Столичный доктор. Том III

Глава 8

Расстреливать весь барабан револьвера даже не пришлось. Стоило засадить первую пулю в бошку вожаку, как вся стая резко потеряла к нам интерес — буквально на пятачке развернулась на задних лапах и тут же, повизгивая, рванула прочь. Только хвосты мелькали. Я убрал револьвер, оглянулся на Лизу. Бледная, будто тень. Пудреница валяется на земле, губы что-то шепчут. Я был все еще в трансе, поэтому легко расслышал:

— Боженьки мой! Прости меня, грешную…

Посмотрел на испуганную лошадь, что пыталась вырваться с привязи. Но Фома ее прикрутил к дереву надежно, хоть с этой стороны сюрпризов ждать не придется.

— Чок!

И вот время опять потекло нормально, зачирикали птички, подул поднявшийся ветер.

— Ну все, все, — я погладил княгиню по щеке. — Опасности нет, все закончилось.

Лиза вцепилась мне в руку, потянула к себе. Ну уж нет! Сейчас не время. Я наоборот, дернул ее за руку, поднял на ноги. Княгиня покачнулась, но удержалась. Подол задран, платье расстегнуто… Не дай бог, кто-то сейчас нас увидит. Даже на собак не спишешь.

— Я та-ак испугалась! — в голосе княгини послышался лязгающий немецкий акцент.

Мы, так и держась за руки, подошли к песелю. Тот, глядя в небеса своими черными глазами, уже подыхал. Только задние лапы подрагивали.

— Отвернись, — попросил я.

Не женское это дело, смотреть на чужую смерть. Приложил ствол к голове, и выстрелил. С такого расстояния пуля пробила голову насквозь. Все-таки мощный револьвер…

— И что теперь делать? — Лиза до боли сжала мою ладонь.

— Господа благодарить.

И Жигана за «Смит энд Вессон», — про себя добавил я.

— Закажу молебен, как вернемся в Москву. Боженьки! Я так уже хочу домой!

Мы переглянулись, я кивнул. Тоже не отказался бы вернуться в первопрестольную.

— Там в бутылке еще что-то есть?

Как ни странно, вино не разлилось и мы выпили прямо из горла. Очень по-аристократическому.

— И что теперь делать? — опять повторила свой вопрос Лиза.

— Это плед для тебя представляет ценность? — я кивнул на наше «ложе любви». — Ты же не собираешься вывешивать его из окон?

— Ах, какой юмор! Сейчас умру от смеха.

А вот и кавалерия из-за холмов. Фома Аникеевич примчался, лицо красное, дышит как загнанная лошадь. Ну да, возраст солидный, не до бега. Но быстро прибежал, после выстрела и минуты не прошло, наверное.

— Ох, беда, — выдохнул он, останавливаясь. — Вы в порядке, ваше Императорское высочество?

— Да, — коротко ответила княгиня. — Евгений Александрович позаботился обо всем.

Вот и думай, про что это она сказала. Но больше меня поразила вышколенность дворецкого. Еле дышит, язык на плече, а титулование полное, никакого сокращения слогов или небрежности. Убедился, что с обслуживаемым лицом ничего не случилось, и начал действовать. От легкого непорядка в одежде тактично отвернулся, будто и не видел, пошел сразу собирать скатерть-самобранку. Дальше уже была не наша забота. Пока Лиза в сторонке приводила себя в порядок, дворецкий убрал посуду в корзину, взял плед, не обращая внимания на те самые пятна. Ага, он его с собой забирать не собирается. Завернул в него тело пса, сволок в подлесок. Что же, самое умное решение.

— Мы уезжаем, — объявила окончание мероприятия Елизавета Федотовна.

И сразу стало понятно, кто распоряжается на этом празднике жизни. Что бы ни случилось, Великая княгиня будет действовать хладнокровно и никакого проявления эмоций перед посторонними не произойдет.

Пока ехали, Лиза являла мне царственную посадку головы из-под вуали. Вот как они так умеют? Вроде и ничего особенного, а со стороны посмотришь, сразу понятно — голубая кровь, белая кость. Впрочем, когда я подавал ей руку по приезде на место, улыбнулась она вполне искренне, и рукопожатие было самую малость крепче и дольше протокольного.

Я прошел до своего флигеля, помылся, переоделся. Тоже пытался держать лицо. Хотя Кузьма, как мне показалось, хмыкнул, когда я вернулся. Или я уже ищу реакцию окружающих там, где ее нет? Вот старший врач военного лазарета Калустов Яков Богданович, он как узнал, что я дома? Пришел, будто ждал, когда я последнюю пуговицу застегну.

Поздоровались, пригласил его чаю выпить. Пока он усаживался, рассмотрел доктора чуть тщательнее, чем в прошлый раз. Лет тридцати, слегка полноват, а потому и лицо кажется добрым. Чем-то напоминает актера Табакова в роли персонажа из девятнадцатого века. Разве что нос картошкой. Кстати, сегодня коллега выглядит совсем не так скованно как вчера. Не потому ли, что начальства рядом нет? Пока Кузьма, вполне освоившийся на месте, накрывал на стол, мы вели светскую беседу. Про город, минеральную воду, отдыхающих, и прочее. К счастью, про поэта ничего. Это обстоятельство добавило очков в карму хирургу.

— Что вы решили с операцией? — полюбопытствовал я, когда гость перевернул чашку.

— Будем просить о производстве холецистэктомии в плановом порядке, — вздохнул доктор.

— Чей родственник? — сразу догадался я.

— Свояк начальника госпиталя, — признался Яков Богданович, приглаживая пышную шевелюру.

— Его понять можно. Своих лечить хуже, чем рыжих. А тут кто-то издалека сделает.

Калустов вздохнул.

— Это, конечно, да. С рыжими никогда не знаешь, чего ждать…

— Послушайте, Яков Богданович. Я понимаю, что ваш кандидат на операцию проиграл. У каждого есть пациент, который, как кажется врачу, нуждается больше других. Ничего не обещаю, но мы вашего посмотрим. Давайте по оборудованию. Надеюсь, ваши инструменты не застали Федора Петровича Гааза?

Кстати, вот кому памятник ставить надо. Не пробей он в начале века решение об освоении минеральных источников, не было бы здесь ничего, кроме пары станиц. И ни одного гвардейского поручика не застрелили бы. А ведь немец, по-русски и через сорок лет с трудом разговаривал. А сколько для России сделал. Зато памятников и в двадцать первом веке штуки две на всю страну.

— С оснащением у нас всё слава Богу, — перекрестился Калустов. — Полный набор, ни пятнышка ржавчины… Ваш стрептоцид тоже в наличии. Молимся на него!

Переживает человек за дело, с таким увлечением про свой лазарет рассказывает — и что есть, и что хочется приобрести. Не удивлюсь, если его протеже никакой ему не сват и не брат, а действительно нуждается в операции. Договорились, что постараюсь вскорости зайти к ним, и обсудить детали. А то ведь согласишься вот так, не глядя, а окажется, что свояк этот операцию пережить не в состоянии.

Что-то не давало покоя. Какая-то мысль крутилась, и не могла пробиться на поверхность. С этим чувством я задремал после обеда, поужинал. А оно, будто какой-то зуд, мешало. Потом уже, после вечернего туалета, как лег спать, попытался восстановить то мгновение, когда оно возникло. Доктор Фрейд, конечно, нагородил много всякого спорного, но метод свободных ассоциаций — та штука, за которую ему стоит простить всё остальное. Сколько засунутых невесть куда ключей и записок было найдено таким образом — подсчету не подлежит. Ведь всё просто — надо только восстановить максимально возможно ситуацию, когда нужная вещь была в руках, а потом воспроизвести дальнейшие действия.

Ладно, вот Кузьма ставит самовар. Я сижу, мне на лицо падает тень проходящего мимо слуги… Нет, дальше… Вопрос про операцию. Точно! Как там Калустов сказал? С легким презрением и сожалением? Деверь? Нет, свояк! И тут… Лиза и Александра Федоровна, которая нынешняя царица — сестры. Гемофилия, переданная бабкой Викторией! Вот что мне не давало покоя!

Я сел в постели. Взял часы, лежащие на столике возле кровати, но темень стояла такая, что ни стрелок, ни циферблата не было видно. Подошел к окну, присмотрелся. В лунном свете увидел — второй час ночи. Что же делать? Ждать до утра? Меня потряхивало. Как я мог забыть про это поганое генетическое заболевание?! Предупреди я Великого князя, может, и задумался бы.

Но желание увидеть Лизу становилось все сильнее и нетерпимее. С третьего раза зажег спичку, потом свечу, и начал собираться. Ключ от черного хода у меня, врачебный саквояж, мой пропуск куда угодно, наготове.

Темень на улице — та еще. До калитки я кое-как добрался при свете луны, а потом какая-то тучка решила, что всем пора спать. И поток света резко сократился. Шел я по памяти, держась за забор. Ограждение будущей гимназии промахнуться не дало. А тут и внешнее освещение сжалилось, до входа в подвал я добрался почти с удобствами. Наверх поднимался, зажигая спички.

Дверь была не заперта, и я даже удивился столь свободному проходу в спальню Великой княгини, и только потом подумал, что в случае чего слуги должны иметь доступ. Тихое сопение указало мне верное направление, и я уверенно двинулся, не подумав о возможных препятствиях. Подлый стул нагло влез в траекторию движения, и последовавший грохот должен был разбудить не только всех обитателей дома Евдокимовой, но и окрестностей. Я замер, ожидая ворвавшуюся толпу охранников, но дождался всего лишь сонного бормотания прямо по курсу:

— Кто здесь?

— Это я.

Очень информативно. Просыпается дама среди ночи от грохота, а ей вот так из темноты мужской голос отвечает. Тут, пожалуй, и вправду спросонку можно «Караул» закричать.

— Кто?… Женя? — удивленно спросила она. Зажгла свечку.

Лиза спала в ночнушке, милом белом чепчике. Это чтобы волосы не растрепались?

— Да. Надо поговорить. Срочно.

— Хорошо, — спокойно ответила она, села на кровати. В вырезе ночнушки я увидел то, что смешало мне все мысли. Я вдохнул, выдохнул.

— Гемофилия. Болезнь, которой твоя бабушка Виктория наградила своих детей. Что ты знаешь о ней?

— Дядя Леопольд… умер от этого. Думаешь, это передается по наследству?

— Да, через женщин. Этот признак… рецессивный… подавляется…

Тут я запнулся. Как объяснить основы генетики человеку, который ни сном ни духом? Прокрутил внутри себя подготовленную лекцию. Хромосомы, ребенок получает от каждого родителя половину признаков. Пол также передается особыми хромосомами. Допустим, икс и игрек. Два икса — у нас девочка, икс с игреком — мальчик. То есть, если имеется передаваемое по наследству от матери заболевание, то у нас есть четыре варианта: два мальчика и две девочки, двое здоровых, больной мальчик, и девочка-носитель.

Лиза вопросительно на меня смотрела, а я все пытался придумать, как объяснить про гены и хромосомы без особо длительного вступления.

Потом так и не дождавшись начала лекции, произнесла:

— У нас всё будет хорошо. Я точно знаю. Не будем об этом больше говорить. Никогда. Понимаешь?

— Да.

Я тяжело вздохнул, сел рядом на кровати.

— Ты просто устал.

Нежные пальчики пробежали по моему лицу.

— Наверное.

Боже! Пусть родится девочка. Зачем нам игра в эту орлянку с испорченными генами Виктории?

— Оставайся со мной ночевать. Я утром тебя разбужу, уйдешь через черный ход.

Тоже вариант. Я начал расстегивать рубашку на себе, а потом развязывать завязки на ночнушке Лизы.

Вроде и сопротивлялся сну, но организм меня подвел. Слишком много адреналину сгорело за вчерашний день, вот откат и последовал. Возможно, я даже храпел.

Снился мне какой-то очень хороший сон. Досмотреть не дали, растолкали. Я открыл глаза, и сразу вспомнил, где засыпал. Естественно, вся дремота улетела вмиг. За окном уже сереть начинает. Летнее утро, оно коварное, не успел немного, и вот ты на виду у всех.

— Чему улыбаешься? — спросила Лиза.

Наверное, я слишком расслабился, и вместо ответа «Потому что ты рядом» выдал правду:

— Да вспомнил про исследование, что мужчины делают… после этого.

— Рассказывай.

— Да это пошлый анекдот, из тех, что рассказывают в курительных комнатах.

— Ничего, я переживу. Не институтка из Смольного.

— Ученые опросили множество мужчин, и выяснили, что после любви четверть из них закуривает, а еще четверть тут же засыпает.

— Осталась половина, что у них? — заинтересовалась Лиза.

— Одеваются и идут домой.

— Так вот о чем судачат в курительных комнатах, — засмеялась княгиня. — Собирайся быстрее.

Весь следующий день я вел себя как заправский отдыхающий. Озадачил мэра за завтраком идеей собирать деньги на ремонт Провала, предложил к девятьсот тринадцатому году выложить на склоне Машука гигантский портрет первого царя из династии Романовых — Михаила. Прогулялся к бювету и пустил в народ фразу про человека, измученного нарзаном. Задал незваному экскурсоводу знаменитый вопрос «А где здесь была дуэль Пушкина с Лермонтовым?», чем вызвал крепкий взрыв мозга у краеведа. Веселился как мог. А что еще делать? Страдать по генетике? Даже в будущем не научатся еще нормально править гены — метод CRISPR только-только на разных кроликах опробовали. Ну и серповидноклеточную анемию вылечили. У одного или парочки пациентов, не помню уже точно. А вот что помню — сопротивление общественности всей это биотехнологической революции. Это что же… Можно будет править и не больные гены? Заказывать деткам цвет глаз, размер груди девочкам и увеличенный мышечный корсет мальчикам? Евгеника! Как есть евгеника. Ну кто доверит ученым заниматься селекцией человеческого рода? Мы помним, как всякие «Менгели» «потрудились» на этой ниве в Германии. И чем это все закончилось для Европы. Да и для мира в целом.

Честно сказать, даже появление пенициллина будет шоком для цивилизации. Резко упадет детская смертность, а рождаемость-то останется на прежнем, высоком уровне. Кризис, связанный с перенаселением — ловушка Мальтуса во всей ее красе. А в России, в центральной части страны, крестьяне и так на головах живут. За каждый кусок надела дерутся стенка на стенку. Голод. Вот что следует за появлением эффективных лекарств. Ибо сельскохозяйственные технологии не успевают за прогрессом медицины. И что мне теперь делать? Практиковать еще и агрономию?

От этих мыслей у меня резко испортилось настроение. Заниматься агрономией я был не готов — не только образования не хватает, но и желания. Ну зеленая революция, ну химизация. А детали? Что там внутри, кроме пестицидов? Бог его знает!

После попытки запихнуть в организм минералку дошел до военного лазарета. Сразу вспомнил мемуары хирурга Вишневского, в которых он описывал операцию при освещении горящими спичками. В воровстве начальство заподозрить трудно — тут просто воровать нечего. Но стараются, работают. Полковник Головков рассказал об окучивании местных меценатов. Без их участия всё давно развалилось бы. Навели переполох, выйдя на врачебный обход. Я был в роли почти академика, это только с ними на обход вываливает весь персонал без исключения. И смотрят не на пациентов — они уже всем давно надоели, а на заезжую знаменитость.

Прокатились потом к свояку начальника лазарета. А что, хороший кандидат. Строен, худощав, с развитыми мышцами. Относительно молод, слегка за сорок. Ну и приступ печеночной колики был недели две назад. Так что можно без опаски планово сделать операцию, а то у пациента слезы на глаза наворачивались, когда он о своих страданиях рассказывал. Я бы тоже заплакал, придись родить через печеночный проток камень с перепелиное яйцо. Трофей потом уже достали, после того как он вышел естественным путем.

А кандидата старшего врача я забраковал. Вернее, тот сам отказался, когда выяснилось, что по ходу вмешательства будет удалено яичко. Чем там дорожить, если ты в годах, а гигантская грыжа уничтожает даже теоретические шансы показать молодецкую удаль, не знаю. Но насильно мил не будешь. Ущемление невозможно, а если человеку нравится так ходить, то пускай так и будет. Хотя с точки зрения показательности процесса грыжесечение было бы эффективнее.

Дома же опять нашел записочку. Приглашение произвести медицинский осмотр в ближайшее время. А между строк читался явный упрек, что я злостно манкирую своими обязанностями.