восьмистишие идет под буквою зáин — маслина.

Маслина — дерево, из плодов которого выделывается елей — символ милости Божией и всего утешительного и целительного. Ни один, может быть, предмет из мира вещественного не прилагается в слове Божием так часто и разнообразно к предметам духовным, как елей: то он елей радости228, то помазания229, то целительности230, то светения231, то елей жертвенный232, то хлебный (в хлебе)233, то благочестия234, то мира (в песни: — милость мира — Ελεον ειρήνης).

В настоящем восьмистишии святой Давид собирает изречения, выражающие то, о чем скорбела душа его и откуда брал он утешение для нее. То беспокоит его медленность исполнения обетований Божиих (стих 49), то смиряющие обстоятельства жизни (стих 50), то гордые враги и насмешники (стихи 51–52), то, вообще, размножение греха и нечестия (стих 53), то пребывание на земле — месте странничества нашего (стих 54). Во всех этих прискорбиях он ищет и находит утешение себе только в Боге и святом законе Его, всячески стараясь сохранять должное к ним отношение. Это последнее выражается разнообразно по фразе, но почти одинаково по мысли, как это мы увидим (стихи 55–56).


Стих сорок девятый

Помяни словеса Твоя рабу Твоему, ихже упование дал ми еси.

Словеса с упованием, на которые пророк питал утешительные надежды, были данные ему обетования. Он просит вспомнить о них, конечно, потому, что в текущих обстоятельствах было что-нибудь не соответствовавшее ожиданиям, возбужденным словами Господа, или потому, что впереди видел он нечто такое, что могло разрушить его надежды, или потому, что чувствовал в ту пору нужду в утешении и милости Божией; обетования же обещали всякую милость, потому он и говорит: «Помяни, что сказал, и даруй хоть малую часть из обещанного, потому что, в особенности теперь, я чувствую в том нужду». В основе такого прошения лежит непоколебимая уверенность в непреложности слова Божия.

Помяни… Но неужели и у Бога бывает забвение, как у человека? — Не может быть. Так почему же говорится — помяни? Слово это часто употребляется в Писании и в прямом, и в обратном смысле, как, например: почто мя забыл еси?235 или: вскую… забываеши нищету нашу?236 И Сам Бог говорит чрез пророка, что забудет все согрешения грешника, если он, обратившись, покается237. Забвение в Боге следует понимать не так, как понимается оно у нас, людей. Когда Бог, сверх ожидания человеческого, изменяет порядок вещей, не изменяя Совета Своего, пребывающего во век238 то говорится, что Он раскаяся. Так говорится о Нем — забы, когда, по-видимому, Он замедляет Своею помощию или исполнением обетования Своего, или должным воздаянием грешникам, или другим чем-либо, как будто выпало из памяти у Него то, чего надеются или чего боятся, но что не сбывается, хотя Бог делает это по особенному промышлению Своему, не по оскудению памяти и не по изменению воли. Таким образом, когда говорится Ему: помяни, то этим выражается лишь желание молящегося получить обещанное, а не то, чтобы что-либо предлагалось Богу, как будто выпавшее у Него из мысли. Помяни, говорит, словеса Твоя рабу Твоему, это значит: исполни то, что Ты обещал рабу Твоему; ихже упование дал ми еси — значит: «положившись на слова Твои, выражавшие обетование, я, толкует блаженный Августин, стал питать надежду».

Святой Иларий видит в этом слове еще ту мысль, что как обетования Божии суть условные, даны то есть под условием верности того, кому они даны, то пророк, не надеясь исполнить этих условий сам, просит Бога помочь ему в этом, чтобы потом исполнить и обетование, ограниченное такими условиями. «Пророк молится, говорит он, да явится достойным того, чтобы Бог удостоил его помянуть о слове Своем, которым обнадежил его.»

Что это за словеса Божии к Давиду — определенно указывается в слове Божием. Так Бог говорил ему чрез пророка Нафана: поях тя от пажити овчия на властелинство людем моим Израилю, и бех с тобою во всех, аможе ходил еси, и искорених вся враги твоя от лица твоего. И далее: и упокою тя от всех враг твоих, и проч. Услышав такой ответ Божий, святой Давид воззвал: Кто есмь аз, Господи мой, Господи, и что дом мой, яко возлюбил мя еси даже до сих? И мала сия пред Тобою суть, Господи мой, Господи, и глаголал еси о доме раба Твоего вдалеко. И ниже: И ныне, Господи мой, Господи! Ты еси Бог, и словеса Твоя будут истинна, и глаголал еси о рабе Твоем благая сия. И ныне начни и благослови дом раба Твоего, еже быти ему во век пред Тобою, яко Ты, Господи мой, Господи, глаголал еси, и от благословения Твоего да благословится дом раба Твоего, еже быти в век пред Тобою239. Обнадеженный этими словами, святой Давид не переставал ожидать сбытая их и, опираясь на неизменяемость слова, изреченного чрез пророка, приступает к Богу с молитвою, да помянет обетования, о которых необычно Ему забывать. «Не по горделивому какому-либо притязанию, толкует святой Амвросий, говорит он так, но в уверенности, что Бог истинный не может быть ложен в словах Своих. Он говорит как бы так: не по восхищению уповал я; напротив, Ты сам сделал то, что я стал питать надежды. Раб я — жду напитания от господина; воин я — жду оброка от царя».

Таков смысл этих слов в устах святого Давида. Но в каком смысле можем и мы обращать их к Богу? И нам всем даны в Господе Иисусе обетования, не о будущем только, но и о настоящем. Приводя посему на мысль эти обетования и не видя их исполнения на себе, молись, да помянет их Бог и исполнит в тебе, и если препона к исполнению их находится в тебе, то проси вместе с тем разрушить эту препону и сделать тебя достойным принятия того, что обетовано. Так, обещано всепрощение кающимся; но всепрощение приносит радость, а у тебя все та же туга и как будто нечаяние, — молись же, чтобы Господь изрек в сердце твоем обетованное всепрощение и ты ощутил радость от того, потому что блажени, ихже оставишася беззакония и ихже прикрышася греси240. Обещано, что крещеный водою и Духом или омытый слезами покаяния обновляется духовно и начинает жить новою жизнию: это же должно совершиться и в тебе; а между тем ты сознаешь, что деяния ветхого человека все продолжают прорываться с такою же будто бы силою, как и прежде, — и молись, чтоб избавил тебя Господь благодатию Своею от тела смерти сея241 и чтобы не грех, а уже Сам Бог жил в тебе. Обещано, что все будут научены Богом, не внешне, чрез письмена, а внутренне, чрез написание невидимым перстом глаголов Божиих на скрижалях сердца: следует и в тебе этому быть; а ты видишь все неясно, и в сердце твоем никогда не изрекается всепросвещающее и животворящее слово, — и молись, чтобы Господь стал наконец для тебя светом, просвещающим всякого человека, грядущего в мир. Обещано, что истинные поклонники будут поклоняться Богу духом, — следует и тебе так поклоняться; а ты между тем видишь, что и телесное-то поклонение твое неисправно, а духовного и начатков нет, — вот и молись, чтобы Дающий молитву молящемуся242 и тебя научил приступать к Нему в молитве достодолжно. Так поступай и в отношении ко всему другому. Но при этом, чтобы молитва твоя не была пустым словом, не забывай исполнять или обещаться исполнять то, что требуется от тебя самого, дабы смысл слов твоих всегда был таков: «вот я делаю, или буду делать по силе, что от меня зависит, — вспомни же, Господи, и Ты, что обетовано Тобою работающим Тебе, и исполни благ Твоих бедную душу мою». Когда потрудишься так в жизни, то и в конце ее можешь сказать с апостолом: подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох. Прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, праведный Судия243. Это верх обетований и надежд, опирающихся на слове Господа: идеже есмь Аз, ту и слуга мой будет244.

Стих пятидесятый

То мя утеши во смирении моем, яко слово Твое живи мя.

Прежде сего, пророк выражал мысль, что в жизни его есть что-то не соответствующее обетованиям Божиим, потому и просил воспомянуть о них; теперь определенно сказывает, что именно смущало его. Это — какие-то смиряющие, уничижающие, убивающие дух обстоятельства, и что среди их он оживляет убитую горем душу свою словом Господним.

Что же такое это «смиряющее?» — Могло быть и сознание нравственных своих недостатков, с которыми не справишься; «оживляющее» же в этом случае будет слово Господа о том, что тот, кто смиренно думает о себе, возвысится, а более всего то обетование, что восскорбевший об этом и взывающий к Богу всегда получит благодатное оживление: пошлет Господь Духа Своего и созиждется разорившийся нравственный строй его. Так учит блаженный Августин: «Можно здесь разуметь, говорит он, то смирение, которым смиряются, исповедуя грехи свои и горделиво не приписывая себе правды. Смиряющим себя таким образом дано такое утешительное слово: Бог гордым противится, смиренным же дает благодать245. И Сам Господь сказал: возносяйся смирится, смиряяй же себе вознесется246. Но, прибавляет блаженный Августин, хорошо разуметь здесь и то смирение, когда кто смиряется скорбию, посылаемою к сокрушению гордости и испытанию терпения. Живительное для таковых слово такое: в терпении вашем стяжите души ваша, и — влас главы вашея не погибнет247; и еще: верен Бог, иже не оставит вас искуситися паче, еже можете, но сотворит со искушением и избытие, яко возмощи вам понести248. Такое же упование дал Господь и в молитве, которой научил нас, повелев говорить в ней: и не введи нас во искушение. Если Он хотел, чтобы молящиеся так говорили в молитве, то, конечно, этим дал и обетование, что исполнит просимое».

То же разумеет и святой Афанасий о словах пророка: то мя утеши во смирении моем. «Это самое упование (о коем сказано в предыдущем стихе), порожденное во мне словом Твоим, утешало и успокоивало меня столько, что если постигало меня какое-либо бедствие или опасность, чаяние смерти, тяжкая болезнь, или потеря имущества, или гонение, или что-либо другое, по мнению людей тяжкое, — то утешением для меня было упование».

Святой Амвросий говорит также: «Упование, осенившее меня, воздействием слова Твоего утешало меня и воодушевляло к терпению неприятностей, встречаемых мною в жизни. А уповал он так потому, что верен был Господу: без этого не возымел бы он упования. Это видно на святом апостоле Павле. Когда Павел шел против имени Господа, то не имел утешения упования, а когда начал терпеть за имя его, то почерпал утешение из источника упования. Смотри же, как, сделавшись верным, и всех воодушевлял он к терпению и благодушию. Кто ны разлучит от любве Божия: скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или беда, или меч? Якоже есть писано: яко Тебе ради умерщвляемы есмы весь день; вменихомся, яко овцы заколения. Затем прибавляет и то, как можно все это перенесть: но во всех сих препобеждаем за Возлюблшаго ны249. Итак, кто хочет препобедить противности, когда случится гонение, или беда, или смерть, или тяжкая болезнь, или набег разбойников, или отобрание имений, или другое какое бедствие, — удобно препобедит все это тот, кто преисполнен утешительною надеждою. Пусть встретится что-либо подобное — оно не может действовать подавляющим образом на того, кто в сердце носит убеждение, что недостойны страсти нынешняго времене к хотящей явитися в нас славе250. Кто чает лучшего, тот не может быть сокрушен чем-либо маловажным».

Еще и другое разумеет святой Амвросий под смиряющим, именно, внутренние искушения от греха и диавола, с которыми надо вступать в борьбу в надежде победы силою благодати Господней. «Во время смирения нашего, говорит он, утешительница наша — надежда. Временем же смирения души нашей я полагаю время искушения. Душа наша смиряется, когда бывает предаваема искусителю на испытание тягостными притрудностями, которые неизбежны, чтоб устоять в борьбе и препобедить, когда чувствуешь приступ противной силы. В этих-то искушениях и живится душа словом Божиим. Оно есть жизненная эссенция души нашей, которою она питается, возращается и управляется. И нет ничего, что могло бы так живить душу разумную, как слово Божие. Насколько вкореняется оно в душе нашей, когда, разумеется, оно приемлется и вкушается, настолько раскрывается и жизнь души. Напротив, по мере того, как оскудевает слово Божие в душе, — и жизнь души терпит ущерб и оскудение. Как союз между душою и телом поддерживается и живится жизненным духом, так словом Божиим и благодатию Духа животворится душа наша (поддерживается союз ее с Богом, источником жизни). Потому-то мы всячески должны стараться, чтобы, оставя все прочее позади, собирать словеса Божии и вносить их во владычественное наше (ум), в чувства (сердце), в начинания (волю), и во все дела наши, чтобы вся деятельность наша согласна была с изречениями Писания, и деяния наши нисколько не разнились с строем небесных заповедей. Тогда и ты можешь говорить: слово Твое живи мя».

Последнюю мысль святой Афанасий выражает так: «Ничто не дает разумной душе сил жить своею жизнию так, как Божие слово. В какой мере Божие слово возрастает в душе человеческой, постигаемое и приемлемое ею, в такой же мере возрастает и то, что составляет жизнь (а именно, чтобы жить здесь добродетельно) и что впоследствии даст жизнь вечную».

Святой Иларий все изложенные мысли совмещает кратко в следующих словах: «Упование утешало его во смирении, то есть когда терпел он презрение, насмешки и обиды, когда бесчествуем был поношениями. Зная, что борьба с искушениями такого рода неизбежна в настоящем веке, он утешал себя в ней надеждою, возбужденною в нем Самим Богом, и оживотворялся словом Божиим. Из него почерпал он удостоверение, что слава на небесах несравненно выше, чем степень нынешнего его уничижения за верность воле Божией. Знал он также, что душа, наполненная словесами Божиими, содержит в себе как бы некое пастбище вечной жизни. Кто живится словом Божиим, того не колеблет пустая слава счастливцев. Знает он, что его бедность богаче их богатства, его постность насыщается небесным благообилием, его смирение вознаградится преславною честию».

Стих пятьдесят первый

Гордии законопреступоваху до зела, от закона Твоего не уклонихся.

«Гордые, говорит, преступали закон Твой в продолжение многого времени, но я не последовал их худому примеру и беззаконию; или так: гордые беззаконно поступали в том, что насмехались надо мною, как непрестанно поучающемся в законе Твоем, но из-за насмешек их я не оставил поучения в законе Твоем. Гордыми называет он презрителей и преступников Божественного закона, потому что такие преступники обыкновенно бывают горды». Так объясняет этот стих Зигабен.

В предыдущем стихе из неопределенно скорбного указал он на смиряющие обстоятельства жизни; а теперь и из этого круга скорбных случайностей выделяет он такие, которые исходят от гордых презрителей закона, хулящих закон, насмехающихся над исполнителями его и сбивающих всех с должного пути. Это — коноводы всякого зла, встреча с которыми наиболее болезненна для людей, преданных закону и искренно, всем сердцем, любящих его. Они-то и суть законопреступники до зела, то есть не только преступающие закон, но и восстающие на него, презирающие, ненавидящие и вооружающиеся против него злым словом своим. Против них-то пророк вооружался постоянством и твердостию в верности закону, не позволяя себе не только преступить его, но и подумать о чем-либо противном ему. «По закону, говорит, проводил я жизнь, соблюдая владычественную силу души моей (ум), чтобы не утаивать в сердце моем слово беззаконное»; «ибо, толкует это место святой Афанасий, когда преступают они закон до зела, я даже и в малом не преступал закона Твоего».

В этом стихе выражает пророк только твердость своего характера, но эта твердость не исключала и сердечного болезнования. Где же находил он целительный елей на такую рану сердца? — В воспоминании о судах Божиих. Вот и урок, как надо действовать, когда вокруг нас распространяются не преступники только закона, но и презрители и поносители его. Пусть их! Ты пребудь тверд: всех не переговоришь и не переуверишь. Есть на небе Судия всех, Который видит, как восстают на Его повеления, и сумеет воздать всем должное.

«Гордость, говорит святой Амвросий, в человеке есть великий грех. От нее получило начало и наше повреждение. Этою стрелою в начале уязвил и поразил нас диавол. Если бы человек, обманутый хитрою речью змия, не восхотел быть Богом и если бы, довольствуясь данными ему ограничениями, не коснулся запрещенного, то никогда не перешло бы к нам пагубное наследство падения. Да что говорю я о человеке! Сам диавол через гордость потерял благодать естества своего, когда сказал: выше звезд небесных поставлю престол мой… буду подобен Вышнему251, — и ниспал из сонма ангелов. Будучи праведно наказан за такое преступление, он вздумал сделать причастным тому и человека и перелил в него яд свой. Что может быть хуже такого греха, который начало свое получил от восстания против Бога! Потому-то Писание и говорит: Бог гордым противится. Как отмститель оказанного Ему неуважения, Бог предпринял как бы специальную брань с гордостию. Он говорит как бы так: «гордый — это Мой враг; Меня он вызывает, Мне надо схватиться с ним». Потому-то пророк и говорит: гордии законопреступоваху до зела, то есть гордым свойственно не только делать неправду, но неправду зельную. Показав, какова сила зла в гордости, надо было научить нас и тому, как побеждать ее. Он это и делает: от закона, говорит, Твоего не уклонихся. Таким образом, один закон Божий может выжать сок гордости, научая богобоязненного и благоговейного человека осмотрительности, с которою он должен править собою. Многие, не только чуждые вере, но из тех, которые уже довольно вкусили от доброго глагола заповедей, бывают прельщаемы успехами гордых, видя, как нарушители закона, ходатаи нечестия, высокомерные презрители искренно верующих, превозносящиеся над теми, которые, по страху Божию и повиновению небесным заповедям, смиряют сердце свое, — видя, как такие обилуют в веке сем богатством, славою, почестями и властию, и как, чем тягчайшие они делают неправды, тем обильнейший получают приток мирских выгод, и как люди праведные большею частию терпят недостаток и другие невзгоды, — видя все это, возмущаются тем до омрачения ума и склоняются к тому, что будто в этом суд Божий некоторым образом погрешает, забывая ту главную истину, истину очевиднейшую, что воздаяние за труды богоугождения положено не в этом веке, а отложено на век будущий. Но редкие берут это во внимание. Вначале и сам Давид соблазнен был этим, как пишет: се сии грешницы и гобзующии в век (богатящиеся в веке сем), удержаша богатство. И рех: еда убо всуе оправдих сердце мое и умых в неповинных руце мои, и бых язвен весь день?252 Нередко и среди нас, несовершенных, иные, видя подобное, говорят: где же провидение Божие, где правда? Вон горделивец обилует, высокомерный богатится, нечестивец счастлив и в силе; а этот праведный лежит, брошенный всеми, в такой бедности, что хлеба насущного не имеет, и к тому же терпит поношение от нечестивца, попирается гордецом. Конечно, это не легкое искушение, и ты не избудешь его, если не прозришь в грядущее, если не напитаешься обильнее небесными оброками. Давид думал прежде, что он знал эту истину; но когда пришло искушение, то оказалось, что не знает, потому-то и волновался и болезновал духом; потому и говорит: и непщевах разумети: сие труд есть предо мною, дондеже вниду во святило Божие, и разумею в последняя их253. Увидев в пророческом духе как гордые за то, что так возносятся, будут отвержены и уничижены, он говорит: како быша в запустение? Внезапу исчезоша, погибоша за беззаконие свое, яко соние востающего254. Так познал он, что успехи нечестивых в веке сем суть сновидение, а не действительность; их преимущества дотоле и видятся им, пока спят. Как только пробудятся они от сна сего, тотчас окажутся жаждущими те, кои видели себя доселе напоенными, — алчущими, которые видели себя обильно напитанными, словом, из сна того не вынесут они ничего твердого, что успокоило бы их в действительности. Да, крепким сном спят люди века сего… Пусть бодрствуют они для мира, но для Бога они спят; и хорошо говорит о них святой Иов, который прежде дивился их показности: будут, аки плевы пред ветром, или якоже прах, его же взя вихрь; умирают в горести души, ничего не вкусивши и не имея никакого блага255. А праведник, имея свидетельство доброй совести, утешает себя особенно тем, что ожидает его напоследок, зная, что с исходом из сей жизни он освободится от всех притрудностей и несомненно получит воздаяние за дела свои. Но это доступно только тому, кто может сказать о себе: от закона Твоего не уклонихся, — в ком не только сияет благодать доброделания, но и чистота искренней совести. Мы воинствуем Господу по закону не видимыми только делами, но и сокровенными чувствами.

Закон и говорит: да не будет слово тайно в сердцы твоем беззакония256, чтобы то есть не только делом не погрешал ты и не проговаривался словом, видя гордых в славе, но и в тайне сердца своего не принимал приражения неправды, когда помышляешь при этом о судах Божиих.

Изложим теперь кратко, какое настроение следует иметь мужу святому. Во-первых, ему должно памятовать небесные обетования; во-вторых, разуметь, какая участь положена для живущих, чтобы, когда встретятся беды и скорби, не падал он духом, но утешал себя надеждою, почерпаемою из цепи свидетельств Божественного Писания; в-третьих, не следует ему, как неверу какому, уклоняться от закона, когда увидит, что гордые нечестивцы и неправедники обилуют богатством в веке сем, но твердо тещи по своей стезе, избегая общения с гордыми, дабы избежать и заражения от них, так как нечист пред Богом всяк высокосердый257.

Стих пятьдесят второй

Помянух судьбы Твоя от века, Господи, и утешихся.

Этот стих служит дополнением предыдущего. «Помянул я, Господи, говорит он как бы так, праведные суды Твои, от начала мира Тобою явленные, как Ты страждущих за добродетель чтишь и прославляешь, как тех, которые полны счастья со грехом, бесчестишь и посрамляешь, и воспоминанием этим утешился в скорбях и злостраданиях моих пред лицом гордых порицателей закона Твоего». Так толкует это место Зигабен. «Содержа, говорит святой Афанасий Великий, в памяти то, чем от века и до века воздается каждому, чем утешается праведник и пребывает беспечален; воспомянув суды, какие творил Ты древле над притеснителями израильтян, я утешился, зная, что и сам не буду оставлен в гонениях, и что с людьми все бывает по суду Божию». «Привел я себе на мысль, поясняет блаженный Феодорит, что было с Авелем, Авраамом, Исааком, Иаковом, Иосифом, Иовом, Моисеем, как попущено было впадать им в различные искушения и как соделал Ты их впоследствии славными и знаменитыми, я почерпнул в этом для себя достаточное утешение». «Гордые, пишет святой Амвросий, своими нападками на закон колебали мою преданность закону; но я помянул суды Твои и, утешась ими, возвратился к прежним убеждениям и решениям; ибо, если кто, будучи научаем законом и убеждаем примерами, не станет питать той глубокой уверенности, что слова Божий непреложно истинны, тот в опасности скоро уклониться от закона. Но собери в памяти прошедшее, пересмотри цепь древних событий, и увидишь, что как грешник не избегает кары за свои неправды, так и праведник не лишается воздаяния за свою правоту. Смотри, вон в самом начале Адам, за преступление небесной заповеди, изгоняется из жилища райского; вон Каин Божиим приговором осуждается оплачивать стенанием и трясением братоубийственное злодейство; вон Енох, за благоговеинство взятый на небо, избегает жала смерти; вон Ной, за богоугодную праведность победитель потопа, делается новым родоначальником рода человеческого; вон Авраам за веру приемлет обетование потомства по всему лицу земли; вон Иаков за терпение печатлеет народ верующих печатию нового данного ему имени (именем израильтян); вон Давид за кротость предпочитается старшим братьям и облекается честию царскою; вон Илия, за ревность Божию колесницею взятый на воздух, вселяется в нового рода жилище, в обитель небесную. Перебирая все это в памяти, найдешь, откуда взять утешение и чем подкрепить себя в верности Божиим повелениям. Хранящему заповеди сладки суды Божии, а небрегущему о них горьки, ибо в посрамлении грешных он предвидит готовящийся ему самому приговор Божий. У кого совесть чиста, тот не смущается ничем, прилагая к себе утешительное определение: наследницы Богу, снаследнщы же Христу, понеже с Ним страждем, да и с Ним прославимся»258.

Как естественно находящемуся в горести, особенно терпящему напраслину, обращаться в утешение себя к праведному суду Божию, это доказывает повседневный опыт. Обижаемый какое обыкновенно произносит слово, когда возьмет его за сердце? — «Бог тебе судья!» или: «Есть Бог праведный, Который все видит!» — и тем вполне облегчает свое горе и успокоивает свое сердце. С другой стороны, ничто так не остепеняет грешников и обидчиков, как воспоминание о судьбах Божиих и праведном окончательном суде Его, на котором ничто уж не укроется и ничто не останется без воздаяния. Кто хоть немного придет в сознание и чувство этого суда, тотчас опускает руки, простертые на беззаконие, и останавливает ноги, текущие на грех. Суд Божий есть постоянный проповедник покаяния, и внимающий этой проповеди не посрамится. Блаженный Августин замечает, что слово утешихся некоторые понимают, как «получил урок», принял наставление.

Святой Амвросий обращает ко всем такое слово: «Кто же из нас таков, чтобы мог утешиться воспоминанием судов Божиих? Для грешников страшны и человеческие суды, — насколько же страшнее должны быть для них суды Божии! Посмотрите, как бывает в обычном течении дел. Невиноватые с радостию идут в суд и, досадуя на медленность, требуют скорейшего решения, а виноватые боятся и бежат суда, и когда попадутся в чем-либо, то всячески стараются оттянуть подальше день суда, — и каким испугом поражаются они, когда наступает наконец час его! Подобное тому, но в необъятнейших размерах, повторится и на суде Божием. Блажен, кто с радостию может ожидать сего небесного суда!»

Стих пятьдесят третий

Печаль прият мя от грешник, оставляющих закон Твой.

Размножение нечестия и повсемственного259 разврата — вот новый источник скорби для пророка! Впереди указал он на выдающиеся из этого круга личности, — на насмехающихся и на нападающих; теперь обозначает всю сплошную массу грешащих без страха Божия и страха суда Его, хоть и не нападающих, но видом своим и бесстыдством смущающих благочестивое сердце. В этом стихе он говорит только о скорби из-за того, а в следующем указывает, откуда приходило ему утешение в такой скорби.

Печаль брала его при виде умножения греха столь сильная, что он бывал близок к обмороку, как показывает греческое слово αθυμία и соответственное ему слово еврейское. Сердце, любящее Бога и ближнего, и не может иначе относиться к этому, ибо грехом и Бога бесчестят те, кои носят на себе имя Божие, и себя самих губят безвозвратно, если не покаются. Принимая то и другое к сердцу, искренно благочестивый мучится. О праведном Лоте святой апостол Петр пишет: видением и слухом праведный живый в них (среди беззаконных содомлян) день от дне душу праведну беззаконными делы мучаше260. То же испытывал и праведный Давид: видех, говорит он, беззаконие и пререкание во граде. Днем и нощию обыдет и по стенам его, беззаконие и труд посреде его, и неправда. И не оскуде от стогн его лихва и лесть261. Болезнуя о таком положении людей, он и говорит: печаль прият мя.

«Не многим обще такое чувство, говорит святой Амвросий. Большая часть печалятся, когда терпят от кого-либо обиду, или убыток, или бесчестие; но более совершенные и более крепкие духом печалятся не о своем унижении, а о грехе тех, кто унижает их. Им причинена обида, а они воздыхают о падении другого, оплакивая себя, как причину греха обидчиков. Так поступал и святой Павел: от печали многия и туги сердца, писал он к коринфянам, написах вам многими слезами. Но, скорбя сам, он не хочет, однако ж, опечаливать тех, которые достойны были обличения: не яко, прибавляет он, да оскорбитеся, но любовь да познаете, юже имам изобильно к вам262. Понятно, что он хочет того, дабы падшие пришли в сокрушение покаяния, уверяя их, что такого рода сокрушение будет для него источником радости: аще бо, продолжает он, аз скорбь творю вам, то кто есть веселяй мя, точию приемляй скорбь от мене?263 Таким образом, он хоть и обличает, но с тем, чтобы, причинив некую скорбь, привести ко спасению, — осуждает, чтобы разрешить, — отлучает, чтоб искреннее принять. Павел таков, между прочим, и потому, что, будучи сведущ в законе, знал поучительный пример того, кто говорил: печаль прият мя от грешник. Болезновал Давид не о том, что его презирали, не от того, что ему доставалось, а о том, что был оставляем и презираем закон Божий; болезновал о тех, которые это делали, потому что они погибали чрез то для Бога. Как добрый отец, когда помешавшийся сын бранит его, и злословит, и даже бьет, оплакивает не себя, но бедственное положение сына своего; так и добрый человек, когда видит, что какой-либо грешник делает недостойное, в присутствии даже старца, не уважая седин его и не сознавая в греховном обезумлении, как непристойно и нечестно поступает он, болит о нем, воздыхает, как о смертельно больном. Как добрый врач сначала предлагает советы, потом, взявшись лечить, не бросает уже больного, несмотря на то, что больной от нетерпения скажет что-нибудь и неприятное ему; так и праведник не отвращается от грешника, несмотря на презрение, которое терпит от него. Встречая даже обиды, приписывает их не ему, а неистовству смущающего его врага, и заботится не о вознаграждении себя, а об уврачевании души отчаянно больного духом».

«Источник такой заботы о грешниках, говорит святой Иларий, есть любовь по Богу, в силу которой, когда страждет один член, состраждут ему и все другие». «Печаль прият, пишет святой Афанасий, то есть печаль о грешниках, из которых одни грешат, не изведав и начала законов, а другие хоть и знают закон, но преступают его. Аще страждет един уд, с ним страждут вси уди: аще ли же славится един уд, с ним радуются вси уди»264.

Равнодушие к разливу нечестия и поголовного разврата обличает ослабление нравственно-религиозных чувств. Когда это случается, общество бывает в положении эпидемическом. Когда зайдет куда холера, все жители чувствуют припадки холерины в разных степенях; так и тут: расширяющиеся нечестие и разврат затрогивают понемногу всех. Иной и не участвует делом, зато смотрит; иной хоть и не смотрит, но молчит, и редко-редко кто подымет голос, да и то полушепотом. Таково и наше несчастное время! Это, однако ж, не оправдывает равнодушия, потому что ревновать о славе Божией и о царствовании добра и света есть долг всех сознающих, что в этом — истинное благо человека, человеческих обществ и человечества.

Стих пятьдесят четвертый

Пета бяху мне оправдания Твоя, на месте пришельствия моего.

Пета —φαλτα, — петельны, возбуждали то есть к пению. Кто занят чем-либо до воодушевления и с чувством удовольствия, тот готов петь, и поет, если умеет. От избытка сердца уста говорят. Так и пророк, углубляясь в оправдания Божии, восприяв их сердцем и увлекшись любовию к ним, пел о них, хвалил и выражал их достоинство, Божественную важность и обязательность для всех.

Поставляя эти слова в соотношение с предыдущим, мы видим, что там высказывалась печаль, а тут указывается источник утешения. Он как бы так говорит: «Грех и нечестие, размножившиеся вокруг меня, повергали в печаль душу мою, а я, углубляясь в оправдания Твои, согревал любовию к ним сердце мое и тем прогонял мрачное настроение в себе и то пагубное влияние, которое обыкновенно оставляет в душе окружающая нас греховность». Или так: «Скорбно было видеть разлив зла и нечестия вокруг себя, но я утешался оправданиями Твоими, размышляя о них и возгревая удостоверение в непреложности и спасительности их, в противоположность пагубе, наводимой нечестием».

Место пришельствия это — настоящая жизнь. Чувство, яко странни и пришельцы есмы на земли265, обще всем искренно богобоязненным людям. У пророка оно возвышалось тем, что в окружающих он не видел никакого согласия с настроением своего сердца. Они замышляли и делали одно, а он — совсем другое, и потому был чужой между ними. В нем действовал иной дух жизни, не от мира сего. Потому-то, отделясь от всех, он прилеплялся к тому, что исходило из той же области небесной, из которой была и сила жизни, воодушевлявшая и услаждавшая его оправданиями, исшедшими от Бога. Они веяли на него родным воздухом Отечества духовного. И как весною, когда пробудившаяся новая жизнь охватывает вышедшего на простор поля из душного жилья, невольно исторгается песнь для выражения радости жизни, так пел и пророк, когда в оправданиях охватили его родные духу небесные стихии. Этим он и себя утешал, и отгонял навевавшийся на него дурной дух из грешного мира. И в Церкви Божией затем установлено пение песней духовных еще святыми апостолами, чтобы души собравшихся благочестивых людей утешить в разнообразных прискорбностях и вместе с тем отвеять дух мира, который не может не влиять тлетворно на живущих в его среде. Вошедший в дом Божий не может вдруг стать пред Бога: его надо отпеть, а когда он отпоется, надо ввести в сочувствие с духовною областию. То и другое достигается духовным пением в храмах. Без пения богослужение не будет в своем чине.

И вне храма ничем так легко не отвеешь дух мира, как пением духовных песней. Когда припадки его усилятся — начинай петь, и он отойдет. Для этого надо иметь заученные псалмы и песни. Святой Иларий пишет: «Пророк, восприяв однажды слухом псаломские песни, примером своим научает нас всегда хранить их в сердце, чтобы потом повторять их и устами, как бы службу справляя». «Гордые, говорит святой Амвросий, не уклонили его от закона; он находил утешение в судах Божиих. И печаль от грешников не поглощала его; против нее вооружался он пением об оправданиях Божиих. Что держится на сердце, о том обычно и поется; а что поется, то лучше запечатлевается в чувствах. Не следует нам поверхностно пробегать то, что читаем, дабы не во время только чтения содержать то в мысли, но и когда нет книги в руках. Оправдания Божии да будут для нас гимном, песнию, псалмом; воспоем духом, воспоем и умом266, чтобы, если забудем о том во время нужное, не сказано было каждому из нас: отвергл еси словеса Моя вспять267. Чтобы прогнать забвение от святого дома, мудрый Соломон велел петь певцам, и они возвещали о дивных делах Божиих268. В собрании молящихся Богу всегда должны быть поющие, чтобы пением их отгоняем был дух нечистый, подобно тому, как пением святого Давида отгоняем был дух, мучивший Саула269. Случалось, что и пророки, пред тем как пророчествовать, приказывали искусным певцам петь, чтобы приятным сладкозвучием предрасположиться к наитию благодати Духа270. Сладко пение не то, которое нежит слух, но которое возвышает дух и сердце; и Новый Завет назван песнию, ибо Сам Господь благоволил изречь: пискахом вам, и не плясасте271. Воспел Он нам в Евангелии отпущение грехов. Должны были внять сему иудеи — не вняли, и заслужили укор».

«Но оправдания Божии не могут быть певаемы тем, кто не отрешился от всех забот земных. Посему пророк и прибавил: на месте пришельствия моего. Здесь — мы пришельцы, а у Бога — свои. Потому-то апостол говорит, что в доме Божием по призвании к вере мы уже не страннии и пришельцы, но сограждане святых и домашние Божии272; а кто домашний Божий, тот уже выходит из мира; кто вращается в небесных вещах, тот странник на земле; кто поет, у того отложены все тяготящие заботы или расчеты, сжимающие сердце. Не как опечаленный заботою о недоступных, но как свободный от всех телесных нужд и страстей пел тот же пророк: воспою Тебе, Боже, в гуслех. Возрадуетеся устне мои, егда воспою Тебе, и душа моя, юже еси избавил273. Так пел он в радости, потому что был насыщаем лучшими благами. Дух его насыщался пищею благоговения к Божественному — и он пел».

Стих пятьдесят пятый

Помянух в нощи имя Твое, Господи, и сохраних закон Твой.

Последние два стиха представляют общий вывод из предыдущего, на чем то есть, главным образом, должно останавливаться при всех неприятностях, наводящих скорбь, или какой всеобъемлющий закон жизни нашей на земле, полной скорбен и бед. Этот закон словами сына Давидова можно выразить так: помни Бога и заповеди Его храни, взыскав их, конечно, всею душою, яко сие всяк человек274. Это есть содержание предлежащих стихов.

Помянух в нощи имя Твое. Ночь здесь означает или обыкновенную часть суток, или в смысле переносном — настоящую жизнь вообще, или скорбные обстоятельства жизни, или припадки забвения, нечувствия и восстания всяких недобрых помыслов, чувств и страстей.

В первом случае будет мысль такая: ночью, когда все вокруг меня погрузилось в глубокое молчание, когда и душа моя освободилась от гнета внешних впечатлений, я вспомнил имя Твое, живее сознал, что Ты и Творец, и Промыслитель, и Воздаятель милостивый и праведный, в руке Которого всё; следовательно, и я с бедною душой моей. Помянув это, я воодушевился большею решимостию хранить закон Твой. Или так: не ночью только, но и во всякое другое время я всегда поминал имя Твое; оно не выходило у меня из мысли при всех делах и обстоятельствах жизненных, и это подало мне удобство сохранить закон Твой. Если я хранил его доселе, то потому, что воспоминал о Тебе, что Ты вездеприсущ, — сознавал, вместе с тем, как неуместно при этом допускать что-либо неугодное Тебе, не только в словах и делах, но и в мыслях, и всегда оставался я верным закону Твоему.

Во втором смысле можно понимать это так: хотя неприятности, бедствия, напасти и всякого рода неудачи наводили мрак на душу мою и колебали верность закону Твоему; но, помянув в этой ночи имя Твое и сознав, что все от Тебя и все строится ко благу моему, я успокоивался и оставался верным закону Твоему.

Какую ни взять мысль, намерение у пророка при этих словах одно — внушить, что памятование о Боге есть источник всякого утешения и полной крепости нравственного характера, всегда верного Богу.

Блаженный Феодорит пишет: «помянух в нощи… Лик святых, всегда вставая ночью, и молится, и песнословит Бога всяческих. Но думаю, что ночью именуется здесь время искушений, потому что оно приносит мрак и подобно ночи постигает людей. В это-то время преимущественно необходимо памятовать о Боге всяческих: это утешает, ободряет и отражает противные помыслы».

Блаженный Августин подводит под это и все скорбности, о которых поминалось в сем восьмистишии: «Ночь, говорит он, есть и уничижение, в какое поставляет нас наша смертность, — ночь от гордых, законопреступствующих до зела, — ночь от печали из-за грешников, оставляющих закон Божий, — ночь, наконец, от места пришельствия сего, пока приидет Господь и во свет приведет тайные тьмы и объявит советы сердечные, и тогда похвала будет каждому от Бога275. В этой ночи должно человеку памятовать о Боге, хваляйся, о Господе да хвалится276; потому-то и написано: не нам, Господи, не нам, но имени Твоему даждь славу277, так как чрез это можно расположиться хранить закон не ради себя, а ради славы Божией, как это и делал Давид, по указанию настоящего стиха. Не сохранил бы он закона, если бы, понадеявшись сам собою сохранить его, не помнил об имени Божием; ибо помощь наша во имя Господа»278.

Святой Амвросий говорит: «Праведному свойственно во всякое время устремляться на хваление Бога, не только днем, но и ночью. Помянух, говорит, — всегда, значит, помнил, не позволял ни одному моменту времени пройти без молитвенного обращения к Богу. Если занимающиеся светскими науками не поблажают сну, то во сколько раз больше желающие познать Бога не должны быть воспящаемы279 в этом со стороны сна телесного, уступая ему лишь столько, сколько требуется естеством! Давид всякую ночь омочал слезами постель свою, вставал в полночь и исповедовался Господу; а ты всю ночь думаешь отдавать непробудному сну! Тогда-то наиболее и должен ты молиться Господу; тогда-то наиболее и просить Его помощи, наиболее опасаться греха, когда кажется тебе, что ты от всех сокрыт. Когда тьма вокруг и стены укрывают тебя, тогда наисильнее восстановляй мысль, что Бог видит все и сокровенное. Не говори: покрыт я тьмою, — кто меня видит и кого мне бояться, заключенному и спрятанному в стенах? Лице Господне на творящия злая280. Но пусть не видишь ты свидетеля, а сам-то себя разве не видишь? И разве не боишься ты свидетельства своей совести? Не знаешь разве, что мрак ночи — не обезопаситель, а возжигатель греха? Когда сном и пищею разгорячается тело, тогда ослабляется бодренность ума, и крепость его расшатывается сном, а затем нападает похотливость и возмущает сердце. И это бывает тем опаснее, что тогда не видится срамота нечистоты, не ценится светлость непорочности, не сознается слава целомудрия. Ночь была, когда Иуда предал Господа и Петр отрекся от Него. Особенно в это время надлежит памятовать о Боге, пересматривать оправдания Его, перечитывать увещательные наставления Его. Заповеди о чистоте да не отходят от мысли твоей; занятый ими ум отвратит воспламенение похоти, охладит разжжение плоти».

Стих пятьдесят шестой

Сей бысть мне, яко оправданий Твоих взысках.281

В этом стихе могут быть допущены две мысли: память об имени Божием была для меня причиною того, что я взыскал оправданий Твоих; и еще: память эта быстъ во мне, образовалась и укрепилась в душе моей потому, что я взыскал оправданий Твоих.

В ходе жизни ревнующих о богоугождении и спасении то и другое совершается на самом деле. Вспомнит человек о Боге, о том, что во всем от Него зависит и что должен будет некогда во всем дать отчет Ему, — и приходит в себя; видя затем неисправности в жизни, решается исправить их и посвятить потом себя на хождение в воле Божией. Очевидно, что не иное что, а памятование о Боге заставило его взыскать оправданий Божиих. Так разумеет это блаженный Феодорит: «Это, говорит пророк, привело меня в состояние одержать верх над собою (переломить себя) и избрать для себя стяжание Твоих оправданий». Затем взыскавший такого рода жизнь не может обойтись без того, чтобы не памятовать о Боге, ибо всякая заповедь, какую предлежит ему исполнять, есть Божия заповедь, а ему предлежит исполнять их непрестанно, так как все дела и отношения наши обложены заповедями. Всякий шаг и напоминает ему о Боге, и жизнь, постоянно верная заповедям, неизгладимо напечатлевает память о Нем в уме и сердце. За такое дело образования памятования о Боге он и сам произвольно берется, и нудит себя к нему, в той уверенности и опытом изведанной пользе от сего, что при этом исполнение заповедей течет благоуспешнее и страсти преодолеваются легче и глубже.

Святой Иларий пишет: «αυτη относится к памятованию, которым поминал он по ночам имя Божие, а словами быстъ мне означает, что оно набежало не случайно, воспринято не на время, но всегда было и пребывало в нем, и навсегда укоренилось внутри его силою веры. Быстъ же таким оно для него потому, что он взыскал оправданий. Чрез непрестанное взыскание их он достиг того, что стал содержать непрестанную память о Боге во Христе Иисусе, Господе нашем». Этот стих, как замечено, вместе с предыдущим составляет заключение сего восьмистишия, в котором святой пророк, указав разные скорби и источники утешений в них, выражает, наконец, на чем остановиться и оставаться вернее. Он говорит как бы так: взыскав угождать Богу чрез хождение во святой воле Его, пребудь в непрестанной памяти Божией, всего себя предав Богу и от Него ожидая содействия всякому благому делу. Отсюда прибудет тебе неодолимое мужество в борьбе со скорбями и неколебимая верность заповедям Божиим.

Приводим на этот предмет несколько слов святого Исаака Сирианина:

«Человек, сомневающийся, что Бог помощник в добром делании, боится тени своей и во время достатка и обилия томится голодом, и при окружающей его тишине исполняется бури; а кто уповает на Бога, тот тверд в сердце своем, и всем людям явна достаточность его, и пред врагами его похвала его.

Заповеди Божии выше всех сокровищ мира. Кто стяжал их, тот внутри себя обретает Бога. Кто успокоивается всегда в Божием попечении, тот приобрел Бога домоприставником своим; кто вожделевает исполнения воли Божией, тот будет иметь путеводителями небесных ангелов; кто боится грехов, тот беспреткновенно совершает страшное шествие и во время сумрака пред собою и внутри себя обретает свет. Стопы боящегося грехов охраняет Господь, и во время поползновения282 предваряет его милость Божия».

Загрузка...