Столкновение

ГЛАВА 3

Долгие три месяца в инвалидном кресле после операции на ноге и реабилитации он решался и не мог решиться ей позвонить. Его не смогли переубедить ни доводы матери, ни насмешки и подколки брата. И только когда он восстановился и понял, что может снова ходить, он позвонил Лидии Петровне и объяснил, что с ним случилось. А она позвала его в гости. Лишь после этого у него появилась надежда на встречу с Александрой. Поэтому неделю назад, когда он приехал к бабушке просить руки ее внучки и рассказал ей всю историю от начала и до конца, она приняла его. И простила.

— Я не обещаю тебе легких путей, — сказала она, с неповторимой грацией закуривая сигаретку в старомодном мундштуке. — Александра очень сердита на тебя. Впрочем, в ее случае это действительно любовь. Другой вопрос, сможет ли любовь победить обиду. А тут я тебе не помощник. Ты должен пройти этот путь сам. Но считай, что мое благословение ты получил.

Так сказала пожилая, мудрая женщина и дала ему адрес Александры.

И вот он здесь. Смотрит на девушку, которую полюбил. Не хочет ее потерять. И совершенно, абсолютно не знает, что сказать ей.

Он ожидал чего угодно — слез, криков, обид, истерик и даже того, что она выставит его прочь из дома. Но вот этого чистого, светлого, спокойного, как морозное утро, равнодушного разговора он совсем не ожидал. И, конечно, растерялся.

Хотя, к чему теряться, Александра всегда удивляла и вдохновляла его на новые эмоции. И поэтому он сейчас молчал. Оправдываться — действительно было глупо, признаваться в любви — пошло и пафосно. Что же делать, что делать?

«Что же делать? — думала Аля, глядя на него, — закатить истерику и выгнать, так и не узнав, зачем он приехал, простить, опять на сутки и вновь потерять?.. Просто оскорбленно молчать — как все это глупо, глупо и неправильно! Почему он молчит, чертов истукан, хоть бы один мускул в теле дрогнул!»

Мускул дрожал, и не один — сердце вылетало из груди, было даже странно, что его не видно сквозь свитер, руки по-прежнему подрагивали, но это как раз можно было скрыть. А у нее на шее пульсировала жилка. Только она сообщала ему о том, что Але не все равно. Уж слишком быстро она трепетала — эта голубая ленточка, ведущая к сердцу.

— И все-таки, что с ногой, — наконец выговорила она.

— «Шел. Поскользнулся. Упал. Очнулся — гипс! [1]» — процитировал Алекс известный кинофильм, бравируя и оттягивая серьезный разговор.

— Брось ты паясничать, — вздохнула, скривившись, Александра, — я же все равно узнаю, вот позвоню бабушке и узнаю.

— Если она тебе до сих пор не позвонила и не сказала обо мне, значит, вряд ли скажет и теперь.

Александра снова задумалась, отвернувшись якобы за чаем. «Действительно, если бы было что-то серьезное, бабуля мне бы сказала, значит, ничего серьезного и важного… — погрустнев, подумала она. — Но, с другой стороны, зачем он тогда приехал?..

Он видел борьбу эмоций на ее лице, понимал ее смятение, но не мог помочь ей. Почему-то для него казалось очень важным, чтобы она прошла этот путь сама, без его объяснений и оправданий. Хотелось, чтобы приняла его таким, как есть. Без ремарок. Без красивой обертки. Просто любящим. Просто мужчиной, которому она нужна, как воздух.

— Иди пить чай, — позвал он и стал помогать ей разливать кипяток по чашкам. Они сели рядом и вновь молча посмотрели друг на друга.

— Когда ты уезжаешь? — спросила она.

Снова резко и внезапно.

— Как только получу ответы на свои вопросы.

— И скоро ты их получишь?

— А это зависит от тебя… — усмехнулся он и спокойно помешал ложечкой чай, даже ни разу не звякнув о чашку.

— Что ж, задавай, — с вызовом сказала Александра.

— А, может, вначале ты? — наклонив голову набок, спросил он.

Внезапно у нее очень сильно заболели зубы, она так сильно их сжимала, и даже не замечала этого. Не от злости, нет. От нахлынувших чувств.

— Задавай. Свои. Вопросы. — С расстановкой и нажимом отчеканила сидящая напротив девушка.

— Я забрал свой портрет.

— Я заметила.

— У тебя ведь есть еще картины?

— Есть, — она удивилась, а потом похолодела. Он же бизнесмен и его бизнес напрямую связан с умением продвигать незнакомые имена! — Есть. Зачем они тебе?

— Хочу купить их.

— Зачем? — повторила она.

Сердце перестало стучать. Друг мороз, где же ты, заморозь мое сердце. Запрети ему биться. Останови его.

— Чтобы потом перепродать? — упавшим голосом спросила Аля.

Александр не понимал, почему она так расстроена.

— Ты очень талантлива, а твои картины прекрасны. Я хочу быть твоим коммерческим директором. Хочу сделать тебе имя в сфере искусства. Ты согласна?

Она не смотрела на него. Глаза горели, но слез не было.

— Да, — устало и рассеянно проговорила она и все-таки заплакала, — конечно согласна. Это прекрасное предложение.

— Посмотри на меня, — прошептал он, и она, замороченная своими призраками, не распознала изменений.

— Что не так? Что, черт возьми, я сказал не так?

Она продолжала молча плакать.

— Посмотри на меня, Аля, — нежно повторил он.

Она подняла голову.

— Я люблю тебя, — внезапно прошептал Александр охрипшим голосом, склонившись к ней, и взял ее за руку.

— Я хочу заниматься твоими картинами, хочу заниматься всеми твоими делами, потому что люблю тебя.

Она затрясла головой, не веря своим ушам. Но, взглянув в его глаза, поняла — это правда.

— Это правда? — все же спросила она.

Алекс потянул ее за руку.

— Правда. Иди ко мне.

Он усадил ее, все еще оглушенную внезапным признанием, к себе на колени.

— А теперь спрашивай.

Он задыхался от нежности, боясь ее проявить, боясь спугнуть момент близости, а еще больше страшась признаться в остальном. Но Аля молчала, прижавшись к нему, прижимая влажную от слез щеку к его лбу и качала головой. Потом тихо прошептала.

— Почему ты вернулся?

— Потому что я люблю тебя.

— Почему тебя не было так долго?

Он помолчал, но все же смог произнести:

— Мое падение в овраг не прошло даром.

Она подняла голову и посмотрела на него очень внимательно. Затем вскочила и начала ходить по комнате. Александр хотел взять ее за руку, успокоить, но она вырвалась и остановилась у стола.

— Продолжай. — Просьба получилась резкой, но Аля умоляюще сложила руки.

— Прошу, я хочу все знать.

Молодой человек вздохнул:

— Я упал в овраг, повредил ногу, а излишняя нагрузка позже довершила начатое. У меня был сложный перелом и несколько операций. Думал, останусь инвалидом. Реабилитация проходила… сложно. Но потом один очень злой дяденька-врач сказал мне, что я слабак, и я стал тренироваться. На восстановление ушло еще полгода.

Александра смотрела на него во все глаза.

— Не мог ходить из-за того, что помогал мне и бабушке? Перенес несколько операций и мог остаться инвалидом… — она качала головой, словно не могла поверить. — И ведь это из-за меня…

— Александра, — мягко перебил он поток накрывших ее страшных мыслей, — при чем здесь ты?

Но она продолжала словно во сне повторять, качая головой:

— Ты не мог ходить, стал бы инвалидом, а я даже ничего не знала, понимаешь? — она с ужасом посмотрела на него, осознавая всю трагедию совершенного ими поступка.

— Даже ничего не знала. Думала о тебе… плохо. И ты мне не написал. Не позвонил…

Он опустил голову:

— Я был не совсем адекватен. Мне было не до чего вначале. Потом я немного пострадал, и только потом, когда понял, что восстановление возможно, ты стала моей целью, моим призом, понимаешь?

— Но все это время я могла быть с тобой! — крикнула она.

— Подожди, не кричи. Не могла. И я бы не смог.

— Но…

— Александра. Ежедневно наблюдать, как ты винишь себя и всю жизнь посвящаешь калеке из жалости?

Теперь она опустила голову.

— А если не из жалости, а по любви.

Но он прошептал, глядя ей в глаза

— Мне нужно все или ничего, и ты это знаешь… Ты же большая девочка, ты поступила бы также.

— Понимаю, — с мукой в голосе проговорила она. — Только как мне теперь жить, зная, что все это ты перенес из-за меня…

— Стоп! — он поднял руку. Погладил ее по щеке. — Я все равно сделал бы также, даже зная о последствиях. Я все равно бы сделал это, и мы никогда больше не будем об этом говорить.

Его жесты были нежны, пальцы дрожали. Ему хотелось закончить этот вязкий разговор, навсегда освободить ее и себя от всех условностей и снова признаться ей в любви. Но она не могла осознать все так быстро. Перечеркнуть всю несправедливость своих мыслей и, не прося прощения, не умоляя и не плача, жить дальше.

Он шагнул ближе. Но она увернулась и снова требовательно посмотрела на него.

— Подожди, но… что было бы, если бы я встретила другого, вышла замуж. Что тогда?

— Тогда я поблагодарил бы тебя за то, что ты помогла мне выздороветь, и уехал. — Сейчас у него все было просто.

— А если… — она серьезно и проникновенно посмотрела на него. — А если я тебе скажу, что я тебя разлюбила, и ты мне больше не нужен.

Вот тут его воздушный замок рухнул. «А ведь она на удивление рассудительна», — промелькнуло в его голове.

Он стоял и смотрел на нее, пытаясь одним взглядом охватить ее всю — красивую, тонкую, нежную, чужую…

— А если ты меня разлюбила, то мне здесь нечего делать, — спокойно, даже весело сказал Александр.

И мрачно продолжил:

— Настенька с аленьким цветочком вернулась на родину, а чудовищу осталось умереть на рассвете от любви…

Он залпом допил чай.

Аля с удивлением смотрела на него.

— Чудовищу? Какое красочное сравнение.

Он молчал.

Она подошла к нему, взяла лицо в ладони и нежно притронулась к губам.

— На случай возвращения на родину, — прошептала она, — где мой аленький цветочек?

Упрямые губы дрогнули, и он засмеялся.

— Ты мой аленький цветочек, — проговорил он.

— Какой у тебя красивый голос.

— Да? Мне никто никогда об этом не говорил…

Он, наконец, крепко обнял ее и прижал к себе.

— Что должна сделать Настенька с чудовищем? — напомнил он негромко.

Аля встрепенулась:

— Поцеловать.

— Целуй, — прошептал он прямо в ее раскрытые губы. — Скорее.

Она нежно провела пальцами по его щеке, пригладила волосы и поцеловала, едва касаясь губами, ожидая, что он отзовется, но он закрыл глаза и лишь позволял целовать себя. Это было новое чувство. Чувство свободы и наполненности, чувство радости и волшебства. И она продолжила, слегка задевая его губами, легкими поцелуями двигаясь от щеки к губам и назад.

А когда она слегка отстранилась, его глаза, находящиеся близко-близко от нее, раскрылись. И она увидела там желание, нет, что-то большее — любовь.

— Наверное, это любовь, — прошептала она.

— Любовь, — согласился он и без предисловия продолжил. — Ты выйдешь за меня замуж?

— Ого, так сразу!

— Ничего себе, сразу! Мне что, надо обязательно приползать к тебе раненым и просить милосердия? Она не успела ответить.

— А, впрочем, я и так ранен. Сестра милосердия, — пафосно воззвал он, — вылечи мое разбитое сердце! — Он прижал ее руку к своей груди, и она засмеялась.

— Сердце с другой стороны.

— Я знаю, — засмеялся он ей в ответ, — это просто шутка.

— Так о чем же вы сговорились с бабулей? — подозрительно проговорила Аля.

— О свадьбе, — лукаво усмехнулся он. — Бабушка меня благословила! — торжественным тоном произнес Александр.

— И?

— И я хочу байкерскую свадьбу!

Она рассмеялась.

— Я согласна!..

Он подхватил ее и закружил по комнате.

Они целовались, а за окном закатным огнем горело бездонное невообразимое небо, словно возвещая весь мир о волшебстве новой любви.

[1] Фраза из фильма «Бриллиантовая рука» режиссер Леонид Гайдай.

Больше книг на сайте — Knigoed.net