Столкновение миров

Глава 1 Двор и сад Альгамбры

Пятнадцатое сентября. Мальчик по имени Джек Сойер стоял на берегу у самой кромки воды, засунув руки в карманы джинсов, и смотрел на гладкую поверхность Атлантики. Ему было двенадцать лет, и для своего возраста он был высок. Свежий морской ветерок развевал его немного длинные каштановые волосы, открывая красивый, чистый лоб. Его не оставляло все то же чувство смущения и горечи, с которым он жил последние три месяца, с того момента, когда его мать заперла двери их дома на Родео Драйв в Лос-Анджелесе и сняла номера в гостинице «Централ Парк». И завертелась карусель мебели, чеков, агентов по найму. А затем они полетели из этих гостиничных номеров сюда, на пустынное побережье Нью-Хэмпшира. Порядок и размеренность напрочь исчезли из жизни Джека. Казалось, его жизнь стала такой же стихийной и неуправляемой, как водная гладь, расстилающаяся перед ним. Его перевозила по миру мать, перебрасывая с места на место. Но что двигало его матерью?

Она бежала, бежала…

Джек оглянулся и осмотрел пустынный берег слева направо. Слева была Страна Чудес Аркадия, чудесный парк, который гудел и шумел от Дня Поминовения до Дня Труда. Теперь он стоял тихий и опустевший, как сердце в промежутках между ударами. Силуэт американских горок четко вырисовывался на хмуром, затянутом облаками небе. Его прямые и угловатые суппорты были как будто прорисованы углем. Там был его новый друг, Спиди Паркер. Но мальчик не думал о Спиди. Справа была гостиница «Двор и Сад Альгамбры». И именно это место сейчас безжалостно приковывало к себе все мысли мальчика. В день прибытия Джеку на мгновение показалось, что он увидел радугу над ее двускатной крышей. Увидеть радугу — хорошая примета, означающая, что теперь дела пойдут лучше. Но сейчас радуги не было. Только флюгер качался справа налево, слева направо под порывами ветра. Он выбрался из автомобиля, взятого напрокат, не обращая внимания на молчаливую просьбу матери заняться багажом. Тусклое небо нависало над облезлым петушком на флюгере.

— Открой багажник и возьми сумки, сынок, — позвала его мать. — Одна старая актриса хочет оглядеться и поохотиться за выпивкой.

— За неразбавленным мартини, — уточнил Джек.

— Ты должен был сказать: «Ты совсем не старая».

Она с трудом стала выбираться из машины.

— Ты совсем не старая.

Она бросила на него взгляд — взгляд старой «Иди к черту» Лили Кавано (Сойер), королевы фильмов категории Б, которые забываются через две недели.

— Теперь все будет хорошо, Джеки. Это прекрасное место.

Над крышей гостиницы кружила чайка, и на секунду Джеку показалось, что флюгер сейчас оторвется улетит.

— Какое-то время нас здесь не будут донимать телефонными звонками.

— Конечно, — согласился Джек.

Ей хотелось укрыться от Дядюшки Моргана. Лили не хотелось встречаться с деловым партнером своего покойного мужа. Ей просто хотелось забраться в кровать со своим неразбавленным мартини и натянуть одеяло на голову…

Мама, что с тобой?

Слишком много смертей. Мир наполовину состоит из смерти. В воздухе кричала чайка.

— Ничего, сынок, ничего, — ответила мать. — Давай войдем в этот Райский Уголок.

«В конце концов, если случится что-то действительно ужасное, всегда есть Дядюшка Томми», — подумал Джек.

Но Дядюшка Томми уже был мертв. Просто эта новость еще не дошла до них с другого конца телефонной линии.

Альгамбра нависала над водой. Огромная громада в Викторианском стиле из гигантских гранитных блоков. Казалось, она является естественным продолжением мыса, на котором стоит торчащая гранитная ключица в нескольких милях от набережной Нью-Хемпшира. Сады, расположенные с материковой стороны, едва были видны с того места, где стоял Джек, просто темно-зеленая полоса верхушек и ничего больше.

Латунный петушок четко вырисовывался в небе, указывая на вест-норд-вест. Табличка на стене сообщала, что именно здесь в 1838 году было проведено первое собрание противников рабства в Новой Англии. Здесь Дэниел Вебстер произнес свою вдохновенную, пламенную речь. Если верить табличке, то он сказал: «С этого дня и впредь знайте, что рабство в Америке начнет угасать, и скоро оно отомрет на всей территории штатов».

Итак, день их прибытия — это было на прошлой неделе — положил конец этим суматошным последним месяцам в Нью-Йорке. В Аркадия-Бич не было адвокатов, работающих на Моргана Слоута, выскакивающих из автомобилей и размахивающих на ходу бумагами, которые нужно срочно подписать и так же срочно подшить в папку мисс Сойер. В Аркадия-Бич телефоны отключали после обеда до трех утра. (Дядюшка Морган, видимо, забыл, что в Западном Центральном Парке не Калифорнийское время.) По существу, в Аркадия-Бич вообще не звонили телефоны.

Когда мать, сосредоточившись, вела машину в маленький курортный городок, Джек увидел на улице всего одного человека: сумасшедшего старика, который разбрасывал по тротуару пустые кредитные билеты. Над ним нависало тусклое, серое, очень неуютное небо. В противоположность Нью-Йорку, единственным звуком на этих улицах, незагруженных транспортом, было завывание ветра. Да и сами улицы выглядели слишком широкими. В витринах магазинов висели таблички: «ОТКРЫТО ТОЛЬКО ПО ВЫХОДНЫМ», или еще хуже, «ВСТРЕТИМСЯ В ИЮНЕ!». Перед Альгамброй было около сотни пустующих стоянок. В закрытых кафе стояли пустые столики.

А сумасшедший старик разбрасывал пустые кредитки по опустевшим улицам.

— Я провела в этом чудесном городке три самые лучшие недели в своей жизни, — говорила Лили, когда они проезжали мимо старика (который, как увидел Джек, оглянулся и посмотрел на них испуганным и недоуменным взглядом. Он прошептал что-то, но Джек не понял, что именно), и затем повернула машину к саду перед входом в отель.

Они уложили все, без чего нельзя обойтись, в чемоданы, пакеты и полиэтиленовые сумки, заперли дверь в номер, не обращая внимания на пронзительные звонки телефона, который, казалось, хотел дотянуться до них через замочную скважину даже в холле гостиницы. Они забили своими переполненными сумками багажник и заднее сидение автомобиля и долгое время ехали на север, и еще дольше по шоссе 95. И все это только потому, что Лили Кавано Сойер была здесь счастлива однажды. В 1968 году, за год до рождения Джека, Лили была выдвинута на Оскара за роль в фильме «Пламя». «Пламя» было лучшим из всех фильмов, в которых снялась Лили, и в нем она смогла полнее раскрыть свой талант, чем в обычном своем амплуа «плохой девочки». Никто не ожидал, что Лили удастся получить Оскара, меньше всех — сама Лили, но гораздо больше для нее значила реальная известность, пришедшая вместе с выдвижением. Она ужасно гордилась собой и, чтобы отпраздновать ее профессиональный успех, Фил Сойер увез ее на три недели в «Двор и Сад Альгамбры» на другой конец континента, где они и смотрели вручение Оскара, попивая шампанское в кровати. (Если бы Джек был постарше, и если бы его это заинтересовало, он мог бы сосчитать и понять, что именно «Альгамбра» является его исторической родиной.)

Когда зачитали список претенденток, то, согласно семейной легенде, Лили прорычала Филу:

— Если окажется, что я победила, а меня там не будет, я одену туфли на шпильках и станцую «Ку-ча-чу» у тебя на животе.

Но когда выяснилось, что Оскара присудили Руфь Гордон, Лили сказала:

— Что ж, она заслужила его. Она великая актриса.

И тут же, прижавшись к груди мужа, прошептала:

— Найди мне еще одну такую роль, ты ведь самый лучший импресарио.

Но больше таких ролей не было. Последней ролью Лили, сыгранной через два года после смерти Фила, была роль циничной экс-проститутки в фильме «Маньяки на мотоциклах».

Именно об этом периоде и вспоминала сейчас Лили. А Джек в это время думал, как он будет выгружать все сумки из багажника и с заднего сидения. Одна из сумок расстегнулась, и ее содержимое — старые носки, фотографии, шахматы, комиксы рассыпались по всему багажнику. Большую часть всего этого барахла Джеку удалось рассовать по другим сумкам. Лили медленно поднималась по ступенькам отеля, тяжело опираясь на поручни, как старуха.

— Я нашла убежище, — сказала она не оборачиваясь.

Джек оторвался от сумок и посмотрел на небо. Он был уверен, что увидит радугу. Но радуги не было — только неуютное, хмурое небо.

И вдруг:

«Иди ко мне», — сказал кто-то позади него тихим, но отчетливым голосом.

— Что? — спросил он, оглянувшись.

Перед ним простирались пустые сады и дорога.

— Что? — спросила его мать. Она смотрела на него в пол-оборота, взявшись за ручку огромной дубовой двери.

— Мне показалось, — ответил он. Здесь не могло быть ни голоса, ни радуги. Джек выбросил их из головы и теперь посмотрел на мать, которая боролась с тяжелой дверью. — Подожди, я сейчас помогу, — сказал он и начал подниматься по лестнице, неловко неся большой чемодан и бумажный пакет, набитый свитерами.

До встречи со Спиди Паркером Джек влачил унылое существование в гостинице, проводя время так же бессмысленно, как спящая собака. Вся его жизнь казалась ему в те дни сном, полным теней. Даже ужасная новость о дяде Томми, которая пришла к ним по телефону накануне ночью, не смогла полностью пробудить его, как бы ужасна она ни была. Если бы Джек увлекался мистикой, он мог бы подумать, что потусторонние силы подчинили его себе и управляют его жизнью и жизнью его матери. Джек Сойер в свои двенадцать лет был деятельной личностью, и пассивность этих дней, после суеты Манхэттена, действовала ему на нервы.

Джек обнаружил, что стоит на берегу без всякой определенной цели и не понимает, что он вообще здесь делает. Возможно, он горевал по Дядюшке Томми, но его мозг как будто спал, предоставив телу самому заботиться о себе. Он долго не мог ни на чем сосредоточиться.

— Ты просто устал от всего этого, — сказала мать, глубоко затягиваясь сигаретой и глядя на него сквозь клубы дыма. — Все, что тебе нужно, Джеки, это немного расслабиться. Это хорошее место. Давай наслаждаться им сколько можно.

На экране телевизора Боб Ньюхард, слишком красный на этом изображении, беззаботно рассматривал ботинок, держа его в правой руке.

— Я занимаюсь именно этим, Джеки, — улыбнулась она. — Расслабляюсь и наслаждаюсь этим.

Он взглянул на часы. С тех пор, как они уселись перед телевизором, прошло два часа, но Джек не мог вспомнить ничего из увиденного.

Джек собирался подняться и идти спать, когда зазвонил телефон. Старый добрый Дядюшка Морган Слоут нашел их. Новости, которые сообщал Дядюшка Морган, никогда не были хорошими, но эта была слишком трагичной даже по стандартам Дядюшки Моргана. Джек стоял посреди комнаты и наблюдал за лицом матери, которое становилось все бледнее, бледнее, бледнее. Она поднесла руку к горлу, на котором за несколько последних месяцев появилось много новых морщинок, и сжала его. Она не произнесла за все время, пока слушала это известие, ни единого слова. Лишь в конце она прошептала «Спасибо, Морган», — и повесила трубку. Затем она повернулась к Джеку. Она выглядела более старой и усталой, чем обычно.

— Держись, Джеки, ладно?

Он уставился на нее испуганными глазами.

Она взяла его за руку и сказала:

— Дядюшка Томми погиб в автомобильной катастрофе сегодня днем.

Он всхлипнул, чувствуя, что его зашатало, как от сильных порывов ветра.

— Он переходил Бульвар Ла Чинега, и его сбил фургон. Свидетели утверждают, что это был черный фургон, на его боку было написано «ДИКОЕ ДИТЯ», но… но это все.

Лили заплакала. Через секунду, к своему удивлению, Джек тоже заплакал. Все это произошло три дня назад, и ему эти дни казались вечностью.

15 сентября 1981 года мальчик по имени Джек Сойер стоял на пустынном берегу и глядел на гладкую поверхность воды. Он стоял на берегу перед гостиницей, напоминающий замок из романов сэра Вальтера Скотта. Ему хотелось плакать, но он не мог выдавить ни слезинки. Его окружала смерть, мир наполовину состоял из смерти, и в нем не было радуги. Фургон «ДИКОЕ ДИТЯ» вычеркнул из жизни Дядюшку Томми. Дядюшка Томми погиб в Лос-Анджелесе, слишком далеко от восточного побережья. Он был человеком, который обязательно повязывал галстук, чтобы сходить за сэндвичами к Арби, и не имел никакого отношения к западному побережью.

Его отец умер, Дядюшка Томми умер, возможно, его мать тоже медленно умирает. Он чувствовал смерть и здесь, в Аркадия-Бич. Она говорила по телефону голосом Дядюшки Моргана. Не было ничего столь простого и очевидного, как это меланхолическое настроение, которое возникает на курорте в межсезонье, где всюду бродят Призраки Ушедшего Лета. Кажется, что оно лежит в самой природе вещей, в запахе океанского бриза. Он был напуган… напуган уже давно. Пребывание здесь только помогло ему осознать это — помогло ему понять, что это Смерть вела его по шоссе 95 из Нью-Йорка, поглядывая на него сквозь сигаретный дымок и прося найти что-нибудь по радио.

Он с трудом вспомнил, как отец рассказывал ему, что его сын родился со старушечьей головой, но теперь он не чувствовал, что у него старушечья голова. Наоборот, он чувствовал, что его голова очень молода. «Я напуган, — подумал он. — Я очень сильно напуган. Как будто на краю земли».

Чайки кружились над его головой в сером воздухе. Серая тишина была, как и воздух — такой же мертвой, как растущие темные круги под ее глазами.

Когда он бродил по Стране Чудес и встретил Лестера Спиди Паркера, то чувство скованности, которое он ощущал все эти долгие дни, как бы выпавшие из течения времени, покинуло его. Лестер Паркер был чернокожим с седыми курчавыми волосами и изрезанными глубокими морщинами щеками. Он был совершенно неприметным человеком, хотя и провел лучшие годы своей жизни, как путешествующий блюз-музыкант. И он не говорил ничего особенного. Но все же, когда Джек бесцельно бродил по игровым площадкам Страны Чудес и неожиданно встретился взглядом с его тусклыми глазами, он почувствовал, что неопределенность оставила его. Он снова стал самим собой. Казалось, что какой-то волшебный ток прошел от старика к Джеку. Спиди улыбнулся ему и сказал:

— О, кажется, у меня появился напарник. Маленький Странник.

Его скованность тут же исчезла: всего за мгновение до этого ему казалось, что он замотан в кокон из мокрой шерсти и хлопчатобумажной ткани, и вдруг он стал свободен. На секунду вокруг головы старика появился серебряный нимб, легкий ореол света, который исчез, стоило Джеку моргнуть. Только теперь Джек увидел, что старик держит в руках широкую и тяжелую метлу.

— Все в порядке, сынок? — смотритель заложил руку за спину и выпрямился назад. — Мир изменяется к лучшему или к худшему?

— Ну, к лучшему, — сказал Джек.

— Значит, ты пришел туда, куда нужно. Как они тебя называют?

— Маленький Странник, — сказал Спиди в тот первый день, — Странник Джек.

Он наклонил свое длинное угловатое тело и обхватил ручку метлы, как будто это была девушка, с которой он танцевал. «Человек, которого ты перед собой видишь — Лестер Спиди Паркер, который раньше тоже был бродягой, сынок. Да, Спиди много знал и помнил все дороги в прошлое. У меня была группа, Странник Джек, и мы играли блюз. Гитарный блюз. И у меня были записи, но я даже не буду спрашивать тебя, слышал ли ты их. Каждое слово и каждая фраза имели свой собственный ритм и акценты». Сейчас в руках Спиди вместо гитары была метла, но он все равно был музыкантом. Через пять секунд разговора Джек уже знал, что его отец, который очень любил джаз, легко сошелся бы с этим человеком.

Он проводил со Спиди большую часть времени все эти дни, наблюдая за его работой и помогая, чем мог. Ему позволялось забивать гвозди, поправлять ограду. Эти несложные задания, которые он выполнял под руководством Спиди, были его единственными занятиями, но они помогли ему почувствовать себя лучше. Теперь Джек вспоминал первые дни пребывания в Аркадия-Бич как навязчивый кошмар, от которого его спас новый друг. Спиди Паркер был другом, это было очевидно — настолько очевидно, что в этом даже была какая-то таинственность. За те несколько дней, когда Джек стряхнул с себя оцепенение (вернее, когда Спиди стряхнул это оцепенение взглядом своих светлых глаз), старик Паркер стал ему ближе, чем любой из его друзей, разве что кроме Ричарда Слоута, которого Джек знал почти с пеленок. И теперь, несмотря на ужас известия о смерти Дядюшки Томми и страх того, что мама умирает, он ощущал тепло в присутствии Спиди.

Но сейчас Джек вновь почувствовал себя неуютно. Он почувствовал возвращение старого чувства, как будто им управляют. Невидимый канат затянул их с матерью в этот пустынный уголок возле океана.

Кто-то захотел, чтобы они были там, где сейчас находятся. Кто это был? Или он сошел с ума? Перед его мысленным взором предстал скрюченный и явно сумасшедший старик, разбрасывающий по тротуару пустые кредитки.

Чайка кричала в небе, и Джек пообещал себе, что он заставит себя поговорить со Спиди Паркером о некоторых своих ощущениях. Даже если Спиди решит, что это чушь; даже если Спиди высмеет его. Но Джек знал, что Спиди его не высмеет. Они были хорошими друзьями. Джек знал, что может рассказать ему почти все.

Но он еще не был готов к этому. Это было слишком безумно, и он сам еще не понимал этого. Джек с большим усилием повернулся спиной к Стране Чудес и побрел через пляж к гостинице.

Глава 2 Воронка

Наступил следующий день, но к Джеку Сойеру не пришли ответы на мучившие его вопросы, Однако этой ночью ему приснился кошмар, самый страшный за всю жизнь. В этом кошмаре за его матерью пришло ужасное существо — карликовый монстрик без глаз с полуразложившейся кожей.

— Твоя мать почти мертва, Джек. Хочешь помолиться за нее? — проквакало чудовище, и Джек знал, как всегда понимаешь это во сне, что оно радиоактивно, и что, если оно прикоснется, то он тоже умрет. Он проснулся в холодном поту от собственного крика. Джек напряженно вслушивался в успокаивающий шум прибоя, но прошло несколько часов, пока он снова смог уснуть.

Утром он попытался рассказать матери о своем сне, но Лили была хмурой и неразговорчивой. Она пряталась за клубы сигаретного дыма. Как только он начал говорить об этом за утренним кофе, она слабо улыбнулась ему.

— Лучше подумай о том, что мы будем есть сегодня вечером.

— Что?

— Да, что угодно, только не эти полуфабрикаты. Я не для того приехала из Лос-Анджелеса в Нью-Хэмпшир, чтобы травиться этими сосисками.

— Давай поедем в один из этих ресторанчиков на побережье, — предложил Джек.

— Отлично. А теперь иди поиграй.

«Иди поиграй, — подумал Джек с горечью, обычно ему не присущей. — Да, мамочка, это выход. Слишком холодно. Иди поиграй. С кем? Мама, почему ты здесь? Почему мы здесь? Ты больна? Почему ты не хочешь говорить мне о Дядюшке Томми? Что нужно Дядюшке Моргану? Что…»

Вопросы, вопросы. И ни один из них ничего не значит, потому, что на них никто не сможет дать ответа.

Только Спиди…

Но это было как-то странно. Как может один чернокожий, которого он только что встретил, решить его проблемы?

И все же мысль о Спиди Паркере билась в мозгу Джека, когда он вышел из гостиницы и побрел по пустому берегу.

«Ведь это, как будто, край света», — опять подумал Джек.

Чайки кружили над ним в сером воздухе. По календарю было еще лето, но в Аркадия Бич лето заканчивалось в День Труда. Тишина была такой же серой, как и воздух.

Он глянул на свои туфли и увидел, что они вымазаны каким-то мазутом. «Прибрежная грязь, — подумал он. — Какое-то загрязнение». Он не имел ни малейшего понятия о том, где он запачкал тапочки, и отступил от берега.

Чайки с криками носились в воздухе. Одна вскрикнула прямо над ним, и в то же мгновение он услышал сзади какой-то металлический треск. Он обернулся как раз в тот момент, когда чайка, захлопав крыльями, неуклюже приземлилась на камень. Чайка резким, почти механическим движением вскинула голову, как будто хотела проверить, одна ли она, и вдруг клюнула лежащего перед ней моллюска, которого только что сбросила вниз. Моллюск треснул и раскрылся, как яйцо, и Джек увидел внутри живое мясо, еще вздрагивающее… а может быть, это ему показалось.

Не хочу этого видеть.

Но раньше, чем он смог отвернуться, чайка вонзила свой желтый, изогнутый клюв в мясо и потянула его, как резиновую ленту. Джек почувствовал, как его желудок завязывается в узел. Мысленно он услышал пронзительный крик — нет, это был не просто звук, а крик боли живой плоти.

Он опять попытался отвести взгляд от чайки и не смог. Чайка раскрыла клюв, и он увидел грязно-розовую глотку. Моллюск шлепнулся обратно в свою треснутую раковину, и секунду чайка смотрела на него. Ее глаза были мертвенно-черными, и это подтверждало ужасную правду: отцы умирают, матери умирают, дяди умирают, даже если они закончили Йельский университет и выглядели такими крепкими в своих костюмах-тройках. А может быть, и дети умирают… за всем этим стоит, возможно, такой вот глухой, бессмысленный крик живой плоти.

— Эй, — вслух сказал Джек, не обращая внимания на то, что отвечает своим собственным мыслям. — Эй, оставьте меня в покое!

Чайка сидела над своей добычей, наблюдая за ним бусинками своих черных глаз. Затем она опять принялась терзать мясо.

— Хочешь немного, Джек? Оно еще дергается! Бог мой, оно настолько свежее, что кажется, будто оно еще живое!

Мощный желтый клюв опять вонзился в мясо и потянул. «Крррракккк!»

Что-то треснуло. Голова чайки запрокинулась к серому сентябрьскому небу и ее горло завибрировало. И снова ему показалось, что чайка смотрит на него. Так бывает, когда смотришь на некоторые картины и кажется, что портрет смотрит именно на тебя, как бы ты не перемещался по комнате. А эти глаза… он знал эти глаза.

Внезапно он захотел увидеть глаза матери — ее темно-синие глаза. Он не помнил, чтобы ему так отчаянно хотелось увидеть ее с тех пор, как был еще совсем малышом. «Баю-бай», — мысленно услышал Джек ее голос, который был голосом ветра, и сейчас здесь, а через секунду где-то вдали. «Баю-баюшки, мой Джеки, папа пошел на охоту. Возле нас только джаз». На него накатили воспоминания. Его мать курит сигареты одну за другой, и читает сценарий: голубые страницы мелко исписанного текста. Он помнил, она так их называла: «голубые страницы». «Баю-баю, Джеки, все спят. Я люблю тебя… Ш-ш… Спи… Баю-бай».

Чайка смотрела на него.

С неожиданным ужасом, который обдал его, как кипятком, он понял, что она действительно на него смотрит. Эти черные глаза (чьи?) наблюдали за ним. И он знал откуда-то этот взгляд.

Кусок сырой плоти все еще свешивался из клюва чайки. Он увидел, как чайка заглатывает его. Ее клюв открылся в странной ухмылке, именно ухмылке.

Джек развернулся и побежал, наклонив голову. Глаза его заливали горячие соленые слезы, шлепанцы хлопали по песку. И если бы можно было подняться вверх, выше и выше, и посмотреть вниз взглядом чайки, то видно бы было только его следы в этот серый день.

Джек Сойер, двенадцатилетний одинокий мальчик, бежал к гостинице, забыв о Спиди Паркере. Его голос почти захлебывался в слезах при порыве сильного ветра, и он снова и снова кричал: «Нет, нет, нет…»

Он остановился на пригорке, переводя дыхание. В левом боку, от середины ребер и до подмышки кололо. Он сел на одну из тех скамеек, которые городские власти устанавливают для стариков, и смахнул со лба прядь волос.

Возьми себя в руки. Если Сержант Ярость покинет Сектор Восемь, кто будет руководить Ревущими Командос?

Он улыбнулся и действительно почувствовал себя лучше. С этого места на расстоянии пятидесяти футов от берега, все выглядело привлекательнее. Может быть, сказывались перепады давления или еще что-то. То, что произошло с Дядюшкой Томми, было ужасно, но он надеялся, что сможет свыкнуться с этим, смириться. Так, во всяком случае, сказала мама. Дядюшка Морган в последнее время был слишком надоедливым, но он всегда был занудой.

А что касается мамы… Это, конечно, самое главное!

«Действительно, — подумал он, сидя на скамейке и ковыряясь в песке носком туфель, — может быть, все в порядке. С ней все должно быть в порядке. Это, конечно же, возможно. Кроме всего прочего, ведь никто не пришел и не сказал прямо, что это Р… Ведь так? Нет. Если у нее рак, она бы не привезла его сюда, ведь так? Тогда они скорее всего были бы сейчас в Швейцарии, и мама принимала бы холодные минеральные ванны, или принимала бы какие-нибудь лекарства, или еще что-нибудь. Так бы она и поступила».

А может быть…

Тихий, шепчущий голос проник в его сознание. Он опустил взгляд и его глаза округлились. Песок в отпечатке следа его левого ботинка пришел в движение. Хорошенькие белые песчинки скользили по маленькой окружности в палец диаметром. Внезапно песок внутри этого круга провалился, и теперь в песке была ямка. Она была глубиной в пару дюймов. Края этой ямки пришли в движение — по кругу, по кругу, быстро вращаясь против часовой стрелки.

«Так не бывает, — сказал он себе, но сердце начало биться учащенно. Дыхание тоже участилось. — Так не бывает, это мне просто кажется. Вот и все. А может быть, там краб или что-то еще»…

Но это был не краб, и это, конечно, ему не казалось. Он мог спрятаться в свои Видения, когда что-то пугало его или наводило на него грусть. Но, конечно же, это был не краб.

Песок двигался все быстрее, звук был сухим и жестким, и это наводило на мысль о статическом электричестве, и об экспериментах, которые они в прошлом году проводили с Лейденской банкой. Однако больше всего этот звук напоминал длинный безумный вздох, последний вздох умирающего.

Все больше песка вовлекалось в движение. Теперь это была уже не ямка — это была уже воронка в песке, что-то вроде перевернутого смерча. Ярко-желтая обертка жевательной резинки появилась и скрылась, опять появилась. Каждый раз, когда она снова появлялась, Джек мог прочесть все большую часть надписи: «СО, СОЧН, СОЧНЫЕ Ф…». Воронка росла, песок улетел с обертки. Как будто чья-то недружественная рука снимала покрывало с постели. «СОЧНЫЕ ФРУКТЫ», — прочел он, и обертка вылетела из воронки.

Песок вращался все быстрее и быстрее, издавая свистящий шорох: «Шшшшааашши». Джек смотрел на воронку, сначала изумленно, затем испуганно. Песок раскрывался, как огромный темный глаз. Это был глаз чайки, которая бросила ракушку на камень и вытягивала из нее живое мясо, как резиновую ленту.

— Шшшшааашшш, — насмешливо шуршал песок мертвым голосом. Хотя Джек очень хотел, чтобы этот голос звучал только в его мозгу, но голос был реален. — Его вставная челюсть вылетела, Джек, когда его сшибло «Дикое Дитя», она вылетела, бац! И не помог Йельский университет, когда фургон «Дикое Дитя» примчался и выбил его вставную челюсть, вот так, Джеки. А твоя мама…

И тут он опять бросился бежать, ничего не видя, не оглядываясь, и волосы развевались вокруг его лба. Глаза его были круглыми и испуганными.

Джек проскочил веранду отеля, как пуля, выпущенная из ружья. Вся атмосфера этого места запрещала бег: было тихо, как в библиотеке, и серый свет падал сквозь высокие окна, освещая выцветшие ковры. Джек проскочил мимо конторки и столкнулся с пронизывающим насквозь взглядом клерка. Клерк ничего не сказал, но уголки его рта опустились вниз на сантиметр. Как будто он бегал в церкви. Джек стер рукавом пот со лба и заставил себя пройти остаток пути до лифта медленнее. Он нажал кнопку вызова, чувствуя, как хмурый взгляд клерка жжет ему спину. За всю последнюю неделю Джек всего раз увидел, как этот клерк улыбался — когда он узнал мать Джека. Да и то это была всего лишь улыбка вежливости.

— Представляю себе, насколько нужно быть старым, чтобы узнать Лили Кавано, — сказала она Джеку, когда они поднялись в свой номер.

Не так давно ее узнавали все, кто видел ее в одном из полусотни фильмов, в которых она снималась в пятидесятых-шестидесятых годах. (Ее называли «Королевой группы Б». Сама она называла это «Милашка из мотеля».) Шоферы, официанты, горничные — все они осаждали ее. Теперь все это ушло в прошлое.

Джек стоял, раскачиваясь из стороны в сторону перед неподвижной дверью лифта, чувствуя, как невозможный, и в то же время знакомый голос поднимается к нему из песчаной воронки. Он опять увидел Томаса Вудбина, который был одним из его опекунов — надежной защитой от несчастий и потрясений, который лежит мертвым на Бульваре Ла Чинега, а его вставная челюсть валяется в двадцати футах от него. Он нажал кнопку.

Быстрее!

Затем он увидел кое-что похуже, как его мать заталкивают в машину двое невозмутимого вида мужчин. Внезапно ему захотелось по-маленькому. Он снова уперся ладонью в кнопку, и услышал, как серый человек за стойкой издал возглас неодобрения. Джек зажал другой рукой волшебное место ниже живота, чтобы сдержаться и уменьшить давление на мочевой пузырь. Теперь он услышал тихий шелест опускающегося лифта. Он зажмурился и сжал ноги. Мама выглядела неуверенной, потерянной и рассеянной, как будто она была послушной собачонкой. Но он знал, что это происходит не на самом деле. Это было воспоминание, частично это было его Видением и происходило это не с его мамой, а с ним.

Когда раздвижная дверь лифта скользнула вбок, открывая затемненное внутри пространство, на него глянуло его собственное лицо, отраженное в зеркале. Сцена, которую он помнил с семилетнего возраста, опять нахлынула на него, и он увидел, как цвет глаз одного из мужчин становится желтым, и почувствовал, как рука другого превращается во что-то похожее на клешню, твердое и нечеловеческое…

Это невозможно: всех этих Видений не бывает. Он не мог видеть, как глаза мужчины становятся из голубых желтыми, и его мама была прекрасной и веселой, и нечего пугаться, и никто не умер, и опасны только чайки для мидий. Он закрыл глаза, и лифт начал подниматься.

Эта штука в песке смеялась над ним.

Джек проскочил в щель, как только дверь начала открываться. Он проскочил мимо еще нескольких лифтов, свернул в правый коридор и побежал к их номеру. У них были комнаты 407 и 408, которые состояли из двух спален, маленькой кухоньки и гостиной с видом на тихий пляж и безбрежный океан. Мама повсюду наставила цветы и повесила несколько фотографий. Джеку пять лет, Джеку одиннадцать, Джек-малыш на руках отца. Его отец, Филип Сойер, за баранкой старого де сото, на котором они с Морганом Слоутом ездили в Калифорнию в те невообразимо далекие времена, когда были настолько бедны, что приходилось спать в машине.

Джек ворвался в гостиную номера 408 и закричал:

— Мама? Мама!

Его встретили цветы и улыбающиеся фотографии, ответа не было.

— Мама!

Дверь за ним захлопнулась. Джек почувствовал холод в желудке. Он направился в большую спальню справа.

— Мама!

Еще одна ваза с высокими яркими цветами. Пустая кровать с накрахмаленным и выглаженным бельем была такая жесткая, что отсекала любую мысль о грехе. На прикроватном столике — ряд бутылочек с витаминами и таблетками. Джек попятился. От окна комнаты на него накатывались черные волны.

Двое мужчин в неприметном автомобиле, оба сами неприметные, уводят ее.

— Мама! — выкрикнул он.

— Я слышу, Джек, — донесся до него голос из-за двери ванной. — Что там стряслось?

— О, — сказал он и почувствовал прилив облегчения. — О, извини. Я просто не знал, где тебя искать.

— Я принимаю ванну и готовлюсь к обеду. Это не запрещено?

Джек понял, что ему больше не хочется в туалет. Он упал в кресло и расслабленно закрыл глаза. С ней все в порядке…

«Пока что все в порядке», — прошептал зловещий голос, и он мысленно увидел, как опять появилась воронка.

В семи или восьми милях по набережной, как раз напротив универмага Хемптон, они наткнулись на ресторанчик «Царство омаров». Джек довольно смутно вспомнил проведенный день — он уже начал забывать весь тот ужас, который испытал на пляже, вернее почти забыл его. Официант в красном пиджаке, на спине которого было золотом выбито изображение омара, подвел их к столику возле окна.

— Мадам желает выпить?

У официанта было каменно-холодное выражение лица уроженца Новой Англии. Глядя на это лицо, Джек представил себе, как выглядит он в своем спортивном костюме и его родная мать в небрежно надетом вечернем платье с водянисто-синими глазами. Джек почувствовал знакомое чувство страха.

Мама, если ты не больна, то что, черт побери, мы здесь делаем? Этот город пуст! Это ужасно! Боже!

— Принесите мне неразбавленный мартини, — сказала она.

Официант поднял брови.

— Мадам?

— Положите в стакан лед. Затем в лед положите оливку. И налейте джин до уровня оливки. Затем… вы слушаете?

Мама, господи, разве ты не видишь его глаза? Тебе кажется, что ты очаровательна, а ему кажется, что ты над ним насмехаешься! Неужели ты не видишь его глаза?

Нет. Она не видела. И эта невнимательность, которая так противоречила ее обычному обостренному чувству на других людей, еще одним камнем легла на его сердце. Она отступала… во всем.

— Да, мадам.

— Затем, — продолжала она, — возьмите бутылку вермута, любого сорта, и наклоните над стаканом. А затем вермут поставьте на полку, а стакан принесите мне. Понятно?

— Да, мадам.

Водянисто-синие глаза уроженца Новой Англии смотрели на его мать с полным безразличием.

«Мы здесь одни, — подумал Джек, впервые реально осознав это. — Да, мы здесь одни».

— Молодой человек?

— Я бы хотел Коку, — скромно сказал Джек.

Официант ушел. Лили достала косметичку и вынула из нее пачку сигарет «Герберт Тарритунз» (он с детства помнил эти сигареты. «Подай мне „Тарритук“ с полочки, Джеки») и закурила. Она затянулась и закашлялась.

Еще один камень на его сердце. Два года назад его мать совершенно бросила курить. Джек ожидал, что она скоро опять закурит с тем веселым фатализмом, который составлял часть ее ребяческого характера. Его мать всегда курила, так что будет курить и впредь. Но она не закурила… и только три месяца тому, в Нью-Йорке, это началось опять. Отель Чарльтон.

Она ходила по гостиной в их номере, перекладывая свои старые рок-записи и джазовые записи покойного мужа.

— Ты опять куришь, мама? — спросил он.

— Да, я курю капустные листья, — ответила она.

— Мне бы этого не хотелось.

— А почему бы тебе не включить телевизор? — ответила она с непривычной резкостью, поворачиваясь к нему. Ее губы были плотно сжаты. — Может быть, там как раз показывают этих проповедников: Джимми Сваггарда и Преподобного Инка. И ты бы почитал проповеди вместе с ними.

— Извини, — пробормотал он.

Да, это был Чарльтон. Капустные листья. А теперь опять «Герберт Тарритунз» — старомодная бело-голубая пачка. Мундштуки казались фильтрами, но на самом деле фильтра не было. Он смутно помнил, что отец говорил кому-то, что он курит «Уинстон», а его жена курит «Черные Легкие».

— Ты увидел что-то странное, Джек? — спросила она его, остановив на нем взгляд своих больших глаз. Сигарета опять заняла свое старое, слегка эксцентричное место между указательным и средним пальцами правой руки. Давая ему возможность сказать: «Мама, я вижу ты опять куришь „Герберт Тарритунз“. Значит ли это, что ты опять отступила?»

— Нет, — ответил он. На него опять накатила тоска по дому, и он почувствовал, что сейчас заплачет. — Ничего, кроме этого места. Оно немного странное.

Она оглянулась вокруг и усмехнулась. Еще два официанта: один толстый, а другой тощий, одетые в одинаковые красные пиджаки с золотым омаром на спине, стояли у двери в кухню, тихо переговариваясь. Кабинку, где сидели Джек с мамой, отделял от большого зала вельветовый занавес. В полутьме зала на столах стояли перевернутые стулья. Огромное окно во всю стену в противоположном конце зала напомнило Джеку фильм «Умерший Любимый», в котором снималась его мать. Она играла юную богатую девушку, которая вышла замуж за подозрительного, но красивого типа, против воли родителей. Этот тип увез ее в большой дом у океана и попытался довести ее до сумасшествия. «Умерший Любимый» был типичным для карьеры Лили Кавано. Она играла главные роли во многих черно-белых фильмах, в которых красивые, но уже забытые актеры ездили в открытых фордах.

На вельветовой портьере висела вполне понятная табличка:

«ЭТО ОТДЕЛЕНИЕ ЗАКРЫТО».

— Тут немного мрачновато, не так ли? — сказала она.

— Да, как в Сумеречной Зоне, — ответил он, и она рассмеялась своим резким, заразительным и любимым смехом.

— Эх, Джеки, Джеки, Джеки, — сказала она и наклонилась, чтобы погладить его уже слишком длинные волосы.

Он оттолкнул ее руку, улыбаясь (но, Боже, ее пальцы как костяшки. «Она почти мертва, Джек».)

— Не трогай прическу.

— А это уж как захочу.

— Не для тебя я ее делал, старушка.

— Ах так, попробуй теперь получить у меня денег на мороженое.

— Ладно.

Они улыбнулись друг другу, и Джек даже не мог вспомнить, чтобы ему когда-либо так хотелось плакать и чтобы он так сильно любил ее. Была какая-то отчаянная печаль в ней… и частью этого были «Черные Легкие».

Официант принес напитки. Она подняла свой бокал.

— За нас.

— За нас.

Они выпили. Подошел официант с меню.

— Может быть, я тебя немного сильно дернула, Джеки?

— Немного, — ответил он.

Она подумала, затем пожала плечами.

— Что бы ты хотела?

— Я думаю, камбалу.

— Принесите две.

Джек заказал на двоих. Он был немного смущен, но знал, что она именно этого и ждала, и прочел одобрение в ее взгляде, когда официант ушел.

Принесли заказ. Он накинулся на свою камбалу, горячую и пахнущую лимоном. Лили же только поковырялась в своей тарелке, съела несколько зеленых листиков и сложила приборы.

— Занятия в школе начались здесь две недели назад, — сказал Джек, продолжая жевать. Вид больших желтых автобусов с надписью «РАЙОННАЯ ШКОЛА АРКАДИИ» на боку заставил его почувствовать себя виноватым. Он подумал, что при подобных обстоятельствах это абсурдно, но это было так. Он прогуливал.

Она беспокойно посмотрела на него. К этому времени она уже успела выпить вторую порцию мартини и заказала третью.

Джек пожал плечами.

— Я просто так это сказал.

— Ты хочешь в школу?

— Что? Нет! Не в эту!

— Это хорошо, — сказала она. — Потому, что у меня нет этих твоих чертовых справок о прививках. А они не позволят тебе учиться без родословной, приятель.

— Не называй меня «приятель», — сказал Джек, но Лили не улыбнулась старой шутке.

Мальчик, ты почему не в школе?

Он моргнул, как будто голос прозвучал не в его голове, а вслух.

— Что случилось? — спросила она.

— Нет, ничего. Там… в парке был такой смешной чудак. В Стране Чудес. Привратник или смотритель, или еще что-то в этом роде. Черный старик. Он спрашивал меня, почему я не в школе.

Она наклонилась вперед. Теперь она не улыбалась, она была почти испугана.

— Что ты ответил?

Джек пожал плечами.

— Я сказал, что я учусь самостоятельно. Ты помнишь, как было с Ричардом? Доктор сказал Дяде Моргану, что Ричард шесть недель не должен ходить в школу, но гулять по улице ему было можно, — Джек слабо улыбнулся. — Я подумал тогда, что он счастливчик.

Лили немного расслабилась.

— Мне не хочется, чтобы ты разговаривал с чужими…

— Мам, он просто…

— Меня не волнует, кто он. Я не хочу, чтобы ты разговаривал с посторонними.

Джек подумал о чернокожем старике, о его серо-стальной шевелюре, морщинистом лице, странных, светлых глазах. Они встретились возле большой аркады мола — единственной части Страны Чудес, которая была открыта круглый год. Но сейчас тут не было никого, кроме Джека и чернокожего смотрителя, да еще двух стариков. Эти двое играли в гольф, сохраняя безразличное молчание.

Но теперь, когда он сидел в этом мрачноватом ресторане с матерью, его спрашивал не чернокожий старик. Он сам спрашивал себя.

Почему ты не в школе?

Так и есть, как она и сказала. «Сынок, нет справок, нет родословной. Ты думаешь, что она взяла сюда хотя бы свидетельство о рождении? Как ты думаешь? Она бежит, сынок, и ты бежишь вместе с ней. Ты…»

— Ты получил письмо от Ричарда? — прервала она его мысли, и когда она произносила эти слова, к нему пришло… нет, это слишком мягкое слово. На него обрушилось это. Его рука дрогнула, стакан слетел со стола. Он разлетелся по полу.

Она почти мертва, Джек.

Голос из вращающейся воронки. Тот голос, что звучал в его мозгу.

Это был голос Дядюшки Моргана. Но может быть, не совсем, но вроде. Это действительно его голос. Голос отца Ричарда.

Когда они ехали обратно, она спросила:

— Что там с тобой произошло, Джек?

— Ничего. Просто я вспомнил тот риф (небольшая ритмическая фигура в джазовой музыке) Джин Круппа. — Он простучал ритм по панели.

— Не морочь мне голову, Джеки.

В свете огоньков приборной панели она выглядела бледной и уставшей. Сигарета дымилась между указательным и средним пальцами правой руки. Она вела машину очень медленно — не быстрее сорока — как обычно, когда пила слишком много. Ее корпус был наклонен вперед, юбка задралась, и колени выпирали, как у цапли, по обе стороны от рулевой колонки. Ее подбородок нависал над баранкой. На секунду он подумал, что она похожа на ведьму, и быстро отвел глаза.

— И не думаю, — пробормотал он.

— Что?

— Не думаю морочить тебя. Это было что-то вроде судороги, и все. Извини.

— Все в порядке, — ответила Лили. — Я подумала, что это связано с Ричардом Слоутом.

— Нет.

Его отец говорил со мной из дыры в песке на берегу, вот и все. Его голос звучал у меня в голове, как голос за кадром в фильме. Он сказал, что ты почти мертва.

— Ты скучаешь о нем?

— О ком, о Ричарде?

— Нет, о Спиро Адневе. Конечно, о Ричарде.

— Иногда.

Ричард Слоут сейчас собирался в школу в Иллинойсе — одну из тех частных школ, где обязательно посещение церкви и ни у кого нет прыщиков.

— Ты повидаешься с ним.

Она погладила его по голове.

— Мама, с тобой все в порядке? — эти слова сами слетели у него с языка. Он почувствовал, что вцепился пальцами в бедра.

— Да, — сказала она, зажигая еще одну сигарету. (Она снизила скорость до двадцати; старый пикап промчался мимо них, загудев сигналом.)

— Никогда не чувствовала себя лучше.

— Сколько килограмм ты сбросила?

— Джеки, никогда не нужно быть слишком толстым или слишком худым, — она замолчала и улыбнулась ему. Это была усталая, вымученная улыбка, и она сказала ему всю правду, которая была ему нужна.

— Мама…

— Не надо, — сказала она. — Все в порядке. Даю тебе слово. Поищи какую-нибудь музыку на средних волнах.

— Но…

— Джек, найди какую-нибудь музыку и помолчи.

Он нашел какой-то джаз на волне Бостонской станции — альт-саксофон выводил «Все в мире это ты». Но под всем этим шумел океан. Потом он увидел в небе огромный скелет американских горок и громаду «Двора и сада Альгамбры». Если это был их дом, то они были действительно дома.

Глава 3 Спиди Паркер

На следующее утро солнце вышло из-за туч — яркое солнце, заполнившее все своим светом и раскрасившее плоский берег и наклонные, покрытые красной черепицей крыши, которые Джек мог видеть из окна своей спальни, в яркие цвета. Далеко в океане волны казались затвердевшими и отражали солнечные зайчики ему в глаза. Джеку показалось, что свет здесь не такой, как в Калифорнии. Он был немного тусклым, не таким теплым и менее ласковым. Волны, приходя из глубин океана, разбивались о берег, а затем появлялись вновь, окруженные золотистой полоской света. Джек отвернулся от окна. Он принял душ и оделся, внутренний голос подсказывал ему, что пора идти к остановке школьного автобуса. Но, разумеется, он сегодня не пойдет в школу. Вся жизнь выбилась из ритма, и они с мамой просто проведут, как призраки, очередные двенадцать часов дневной жизни. Никакого расписания, никаких обязанностей, никаких домашних заданий… и никакого распорядка вообще, кроме того, что нужно вовремя пообедать.

А надо ли сегодня вообще идти в школу? Джек на секунду остановился возле кровати, испугавшись той бесформенности, которую приобрел его мир… он не думал, что сегодня может быть суббота. Джек мысленно начал перебирать дни, которые он мог вспомнить. Ближайшим было предыдущее воскресенье. «Значит, сегодня четверг», — подсчитал он. По четвергам он занимался в компьютерном классе у мистера Бальго и занимался спортом. Так было в то время, которое теперь казалось — хотя оно и было всего несколько месяцев назад — безвозвратно ушедшим.

Он прошел из спальни в гостиную. Когда он раздвинул тяжелые портьеры, яркий свет затопил комнату, отражаясь от мебели. Он включил телевизор и плюхнулся на кушетку. Его мать не проснется еще по меньшей мере четверть часа. А, может, и больше, если учесть, что она вчера вечером выпила три стакана.

Джек посмотрел на дверь в мамину комнату.

Через двадцать минут он встал и тихонько поскребся в дверь.

— Мама?

В ответ прозвучал тяжелый вздох. Джек приоткрыл дверь и заглянул вовнутрь. Лили оторвала голову от подушки и посмотрела на дверь полузакрытыми глазами.

— А, Джеки. Доброе утро. Который час?

— Около восьми.

— Хорошо. Ты голоден? — Она села на кровати и потерла ладонями глаза.

— Немного. Я как больной, когда сижу здесь. Я просто хотел спросить, не собираешься ли ты вставать.

— Нет, мне не хочется. Хорошо? Спустись в обеденный зал, позавтракай и погуляй по берегу, ладно? Если ты дашь мне сегодня еще часок полежать в кровати, твоей мамочке будет значительно лучше.

— Конечно, — ответил он. — Хорошо. Увидимся позже.

Ее голова уже упала обратно на подушку.

Джек выключил телевизор, убедился, что ключ от номера в кармашке джинсов, и вышел.

В лифте пахло камфарой и аммиаком. Это горничная уронила бутылочки с тележки. Дверь открылась. Клерк за стойкой хмуро глянул на него и демонстративно отвернулся. Если ты сын кинозвезды, это не дает тебе никаких преимуществ, сынок. И почему ты не в школе? Джек повернулся к обеденному залу и увидел в полутьме ряды пустых столиков. По крайней мере, шесть из них были сервированы. Официантка в белой блузе и красной плиссированной юбке взглянула на него и отвернулась. На другом конце зала сидела за столиком пожилая пара. Больше в зале никого не было. Джек поглядел в их сторону и увидел, как старик наклонился над столиком и разрезал на четыре части яйцо на тарелке жены.

— Столик на одного? — возле него материализовалась официантка с меню.

— Извините, я передумал, — сказал Джек и вышел.

Кафе Альгамбры находилось с другой стороны вестибюля. К нему вел длинный коридор, заставленный пустыми витринами. При мысли о том, что он будет сидеть один возле стойки и смотреть, как скучающий повар поджаривает полоски бекона на покрытой нагаром сковороде, аппетит Джека испарился. Лучше он подождет, когда мама встанет. Или, даже лучше будет, если он выйдет и купит булочку и пакет молока по дороге в город.

Он толкнул высокую и тяжелую входную дверь и вышел из Отеля. На секунду его ослепило яркое солнце — настолько ярким был мир снаружи. Джек пожалел, что оставил наверху солнечные очки. Он вышел на крыльцо и спустился по ступеням лестницы к главному выезду из Отеля.

— Что будет, если она умрет?

— Что будет с ним, куда ему податься, кто позаботиться о нем, если случится самое худшее, и она умрет прямо в комнате Отеля?

Он тряхнул головой, пытаясь отогнать ужасные мысли, пока из ухоженных садов Альгамбры не налетела на него паника. Он не заплачет, он не мог позволить себе, чтобы это случилось, он не разрешал себе думать о «Тарритунз» и о сброшенном ею весе, а только чувствовал, что она слишком беспомощна и не знает, что делать. Он шел очень быстро, засунув руки в карманы, потом свернул с кривой тропинки на подъезд к Отелю. «Она бежит, сынок, и тебе приходится бежать вместе с ней. Бежит, но от кого? И куда? Сюда, просто сюда, на этот опустевший курорт».

Он вышел на широкую дорогу, которая поднималась к городу. Перед ним расстилался пустынный пейзаж, который казался водоворотом, и этот водоворот хотел затянуть его в себя и сбросить в черноту, в которой никогда не было спокойствия и безопасности. Чайка покружила над пустым шоссе, описывая широкие круги, и опустилась на пляж. Джек проводил ее взглядом, и взгляд его наткнулся на серый профиль американских горок.

Лестер Спиди Паркер, чернокожий старик с седыми курчавыми волосами и морщинистым лицом был сейчас где-то в Стране Чудес. И именно со Спиди Паркером ему нужно встретиться. Сейчас это было так же очевидно, как и внезапная интуитивная догадка относительно отца его друга Ричарда.

Вскрикнула чайка, солнечный зайчик от набежавшей волны ослепил его ярким светом, и Джек увидел дядю Моргана и своего нового друга — Спиди Паркера. Они были почти аллегорическими фигурами, противоположными по сути, как статуи, изображающие НОЧЬ и ДЕНЬ, ЛУНУ и СОЛНЦЕ, ТЬМУ и СВЕТ. Джек чувствовал, что его отцу понравился бы Спиди Паркер, этот экс-блюзмен, и он понял, что Спиди не причинит ему вреда. Ну а Дядюшка Морган… это был совершенно другой человек. Дядюшка Морган жил для бизнеса, для сделок, для политической жизни. Он был настолько честолюбив, что мошенничал даже в картах, если ставка составляла хоть пенни, когда его сыну Ричарду удавалось уговорить его сыграть. И, конечно, Джек подозревал, что Дядюшка Морган мошенничает и в других играх… и это не тот человек, который считает, что проигрывать нужно достойно.

НОЧЬ и ДЕНЬ, ЛУНА и СОЛНЦЕ, ТЬМА и СВЕТ.

Чернокожий был светом в этом противостоянии. И как только он понял это, весь тот ужас, который он ощущал в садике перед Отелем, опять накатился на него. Он ускорил шаг, срываясь на бег.

Мальчик увидел Спиди. Тот сидел на коленях позади серого облупленного здания. Он заматывал изолентой толстый провод. Седая курчавая голова старика была склонена чуть ли не до земли, тощие ягодицы обтягивали поношенные рабочие штаны.

Пыльные подошвы ботинок выглядели как пара перевернутых досок для серфинга. Джек вдруг понял, что он не знает, что именно он хотел рассказать смотрителю. Он даже уже не был уверен, что хочет что-то сказать. Спиди еще раз обернул провод изолентой, удовлетворенно кивнул, достал из кармана куртки нож и точным движением хирурга отрезал ленту. Джек наблюдал за его работой. Он должен был уйти. Да и почему он вдруг подумал, что Спиди может в чем-либо ему помочь? Какую помощь может дать старый привратник в опустевшем парке отдыха?

Спиди обернулся и увидел Джека. Его лицо приняло теплое и приветливое выражение — это была не столько улыбка, просто каждая морщинка на его лице углубилась. Джек понял, что Спиди приятен его приход.

— Странник Джек, — сказал Спиди, — я уже боялся, что ты решил держаться от меня подальше. И как раз в тот момент, когда мы стали друзьями. Рад видеть тебя снова, сынок.

— Да, — сказал Джек, — я тоже рад тебя видеть.

Спиди положил нож в карман куртки и поднялся. Он выпрямил свое длинное тело стремительным спортивным движением, будто оно было лишено веса.

— Я присматриваю за всем этим, — сказал он. — Я просто должен время от времени все это чинить, чтобы оно более-менее работало… — Он остановился, не закончив фразу, и взглянул в лицо Джека. — Этот старый мир, кажется, не так уж хорош. Груз тревог давит на Странника Джека. Это так?

— Да, вроде того, — начал Джек. Он все еще не знал, как словами выразить то, что его волнует. Это нельзя было выразить обычными предложениями, обычными предложениями можно выразить только реальные вещи. Раз… два… три… мир Джека уже шел не по обычному пути. Все невысказанное тяготило его грудь.

Он с отчаянием смотрел на высокого тощего человека, стоящего перед ним. Спиди глубоко засунул руки в карманы. Он хмурил свои широкие брови, при этом лоб его рассекала глубокая вертикальная складка. Спиди взглянул на Джека светлыми, почти бесцветными глазами, их взгляды встретились, и внезапно Джек опять почувствовал себя лучше. Он не мог понять почему, но казалось, что Спиди способен непосредственно воспринимать его эмоции, как будто они встретились не неделю, а много-много лет назад, и не просто обменялись несколькими словами на пустом пирсе, а хорошо узнали друг друга.

— Ладно, хватит работать на сегодня, — сказал Спиди, взглянув в направлении Альгамбры. — Еще немного, и от меня будет только вред. Ты, наверное, не видел еще мой офис?

Джек покачал головой.

— Сейчас пора отдохнуть, мальчик. Самое время.

Он двинулся вперед размашистой походкой, и Джек побрел следом за ним. Когда они спустились со ступенек и прошли к строению в дальней части парка, Спиди внезапно запел, очень удивив Джека.

«Это не очень похоже на пение, — подумал Джек, — но что-то среднее между пением и декламированием». Если бы не слова, ему бы очень понравилось слушать хриплый, доверительный голос Спиди.

Спиди оглянулся на Джека через плечо.

— Почему ты так меня называешь? Потому, что я из Калифорнии?

Они дошли до голубой билетной кассы у входа к американским горкам. Спиди, засунув руки в карманы своих мешковатых рабочих штанов, развернулся на пятках и оперся плечом о будку. Быстрота этого движения была почти театральной. «Как будто, — подумал Джек, — он заранее знал, что я задам этот вопрос именно сейчас».

Пел Спиди, и его лицо выражало, как показалось Джеку, полнейшее нежелание говорить.

— Что? — переспросил Джек. — Вернуться? Я думаю, мама даже дом продала. Или сдала в аренду, иди еще что-то в этом роде. Я не понимаю, что ты хочешь сказать, Спиди?

Он вздохнул с облегчением, когда услышал, что Спиди ответил ему не ритмичным речитативом, а обычным голосом:

— Бьюсь об заклад, что ты не помнишь, что мы уже встречались, Джек. Ведь правда?

— Мы встречались? Где это было?

— В Калифорнии, по крайней мере, я думаю, что мы встречались именно там. Но ты, наверное, не помнишь, Странник Джек. Это заняло всего несколько минут, и мы были очень заняты. Это было… погоди… примерно четыре-пять лет назад. Да, в семьдесят шестом.

Джек удивленно посмотрел на него. В семьдесят шестом? Ему должно было быть семь лет.

— Давай поищем мой маленький офис, — сказал Спиди, и все с той же грацией оттолкнулся от будки.

Джек последовал за ним, проходя через американские горки. Они напоминали черные тени, как линии чертежа электрической схемы. Под ногами валялись пустые жестянки из-под пива и обертки от конфет. Рельсы американских горок нависали сверху, как конструкции недостроенного небоскреба. Джек обратил внимание, что Спиди движется с ловкостью баскетболиста, на ходу покачивая головой и жестикулируя руками. Вся его фигура в полумраке выглядела очень молодой. Казалось, что она принадлежит двадцатилетнему человеку.

Затем они опять вышли на солнечный свет, и он добавил еще пятьдесят лет: седые волосы, согнутую спину. Дойдя до границы тени, Джек остановился, чувствуя, что эта кажущаяся моложавость Спиди Паркера может дать ключ к пониманию, что разгадка тайны его грез где-то рядом.

Тысяча девятьсот семьдесят шестой? Калифорния? Джек последовал за Спиди, который направился к красной деревянной будке в дальнем конце Парка Отдыха. Он был уверен, что никогда не встречал Спиди в Калифорнии… но вдруг фантазия подбросила ему одно из воспоминаний тех дней — то, что он видел и чувствовал в шестилетнем возрасте. Джек играл с черным игрушечным такси перед кушеткой своего отца… и его отец с дядюшкой Морганом загадочно и таинственно обсуждали Видения: «Они используют магию так же, как мы используем физику. Аграрная монархия, в которой вместо науки развивается магия. Ты представляешь, что будет, если дать им электричество? Если продать им современное оружие? Ты понимаешь?».

«Подожди, Морган, у меня есть соображения, о которых ты не подумал…»

Джек почти наяву слышал голос отца. Видение показалось ему более реальным, чем полутьма под стойками американских горок. Он опять последовал за Спиди, который уже открыл дверь маленького красного домика и выглядывал оттуда, улыбаясь своей странной улыбкой.

— Что занимает твои мысли, Странник Джек? Что-то жужжит там, как пчела. Заходи ко мне в гости и расскажи мне об этом.

Если бы его улыбка была шире, то возможно Джек развернулся и убежал: он принял бы это за насмешку. Но все существо Спиди выражало доброжелательность и искренность каждой линией морщинистого лица, и Джек вошел вслед за ним.

«Офис» Спиди был просто прямоугольной комнатой. Он был выкрашен внутри той же краской, что и снаружи. В нем не было ни стола, ни телефона. К боковой стене были прислонены два ящика. Рядом с ними стоял неподключенный электрообогреватель, напоминающий формой радиатор старого понтиака. Посреди комнаты стояли два кресла: одно — продавленное, другое — обтянутое какой-то серой потертой тканью.

Ручки обтянутого тканью кресла, казалось, расцарапали несколько поколений котов: полосы ткани лохмотьями свисали с них. Спинка деревянного кресла была исцарапана сложным узором из инициалов. Никудышная мебель. В одном углу стояли две аккуратные стопки книг в мягких обложках, в другом, под чучелом крокодила, дешевый проигрыватель. Спиди кивнул на обогреватель и сказал:

— Если бы ты пришел сюда в январе или феврале, ты бы понял, зачем здесь эта штука. Холодно? Не то слово.

Но Джек уже рассматривал фотографии, наклеенные на стену, возле которой стоял обогреватель.

На всех, кроме одной, были обнаженные красотки из журналов для мужчин. Женщины с грудями больше головы сидели прислонившись к неудобным деревьям, и вытягивали мощные, похожие на колонны, ноги. Джеку их лица казались одновременно очаровательными и хищными, как будто они хотели укусить его или поцеловать. Некоторые из этих женщин были старше его матери, другие всего не намного старше самого Джека. Взгляд Джека блуждал по этой выставке плоти. Все они — юные или не очень, розовые, шоколадно-коричневые или нежно-желтые, притягивали его, и он немного смущался стоящего рядом Спиди. Вдруг среди фотографий обнаженных тел он увидел пейзаж, и на секунду даже забыл, что нужно дышать.

Это тоже была фотография. Она манила его к себе и казалась объемной. На ней была широкая, поросшая травой равнина, которая была окружена низкими горами. Над равниной и горами простиралось прозрачное голубое небо. Джек почти чувствовал запах свежести, веющий с этой картины. Он знал это место. Он никогда не бывал там, но знал его. Это было одно из мест, где разворачивались его Видения.

— Привлекает внимание, а? — произнес Спиди, и Джек вспомнил, где он находится. Белая женщина, повернувшись спиной к камере, выставила, наклонившись, задницу в форме сердечка и улыбалась Джеку через плечо.

— Хорошенькое личико, — продолжал Спиди. — Я сам ее наклеил. Все эти девочки встречают меня, когда я вхожу. Не могу снять их со стены. Они напоминают мне о тех временах, когда я еще бродил по дорогам.

Джек вопросительно взглянул на Спиди, и старик повернулся к нему.

— Ты знаешь это место, Спиди? — спросил Джек. — Я хочу сказать, ты знаешь, где это?

— Может, да, а, может, нет. Может быть, это Африка — где-то в Кении. А, может быть, я ошибаюсь. Садись, Странник Джек. Смотри, какое кресло.

Джек подвинул кресло, чтобы видеть пейзаж своих Видений.

— Это Африка?

— А может быть, и ближе. Может быть, это там, куда можно попасть в любой момент, если очень этого захотеть.

Джек внезапно почувствовал, что дрожит. Он сжал кулаки и почувствовал, что дрожь переместилась куда-то в желудок.

Он не был уверен, что хочет попасть в место своих Видений, но вопросительно посмотрел на Спиди, который уселся в деревянное кресло.

— Так это не в Африке?

— Ну, я точно не знаю. Может быть. Я называю это место своим собственным именем. Я просто называю его Территориями.

Джек опять взглянул на фотографию: широкая, холмистая равнина, низкие коричневые горы Территории. Да, действительно, это место так и называется.

«Они пользуются магией так же, как мы пользуемся физикой. Аграрная монархия… продадим современное оружие…» — заговорщицки предлагал дядюшка Морган. Его отец спокойно отвечал:

«Мы должны очень осторожно относиться к тому, что делаем там… помни, что мы в долгу перед ними…»

— Территории, — сказал он Спиди, пробуя это название на вкус с вопросительной интонацией.

— Воздух там на вкус, как лучшее вино в подвалах богачей. Мягкий дождь. Вот такое это место, сынок.

— Ты бывал там, Спиди? — спросил Джек, страстно надеясь получить утвердительный ответ.

Но Спиди разочаровал его, Джек почти наверняка знал, что так и будет. Сторож улыбнулся ему, и на этот раз это была настоящая улыбка, а не просто отблеск внутреннего тепла.

Через мгновение Спиди произнес:

— Что ты, я никогда не выезжал из штатов, Странник Джек. Даже во время войны. Никогда не был дальше Техасса или Алабамы.

— А откуда ты знаешь о… Территориях? — ему начало нравиться это название:

— Такой человек, как я, слышит разные истории. Истории о двухголовых попугаях, о людях, которые могут превращаться в волков, о королевах. Больных королевах.

«…Магией, как мы пользуемся физикой».

Ангелы и оборотни.

— Я слышал истории об оборотнях, — сказал Джек. — Даже мультики есть такие. Это все чепуха, Спиди.

— А, может быть, и нет. Но я слышал, что если один выкопает редиску, то другие могут слышать ее запах за полмили, — такой там чистый воздух.

— Но ангелы…

— Люди с крыльями.

— И больные королевы, — начал Джек, считая, что это шутка. Он хотел сказать: «Приятель, твои глупые шутки…», но он не сказал это. Ему вдруг стало нехорошо. Он вспомнил черный глаз чайки, мертвенно уставившийся на него, в то время, как чайка выдрала моллюска из раковины. Он услышал энергичный и суетливый голос Дядюшки Моргана, который просит позвать к телефону королеву Лили.

Королеву фильмов категории «Б». Королеву Лили Кавано.

— Да, — мягко сказал Спиди. — Везде проблемы, сынок. Больная Королева… может, даже умирающая. Умирающая, сынок. И целый мир или даже два ожидают, что кто-то сможет спасти ее.

Джек, раскрыв рот, глядел на него такими глазами, будто старый сторож ударил его ногой в живот. «Спасти ее? Спасти его мать? И означает ли этот глупый разговор, что она в самом деле сейчас умирает прямо там, в комнате?»

— Для тебя есть дело, Странник Джек, — сказал ему Спиди. — Я не хотел бы, чтобы ты занимался этим, и это сущая правда. Я бы хотел, чтобы это было не так.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказал Джек. Казалось, дыхание замерло. Он посмотрел в угол маленькой красной комнаты, и увидел в тени старую гитару, лежащую возле стены. Возле нее лежал свернутый надувной матрац. Спиди спал рядом со своей гитарой.

— Мне кажется, — сказал Спиди, — что скоро настанет тот час, когда ты поймешь, что я имею в виду. Ты знаешь даже больше, чем тебе кажется. Намного больше.

— Но я не… — начал Джек, и остановился. Он что-то вспомнил. Теперь он испугался еще сильнее. На него нахлынул еще один эпизод из прошлого и приковал к себе все внимание. При воспоминании о сцене, почудившейся ему вчера возле лифта, когда ему казалось, что его мочевой пузырь сейчас лопнет, его кожа покрылась пупырышками, как от холода.

— Я думаю, что сейчас нужно немного подкрепиться, — сказал Спиди, склоняясь к полу и отодвигая одну доску.

Джек опять увидел, как двое совершенно неприметных мужчин пытаются втолкнуть его мать в машину. Над крышей автомобиля шумели ветви огромного дерева.

Спиди достал из щели в полу маленькую бутылочку. Она была из темно-зеленого стекла, и жидкость внутри ее казалась черной.

— Это поможет тебе, сынок. Просто попробуй немного, и это перенесет тебя в новое место, поможет начать то твое дело, о котором я говорил.

— Я должен идти, Спиди, — воскликнул Джек. Теперь он почувствовал, что ему срочно нужно вернуться в Альгамбру. Старик удивленно взглянул на него и опустил бутылочку в щель на полу. Джек вскочил на ноги.

— Я волнуюсь, — сказал он.

— О маме?

Джек кивнул, пятясь к открытой двери.

— Тогда лучше пойди и успокойся. Убедись, что с ней все в порядке. Ты сможешь вернуться сюда в любой момент, Странник Джек.

— Ладно, — ответил мальчик и остановился в нерешительности. — Мне кажется… я помню, когда мы встречались.

— Нет, нет, я просто все перепутал, — ответил Спиди, качая головой и махая руками взад и вперед. — Ты был прав. Мы никогда не встречались раньше. Возвращайся к мамочке и убедись, что с ней все в порядке.

Джек выскочил из двери и ему показалось, что он выскочил из темного и сырого подвала на освещенную ярким солнечным светом поверхность. Он быстро побежал к выходу из парка. Над выходом он увидел слова «ЯИДАКРА СЕДУЧ АНАРТС». Это было название парка, только в обратном порядке. Его кроссовки были в пыли. Джек заставил свои мускулы работать быстрее, и пробегая арку, почувствовал, что почти летит.

Тысяча девятьсот семьдесят шестой. Джек шел по Родео Драйв в жаркий июньский полдень. Июнь? Или июль?.. В общем, какое это имеет значение, был жаркий день. Теперь он даже не мог вспомнить, куда он шел. К другу? Он помнил, что просто никуда не спешил. Джек помнил, что он как раз перестал сильно мучиться воспоминаниями о погибшем в тот год отце. Прошло уже несколько месяцев с того момента, как Филип Сойер погиб в результате несчастного случая на охоте. Тень его и горечь утраты отодвинулись уже от Джека. Джеку было всего шесть лет, но он знал, что часть детства у него отняли. Его шестилетнее существо все еще было наивным и беззаботным, но ему пришлось научиться доверять своей матери. Он уже не боялся чего-то ужасного и бесформенного, что прячется в темных углах, за полузакрытыми дверьми чуланов, на полутемных улицах, в пустых комнатах. Горе позволило ему рано повзрослеть и стать самостоятельным мужчиной в их с мамой семье.

Событие, происшедшее в тот летний полдень 1976 года, уничтожило это временное спокойствие. После него Джек около шести месяцев не мог заснуть без света. Его преследовали кошмары.

Автомобиль выскочил на улицу в нескольких кварталах от трехэтажного дома Сойеров, выстроенного в колониальном стиле. Это был зеленый автомобиль, вот и все, что запомнилось Джеку. Правда, он знал, что это не мерседес. Мерседес был единственным типом машин, который он мог распознать. Человек за рулем опустил окошко и улыбнулся Джеку. Мальчик сперва подумал, что это просто знакомый. Наверное, этот мужчина знал Фила Сойера и просто хочет поздороваться с его сыном. Его улыбка только подтвердила это: она была теплая, спокойная и доброжелательная. Второй мужчина наклонился к нему с пассажирского сидения и посмотрел на Джека через свои очки. Они были похожи на очки слепца с круглыми стеклами и такие темные, что казались черными. Этот второй был одет в простой белый костюм. Водитель заговорил с Джеком.

— Сынок, ты не знаешь, как проехать к Отелю Беверли Хиллз?

Значит, они были приезжими. Джек был слегка разочарован.

Он махнул рукой вдоль улицы. Отель был настолько близко, что отец иногда ходил туда пешком на деловые завтраки.

— Прямо там? — переспросил водитель, все еще улыбаясь.

Джек кивнул.

— Ты смышленый малыш, — сказал ему мужчина, а другой ухмыльнулся. — А как далеко? Пара кварталов?

Джек кивнул головой.

— Да.

Ему стало неуютно. Водитель все еще улыбался, но теперь его улыбка была широкой, жесткой и пустой. А хмыканье второго тоже было каким-то неприятным.

— Может, пять кварталов? Шесть?

— Наверное, пять или шесть, — сказал Джек, отступая назад.

— Спасибо, я хочу поблагодарить тебя, малыш, — сказал водитель. — Ты, наверное, любишь конфеты?

Он протянул кулак через окно и раскрыл его. На ладони лежала конфета.

— Возьми. Это тебе.

Джек нерешительно шагнул вперед, хотя в его голове звучали тысячи наставлений насчет незнакомцев и конфет. Но мужчины все еще были в машине. Если они попытаются что-нибудь сделать, Джек успеет отбежать на пол-квартала. И сделал еще один шаг к машине. Он взглянул в глаза этого человека. Они были голубыми и такими же жесткими, как его улыбка. Внутренний голос подсказывал ему, что надо опустить руку и уйти. Он поднял руку и протянулся к конфете. Затем коснулся ее пальцами.

Рука водителя схватила его руку, и пассажир в черных очках рассмеялся. Джек удивленно смотрел в глаза человека, держащего его руку и видел, или ему казалось, что видит, как они меняют цвет с синих на желтые.

Да, теперь они были желтыми.

Человек в пассажирском кресле открыл дверь и начал обходить автомобиль. В лацкан его белого пиджака был вдет золотой крестик. Джек рванулся, но водитель широко улыбнулся и не отпустил его руку.

— Нет! — выкрикнул Джек. — Помогите!

Мужчина в черных очках открыл заднюю дверцу возле Джека.

— Помогите! — кричал Джек.

Мужчина, который держал его за руку, начал втягивать его в открытую дверь. Джек сопротивлялся, но мужчина еще крепче сжал его руку. Джек пытался ударить его по руке, и с ужасом почувствовал, что под его пальцами не кожа. Джек взглянул на эту руку и увидел, что из черного рукава высовывается нечто твердое, что больше походит на клешню или когтистую лапу. Джек снова закричал.

С улицы донесся громкий крик.

— Эй, вы, а ну, оставьте малыша! Да, вы! Оставьте мальчика!

Джек облегченно вздохнул, и что было сил рванулся. От угла квартала к ним бежал высокий худой чернокожий, продолжая кричать. Человек, державший Джека, оттолкнул его на тротуар, и мгновенно сел за руль. Открылась дверь одного из домов рядом. «Еще один свидетель», — мелькнула мысль в голове у Джека.

— Быстрей! Уходим! — крикнул водитель и нажал на газ. Белый костюм опять запрыгнул на свое сидение, и автомобиль рванулся по Родео Драйв, едва не столкнувшись с белым кленетом, за рулем которого сидел загорелый человек в белой тенниске. Тот просигналил.

Джек поднялся с тротуара. Он был ошеломлен. Рядом стоял лысый человек в костюме сафари. Он спросил:

— Кто это был? Ты их знаешь?

Джек покачал головой.

— Как ты себя чувствуешь? Мы сейчас вызовем полицию?

— Я сяду, — сказал Джек, и мужчина отступил.

— Хочешь, я вызову полицию? — спросил он, но Джек покачал головой.

— Не могу в это поверить, — проговорил мужчина. — Ты живешь где-то здесь? Мы уже встречались?

— Я Джек Сойер. Я живу здесь.

— Да, Белый Дом, — кивнул мужчина. — Ты сын Лили Кавано? Я могу провести тебя домой.

— Я где еще один мужчина? — спросил Джек. — Тот чернокожий, который спугнул их.

Он беспокойно оглянулся. Кроме них двоих, на улице никого не было.

Лестер Спиди Паркер был тем человеком, который поспешил к нему. «Спиди спас ему жизнь тогда», — понял Джек, и еще быстрее помчался к Отелю.

— Ты завтракал? — спросила его мать, выпуская облако дыма. Она обернула волосы шарфом, будто тюрбаном, и ее лицо со спрятанными волосами показалось Джеку костлявым и беззащитным. Между указательным и средним пальцами, как всегда, была зажата сигарета. Когда она увидела его взгляд, направленный на сигарету, она бросила ее в пепельницу на столике.

— Да, нет, не совсем, — сказал он, отворачиваясь к двери в гостиную.

— Скажи прямо, да или нет, — сказала она, отворачиваясь к зеркалу. — Неопределенность убивает меня.

Ее руки и кисти, отражающиеся в зеркале, были тощими как щепки.

— Нет, — ответил он.

— Ладно, подожди секундочку, пока мамочка наведет красоту, она возьмет тебя с собой вниз и купит тебе все, чего пожелает твоя душа.

— Хорошо бы, — начал он. — Так скучно сидеть здесь одному.

— Верю, что тебе скучно…

Она наклонилась и начала рассматривать свое лицо в зеркале.

— Ты не можешь подождать в гостиной? Я хотела бы, чтобы мне никто не мешал. Такое интимное занятие.

Джек безмолвно повернулся и вышел в гостиную.

Когда телефон зазвонил, он чуть не подпрыгнул.

— Мне поднять трубку? — спросил он.

— Да, пожалуйста, — послышался ее спокойный голос.

Джек поднял трубку.

— Алло?

— А, малыш, я наконец дозвонился до вас, — сказал Дядюшка Морган Слоут. — Что взбрело в голову твоей матери? Боже, у нас здесь такие проблемы, нужно столько всего сделать. Она рядом? Скажи ей, что мне нужно поговорить с ней. Меня не волнует, что она тебе ответит. Она должна поговорить со мной. Поверь, малыш.

Джек опустил руку с трубкой. Он хотел повесить трубку, прыгнуть в автомобиль вместе с матерью и переехать в другой отель, в другой штат. Но он не повесил трубку. Он позвал:

— Мама, звонит Дядя Морган. Он говорит, что тебе нужно поговорить с ним.

Секунду она молчала, и ему захотелось увидеть ее лицо. Наконец, мама сказала:

— Хорошо, я возьму трубку.

Джек уже знал, что он будет делать. Его мать плотно закрыла дверь спальни. Он услышал, как она подошла к столику и подняла трубку аппарата в спальне.

— Спасибо, Джек, — сказала она из-за двери.

— Не за что, — ответил он. Затем он опять приложил трубку к уху, прикрыв микрофон рукой, чтобы не было слышно его дыхания.

— Прекрасный фокус, Лили, — сказал Дядюшка Морган. — Чудесно. Если бы ты все еще снималась, можно было бы сделать на этом рекламу. Что-то вроде «Почему исчезла эта актриса». Но не пора ли вести себя как разумный человек?

— Как ты нашел меня? — спросила она.

— Ты думаешь, это было сложно? Послушай, Лили! Немедленно тащи свою задницу в Нью-Йорк. Пора прекратить убегать.

— Больше тебе ничего не нужно?

— У меня не так много времени, чтобы тратить его, разыскивая тебя по всей Новой Англии. Эй, погоди, твой сын никогда не вешает трубку своего телефона?

— Конечно же, он ее повесил.

Сердце Джека на насколько секунд перестало биться.

— А ну, малыш, положи трубку, — произнес голос Моргана Слоута.

— Не будь смешным, Слоут, — сказала мать.

— Я тебе скажу, что на самом деле смешно, девочка. Ты сидишь на каком-то забытом курорте в то время, когда должна находиться в госпитале, вот что смешно. Боже, разве ты не знаешь, что у нас миллион разных дел, которые надо закончить? Я позабочусь об образовании твоего малыша и обо всем прочем. Кажется, ты дала на это согласие.

— Я не хочу с тобой больше разговаривать, — отрезала Лили.

— И я не хочу, но я должен. Если будет нужно, я приеду к тебе и отправлю в больницу силой. Мы должны подписать договор, Лили. Ты владеешь половиной компании, которой я пытаюсь руководить, и Джек унаследует ее после тебя. Я должен быть уверен, что о Джеке позаботятся. А если ты думаешь, что то, что ты делаешь в этом проклятом Нью-Хэмпшире — это забота о Джеке, то ты даже более нездорова, чем я думал.

— Что тебе нужно, Слоут? — устало спросила Лили.

— Ты знаешь, что мне нужно — я хочу позаботиться обо всем. Я хочу, чтобы все было справедливо. Я позабочусь о Джеке, Лили. Я позабочусь, чтобы его приняли в хороший колледж. Ведь ты даже не можешь отдать его в школу.

— Великодушный Слоут, — сказала Лили.

— Ты думаешь, что это ответ? Лили, тебе нужна помощь, и я просто предлагаю тебе ее.

— Какие твои условия, Слоут? — спросила мать.

— Ты это хорошо знаешь. Я думаю, это справедливо. Все должно перейти ко мне, и твоя доля в компании «Сойер Слоут», я работаю в этой компании, не покладая рук, и она должна стать моей. Все бумаги будут готовы к утру, а затем мы позаботимся о тебе.

— Как позаботились о Томми Вудбине? — сказала она. — Иногда мне кажется, что у вас с Филом дела пошли слишком хорошо. Пока у вас не завелось много денег, мне больше нравилась ваша работа. Вы были сговорчивее, когда вашими клиентами были пара третьеразрядных комиков и полдюжины безнадежных актеров и сценаристов.

— Сговорчивее? Да что ты мелешь? — вскрикнул Дядюшка Морган. — Ты не отдаешь себе отчета!

Он сделал усилие, чтобы успокоиться.

— Да, я забыл, ты упомянула Тома Вудбайна. Это слишком даже для тебя, Лили.

— Я сейчас повешу трубку, Слоут. Держись отсюда подальше. И держись подальше от Джека.

— Тебе нужно в больницу, Лили, и эта беготня становится…

Мать бросила трубку, не дослушав Дядю Моргана. Джек положил свою трубку. Затем он отошел к окну, как будто не подходил к телефону. Из запертой спальни не доносились ни звука.

— Мам? — позвал он.

— Да, Джеки? — он услышал дрожь в ее голосе.

— С тобой все в порядке?

— Со мной? Конечно.

Ее шаги мягко приблизились к двери, и дверь приоткрылась. Их взгляды встретились, они смотрели друг на друга одинаковыми голубыми глазами. Лили распахнула двери. Их взгляды опять встретились.

— Конечно, все в порядке. Почему бы и нет?

Ее глаза выдавали ее. Какое-то взаимопонимание пролегло между ними, но какое? Джек подумал, что она знает о том, что он подслушивал разговор. Затем он решил, что это знание о ее болезни разделяет их.

— Ну, — сказал он. Болезнь матери огромной пропастью лежала между ними. — Я не знаю. Мне показалось, что Дядя Морган…

Он пожал плечами.

Лили вздрогнула, и Джек сделал еще одно открытие. Его мать боялась, по крайней мере, так же, как и он.

Она вставила в губы сигарету и щелкнула зажигалкой. Еще один взгляд.

— Не обращай внимания на этого паразита, Джек. Он раздражает меня, но я знаю, как от него отделаться. Твой Дядюшка Морган меня достал. — Она выпустила струйку дыма. — Я боюсь, у меня нет аппетита. Почему бы тебе не спуститься и не позавтракать?

— Пойдем со мной, — сказал он.

— Я хочу побыть одна, Джек. Попытайся понять меня.

Попытайся понять меня.

Поверь мне.

Взрослые всегда говорят так, а имеют в виду совершенно другое.

— Я буду гораздо общительнее к твоему возвращению, — сказала она. — Я обещаю.

На самом деле она хотела сказать: «Мне хочется плакать, и я не могу больше сдерживаться, уходи, уходи!»

— Принести тебе чего-нибудь?

Она покачала головой и задумчиво улыбнулась, и ему пришлось выйти из комнаты, хотя есть ему совершенно не хотелось. Джек побрел по коридору к лифтам. И опять было только одно место, куда он мог отправиться. В этот раз он знал это еще до того, как миновал тусклый вестибюль с бледным, серьезным лицом клерка.

Спиди Паркера не было в маленькой красной сторожке, которую он называл «офисом». Его не было на пирсе, на площадке, где два старика все так же играли в гольф. Его не было и в пыльном пространстве под американскими горками. Джек Сойер беспомощно оглядывался, стоя под ярким солнцем и глядя на пустые аллеи и безлюдные площадки для отдыха. Джек испугался. А если со Спиди что-то случилось? Это было невозможно, но если Дядюшка Морган узнал что-то о Спиди (узнать бы что?) и он… Джек представил себе, как «ДИКОЕ ДИТЯ» выруливает из-за угла, набирая скорость.

Он опять побежал, не выбирая направления, Ему показалось, что он видит Дядю Моргана, который проходит мимо ряда кривых зеркал, которые превращают его изображение в целый ряд чудовищных деформированных фигур. На его лысом лбу вдруг выросли рога, за его плечами вырос горб, пальцы превратились в бритвы. Джек резко свернул вправо, и оказалось, что он движется к странному, почти круглому зданию, облицованному белыми плитками.

Внутри здания он вдруг услышал звук: «тюк, тюк, тюк». Мальчик побежал на звук: скрежет гаечного ключа, удары молотка о наковальню — там кто-то работал. Он нашел дверь и толкнул ее.

Джек ступил в полумрак, звук стал отчетливее. Темнота вокруг него меняла формы и размеры. Джек протянул руку и коснулся какой-то материи. Он отвел ее в сторону. На него упал яркий свет.

— Странник Джек, — услышал он голос Спиди.

Джек повернулся на голос и увидел сторожа, который сидел на земле, возле частично развороченной карусели. В руке Спиди держал гаечный ключ, а перед ним лежала белая лошадка с белой гривой, насаженная на длинный серебристый шест. Спиди положил ключ на землю.

— Ты готов к разговору, сынок? — спросил он.

Глава 4 Джек принимает решение

— Да, теперь я готов, — сказал Джек совершенно спокойно, но неожиданно расплакался.

— Говори, Странник Джек, — сказал Спиди, бросая инструменты на землю и приближаясь к Джеку. — Говори, сынок, и тебе станет легче.

Но Джек не мог говорить. Он чувствовал, что должен плакать, иначе захлебнется в накатившей на него черной волне, которая не освещается ярким золотистым светом. Слезы жгли его, и он чувствовал, что ужас убьет его, если он не выплачется.

— Плачь, Странник Джек, — сказал Спиди и обнял его. Джек прижался лицом к куртке Спиди и почувствовал запах мужчины: частично корицы, частично одеколона, частично старой книги, которую никто давно не читал. Приятный запах, уютный запах. Джек обнял Спиди. Под ладонями он ощутил костлявую спину, едва прикрытую тощим мясом.

— Поплачь, если тебе станет легче, — сказал Спиди, похлопывая Джека по плечу. — Иногда это помогает. Я знаю. Спиди знает, как далеко ты побывал и как далеко тебе еще идти. Я знаю, как ты устал. Так что плачь, Странник Джек, может, это тебе поможет. — Джек едва ли вдумывался в смысл слов. Он слышал только звук голоса: искренний и успокаивающий.

— Моя мать действительно больна, — наконец сказал он, уткнувшись в грудь Спиди. — Я думаю, она забралась сюда, чтобы спрятаться от старого партнера отца, мистера Моргана Слоута.

Джек шмыгнул носом, всхлипнул и оторвался от Спиди и, отступив на шаг, вытер мокрые глаза тыльной стороной ладони. Он был удивлен, что совершенно не смущен — всегда раньше он чувствовал после слез смущение и стыд… Это было почти как помочиться в штаны. Может быть, потому что его мать всегда была такой жесткой? Возможно, где-то это было так: Лили Кавано не верила слезам.

— Но это была не единственная причина, чтобы приехать сюда, не так ли?

— Нет, — сказал Джек тихо. — Я думаю… что она приехала сюда, чтобы умереть.

Его голос странно повысился на последнем слове, скрипнув, как несмазанная машина.

— Может быть, — сказал Спиди, спокойно глядя на Джека. — Но, может быть, ты находишься здесь, чтобы спасти ее. Ее… и еще одну похожую на нее женщину.

— Кого? — спросил Джек оцепеневшими губами. Он знал, кого. Он не знал ее имени, но знал, кто она.

— Королеву, — сказал Спиди. — Ее зовут Лаура Де Луиззиан, и она — Королева Территорий.

— Помоги мне, — сказал Спиди. — Возьми за хвост эту Серебряную Леди. По отношению к Леди это не совсем учтиво, но я думаю, она не будет возражать, если ты поможешь мне поставить ее на место.

— Как ты ее назвал? Серебряная Леди?

— Ха! — усмехнулся Спиди, демонстрируя дюжину зубов, — карусельные лошадки все имеют свои имена, разве ты этого не знал? Держи, Странник Джек!

Джек взял белую лошадку за деревянный хвост и сжал ладони. Спиди сжал своими огромными коричневыми руками передние ноги Леди. Вместе они перенесли деревянную лошадку к карусельному кругу, подняли и поставили штырем вниз.

— Немного левее… — скомандовал Спиди. — Так… а теперь вниз, Странник Джек! Толкай вниз!

Они установили лошадку на место и отошли в сторону. Джек тяжело дышал, Спиди усмехался. Чернокожий мужчина вытер пот со лба и повернулся к Джеку.

— Ну как, хочешь прохладиться?

— Как скажешь! — улыбаясь ответил Джек.

— Я скажу! О, да! — Спиди полез в задний карман и достал темно-зеленую бутылочку. Он открутил колпачок, отхлебнул — и на секунду Джеку стало не по себе: он видел сквозь Спиди. Спиди становился прозрачным как призрак из мультика «Охотники за привидениями». Спиди исчезал. «Исчезал, — подумалось Джеку, — или перемещался в другое место»? Но через мгновение эта мысль растаяла; она больше не имела смысла.

Спиди опять стал таким, как всегда. Это был просто фокус, который сыграло с ним его зрение, и на мгновение…

Нет. Это не фокус. Почти секунду его не было!

…у него была галлюцинация.

Спиди внимательно смотрел на Джека. Он протянул было бутылочку Джеку, затем слегка покачал головой. Вместо этого он закрутил крышечку и положил бутылочку обратно в задний карман. Он отвернулся и принялся рассматривать Серебряную Леди, которую оставалось только прикрутить к тому месту, где она стояла. Он улыбался.

— Мы уже успокоились, Странннк Джек?

— Спиди…

— Все они имеют свои имена, — сказал Спиди, медленно обходя обтянутую материей карусель. Его шаги эхом отдавались в пустом здании. Над ним, в перекрещенных лучах света, тихо ворковали ласточки.

Джек шел за ним.

— Серебряная Леди… Полночь… а эта чалая — Скаут… а эта вороная — Быстрая Элла.

Чернокожий запрокинул голову и запел, спугнув ласточек:

— «Быстрая Элла быстро скачет… а что делает старый Билл Мартин…» Хей! Смотри, как они летают! — Он засмеялся… Но когда он повернулся к Джеку, его лицо опять было серьезным.

— Ты хочешь спасти свою мать, Джек? Спасти жизнь своей матери и той другой женщины, о которой я тебе говорил?

«Я… не знаю», — хотел сказать он, но внутренний голос, который доносился из неведомого ранее уголка мозга, из которого сегодня уже выплывало воспоминание о тех двоих, пытавшихся его похитить — этот голос властно приказал: «Ты знаешь! Ты должен попросить Спиди, чтобы он помог тебе начать, и ты знаешь, Джек. Ты знаешь!»

— Да, если ты скажешь мне, как? — спросил он. Его голос непредсказуемо падал и поднимался.

Спиди прошел к дальней стене здания. На ней был огромный круг, выложенный плиткой, с простеньким, но очень энергичным изображением бегущей лошадки. Джеку это изображение напоминало изображение на рабочем столе отца (вдруг он вспомнил, что, когда они с матерью были в кабинете Моргана Слоута, этот стол был там; он вспомнил это, и ему стало страшно).

Спиди вынул огромную связку ключей, задумчиво перебрал их, нашел нужный и открыл замок. Не спеша, снял его, захлопнул и положил в нагрудный карман. Затем он отодвинул всю стенку. Внутрь ворвался удивительно яркий свет, и Джек прищурился. На потолке плясали отблески солнечных зайчиков. В мерцающем свете казалось, что Серебряная Леди, Полночь и Скаут двигаются внутри круглого здания карусели. Легкий свежий ветер ворошил волосы на лбу Джека.

— Пойдем лучше на воздух, чтобы поговорить об этих вещах, — сказал Спиди. — Иди сюда, Странник Джек, и я расскажу тебе все, что могу… но не все, что знаю. Лучше, чтобы ты знал только то, что нужно.

Спиди говорил мягким голосом. Он был глубоким и искренним. Джек слушал, немного испуганно, немного зачарованно.

— Тебе известно то, что называется Видениями?

Джек кивнул.

— Это не Видения, Странник Джек. Не видения, не сны, не галлюцинации. Это реальное место. Во всяком случае, достаточно реальное. Оно сильно отличается от того, что здесь, но оно реально.

— Спиди, а мама говорит…

— Не обращай сейчас на это внимания. Она не знает о Территориях… Но на самом деле она знает о них. Потому, что твой отец знал о них. И этот другой человек…

— Морган Слоут?

— Да, он. Он тоже знает. — Затем Спиди загадочно добавил:

— Я знаю, кем он является там. Я знаю!

— А фотография у тебя в офисе… это не Африка?

— Не Африка.

— И не фокус?

— Не фокус.

— И мой отец там был? — спросил он, хотя уже заранее знал ответ. Этот ответ прояснял многие вещи, которые были правдой.

Но Джек сомневался, хочет ли он в это верить. Волшебная страна? Больная Королева? Это беспокоило его. Это путало его мысли. Не говорила ли ему мать, когда он был малышом, что нельзя путать Видения с реальной жизнью? Она была очень настойчивой иногда, и это немного пугало Джека. «Возможно, — подумал он сейчас, — она сама была напугана. Могла ли она так долго жить с отцом и не знать ничего?» Джек так не думал. «Может быть, — продолжил он свои размышления, — она знает немного… немного, и это ее пугает. Сойти с ума. Так она говорила. Люди, которые путают реальность и Видения, сходят с ума».

Но его отец знал другую истину, ведь так? Да. Он и Морган Слоут.

«Они пользуются магией так же, как мы физикой».

— Твой отец часто приходил. И этот второй, Гроут…

— Слоут.

— Да, да! Он. Он тоже приходил. Только твой отец, Джек, он смотрел и учился. А другой — тот просто грабил его.

— Это Морган Слоут убил Дядю Томми? — спросил Джек.

— Я этого не знаю. Просто слушай меня, Странник Джек. Потому, что времени мало. Если ты на самом деле думаешь, что этот Слоут хочет появиться здесь…

— Он кричал, как сумасшедший, — сказал Джек. При мысли о том, что Дядя Морган покажется в Аркадия Бич, он ощутил нервную дрожь.

— Тогда времени еще меньше. Потому, что он ждет смерти твоей матери. А его двойник, конечно же, ждет смерти Королевы Лауры.

— Двойник?

— У некоторых людей, живущих в этом мире, есть Двойники на Территориях, — сказал Спиди. — Их немного, потому, что там вообще намного меньше людей, может быть, в сто тысяч раз меньше, чем здесь. Но Двойникам легче всего переходить оттуда сюда и обратно.

— А Королева… и моя мать… они Двойники?

— Да, они очень похожи.

— Но моя мать никогда…?

— Никогда. Не было причин.

— А у отца был… Двойник?

— Да, конечно, отличный парень.

Джек облизал губы и подумал: «Какой-то безумный разговор! Двойники и Территории!»

— А когда мой отец умер здесь, его Двойник умер там?

— Да. Не сразу, но очень скоро.

— Спиди!

— Что?

— А у меня есть Двойник? На Территориях?

Но Спиди посмотрел на него так серьезно, что Джек почувствовал холодок в спине.

— Нет, сынок. Ты всего один. Ты особый. А этот парень Стут…

— Слоут, — поправил Джек, слегка улыбнувшись.

— Да, кто бы он ни был, он знает это. И это одна из причин того, что ты должен спешить.

— Почему? — выкрикнул Джек. — Что я могу сделать, если это рак? Если это рак, и она здесь, а не в клинике, то потому, что выхода нет, если она здесь, то это значит…

Слезы хлынули из его глаз.

— Это значит, что все потеряно.

Для нее все потеряно. Да. Это была еще одна правда, которую знало его сердце: правда о том, что она теряет в весе, о растущих темных кругах под глазами. Для нее все кончено, но пожалуйста, Боже, пожалуйста, Боже, пожалуйста, люди, ведь она моя мама…

— Я не знаю, — закончил он глухим голосом, — что я смогу сделать в том месте, где существуют Видения?

— Мне кажется, мы уже достаточно поболтали об этом на сегодня, — ответил Спиди, — просто поверь мне, Странник Джек, — я бы никогда не уговаривал тебя идти, если бы это ей не помогло.

— Но…

— Успокойся, Странник Джек. Не говори ничего, пока я не покажу тебе, что я имею в виду. Ничего не говори. Пойдем.

Спиди обнял Джека за плечи и повел его вокруг карусели. Они вместе вышли из двери и пошли по пустой аллее парка. Они шли мимо аттракционов, Зала Кривых Зеркал, каруселей, тира…

И вскоре они вышли на главную аллею, именуемую в подражание Атлантик Сити Прогулочным Бульваром. Вход в парк был в двух сотнях ярдов справа, пирс — в сотне ярдов слева. Джек слышал только шум ветвей и пронзительный крик чаек.

Он поглядел на Спиди, чтобы спросить его, что же дальше. Он подумал бы, что это жестокая шутка… но не сказал ничего. Спиди держал в руках зеленую бутылочку.

— Это… — начал Джек.

— Возьми это, — сказал Спиди, — множество людей, которые бывают там, не нуждаются в этом, но ты давно там не был, Джек, не так ли?

— Да.

Когда же он в последний раз закрыл глаза в этом мире и открыл их в том волшебном мире Видений, в том мире, где богатые и сочные запахи, где глубокое прозрачное небо? В прошлом году? Нет. Намного раньше… В Калифорнии… После смерти отца. Ему было…

Глаза Джека округлились. Девять лет? Так давно? Три года?

Он испугался, подумав о том, как давно эти Видения, иногда сладкие, иногда страшные, не посещали его, как будто огромная часть его воображения безболезненно умерла и не давала о себе знать.

Джек быстро выхватил бутылочку из рук Спиди, чуть не уронив ее. Он чувствовал легкую панику. Некоторые Видения пугали его, и его мать твердила, что нельзя путать реальность и воображение (другими словами, не сходи с ума, Джек). Это, конечно же, немного пугало, но он понял, что не хочет терять этот мир.

Посмотрев в глаза Спиди, Джек подумал: «Он тоже знает это. Он знает все, как только я об этом подумаю. Кто же ты такой, Спиди?»

— Когда ты долго не бывал там, ты вроде бы забываешь, как самому туда добраться, — сказал Спиди. Он кивнул на бутылочку. — Вот поэтому я приготовил волшебный напиток. Это особый напиток.

Последнюю фразу Спиди произнес почти заговорщицки.

— Это откуда? Из Территорий?

— Нет. Некоторые фокусы можно делать и здесь. Не все, но некоторые. Этот напиток из Калифорнии.

Джек с удивлением посмотрел на него.

— Давай. Сделай маленький глоточек, и ты отправишься в путешествие. — Спиди усмехнулся. — Когда выпьешь немного, то попадешь в любое место, куда захочешь. У тебя решительный вид, ты способен на это.

— Да, Спиди, но… — он испугался. Во рту пересохло, солнце казалось слишком ярким, и он почувствовал, как сердце бешено заколотилось и в висках застучало. На языке Джек ощутил медный привкус и подумал: «Таким должен быть вкус „волшебного напитка“ — ужасным».

— Если ты испугаешься и захочешь вернуться, сделай еще один глоток, — закончил свое напутствие Спиди.

— И она будет со мной? Эта бутылочка? Ты обещаешь? — Мысль о том, что он может остаться там, в этой мистической стране, когда его мать больна, и должен вот-вот приехать Слоут, была кошмарной.

— Я обещаю.

— Хорошо. — Джек поднес бутылочку к губам… и отодвинул. Запах был ужасен — резкий и прогорклый.

— Я не хочу, Спиди, — произнес он.

Лестер Паркер смотрел на него, улыбаясь одними губами, но в глазах улыбки не было. Они светились, как звезды. Бескомпромиссно. Пугающе. А Джек вспомнил черные глаза: глаз чайки, глаз смерча. Его пронзил ужас.

Он протянул бутылочку Спиди.

— Может быть, ты заберешь ее? — спросил он, и голос его стал похож на бессильный шепот. — Ну, пожалуйста?

Спиди не ответил. Он не напомнил Джеку, что его мать умирает, и что приезжает Морган Слоут. Он не назвал Джека трусом, хотя ни разу еще в жизни Джек не чувствовал себя таким трусом, даже тогда, когда не смог прыгнуть с вышки в Лагере Аккомак, и ребята смеялись над ним. Спиди медленно повернулся и посмотрел на облака.

Теперь к ужасу присоединилось чувство одиночества, пронзая его безнадежностью. Спиди отвернулся от него; Спиди уходил.

— Ладно, — внезапно сказал Джек, — если это то, что ты от меня хочешь…

Он поднял бутылочку и, пока не передумал, сделал глоток.

Вкус был еще хуже, чем ожидал Джек. Он уже пробовал разные вина, даже узнавал вкус некоторых (особенно он любил сухое белое, которое мать подавала к столу к камбале, форели или меч-рыбе). Это было нечто вроде вина… но одновременно, вкус был противнее, чем у любого вина, которое он пробовал раньше. Вкус был и сладковатый, и гнилостный, и сильный. Это был вкус неспелых ягод.

Как только его рот обожгла эта ужасная сладко-пурпурная жидкость, он сразу же увидел эти ягоды: бледные, пыльные, плотные и отвратительные, на лианах, ползущих по грязной оштукатуренной стене в тусклом свете, в темноте, нарушаемой только гудением роя мух.

Он закрыл глаза, сморщился, пытаясь проглотить это. Его не вырвало, но он подумал, что если бы он съел что-нибудь на завтрак, то это бы произошло.

— Спиди…

Он открыл глаза, и слова замерли на устах. Он забыл, что ему чуть не стало плохо от этой пародии на вино. Он забыл о маме, о Дяде Моргане, об отце, и почти обо всем.

Спиди исчез. Огромная махина американских горок исчезла. Прогулочный Бульвар исчез.

Он был в другом месте. Он был…

— Территории, — прошептал Джек, и все его тело вздрогнуло от странной смеси ужаса и восхищения. Он почувствовал, что волосы зашевелились на голове, и странная усмешка искривила рот.

— Спиди, я здесь, мой Бог, я на Территориях! Я…

Вдруг он остановился. Он зажал рот и оглянулся кругом, осматривая место, куда занес его «волшебный напиток» Спиди.

Океан был на своем месте, но казался более темным и синим — цвета индиго. На секунду он замер. Ветерок взъерошил его волосы, Джек всматривался в горизонт, где океан цвета индиго сходился с бледно-голубым небом.

Линия горизонта слабо, едва заметно, изгибалась. Он тряхнул головой, нахмурился и отвернулся. На месте, где только что стояла карусель, росла густая и буйная трава. Пирс тоже исчез; там, где он был, в океане выступало нагромождение гранитных валунов. Волны разбивались о них и с глухим рокотом растекались по древним трещинам и каналам. Густая, как взбитые сливки, пена разлеталась в воздухе и носилась по ветру.

Джек ущипнул себя за левое ухо. Больно. На глазах выступили слезы, но ничего не изменилось.

— Все вокруг настоящее, — прошептал он, и еще одна волна разбилась о берег, подняв белую полосу пены.

Вдруг Джек понял, что здесь тоже есть Прогулочный Бульвар… что-то в этом роде. От вершины холма спускалась колея телеги, оттуда, где Бульвар заканчивался под аркой там, в так называемом «настоящем мире», до того места, где он стоял, и дальше на север, как и Прогулочный Бульвар, превращаясь в Бульвар Аркадии, когда выходил из парка. Между колеями росла трава, но Джек подумал, что эта дорога иногда все же используется.

Он повернулся на север, все еще держа в руках бутылочку, понимая, что где-то, в другом мире, Спиди держит в руке крышку от этой бутылочки.

Интересно, я так и исчез в том мире? Наверное. Ух, здорово!

В пятидесяти шагах от него вдоль дороги Джек увидел кусты ежевики. На них висели такие плотные, черные, красивые ягоды, какие он никогда еще не видел. Его желудок, все еще под воздействием «волшебного сока», громко заурчал.

Ежевика? В сентябре?

Ну и ладно. После всего, что сегодня случилось (а еще не было и десяти утра), ягоды ежевики в сентябре казались далеко не самым удивительным.

Джек подошел, набрал пригоршню ягод и засунул их в рот. Они были удивительно сладкими и вкусными. Улыбаясь (его губы уже приобрели голубой оттенок), и размышляя, не сошел ли он с ума, Джек набрал еще одну пригоршню… и еще одну. Он никогда на пробовал ничего более вкусного. Хотя позже он подумал, что это было не только из-за ягод; сам воздух был непередаваемо чист.

Он начал набирать четвертую горсть, когда кусты начали шептать ему, что с него уже достаточно. Он вздохнул и отправился дальше на север, осматриваясь вокруг.

Он остановился невдалеке от кустов ежевики, чтобы посмотреть на солнце, которое казалось меньше и ярче. А есть ли на нем оранжевый ободок, как на старых средневековых картинах? Джек подумал, что, наверное, есть. А…

Вдруг справа от него раздался крик, пронзительный и неприятный, как будто кто-то выдирал старый гвоздь из доски. Джек повернулся на крик, глаза его округлились от изумления.

Это было чайка, но она была огромных размеров (она было совершенно живая и настоящая). Размером с орла. Ее голова свешивалась на одну сторону. Клюв ее медленно открывался и закрывался. Взмахи огромных крыльев колыхали траву.

Она начала без страха приближаться к Джеку.

Неожиданно Джек услышал отчетливый звук многих труб, выводящих одну простую мелодию, и безо всякой причины вспомнил о матери.

Он взглянул на север, в том направлении, куда до этого шел. Что-то безотчетно манило его туда. Он подумал (когда у него было время подумать), что так бывает, когда давно уже хочется съесть что-то особенное — мороженое, чипсы, или что-то еще. И ты не знаешь, что это, пока не увидишь — а пока ты не увидишь, это просто потребность, без имени, которая не дает тебе покоя.

Джек увидел на фоне неба флаги и шесты чего-то, что могло быть огромным шатром — павильоном.

«Там должна быть Альгамбра», — подумал он.

Чайка опять закричала. Он повернулся к ней и увидел, что она всего в шести футах от него. Она опять раскрыла клюв, показав грязно-розовую глотку, и это напомнило ему вчерашний день, чайку, которая бросила ракушку на камни и затем глядела на него своим мерзким глазом, точно как эта. Чайка насмехалась над ним, он был уверен в этом. Когда она подобралась еще ближе, Джек почувствовал тяжелый и отвратительный запах, исходящий от нее: дохлой рыбы и гнилых водорослей.

Чайка зашипела и захлопала крыльями.

— Убирайся, — громко сказал Джек. Его сердце забилось сильнее, во рту пересохло, но он не собирался удирать от чайки, даже от такой огромной.

Чайка опять раскрыла клюв… и вдруг в ужасных, хрипящих звуках, ему послышалась речь — что-то вроде слов.

Ктоооо… Иааает… Еееккк… Ктооо…

Иаает…

Маама… умиррааает… Джееекк…

Чайка сделала еще один шажок к нему, ее неуклюжие лапы зацепились за траву, клюв открылся и закрылся, черные глаза уставились на Джека. Не давая себе отчета в действиях, Джек поднес к губам зеленую бутылочку и отхлебнул.

И опять ужасный вкус заставил его скривиться и закрыть глаза, а когда он вновь открыл их, то оказалось, что он тупо смотрит на желтый знак с черными силуэтами двух бегущих детей, девочки и мальчика. «ОСТОРОЖНО, ДЕТИ», — прочитал он. Чайка, на этот раз нормальных размеров, взлетела с криком, вероятно, испугавшись внезапного появления Джека.

Он оглянулся, пытаясь сориентироваться. Желудок, полный ежевики и «волшебного сока» Спиди, ныл и ворчал. Мышцы ног начали неприятно побаливать. Он присел на основание знака и сжал зубы.

Затем наклонился между вытянутыми ногами и открыл рот. Он был уверен, что его сейчас вырвет. Но только дважды икнул и почувствовал, что его желудок успокаивается.

«Это ягоды, — подумал он. — Если бы не ягоды, меня бы стошнило».

Он оглянулся и почувствовал, что опять все происшедшее с ним кажется ему нереальным. Он прошел по Территориям не больше шестидесяти шагов. Он был уверен в этом. Скажем, его шаг равен двум футам — нет, двум с половиной. Значит, он прошел не более ста пятидесяти футов. Но…

Он оглянулся и увидел арку с красными буквами: «Аркадия». Хотя у Джека было стопроцентное зрение, вывеска была настолько далека, что он едва видел ее. Справа от него был Двор Альгамбры, с садиком впереди и океаном сзади.

Он прошел сто пятьдесят футов по Территориям.

Здесь это составило полмили.

— Бог ты мой, — прошептал Джек Сойер и закрыл глаза руками.

— Эй, Джек! Странник Джек!

Голос Спиди перекрывал шум поливальной установки. Джек поднял голову. Она казалась невообразимо тяжелой, а конечности налились усталостью, и Джек увидел очень старый грузовичок «Интернейшнел Ховестер», который медленно катил в его сторону. Самодельные борта, приделанные к грузовику, шатались взад и вперед, как выпадающие молочные зубы. Весь он был ярко раскрашен. За рулем сидел Спиди.

Спиди остановился, затем заглушил двигатель. Он быстро спрыгнул на землю.

— С тобой все в порядке, Джек?

Джек протянул бутылочку Спиди.

— Твой волшебный сок такой кислый, Спиди, — обессиленно сказал он.

Спиди посмотрел обиженно… Затем улыбнулся.

— А кто тебе сказал, что лекарство должно быть вкусным, Странник Джек?

— Никто, — ответил Джек.

Он почувствовал, что силы возвращаются к нему, правда очень медленно, и что чувство дезориентации исчезает.

— Теперь ты веришь, Джек?

Джек кивнул.

— Нет. Так не пойдет. Скажи вслух.

— Территории, — сказал Джек, — они там. Они есть. Я видел птицу… — он остановился.

— Какую птицу? — резко спросил Спиди.

— Чайку. Огромную чайку… — Джек мотнул головой. — Ты не поверишь.

Он подумал и добавил.

— Нет, наверное, ты поверишь. Никто, кроме тебя не поверит, но ты поверишь.

— Она разговаривала? Там многие птицы разговаривают. Обычно они говорят глупости. Но есть такие, которых стоит послушать… но очень часто эти птицы лгут.

Джек качал головой. Услышав, что Спиди говорит об этих вещах, как будто они совершенно обычны и естественны, он успокоился.

— Мне показалось, что она разговаривала. Но это было как… — он задумался. — В школе, куда мы ходили с Ричардом, был один мальчик, Брендон Льюис. Он плохо говорил, и его едва можно было понять. Так и эта птица. Но я понял, что она сказала. Она сказала, что моя мама умирает.

Спиди обнял Джека за плечи, и они могли вместе посидеть какое-то время на опоре дорожного знака. Показался клерк из Альгамбры, бледный и тощий, подозрительный ко всему миру. Он нес большую сумку с продуктами. Спиди и Джек смотрели на него. Клерк оглянулся, увидел Джека и Спиди и зашел в главный вход Альгамбры.

Они ясно услышали звук открывающейся двери, и Джека кольнуло странное чувство осенней запущенности этого места. Широкие, пустые улицы. Длинный берег с пустыми песчаными пляжами. Пустой парк отдыха, с тележками американских горок под навесами, запертыми на замок. Ему пришло в голову, что мать привезла его в место, очень похожее на край света.

Спиди запрокинул голову и запел искренним и сочным голосом:

Он замолчал и посмотрел на Джека.

— Кажется, ты надумал путешествовать, Странник Джек?

— Кажется, да. Если это может помочь. Помочь ей. Я могу помочь ей, Спиди?

— Можешь, — серьезно сказал Спиди.

— Но…

— Да, я не обещаю тебе, что это будет легко, — продолжал Спиди. — Все будет непросто, Странник Джек. Я не обещаю тебе, что это будет просто прогулкой. Я не гарантирую тебе успех. Не обещаю, что ты вернешься живым. И что ты не сойдешь с ума на этом пути. Ты должен будешь идти большей частью по Территориям, потому что они намного меньше, чем наш мир. Ты заметил?

— Да.

— Тебе придется это сделать. Потому, что ты должен будешь пройти всю дорогу пешком.

Вдруг Джек решил задать вопрос, который больше всего волновал его сейчас, он должен это знать.

— Спиди, я исчезал? Ты видел, как я исчезал?

— Ты уходил, — сказал Спиди и хлопнул в ладоши, — вот так.

Джек почувствовал, как его рот растянулся в улыбке… и Спиди тоже улыбнулся в ответ.

— Мне нравилось делать это в компьютерном классе мистера Бальго, — сказал Джек, и Спиди рассмеялся как ребенок. Джек засмеялся вместе с ним — и они весело смеялись, и смех был почти таким же приятным, как вкус ягод ежевики.

Через некоторое время Спиди вздохнул и сказал:

— Есть причина, почему тебе нужно на Территории, Джек. Там есть кое-что, что тебе нужно. Это очень сильная вещь.

— И она там?

— Да.

— И она может помочь моей маме?

— Ей и еще одной женщине.

— Королеве?

Спиди кивнул.

— Что это? Где оно? Когда я…

— Подожди! Остановись! — Спиди поднял руку. Он улыбался, но глаза были серьезными, почти строгими. — Всему свое время. Кроме того, Джек, я не могу сказать тебе того, что я знаю… или того, что мне не позволено.

— Не позволено? — удивленно спросил Джек. — А кто…

— Ты опять за свое, — произнес Спиди. — Слушай же, Странник Джек. Ты должен идти как можно быстрее, пока этот Блоут не увидел у тебя бутылочку…

— Слоут.

— Да, он. Ты должен уйти до того, как он появится здесь.

— Но он сведет с ума маму, — сказал Джек, удивляясь своим собственным словам; то ли потому, что это была правда, то ли потому, что хотел таким образом избежать путешествия, которое, как отравленную приманку, подбрасывал ему Спиди. — Ты его не знаешь! Он…

— Я знаю его, — медленно ответил Спиди. — Я давно его знаю, Странник Джек. И он меня знает. Он носит на себе мои метки. Они спрятаны, но они есть. Твоя мама сама о себе позаботится. В конце концов, она будет там, где нужно. Через время. И ты должен идти.

— Куда?

— На запад, — сказал Спиди. — От одного океана до другого.

— Что? — вскрикнул Джек, представив себе это расстояние. Затем он вспомнил, как три дня назад видел по телевизору, как какой-то чудак летел на аппарате, похожем на бабушкин шкаф. Он и сам уже раз двадцать летал с мамой с одного побережья на другое, и ему даже нравилось, что когда летишь из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, то день длится шестнадцать часов. Это как будто ускорять время. И так просто.

— А можно мне будет лететь? — спросил он.

— Нет! — почти вскрикнул Спиди, и его глаза испуганно расширились. Он схватил своей сильной рукой плечо Джека. — Ни в коем случае не поднимайся в небо! Тебе нельзя! Если ты попытаешься лететь над Территориями…

Он ничего больше не сказал: это было не нужно. Джек вдруг увидел самого себя, падающего из ясного, безоблачного неба.

Фигурку мальчика в джинсах, в бело-красной куртке. Десантник без парашюта.

— Ты должен идти пешком, — сказал Спиди. — И использовать все, что можно… но ты должен быть осторожным, потому что там есть Чужаки. Некоторые просто сумасшедшие, неженки, которые захотят познакомиться с тобой, или разбойники, которые захотят тебя убить. Но есть и Чужаки, Джек. Это люди из другого мира — они как двуликий Янус. Боюсь, что они узнают о твоем появлении очень скоро. И они будут настороже.

— А это, — он заколебался, — Двойники?

— Некоторые, да. Некоторые, нет. Я не могу сейчас сказать тебе больше. Но ты должен пересечь материк. От океана к океану. Иди по Территориям, пока сможешь, и ты попадешь туда. Это страшное место, плохое место. Но ты должен попасть туда.

— Как я его найду?

— Оно позовет тебя. Ты услышишь этот зов, сынок.

— Зачем? — спросил Джек. Он облизал губы. — Зачем я должен идти туда, если там так плохо?

— Потому, — ответил Спиди, — что там находится Талисман. Где-то в этой второй Альгамбре.

— Я не понимаю, о чем ты!

— Ты поймешь, — ответил Спиди. Он поднялся, затем подал руку Джеку. Тот тоже поднялся. Они стояли друг напротив друга — чернокожий старик и белый мальчик.

— Послушай, — сказал Спиди, и его голос звучал медленно и ритмично. — Ты найдешь Талисман, Странник Джек. Не большой, не маленький, он похож на хрустальную сферу. Странник Джек, ты должен вернуться с ним в Калифорнию. Но это не просто, это твой крест: стоит уронить его, и все пропало.

— Я не понимаю, о чем ты, — повторил Джек испуганно. — Ты должен…

— Нет, — отрезал Спиди. — Я должен сегодня утром починить карусель, и ничего больше. И мне некогда больше болтать. Я должен вернуться, а ты должен идти. Я не могу больше ничего тебе сказать. Думаю, мы еще увидимся. Здесь… или там.

— Но я не знаю, что делать! — крикнул Джек, когда Спиди забрался в кабину грузовичка.

— Ты знаешь достаточно, чтобы начать, — ответил Спиди. — Ты должен найти Талисман, Джек. Он позовет тебя к себе.

— Я не знаю, что такое Талисман!

Спиди засмеялся и включил зажигание. Грузовичок завелся, выпустив белое облако из выхлопной трубы.

— Посмотри в словаре! — крикнул он и дал задний ход.

Он сдал назад, развернулся и помчался в направлении Страны Чудес. Джек стоял возле знака, провожая его взглядом. Он никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким.

Глава 5 Джек и Лили

Когда грузовик Спиди свернул с дороги и исчез за аркой Страны Чудес, Джек пошел к Отелю. Другая Альгамбра. На берегу другого океана. Его сердце опустело. Когда Спиди не было рядом, задание казалось огромным, как гора. Тяжелым и трудным. Пока Спиди говорил, Джек почти понимал его наставления и инструкции. Теперь он запутался. Однако Территории существовали на самом деле. Он знал это настолько определенно, насколько это возможно, и это одновременно обнадеживало и пугало его. Они были реальностью, и он опять собирался отправиться туда. Даже если он еще ничего не может понять, даже если он невежественный пилигрим, то пойдет туда. Теперь ему оставалось только убедить в этом мать. «Талисман», — сказал он про себя, используя слово вместо предмета, он перешел через пустынный Прогулочный Бульвар и проскочил через ступеньки крыльца. Как только он вошел, огромная дверь закрылась за ним. Полумрак внутренних помещений Альгамбры поглотил его. Холл был длинной пещерой. Нужен был факел, чтобы осветить его. Бледный клерк сидел за длинным столом, уставившись на Джека блеклыми глазами.

Джек, не торопясь, подошел к лифту. «Вешаешься на негров, парень? Позволяешь им обнимать себя, а?»

Лифт опускался, как тяжелая стальная птица. Дверь открылась, и Джек вошел вовнутрь. Он нажал кнопку с надписью «4». Клерк все еще сидел за столиком в той же позе, посылая ему мысленные сигналы:

негролюб, негрофил, негроман

(неужели тебе нравится это?).

Дверь закрылась. В желудке что-то екнуло, и лифт начал подниматься.

В холле стоял запах ненависти: даже воздух стал чище, как только лифт поднялся на четвертый этаж. Теперь Джек должен убедить маму, что ему нужно одному ехать в Калифорнию.

«Только не позволяй Дяде Моргану подписывать за себя документы…»

Когда Джек вышел из лифта, он впервые подумал: «Понимает ли Ричард Слоут, кто такой его отец на самом деле».

Он прошел мимо пустых канделябров и картин, изображающих маленькие кораблики, плывущие по ревущему морю. Дверь в номер 408 была приоткрыта, через нее можно было видеть светлый ковер на стене. Солнечный свет, падая из окна гостиной, рисовал на дальней стене длинный прямоугольник.

— Мама, эй, — позвал Джек, заглядывая в дверь. — Ты не закрыла дверь, что за…

В комнате никого не было.

— … новость? — спросил он у мебели.

— Мама? — В комнате царил беспорядок. Переполненная пепельница, на кофейном столике недопитый бокал.

«Только без паники», — сказал сам себе Джек.

Он обошел номер. Дверь в ее спальню открыта, сама спальня полутемная — Лили никогда не открывала портьеры.

— Эй, я знаю, что ты здесь, — сказал он и прошел через пустую спальню, чтобы постучать в дверь ванной. Никакого ответа. Джек открыл дверь и увидел розовую зубную щетку возле раковины и щетку для волос на туалетном столике. В щетке запуталось несколько светлых волосков. «Лаура Де Луиззиан», — произнес голос в мозгу Джека, и он попятился из маленькой ванной комнаты, так это имя поразило его.

«О, только не сейчас, — сказал он себе. — Куда она пошла?»

Он уже знал, куда.

Он знал это, когда входил в ванную, когда открывал свою дверь и посмотрел на свою собственную скомканную кровать. Он увидел стопку своих книг, свои носки, заброшенные на сервант, беспорядок на полу своей комнаты, небрежно брошенное полотенце.

Морган Слоут ворвался в комнату, схватил мать за руки и потащил по лестнице…

Джек бросился в гостиную.

…вытащил ее через боковую дверь и втолкнул в машину, а его глаза стали желтыми…

Он схватил телефон и набрал «0».

— Говорит Джек Сойер, я из номера четыре-ноль-восемь. Моя мама не оставила для меня записки?

Она должна была быть здесь и… и почему-то… ну…

— Я проверю, — отозвалась девушка, и Джек сжал трубку, ожидая ее возвращения. — Извините, для 408 никакого сообщения.

— А для 407?

— Это одна и та же ячейка, — ответила она.

— А, может быть, какие-нибудь посетители были в номере последние полчаса или около того? Кто-нибудь приходил утром? К ней, я имею в виду.

— Это можно узнать у Регистратора. Я не знаю. Хотите, я проверю?

— Если не трудно, — сказал Джек.

— О, я даже рада, что могу чем-нибудь заняться в этом морге, — сказала девушка. — Не кладите трубку.

Опять ожидание. Она вернулась и сообщила:

— Нет, никто не приходил. Может быть, она оставила записку где-нибудь в комнате.

— Спасибо, я посмотрю, — ответил Джек и повесил трубку. Скажет ли клерк правду, или Морган Слоут держит его в руках, заплатив двадцать долларов? Посмотрим.

Он упал на кушетку, удивляясь непоследовательности своих мыслей. Конечно, Дяди Моргана здесь не было. Он не врывался и не похищал его мать. Он все еще в Калифорнии. Но он мог послать еще кого-нибудь, чтобы они выполнили за него эту работу. Тех людей, которых упоминал Спиди, которые наполовину находятся в каждом мире.

Значит, Джеку нельзя больше оставаться в комнате. Он вскочил с кушетки и направился в коридор, закрыв за собой дверь. Пройдя несколько шагов, он вдруг вернулся к двери. Отперев ее своим ключом, он чуть прикрыл дверь и вернулся к лифтам. Может быть, она вышла без ключа: в магазин в холле или в киоск, за журналом или газетой.

Ну, конечно. Он не видел, чтобы она брала в руки газету с начала лета. Все новости она узнавала только по радио.

Значит, она гуляет.

Да, чтобы размяться и подышать воздухом. Или побегать трусцой: может, она вдруг захотела пробежать стометровку. Она спустилась на берег и готовится к Олимпиаде…

Когда лифт опустил его в холл, он заглянул в магазин, где белокурая пожилая женщина за прилавком глянула на него поверх очков. Фальшивые чучела, тонкая стопка газет, витрина с дешевыми вещами. Несколько журналов.

— Извините, — произнес Джек и вышел.

Он понял, что смотрит на бронзовую табличку возле огромного фикуса в кадке…

Начала терять в весе и вскоре должна умереть.

Женщина в магазине кашлянула. Джек подумал, что он уже целую минуту изучает Даниеля Вебстера.

— Что Вам угодно? — спросила женщина.

— Прошу прощения, — ответил Джек и бросился в угол холла. Клерк, полный ненависти, поднял бровь, затем повернулся и начал смотреть на шкафчик. Джек с трудом заставил себя обратиться к нему.

— Мистер, — сказал он, подходя к стойке. Клерк сделал вид, что пытается что-то вспомнить: то ли столицу Северной Королины, то ли главный предмет экспорта Перу.

— Мистер, — клерк нахмурился. Он занят, его нельзя отвлекать.

Все это было представлением, Джек знал это и продолжил:

— Вы можете помочь мне?

Клерк соизволил наконец взглянуть на него.

— В зависимости от того, что это за помощь, сынок.

Джек решил проигнорировать скрытую насмешку.

— Вы не видели совсем недавно мою мать?

— Что значит, совсем недавно? — теперь насмешка была почти явной.

— Вы видели, как она выходила? Вот и все, что я хочу спросить.

— Боишься, что она видела тебя с твоим дружком?

— Ладно, хоть это и не ваше дело, — неожиданно сорвался Джек, — я этого не боюсь. Я хочу узнать, выходила ли она. И если бы вы не были таким идиотом, то сказали бы мне это.

Лицо Джека раскраснелось, и он увидел, что его руки сжались в кулаки.

— Ну, ладно, ладно, она вышла, — сказал клерк, отодвигаясь от стойки. — Но ты бы лучше придержал свой язык, мальчик. И лучше извинись передо мной, маленький мистер Сойер. У меня есть глаза. И я кое-что знаю.

— «Лучше думайте, что говорите, а я буду думать, что мне делать», — перефразировал Джек строку, которую когда-то слышал в старых записях отца. Может быть, она не совсем подходила к ситуации, но ему нравилась. Клерк моргнул.

— Может быть, она вышла в сад, я точно не знаю, — сказал клерк мрачно, но Джек уже направился к двери.

Милашки из мотеля, Королевы фильмов категории «Б» не было в широком садике перед Отелем, и Джек сразу же понял это. Он также знал, что она не в садике. Кроме того, Лили Кавано не сидела в садиках: это было еще менее свойственно ей, чем делать зарядку на пляже.

Редкие машины проезжали по Прогулочному бульвару. Высоко в небе закричала чайка, и сердце Джека затрепетало.

Мальчик запустил пятерню в волосы и поглядел на широкую дорогу. Может быть, она заинтересовалась Спиди и захотела проверить, что это за новый необычный друг ее сына. Тогда она отправилась бы в парк. Но он не видел ее в Стране Чудес, как не видел ее в садике. Он направился к городу.

Первыми в ряду ярких магазинов, сразу же за широкой и высокой оградой гостиницы, были кафе и универмаг.

Эти, и еще аптека, были единственными местами, открытыми после Дня Труда. Джек заколебался, остановившись на тротуаре. Кафе было тем местом, где меньше всего можно было найти Милашку из мотеля. Но так как оно было первым из мест, где ее следовало поискать, он перешел тротуар и заглянул в витрину.

Женщина с собранными в узел волосами сидела возле кассы, куря сигарету. Официантка в розовом платье прислонилась к дальней стене. Джек сначала не видел клиентов. Затем за одним из столиков он вдруг увидел старую женщину, держащую кружку. Она была одна. Джек увидел, как старая женщина осторожно поставила чашку на столик, затем вынула из сумочки сигарету, и Джек потрясенно понял, что это его мать. Через мгновение впечатление, что пред ним старуха, исчезло.

Джек тихонько открыл дверь, но все же звоночек над дверью, о котором он знал, звякнул. Официантка выпрямилась и одернула платье. Его мать посмотрела на него удивленно и улыбнулась.

— Привет, Странник Джек. Ты такой высокий, что похож на своего отца, когда входишь в эту дверь, — сказала она. — Иногда я забываю, что тебе всего двенадцать лет.

— Почему ты назвала меня Странник Джек? — спросил он, присаживаясь к столу.

Ее лицо было бледным, и круги под глазами выглядели почти как синяки.

— А разве твой отец не называл тебя так? Я просто сейчас подумала об этом. Ты все утро был в движении.

— Он называл меня Странник Джек?

— Да, как-то так… да, конечно. Когда ты был совсем малышом. Странник Джек, — твердо сказала она. — Да, именно так. Он часто называл тебя Странник Джек — когда ты ползал по лужайке перед домом. Это было смешно. Я оставила дверь открытой. Я не знала, взял ли ты с собой ключ.

— Я видел, — сказал он, все еще пораженный новостью, которую она ему сообщила.

— Хочешь позавтракать? Я не могу себе представить, что можно думать о еде в этом Отеле.

Перед ними появилась официантка.

— Молодой человек? — спросила она, поднимая блокнотик.

— А откуда ты знала, что я найду тебя здесь?

— А куда еще здесь можно пойти? — резонно ответила Лили и сказала официантке:

— Пожалуйста, дайте ему тройную порцию. Он растет по дюйму в день.

Джек откинулся на спинку стула. Как начать?

Мать вопросительно посмотрела на него, и он начал говорить. Джек должен был начать.

— Мама, если я ненадолго уеду, ты не будешь сильно волноваться?

— Что ты имеешь в виду, говоря «не волноваться» и «ненадолго»?

— Ты сможешь… ах, нет, тебя не будет беспокоить Дядя Морган?

— Я разберусь со стариной Слоутом, — ответила она, натянуто улыбаясь. — Я разберусь с ним, в любом случае. К чему этот разговор, Джеки? Ты ведь никуда не собрался?

— Я должен уехать, — сказал он. — Это правда.

Вдруг он понял, что ведет себя, как ребенок, выпрашивающий игрушку. Появилась официантка с тостами и стаканом томатного сока. Он на секунду отвернулся, и когда опять посмотрел на мать, она уже размазывала варенье по одному из тостов.

— Я должен уехать, — сказал он. Мать протянула тост. Ее губы шевельнулись было, но она ничего не сказала.

— Ты некоторое время не будешь меня видеть, мама, — сказал он. — Я попытаюсь помочь тебе. Поэтому я должен уехать.

— Помочь мне? — спросила она, и ее удивление, как понял Джек, было на три четверти искренним.

— Я хочу попытаться спасти твою жизнь, — сказал он.

— И это все?

— Я должен сделать это.

— Ты должен спасти мою жизнь. Это очень забавно, Джеки. Это хорошая мысль. Даже лучше, чем занятия системным программированием.

Она положила нож обратно на стол. Ее большие округленные глаза выражали крайнюю насмешливость. Но под деланной насмешливостью он увидел еще две вещи. Огонек ужаса и слабую, почти неразличимую надежду, что он все-таки сможет что-то сделать.

— Даже если ты мне не разрешишь, я все равно сделаю это. Так что, пожалуйста, разреши.

— О, это будет чудесно. Особенно, если принять во внимание, что я не понимаю, о чем ты говоришь.

— И все же я думаю, что ты понимаешь и знаешь, мама. Потому, что папа точно знал, о чем я говорю.

Ее щеки вспыхнули; губы плотно сжались.

— Это не честно, Джек. Ты не должен использовать то, что мог знать Филип, как оружие против меня.

— То, что он знал, а не мог знать.

— Ты говоришь чепуху, сынок.

Официантка принесла тарелку с яичницей, жареной картошкой и сосисками и поставила ее перед Джеком.

Когда официантка удалилась, мать пожала плечами.

— Кажется, я пока не нашла ничего разумного, чтобы убедить тебя. Но ты несешь чепуху.

— Я хочу спасти твою жизнь, мама, — сказал он. — И я должен отправиться далеко и что-то принести оттуда. Именно это я должен сделать.

— Хотела бы я знать, о чем ты говоришь.

«Это обычный разговор, — сказал себе Джек, — такой же обычный, как попроситься переночевать пару дней у знакомого». Он разрезал сосиску и отправил половину себе в рот. Она внимательно наблюдала за ним. Сосиска была сочная и вкусная. Джек отправил в рот и кусок яичницы. Бутылочка Спиди оттягивала сзади карман, как камень.

— Мне бы хотелось, чтобы ты хорошо подумал, прежде, чем что-либо делать.

Джек прожевал кусок яичницы и принялся за хрустящую соленую картошку.

Лили положила руки на колени. Чем дольше он молчал, тем больше ей хотелось его выслушать. Казалось, он полностью сосредоточился на завтраке. Сосиска — яичница — картошка, сосиска — картошка — яичница, яичница — картошка — сосиска, пока не почувствовал, что она сейчас не выдержит и взорвется.

«Отец называл меня Странник Джек, — подумал он. — Правильно, это правильно, этим я и займусь».

— Джек…

— Мама, — сказал он. — Ведь отец иногда звонил тебе издалека, хотя ты думала, что он в городе, ведь так?

Она подняла брови.

— И иногда ты заходила в комнату, где он точно должен быть, ты даже знала, что он там, но его там не было, ведь так?

Дай ей обдумать это.

— Нет, — сказала она.

Они посмотрели друг на друга.

— Почти никогда.

— Мама, это случалось даже со мной, — сказал он.

— Всегда можно было найти какое-нибудь объяснение этому, ты же знаешь.

— Мой отец всегда мог объяснить что угодно. Особенно то, что невозможно объяснить. Отчасти, поэтому он был очень хорошим агентом.

Она молчала.

— Что ж, я знаю, где он бывал, — продолжал Джек. — Я уже сам бывал там. Сегодня утром. И если я отправлюсь туда снова, я попытаюсь спасти твою жизнь.

— Тебе не нужно спасать мою жизнь, никому не нужно спасать мою жизнь, — прошипела мать. Джек посмотрел на свою пустую тарелку и что-то пробормотал.

— Что ты сказал? — спросила она.

— Я думаю: что это нужно делать, я так решил.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Хотела бы я знать, как ты собираешься спасти мою жизнь?

— Я не могу ответить. Потому, что сам еще не понимаю. Мама, я все равно не в школе… разреши мне попробовать. Это займет всего неделю или около того.

Она подняла брови.

— А, может быть, немного дольше, — добавил он.

— Мне кажется, ты помешался, — сказала она.

Но он видел, что в глубине души она верит ему, и следующие ее слова доказали это.

— Если я буду настолько сумасшедшей, что позволю тебе осуществить эту бредовую затею, я должна быть уверена, что тебе не будет угрожать никакая опасность.

— Отец же всегда возвращался, — сказал Джек.

— Я лучше рискну своей жизнью, чем твоей, — сказала она, и это было правдой. И эта правда повисла между ними на долгие секунды.

— Я позвоню, если смогу. И не волнуйся, если я не смогу звонить пару недель. Я вернусь, папа ведь всегда возвращался.

— Все это какая-то чепуха, — сказала она. — И я тоже в нее втянулась. А как ты собираешься добраться до этого места? И где это? У тебя хватит денег?

— У меня есть все необходимое, — ответил он, надеясь, что она не будет настаивать, чтобы он ответил на первые два вопроса. Молчание все затягивалось, и, наконец, он сказал:

— Я думаю, большую часть я буду идти пешком. Я не могу сказать большего, мама.

— Странник Джек, — сказала она. — Я почти поверила…

— Да, — ответил Джек. — Да.

Он кивнул.

«А может быть, — подумал он, — ты знаешь то, что знает она, настоящая Королева, и поэтому ты так легко отпускаешь меня».

— Правильно. Я тоже верю. Поэтому все правильно.

— Хорошо. Если ты говоришь, что тебе не обязательно мое разрешение…

— Мне оно нужно.

— То я думаю, неважно, соглашусь я или нет. — Она взглянула на него. — Однако, это важно. Я знаю. Я хочу, чтобы ты вернулся как можно скорее. Ты ведь не уйдешь прямо сейчас?

— Я должен. — Он глубоко вздохнул. — Да. Я должен идти прямо сейчас. Как только выйду отсюда.

— Я почти поверила в эту ерунду. Конечно, ты ведь сын Фила Сойера. Ты не нашел себе девочку в этом городе, нет? — она пристально посмотрела на него. — Нет. Никаких девочек. Ладно. Спасай мою жизнь. Прощай!

Она покачала головой, и он подумал о том, что ее глаза по-особенному светятся.

— Если ты хочешь идти, то уходи, Джеки. Позвони мне завтра.

— Если смогу, — он поднялся.

— Если сможешь. Конечно. Прости меня. — Она опустила голову. Ее взгляд рассеянно блуждал. На щеках выступили красные пятна.

Джек наклонился и поцеловал ее, но она только отмахнулась от него. Официантка глядела на них, как будто они разыгрывают сцену из спектакля. Несмотря на то, что сейчас сказала его мать, Джек подумал, что она верит ему процентов на пятьдесят; то есть, что она просто не знает, чему уже верить.

На секунду она остановила на нем свой взгляд, и он опять увидел, как блестят ее глаза. Испугался и подумал: «Слезы?»

— Будь осторожен, — сказала она, и подала знак официантке.

— Я люблю тебя, — произнес Джек.

— Никогда не забывай этого, — теперь она начала улыбаться. — Иди броди, Джек. Уходи, пока я не поняла, насколько это безумно.

— Я ухожу, — сказал он, повернулся и вышел из ресторанчика. Его голова раскалывалась, как будто кости черепа разрослись и хотели разорвать черепную коробку. Яркое желтое солнце ослепило глаза. Он услышал, как сзади звякнул колокольчик и через мгновение захлопнулась дверь. Он моргнул; затем пересек Прогулочный Бульвар, даже не оглядевшись по сторонам. Перебежав через дорогу, он понял, что должен заскочить в номер и взять одежду. Мать еще не вышла из кафе к тому времени, когда Джек открывал огромную дверь Отеля.

Клерк отступил на шаг и мрачно взглянул на него. Джек почувствовал, что от этого человека исходит какая-то эмоция, но не мог припомнить, почему тот так сильно реагирует на его появление. Разговор с матерью был значительно более короткий, чем он мог себе представить. Но, казалось, тянулся несколько дней. С другой стороны, незадолго до того, как он зашел в кафе, он обозвал клерка «пресмыкающимся». Извинился? Джек уже не помнил, что заставило его поругаться с клерком…

Мать отпустила его и согласилась на его путешествие. И, проходя под перекрестным огнем испепеляющего взгляда клерка, Джек, наконец, понял, почему. Он не упоминал о Талисмане, не объяснял ничего, но даже если бы он сказал об этом загадочном аспекте своей миссии, она согласилась бы. И если бы он сказал, что принесет спинку метровой бабочки, поджарит ее, она согласилась бы съесть жареную бабочку. Это было бы ироничное, но настоящее согласие. Частично это показывало глубину страха, в котором она жила.

Но она надеялась, потому, что часть ее мозга знала о Территориях.

А может, она иногда просыпалась среди ночи с этим именем — Лаура Де Луиззиан, звучащем в ее мозгу?

Поднявшись в свой номер, Джек начал запихивать одежду в рюкзак почти наугад: все, что попадалось под руку и не было слишком громоздким. Куртка, носки, свитер, шорты. Джек плотно скатал пару джинсов и засунул их в рюкзак. Затем понял, что тот стал слишком большим и неудобным и выбросил большую часть носков и рубашек. Свитер он тоже выбросил. В последнюю минуту он вспомнил о зубной щетке. Затем закинул рюкзак за спину и попробовал его на вес — не слишком ли тяжелый. Он сможет идти целый день, если будет нести несколько фунтов. Джек несколько секунд простоял посреди гостиной, неожиданно остро ощущая, что нет никого, с кем бы он мог попрощаться. Он не мог попрощаться с этим трехкомнатным номером, так, как будто это его любимый дом: номер Отеля не вызывал никаких эмоций. В конце концов, он подошел к телефону, вырвал страницу из блокнота возле телефона и написал карандашом три строчки, которые выражали почти все, что он хотел сказать:

Джек шел по Прогулочному Бульвару, залитому северным солнцем, размышляя, куда он… «прыгнет». Да, именно это слово больше всего подходило здесь. И нужно ли ему еще раз увидеть Спиди перед тем, как «прыгнуть» на Территории? Он почувствовал, что должен поговорить со Спиди еще раз, потому что он так мало знает о том, куда ему нужно идти, кого он может там встретить, что он должен там искать… Он выглядит как хрустальный шар. И это все инструкции насчет Талисмана, которые дал ему Спиди? Ну и предостережение: не ронять его? Джек чувствовал, что ему не хватает подготовки, как будто он должен сдавать выпускной экзамен по предмету, на котором ни разу не был.

Он также чувствовал, что должен «прыгнуть» прямо с того места, где стоит, чтобы наконец начать, стартовать, двинуться. «Ему нужно опять побывать в Территориях», — внезапно понял он. Эта мысль ярко вспыхнула среди его колебаний и раздумий. Он хотел вдыхать их воздух, он изголодался по нему. Территории, долгие равнины и ряд низких гор звали его. Его звали поля высоких трав и ручьи, журчащие в них. Все существо Джека тянулось к этим Пейзажам. И он должен достать из кармана бутылочку и сделать глоток этого противного, ужасного напитка. Он уже собирался сделать это, как вдруг увидел прежнего хозяина бутылочки. Тот сидел у дерева, положив руки на колени. Рядом с ним лежала коричневая хозяйственная сумка, сверху лежал огромный бутерброд из ливерной колбасы с луком.

— Ты уходишь, — сказал Спиди, улыбаясь ему. — Ты выбрал свой путь, как я вижу. Ты попрощался? Мама знает, что тебя не будет дома?

Джек кивнул, и Спиди протянул ему бутерброд.

— Ты голоден? Этот бутерброд слишком велик для меня.

— Я уже покушал, — сказал мальчик. — Я рад, что могу с тобой попрощаться.

— Старина Джек весь горит, он хочет бежать, — сказал Спиди, качая головой. — Мальчик сейчас умчится.

— Спиди?

— Но не спеши, пока не получишь нескольких вещей, которые я тебе принес. Я их сложил в сумку, видишь?

— Спиди?

Чернокожий посмотрел на мальчика из-под дерева.

— Ты знал, что мой отец часто называл меня Странник Джек?

— А, это. Да, я как-то слышал об этом, — сказал Спиди, улыбаясь. — Подойди сюда и посмотри, что я тебе принес. И, кроме того, я скажу тебе, куда нужно пойти в первую очередь.

Джек облегченно вздохнул и подошел поближе к дереву, под которым сидел Спиди. Старик переложил бутерброд на колени и пододвинул сумку к мальчику.

— С Рождеством тебя, — сказал Спиди, и протянул ему потрепанную книгу в бумажной обложке. Джек увидел, что это старый атлас дорог.

— Спасибо, — сказал Джек, принимая книгу из протянутой руки Спиди.

— Там нет карт, и тебе придется довольствоваться этим старым атласом.

— Отлично, — сказал Джек, и расшнуровал веревки рюкзака, чтобы засунуть в него книгу.

— Для следующей вещи не подойдет этот чудесный мешок, который у тебя за плечами. — Он переложил бутерброд на бумажный пакет и медленно поднялся.

— Эту вещь ты должен носить в кармане.

Он засунул руку в карман рабочей куртки и достал эту вещь из кармана, зажав между указательным и средним пальцами, также как Лили держала свои сигареты. Это была маленькая треугольная вещичка, в которой мальчик узнал гитарный медиатор. — Ты должен показать его человеку. Он тебе поможет.

Джек повертел в руках медиатор. Он никогда не видел такого: из слоновой кости, покрытый выгравированными полосками и завитушками, напоминающий какие-то таинственные письмена. Прекрасный и старинный, он был немного тяжеловат, чтобы его можно было использовать как медиатор.

— А кто этот человек? — спросил Джек. Он положил медиатор в карман своих брюк.

— У него огромный шрам на лице. Ты увидишь его вскоре после того, как окажешься на Территориях. Он странник. По сути, он Капитан Внешней Стражи. И он приведет тебя к тому месту, где ты увидишь ту леди, которую тебе нужно увидеть. Да, ту леди, которую ты должен увидеть. Так что есть еще одна причина, по которой ты впутываешься я это дело. Мой друг знает, что ты должен сделать, и покажет тебе путь к этой женщине.

— Эта женщина… — начал Джек.

— Да, — сказал Спиди, — ты понял.

— Это Королева.

— Внимательно посмотри на нее, Джек. Ты увидишь в ней то, что должен увидеть. Ты увидишь, кто она, понимаешь? Затем ты отправишься на Запад.

Спиди стоял и сосредоточено смотрел на Джека, как будто сомневался, что когда-нибудь снова увидит Джека Сойера. Затем каждая морщинка на его лице дрогнула, и он произнес:

— Остерегайся старого Блоута. Берегись его и его двойников. Старый Блоут найдет тебя, если ты не будешь осторожен, и если он отыщет тебя, он будет охотиться на тебя, как лис на гуся.

Спиди засунул руки в карманы и опять напомнил Джеку, как будто желая, чтобы его слова запали в душу Джеку:

— Найди Талисман, сынок. Найди его и принеси. Это твое испытание, но ты должен выдержать его.

Джек очень внимательно вслушивался в то, что говорил ему Спиди, впиваясь глазами в лицо старика. Человек со шрамом, Капитан Внешней Стражи. Королева. Морган Слоут, преследующий его. Гиблое место в другой части страны. Испытание.

— Хорошо, — сказал он, и внезапно ему захотелось вернуться в кафе к маме.

Спиди тепло улыбнулся.

— Да, уж, Старина Странник Джек, — его улыбка стала еще шире. — Самый раз сейчас попробовать особый напиток, как скажешь?

— Я думаю, так оно и есть, — ответил Джек.

Он вынул из заднего кармана темную бутылочку и открутил колпачок. Затем оглянулся на Спиди и встретился с ним взглядом.

— Спиди поможет, если сможет.

Джек кивнул и поднес горлышко бутылки к губам. Сладкий, гниловатый запах, выходящий из бутылки, спазмом перехватил горло. От предчувствия вкуса вина желудок сжался. Он сделал глоток, и терпкая, жгучая жидкость потекла в его горло.

Еще до того, как Джек открыл глаза, он понял, по свежести и чистоте воздуха вокруг, что он «прыгнул» на Территории. Кони, трава, запах сырого мяса, пыль, чистый воздух.

ИНТЕРМЕДИЯ Слоут в этом мире (I)

— Я знаю, что работаю слишком много, — говорил Морган Слоут своему сыну Ричарду в этот вечер. Они разговаривали по телефону. Ричард стоял возле общественного аппарата в вестибюле общежития. Его отец сидел у себя за столом, на верхнем этаже одной из лучших контор «Сойер и Слоут» на Беверли Хиллз.

— Но я хочу сказать тебе, сынок, что очень часто нужно все делать самому, чтобы дела шли так, как надо. Особенно, если это касается семьи моего старого компаньона. Это просто небольшая поездка Может быть, я застряну в этом чертовом Нью-Хэмпшире еще на неделю. Я тебе позвоню, когда все закончится. Может быть, тогда мы поедем в Калифорнию, как в старые добрые времена. Теперь должна восторжествовать справедливость. Поверь старику.

Работать в этом здании было тем более приятно, что оно целиком принадлежало Слоуту. Сначала они с Сойером наняли это помещение на короткий срок, затем (после судебного разбирательства) выкупили его. Потом они подняли плату за аренду и выселили всех арендаторов, набрав новых. Единственным, кто остался, был владелец китайского ресторанчика на нижнем этаже. Он вносил всего треть платы. Слоут попытался поговорить с этим китайцем. Но как только тот увидел, что речь идет о повышении арендной платы, то внезапно разучился говорить по-английски. Слоут несколько дней пытался вступить в переговоры, как однажды увидел, что кухонный рабочий несет чан с растопленным салом во двор. Предчувствуя удачу, Слоут последовал за ним в темный, узкий переулок и увидел, как тот выливает жир в мусорный бак. Большего Слоуту и не нужно было. На следующий день ресторан отделяла от переулка протянутая цепь. Еще через день появился инспектор из Санитарного Департамента и обложил китайца штрафом. Теперь кухонные рабочие должны были таскать все отходы, включая жир, через обеденный зал, мимо цепного пса, которого Слоут посадил возле ресторанчика. Дела в ресторане пошли все хуже: посетителей отпугивал запах отходов. Хозяин ресторана снова научился говорить по-английски и предложил удвоить арендную плату. Слоут разразился благодарственной речью, но ничего не пообещал. Тем же вечером, приняв три больших мартини, Слоут подъехал к ресторану, вынул из багажника бейсбольную биту и разбил огромную стеклянную витрину ресторана.

Он сделал это… но он был не в себе, когда делал это.

На следующее утро пришел китаец и предложил увеличить плату в четыре раза.

— Вот теперь вы говорите, как мужчина, — сказал Слоут китайцу, стоящему перед ним с каменным лицом. — И вот что я вам скажу! Чтобы доказать, что мы все теперь в одной команде, мы заплатим половину стоимости замены витрины.

Через девять месяцев после того, как Сойер и Слоут выкупили здание, арендная плата так возросла, что это принесло хороший доход и перекрыло затраты. Сейчас это здание было одним из самых скромных предприятий «Сойер и Слоут», но Морган Слоут гордился им, как массивным фундаментом, заложенным в основание своего предприятия. Даже прогуливаясь ежедневно около этого здания, он каждый раз вспоминал, сколько он вложил в «Сойер и Слоут», и как обоснованы его требования!

Чувство справедливости его последних требований горело в нем, когда он говорил с Ричардом. В конце концов, именно для Ричарда он хотел отобрать долю Фила Сойера в компании. Он чувствовал, что в Ричарде он найдет свое продолжение. Его сын сможет пойти в лучший колледж и затем получит юридическое образование. Вооруженный таким образом, Ричард Слоут поведет всю сложную и тонкую машину «Сойер и Слоут» в следующее столетие. Смешные притязания мальчика — стать химиком — не проживут долго, если отец захочет искоренить их. Ричард достаточно сообразителен, чтобы понять, что дело, которым занимается его отец, намного интереснее (не говоря уже о том, что оно намного доходнее), чем пробирки и газовые горелки. А если Ричард хочет быть честным по отношению к Джеку Сойеру, то он должен будет понять, что пятьдесят тысяч в год и гарантированное образование в колледже — это не только справедливо, но даже чрезмерно щедро. А кроме того, кто сказал, что Джек Сойер захочет работать в этом бизнесе, или что у него есть к этому хоть малейшее призвание?

«Бывают ведь несчастные случаи. Разве можно быть уверенным, что Джек доживет даже до двадцати?»

— Просто надо подписать все эти бумаги, надо наконец закончить все дела с передачей прав, — говорил Морган Слоут сыну. — Лили скрывается от меня. У нее уже что-то не в порядке с мозгами. Ей осталось жить меньше года. Я должен повидать ее, пока она совсем не рехнулась и не вложила все свои деньги в какой-нибудь фонд доверия. Твоя мамочка мне этого не простит! Впрочем, я не хочу втягивать тебя в свои дела. Я просто хочу сказать тебе, что меня несколько дней не будет, если ты соберешься звонить. Пошли мне письмо. И помни, мы поедем на поезде, хорошо? Как в старые времена.

Мальчик пообещал писать, хорошо учиться и не волноваться о папе, Лили Кавано и Джеке.

И когда-нибудь, когда его сын будет, скажем, на последнем курсе университета в Стэнфорде ли Йеле, Слоут отведет его в Территории. Ричарду будет на шесть или семь лет меньше, чем было ему, когда Фил Сойер в их первом маленьком офисе на севере Голливуда сначала ошеломил его, привел в ярость (Слоут был уверен, что Фил смеется над ним), а затем заинтриговал (разумеется, Фил был слишком прост, чтобы выдумать все эти фантастические истории о другом мире). И когда Ричард увидит Территории, он бросит все свои мысли о науке, если не выбросит их раньше из головы. Даже краткий визит на Территории отобьет у него всякую мысль о науке.

Слоут закинул руки за голову и слегка помассировал затылок. Голос сына привел его в совершенно умиротворенное состояние. Пока с ним Ричард, все будет отлично, все будет замечательно. В Спирнфилде, штат Иллинойс, был вечер. Ричард Слоут шел по зеленому коридору к своей кровати. Возможно, он думал о тех чудесных днях, которые они проведут с отцом, о Калифорнии. Он уже будет спать, когда отец поднимется в воздух и отправится на север. Морган Слоут откинет занавеску над люком салона первого класса и посмотрит вниз, надеясь, что будет светить луна, и между облаками будут разрывы.

Он хотел сразу же отправиться домой, т. к. он жил всего в тридцати минутах от офиса. Он бы успел переодеться и что-нибудь перекусить, например, сэндвич и кофе, перед тем, как поедет в аэропорт. Но вместо этого он отправился на деловую встречу. Его ждал клиент, которого грозились выбросить из картины. Слоут пообещал самому себе, что, как только он разберется с Лили Кавано и с ее сыном, он выбросит всех этих клиентов из своего списка и начнет ловить более крупную рыбу. Теперь весь мир был заполнен брокерами, и его доля в акциях должна быть не менее десяти процентов. Оглядываясь на прошлое, Слоут теперь не мог понять, почему он так долго терпел Фила Сойера. Его партнер никогда не стремился к победе любой ценой, никогда не относился ни к чему серьезно. Его цепко держали старые принципы — порядочность и честность. Морган давно вынашивал свой план, и он всегда помнил, как велик его долг. При мысли о размере этого долга ярость вскипала в груди Слоута, и начинался сердечный приступ.

Фил Сойер недооценивал его, и это все еще терзало Слоута. Фил считал его чем-то вроде тренированной для ловли крыс змеи, которую можно выпускать только под постоянным контролем. Множество служащих в мятых шляпах наблюдали, как он подходит к своей машине и обходит вокруг нее, внимательно осматривая. Человек, обслуживающий машину, задрожал. На прошлой неделе Слоут едва не уволил его, обнаружив под ручкой машины царапину. Тогда ему досталось на орехи. Теперь он боится даже подойти к Слоуту и поздороваться. Теперь, взглянув в окно, Слоут видел иногда, как тот смахивает с его БМВ пыль, птичий помет или частички грязи. Да, вот это работа с людьми.

Когда Слоут выехал со стоянки и посмотрел в зеркало заднего вида, он вдруг увидел, что лицо этой деревенщины имеет то же выражение, что было у Фила Сойера за несколько минут до смерти, где-то посреди штата Юта. Он улыбался этому открытию всю дорогу.

Фил Сойер недооценивал Моргана Слоута с момента их первой встречи, когда они только поступили в Йельский университет. Его тогда легко было недооценивать — восемнадцатилетний толстяк из Акрона, неуклюжий, толстый, полный претензий и амбиций, впервые покинувший Огайо. Слушая, как его однокурсники говорят о Нью-Йорке, о «21», о знаменитостях, которых они видели, он потел и пытался скрыть свое невежество.

— Мне больше нравятся злачные места, — говорил он как можно небрежнее. У него потели ладони, и он сжимал руки в кулаки.

(Часто Морган просыпался утром и видел, что на ладонях остались следы от ногтей).

— Какие места, Морган? — спрашивал Том Вудбайн. Остальные хихикали.

— Ну, ты же знаешь, Бродвей и Вилидж, Том.

Остальные хихикали сильнее. Он был некрасив и плохо одет.

Его гардероб состоял из двух костюмов, оба серые, и оба сделанные не по росту. Он начал лысеть еще в колледже, и через короткую прическу просвечивала лысина.

Да, Слоут не был красивым, и в этом тоже была причина, заставляющая его сжимать кулаки. И эти утренние отметины были отпечатком его души. Другие, интересующиеся театрам, как и Фил, тяготели к красивым лицам, прекрасным зубам, отличным манерам. Все они хотели стать актерами, сценаристами, певцами. Слоут видел в себе только режиссера.

Фил Сойер и Том Вудбайн, которые оба казались Слоуту невообразимо богатыми, жили в одной комнате. Вудбайн лишь слегка интересовался театром, и посещал его только потому, что это делал Фил. Он отличался от всех прочих своей абсолютной серьезностью и целеустремленностью. Он учился на юриста, и уже тогда выглядел серьезно и сурово, как судья. По понятиям Слоута, Вудбайн был не самолюбив, считая, что лучше жить спокойно, чем богато. Разумеется, у него было все, что мог пожелать, и если он что-то терял, то окружающие спешили тут же помочь ему. Как может он, такой справедливый и дружелюбный, быть целеустремленным? Слоут почти бессознательно избегал Вудбайна и не мог заставить себя называть его «Томми».

За четыре года обучения в университете Слоут поставил две пьесы: «Нет выхода», которую студенческая газета назвала «ужасным провалом», и «Волноун». Последняя была описана как «взбалмошная, циничная, зловещая и невыносимо запутанная». За большинство эпитетов нес ответственность сам Слоут. Он так и не стал режиссером. Его видение мира было слишком искривленным. Но амбиции не унимались, они изменились. Если он не может стоять за камерой, он будет стоять за людьми, которые перед ней. Фил Сойер тоже начал об этом подумывать. Он никогда не был уверен в том, что его любовь к театру взаимна. Он подумал, что можно попробовать себя на поприще представления актеров.

— Давай поедем в Лос-Анджелес и откроем агентство, — предложил Фил, когда они учились на последнем курсе. — Это чертовски безумно, и наши родители проклянут нас за это, но, может быть, поголодав пару лет, мы заставим это агентство работать.

Слоут знал, что Фил Сойер не так уж богат. Он просто казался богатым.

— И если нам это удастся, возьмем Томми к нам юристом. Он к тому времени как раз закончит учебу.

— Ну, конечно, давай, — сказал Слоут. Он подумал, что когда придет время, то сумеет избавиться от Томми. — А как мы себя назовем?

— Как хочешь. Например «Слоут и Сойер». Или поставим имена в алфавитном порядке?

— Конечно, по алфавиту, «Сойер и Слоут», — ответил Слоут, понимая, что теперь он навсегда как бы отодвигается на второй план, становится партнером Сойера.

Конечно, родители сочли их идею безумием, как и предполагал Фил. Но партнеры все же выехали в Лос-Анджелес на взятой в аренду машине (машину арендовал Морган — еще одно доказательство, что Сойер всем ему обязан), сняли дом в Северном Голливуде вместе со счастливым семейством крыс и тараканов, заказали визитные карточки и начали посещать клубы. Четыре месяца не было ничего — сплошные неудачи. У них был комик, который слишком много пил, чтобы казаться смешным. Был писатель, который не написал ни строчки. Была стриптизерка, которая требовала наличные и чуть не разорила своих агентов. И вот однажды, поздно вечером, изрядно выпивший Фил Сойер рассказал Слоуту о Территориях.

— А знаешь, что я могу делать, ты, честолюбивый болван? Я могу путешествовать. Куда захочу.

Вскоре после того, когда они уже могли попасть на Территории вместе, Фил Сойер встретил молодую актрису, и через час они уже имели своего первого хорошего клиента. А у нее были еще три подруги, которым не повезло с агентами. А у одной из них был приятель, который написал сценарий, а у того был друг… Еще до того, как истек третий год их работы, у них был новый офис, новое помещение и кусок Голливудского пирога. Территории помогали им каким-то образом, но как, Слоут не мог понять.

Сойер вел дела с клиентами, Слоут — с деньгами, счетами, с деловой частью агентства. Сойер тратил деньги — обеды, самолеты, билеты, Слоут копил их, это приносило ему удовлетворение. И именно Слоут вкладывал деньги в новые отрасли, в земли, в промышленность. К моменту прибытия Томми Вудбайна в Лос-Анджелес «Сойер и Слоут» стоили пять миллионов.

Слоут обнаружил, что ему все так же не нравится старый однокашник. Томми Вудбайн набрал фунтов тридцать и в своем голубом костюме он еще более казался судьей. Его щеки всегда слегка лоснились («Алкоголь?» — думал Слоут), манеры остались такими же блестящими. Но жизнь все же наложила на него отпечаток: в уголках глаз появились морщинки, да и сами глаза выглядели более настороженными, чем тогда, в Йелле. Слоут почти сразу же понял (а Фил Сойер никогда не догадается, если ему прямо не сказать), что в душе Томми Вудбайн носит огромный секрет. Он гомосексуалист. И это облегчало все — это даже облегчало возможность избавиться от Томми.

Потому, что голубых всегда убивают, не так ли? Кому же захочется, чтобы его десятилетнего мальчика изнасиловал двухсотфунтовый идиот? Можно сказать, что Слоут спас Фила Сойера от судебного разбирательства. Если бы Сойер сделал Слоута своим душеприказчиком и опекуном своего сына, не было бы вообще никаких проблем. Так бы и было, если бы убийцы с Территорий — те двое, которые пытались похитить мальчика — не вляпались, и их чуть не арестовали, когда они возвращались.

Все было бы еще проще, в тысячный раз подумал Слоут, если бы Фил Сойер не женился бы. Если бы не было ни Лили, ни Джека. Если бы не было Джека, не было бы проблем. Фил даже не взглянул на досье, которое собрал Слоут о прежней жизни Лили Кавано. Он перечислил, где, когда и с кем, и это должно было уничтожить этот роман так же, как черный фургон превратил Томми Вудбайна в труп, валяющийся на дороге. Если Сойер и прочитал этот отчет, то он оставил его поразительно равнодушным. Он хотел жениться на Лили Кавано и сделал это. И его проклятый двойник женился на Королеве Лауре. Еще одно препятствие. И его пришлось устранять подобным образом.

«Это означает, — подумал удовлетворительно Слоут, — что осталось только несколько деталей, и тогда все будет в порядке. Сейчас, когда он вернется из Аркадия Бич, спустя так много лет, „Сойер и Слоут“ будут у него в кармане. Точно так же будет и на Территориях: плод уже почти упал в руки Моргана. Как только умрет Королева, ее заместитель будет управлять страной, преследуя их со Слоутом общие интересы. И будут деньги. И будет все!»

Его клиентом был Эшер Дондорф, который жил на узкой улочке у океана. Дондорф был старым характерным актером, который завоевал признание в конце семидесятых после удачной работы в телесериале. Сначала он просто был хозяином дома, где жила семья частных детективов. Но благодаря тому, что после первых сыгранных эпизодов в его адрес пришло множество писем, авторы переделали и расширили его роль. Они сделали его отцом молодого сыщика, раскрыли за него пару убийств, придумали для него множество приключений, и т. д., и т. п. Его жалование удваивалось, утраивалось… И вот через шесть лет, после окончания сериала, он решил вернуться к съемкам. Но возникли проблемы. Дондорф считал себя звездой, но продюсеры видели в нем только характерного актера — известного, но не пригодного в другом качестве. Дондорф хотел славы, собственных костюмеров, денег, уважения, любви — всего. Но он был ничем.

Ставя автомобиль на стоянку и осторожно открывая дверь, чтобы не оцарапать ее об ограждение, Слоут вдруг понял, что, если он обнаружит за следующие несколько дней, что Джек Сойер знает о существовании Территорий, или что он просто подозревает о них, то его придется убить. Слишком много зависело от этого, чтобы можно было рисковать.

Слоут улыбнулся собственным мыслям и постучал. Он знал, что Эшер Дондорф уже пытался покончить жизнь самоубийством. Он совершил это в гостиной, чтобы привлечь как можно больше внимания. Этот «уже почти не клиент» думал, что это ему может помочь.

Когда бледный, дрожащий Дондорф открыл дверь, теплое приветствие Слоута было почти искренним.