Столичный доктор. Том III

Глава 17

Пока ехал на вокзал — переваривал новость про беременность Лизы. Вернее, это творилось с той самой минуты, когда мне телеграмму принесли. Как не готовься — а сюрприз все равно состоялся. Ребенок, который еще и родится на коронацию, выходит, меняет все. Раньше я был кто? Голь перекатная! Правда, уже с тремястами тысячами рублей на банковских счетах. Собрал чемоданчик и отбыл в… тут я задумался, а куда можно отбыть в начале двадцатого века, чтобы не угодить под каток двух мировых войн, революций и прочих несчастий, что историю уготовила человечеству… Допустим, в Новую Зеландию. Или Австралию. Как там писал Блок?

Нет, скорая помощь, новые лекарства пригодятся любому правительству — думаю, и большевики не будут воротить нос. Но наблюдать за «неслыханными переменами», «невиданными мятежами», согласитесь, лучше со стороны. Кто-то рассказывал, что у Софьи Александровны, вдовы Склифосовского, охранная грамота чуть не от Ленина была. Не очень-то и помогла — бандиты убили парализованную женщину вместе с дочерью, увидев портрет Николая Васильевича в генеральском мундире.

Но теперь все меняется. Сергей Александрович непременно полезет в столичную политику. Его после рождения наследника… или наследницы… обязательно вернут в Питер. Судя по тому, что я видел в Царском — у Николая натуральный кадровый голод. Опалу сто процентов снимут, «клеветникам» заткнут рот ребенком — дескать, посмотрите, разродилась-таки великокняжеская чета.

А значит, Сергей Александрович вполне может подставить свою супругу. Поедут вместе в карете и бамц… повторится московская история. Только уже с семьей. И бомбу бросать будет кто-то не такой щепетильный как Каляев, который отказался от попытки, увидев с Великим князем детей. Как подумал об этом — по телу пробежала натуральная дрожь. Даже Кузьма обратил внимание:

— Так не холодно еще, Сергей Александрович, — слуга махнул рукой в окошко поезда. — Листопад только-только начался! Но я на всякий случай взял ваше теплое пальто. Носят в неметчине польта?

— Это существительное не склоняется, — буркнул я, прислушиваясь к гудкам поезда.

Выезжаем. Сначала в Польшу, там день на передышку и берлинским поездом из Варшавы в столицу Германии. На все про все — три дня. Можно и быстрее, курьерским, но куда мне спешить? Как раз за это время я доработаю для международной медицинской конференции доклад, отрихтую там все…

— Енти склонения для меня — темный лес. Пойду, у проводника чаю выпрошу.

В Варшаве нашлось время прогуляться по городу, посмотреть королевский замок, Старо Място. На Саксонской площади Кузьма углядел огромный храм Александра Невского, воспылал религиозными чувствами. Решил сходить вместе с ним на службу, помолиться и поставить свечки — помощь высших сил в Берлине мне будет не лишней. Разумеется, попробовали после церкви польскую свиную рульку, запили все замечательным намысловским пивом. От чего пришли в отличное расположение духа.

— Богато тут народ живет! — Кузьма рассматривал улицу и прохожих. — Сколько самобеглых колясок! Побольше нашего!

— Германия рядом — оттуда везут.

Как по мне, с десяток этих таратаек, крутившихся по центру Варшавы, совсем не много, но это по сравнению с чем считать.

— Нечто мы не можем свою соорудить? — удивился слуга.

— Можем, но дорого завод ставить. Через пару-тройку лет кто-нибудь займется.

В Польше листопад даже еще и не начался — на Саксонской площади царило натуральное лето. Дамы гуляли с белыми зонтиками, играл духовой оркестр. Лепота…

Все хорошее рано или поздно заканчивается, на следующий день мы выехали в Берлин.

Первый класс — он и в Польше такой. И в Германии тоже. Ты платишь деньги, тебе организовывают комфорт. В первую очередь обслуживают в вокзальных ресторанах, таскают по первому намеку свежий чай и относятся как к дорогому гостю. Впрочем, почему «как»? И немецкий пограничник под козырек взял, и произнес «Виллькомен». Приятно чувствовать себя белым человеком.

Естественно, я не единственный представитель нашей необъятной родины на международном уровне. Еще там наших много. Сеченов и вовсе мой содокладчик. Вернее, я его. Короче, на месте встретимся, там и видно будет, кто доехал, а кто нет.

В этом времени такое мероприятие у меня первое. Но не думаю, что оно радикально отличается от тех, что я видел в свое время. Пленарное заседание, а потом обсуждение, пока спиртное не кончится. Организаторам, конечно, тяжко приходится, но так я же в гостях. Да и бегают в мыле традиционно нижние чины, от которых и зависит смена воды в графине, рассадка гостей и составление очередности выступлений, чтобы никто из корифеев в обиде не остался. Они — существа нежные, могут уехать и не вернуться. А престиж форума падает. Вот и записывают светилам во временное рабство молодых ассистентов. Я бы тоже от такого сервиса не отказался, но вряд ли мне такое положено. Я еще только «подающий надежды», а не светоч науки. Так что и главу организационного комитета, герра Фридриха Лёффлера, того самого, который дифтерийную палочку открыл, я вряд ли близко увижу. Равно как и его учителя Коха. Так, из зала на трибуне. Переживем. У меня тут еще планы есть, кроме как беспокоиться о встречах с профессорами, наверняка надменными снобами.

Прибыли на Силезский вокзал. Потом он станет Восточным, и, наконец, Центральным. Возле вагонов сразу забегали пассажиры, которые очень быстро разбирали носильщиков. Просто на ту же платформу почти одновременно с нами прибыл поезд из Бреслау, и профессионалов доставки тяжелых чемоданов до извозчика не хватало. Впрочем, начать переживать, что придется долго ждать, пока и мой багаж прихватят, не пришлось — Кузьма ухватил одного из них прямо за рукав робы, и подвел к нам. Рассказ носильщика, что он занят, и его ждет вон тот господин, эффекта не возымел. Если мой слуга чего надумал, то переубедить его трудно. Особенно с учетом того, что немецкий он не понимает совсем. Заказчик немного обиделся, что-то экспрессивно высказал, и даже стукнул по перрону тростью, но это уже было неважно.

Мы плутали по переходам под виадуками городской линии, пока не вышли в здание вокзала. Больших масштабов дурдом. Сразу видно — столица. Биржу извозчиков нашли быстро — лошадки даже в просвещенной Европе выделяют конские яблоки, пахнущие точно так же как и на родине. Давешний господин, у которого мы совершенно не по-джентльменски отжали носильщика, отомстил нам, прыгнув в экипаж перед нами, и, довольно улыбаясь, уехал по своим делам.

Извозчик, услышав пожелание хорошей гостиницы для скромного профессора, предложил отель «Бристоль». Всё как у нас — тоже иностранными названиями завлекают. Я согласился, надо же с чего-то начинать поиски. Для всех, кто понимал немецкий, была даже устроена мини-экскурсия. Так, я узнал, что от вокзала идет Шлезише штрассе, речка называется Шпрее, а отель расположен на Унтер-ден-Линден. Мои хоть и нерегулярные, но весьма интенсивные занятия языком дали свои плоды — не только я почти всё понимаю, но даже извозчик воспринимает сказанное ему. Спасибо, Вика! С меня лучший немецкий автомобиль, как только на них станет возможно ездить!

— А ничего эта немчура, не выкобениваются как пшеки. Те сразу нос вверх дерут, а как услышат, что русский, рожу корчат, будто дерьма наелись, — выдал этнографическое наблюдение Кузьма.

Я не стал разочаровывать слугу, что по сравнению с поляками тут довольно скоро так нос будут задирать от осознания собственного величия, что точно эталоном станут на десятилетия. Лучше на город посмотреть, есть на что. Липовый бульвар и в мое время прекрасной улицей был, и сейчас не разочаровал. Если гостиница понравится, другие искать не стану, решено.

Громада четырехэтажного фасада со шпилем впечатлила меня с первого взгляда. Да уж, в таком месте купцу третьей гильдии делать нечего, сразу понятно. Тротуар выдраен с мылом, витринные стекла блестят роскошью, к крыльцу под навесом красная дорожка расстелена. У швейцара мундир на зависть любому флотскому офицеру.

И стойка портье монументальная, и вместе с тем роскошная. Пыль в глаза пустить умеют. Посмотрим на номер, надеюсь, там тоже всё такое, что не стыдно будет пожить недельку. И до университета отсюда — минут пять пешим ходом.

Хороший отель, этот «Бристоль». Мне понравился. Даже странно — город так себе, ничего примечательного, а если гостиница с таким названием, то практически всегда крутизна необычайная. Я дал портье полтинник, который тот принял с огромной радостью. Всё никак не привыкну, что валюта у меня в кармане вполне конвертируемая. А уж серебряная монетка — весьма желанная. Потом схожу в банк, поменяю на марки. А пока Кузьма распаковывает чемоданы, пройдусь на место грядущего конгресса. Проведу первичную рекогносцировку.

Искать ничего не понадобилось. Плакатики, чтобы участники не заблудились, на месте. Даже спрашивать никого не пришлось, как пройти в оргкомитет. Меня там зарегистрировал роботообразный канцелярский работник с лицом из описания в «Семнадцати мгновениях весны» — «облик нордический» и прочее, выдав именной пропуск на красивом бланке с надписями готическим шрифтом. И даже сообщил, где остановился герр профессор Сеченофф. В отеле «Бристоль», вот ведь сюрприз!

Тут же, как будто за углом поджидал, примчался какой-то чин повыше. По крайней мере, писарь встретил его стоя. Впрочем, для него любой иной в оргкомитете — уже начальник. Итальянец, что ли? Или откуда-то из южных земель типа Швабии. По крайней мере, жестикулировал он совсем не по-арийски. При этом смешно шевелил нафабренными усами неимоверной жёсткости, что особенно смешно выглядело при довольно рыжей шевелюре. Ко всему прочему, он активно расточал запах какого-то парфюма, который, наверное, можно использовать для борьбы с разными вредными насекомыми. Имя его я забыл через секунду, так хотелось с ним расстаться. Оргкомитет в лице своего представителя выражал сожаление, что я на вокзале разминулся с индивидуально меня встречающим сотрудником, который должен был отвезти герра профессора со всем тщанием в специально отобранный номер отеля… Я даже не стал дослушивать название гостиницы, успокоил поклонника черной краски, что добрался и сам. И пообещал осчастливить их счетом из «Бристоля», раз уж они так за меня переживают. Видать, дорогого гостя хотели поселить в какой-нибудь пансион для коммивояжеров, потому что чиновник утратил энтузиазм и позорно сбежал, пообещав обсудить такое дело с начальством. А мне только это и надо было.

— Герр Баталофф? — спросил кто-то у меня за спиной, когда я уже занес ногу, чтобы начать отходить от стола.

— Да? — повернулся я, и увидел того самого господина, с которым мы на вокзале не поделили носильщика.

Лет сорока с хвостиком, добрый взгляд, кажущийся слегка печальным из-за опущенных уголков, волнистые русые волосы, чуть всклокоченная бородка. Очень похож на… Да нет, не может быть!

Незнакомец тем временем чуть отступил назад, снял шляпу и поклонился в пояс.

— Восхищен вашей работой, — сказал он, распрямившись. — Позвольте представиться: доктор медицины Иоханн Микулич-Радецкий.

Точно он! Блин, самый великий хирург всех времен отдает мне честь за мои заслуги! Да после этого и умереть можно, лучшего не случится! Микулич!

— Позвольте и мне высказать восхищение вашими достижениями.

— Но носильщика я вам не простил еще, — улыбнувшись, сказал мой визави по-русски.

Договорились с Микуличем встретиться вечером и поужинать. Будем распушать перья и хвалиться достижениями, как же еще. И хоть я нагло потырил у Иоханна вместе с его американским другом Холстедом пальму первенства первой хирургической бригады, одетой в маски и перчатки, достижений у Микулича хватит еще надолго. Фору в этом он может дать кому угодно. Да и манассеинская операция тоже за ним должна числиться, хотя и исполнена мной усовершенствованным способом.

А мне надо найти Сеченова. Остался практически один день, если не считать сегодняшнего. Послезавтра доклад. Надо согласовать детали, ознакомить Ивана Михайловича с теми задумками, до которых я дошел во время поездки. Да и вообще, после памятного загула в честь наших орденов мы и не виделись еще. Записками обменялись, и отодвинули согласование на последний день, как нормальные студенты.

Остановился у стойки портье, и надиктовал телеграмму Великому князю Сергею Александровичу. Романовы как раз гостят у брата Лизы, Великого герцога Гессенского Эрнста Людвига, в его охотничьем замке Вольфсгартен. Текст оказался намного короче адреса: в настоящее время обитаю вот тут вот. Конец сообщения.

Сеченов проживал на том же этаже, что и я. Метров двадцать по коридору. Только у меня вид из окон на Унтер-ден-Линден, а у него — во двор. На этом хорошие новости закончились, потому что Иван Михайлович болел. Не то чтобы ухи просил, но чувствовал себя отвратительно. Где-то в пути следования прихватил ангину. Температура тридцать восемь с длинным хвостом, говорит с большим трудом. Только и счастья, что никаких лакун и прочего, обычная катаральная. А то одна радость в жизни была бы, вскрывать паратонзиллярный абсцесс, возникни такой, в условиях отеля. Стрептоцид начал принимать с утра, горло полощет. Лекарство, кстати, местного производства, изготовлено по лицензии. Я немецким фармакологам доверяю, но меньше чем себе, а потому принес из своего номера не такой красивый, но зато точно правильный препарат.

— Будете переносить доклад? — спросил я, наливая из заварника в чашку Сеченова чай.

— Нет, вы прочитаете, — просипел Иван Михайлович. — Я уже написал в оргкомитет.

Ну да, кто я такой, чтобы у меня спрашивать. Хотя чего переживать? Просто мое выступление вместо десяти минут составит двадцать пять. На репетиции целых полтора дня.

Банально выползти на трибуну и прочитать по бумажке — себя не уважать. Урок в этом деле мне преподал один мой учитель. Совершенно случайно, будучи еще студентом, я увидел, как он, стоя перед зеркалом в пустом кабинете, читает лекцию. Хотя делает это совсем не впервые. Прямо как артист перед спектаклем. Некоторое время спустя он совершенно спокойно в разговоре сказал, что может без подготовки раскрыть любую из трех десятков тем. По два академических часа каждая. Вот это профессионал своего дела. Так что и мне сеченовский кусок доклада предстоит освоить так, чтобы от зубов отскакивало. Успею, материал для меня не новый. А то, что рассказывать придется на иностранном языке, только добавляет изюминку в задание.

Пока я раздумывал о судьбах современной медицины, лежа на неразобранной постели, немецкая почта продемонстрировала похвальную оперативность. Портье принес ответную телеграмму из Вольфсгартена. А ведь прошло всего часа три, не больше. Меня с нетерпением ждут так скоро, как это будет возможно. Хотят порадовать «новостью» лично? Или что-то еще? А, ладно, можно выехать сразу после доклада. Или окончания пленарного заседания. Гессен, конечно, далековато от Берлина, но за день доберусь. Как говорила одна экспрессивная дамочка, подумаю об этом завтра. Сейчас у меня встреча с коллегой. Поговорим о разрезах, лигатурах и трудностях хирургического доступа к отдельным частям человеческого организма. Или про дам и скачки — как придется.