Столкновение миров

Глава 20 Именем Закона

Примерно к двум часам они уже были на сотню миль западнее, и Джек чувствовал себя так, как будто тоже бежал вслед за луной. Так просто это было. Несмотря на сильный голод, Джек понемножку цедил воду из ржавой жестянки. Вулф еще спал. Наконец, тот проснулся, сказал: «Теперь я готов, Джек», подсадил Джека на спину и направился в Дейлвилл.

Пока Вулф сидел на скамеечке в скверике и старался ничем не выдать своего волнения, Джек зашел в закусочную. Сперва он направился в мужской туалет и разделся до пояса. Даже в туалете ему казалось, что его рот полон запаха сырого мяса. Он вымыл руки, грудь и лицо. Затем сунул голову под кран и вымыл волосы жидким мылом. Вытерся бумажными полотенцами.

Наконец, теперь можно подойти к прилавку. Девушка в переднике, которая принимала заказ, не мигая, глядела на него. «Видимо, потому, что у меня мокрые волосы», — подумал он. Пока он ждал своего заказа, она все так же странно поглядывала в его сторону.

Съев первый гамбургер, он оглянулся на стеклянную дверь. Сок тек по подбородку. Он был так голоден, что даже не жевал и за три укуса почти прикончил его. И уже собрался проглотить четвертый, как увидел, что Вулфа окружила толпа детишек. Мясо застряло в его горле, желудок сдавило спазмом.

Джек бросился на улицу все еще с полным ртом, хлеба, пикулей, лука, помидоров и соуса, пытаясь на ходу проглотить все это. Ребятишки стояли на дороге, с трех сторон окружив Вулфа и разглядывая его так же пристально, как только что официантка разглядывала Джека. Вулф отодвинулся на самый дальний край скамейки, согнувшись и втянув голову в плечи. Казалось, он даже поджал уши. Комок пищи стал во рту Джека, как шар для гольфа, затем, наконец-то, он смог его проглотить.

Вулф увидел его и заметно расслабился. Высокий парень лет двадцати в голубых джинсах открыл дверцу потрепанного пикапа и с улыбкой наблюдал за ними.

— Возьми гамбургер, Вулф, — сказал Джек заботливо. Он протянул Вулфу пакет, Вулф принюхался. Затем поднял голову, откусил от пакета огромный кусок и начал методично жевать. Детишки, пораженные и заинтригованные, подошли поближе. Некоторые хихикали.

— Что это? — спросила маленькая девочка с косичками и пышными бантами. — Это монстр?

Мальчик семи-восьми лет выглянул из-за ее спины и заявил:

— Это Великан, да? Это настоящий Великан. Да? Да? Правильно?

Вулф попытался достать еще кусок того, что осталось от гамбургеров, из пакета. Затем отправил целую пригоршню себе в рот. Куски лука упали ему на колени, майонез и мясной сок потекли по подбородку и щекам. Все остальное мгновенно исчезло в огромном рту. Проглотив все, он начал облизывать пакет.

Джек мягко отобрал у него пакет.

— Нет, это мой двоюродный брат. Он не Монстр, и не Великан. Ребятишки, почему бы вам не уйти отсюда и не оставить нас в покое? Идите. Оставьте нас.

Они продолжали пялиться. Теперь Вулф облизывал пальцы.

— Если вы будете смотреть на него так, он рассердится. И я не знаю, что он с вами сделает, если рассердится.

Малыш, который, видимо, насмотрелся мультиков про Великана Девида Баннера, догадался, что может сделать этот похожий на монстра человек, и отбежал на несколько футов. Большинство детей последовало за ним.

— Уходите, пожалуйста, — попросил Джек, но детишки опять остановились.

Вулф горой поднялся со скамейки и сжал кулаки:

— БОГ НАКАЖЕТ ВАС, НЕ СМОТРИТЕ НА МЕНЯ! — зарычал он. — НЕ СМЕЙТЕСЬ НАДО МНОЙ! НИКТО НЕ МОЖЕТ СМЕЯТЬСЯ НАДО МНОЙ!

Дети бросились врассыпную. Когда они скрылись за поворотом, Вулф, тяжело дыша, повернул свое раскрасневшееся лицо к Джеку. Он выглядел расстроенным и пристыженным.

— Вулф не должен был кричать, — сказал он. — Они ведь просто малыши.

— Ничего, не вредно их немного пугнуть, — раздался вдруг голос, и Джек увидел, что сидящий в красном грузовике парень выглядывает из кабины, улыбаясь.

— Никогда раньше не видел ничего подобного. Говоришь, это твой двоюродный брат?

Джек кивнул, подозрительно глядя на него.

— Да ну, я ничего не имел в виду.

Парень вышел из машины и направился к ним. Это был черноволосый юноша в безрукавке и рубахе из «шотландки».

— Я особенно не люблю, когда над кем-то насмехаются, знаете ли, — он остановился и выставил вперед руки. — Правда. Мне просто показалось, что вы уже давно в дороге.

Джек взглянул на Вулфа, который опять сидел на скамейке и глядел на парня сквозь круглые стекла очков.

— Я сам был такой, — сказал парень. — В тот год, когда я закончил высшую школу в Дейлвилле, я отправился автостопом аж в Северную Калифорнию, а потом обратно. В любом случае, если вы направляетесь на запад, я могу вас подбросить.

— Не могу, Джеки, — прошептал Вулф громким шепотом.

— Как далеко на запад? — спросил Джек. — Мы хотим добраться до Спрингфилда. У меня в Спрингфилде живет друг.

— Нет проблем, синьор, — он опять поднял руки. — Я как раз еду в Саюга, возле границы с Иллинойсом. Я сейчас куплю гамбургер, и мы поедем. Часа полтора, может, меньше, и вы на полпути к Спрингфилду.

— Не могу, — опять прошептал Вулф.

— Только есть маленькая проблемка. У меня тут кое-какая ерунда в кабине. Одному из вас прийдется поехать в кузове. Там немного дует.

— Вы даже не представляете, как это прекрасно, — ответил радостно Джек. — Мы вас подождем.

Вулф начал нервно приплясывать.

— Честное слово, мы будем здесь. Спасибо.

Как только парень вошел в закусочную, Джек повернулся и зашептал что-то ему на ухо.

Когда парень, он представился как Билл «Бак» Томпсон, возвратился, неся в руках еще два пакета с гамбургерами, то увидел, как Вулф с обреченным видом сидит в кузове грузовичка, держась за борт. Джек расположился на пассажирском сидении среди сумок и пластиковых пакетов. В кабине пахло освежителем воздуха, чтобы забить какой-то другой запах. Через пластик сумок было видно что-то зеленоватое.

— По-моему, ты все еще голоден, — сказал он и передал Вулфу еще один пакет. Затем забрался на место водителя, раздвинув пластиковые мешки.

— Здорово он ест, этот твой двоюродный брат. На вот, возьми, я ему уже дал, — и он протянул Джеку второй пакет.

И следующие сто миль, что они проехали, Вулф радостно подставлял лицо ветру, развевающему его волосы, наполовину загипнотизированный скоростью и обилием запахов, которые на лету улавливал его нос. Его глаза блестели и сверкали, чувствуя каждый нюанс в запахе. Вулф метался от борта к борту позади кабины, вдыхая налетающий ветер.

Бак Томпсон назвался фермером. Он болтал без умолку, и все семьдесят минут не сбрасывал газ. Он не задал Джеку ни одного вопроса. И когда грузовичок наконец свернул на узкую грязную боковую дорогу, возле городской черты Саюга и затормозил, вынул из кармана самодельную сигарету, свернутую из белой папиросной бумаги.

— Я слыхал где-то о красноглазых, — сказал он. — Но твой брат это что-то исключительное.

Он протянул сигарету Джеку.

— Возьми это, пригодится, если загрустишь, понял? То, что доктор прописал.

Джек машинально положил самокрутку в карман куртки и выбрался из кабины.

— Спасибо, Бак, — помахал он рукой водителю.

— Да, это было зрелище, когда твой брат ел, — усмехнулся Бак. — Как ты только справляешься с ним?

Как только Вулф понял, что путешествие окончено, его просто сдуло с кузова.

Красный грузовичок взревел и укатил, оставив позади себя пыльный след.

— Давай еще так! — пропел Вулф. — Джеки! Давай еще так!

— Да, мне бы тоже этого хотелось, — согласился Джек. — Пойдем, немного пройдемся. Может быть, кого-нибудь встретим.

Он подумал, что удача вернулась к ним, что скоро они с Вулфом пересекут границу Иллинойса и доберутся до Спрингфилда, в Школу Тейера к Ричарду. Но он не знал, что все еще живет по времени своего сарая-укрытия, где нереальное вторгается в реальное и уничтожает его. И что, если уж и случаются плохие события, то они происходят так быстро, что их невозможно предугадать. И что еще не скоро он увидит Иллинойс и опять окажется взаперти, как в тюрьме.

Безумный калейдоскоп событий, который привел их в Солнечный Дом, начался через десять минут после того, как двое ребятишек миновали дорожный указатель, гласящий, что они вошли в Саюга, с населением в 23 568 человек. Сам городок Саюга был где-то далеко. Справа простиралось бесконечное пшеничное поле, слева поле было незасеянным, и был виден поворот дороги, уходящий за горизонт. Как только Джек подумал, что им, видимо, придется пойти в город, чтобы там поймать грузовик, на дороге появился автомобиль и быстро начал приближаться.

— Поедем в кузове? — воскликнул Вулф, радостно поднимая руки над головой. — Вулф поедет в кузове! Здесь и сейчас!

— Он едет не в ту сторону, — сказал Джек. — А теперь успокойся, пусть он проедет. Опусти руки, или он подумает, что ты машешь ему.

Вулф неохотно опустил руки. Автомобиль приблизился к повороту.

— Не поедем в кузове? — спросил Вулф с совершенно детской обидой.

Джек покачал головой. Он глядел на овальный значок, нарисованный на боковой дверце автомобиля. Там могло быть написано, например, «Инспекция Округа по Паркам», или «Пожарная Охрана Штата». Но когда машина миновала поворот, Джек увидел, что это полиция.

— Это копы, Вулф. Полиция. Продолжай идти и веди себя спокойно. Мы не хотим, чтобы он остановился.

— Что такое коп, это полиция? — Вулф понизил голос. Он увидел, что мчащийся автомобиль направляется прямо к ним. — Эта коп-полиция хочет убить Вулфа?

— Нет, — ответил Джек. — Они никогда не убивают Вулфов.

Но сам он не был в этом уверен. Вулф схватил руку Джека дрожащей рукой.

— Отпусти меня, Вулф, — взмолился Джек. — Иначе он подумает, что мы дурачимся.

Вулф отпустил его.

Когда автомобиль приблизился, Джек взглянул на фигуру полицейского за баранкой, а затем немного отошел, чтобы посмотреть на Вулфа. То, что он увидел, не придало ему бодрости. У полисмена, ведущего машину, было толстое лицо, заплывшее кусками жира в том месте, где когда-то были щеки. Лицо Вулфа явно выражало ужас: глаза расширены, ноздри раздуваются, зубы оскалены.

— Тебе на самом деле понравилось ехать в кузове, правда? — спросил Джек.

Ужас частично прошел, и Вулф почти смог улыбнуться. Полицейский автомобиль промчался мимо. Джек боялся, что сейчас водитель повернет голову, чтобы взглянуть на них.

— Отлично, он проехал, — сказал Джек. — Все в порядке, Вулф.

Вдруг он услышал, что звук автомобиля снова приближается.

— Коп-полиция возвращается!

— Возможно, он едет обратно в Саюга, — сказал Джек. — Обернись и делай, как я. Не гляди на него.

Вулф и Джек отвернулись, пытаясь не обращать внимания на автомобиль, который опять приближался.

Машина обогнала их, затем загорелись стоп-сигналы, и она остановилась поперек дороги перед ними. Полицейский отворил дверь и поставил ногу на землю. Затем выбрался из машины. Ростом он был примерно с Джека, и вся масса его тела была сосредоточена в животе и щеках. Ноги его были тонкими, а плечи и руки, как у нормального развитого мужчины. Живот, втиснутый в коричневую форму, выпирал по обе стороны широкого ремня.

— Сколько мне еще ждать? — спросил он, выбираясь из двери. — А ну, рассказывайте, куда вы идете? Живо!

Вулф спрятался за спину Джека и наклонил вперед плечи, сунув руки глубоко в карманы.

— Мы идем в Спрингфилд, господин офицер, — ответил Джек. — Мы добираемся автостопом. Я не знаю, разве это запрещено?

— Он спрашивает, не запрещено ли это? Вот чееерт. А что это за парень, что пытается за тобой спрятаться?

— Это мой двоюродный брат, — Джек подумал, что можно попытаться вставить в Версию Вулфа. — Я веду его домой. Он живет в Спрингфилде со своей тетушкой Элен, я имею в виду, с моей тетушкой Элен. Она школьная учительница из Спрингфилда.

— Он что, сбежал откуда-то?

— Нет, нет, ничего подобного. Он просто…

Коп равнодушно мотнул головой, лицо его ничего не выражало.

— Имена.

Теперь перед Джеком возникла дилемма. Вулф определенно называет его только Джеком, так что прийдется называться таким именем.

— Я Джек Паркер, — ответил он. — А это…

— Помолчи. Я хочу, что бы этот оборванец сам назвался. А ну, давай. Ты помнишь свое имя, ты?

Вулф больше спрятался за Джеком, уткнувшись подбородком в его грудь.

— Я не слышу.

— Вулф, — прошептал тот.

— Вулф. Ну, для фамилии сойдет. А имя у тебя есть? Или тебе дали какой-нибудь номер?

Вулф зажмурился.

— Ну, давай, Фил, — сказал Джек, подумав, что это одно из немногих имен, которые Вулф слышал.

Но как только он произнес эти слова, Вулф вдруг выпрямился, расправил плечи и закричал:

— ДЖЕК! ДЖЕК! ДЖЕК ВУЛФ!

— Мы иногда зовем его Джек, — начал было Джек, понимая, что уже слишком поздно. — Это потому, что он очень любит меня. Иногда только я могу ему помочь. Я даже собираюсь остаться на несколько дней в Спрингфилде, просто чтобы убедиться, что с ним все в порядке.

— Кажется, я уже устал от твоего голоса, Джек. Почему бы тебе на усадить своего кузена Фила-Джека на заднее сидение, и мы просто поедем в город, чтобы во всем разобраться? — Джек не пошевельнулся, и полицейский положил руку на рукоятку огромного пистолета, висящего на поясе. — А ну, забирайтесь в машину. Он первый. Я хочу разобраться, почему вы болтаетесь в ста милях от дома, да еще и в будний день. В машину. Живо.

— Ах, офицер, — начал Джек, и Вулф за его спиной прошептал:

— Нет. Я не могу.

— У моего кузена проблема, — сказал Джек. — У него клаустрофобия. Малые пространства, особенно внутри машины, сводят его с ума. Мы можем ехать, только если он сидит в кузове грузовика.

— Забирайтесь в машину, — прорычал коп. Он сделал шаг вперед и открыл заднюю дверцу.

— Нет! — взмолился Вулф. — Вулф НЕ МОЖЕТ! Воняет, Джек, там воняет!

Его нос и губы сморщились от отвращения.

— А ну, посади его в машину, или это сделаю я, — велел Джеку коп.

— Вулф, это ненадолго, — сказал Джек, беря Вулфа за руку. Вулф неохотно позволил ему сделать это. Джек потянул его к машине на заднее сидение. Вулф буквально волочил ноги по дороге.

Пару секунд казалось, что все в порядке. Вулф подошел достаточно близко к машине, чтобы коснуться дверцы. Затем все его тело вздрогнуло. Он вцепился обеими руками в крышу машины. Это было похоже на то, как будто он пытался разорвать крышу машины, как цирковой силач разрывает телефонный справочник.

— Пожалуйста, — успокаивающе сказал Джек. — Мы должны.

Но Вулф был в ужасе, слишком сильно было его отвращение к тому, что он учуял. Он затряс головой. Слюна изо рта забрызгала крышу машины.

Полицейский обошел Джека и достал что-то из-за пояса. Джек успел только заметить, что это не пистолет, когда коп врезал дубинкой по основанию черепа Вулфа. Вулф упал на крышу автомобиля и сполз на пыльную дорогу.

— А ну, возьми его, — приказал полицейский, вешая дубинку на пояс. — Давай затащим этот мешок дерьма в машину.

Через две или три минуты после того, как они дважды уронили тяжелое, бессознательное тело Вулфа на дорогу, машина двинулась к Саюга.

— Я уже знаю, что произойдет с тобой и твоим придурковатым кузеном, если это только кузен, в чем я сомневаюсь.

Он глядел на Джека в зеркало заднего вида, и глаза его блестели, как свежий деготь.

Вся кровь отхлынула от сердца Джека, и оно бешено заколотилось в пустоте, как в клетке. Он вспомнил о сигарете, которую положил в карман куртки, схватил ее, но затем отдернул руку, пока коп ничего не заметил.

— Я, кажется, забыл поправить его мокасины, — сказал Джек. — Они, кажется, слетели.

— Забудь об этом, — сказал коп, но не стал добавлять ничего, когда Джек нагнулся к Вулфу.

Первым делом, очутившись вне поля зрения копа, Джек поправил один из мокасинов Вулфа, который действительно свалился, затем достал из кармана самокрутку и сунул в рот. Он раскусил ее и почувствовал на языке странный привкус. Джек начал жевать, проглотил. Что-то поскребло его по горлу, он сжался, затем прикрыл рот рукой и вытер губы. Он проглотил остатки марихуаны и провел языком по зубам, собирая крошки.

— Тебя ожидает большой сюрприз, — сказал полицейский. — На твою душу прольется немного солнечного света.

— Солнечный свет на мою душу? — переспросил Джек, подумав, что коп заметил, что он что-то сунул в рот.

— И немного мозолей на руки, — добавил коп и глянул в зеркальце на виноватое лицо Джека.

Муниципальное Здание Саюга представляло собой изнутри ряд слабо освещенных дверей. Где-то бежала по трубам вода.

— Так, теперь я вам кое-что объясню, малыши, — сказал коп, подталкивая их к лестнице справа.

— Вы не арестованы. Понятно? Вы задержаны для выяснения обстоятельств. Я не желаю слышать это дерьмо насчет одного телефонного звонка. Вы будете сидеть здесь, пока не скажете нам, кто вы такие и куда направляетесь, — продолжал он. — Слышите? Это ад. Вот вы где. Мы сейчас пройдем к Судье Фейрчайлду[3], и он распорядится вашими судьбами. Если вы не скажете нам правду, вас ожидают неприятные последствия. По лестнице. Вперед!

Поднявшись по лестнице, полицейский толкнул дверь. За печатающей машинкой у дальней стены сидела женщина средних лет в очках с проволочной оправой.

— Еще два бродяги, — сказал полисмен. — Доложите, что мы здесь.

Она кивнула, подняла трубку и произнесла несколько фраз.

— Войдите, — сказала секретарша, переводя взгляд с Вулфа на Джека.

Коп толкнул их через приемную и открыл дверь в комнату вдвое большего размера, уставленную вдоль одной стены книгами. Другая стена была завешена дипломами и фотографиями в рамках. Окно в противоположной стене было закрыто жалюзи. У огромного стола футов шести длиной, стоял высокий, тощий мужчина в белой куртке и узком черном галстуке. Все лицо мужчины было испещрено морщинами, волосы были черными. В воздухе густыми клубами висел сигаретный дым.

— Привет, Френки, что у тебя?

Его голос был глубоким, почти театральным.

— Я тут ребятишек отловил на дороге, возле участка Томпсона.

Морщинки судьи Фейрчайлда собрались в улыбку, когда он взглянул на Джека.

— У тебя есть какие-нибудь документы, малыш?

— Нет, сэр, — ответил Джек.

— Вы рассказывали офицеру Вильямсу правду? Он так не думает, иначе вас здесь не было бы.

— Да, сэр, — ответил Джек.

— Что ж, тогда рассказывайте все мне.

Он обошел вокруг стола, и клубы дыма заколебались в воздухе. Затем он присел, наполовину облокотившись на ближайший к Джеку угол, и закурил. Джек почувствовал, как глаза судьи уставились на него сквозь клубы дыма, и что в этих глазах нет сочувствия.

Он опять попал в капкан.

Джек перевел дыхание.

— Меня зовут Джек Паркер. Это мой двоюродный брат, и его называют Джек. Джек Вулф. Но только его настоящее имя Филип. Он жил у нас в Дейлвилле, потому что его отец умер, а мать заболела. Я отвожу его обратно в Спрингфилд.

— Он что, придурок?

— Он просто немного медлителен, — ответил Джек и взглянул на Вулфа. Тот едва ли соображал что-нибудь.

— Как зовут твою мать? — спросил судья Вулфа. Тот никак не прореагировал. Его глаза были закрыты, руки в карманах.

— Ее зовут Элен, — ответил Джек. — Элен Воган.

Судья спустился со стола и медленно направился к Джеку.

— Ты что, выпил, малыш? Ты как-то покачиваешься.

— Нет.

Судья подошел к Джеку и наклонился над ним.

— А ну, дыхни.

Джек дыхнул.

— Нет, не слышно, — судья опять выпрямился. — Но это единственное, в чем ты не врешь, правильно? Ты пытаешься надуть меня, малыш.

— Простите, мне жаль, что пришлось голосовать. — Продолжал Джек, но это давалось ему с огромным трудом. Не только потому, что от сказанного зависело, отпустят ли их с Вулфом. Ему с трудом удавалось связывать слова. Получалось очень медленно. Как в сарае, секунды растягивались и не хотели двигаться. — Фактически, мы вообще не голосовали, потому что Вулф, я имею в виду, Джек, боится садиться в машины. Мы никогда не будем больше делать этого. Мы не делали ничего плохого, сэр, это правда.

— Ты не понимаешь, сынок, — сказал судья, и его глаза блеснули. «Ему это нравится», — понял Джек. Судья Фейрчайлд медленно двинулся к своему креслу.

— То, что вы голосовали — это не причина. Вы, двое ребят, идете ниоткуда — вот в чем причина для беспокойства.

Его голос звучал вкрадчиво.

— Но у нас в округе есть то, что, по нашему мнению, лучше всего подходит для таких ребят, как вы. Это Божественный Дом Солнечного Гарднера Для Трудных Подростков. Мистер Гарднер[4] работает с детьми, которые попали в трудное положение. Он творит чудеса. Мы отсылали к нему несколько человек, и в скором времени они уже на коленях молили у Бога прощения своим прегрешениям. Я думаю, это как будто специально для вас. Правильно?

Джек проглотил комок. Во рту у него пересохло сильнее, чем в сарае.

— Ах, видите ли, сэр, но мы действительно спешим в Спрингфилд. Все будут волноваться…

— Я очень сомневаюсь в этом, — перебил его судья, улыбаясь всеми своими морщинками. — Но вот что я тебе скажу. Когда вы отправитесь в Солнечный Дом, я позвоню в Спрингфилд и попытаюсь узнать номер Элен… Вулф? Правильно? Или Элен Воган?

— Воган, — ответил Джек, и все его лицо залил лихорадочный румянец.

— Да, конечно, — согласился судья.

Вулф тряхнул головой, моргнул и положил руку на плечо Джека.

— Пришел в себя, сынок? — спросил судья. — Сколько тебе лет?

Вулф опять моргнул и посмотрел на Джека.

— Шестнадцать, — сказал Джек.

— А тебе?

— Двенадцать.

— О, я считал, что ты на несколько лет старше. Тем больше оснований позаботиться о тебе, пока ты не попал в какую-нибудь серьезную неприятность. Что скажешь, Френки?

— Аминь, — сказал полицейский.

— Ребята, вы вернетесь сюда через месяц, — продолжил судья. — И мы посмотрим, насколько улучшилась ваша память. Почему у тебя такие красные глаза?

— Потому, что ему смешно, — ответил Джек, и полицейский хрюкнул. Джек понял, что он так смеется.

— Уведи их, Френки, — сказал судья. Он поднял трубку и начал набирать номер. — Через тридцать дней, ребята, вы будете совсем другими людьми. Поверьте моему слову.

Пока они спускались по лестнице, Джек спросил у Френка Вильямса, почему судья хотел узнать их возраст. Коп промолчал, затем повернулся к Джеку и взглянул на него.

— Старина Гарднер обычно принимает ребят лет в двенадцать, а выпускает в девятнадцать. — Он усмехнулся. — Неужели ты никогда не слышал о нем по радио? Он одна из местных достопримечательностей. Я уверен, что о нем слышали даже в Дейлвилле.

Через двадцать минут они снова были за городом.

Вулф забрался на заднее сидение, почти не сопротивляясь. Френки Вильямс просто отстегнул с пояса дубинку и сказал: «Хочешь опять отведать этого, придурок? Кто знает, может, тебе это понравится?»

Вулф задрожал, его нос сморщился, но он последовал за Джеком в машину. Там сразу же зажал нос рукой и начал дышать ртом.

— Мы удерем оттуда, Вулф, — прошептал Джек ему на ухо. — Пара дней и все, мы сбежим оттуда.

— Не надейся, — донеслось с переднего сидения.

Джек странно расслабился. Он был уверен, что они найдут путь к свободе. Он откинулся на пластиковое сиденье, взял в руку ладонь Вулфа и начал глядеть на мелькающие за окном поля.

— Вот это место, — донесся с переднего сидения голос Френка Вильямса. — Ваш будущий дом.

Джек увидел кирпичную стену, сюрреалистически возвышающуюся посреди поля. Слишком высокая, чтобы за нее можно было заглянуть, стена Солнечного Дома была обтянута сверху тремя нитками колючей проволоки, в цемент было вмуровано битое стекло. Стена уходила куда-то вдаль.

— Она охватывает шестьдесят акров, — сказал Вильямс. — И на всем протяжении охраняется. Вы уж поверьте. Ребятишки сами ее и построили.

Широкие стальные ворота вели внутрь Солнечного Дома. При приближении полицейского автомобиля ворота распахнулись, повинуясь какому-то электронному сигналу.

— Телекамера, — объяснил полицейский. — Они уже ждут двух свежих рыбок.

Джек наклонился к окну. Мальчики в холщовых костюмах работали на полях по обе стороны, рыхля и копая землю, толкая тачки.

— Вы, два голодранца, только что заработали для меня двадцать баксов, — сказал Вильямс. — Да еще двадцать для Судьи Фейрчайлда. Разве не здорово?

Глава 21 Солнечный Дом

Сам дом был похож на сооружение из детских кубиков. Джек подумал, что он строился по мере того, как требовались новые помещения. Затем он увидел множество зарешеченных окон, и сооружение утратило свое детское очарование, теперь оно было похоже на тюрьму.

Большинство ребят на полях оставили свои орудия и глазели на полицейскую машину.

Френк Вильямс подкатил к площадке. Как только он заглушил двигатель, в парадной двери показалась высокая фигура и остановилась на ступеньках, сложив руки на животе. Волна белых волос ниспадала на плечи мужчины, и лицо его казалось неправдоподобно молодым, как будто оно было создано с помощью пластической хирургии. Это было лицо человека, который может продать что угодно, где угодно и кому угодно. Его одежда была белой, как и волосы: белый костюм, белые туфли, белая рубашка и белый шарф вокруг шеи. Как только Джек и Вулф выбрались из машины, мужчина в белом достал из кармана темные очки, надел их и с секунду рассматривал ребят, прежде, чем улыбнуться — длинная щель прорезала его щеки. Затем он снял очки и положил их обратно в карман.

— Отлично, — сказал он. — Отлично, отлично. Где бы мы были без вас, офицер Вильямс?

— На обеде, Преподобный Гарднер, — ответил полисмен.

— Это обычная история, или эти двое ребятишек проявили свою преступную активность в каком-нибудь новом месте?

— Бродяги, — ответил коп. Уперев руки в бедра, он прищурился, глядя на Гарднера, как будто все это обилие белого резало его глаза.

— Отказывались назвать судье свои настоящие имена. Вот этот, большой, — он указал на Вулфа, — вообще отказался разговаривать. Пришлось его хорошенько побить, чтобы затащить в машину.

Мужчина в белом театрально покачал головой.

— Почему же вы не доставили их прямо сюда, здесь они бы представились, и мы избежали бы этих формальностей. И именно поэтому эта парочка выглядит, скажем так, «потрепанной»?

— Просто вот этого, большого, пришлось треснуть по шее.

— Хмм… — Гарднер отступил на шаг.

Когда Вильямс подтолкнул мальчиков к ступенькам, Гарднер склонил голову, как бы приветствуя вновь прибывших. Френки Вильямс вытер пот со лбы и стал рядом. Гарднер улыбался, внимательно рассматривая Джека и Вулфа. Вдруг Джек уловил в его взгляде что-то темное, твердое, холодное и очень знакомое. Преподобный Гарднер опять достал из кармана очки и надел их. Улыбка оставаясь все такой же мягкой и ласковой, но Джек замер от этого взгляда, потому что уже видел его где-то раньше.

Преподобный Гарднер сдвинул очки на кончик носа и взглянул на них поверх очков.

— Имена? Ваши имена? Могу я узнать ваши имена, джентльмены?

— Я Джек, — буркнул мальчик и замолчал. Ему не хотелось говорить что-либо, пока это не станет необходимо. На секунду ему показалось, что реальность вдруг зашаталась вокруг него. Он почувствовал, что его уносит на Территории, но это были жестокие Территории, где царило зло и насилие, все было полно дыма, языков пламени, криков истязаемых людей.

Сильная рука схватила его за локоть и заставила взглянуть вверх. Вместо вони и дыма Джек почувствовал тяжелый запах одеколона. Пара меланхоличных глаз уставилась на него.

— А ведь ты плохой мальчик, Джек? Ты был очень плохим мальчиком?

— Нет, мы просто голосовали, и…

— Я думаю, ты твердый орешек, — сказал Преподобный Гарднер. — Посмотрим, не стоит ли уделить тебе дополнительное внимание.

Рука отпустила его локоть, Гарднер немного отодвинулся и опять закрыл глаза очками.

— Я думаю, ты скажешь мне и фамилию.

— Паркер, — ответил Джек.

— Что ж, — Гарднер опять снял очки, повернулся и танцующей походкой направился к Вулфу. Он никак не отреагировал на сообщение Джека.

— О, да, — сказал он. — Это крепкий экземпляр, не правда ли? Очень здоровый. Мы, конечно же, найдем работу для такого здорового парня, как ты, на пользу Господу. Не могу ли я попросить тебя последовать примеру мистера Джека Паркера и назвать свое имя?

Джек с беспокойством взглянул на Вулфа. Тот опустил голову и тяжело дышал. Из уголка рта стекала блестящая полоска слюны. Черная полоса, наполовину из грязи, наполовину из жира, проходила по ворованному свитеру Атлетического Клуба. Вулф мотнул головой, но жест был неопределенным, как будто он отгонял муху.

— Имя, сынок? Имя? Имя? Тебя зовут Билл? Поль? Арт? Семми? Нет, как-то иначе? Может быть, Джордж?

— Вулф, — ответил Вулф.

— Ха, это прекрасно. — Гарднер оглядел их снова. — Мистер Паркер и мистер Вулф. Может быть, вы проводите их внутрь, офицер Вильямс? И разве нам не повезло, что мистер Баст сейчас у себя? Присутствие мистера Гектора Баста, кстати, это ваш стюард, поможет нам договориться с мистером Вулфом.

Он опять взглянул на ребят поверх темных очков.

— Мы в нашем Доме считаем, что солдаты нашего Господа маршируют лучше, когда мы одеваем на них форму. И Гек Баст почти такого же роста, как ваш друг Вулф, мистер Джек Паркер. Так что он сможет подыскать ему одежду и приучить к дисциплине. Удобно, правда?

— Джек, — тихо сказал Вулф.

— Да?

— У меня болит голова, Джек. Очень болит.

— У вас болит ваша головка, мистер Вулф? — пританцовывая, Преподобный Гарднер подошел к Вулфу и мягко взял его за руку. Вулф одернул руку, лицо его перекосилось от отвращения. «Это одеколон, — подумал Джек. — Этот тяжелый запах одеколона для чувствительного носа Вулфа хуже аммиака».

— Ничего, сынок, — произнес Гарднер, не подавая вида, что его задела реакция Вулфа.

— Мистер Баст или мистер Сингер, наш второй стюард, помогут вам. Френк, кажется, я сказал вам ввести их в Дом.

Офицер Вильямс дернулся, будто его подстегнули палкой. Его лицо еще больше раскраснелось, он бросился к двери и распахнул ее.

Преподобный Гарднер опять взглянул на Джека, и мальчик увидел, что все это белое франтоватое одеяние — чистая маскировка. Внутри это был совершенно другой человек. Тяжелая золотая цепочка тянулась из рукава Гарднера и петлей охватывала основание большого пальца. Джек услышал свит бича, раздирающего воздух, и узнал серые глаза Гарднера.

Гарднер был Двойником Осмонда.

— Входите, молодые люди, — сказал Гарднер, слегка кланяясь и указывая на открытую дверь.

— Сюда, мистер Паркер, — сказал Гарднер, как только они вошли, — мне кажется, что мы когда-то уже встречались? Мне почему-то очень знакомо ваше лицо.

— Я не знаю, — сказал Джек, осматривая странное внутреннее убранство помещения.

Вдоль стены, под темно-зеленым ковром, стояло несколько длинных диванов, обитых темно-синей материей. Два массивных кресла, обитые кожей, стояли у противоположной стены. В одном из них сидел прыщеватый паренек и смотрел на экран, где телевизионный проповедник предавал анафеме рок-н-рол. Другой парень, сидящий на стуле у кресла, поднялся и неприязненно уставился на Джека. Он был худым и черноволосым, его узкое лицо выглядело умным и злобным. На карман его белого свитера был пришит прямоугольный кусочек материи с именем: «СИНГЕР».

— Но мне кажется, что мы когда-то встречались, не так ли? Уверяю тебя, так и было. Я не забываю, я буквально не способен забыть ни одного мальчика, которого когда-либо встретил. Ты когда-то уже попадал в подобное место, Джек?

— Я вас никогда не встречал, — ответил Джек.

В углу комнаты с кресла поднялся еще один парень и подошел поближе. На нем тоже был белый свитер с высоким воротником и табличкой с именем. Руками он нервно теребил пояс, потом засунул их в карманы голубых джинсов, опять взялся за пояс. Он был ростом, по крайней мере, шесть футов три дюйма, и весил не меньше трехсот фунтов. Лицо у него было все в прыщах. Это, понятно, был Баст.

— Ладно, возможно, я вспомню позже, — сказал Солнечный Гарднер. — Гек, подойди и помоги нашим новым жильцам переодеться.

Баст хмуро двинулся вперед. Он подошел близко к Вулфу, нахмурившись еще больше. Если бы Вулф открыл глаза, чего он не сделал, он увидел бы лоб Баста и маленькие, почти птичьи глазки, уставившиеся на него из-под густых бровей. Баст переключил внимание на Джека, проворчал: «Пшли» и хлопнул ладонью по стойке.

— Регистрация, потом подберем одежду, — сказал Гарднер. Он с улыбкой глядел на Джека.

— Джек Паркер, — мягко произнес он. — Интересно, кто ты на самом деле, Джек Паркер. Баст, проверь тщательно его карманы.

Баст усмехнулся.

Солнечный Гарднер прошел через комнату к безучастному Френки Вильямсу и с улыбкой достал длинный кожаный бумажник из внутреннего кармана. Джек увидел, как он отсчитывает полицейскому деньги.

— Повернись сюда, мокроносый, — сказал парень за стойкой, и Джек обернулся. Парень постукивал по стойке карандашом. Ухмылка на его лице вдруг вызвала у Джека знакомый приступ гнева, зарождающегося где-то глубоко внутри и охватывающего все тело.

— Он умеет писать?

— Черт, не думаю, — сказал Джек.

— Тогда ты поставишь за него подпись. — Сингер достал два официальных бланка. — Вверху печатными буквами, внизу поставишь подпись. Там, где крестики.

Он откинулся в кресле, сунув карандаш в уголок рта. Джек подумал, что этот жест он, видимо, перенял у Преподобного Солнечного Гарднера.

«ДЖЕК ПАРКЕР», — написал он и нацарапал что-то похожее внизу листа: «ФИЛИП ДЖЕК ВУЛФ». Еще одна закорючка, совсем не похожая на подпись.

— Вы находитесь под опекой штата Индиана и будете находиться здесь еще тридцать дней, если не захотите остаться дольше. — Сингер передвинул бумаги ближе к себе. — Вы будете…

— Захотите? — переспросил Джек. — Вы имеете в виду, что мы захотим остаться?

На щеках Сингера выступили красные пятна.

Он дернул головой и, показалось, улыбнулся.

— Наверное, вы не знаете, что больше шестидесяти процентов наших обитателей — добровольцы. Да. Это возможно. Вы можете захотеть остаться здесь.

Джек попытался придать лицу безучастное выражение.

Губы Сингера дрогнули, будто он заглотил рыболовный крючок.

— Это чудесное место, и если я хоть раз услышу, что вы им недовольны, я выбью из вас это дерьмо. Это лучшее место, где вы когда-либо бывали. Я уверен в этом. Я скажу вам еще кое-что: у вас нет выбора. Вам придется полюбить Солнечный Дом, понятно?

Джек кивнул.

— А он? Он понимает?

Джек взглянул на Вулфа. Тот медленно моргал и тяжело дышал.

— Я думаю, да.

— Отлично. Вы будете жить в одной комнате. Подъем в пять утра, все идут в часовню. Затем работа в поле до семи. Затем завтрак в столовой. Опять в поле, до обеда, затем обед и чтение Библии. Не вздумайте увиливать, иначе получите трепку. Никакого сексуального дерьма, если не хотите узнать, что такое дисциплина. После ленча — опять работа.

Он взглянул на Джека.

— Эй, не думайте, что вас заставят работать бесплатно. Часть вашего заработка идет штату, часть идет на содержание — еда, одежда, электричество, тепло и все такое. Остается пятьдесят центов в час. Это означает, что вы зарабатываете по пять долларов в день или тридцать долларов в неделю. Воскресенье мы проводим в часовне, кроме того часа, когда проповедует Преподобный Солнечный Гарднер.

На его щеках опять проступили красные пятна, и Джек волей-неволей кивнул в знак того, что понимает.

— Если будете вести себя хорошо и сможете разговаривать, как человеческие существа, чего большинство не умеет, можете попасть в ВК — Внешнюю Команду. У нас две ВК: одна работает на дорогах, продавая благословение, цветы и листовки Преподобного Гарднера, другая дежурит в аэропорту. В любом случае, за тридцать дней мы должны согреть ваши души и показать, какую жалкую и грешную жизнь вы вели, пока не попали сюда, и начнем мы прямо сейчас.

Сингер поднялся. Его лицо раскраснелось. Он облокотился о кресло.

— Достаньте все из карманов. Сейчас же.

— Здесь и сейчас, — пробормотал Вулф, как эхо.

— ВЫВЕРНИТЕ КАРМАНЫ! — выкрикнул Сингер. — Я ХОЧУ ВИДЕТЬ ВСЕ!

Баст подошел к Вулфу. Преподобный Гарднер, который провожал Френки Вильямса, вошел в комнату.

— Мы обнаружили, что личные вещи слишком привязывают наших воспитанников к прошлому, — обратился Преподобный Гарднер к Джеку. — Это деструктивно. Мы считаем, что это очень мощное средство.

— ВЫВЕРНИ КАРМАНЫ! — заорал Сингер почти в ярости.

Джек достал из карманов вещи, которые он носил при себе во время путешествия. Красный носовой платок, который дала ему жена Элберта Паламаунтайна, когда увидела, что он вытирает нос рукавом, два коробка спичек, несколько долларов, кучка мелочи — все его деньги, шесть долларов сорок два цента, ключ от комнаты 407 в Гостинице «Двор и Сад Альгамбры». Он сжал в руках только три предмета, которые хотел бы сохранить.

— Наверное, вам нужен мой рюкзак?

— Конечно, мы осмотрим твой рюкзак, — напыщенно произнес Сингер. — Конечно, мы посмотрим твой вонючий рюкзак, но сначала мы посмотрим, что ты хочешь спрятать. А ну, давай сюда, сейчас же.

Джек неохотно протянул медиатор Спиди, стеклянный шарик и серебряный доллар и сложил все это в носовой платок.

— Вот, возьмите.

Сингер взял медиатор.

— Эй, что это такое? Что это, я спрашиваю?

— Медиатор.

— Да, понятно. — Сингер повертел его между пальцами, понюхал. Если он сломает медиатор, Джек вцепится ему в лицо.

— Медиатор. Ты не врешь?

— Мне его подарил друг, — сказал Джек и внезапно почувствовал себя таким одиноким и покинутым, как никогда, за эти недели путешествия. Он подумал о Снежке, который сидит возле универмага и смотрит на него глазами Спиди, и который каким-то образом, действительно был Спиди Паркером. Его фамилию он сейчас назвал вместо своей.

— Бьюсь об заклад, что он украл его, — сказал Сингер, ни к кому не обращаясь, и швырнул небрежно медиатор на платок возле монеты и шарика.

— Теперь рюкзак.

Когда Джек стянул со спины рюкзак, Сингер начал копаться в нем со все возрастающим отвращением и разочарованием. Отвращение было вызвано состоянием белья, которое там лежало, а разочарование — отсутствием чего-либо интересного.

Спиди, где ты сейчас?

— Ничего нет, — сказал Сингер. — Будем обыскивать?

Гарднер покачал головой.

— Давайте посмотрим, что можно найти у мистера Вулфа.

Баст подошел ближе. Сингер сказал:

— Ну?

— У него в карманах пусто, — сказал Джек.

— Я хочу, чтобы ты ВЫВЕРНУЛ КАРМАНЫ! — закричал Сингер. — НА СТОЛ!

Вулф уперся подбородком в грудь и зажмурил глаза.

— Ведь у тебя ничего нет в карманах, правильно?

Вулф кивнул очень медленно.

— Он прячет! Этот придурок что-то прячет! — закричал Сингер. — А ну, давай, здоровый идиот, выкладывай все на стол!

Он дважды хлопнул в ладоши.

— Черт! Вильямс не обыскивал их! И судья! Посмотрите — они похожи на идиотов!

Баст гневно взглянул на Вулфа и зашипел:

— Если ты не вывернешь свои карманы немедленно, я разобью тебе морду.

— Сделай, что они говорят, — мягко сказал Джек.

Вулф зарычал, затем вынул из кармана правую руку и разжал пальцы. В руке были три деревянные спички и два маленьких, отполированных водой, гладких и разноцветных камешка. В левой руке осталось еще два камешка.

— Таблетки! — кинулся к ним Сингер.

— Не будь идиотом, Сонни, — остановил его Гарднер.

— Ты выставил меня идиотом, — проговорил Сингер тихим, но полным ненависти голосом, обращаясь к Джеку, Они поднимались по лестнице на верхний этаж. Лестница была покрыта потертым ковром с изображениями роз. В Солнечном Доме украшены были только нижние комнаты. Все остальное казалось запущенным и неухоженным.

— Ты об этом пожалеешь, я тебе это обещаю. Здесь никто не может издеваться над Сонни Сингером. Я практически управляю этим местом, поняли вы, два дебила. Бог мой! — он приблизил свое пылающее узкое лицо к лицу Джека. — Да, ты меня здорово подловил там, с этим дегенератом и его чертовыми камешками. Ты дорого за это заплатишь.

— Я не знал, что у него есть что-то в карманах, — ответил Джек.

Сингер, идущий немного впереди Джека и Вулфа, внезапно остановился. Его глаза сузились, казалось, что все его лицо сжалось. Джек понял, что сейчас случится, за секунду до того, как рука Сингера звонко ударила его по щеке.

— Джек? — прошептал Вулф.

— Все в порядке, — сказал он.

— Если ты обидишь меня, я отомщу тебе вдвойне, — сказал Сингер Джеку. — А если ты сделаешь это перед Преподобным Гарднером, то получишь в четыре раза больше, понял?

— Да, — ответил Джек. — Думаю, что понял. Мы, кажется должны получить одежду?

Сингер повернулся и пошел наверх. Секунду Джек стоял и смотрел ему вслед. «Ты тоже, — сказал он про себя. — Ты и Осмонд. Однажды». Затем он двинулся следом, а Вулф последовал за ним.

В длинной, заваленной коробками комнате Сингер остановился в дверях, пока высокий паренек с невыразительным бледным лицом искал для них подходящую по размерам одежду.

— И обувь тоже. Найди ему подходящую обувь, или ты перестанешь сидеть в этой комнате весь день, — сказал Сингер из дверного проема, не глядя на паренька. Выражение усталого отвращения — это еще один стиль Солнечного Гарднера.

Паренек, наконец, нашел подходящий размер тяжелых квадратных башмаков в углу склада, и Джек натянул их на ноги Вулфу. Затем Сингер повел их на следующий этаж, в спальню. Здесь не было попыток приукрасить истинную природу Солнечного Дома. Узкий коридор проходил через весь верхний этаж здания. Он имел футов пятьдесят в длину. Ряд узких дверей со смотровыми окошками на уровне глаз больше напоминал тюрьму.

Сингер прошел несколько шагов по коридору и остановился у одной из дверей.

— В первый день никто не работает. Полную программу получите завтра. Так что забирайтесь сюда и читайте Библию или делайте, что хотите до пяти. Я вернусь и выпущу вас, когда придет время исповеди. И переоденьтесь в эту одежду, понятно?

— Ты хочешь сказать, что собираешься запереть нас здесь на следующие три часа? — спросил Джек.

— А ты хочешь, чтобы я держал тебя за руку? — взорвался Сингер, и его лицо опять перекосилось от ярости. — Слушай. Если бы вы пришли сюда добровольно, я бы позволил вам погулять и осмотреться. Но так как вас направили сюда под опеку штата по поручению местной полиции, вам остался всего один шаг до того, чтобы стать законченными преступниками. Может быть, через тридцать дней, если вам повезет, вы станете добровольцами. А пока марш в комнату и начинайте вести себя, как человеческие существа, созданные по образу и подобию Бога, а не как животные.

Он вставил в скважину ключ, открыл дверь и отступил в сторону.

— Входите. У меня еще есть дела.

— А что будет с нашими вещами?

Сингер театрально вздохнул.

— Слушай, ты что, думаешь, мы стащим что-то из твоего дерьма?

Джек удержался от ответа.

Сингер опять вздохнул.

— Ладно. Мы возьмем твои вещи, сложим их в пакет, напишем на нем твое имя. В офисе преподобного Гарднера стоит шкаф, в нем же мы держим ваши деньги, до того времени, пока вы не выйдете отсюда. Понятно? А теперь заходите, пока я не доложил, что вы не подчиняетесь. Я спешу.

Вулф и Джек зашли в маленькую комнатку. Когда Сингер захлопнул дверь, автоматически включился свет под потолком, освещающий кубическую, лишенную окон комнату, маленький умывальничек в углу, двухэтажную кровать, металлический стул. И больше ничего. На белой стене темнели прямоугольники, указывая, что здесь у предыдущих жильцов висели картинки. Замок щелкнул. Джек и Вулф обернулись и увидели лицо Сингера в маленьком прямоугольном окошечке.

— Ведите себя хорошо, — усмехнулся он и исчез.

— Нет, Джеки, — пробормотал Вулф. Потолок был в дюйме от его макушки. — Вулф не может быть здесь.

— Лучше сядь, — сказал Джек. — Ты будешь на верхней койке или на нижней?

— Что?

— Выбери нижнюю кровать и садись. Мы попали в неприятную историю.

— Вулф знает, Джеки. Вулф знает. Это плохое место. Нельзя оставаться.

— Почему это плохое место? Откуда ты знаешь, Вулф?

Вулф тяжело опустился на нижнюю койку, бросил новую одежду на пол и медленно поднял книгу и две листовки, которые лежали рядом. Книга была Библией в переплете из какого-то искусственного материала, который был похож на голубую кожу. Взглянув на свою койку, Джек увидел две таких же листовки. Они назывались «Священный Путь к Величайшей Милости» и «Бог любит Вас!»

— Вулф знает. Ты тоже знаешь, Джеки.

Вулф хмуро поглядел на него. Затем опять уставился на книгу в своих руках и начал крутить ее и обнюхивать. Джек вдруг подумал, что это первая книга в его жизни.

— Белый человек, — сказал Вулф так тихо, что Джек еле услышал.

— Белый человек?

Вулф взял одну листовку и развернул. На весь разворот была напечатана черно-белая фотография Солнечного Гарднера. Его прекрасные волосы развевались на ветру, руки протянуты вперед — человек, на которого снизошла Великая Благодать.

— Он, — сказал Вулф. — Он убивает, Джеки. Бичом. Это одно из его мест. Нельзя Вулфу быть в одном из его мест. Нельзя. Нельзя Джеку Сойеру. Никогда. Мы должны уйти отсюда, Джеки.

— Мы выберемся, — сказал Джек. — Обещаю тебе. Не сегодня, не завтра. Нам нужно придумать, как это сделать. Но скоро.

Ноги Вулфа вытянулись через спинку кровати.

— Скоро.

«Скоро», — пообещал он, и Вулф поверил обещанию. Вулф был напуган. Джек не знал, видел ли Вулф когда-нибудь на Территориях Осмонда, но он определенно слышал о нем. Репутация у Осмонда на Территориях, по крайней мере, среди членов семьи Вулфа, была еще хуже, чем у Моргана. Но хотя Вулф и Джек узнали Осмонда в Солнечном Гарднере, тот не узнал их. И тут было две возможности: либо он просто издевается над ними, изображая неведение; либо он был Двойником, как мать Джека, глубоко связанный с лицом на Территориях, но не знающим об этой глубинной связи.

«И если это так, — решил Джек, — то тогда они с Вулфом могут подождать лучшего времени для побега. У них есть время подготовиться».

Джек примерил новую одежду. Квадратные черные башмаки весили, казалось, по несколько фунтов каждый, и подходили на любую ногу. С большим трудом ему удалось убедить Вулфа тоже надеть форму Солнечного Дома. Затем они легли. Джек услышал, как Вулф начал храпеть, и через некоторое время тоже уснул. Во сне он увидел мать, зовущую его на помощь откуда-то из темноты.

Глава 22 Проповедь

В пять вечера в коридоре протяжно и надрывно зазвенел электрический звонок. Вулф вскочил с койки, ударившись головой о верхнюю и разбудив этим Джека, который все еще дремал.

Звонок замолчал секунд через пятьдесят; Вулф продолжал метаться по комнате.

— Плохое место, Джек! — вскрикивал он. — Плохое место, здесь и сейчас! Уйдем отсюда! Уйдем отсюда ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС!

Удар в стену.

— Заткните этого идиота!

С другой стороны донеслось почти лошадиное ржание. «Мы прольем немного солнца в ваши души, ребята!» И снова лошадиный гогот, слишком похожий на крики ужаса.

— Плохо, Джек! Вулф! Джейсон! Плохо! Плохо…

По всему коридору начали открываться двери. Джек услышал топот многих ног, обутых в ботинки Солнечного Дома.

Он слез с верхней полки, заставив себя двигаться. Состояние его было довольно странным — полусон, полубодрствование. Он подошел к Вулфу, плавно передвигаясь, будто вместо воздуха в комнате был густой сироп.

Он чувствовал себя усталым… очень усталым.

— Вулф, — сказал он. — Вулф, перестань!

— Не могу, Джеки! — всхлипывал Вулф. Он все еще сжимал руками голову, как будто боясь, что она разорвется.

— Ты должен, Вулф. Мы должны выйти в коридор.

— Не могу, Джеки. — Всхлипывал Вулф. — Плохое место, плохие запахи…

Из коридора кто-то, Джек подумал, что это Гек Баст, крикнул: «Все на исповедь!»

— Все на исповедь! — отозвался другой голос, и его подхватил целый хор. «Все на исповедь! Все на исповедь!» Казалось, что это хор футбольных болельщиков выкрикивает лозунг своей команды.

— Если мы хотим выбраться отсюда, сохранив свою шкуру, мы должны это сделать.

— Не могу, Джеки, не могу, плохо…

Через минуту дверь распахнется, и Баст или Сонни Сингер, а, может быть, оба, войдут… К ним не относится «исповедь», что бы это ни означало. Еще Джек подумал, что, пока к вновь прибывшим проявляются какие-то поблажки, необходимо использовать их настолько полно, насколько это возможно, чтобы разведать обстановку. Тогда их шансы на освобождение будут выше. Но с Вулфом сложно будет не нарваться на неприятности. «Прости, что я втянул тебя во все это, — подумал Джек. — Но дела обстоят так, как они обстоят. И если мы не сможем управлять ситуацией, она будет управлять нами. Так что если я буду жесток с тобой, то только для твоего же блага. Надеюсь».

— Вулф, — прошептал он. — Ты хочешь, чтобы Сингер опять ударил меня?

— Нет, Джек, нет…

— Тогда лучше пойдем со мной в коридор, — сказал Джек. — Ты должен помнить, что от твоего поведения зависит то, как Сингер и Баст будут обращаться со мной. Сингер ударил меня из-за твоих камешков…

— Кое-кто может дать ему сдачи, — ответил Вулф. Его голос был тихим и мягким, но глаза внезапно сузились, вспыхнув оранжевым светом. На мгновение Джек увидел, как между губами Вулфа сверкнули зубы.

— Даже не думай об этом, — сердито сказал Джек. — Это только все ухудшит.

Вулф опустил руки.

— Джек, я не знаю…

— Но ты попробуешь? — спросил Джек. Он тревожно взглянул на дверь.

— Я попытаюсь, — потерянно прошептал Вулф. В его глазах блеснули слезы.

Верхний коридор должен был быть освещен ярким послеполуденным светом, но это было не так. Как будто на окнах в концах коридора были закреплены какие-то фильтрующие устройства, так что можно было выглянуть наружу и увидеть настоящий солнечный свет, но внутрь этот свет не проникал. Казалось, он падал мертвым на узенькие подоконники высоких викторианских окон.

Перед двадцатью дверями, по десять с каждой стороны, стояло сорок мальчиков. Джек и Вулф появились намного позже всех, но их опоздание осталось незамеченным. Сингер, Баст и еще двое парней уже нашли себе жертву и не обратили на них внимания.

Их жертвой был узкогрудый парнишка в очках, лет пятнадцати. Он стоял, виновато опустив голову. Штаны были спущены до ботиков. Он был без трусов.

— Ты все еще не прекратил? — Спросил Сингер.

— Я…

— Заткнись! — выкрикнул парень из компании Сингера и Баста. Все четверо были одеты в голубые джинсы и белые свитера с длинными воротниками, в отличие от остальных, носивших костюмы из грубой ткани. Джек вскоре узнал, что выкрикнувшего звали Варвик. Четвертого, толстяка, звали Кейси.

— Когда мы захотим тебя послушать, мы тебя спросим! — заорал Варвик. — Ты все еще дрочишь, Мортон?

Мортон задрожал и не ответил.

— ОТВЕЧАЙ ЕМУ! — завопил Кейси. Это был плотный толстяк, который чем-то напоминал злого клоуна.

— Нет, — прошептал Мортон.

— ЧТО? ПОВТОРИ! — выкрикнул Сингер.

— Нет! — простонал Мортон.

— Если ты не будешь заниматься этим целую неделю, то получишь свои трусы обратно, — сказал Сингер тоном величайшего одолжения, которое он делает столь недостойному субъекту.

— А теперь надень штаны, скотина.

Мортон, шмыгая носом, наклонился и поднял штаны.

Мальчишки направились на исповедь и ужин.

Исповедь проходила в совершенно пустой большой комнате рядом со столовой. Сводящие с ума запахи жареных бобов и сосисок исходили из столовой, и Джек увидел, как ритмично раздуваются ноздри Вулфа. Впервые за весь день глаза Вулфа оставило выражение тоски, и он выглядел заинтересованным.

Джек опасался «исповеди» больше, чем хотел бы показать Вулфу. Лежа на верхней койке, закинув руку за голову, он увидел сегодня в дальнем верхнем углу комнаты что-то черное. Сперва он подумал, что это мертвый жук или хотя бы его крылышко, и что, если он подберется поближе, то увидит паутину, в которой этот бедолага запутался. Это действительно был жучок, но не природного происхождения. Это был маленький, старомодный микрофончик, прикрученный к стене шурупом. От него сквозь дыру в пластиковой облицовке уходил в стену шнур. Никаких специальных усилий, чтобы замаскировать его, не предпринималось. Просто часть местного сервиса. Длинное Ухо Солнечного Гарднера.

После этого жучка, после отвратительной сцены с Морганом в коридоре, он ожидал, что исповедь будет зловещей и пугающей. Кто-то, возможно, сам Солнечный Гарднер, а скорее всего Сонни Сингер или Гек Баст, будут заставлять его признаться, что на дороге пользовался наркотиками, что среди ночи взламывал дома, что грабил на дорогах, что отдавался на панели и занимался онанизмом после целого дня пути. Если он будет от всего отказываться, то они все равно выбьют из него эти признания. Они попытаются сломать его. Джек подумал, что он сможет выдержать, но не был уверен в Вулфе.

Но больше его всего поражало, что все мальчики Солнечного Дома с радостью шли на исповедь.

Внутренняя гвардия, парни в белых свитерах, сели в первых рядах. Джек огляделся и увидел, что все остальные с нетерпением смотрят на входную дверь. Он подумал, что все ожидают ужина, потому что пахло действительно здорово. Особенно после целых недель, в течение которых тебе приходится есть только гамбургеры вприкуску с желанием съесть что-нибудь еще. Затем в дверь вошел Солнечный Гарднер, и Джек увидел, что выражение ожидания сменилось выражением восторга. Да, видимо, они ожидали не ужина. Мортон, который всего пятнадцать минут назад стоял в коридоре со спущенными штанами, был почти в экстазе.

Мальчики вскочили на ноги. Вулф сидел с раздувающимися ноздрями, растерянный и испуганный, пока Джек не поднял его.

— Делай то же, что и они, — прошептал он.

— Садитесь, мальчики, — улыбаясь произнес Гарднер. — Садитесь, прошу вас.

Все сели. На Преподобном Гарднере были выцветшие синие джинсы и шелковая рубаха навыпуск с открытым воротом. Он, улыбаясь, оглядел собравшихся. В большинстве своем мальчики глядели на него с обожанием. Джек увидел, как один мальчик с волнистыми каштановыми волосами, спадающими до подбородка, с руками, тонкими и белыми, как будто фарфоровыми, отвернулся в сторону и прикрыл рукой рот, чтобы прикрыть усмешку. Джек приободрился. По крайней мере, не все головы забиты тем, что здесь происходит… но многие действительно задурманены. Очень многие смотрели на Солнечного Гарднера с обожанием.

— Давайте помолимся. Гек, ты начнешь?

Гек начал. Он молился быстро и механически, как будто начитывал на магнитофон грамматические правила. Попросив Бога благословить их на добрые дела, простить их прегрешения, помочь им стать лучше, Гек Баст пробормотал: «Во имя Бога нашего Иисуса, аминь» и сел.

— Спасибо, Гек, — сказал ему Гарднер. Он взял стул и уселся на него, повернув спинкой вперед, как ковбой в вестерне. Сейчас он выглядел замечательно. Стерильное, самодовлеющее сумасшествие, которое видел Джек сегодня утром, было почти незаметно.

— Теперь давайте исповедуемся. Человек двенадцать, не больше. Руководи, Энди.

Варвик с выражением нелепого восторга на лице занял место Гека.

— Благодарю вас, Преподобный Гарднер, — сказал он и оглядел собравшихся. — Кто хочет начать?

Послышался мягкий шум… и начали подниматься руки. Две… шесть… девять рук.

— Рой Оудерсфельт, — сказал Варвик.

Рой Оудерсфельт, высокий мальчик с прыщом на носу, поднялся, сложив руки на груди.

— Я украл у мамы десять долларов в прошлом году! — провозгласил он высоким, срывающимся голосом, поднял одну руку и ущипнул себя за прыщ на носу. — Я пошел на «Волшебника Страны Оз», разменял остальные и играл в игры! Эти деньги мама дала мне, чтобы я заплатил за газ, и поэтому у нас отключили тепло! И поэтому мой младший брат заболел пневмонией и попал в госпиталь Индианополиса! Потому, что я украл эти деньги! Вот моя исповедь.

Рой Оудерсфельт сел.

Солнечный Гарднер провозгласил:

— Может Рой быть прощен?

Мальчики ответили в унисон:

— Рой может быть прощен.

— Может ли кто-нибудь из присутствующих простить его?

— Никто из нас.

— Кто может простить его?

— Бог, через силу Его единственного сына Иисуса.

— Молил ли ты Иисуса простить тебя? — спросил Гарднер Роя Оудесфельта.

— Конечно! — выкрикнул рой Оудерсфельт срывающимся голосом, и опять ущипнул свой прыщ. Джек увидел, что Рой Оудерсфельт всхлипывает.

— И когда сюда в следующий раз придет твоя мама, признайся перед ней и перед твоим младшим братом в этом грехе.

— Клянусь!

Солнечный Гарднер кивнул Энди Варвику.

— Исповедь, — сказал Варвик.

Пока исповедь не кончилась, то есть до шести часов, почти все, кроме Джека и Вулфа, поднимали руки, чтобы признаться в каких-нибудь грехах. Некоторые признавались в воровстве. Другие признавались, что украли ликер и пили. Многое было совершенной чушью.

Их вызывал Варвик, но, исповедуясь, они смотрели только на Солнечного Гарднера и говорили… говорили… говорили…

«Он заставляет их любить свои грехи, — подумал Джек обеспокоенно. — Они любят его, они хотят заслужить его одобрение, и они получают его, только если исповедуются. Это безумие может даже заставить их совершить преступление».

Запах из столовой становился все слышнее. В желудке у Вулфа непрерывно урчало. Один раз, когда какой-то мальчик исповедовался в том, что стащил журнал «Пентхауз», чтобы посмотреть на непристойные картинки, как он выразился «сексуальных женщин», в желудке у Вулфа заурчало так громко, что Джек толкнул его локтем.

После последней исповеди Солнечный Гарднер прочел короткую, мелодичную молитву. Затем он остановился у двери, через которую выходили ребята, такой простой и располагающий к себе, в джинсах и белой шелковой рубахе. Когда мимо проходили Вулф с Джеком, он взял Джека за руку.

— Я уже встречался с тобой.

«Исповедуйся», — приказывали глаза Солнечного Гарднера.

Джек почувствовал, как ему хочется последовать приказу.

«О, конечно, мы знаем друг друга, сэр. Вы избили меня до крови бичом».

— Нет, — ответил он.

— Да, — возразил Гарднер. — Да. Я встречал тебя. В Калифорнии? В Майне? Оклахоме? Где?

«Исповедуйся».

— Я вас не знаю, — повторил Джек.

Гарднер усмехнулся. Джек внезапно понял, что мысленно Гарднер пританцовывает, смеется и шелкает бичом.

— Так ответил Петр, когда потребовали, чтобы он узнал Христа, — сказал он. — Но Петр солгал. Мне кажется, ты тоже лжешь. В Техассе, Джек? Эль Пасо? В Иерусалиме, в прошлой жизни? На Голгофе, на месте казни?

— Я уже сказал вам…

— Да, да, я знаю, мы встретились впервые.

Еще одна усмешка. Джек увидел, что Вулф отклонился от Солнечного Гарднера настолько, насколько позволял дверной проем. «Это запах. Острый, тяжелый запах мужского одеколона. А под ним — запах безумия».

— Я никогда не забываю лиц, Джек. Я никогда не забываю лица и места. Я вспомню, где мы встречались.

Его взгляд переметнулся на Вулфа, тот даже отпрянул, а затем опять на Джека.

— Наслаждайся ужином, Джек, — сказал он. — Наслаждайся ужином, Вулф. Настоящая ваша жизнь в Солнечном Доме начнется завтра.

На полпути к лестнице он остановился и обернулся.

— Я никогда не забываю лиц и мест. Я вспомню.

Джек подумал: «Боже, надеюсь, этого не случится. По крайней мере, пока я не буду за тысячу миль от этой чертовой тюрь…»

Внезапно кто-то ударил его. Он упал, больно стукнувшись головой о цементный пол. В глазах потемнело, и заплясали искорки.

Когда он смог сесть, то увидел Сингера и Баста, стоящих рядом и усмехающихся. С ними еще стоял Кейси, с выпирающим из-под свитера животом. Вулф поглядел на Сингера и Баста, и что-то в его позе встревожило Джека.

— Нет, Вулф! — резко сказал он.

Вулф отвернулся.

— Ну-же, иди сюда, придурок, — смеясь, проговорил Гек Баст. — Не слушай его. Иди сюда и попробуй справиться со мной, если хочешь. Я люблю немного размяться перед едой.

Сингер посмотрел на Вулфа и произнес:

— Оставь этого идиота, Гек. Он — только тело, — Сингер кивнул в сторону Джека. — Вот голова. И эту голову мы должны изменить.

Он наклонился и поглядел на Джека, как взрослый, который разговаривает с младенцем.

— И мы изменим ее, мистер Джек Паркер. Можешь на меня положиться.

Джек взглянул на него и неторопливо произнес:

— Пошел вон, собачья задница.

Сингер замер, будто его ударили по лицу. Вены вздулись на шее, лицо покраснело. Зарычав, Гек Баст шагнул вперед.

Сингер схватил Баста за руку. Не сводя глаз от Джека, он произнес:

— Не сейчас. Позже.

Джек поднялся на ноги.

— Лучше держитесь от меня подальше, — сказал он спокойно, обращаясь к обоим, хотя Гектор Баст только рычал, но Сонни Сингер глядел почти испуганно. На мгновение он увидел что-то в лице Джека, одновременно сильное и предостерегающее. Что-то, чего не было в нем почти два месяца назад, когда маленький мальчик вышел из маленького прибрежного городка Аркадия Бич и отправился на запад.

Джек подумал, что такой ужин оценил бы даже Дядя Томми. Мальчики сидели за длинными столами. Их обслуживали четверо таких же ребят, которые переоделись в белые халаты после исповеди.

Помолившись еще раз, все сели. Появились стеклянные кастрюльки, полные жареных бобов, блюда с сосисками, банки с ананасовым соком, много молока в картонных упаковках с надписями «КОМИССИЯ ПО МОЛОЧНЫМ ПРОДУКТАМ ИНДИАНЫ».

Вулф ел с угрюмой сосредоточенностью, опустив голову и зажав в одной руке кусок хлеба. Он схватил пять сосисок и три раза брал добавку бобов. Вспомнив, что придется провести всю ночь в непроветриваемой комнате без окон, Джек подумал, что ему сегодня совсем не помешал бы противогаз. Обреченно он смотрел, как Вулф доедает четвертую миску.

После ужина все мальчики поднялись, построились и начали собирать тарелки. Пока Джек относил свою тарелку, кусок хлеба Вулфа и две картонные коробки из-под молока на кухню, он оглядывался по сторонам. Надписи на коробках вдруг натолкнули его на мысль.

Это место не тюрьма и даже не исправительный дом. Это что-то вроде загородной школы, и по закону ее должны посещать различные комиссии. И кухня должна быть тем местом, где комиссии бывают чаще всего. Решетки на окнах вверху? Возможно. Но решетки на окнах на кухне? Мало вероятно. Они бы вызвали слишком много вопросов.

Кухня может стать хорошим трамплином для освобождения, так что Джек решил изучить ее повнимательнее.

Она выглядела так же, как кухня кафетерия его школы в Калифорнии. Пол и стены выложены кафелем, кругом столы из нержавеющей стали. Полки для посуды. Старая машина для мытья. Возле нее уже крутилось трое мальчишек под руководством мужчины в белой одежде повара. Повар был тощим, бледным, с немного крысиным лицом. Сигарета без фильтра, прилипшая к верхней губе, выдавала в нем человека со стороны. Джек сомневался, что Солнечный Гарднер позволит кому-либо из своих людей курить.

На стене он увидел заключенный в рамку сертификат, гласящий, что данная общественная кухня отвечает всем стандартам, установленным Штатом Индиана и Правительством США.

На окнах не было решеток.

Повар, похожий на крысу, посмотрел на Джека и выплюнул сигарету в мусорный бак.

— Эй, вы новые рыбки, ты и твой приятель, да? — спросил он. — Ладно, здесь в Солнечном Доме скоро становятся старыми рыбами. Правильно, Сонни?

Он нагло улыбнулся Сингеру. Было очевидно, что Сонни не знает, как воспринимать эту улыбку. Он выглядел смущенно и неуверенно, как ребенок.

— Ты же знаешь, что тебе не разрешено разговаривать с мальчиками, Рудольф, — сказал он.

— А пошел ты в задницу со своими поучениями, щенок, — сказал Рудольф, лениво оглядывая Сонни. — Понял?

Сингер взглянул на него. Его губы сначала дрогнули, затем плотно сжались.

Он резко обернулся.

— Все на вечернюю молитву! — яростно закричал он. — Вечерняя молитва, давайте быстрее убирайте со столов и поднимайтесь в холл, мы опаздываем! Вечерняя молитва!

Мальчики спустились по узкой лестнице, освещенной лампами без плафонов, за проволочными сетками. Стены были покрыты темным пластиком, и Джеку не понравилось, как озирается по сторонам Вулф.

Часовня, расположенная в подвале, удивила его. Почти все пространство под зданием было превращено в широкую, современную часовню. Воздух был чистым и свежим, не слишком теплым и не слишком холодным. В центре было пять рядов скамеек. Вверху на фоне пурпурной занавеси висел простой деревянный крест.

Откуда-то доносился звук органа.

Мальчики расселись по скамейкам.

За кафедрой стоял микрофон, очень похожий на профессиональный. Джек бывал с матерью во многих студиях звукозаписи, часто читал там книжки и готовил уроки, пока она записывалась для телевидения или давала интервью, и мог отличить профессиональный микрофон от обычного. Он подумал, что довольно странно видеть такую вещь в часовне исправительного дома для мальчиков. По обе стороны от кафедры стояли две видеокамеры, одна была нацелена на Солнечного Гарднера слева, другая справа. Обе были включены. Сбоку Джек увидел Кейси, управляющего весьма профессиональным звуковым пультом, из-за застекленного окошка. Рядом с Кейси стоял многодорожечный магнитофон. Затем Джек увидел, как Кейси взял со стола пару наушников и нацепил их на себя.

Поглядев вверх, Джек увидел шесть строгих арок, сходящихся к… стереоколонкам. Это место выглядело, как церковь, но оно могло бы быть весьма эффективной теле- или радиостудией. Джек внезапно вспомнил всех телепроповедников, которых когда-либо видел.

Эй, люди, положите руки на телевизор, и получите ИСЦЕЛЕНИЕ!

Внезапно он почувствовал приступ смеха.

Открылась маленькая дверка слева от стены и из нее появился Солнечный Гарднер. Он с головы до ног был одет во все белое, и Джек увидел, что выражение лиц многих ребят сменилось на вожделение и восхищение, однако сам он еле удерживался, чтобы не рассмеяться. Явление в белом, подходящее к кафедре, напомнило ему коммерческую рекламу, которую он видел совсем маленьким.

Вулф повернулся к нему и прошептал:

— Что случилось, Джек? Ты пахнешь так, будто происходит что-то очень смешное.

Джек прыснул, прикрывая рот рукой, и по рукам потекли капельки слюны.

Солнечный Гарднер с сияющим лицом перевернул страницу огромной Библии, лежащей на кафедре. Джек увидел хмурое лицо Сонни Сингера.

В стеклянной кабинке Кейси наблюдал за Гарднером. Как только тот поднял свое красивое лицо от Библии и обвел паству задумчивым взглядом, Кейси включил магнитофон, и завращались огромные катушки.

«Не заботьтесь о слугах Дьявола», — начал Солнечный Гарднер. Его голос был тихим, музыкальным и задумчивым.

(Джек Сойер почувствовал, что сердце замерло в его груди.)

Солнечный Гарднер закрыл книгу.

— Мой Бог, — сказал он, — благослови меня на чтение Его Священных Слов.

Он опустил голову и долго-долго смотрел на свои руки. В комнате продолжали вращаться бобины магнитофона.

Затем он снова поднял глаза, и Джек мысленно услышал его крик: «Королевский? Ты хочешь сказать, что ты перевернул полный фургон Королевского Эля, ты, тупой козлиный член? Ты это хочешь мне сказать?!»

Солнечный Гарднер пристально и серьезно изучил свою юношескую аудиторию. На него глядели круглые, вытянутые, помятые, покрытые прыщами, лукавые, открытые юные лица.

— Что это означает, мальчики? Вы понимаете Псалом Тридцать Седьмой? Понимаете вы эту прекрасную, прекрасную песню?

«Нет, — отвечали лукавые и открытые, чистые и потные лица. — Не совсем, совсем немного, мы же на распутье, мы не понимаем, мы в беде… скажи нам… скажи…»

Внезапно Преподобный Гарднер оглушительно крикнул в микрофон:

— ЭТО ЗНАЧИТ, НЕ ЖАЛЕЙТЕ ИХ!

Вулф жалобно застонал.

— Теперь вы знаете, что это значит, правда? Вы слышали это, правильно?

— Да! — выкрикнул кто-то рядом с Джеком.

— НЕ ЖАЛЕЙТЕ ИХ! ОТБРОСЬТЕ ЖАЛОСТЬ! Это хорошие слова, не правда ли, ребятки? Это ооооочень хорошие слова, ДА!

— Да!.. ДА!

— Этот Псалом говорит, что не нужно ВОЛНОВАТЬСЯ о злодеях! НЕ ЖАЛЕЙТЕ ИХ! ДА! Он говорит, что не нужно ЗАБОТИТЬСЯ о пособниках греха и несправедливости! ОТБРОСЬТЕ ЖАЛОСТЬ! Этот Псалом говорит, что если ты ИДЕШЬ к Господу и ГОВОРИШЬ с Господом, ТЫ ДОЛЖЕН БЫТЬ СПОКОЕН! Вы понимаете это, ребята? Чуткие ли у вас уши?

— Да!

— Аллилуйя! — выкрикнул Гек Баст, улыбаясь пророческой улыбкой.

— Аминь! — ответил паренек с неподвижными глазами за увеличивающими стеклами очков.

Солнечный Гарднер взял микрофон с той сноровкой, которая выдает большой опыт. Джек почему-то вспомнил конферансье из Лас-Вегаса. Гарднер быстро, нервно забегал взад-вперед. Иногда он делал легкие полуобороты на носках своих белых кожаных туфлей, напоминая звезду эстрады.

— Вы не должны о них заботиться! Да! Не должны заботиться о тех, кто хочет вам показать картинки из грязных книжек! Не должны заботиться о тех, кто говорит, что одна затяжка или один укол не принесут вам вреда, и что вас назовут неженками, если вы не сделаете этого! Да! ПОТОМУ, ЧТО ЕСЛИ ВЫ ВСТРЕТИТЕ ГОСПОДА, ВЫ ПОЙДЕТЕ С ГОСПОДОМ. Я ПРАВ?

— ДА!!!

— ДА! А ЕСЛИ ВЫ ВСТРЕТИТЕ ГОСПОДА, ВЫ БУДЕТЕ ГОВОРИТЬ С ГОСПОДОМ. Я ПРАВ?

— ДА!

— НЕ СЛЫШУ, Я ПРАВ?

— ДА!!! — выкрикивали они, и многие теперь раскачивались взад и вперед.

— ЕСЛИ Я ПРАВ, СКАЖИТЕ: «АЛЛИЛУЙЯ!»

— АЛЛИЛУЙЯ!

— ЕСЛИ Я ПРАВ, СКАЖИТЕ: «ДА!»

— ДА!

Они раскачивались взад-вперед. Джек и Вулф ничего не могли поделать, они тоже раскачивались. Джек увидел, что некоторые мальчики плачут.

— Теперь скажите мне, разве здесь, в Солнечном Доме есть место злодеям? — спросил Гарднер, тепло и доверительно глядя им в глаза. — А? Как вы думаете?

— Нет, сэр! — выкрикнул тощий мальчуган со сломанным зубом.

— Правильно, — подхватил Солнечный Гарднер, опять приближаясь к подиуму. Он быстрым, профессиональным движением дернул за микрофон, освобождая шнур из-под ноги.

— Это правда. Здесь нет места для лгунов или пособников несправедливости. Скажите: «Аллилуйя».

— Аллилуйя, — ответил хор.

— Аминь, — отозвался Солнечный Гарднер. — Господь сказал, и мы найдем это в книге Исайи, что если вы отдались Господу, вы обретете… Да!.. крылья, как орлы, и ваши силы удесятерятся. И я скажу вам, мальчики, ЧТО СОЛНЕЧНЫЙ ДОМ — ЭТО ГНЕЗДО ОРЛОВ, СКАЖИТЕ: ДА!

— ДА!

Затем наступило время другой молитвы. Солнечный Гарднер опустился на край подиума, опустив голову, как бы в молитве.

Его ухоженные белокурые волосы ниспадали аккуратными волнами. Он не поднимал глаз. Голос его был тих и задумчив. Мальчики слушали, затаив дыхание.

— Но у нас есть враги, — сказал наконец Солнечный Гарднер. Это был почти шепот, но микрофон прекрасно усиливал и передавал его.

Мальчики вздохнули, будто порыв ветра прошел по осенней листве.

Гек Баст свирепо оглянулся, на щеках его выступили такие яркие пятна, что, казалось, у парня тропическая лихорадка. «Покажите мне врага, — говорило лицо Баста. — Да, дайте же, покажите мне его, и вы увидите, что от него останется!»

Гарднер поднял глаза. Казалось, что они полны слез.

— Да, у нас есть враги, — повторил он. — Дважды за последнее время Штат Индианы пытался закрыть мое заведение. Вы знаете это? Радикальные гуманисты не терпят мысли о том, что здесь, в Солнечном Доме, я учу моих мальчиков любить Иисуса и свою страну. Это бесит их, и хотите знать еще кое-что, ребята? Хотите узнать старую, темную, глубокую тайну?

Они подались вперед, вперив глаза в Солнечного Гарднера.

— Мы не просто бесим их, — сказал Гарднер хриплым шепотом конспиратора. — Мы их пугаааааааааем.

— Аллилуйя!

— Да!

— Аминь!

Солнечный Гарднер моментально вскочил, схватив микрофон. Вверх-вниз! Вперед-назад! Время от времени он подскакивал, делая какие-то танцевальные «па». Он выкрикивал слова, протягивая руку то к ним, то к небесам, где Бог, вероятно, наклонился в кресле, чтобы послушать.

— Мы пугаем их, да! Пугаем так сильно, что они вынуждены принять еще коктейль, еще укол, еще понюшку кокаина! Мы пугаем их, потому, что, увидев нашу веру в Бога, учуяв ее, они начинают чувствовать запах серы, который сочится из их собственных пор, и им не нравится этот запах, о, нет! И они посылают еще инспекторов, чтобы собрать мусор из кухни или поймать таракана на полу! Они поднимают вой по поводу того, что моих мальчиков бьют! Вас бьют?

— Нет! — искренне закричали они, и Джек с удивлением увидел, что Мортон кричит вместе со всеми с таким же энтузиазмом, хотя на его щеках уже начали появляться синяки.

— Они шлют грязных репортеров из грязных радикальных газет! — выкрикнул Солнечный Гарднер с удивительным отвращением. — Они приходят сюда и говорят: «Мы просто сделаем небольшой репортаж, самый обычный», а сами вынюхивают и выискивают. Но они ошиблись, да, ребята?

Громкое, почти яростное согласие.

— Они не нашли ни одного мальчика, прикованного к батарее! Ни одного в смирительной рубашке, о которых рассказывали эти шакалы из школьного совета в городе! Ни одного мальчика, у которого вырваны ногти, или который острижен наголо! Самое большое, что они нашли — это нескольких мальчишек, которых секли, и они действительно БЫЛИ высечены, да, они было высечены, и я готов подтвердить это перед Троном ВСЕМОГУЩЕГО БОГА, с детектором лжи на каждой руке, ибо Книга говорит нам, что если ПОЖАЛЕЕШЬ розг, то ИСПОРТИШЬ ребенка, и если вы верите в это, пропойте: «Аллилуйя!»

— АЛЛИЛУЙЯ!

— И даже Школьный Совет Индианы, как не хотят они избавиться от меня и очистить это место для дьявола, должен признать, что когда дело доходит до розг, то закон Божий и закон штата Индианы гласят одно: «Если ПОЖАЛЕЕШЬ розг, ИСПОРТИШЬ ребенка!»

— Они нашли СЧАСТЛИВЫХ детей! Они нашли ЗДОРОВЫХ детей! Они нашли мальчиков, которые хотят ИДТИ к Господу и ГОВОРИТЬ с Господом, можете сказать: «Аллилуйя!»

Они могли.

— Можете сказать: «ДА»?

Они могли и это.

Солнечный Гарднер вернулся к подиуму.

— Господь защищает того, кто любит его, и Господь не хочет, чтобы эти курящие траву и любящие коммунистов радикалы-гуманисты, закрыли это место для уставших, смиренных мальчиков. Некоторые мальчики лгали этим так называемым репортерам, — сказал Гарднер. — Я слышал, как эту ложь повторяли по телевизору, и хотя мальчики, швырявшие в нас грязью, были слишком трусливы, чтобы появиться на экране, я знаю… Да!.. Я узнал их голоса. Когда ты заботишься о мальчике, который плачет по маме у тебя на груди, ты знаешь его голос.

— Теперь их нет с нами. Бог простит их — я надеюсь, он простит их, да, — но Солнечный Гарднер всего лишь человек.

Он склонил голову, чтобы показать, насколько ему стыдно. Но когда он поднял ее, его взгляд был горячим, в нем сверкнула ярость.

— Солнечный Гарднер не простил их. И Солнечный Гарднер вышвырнул их обратно на дорогу. Их нужно было послать в Территории; там даже деревья сожрали бы их, как твари, бродящие в ночи.

Тишина в комнате звенела от напряжения. Даже Кейси замер.

— В Библии сказано, что Господь послал Каина на запад Эдема в страну Нод. Это все равно, что быть выброшенным на дорогу. Только здесь вы в безопасности.

Он оглядел собравшихся.

— Но если вы будете болтать… если вы будете лгать… тогда ничто не спасет вас! Помните об этом! Помните! Да поможет вам Бог!

Глава 23 Ферд Янклофф

Джеку понадобилось около недели, чтобы понять, что только Перемещение на Территории является единственным способом бегства из Дома Солнечного Света. Он хотел попытаться сбежать, но очень скоро понял, что он почти ничего не сможет сделать, только рисковать, даже если ему и удастся вырваться из Дома Солнечного Света.

Не было никаких оснований для такого решения, только вот голос подсознания нашептывал ему о том, что то, что плохо здесь, то может оказаться еще хуже там. Возможно, это было самым плохим местом из всех миров… как червоточина, которая насквозь пронзает яблоко. В любом случае, Дом Солнечного Света был достаточно плох.

Но должен же быть какой-то выход.

Вулф и Джек, как и другие мальчики, которым не повезло, и они не попали в штат внешней охраны, членам которой разрешалось выходить за ворота, таких, как они, было большинство, проводили свои дни на «Дальнем Поле», как называли его старожилы. Оно находилось в полутора милях вниз по дороге, на краю владений Гарднера, и там мальчишки целыми днями собирали камни. В это время года другой работы на полях просто не было. Последний урожай был собран в середине октября, но, как напоминал Солнечный Гарднер каждое утро во время молитвы в часовне, камни всегда были в цене.

Сидя в кузове одного из двух стареньких грузовиков, принадлежащих Дому, Джек разглядывал Дальнее Поле, в то время как Вулф сидел позади него, опустив голову, подобно человеку с жестокого похмелья. На Среднем Западе шли дожди, и Дальнее Поле превратилось в липкую, грязную жижу. Позавчера один из парней проклинал его и называл «засасывателем обуви».

«Предположим, что мы все-таки попытаемся, — размышлял Джек, обдумывая детали в сотый раз. — Предположим, что я крикну Вулфу: „Давай!“, и мы с ним, увязая по уши в грязи, попытаемся бежать. Куда? На север, где растут те деревья и где каменная стена. Там заканчиваются владения Гарднера».

Но там может быть забор.

«Мы вскарабкаемся на него. В этом случае Вулф сможет подсадить меня, если только он пойдет со мной».

Но там может быть колючая проволока.

«Пролезем под ней. Или…»

Или Вулф сможет разорвать ее голыми руками. Джек не хотел думать об этом, но он знал, что Вулфу хватит силы… и, если он попросит, Вулф сделает это. Конечно, огромные руки парня будут порезаны, но в Доме сейчас ему было значительно хуже.

А что потом?

Бежать, конечно. Вот что. Если им удастся хотя бы миновать землю, которая принадлежит Дому Солнечного Света, как нашептывал ему внутренний голос, у них будет шанс на победу.

И Сингер, и Баст (которых Джек про себя называл «Близнецами-Головорезами») не смогут воспользоваться грузовиком, чтобы пуститься в погоню; ни одна машина не проедет по Дальнему Полю, пока декабрьская стужа не проморозит землю на достаточную глубину.

Это будет состязание в беге, хотя бы попытайся, ведь это так просто. Лучше, чем прозябать здесь, в Доме. И…

И вовсе не усиливающаяся депрессия Вулфа подгоняла его, сейчас он почти безумно любил Лили, умирающую в Нью-Хэмпшире, пока он возносил: «Алилуйя» в своем заточении.

«Попытайся, При помощи волшебного напитка или без него. Сделай хотя бы попытку».

Но пока Джек готовился, Ферд Янклофф сделал это. Великие умы мыслят одинаково, скажем: «Аминь!»

Все произошло очень стремительно. Только что Джек слушал обычные циничные и поразительные бредни Ферда Янклоффа, а в следующее мгновение он уже стремительно несся на север через мрачное поле к каменной ограде. Пока Ферд не добрался до нее, день казался таким же обычным и однообразным, как и все другие в Доме Солнечного Света. Было холодно и хмуро; пахло дождем, а, может быть, даже снегом. Джек распрямился, чтобы немного расслабить ноющую спину и чтобы проверить, рядом ли Сонни, который наслаждался тем, что изводил Джека. Большинство из его надоедливых издевок сводились к тому, что Джек спотыкался, когда поднимался по лестнице, его тарелку выбивали из рук всякий раз, пока он не научился одновременно прижимать край тарелки к телу и держать ее мертвой хваткой.

Джек не был вполне уверен, почему Сонни не организовал на него покушение. «Возможно, — думал Джек, — просто потому, что Солнечный Гарднер заинтересовался новым мальчиком». Он не хотел думать, что это именно так, сама мысль об этом пугала его, но это было вполне реально. Сонни Сингер держался в стороне, потому что Гарднер приказал ему, и это было еще одной причиной, чтобы побыстрее сматываться отсюда.

Он посмотрел направо. Вулф, усердно вытаскивая камни, был в ярдах двадцати от него. Их разделял высоченный тощий мальчишка с кривыми зубами, его звали Дональд Киган. Донни дружелюбно улыбнулся, странно обнажая свои зубы. Пот струился по его лицу. Джек быстро отвернулся.

Ферд цинично заметил:

— Донни влюблен в тебя.

— Потухни, — неловко произнес Джек, чувствуя, как пылают его щеки.

— Держу пари, что Донни потушит огонь, если ты позволишь ему, — сказал Ферд. — Не так ли, Донни?

Донни Киган рассмеялся, не имея ни малейшего представления, о чем идет речь.

— Отстань, — сказал Джек. Он чувствовал себя не совсем уютно.

Донни влюблен в тебя.

Странно, неприятно, но действительно возможно, что этот несчастный, забитый Донни Киган действительно был влюблен в него… и, кажется, Донни не был единственным.

Как это ни удивительно, но Джек поймал себя на воспоминаниях о симпатичном мужчине, который предложил подвезти его домой и потом высадил перед тенистым входом в парк рядом с Зейнсвиллем. «Он увидел его первым, — подумал Джек. — Что бы ни было во мне нового, тот мужчина заметил это первым».

Ферд сказал:

— А ты становишься очень популярным здесь, Джек. Знаешь, я думаю, что даже старина Гек Баст поможет тебе, если ты, конечно, попросишь.

— Знаешь, приятель, мне это уже надоело, — вспыхнул Джек. — То есть…

Внезапно Ферд бросил камень, над которым трудился и выпрямился. Он быстро оглянулся, не увидел ни одного белого воротничка надсмотрщиков поблизости и снова повернулся к Джеку.

— А теперь, мой дорогой, — сказал он, — здесь была слишком скучная вечеринка, и мне действительно пора уходить.

Ферд послал Джеку воздушный поцелуй, и сияние поразительной улыбки осветило плоское, бледное лицо Ферда. А через мгновение он уже летел на всех парусах по пути к каменной стене в противоположном конце Дальнего Поля, двигаясь бешеными рывками.

Он действительно застал охранников врасплох, по крайней мере, в самом начале. Педерсен разглагольствовал о девчонках перед Варвиком и Пибоду, парнем с лошадиным лицом, который принадлежал к штату внешней охраны, но временно был возвращен в Дом. Геку Басту было даровано высшее наслаждение сопровождать Гарднера в Мунси по каким-то делам. Ферд получил приличную фору, прежде чем поднялся всеобщий переполох:

— Эй, эй! Кто-то удирает!

Джек страстно желал удачи Ферду, мчащемуся во всю прыть.

Несмотря на то, что другой реализовал его план, Джек почувствовал триумф и от всей души пожелал ему только победы. «Давай! Давай, ты, саркастический сукин сын! Давай, ради Бога!»

— Это Ферд Янклофф, — пробулькал Донни Киган, а затем рассмеялся своим всхлипывающим смехом.

Как всегда, вечером мальчики собрались на исповедь в общей комнате, но исповедь отменили. В комнату важно вошел Энди Варвик. Объявляя отмену, он внезапно смешался и сказал, что у них есть час для «дружеского общения» перед ужином. Затем он удалился.

Джек подумал, что под налетом гусиной самоуверенности Варвика кроется страх.

А Ферда Янклоффа не было с ними.

Джек оглядел комнату и с горечью подумал, что если это было «дружеское общение», то ему не хотелось бы увидеть «час отдыха и покоя». Они собрались в центре большой комнаты, тридцать девять мальчиков в возрасте от девяти до семнадцати, разглядывая свои руки и мрачно обкусывая заусеницы и ногти на руках. Все они были похожи друг на друга, как наркоманы, получившие свою дозу. Они хотели слушать исповедь; и даже больше — они желали сами каяться.

Никто не думал о Ферде Янклоффе. Вроде бы Ферд со своими гримасами во время проповедей Солнечного Гарднера, с мраморно-белыми руками, никогда не существовал.

Джек еле сдержался, чтобы не встать и не заорать на них. Но вместо этого он начал усиленно думать.

«Он не здесь, потому что они убили его. Все они сумасшедшие. Вы думаете, что сумасшествие не заразно? А вспомните-ка, что случилось в этом сумасшедшем месте в Южной Америке, когда мужчина в отражающих солнцезащитных очках предложил им жемчужный виноградный напиток. Они сказали: „Благодарю, босс“ и выпили его».

Джек оглянулся на тоскливые, самоуглубленные, измученные, пустые лица и подумал о том, как они могут осветиться, если Гарднер удосужится заглянуть сюда, даже прямо сейчас.

Они сделают это, если Гарднер попросит их. Они выпьют, схватят меня и Вулфа, и они зальют напиток прямо нам в глотку. Ферд был прав — они замечают что-то на моем лице или в моих глазах, что-то, что вошло в меня на Территориях, и, возможно, они симпатизируют мне немного… Я думаю, что именно это останавливает Гека Баста. Этот неряха не способен любить кого-то или что-то. Итак, они симпатизируют мне… но намного больше они любят его. Они сделают это. Они все сумасшедшие.

Возможно, Ферд рассказал бы ему это и, сидя здесь в общей комнате, Джеку казалось, что Ферд рассказывал ему об этом. Он сказал Джеку, что он был пожертвован в Дом Солнечного Света своими родителями, которые были прирожденными христианами и падали на колени всякий раз, как только кто-нибудь из Клуба-700 произносил слова молитвы. Никто из них не понимал Ферда, который был сделан совсем из другого куска теста. Они даже думали, что Ферд — дитя дьявола, коммунистический, радикально-гуманистический перерожденец. Когда он убежал в четвертый раз, именно Френки Вильямс вернул его; тогда его родители пришли в Дом Солнечного Света, туда они хотели упрятать Ферда, и с первого взгляда влюбились в Гарднера. Здесь они нашли решение всех проблем, связанных с их неугомонным, бунтующим и протестующим сыном. Гарднер вернет их блудного сына в лоно Господне, убедит его в ошибочности выбранного пути, примет его из их рук на свое попечение и изолирует его от влияния улицы.

— Они прочитали статью о Доме Солнечного Света в «Санди Рипот», — рассказывал Ферд Джеку. — Они послали мне открытку с надписью «БОГ УНИЧТОЖИТ ЛЖЕЦОВ И ОБМАНЩИКОВ В ИСТИНЕ ОГНЕННОЙ». Я написал им ответ. Рудольф, который работает на кухне, пронес письмо на волю. Он отличный парень, — Ферд задумался. — Как ты думаешь, что значит быть «отличным парнем» по Ферду Янклоффу, Джек?

— Я не знаю.

— Тот, кого можно купить, — сказал Ферд и рассмеялся циничным, отрывистым смехом. — Эта почтовая услуга стоила мне двух баксов. Итак, я написал письмо, в котором говорил, что если Господь наказывает лжецов именно таким образом, то тогда я надеюсь, что Гарднеру придется разыскивать асбестовый сортир на том свете, потому что в своем вранье о том, что здесь происходит, он обгоняет галопирующую лошадь. Все, что они прочитали в «Санди Рипот», слухи о смирительных рубашках и о карцерах, все было правдой. Конечно, они не могли доказать этого. Наш приятель большой ловкач, к тому же он очень осторожный. И если ты когда-нибудь хоть на мгновение забудешь об этом, то вы вместе с твоим бесстрашным приятелем Вулфом жестоко поплатитесь за это.

Джек ответил:

— Эти парни из «Санди Рипот» обычно легко берут людей в оборот. По крайней мере, так утверждает моя мама.

— О, он был так напутан. Он пронзительно визжал и выл. Ты видел когда-нибудь Хамфрея Богарта в «Братоубийственной войне»? Он был похож на него целую неделю до их приезда. А когда они прибыли, то он превратился в саму любезность и учтивость, но неделю перед этим мы жили, как в аду. Он весь был, как будто сделан изо льда. Именно в ту неделю он спустил Бенни Вудрафа вниз по лестнице с третьего этажа, потому что застал его за чтением комиксов о Супермене. Бенни не приходил в сознание около трех часов, да он и сейчас так и не может вспомнить, кто он такой и что с ним было раньше.

Ферд замолчал.

— Он знал, что они появятся. Точно так же, как он всегда знал, когда собирается ему нанести внезапный визит инспектор штата. Он спрятал смирительные рубашки на чердак, а карцер превратил в амбар для сушки сена.

Ферд снова рассмеялся своим презрительным смехом.

— А знаешь, что сделали мои милые родственнички, Джек? Они послали ксерокопию моего письма Гарднеру. «Для твоей же пользы», — написал мой папаша в следующем письме ко мне. Угадай, к чему это привело? К тому, что бедняжку Ферда бросили в карцер по милости моих же родителей!

Он снова рассмеялся.

— Вот что еще я скажу тебе. Он не убивает детей во время вечерней молитвы. Нет. Но дети, которые разговаривали с журналистами из «Санди Рипот», все исчезли. Те, конечно, до которых он смог добраться.

«Точно так же исчез теперь и сам Ферд», — подумал Джек, поглядывая на пригорюнившегося Вулфа. Его передернуло. У него очень замерзли руки.

Твой бесстрашный, безумный дружище Вулф.

Неужели Вулф опять начал обрастать шерстью? Нет, кажется, нет. Но это случится. Это было так бесспорно и неотвратимо.

Кстати, Джек, пока мы просто сидим здесь, и нас тревожит опасность простого сидения здесь, как там твоя мать? Милашка Лили, Королева Бродвея? Худеет? Мучается от боли? А может быть, рак окончательно поселился в ней и начал подтачивать ее своими острыми всеядными зубами изнутри, пока ты пускаешь корни в этой тюрьме? А может быть, Морган тоже приложил свою руку к этому и усиленно помогает раку?

Он был потрясен мыслью о смирительной рубашке и, хотя он и видел карцер, большую уродливую металлическую клетку, стоящую на заднем дворе и похожую на таинственный, заброшенный и покинутый холодильник, он все же не мог поверить, что Гарднер упекает туда непокорных. Ферду все же удалось постепенно убедить его, тихонько разговаривая с ним во время сбора камней на Дальнем Поле.

— У него здесь довольно-таки обширное поле деятельности, — говорил Ферд. — У него есть лицензия на чеканку монет. Его религиозные программы звучат по радио почти по всему Среднему Западу, и почти по всей стране его транслирует кабельное телевидение и местные радиостанции. А мы — его взятая в плен аудитория. Мы прекрасно звучим по радио, но еще лучше мы смотримся по телевидению. У него есть Кейси, его любимый теле-радио-оператор. Кейси записывает на видео каждую утреннюю и вечернюю службу. А потом он вырезает все лишнее, пока не получается лента, изображающая Гарднера в роли Билли Грэхема, а нас, как толпу, охваченную единодушием, как на стадионе во время семнадцатой игры Чемпионата Мира. Но это еще не все, что делает Кейси. Он еще является мрачным гением и хранителем Дома. Ты видел подслушивающее устройство в своей комнате? Это Кейси установил их по всему зданию. И все связано с контрольным пунктом в его комнате, а единственный способ попасть в эту комнату — пройти через личные апартаменты самого Гарднера. И прослушивание идет напрямую, так что ему даже не нужно тратиться на пленку. И все подозрительное сообщается Гарднеру. Я слышал, что Кейси вмонтировал хитроумное устройство в телефон Гарднера, так что он теперь может бесплатно звонить на любое расстояние и, я отлично знаю, что он присоединился к проводу платного кабельного канала. Тебе что же, не нравится, что этот мистер Ледяная Глыба разваливается в кресле перед экраном телевизора и наслаждается просмотром фривольных фильмов после тяжкого труда восхваления Господа во время службы? А мне нравится. Этот приятель стопроцентный американец, и здесь, в Индиане, они любят его почти так же, как они любят баскетбол.

Ферд отхаркался и с отвращением плюнул в грязь.

— Ты ошибаешься, — сказал Джек.

— Ферд Янклофф никогда не ошибается насчет головорезов из Дома Солнечного Света, — задумчиво произнес Ферд. — Он богат, но ему вовсе не нужно декларировать свои доходы перед налоговой инспекцией, так как они боятся его до смерти; есть одна женщина, которая наведывается сюда каждый раз, когда бывает в этих краях. Так вот, она подарила ему амулет против дьявольского сглаза или что-то в этом роде, и, как я уже говорил, кажется, что он всегда в курсе, когда кто-нибудь из Школьного Совета Штата внезапно собирается навестить нас. Мы моем и убираем здесь, Баст прячет смирительные рубашки на чердак, а карцер наполняют сеном из сарая. А когда они прибывают, мы всегда находимся на занятиях, в классе. Сколько занятий ты успел посетить с тех пор, как ты приземлился в этой новой версии «Лодки любви» штата Индиана, Джек?

— Ни одного, — ответил Джек.

— Ни одного, — удовлетворенно согласился Ферд. Он снова рассмеялся своим презрительным, сухим смехом. Этот смех, казалось, говорил:

«Я понял, что могу просто умереть здесь, и, кажется, ничто не торопится меняться с тех пор. Хотя это открытие и оглушило меня, но у всего этого есть и забавная сторона. Понимаешь, о чем я говорю, ты, боб в томате?»

Таков был ход мыслей Джека, когда внезапно чьи-то сильные руки не обхватили его грубо за шею сзади и не приподняли со стула. Он оглянулся назад, прямо в облако нечистого дыхания, и увидел, если это можно было так назвать, ничего не выражающее лицо Гека Баста.

— Я и Преподобный еще были в Мунси, когда твоего дружка, этого беспокойного ублюдка, доставили в госпиталь, — прошипел он.

Его пальцы все сильнее сжимали шею. Боль становилась невыносимой. Джек застонал, и Гек оскалился. Ухмылка позволила гнилому запаху изо рта вырваться наружу в еще большем количестве, чем обычно.

— Преподобный узнал о случившемся по телефону. Янклофф выглядел, как кусок мяса, проведший минут сорок в микроволновой печи. Врачам потребовалась целая прорва времени, чтобы собрать этого парнишку по кусочкам.

«Он говорит это не мне, — подумал Джек. — Он говорит это всей комнате. Похоже, мы получили сообщение, что Ферд все-таки жив».

— Ты вонючий обманщик, — сказал он. — Ферд…

Гек Баст ударил его. Джек растянулся на полу. Мальчики отшатнулись от него. Где-то хихикнул Донни Киган.

Вдруг раздалось яростное рычание. Джек приподнялся, потряс головой, пытаясь прийти в себя. Гек обернулся и увидел Вулфа, стоящего в позе защитника над Джеком. Его губы скривились в устрашающий оскал, сквозь очки сверкали оранжевые глаза.

— Ага, наш дубовоголовый наконец-то решил потанцевать, — ухмыляясь, произнес Гек. — Эй, все в порядке! Мне нравятся танцы. Давай, сопляк. Иди сюда, и мы потанцуем.

Все еще скалясь, слюна начала капать с его нижней губы, Вулф двинулся вперед, Гек — ему навстречу. Стулья зашаркали по линолеуму, когда ребята в спешке отодвигались назад, чтобы освободить место.

— Что здесь происхо..?

Это донеслось от дверей. Сонни Сингер. Надобность в окончании вопроса отпала сама собой: он увидел, что здесь происходит. Улыбаясь, он захлопнул дверь и загородил ее своей фигурой, наблюдая, скрестив руки на груди, его мрачное лицо осветилось.

Джек снова перевел взгляд на Вулфа и Гека.

— Вулф, будь осторожен, — выкрикнул он.

— Я постараюсь, Джек, — произнес Вулф рычащим голосом. — Я…

— Давай станцуем, ослиная задница, — прохрюкал Гек Баст и нанес ему свистящий, тяжелый удар сельского драчуна. Удар пришелся Вулфу по правому виску, откидывая его на три-четыре шага назад. Донни Киган засмеялся своим писклявым смехом, который был, как теперь уже знал Джек, признаком как страха, так и ликования.

Удар был очень силен. При других обстоятельствах драка, возможно, этим бы и закончилась. Но, к несчастью для Гека Бака, это был единственный удар, достигший цели.

Он подался вперед, прижав огромные кулаки к груди, и собрался нанести еще один сокрушительный удар. Но в этот раз рука Вулфа молниеносно поднялась вверх и отразила удар. Вулф поймал кулак Гека.

У Гека были огромные кулаки, но руки Вулфа были все же больше.

Кулак Вулфа поглотил кулак Гека.

Вулф сжал кулак.

Раздался звук, как будто маленькие сухие сучки сперва затрещали, а потом сломались.

Самоуверенная улыбка постепенно исчезала с лица Гека, лицо искривилось, и он заверещал.

— Ты не должен уничтожать свое стадо, ублюдок, — прошептал Вулф. — Это записано в твоей Библии, в твоей Библии, Вулф! Все, что тебе нужно делать, записано в шести строфах «Книги хорошего хозяйствования», чтобы знать, что пастух никогда…

Хрусть!

— … никогда…

Хряк!

— НИКОГДА не должен наносить вред своему стаду.

Всхлипывая и завывая, Гек Баст упал на колени. Вулф все еще продолжал сжимать кулак Гека, рука Гека была вздернута вверх. В этой позе он напоминал фашиста, отдающего нацистское приветствие на коленях. Рука Вулфа была каменной от напряжения, но лицо не выражало никаких усилий; исключая горящий взгляд, оно было почти спокойным.

Кровь начала сочиться из кулака Вулфа.

— Вулф, остановись! Этого достаточно!

Джек оглянулся и увидел, что Сонни исчез, оставив дверь открытой. Почти все мальчики теперь стояли. Они прижимались к стенам комнаты, чтобы находиться как можно дальше от Вулфа, лица застыли от страха.

А в центре зала стоял Гек Баст на коленях, с выкинутой в приветствии рукой, зажатой в кулаке Вулфа. Кровь капала из кулака Вулфа на пол.

У входной двери столпились люди. Кейси, Варвик, Сонни Сингер и еще трое каких-то взрослых парней. И Солнечный Гарднер с маленьким черным кейсом, напоминающим футляр для хранения очков, стоял тут же.

— Достаточно, я сказал! — Джек взглянул на вновь прибывших и подбежал к Вулфу. — Отпусти его сейчас же, отпусти!

— Хорошо, — спокойно произнес Вулф.

Он отпустил руку Гека, и Джек увидел ужасное кровавое месиво. Пальцы Гека были сломаны и беспомощно болтались. Гек мяукнул и прижал сломанную кисть к груди.

— Хорошо, Джек.

Шестеро парней схватили Вулфа. Он обернулся в пол-оборота, освободил одну руку, толкнул, и неожиданно Варвик отлетел к стене. Кто-то вскрикнул.

— Держите его! — завопил Гарднер. — Держите его, держите его, ради Бога.

Он открывал маленький плоский чемоданчик.

— Нет, Вулф! — выкрикнул Джек. — Оставь это!

Еще мгновение Вулф продолжал борьбу, а затем он отступил, позволил им прижать себя к стене. Джеку это напоминало пленение Гулливера лилипутами. Сонни с опаской подходил к Вулфу.

— Держите его, — повторил Гарднер, вытаскивая сверкающий шприц для подкожных инъекций из кейса. Жеманная улыбка появилась на его лице. — Держите его, ради Иисуса!

— Не нужно делать этого, — попросил Джек.

— Джек, — внезапно Вулф испугался. — Джек? Джек?

Гарднер направился к Вулфу и толкнул Джека, когда проходил мимо. В этот толчок он вложил много силы. Джек наткнулся на Морисона, который завопил и отскочил, как будто тот был заразным. Немедленно Вулф возобновил борьбу, но их было шестеро, этого было более, чем достаточно. Возможно, если бы это случилось во время Перемены, этого бы не было слишком много.

— Джек! — завыл он. — Джек! Джек!

— Держите его, во имя Господа! — прошептал Гарднер. Затем он всадил иглу в плечо Вулфу.

Вулф застыл, потом откинул голову и обмяк.

«Убью тебя, убью, ублюдок, — пронеслось в голове у Джека. — Убью тебя, убью тебя, убью тебя».

Вулф сражался и был побежден. Гарднер стоял в сторонке, бесстрастно и холодно созерцая происходящее. Вулф упал на колени, задев штанины его очень дорогих брюк. Кейси, который с криком отшатнулся в сторону, снова подошел. А еще через минуту или две Вулф начал раскачиваться… а затем упал.

Джек вскочил на ноги, весь дрожа от гнева. Он попытался кинуться к страже, окружившей его друга, когда увидел, как Кейси двинул кулаком по опущенному лицу Вулфа. Кровь струйкой потекла из его разбитого носа.

Но чьи-то руки оттащили его назад. Он попытался вырваться, но затем оглянулся и увидел перепуганные лица мальчиков, с которыми он собирал камни на Дальнем Поле.

— В карцер его, — произнес Гарднер, когда Вулф окончательно затих. Он медленно повернулся к Джеку: — До тех пор… возможно, пока вы не соизволите мне рассказать, мистер Паркер, где это мы встречались с вами раньше?

Джек стоял, молча уставившись в пол, глаза были полны ненависти и обиды.

— Итак, в карцер, — сказал Гарднер. — Возможно, что ты изменишь свое отношение, когда он начнет завывать, мистер Паркер.

Гарднер важно удалился.

Вулф все еще завывал в карцере, когда Джек и другие ребята шли строем на утреннюю молитву. Взгляд Гарднера иронично задержался на осунувшемся лице Джека.

Может быть теперь, мистер Паркер?

Вулф — это моя мать, моя мама…

Вулф все еще выл, когда Джека и остальных мальчиков разделили на две группы для проведения полевых работ, и они промаршировали к грузовикам. Когда проходили мимо карцера, Джек вынужден был зажать уши руками, чтобы не слышать этих жалостных, разрывающих душу завываний.

И сразу же к нему подскочил Сонни Сингер.

— Преподобный Гарднер ожидает тебя в своем кабинете для исповеди, ты, сопляк, — прошипел он. — Он сказал, чтобы я передал тебе, что он выпустит этого придурка из карцера в ту же минуту, как только ты расскажешь ему все то, что он хочет знать.

Голос Сонни был масляным, а лицо — угрожающим.

Вулф, стонущий и причитающий, чтобы его выпустили, со всей яростью тряс железные прутья клетки.

О Вулф, она моя МАТЬ…

— Я не могу рассказать ему то, о чем он хочет знать, — ответил Джек.

Неожиданно он развернулся и со всей силой, вошедшей в него на Территориях, обрушился на Сонни. Тот отлетел назад на два огромных шага, на его лице был написан испуг. Сонни наступил на свою же ногу, споткнулся и, если бы не стоящий рядом грузовик, о борт которого он смог опереться, то непременно упал бы.

— Хорошо, — выдавил из себя Сонни… слова вырывались вперемешку с прерывистым дыханием. — Хорошо, ладно, забудем об этом. — Его тощее лицо покрывалось пятнами злости. — Преподобный Гарднер сказал мне, что в случае отрицательного ответа, я должен сказать тебе, что твой приятель страдает из-за тебя. Ты понял?

— Я знаю, из-за кого он страдает.

— Пошел в грузовик! — крикнул Педерсен, угрюмо глядя на них в то время, когда проходили мимо… но когда они миновали Сонни, Педерсен скривился так, вроде бы они прошли мимо дерьма.

Джек мог слышать завывания Вулфа даже тогда, когда завелся грузовик, хотя грохотанье моторов машин могло заглушить все вокруг. Но они не могли заглушить воплей Вулфа. Сейчас между ним и Вулфом существовала какая-то телепатическая связь, так что он слышал стоны Вулфа даже тогда, когда обе группы достигли Дальнего Поля. Сознание того, что эти стоны звучали только у него в голове, не поднимало его настроения.

Где-то около обеда Вулф замолчал, и Джек внезапно понял, ничуть не сомневаясь в своем открытии, что Гарднер приказал выпустить Вулфа из карцера, боясь, чтобы тот своими стонами и воем не привлек ненужного внимания.

После того, что случилось с Фердом, Гарднер не хотел привлекать какого-то бы ни было внимания к Дому.

Когда поздно вечером рабочие отряды вернулись, дверь карцера была открыта, а клетка — пуста. Наверху, в комнате, где они жили, Вулф лежал на нижних нарах. Он слабо улыбнулся, когда вошел Джек.

— Как твоя голова, Джек? Синяк уже немного сходит. Вулф!

— Вулф, с тобой все в порядке?

— Я вопил, правда? Ничего не мог поделать с собой.

— Вулф, мне очень жаль, — ответил Джек.

Вулф выглядел как-то странно: слишком бледным и каким-то ослабленным.

«Он умирает», — подумал Джек.

«Нет, — поправил он сам себя. — Вулф начал умирать с того самого момента, когда они перескочили в этот мир, чтобы избежать встречи с Морганом. Но теперь он умирает быстрее. Слишком бледный… слабый… но…»

Мурашки побежали по телу Джека.

Обнаженные руки и ноги Вулфа не были голыми в прямом смысле этого слова; они были покрыты густой шерстью. Еще два дня назад этого не было, он был уверен в этом.

Он подбежал к окну и выглянул на улицу, стараясь разыскать луну и пытаясь убедиться, что не ошибся, и с прошлого полнолуния прошло всего семнадцать дней.

— Еще не наступило время Перемены, Джек, — произнес Вулф сухим и каким-то чужим голосом. Голосом смертельно больного человека. — Но я начал изменяться в этой темной, вонючей дыре, в которую они меня засунули. Вулф! Изменяться. Потому, что я был испуган и чуть не сошел с ума. Потому, что я выл и стонал. Стоны и крики сами по себе могут спровоцировать Перемену, если Волку приходится продолжать это достаточно долгое время. — Вулф повел рукой по шерсти на ногах. — Это исчезнет.

— Гарднер назначил цену за твое освобождение, — сказал Джек, — но я не смог заплатить ее. Я хотел, но… Вулф… моя мать…

Его голос задрожал, и в глазах появились слезы.

— Ш-ш-ш, Джеки. Вулф знает.

Вулф снова улыбнулся своей ужасно виноватой улыбкой и пожал Джеку руку.

Глава 24 Джек называет планеты

Еще одна неделя в Доме Солнечного Света прошла Божьими молитвами. Луна прибывала.

В понедельник улыбающийся Гарднер попросил мальчиков склонить головы и возблагодарить Бога за исцеление их брата Фердинанда Янклоффа. Ферд решил посвятить свою душу Господу, пока он лежал в больнице. Так сообщил Гарднер, сияя улыбкой. Ферд позвонил своим родителям и рассказал им о том, что Господь завоевывает его душу, и они молились о спасении его души, а затем в этот же самый день приехали и забрали его домой. «Умер и похоронен где-нибудь в промерзлых полях Индианы… или в Территориях, куда не в состоянии добраться ни одна инспекция штата».

Во вторник было слишком холодно, к тому же шел дождь, чтобы работать на Поле. Большинству мальчиков было разрешено остаться в своих комнатах спать или читать, но для Джека и Вулфа наступило изматывающее время придирок. Вулф непрерывно таскал мусор из сараев и амбара под проливным дождем. А Джеку пришлось чистить туалеты. Он предполагал, что Варвик и Кейси, которые назначили им делать это, считали, что дали самую грязную и неприятную работу. Было очевидно, что они никогда в жизни не сталкивались с мужским туалетом во всемирно известной «Оутлийской пробке».

Прошла еще одна неделя в Солнечном Доме. По этому поводу можно лишь тяжело вздохнуть.

Гектор Баст вернулся в среду, его правая рука была вся в гипсе, большое жирное лицо было настолько бледным, что веснушки выступали на нем ярко-рыжими пятнами.

— Врачи говорят, что я никогда не смогу снова шевелить пальцами, — сказал Гек Баст. — Ты и твой сопливый приятель поплатитесь за это, Паркер.

— Может быть, ты хочешь, чтобы со второй рукой случилось то же самое? — начал Джек… но испугался. В глазах Гека светилось не просто желание взять реванш, отомстить; в его глазах притаилось желание убить.

— Я не боюсь его, — процедил сквозь зубы Гек. — Сонни сказал, что они выбили из него спесь, пока он сидел в карцере. Сонни говорил, что он теперь будет делать все, только бы не попасть туда вторично. А что касается тебя…

Левый кулак Гека взметнулся в воздух. Но левой он бил более неуклюже, чем правой; Джек, ошеломленный яростной ненавистью этого парня, не успел заметить выпада. Его губы расплющились в тонкой улыбке под кулаком Гека. Он отскочил и ударился об стену.

Открылась дверь, и Билли Адамс заглянул в комнату.

— Закрой дверь, а то тебе тоже понадобится помощь! — взвизгнул Гек, и Адамс, все еще не привыкший к нападениям, поспешно удалился.

Гек двинулся к Джеку. Джек с силой оторвался от стены и поднял кулаки. Гек остановился.

— Да, вот это тебе по нраву, не так ли? — сказал Гек. — Драться с парнем, у которого только одна здоровая рука, и та — левая. — Его щеки пылали от гнева.

На третьем этаже послышались шаги, приближающиеся к лестнице. Гек взглянул на Джека.

— Это Сонни. Продолжай. Выходи. Мы покажем тебе, дружок, по чем фунт лиха. Тебе и твоему придурку, обоим. Преподобный Гарднер сказал, что дает нам полную свободу действий, пока ты не сообщишь ему о том, что он хочет знать, что бы это ни было.

Гек ухмыльнулся.

— Сделай мне одолжение, сопляк. Не говори ему.

«Они что-то вытянули из Вулфа, пока он сидел в карцере», — подумал Джек. После стычки с Геком Бастом в коридоре прошло шесть часов. Скоро раздастся звонок, созывающий на покаяние, но до сих пор Вулф спал непробудным сном на нижних нарах. А снаружи дождь продолжал вылизывать стены Солнечного Дома.

Это не было подлостью или предательством. Джек знал, что причиной тому был не только карцер. И даже не Солнечный Дом как таковой. Причиной был весь этот мир в целом. Просто Вулф тосковал по дому. Вулф утратил почти всю свою жизнерадостность. Теперь он очень редко улыбался и вообще перестал смеяться. Когда во время обеда Варвик кричал на него за то, что тот ест руками, Вулф раболепно съеживался от страха.

«Это произойдет скоро, Джеки. Потому что я умираю. Вулф умирает».

Гек Баст сказал, что он не боится Вулфа, да и на самом деле, не осталось ничего, чего можно было бы опасаться; казалось, что изувеченная рука Гека была последним проявлением воли и силы, на которые был способен Вулф.

Зазвонил колокол, созывающий на исповедь.

В тот вечер, после исповеди и ужина, когда Вулф и Джек вернулись в свою комнату, то обнаружили, что обе их постели абсолютно промокли от мочи. Джек подошел к двери, нашел ее открытой и увидел Сонни, Варвика и громилу по имени Ван Зандт, стоящих в коридоре. Они просто заходились от смеха.

— Кажется, мы ошиблись комнаткой, ссыкун, — сказал Сонни. — Нам показалось, что это туалет, судя по запаху, который постоянно доносится отсюда.

Ван Зандт чуть не задохнулся, смеясь над этой репликой.

Джек долго и внимательно разглядывая их лица, и Ван Зандт перестал смеяться.

— На кого это ты смотришь, ссыкун? Хочешь, чтобы я расквасил тебе нос?

Джек закрыл дверь, оглянулся и увидел, что Вулф заснул на своей мокрой подстилке прямо в одежде. Борода Вулфа снова пробивалась, но его лицо все еще было бледным. Это было лицо больного человека.

«Оставь его в покое, — озабоченно подумал Джек. — Если он настолько устал, то пусть спит на этом. Нет. Ты не позволишь ему спать на этой загаженной постели. Ты не позволишь!»

Джек медленно подошел к Вулфу, с трудом растолкал его, поднял с мокрого, вонючего матраца, заставил раздеться. Они уснули, обнявшись, на полу.

В четыре часа утра открылась дверь, и в комнату вошли Сонни и Гек. Они растолкали Джека и почти поволокли его вниз в кабинет Гарднера.

Гарднер сидел, положив ноги на стол. Он был тщательно одет, несмотря на ранний час. Позади него висела картина, изображающая Иисуса, идущего по воде, в то время, как его ученики застыли от удивления. Справа от него находилось окно, через которое виднелась притемненная студия, где Кейси трудился над своими дурацкими изобретениями. Тяжелая связка ключей была прикреплена к поясу Гарднера. Ключи, вернее, увесистая часть их, покоилась у него на ладони. Разговаривая, он играл ими.

— Ты не сделал ни единственного признания с тех пор, как появился здесь, Джек, — произнес Гарднер. Тон его голоса был умеренно укоризненным. — Покаяние полезно для души. Без покаяния мы не можем спастись. О, разумеется, я не говорю об идолопоклонной, бездумной исповеди католиков. Я говорю об исповеди и покаянии перед своими братьями и Спасителем.

— Я исповедуюсь только перед Спасителем, если вам, конечно, не все равно, — спокойно и уравновешенно ответил Джек и, несмотря на свой страх и неуверенность, не смог не заметить выражение ярости, появившееся на лице Гарднера.

— Нет, мне не все равно! — выкрикнул Гарднер.

Боль пронзила Джеку почки, и он рухнул на колени.

— Думай, как ты разговариваешь с Преподобным Гарднером, сопляк, — произнес Сонни. — Любой из нас в состоянии защитить его.

— Господь воздаст за твою любовь и преданность, Сонни, — важно провозгласил Гарднер. И снова переключил внимание на Джека.

— Поднимайся, сынок.

Джек попытался подняться, придерживаясь за край великолепного стола из цветного дерева.

— Как твое настоящее имя?

— Джек Паркер.

Он увидел, что Гарднер незаметно кивнул, и попытался увернуться, но было уже поздно. Новая волна боли охватила почки. Он застонал и снова рухнул вниз, раскровив лоб об угол стола Гарднера.

— Откуда ты, дерзкий обманщик, наглый сын дьявола?

— Пенсильвания.

Боль медленно растекалась по верхней части бедра. Он скорчился на великолепном персидском белом ковре, прижав колени к груди.

— Поднимите его.

Сонни и Гек выполнили приказ.

Гарднер засунул руку в карман белого пиджака и достал зажигалку фирмы «Зиппо». Он нажал на колесико, вырвалось пламя. Затем очень медленно поднес огонь к лицу Джека. Девять дюймов. Джек ощутил сладковато-едкий запах газа. Шесть дюймов. Теперь он почувствовал тепло. Три дюйма. «Еще один дюйм, а может быть и полдюйма — и неприятные ощущения превратятся в боль». В сумасшедших глазах Гарднера запрыгали искорки удовольствия. Его губы дрожали от попытки скрыть улыбку.

— Ха, — дыхание Гека было разгоряченным, от него несло прогнившим перцем. — Сделай это!

— Откуда я тебя знаю?

— Я никогда раньше не видел вас, — прошептал Джек.

Огонь придвинулся ближе. Глаза Джека начали слезиться, он почувствовал, как огонь опалил его кожу. Он попытался откинуть голову назад, но Сонни Сингер подтолкнул ее вперед.

— Где я встречал тебя? — проскрипел Гарднер.

Огонь зажигалки танцевал, каждая искра была копией другой.

— Последний шанс!

«Скажи ему, ради Бога, скажи!»

— Если мы когда-либо и встречались, то я не помню этого, — прохрипел Джек. — Возможно, в Калифорнии…

Зажигалка щелкнула, Джек вздохнул с облегчением.

— Отведите его обратно, — приказал Гарднер.

Они подтолкнули Джека к двери.

— Это не поможет тебе, ты знаешь, — сказал Гарднер. Он отвернулся, и теперь показалось, что он медитирует на изображение Христа, ступающего по воде.

— Я выбью из тебя ответ. Если не сегодня, так завтра. А если не завтра, так послезавтра. Почему бы тебе самому не облегчить свою участь, Джек!

Джек ничего не ответил. Через секунду он почувствовал, как ему заломили руку за спину. Он вскрикнул от боли.

— Расскажи ему! — прошептал Сонни.

И какая-то часть Джека захотела сделать это. Не потому, что ему было больно, а потому…

— …потому что покаяние полезно для души.

Он помнил грязный королевский двор, он помнил этого самого человека, только в другой одежде, спрашивающего, кто он такой, вспомнил свои мысли: «Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать, если ты только перестанешь пронзать меня своими бесноватыми глазами, будь уверен, потому что я всего-навсего ребенок, именно так и поступают дети, они рассказывают, они все рассказывают…».

Затем он вспомнил голос своей матери, этот грудной голос, спрашивающий его, уж не собирается ли он сдаться этому типу.

— Я не могу рассказать тебе того, чего не знаю, — ответил он.

Губы Гарднера скривились.

— Отведите его обратно в его комнату.

— Еще одна неделя в Солнечном Доме прошла, и можно сказать: «Аминь!», дорогие братья и сестры!

Просто еще одна томительно длинная неделя.

Джек задержался на кухне, в то время, как другие приносили свои тарелки после завтрака и уходили. Он прекрасно осознавал, что его могли избить за это… но теперь это соображение казалось недостойным внимания. Всего тремя часами раньше Солнечный Гарднер чуть не сжег ему губы. Ненависть. Слепая ненависть. Он увидел это в сумасшедших глазах мужчины, понял по биению сердца этого ненормального. После подобного испытания, перспектива быть избитым не казалась такой уж страшной.

Форма повара Рудольфа была такой же серой, как и низкое ноябрьское лето. Когда Джек тихонько окликнул его по имени, Рудольф взглянул на него налитыми кровью глазами. От него сильно разило дешевым виски.

— Тебе бы лучше убраться отсюда, новичок. Они усиленно следят за тобой.

«Скажи мне то, чего не знаю я».

Джек нервно оглянулся на допотопную посудомоечную машину, которая кряхтела, вздыхала и позвякивала, обдавая паром из своей драконьей пасти мальчиков, подходивших к ней. Казалось, что они не смотрят на Джека и Рудольфа, но Джек знал, что «казалось» — очень ненадежное слово. Кто-нибудь да донесет. Конечно. В Солнечном Доме они забирают у тебя все, и доносы заменяют то, чего они тебя лишили.

— Мне необходимо выбраться отсюда, — сказал Джек. — Мне и моему большому другу. Сколько ты возьмешь за то, чтобы посмотреть в другую сторону, пока мы проскользнем в черный ход?

— Больше, чем ты сможешь заплатать мне, даже если ты сможешь добраться до тех сокровищ, которые они забрали у тебя, когда ты попал сюда, приятель, — ответил Рудольф.

Смысл его слов был жестоким, но в его взгляде проскальзывало сочувствие.

«Да, конечно, все пропало, все. Медиатор, серебряный доллар, большой обломок мрамора, шесть долларов… все пропало. Запечатано в конверте и спрятано где-то, возможно, что в кабинете Гарднера внизу. Но…»

— Послушай, я дам тебе долговую расписку.

Рудольф усмехнулся.

— Долговая расписка от того, кто находится в этом логове воров и наркоманов, это просто смешно, — сказал он. — Можешь подтереть ею свою задницу, дуралей.

Джек обратил всю свою новую волну сил, которая появилась в нем, на Рудольфа. Он умел прятать ее, эту новую силу, до определенного момента, по крайней мере, но сейчас он позволил проявиться ей во всей своей красе, и увидел, что Рудольф отступил перед ней, его лицо мгновенно стало встревоженным и растерянным.

— Моя долговая расписка — надежная вещь, и ты знаешь это, — медленно и с ударением на каждый слог произнес Джек. — Дай мне свой адрес, и я перешлю тебе чек. Сколько? Ферд Янклофф говорил, что за два бакса ты отправил письмо кое-кому. Достаточно ли будет десяти долларов, чтобы ты посмотрел в сторону, пока мы совершаем прогулку?

— Ни за десять, ни за двадцать, ни даже за сто, — медленно ответил Рудольф.

Теперь он смотрел на Джека с печалью, и этот взгляд поразил его до глубины души. Именно этот взгляд, как ничто другое, может быть даже больше, рассказал ему о том, как сильно они с Вулфом влипли.

— Да, я делал это раньше. Иногда за пять баксов, а иногда, хочешь верь, хочешь не верь, бесплатно. Я сделал бы это задаром для Ферди Янклоффа. Он был хорошим парнишкой. Эти сумасшедшие… — Рудольф поднял свой огромный красный кулак и погрозил стене, облицованной зеленым кафелем. В дверях он увидел Мортона, этого вечно избиваемого щенка, смотрящего на него. Рудольф угрожающе взглянул, и Мортон быстренько отвел взгляд.

— Тогда объясни, почему нет, — растерянно спросил Джек.

— Потому, что я боюсь, приятель, — ответил Рудольф.

— Что это значит? В тот вечер, когда я прибыл сюда, и Сонни попытался причинить тебе неприятности…

— Сингер! — Рудольф сделал нетерпеливый жест рукой. — Я не боюсь Сингера, Баста. Не важно, что он такой огромный. Это из-за него я боюсь.

— Гарднер?

— Он сам дьявол во плоти, — произнес Рудольф. Он поколебался, а потом добавил: — Я расскажу тебе о том, о чем не рассказывал ни единой живой душе. Как-то он запоздал с моей зарплатой, и я спустился вниз в его кабинет. Обычно я не люблю ходить туда, но в этот раз мне пришлось… ну, я вынужден был встретиться с ним. Мне срочно нужны были деньги, понимаешь, о чем я говорю? И я увидел его, спускающимся вниз по коридору в кабинет, поэтому я знал, что он там. Я пошел вниз и постучал в дверь, и дверь распахнулась, когда я стучал, потому что была неплотно прикрыта. И знаешь что, приятель? Его там не было.

Голос Рудольфа становился все тише и тише, пока он говорил, так что теперь Джек еле улавливал шепот повара, перекрываемый шумом посудомойки. Одновременно, глаза его расширялись, как глаза ребенка, очнувшегося после страшного сна.

— Я подумал, что он находится в студии звукозаписи, которую они устроили здесь, но и там его не было. Он не мог пройти в часовню, потому что там не было двери, ведущей в часовню. Из его кабинета одна дверь выходит наружу, но она была закрыта и задвинута на задвижку изнутри. Куда же он мог подеваться, приятель? Куда он исчез?

Джек, который знал ответ, не мигая, смотрел на Рудольфа.

— Я думаю, что он дьявол во плоти, и у него там есть ход для сообщения с их штабом, — сказал Рудольф. — Я бы хотел помочь тебе, но не могу. Во всем мире не наберется достаточно денег, чтобы я встал на пути у Гарднера. А теперь проваливай отсюда. Может быть, они и не заметили, что ты пропал.

Но, конечно же, они заметили. Когда он выходил из дверей, Варвик навис над ним и пихнул Джека в спину руками, сжатыми в один гигантский кулак. Когда он пошел дальше, спотыкаясь и натыкаясь на столы, по опустевшей столовой, как чертик из табакерки непонятно откуда появился Кейси и подставил ему подножку. Джек не успел среагировать. Он споткнулся о ногу Кейси, ноги Джека запутались, и он упал, опрокидывая стулья. Он поднялся, пытаясь подавить слезы стыда и злости.

— Нежелательно, чтобы ты так медленно относил свои тарелки, сопляк, — сказал Кейси. — Ты поплатишься за это.

Варвик ухмыльнулся.

— Ха-ха-ха. А теперь иди наверх. Грузовики уже ожидают.

Его разбудили в четыре часа утра и снова отвели в кабинет Солнечного Гарднера.

Гарднер оторвался от Библии и посмотрел на него так, как будто был удивлен увидеть его.

— Готов к исповеди, Джек Паркер?

— Мне не в чем…

Снова зажигалка. Пламя, танцующее в одном дюйме от кончика его носа.

— Признайся, где мы встречались?

Пламя танцевало совсем рядом.

— Я собираюсь добиться от тебя признания, Джек, где? Где?

— На Сатурне! — завопил Джек. Это было все, что он мог придумать. — Уран! Меркурий! Где-нибудь на шлейфе астероидов! О! Ганимед! Дея!..

Боль, оглушающая, свинцовая и истязающая его, заполнила нижнюю часть тела, когда Гектор Баст сунул свою огромную руку Джеку в пах и сжал его яички и член.

— Вот так, — произнес Гек Баст, удовлетворенно улыбаясь. — Разве ты не так делаешь, чтобы кончить, чертово посмешище?

Всхлипывая, Джек медленно терял сознание.

Гарднер склонился над ним, лицо его было спокойным, почти блаженным.

— В следующий раз мы прихватим сюда твоего дружка, — мягко сказал Гарднер. — И с ним-то я уже не буду церемониться. До завтрашней ночи. Подумай об этом, Джек.

«Но завтра ночью, — решил Джек, — их с Вулфом уже не будет здесь».

Если только Территории еще существуют, то тогда Территории станут их спасением…

…если только он сможет переместиться туда.

Глава 25 Джек и Вулф попадают в ад

Им нужно будет перелететь с нижнего этажа. Он сконцентрировался на этой мысли больше, чем на вопросе: смогут ли они вообще совершить перелет. Проще бы было сделать это в комнате, но ободранная, малюсенькая комната, которую он делил с Вулфом, находилась на третьем этаже в сорока футах над землей. Джек не знал наверняка, как топография и география Территорий соотносится с топографией и географией Индианы, но он не собирался полагаться на случай и рисковать своей шеей.

Он объяснил Вулфу, что им нужно было ЭТО сделать.

— Ты понял?

— Да, — апатично ответил Вулф.

— После завтрака ты идешь в туалетную комнату через общий зал. Зайдешь в первую кабинку. Если никто не обратит внимание, что ты вышел, то я тоже пойду. И мы вернемся назад в Территории. Повтори, как ты будешь действовать?

Вулф повторил все слово в слово.

— Все правильно, Джеки?

— Абсолютно верно, — ответил Джек.

Он положил руку на плечо Вулфа и сжал его. Вулф грустно улыбнулся. Джек поколебался и сказал:

— Извини, что я втянул тебя во все это. Это моя вина.

— Нет, Джек, — добродушно ответил Вулф. — Мы попробуем. Возможно…

Маленький огонек надежды загорелся в печальных глазах Вулфа.

— Да, — сказал Джек, — возможно.

Джек был слишком испуган и взволнован, чтобы хотеть есть, но подумал, что этим может привлечь к себе внимание, если не прикоснется к еде. Он с усилием запихнул в себя яйца и картофель, которые по вкусу напоминали опилки, и даже заставил себя проглотить жирный кусок бекона.

Погода окончательно установилась. Прошлой ночью ударил легкий морозец, и камни на Дальнем Поле превратились в огромные куски шлака, вмерзшие глубоко в землю.

Тарелки унесли на кухню.

Мальчикам разрешили вернуться в общую комнату, пока Сонни Сингер, Гектор Баст и Энди Варвик получали наряды на сегодняшний день.

Они сели кружком, тупо уставившись в пол. У Педерсона был новый номер журнала, который издавала организация Гарднера «Солнечный свет Господа». Он лениво переворачивал страницы, каждый раз поглядывая на мальчиков.

Вулф вопросительно взглянул на Джека. Джек кивнул. Вулф поднялся и выскочил из комнаты. Педерсен поднял голову, увидел Вулфа, пересекающего комнату и направляющегося к туалетной комнате, затем снова углубился в чтение своего журнала.

Джек мысленно досчитал до шестидесяти, потом заставил себя еще раз досчитать до шестидесяти. Это были самые длинные минуты в его жизни. Он до смерти боялся, что Сонни и Гек могут вернуться в общую комнату и прикажут всем выходить к машинам для погрузки, а он хотел попасть в уборную прежде, чем это произойдет. Но Педерсен не был глуп. Если Джек сразу же последует за Вулфом, то Педерсен сможет и заподозрить что-то.

Наконец, Джек поднялся и направился через комнату к двери. Казалось, что она находится невообразимо далеко, а его ноги, налившиеся пудовой тяжестью, почти не приближали его к цели; это было похоже на оптический обман.

Педерсен поднял голову.

— Куда это ты направился, сопляк?

— В туалет, — ответил Джек. Язык у него прилип к небу. Он слышал, что от страха обычно пересыхает в горле, но язык?

— Они придут через минуту, — произнес Педерсен, кивая в направлении коридора, где находились ступени, ведущие вниз к часовне, студии и кабинету Гарднера.

— Лучше потерпи и увлажни Дальнее Поле.

— Мне хочется по-большому, — в отчаянии выдавил из себя Джек.

«Конечно. А возможно, ты со своим ублюдком-другом хотите перепихнуться перед началом рабочего дня. Просто, чтобы взбодрить себя. Иди на свое место».

— Ну, ладно, иди уж, — сурово произнес Педерсен. — Только не стой здесь и не оглашай это на весь свет.

Он снова углубился в чтение журнала. Джек пересек комнату и вошел в туалет.

Вулф вошел не в ту кабинку. Через щель под дверью безошибочно были видны его огромные, грязные башмаки. Джек толкнул дверь кабинки. Кабинка была слишком тесна для двоих, он задыхался от крепкого, почти звериного запаха, исходящего от Вулфа.

— Ладно, — сказал Джек. — Давай попробуем.

— Джек, я боюсь.

Джек рассмеялся.

— Я тоже боюсь.

— Как же мы…

— Я не знаю. Дай мне свои руки. Похоже, что начало было не так уж и плохо.

Вулф вложил свои волосатые руки, почти лапы, в ладони Джека, и Джек почувствовал, как сверхъестественная сила перетекает из них к нему.

Даже после всего пережитого сила Вулфа не исчезла. Просто она ушла вовнутрь, как иногда прячется весна в засушливый, жаркий сезон.

Джек закрыл глаза.

— Хочу вернуться назад, — произнес он. — Хочу вернуться назад, Вулф. Помоги мне!

— Конечно, — выдохнул Вулф. — Если смогу, Вулф!

— Здесь и сейчас.

— Прямо здесь и сейчас!

Джек сильно сжал руки-лапы Вулфа. Он почувствовал запах лизола. Откуда-то донесся звук едущей машины. Зазвонил телефон. Он подумал: «Я пью волшебный напиток. Мысленно я пью его, здесь и сейчас я пью его, я вдыхаю его запах, такой густой и терпкий, я ощущаю его вкус. Я чувствую, как он растекается по моему горлу…»

Когда вкус наполнил все горло, земля зашаталась под ними. Вулф вскрикнул:

— Это сработало, Джек!

На какое-то мгновение этот возглас вывел его из состояния силовой концентрации, и ему даже показалось, что все это ерунда, просто трюк, похожий на попытку заснуть, считая овец. Мир снова стал устойчивым. Запах лизола отступил, как в тумане. Он услышал, как кто-то спрашивает по телефону:

— Алло, кто говорит?

«Не обращай внимания, это не обман, вовсе не фокус — это магия. Это волшебство, и я уже проделывал подобное раньше, когда был малышом, и я могу повторить это сейчас, об этом говорил мне Смотритель, об этом говорил мне и слепой певец по прозвищу Снежок. МАГИЧЕСКИЙ НАПИТОК У МЕНЯ ВНУТРИ. ОН ВО МНЕ САМОМ».

Он напряг всю свою силу, всю свою волю… та легкость, с которой они переместились, была просто ошеломляющей, как если бы гранитная скала, о которую им предстояло разбиться, оказалась подделкой из папье-маше, не причинившей им никакого вреда.

Джек, крепко зажмуривший глаза, почувствовал, как будто пол сперва раскололся под ногами… а потом абсолютно исчез.

«О черт, мы куда-то проваливаемся», — растерянно подумал он.

Но это не было падением в полном смысле этого слова, а просто медленное скольжение. Через мгновение он и Вулф твердо стояли на ногах, но не на цементном полу туалета, а в грязи.

Пары серы смешивались с тошнотворным запахом, похожим на вонь испарений нечистот. Это был запах смерти, и Джек подумал, что это обозначает конец всем его надеждам.

— Джейсон! Что это так воняет? — застонал Вулф. — О, Джейсон, этот запах, не могу оставаться здесь, Джеки, не могу оставаться…

Джек открыл глаза. В тот же самый момент Вулф вырвался из его рук и с закрытыми глазами стал на ощупь продвигаться вперед. Джек заметил, что огромные башмаки Вулфа исчезли и его одежда превратилась в комбинезон, в котором Джек привык видеть пастуха. Очки в стиле Джона Леннона исчезли. И…

…и Вулф продвигался на ощупь к краю пропасти, от которой его теперь отделяло всего четыре шага.

— Вулф! — заорал Джек и обхватил Вулфа руками за талию. — Нет, Вулф!

— Джеки, я не могу остаться, — завыл Вулф. — Эта Шахта, одна из многочисленных Шахт, которые Морган соорудил в этих местах. Я слышал, что Морган сотворил их, я ощущаю запах…

— Вулф, там пропасть, ты сорвешься вниз!

Вулф открыл глаза. Челюсть у него отвисла, когда он увидел дымящуюся бездну, распростертую у его ног. В ее клубящихся, бездонных глубинах пылал огонь, как пылающие глаза больного лихорадкой человека.

— Шахта, — застонал Вулф. — О Джеки, это Шахта. Преисподняя Черного Сердца. Черная Сердцевина Мира. Не могу остаться, Джеки, это самое ужасное место на свете.

Первой трезвой мыслью Джека, когда они с Вулфом стояли на краю Шахты, глядя в бездну ада или Черной Сердцевины Мира, было то, что география Территорий и Индианы не совсем совпадают. Здесь не было соответствующего Солнечному Дому места. И не было соответствия этой скалистой, отвратительно-ужасной Шахте в Солнечном Доме.

«Четыре шага вправо, — неожиданно подумал Джек с холодеющим душу ужасом, — просто четыре шага вправо. И, если бы Вулф сделал то, что я сказал ему…»

Если бы Вулф сделал все так, как сказал ему Джек, они бы опустились из первой кабинки. А если бы они сделали это, то переместились бы на Территории как раз в эту пропасть.

Силы покинули его. Он снова прижался к Вулфу, на этот раз уже за поддержкой.

Вулф отсутствующе поддержал его, его широко открытые глаза светились ярко-оранжевым светом. Лицо выражало растерянность и страх.

— Это Шахта, Джеки.

Шахта была похожа на огромную открытую молибденовую копь, которую они когда-то посетили с матерью во время своего отдыха в Колорадо три зимы назад. Они отправились кататься на лыжах в Вейл, но однажды был такой холодный день, что они решили съездить на экскурсию на молибденовый рудник, расположенный неподалеку от городишка Сайдвиндер.

— Мне это напоминает Геенну, Странник Джек, — сказала она тогда, и ее лицо, выглядывающее из разукрашенного морозом окна автобуса, было задумчивым и печальным.

— Как бы я хотела, чтобы они закрыли такие места, каждое из таких мест. Они разжигают огонь и разрушают землю. Это Геенна.

Из глубины Шахты поднимались густые клубы едкого дыма. Стены были испещрены толстыми прожилками какого-то ядовито-зеленого металла. Она была, возможно, в полумиле от них. Дорога, ведущая вниз, спускалась спиралью по окружности Шахты. Джек смог даже разглядеть фигуры, с трудом бегущие вверх и вниз по этой дороге.

В какой-то степени это была тюрьма, точно такая же, как и Солнечный Дом, и здесь были заключенные и тюремщики. Заключенные были голыми, попарно впряженными в вагонетки, наподобие волов. Тележки были доверху загружены глыбами этой зеленой, какой-то грязно-жирной руды. Их лица были искажены гримасами покорности и боли, почерневшие от копоти и покрытые кровоточащими язвами и шрамами.

Надсмотрщики двигались за ними, и Джек с ошеломлением увидел, что это не люди; ни в коем разе их нельзя было назвать даже человекоподобными. Они были скрючены и сгорблены, вместо рук у них были клешни, а уши торчали, как у мистера Спока. «Боже, это же чудовища! — подумал он. Это все напоминало ему монстров из ночных кошмаров, изображенных на стенах соборов Франции. — Мама купила альбом с репродукциями, и я даже подумал, что мы собираемся посетить эту страну, чтобы посмотреть на них, но она раздумала после того, как мне приснился кошмарный сон, и я обмочился в постель. Неужели они пришли отсюда? Неужели кто-то видел их? Кто-то из Средних Веков, кто перемещался сюда, видел это место и думал, что перед ним предстало видение ада?»

Но это не было видением.

У чудовищ были кнуты, и над громыханием колес вагонеток и ударами отбойных молотков, методично откалывающих куски руды, Джек услышал их свист и щелканье. Они с Вулфом увидели, что какая-то упряжка мужчин приостановилась почти на самой вершине спиралевидной дороги. Головы были низко опущены, жилы на шеях вздуты так, что казалось, еще секунда, и они лопнут, их ноги дрожали от напряжения.

Монстр, надзирающий над ними — скрюченное существо с тряпкой, намотанной на бедрах и покрытый разноцветной шерстью с головы до ног, со свистом опустил свой хлыст сперва на одного, а потом и на другого, покрикивая на визгливо-скрипучем языке, который, казалось, забивал серебряные гвозди боли прямо Джеку в голову.

На рукоятке хлыста Джек увидел точно такие же серебряные шарики, как и на набалдашнике Осмонда. Прежде, чем он успел моргнуть, рука одного из заключенных оторвалась, а другому разрушительным ударом был снесен затылок.

Мужчины застонали и распластались на земле. Кровь, приобретая густой оттенок в желтовато-огненном свете, исходящем изнутри, растеклась вокруг. Чудовище захрипело, затараторило, и его серая правая рука изогнулась, когда он занес свистящий кнут над головами рабов. Последним судорожным движением они выкатили тележку наверх. Один из них упал на колени, полностью обессиленный. Тележка, механически сползая вниз, сбила его с ног. Одно из ее колес проехало по его спине. Джек услышал хруст раздавливаемого позвоночника. Он был похож на выстрел стартового пистолета.

Чудовище зашлось в истерике от гнева, когда тележка загромыхала вниз, а затем перевернулась, и груз высыпался на потрескавшуюся, сухую землю Шахты. Он добрался до упавшего узника двумя огромными прыжками и занес над ним кнут. Когда он замахивался, умирающий повернул голову и посмотрел Джеку в глаза.

Это был Ферд Янклофф.

Вулф тоже увидел его. Они пристально посмотрели друг на друга и перенеслись обратно.

Они находились в узком и темном месте. В туалетной кабинке. Джек с трудом мог дышать, потому что Вулф крепко прижал его к себе мертвой хваткой. К тому же одна его нога была мокрой. Он умудрился попасть ногой в унитаз, когда перемещался обратно. Потрясающе. «Ничего подобного никогда не происходило даже с Конаном-Варваром», — мрачно подумал Джек.

— Нет, Джек, нет, Джек. Шахта, это была Шахта, нет, Джек…

— Успокойся! Тише, Вулф! Мы вернулись!

— Нет, нет, н…

Вулф замолчал. Он медленно открыл глаза.

— Вернулись?

— Клянусь, а теперь отпусти меня, ты сломаешь мне кости! К тому же я попал ногой в этот чертов у…

С треском распахнулась дверь, ведущая из общей комнаты в туалет. Она с такой силой ударилась о стену, что задребезжали стекла.

Рывком открылась дверь кабинки. Энди Варвик окинул их взглядом и презрительно кинул им три оскорбительных слова:

— Вы, трахнутые гомики.

Он схватил Вулфа за шиворот и вытолкнул его из кабинки. Брюки Вулфа зацепились за стальной крючок, на котором был подвешен рулончик туалетной бумаги. Рулон упал и, разматываясь, свободно покатился по полу. Варвик с силой ударил Вулфа о раковину, находящуюся как раз на высоте паха. Вулф свалился на пол, обхватив руками ударенное место.

Варвик повернулся к Джеку, в дверях кабинки появился Сонни Сингер. Он подскочил и рывком притянул Джека за грудки к себе.

— Отлично, салага… — начал Сонни, но только это он и успел произнести.

С тех пор, как их с Вулфом приволокли в это место, Сонни Сингер впервые стоял лицом к лицу с Джеком.

Хитрое, мрачное лицо Сонни Сингера напоминало лицо Гарднера (конечно, только в той степени, на которую оно было способно). Сонни Сингер, который дал ему очаровательное прозвище «сопляк», и, несомненно, это была его идея помочиться им в постель.

Джек двинул его правым кулаком, без размаха, как это делал Гек Баст, но все же нанося сильный и точный удар от локтя. Он попал кулаком прямо Сонни в нос. Послышался хруст. Джек почувствовал удовлетворение, настолько оно было грандиозным.

— Вот так, — выкрикнул Джек. Он вытащил ногу из унитаза. Его лицо исказила гримаса, он мысленно сказал Вулфу: «Все это не так уж и плохо, Вулф: ты сломал руку одному из подонков, а я — расквасил другому нос».

Сонни застонал и отшатнулся назад. Кровь струйкой стекала по лицу.

Джек вышел из кабинки, держа стиснутые кулаки перед грудью, имитируя манеру Джона Л. Салливана, популярного в одно время боксера.

— Я предупреждал, чтобы ты отстал от меня, Сонни. Теперь я собираюсь научить тебя молиться.

— Гек, — визжал Сонни. — Энди! Кейси! Кто-нибудь!

— Сонни, похоже, что ты боишься, — сказал Джек. — Я не знаю, почему…

Затем что-то, очень напоминающее целый лоток кирпичей, обрушилось ему на голову, увлекая его вперед к одному из зеркал, висящих над умывальниками. Если бы это было стекло, то оно непременно разбилось бы и поранило Джеку голову. Но все зеркала здесь были из полированной стали. В Солнечном Доме не должно быть самоубийств.

Джек успел выдернуть одну руку вперед, чтобы слегка смягчить удар, но все равно он еще туго соображал, когда обернулся и увидел ухмыляющегося Гека Баста. Тот двинул ему правой рукой с гипсовой повязкой.

Когда он взглянул на Гека, то внезапно опустошающее понимание оглушило его: «Это был ты!»

— Чертовски больно, — сказал Гек, придерживая свою загипсованную правую руку левой, — но это стоило сделать, сопляк.

Он подался вперед.

«Это был ты! Именно ты стоял над Фердом в том, другом мире, забивая его до смерти, ты был чудовищем, это был твой Двойник!»

Ярость, такая же жгучая, как и стыд, пронзила Джека. Когда Гек подошел ближе, Джек, крепко ухватившись за края умывальника, подпрыгнул и обеими ногами ударил Гека в грудь, тем самым заставив своего противника влететь в открытую кабинку. Ботинок, который при перемещении в Индиану приземлился в унитаз, оставил четкий отпечаток на белом свитере Гека. Гек уселся на унитаз, изумленно хлопая глазами. Гипсовая повязка ударилась о фаянс.

Теперь подоспели и другие. Вулф попытался встать. Волосы лохмами нависли над его лицом. Сонни подходил к нему, все еще прижимая одну руку к разбитому носу, очевидно, намереваясь пинком уложить Вулфа на пол.

— Ну, что ж, попробуй, подойди и тронь его, Сонни, — прошипел Джек, и Сонни отпрянул назад.

Джек взял Вулфа за руку и помог ему подняться. Он отметил, что Вулф был покрыт шерстью сильнее, чем всегда.

«Он подвергся сильному давлению. Весь этот ужас. Это приблизило его Перемену и, Господи, это уже навсегда… навсегда».

Они с Вулфом попятились задом от других — Варвика, Кейси, Педерсона, Пибоди, Певца — к дальнему концу туалета. Гек как раз в это время выходил из кабинки, в которую его впихнул Джек.

— Они здесь трахали друг друга, эти педики, — гнусаво закричал Сонни. — Этот недоумок и красавчик! Варвик и я застали их за этим делом со спущенными штанами!

Ягодицы Джека коснулись холодного кафеля. Бежать больше было некуда. Джек сжал кулаки.

— Давай, подходи, — сказал он. — Кто первый?

— Ты собираешься перебить нас всех? — спросил Педерсен.

— Если придется, то всех, — ответил Джек. — Что вы собираетесь делать? Избить меня до смерти? Давайте!

Смущение на лице Педерсона, животный страх в глазах Кейси. Они остановились…

Они действительно остановились. Джек ощутил глупую, дикую надежду. Парни в замешательстве смотрели на него, как смотрят на сбесившуюся собаку, которую нужно поймать… но которая может и искусать кого-нибудь до смерти.

— Отойдите в сторону, мальчики, — произнес властный, пьянящий голос. Они с охотой расступились, облегченно вздыхая. Это был Преподобный Гарднер. «Уж Преподобный Гарднер-то знал, как справиться с этим».

Он подошел к зажатым в угол мальчикам. В то утро он был одет в угольно-черные брюки и белую сатиновую рубашку с кружевными манжетами в стиле лорда Байрона. В руке он держал маленький черный кейс.

Он посмотрел на Джека и вздохнул.

— Разве ты не знаешь, что сказано в Библии о гомосексуализме, Джек?

Джек усмехнулся.

Гарднер печально кивнул, как будто именно этого он и ожидал.

— Все мальчики плохие, — сказал он, — это аксиома.

Он открыл кейс, достал коробочку, и в его руках сверкнул шприц.

— Однако, я думаю, что ты и твой друг занимались кое-чем похлеще, чем гомосексуализм, — продолжал Гарднер своим притворно-слащавым тоном. — Лучше вам оставить путешествия в другие места для старших и более достойных.

Сонни Сингер и Гектор Баст обменялись испуганными, тревожными взглядами.

— Кажется, в этом дьявольском упрямстве есть и частица моей вины.

Он извлек шприц, взглянул на него, потом передал коробочку Варвику, а сам в это время наполнил шприц.

— Я никогда не заставлял моих питомцев исповедоваться, я не верил в искренность их вынужденных признаний, но без покаяния нет дороги к Господу, а без веры в Господа дьявол продолжает пускать корни. Итак, хотя мне это глубоко не по душе, мне кажется, что время ждать покаяний закончилось, наступило время требовать их во имя Господа. Педерсон, Пибоди, Варвик, Кейси, держите их!

Парни бросились вперед, как псы по команде. Джеку все же удалось один раз вмазать Пибоди, но затем его схватили за руки и скрутили.

— Позволь мне убить их! — орал Сонни благим матом. Он прокладывал себе путь локтями через толпу изумленных мальчишек, глаза его были пьяны от ненависти. — Я хочу убить их!

— Не теперь, — сказал Гарднер. — Возможно, попозже. Мы будем молиться об этом, не так ли, Сонни?

— Да. — Глаза его лихорадочно горели. — Я буду молиться об этом весь день.

Как человек, наконец-то пробудившийся после долгого сна, Вулф встряхнулся и огляделся вокруг. Он увидел плененного Джека, иглу шприца и стряхнул руки Педерсона с плеч Джека, как если бы это были руки младенца. Удивленный возглас вырвался из его груди.

— Нет! Пусть он ИДЕТ!

С неподражаемой грацией Гарднер приблизился к Вулфу со спины, это напомнило Джеку Осмонда, пробиравшегося к извозчику на грязном дворе конюшни. Сверкнула игла. Вулф взвыл, как будто его обожгло… хотя именно это с ним и произошло. Он протянул руку к шприцу, но Гарднер проворно избежал прикосновения.

Мальчики, наблюдавшие за происходящим с изумлением, столь привычным для Солнечного Дома, теперь выглядели встревоженными. Им не хотелось попасть Вулфу под горячую руку.

— Отпустите его! От-пус-ти-те его…

— Вулф!

— Джек… Джеки…

Вулф растерянно смотрел на него, его глаза, как калейдоскоп менялись в цвете, от светло-коричневых до кроваво-красных. Он протянул свою волосатую руку к Джеку, и тут Гектор Баст накинулся на него сзади и прижал к полу.

— Вулф! Вулф! — Джек смотрел на него влажными от слез глазами.

— Если ты убьешь его, сукин сын…

— Ш-ш-ш, мистер Джек Паркер, — прошептал ему в ухо Гарднер, и Джек почувствовал, как игла вонзилась ему в плечо.

— Успокойся, мы просто собираемся пролить немного солнечного света в твою заблудшую, грешную душу. А затем, возможно, мы увидим, насколько тебе понравится толкать вагонетку по спиральной дороге? Можешь сказать: «Алилуйя!»

Это последнее слово сопровождало его, когда он проваливался в бездну.

«Алилуйя… алилуйя… алилуйя…»

Глава 26 Волк в карцере

Джек очнулся задолго до того, прежде чем они узнали о том, что он не спит. Но все же не смог сразу понять, кто он и что случилось, и где он находится. Он напоминал солдата, выжившего под продолжительным артиллерийским огнем. Рука пульсировала в том месте, в которое уколол Гарднер. Голова просто раскалывалась от боли. Он дико хотел пить.

Джек продвинулся в своем сознании еще на шаг, когда попытался левой рукой дотронуться до ноющего плеча. Он не смог сделать этого. И причиной тому было то, что руки были скручены за спиной. Он вдыхал запах старого истлевшего брезента, похожий на запах старой скаутской палатки, найденной на чердаке после долгих лет забытья. И только тогда (хотя он тупо разглядывал себя минут десять) он понял, во что одет. Это была смирительная рубашка.

«Ферд догадывался об этом раньше».

«Странник Джек», — подумал он. Мысль о Ферде окончательно привела в чувство, несмотря на ужасную головную боль. Он пошевелился слегка, резкая боль в голове и руках заставила его застонать. Джек не смог сдержаться.

— Он проснулся, — сказал Гек Баст.

— Нет, я влил в него дозу, способную парализовать бегемота. Он не придет в себя часов до девяти вечера. Просто он стонет во сне, — ответил Солнечный Гарднер. — Гек, я хочу, чтобы ты поднялся и выслушал покаяние мальчишек сегодня вечером. Скажи им, что сегодня не будет вечерней службы, мне нужно встречать самолет, и это только начало очень длинного и беспокойного вечера. Сонни, ты останешься и поможешь мне с отчетом.

Гек сказал:

— Он дышит так, как будто проснулся, я уверен в этом.

— Иди, Гек. И пошли Бобби Пибоди проверить Вулфа.

На что Сонни ответил, хихикая:

— Ему не очень-то там нравится.

«О Вулф, они снова впихнули тебя в карцер, — сетовал Джек. — Извини… это моя вина, все, происходящее здесь — моя вина».

— Порождение ада редко задумывается, — услышал Джек голос Гарднера. — Когда дьявол, живущий в них, начинает умирать, они всегда орут. А теперь иди, Гек.

— Слушаюсь, Преподобный Гарднер.

Джек мог слышать, но не видел Гека, когда он проваливал. Он даже не осмелился открыть глаза.

Посаженный в самодельный, запаянный и закрученный карцер, как заживо погребенный в железном гробу, Вулф завывал весь день, дубася кулаками по стенам карцера, пиная ногами железную дверь своего гроба, пока стрелы боли от ноги не стали разливаться по всему телу. Он не надеялся выбраться отсюда, колотя кулаками или пиная ногами дверь, он точно знал об этом. Точно так же он знал, что они не выпустят его только потому, что он кричит. Но ничего не мог с собой поделать. Больше всего в жизни Волки ненавидели неволю.

Его вопли раздавались по всему Солнечному Дому и даже по всей округе. Мальчики, которые слышали их, нервно переглядывались и ничего не говорили.

— Я видел его в туалете сегодня утром, он оказался таким подлым, — нервным шепотом сообщил Рой Оудерселф Мортону.

— А они что, действительно трахались, как сказал нам Сонни? — спросил Мортон.

Из железного карцера донесся еще один вой Вулфа, и они оба посмотрели в том направлении.

— Ха, еще бы! — охотно ответил Рой. — Лично я не видел, потому что мал, но Бастер Оутс как раз был впереди и сказал, что член у того тормознутого парнишки, как пожарный кран. Так и сказал.

— Господи! — с уважением произнес Мортон. Возможно, в этот момент он подумал о своем малюсеньком ударном инструменте.

Вулф провыл весь день, но когда солнце пошло на закат, он замолчал. Эта новая тишина показалась мальчикам еще более зловещей. Они стали часто переглядываться, даже слишком часто, с еще большим беспокойством поглядывая на прямоугольник железа, стоящий на пустынном пятачке на задворках Солнечного Дома. Карцер был шесть футов в длину и три фута в высоту, исключая новую квадратную пристройку в западной стороне, покрытую тяжелыми листами железа; железный гроб, вот на что он походил больше всего. «Что же там происходит?» — думали они. И даже во время покаяния, когда обычно все они были полностью поглощены, а другие соображения забыты, их взгляды обращались к единственному окну в общем зале, хотя это окно и выходило на противоположную сторону от карцера.

Что там происходит?

Гектор Баст понимал, что их мысли витают вдалеке от исповеди, и это раздражало, но он не был в состоянии заинтересовать их, потому что не знал, что именно интересовало их. Чувство острого ожидания охватило воспитанников Дома. Их лица были бледнее, чем всегда; глаза горели, как у наркоманов.

Что же происходит там?

То, что там происходило, было достаточно просто.

Вулф Собирался Следовать За Луной. Он почувствовал приближение этого, как только солнечный луч, проникавший через вентиляционный люк, начал подниматься все выше и выше, а свет становился все краснее и краснее. Было еще слишком рано следовать за луной; она еще не совсем налилась, и это убивало его. Но это пройдет, как это всегда случается с волками неожиданно, во время или раньше его, когда они подвергаются слишком сильному давлению. Вулф слишком долго контролировал себя, потому что этого хотел Джек. Он просто совершил подвиг в этом мире, и все ради Джека. Джек лишь смутно догадывался об этом, никогда до конца не понимая всю широту и размах его героизма.

Но теперь он умирал и собирался следовать за луной. Потому, что последнее стало для него более значимым, почти священным и предопределенным. Вулф успокоился и даже обрадовался. Это было так хорошо, что больше не надо было бороться.

После ухода Гека послышались звуки, производимые движением в кабинете: позвякивание ключей на поясе Гарднера, мягкий звук, производимый передвигаемыми стульями, открывалась и закрывалась дверца шкафа.

— Абельсон. Двести сорок долларов и тридцать шесть центов.

Вновь раздалось позвякивание ключей. Питер Абельсон был из команды внешней охраны. Как и все парни из внешней охраны, он был горд и неприступен и не имел никаких физических недостатков. Джек видел его всего несколько раз и подумал, что тот похож на Донди, бездомного беспризорника с большими насмешливыми глазами.

— Кларк. Шестьдесят два доллара и семнадцать центов.

Снова звякнули ключи.

— Это настоящий прокол, — прокомментировал кого-то Сонни.

— Я поговорю с ним, что не следует бояться. А теперь, пожалуйста, не болтай, Сонни. Мистер Слоут прибывает в Мунси в десять пятнадцать, и мне предстоит дальняя поездка. Я не хочу опаздывать.

— Извините, Преподобный Гарднер.

Джек не расслышал ответа Гарднера.

Он был шокирован, когда услышал фамилию Слоут. Но все же, какая-то часть его сознания не была удивлена. В глубине души он допускал возможность такого поворота событий. Гарднер с самого начала подозревал его. «Он бы не надоедал своему боссу по мелочам, а, может быть, он не хотел признаться, что не может выудить правду из Джека без посторонней помощи. Но в конце концов он позвонил. Куда? На Восток? На Запад?» Джек многое бы отдал за ответ на этот вопрос. Был ли Морган в Лос-Анджелесе или в Нью-Хэмпшире?

«Здравствуйте, мистер Слоут. Надеюсь, что я не очень вас потревожил, но местная полиция привезла ко мне мальчика, вообще-то даже двух мальчиков, но только один из них разумен, именно он и интересует меня. Мне кажется, что я его откуда-то знаю. А возможно, что это только… о, только мое второе „я“ знает его. Он назвался Джеком Паркером, но… что? Описать его? Хорошо…»

И снежный ком начал нарастать.

Пожалуйста, не мешай мне, Сонни. Мистер Слоут прибывает в Мунси в десять пятнадцать…

У него почти не осталось времени.

Я говорила тебе, чтобы ты оставался дома, Джек… а теперь слишком поздно. Все мальчики плохие. Это аксиома.

Джек слегка приподнял голову и огляделся вокруг. Гарднер и Сонни сидели рядом за противоположным концом стола.

Сонни нажимал на кнопки счетной машинки в то время, как Гарднер называл ему цифры. Каждая цифра следовала за фамилией члена внешней охраны, каждое имя в строго алфавитном порядке.

Перед Гарднером лежал огромный гроссбух и стопка конвертов. Когда Гарднер поднял один из этих конвертов, чтобы прочитать счет, написанный спереди, Джек смог разглядеть его обратную сторону. Там было изображение двух счастливых детей, держащих Библию и направляющихся в церковь рука об руку. Внизу было написано:

«Я СТАНУ СОЛНЕЧНЫМ ЛУЧИКОМ ГОСПОДА».

— Тимкин. Сто шесть долларов ровно.

Конверт последовал в сейф, где лежали другие, уже просмотренные и записанные раньше.

— Я думаю, что он снова оступится, — заметил Сонни.

— Господь видит правду, но ждет, — мягко сказал Гарднер. — С Виктором все в порядке. А теперь заткнись, мы должны закончить до шести.

Сонни защелкал на калькуляторе.

Картина, изображающая Иисуса, ступающего по водам, теперь была сдвинута, обнажая сейф. Он был открытым.

Джек заметил нечто на столе, что привлекло его внимание: два конверта, подписанных «ДЖЕК ПАРКЕР» и «ФИЛИП ДЖЕК ВУЛФ», и свой старенький рюкзачок.

Третьей вещью, увиденной им, была связка ключей Гарднера.

От ключей взгляд Джека устремился к закрытой двери в левой стороне комнаты. Это был личный выход Гарднера наружу. Если бы только был выход…

— Еллин… Шестьдесят два доллара и девятнадцать центов.

Гарднер вздохнул, положил последний конверт на стальную полку и закрыл дверцу.

— Наверное, Гек был прав. Кажется, наш дорогой друг мистер Джек Паркер проснулся.

Он поднялся, обошел вокруг стола и подошел к Джеку. Его сумасшедшие, немного ввалившиеся глаза горели. Джек почувствовал приступ паники, возникший при виде этого человека.

— Только твоя фамилия вовсе не Паркер, не так ли, малыш? Твоя настоящая фамилия Сойер. Конечно, Сойер. И кое-кто, глубоко интересующийся твоей личностью, приезжает сюда скоро, очень скоро. И у нас будет о чем рассказать ему.

Гарднер зажигал и тушил зажигалку, щелкая по черному колесику.

— Покаяние очень полезно для души, — прошептал он и снова включил зажигалку.

— Бамс-бамс.

— Что это было? — спросил Рудольф, отрывая взгляд от плиты. Ужин, пятнадцать больших кусков индейки, был уже почти готов.

— Что это было? — спросил Джордис Ирвинсон.

У раковины раздалось придурковатое ржание Донни Кигана, который чистил там картошку.

— Я ничего не слышал, — сказал Ирвинсон.

Донни снова засмеялся.

Рудольф раздраженно взглянул на него.

— Как ты чистишь картошку, идиот?

— Хи-хи-хи!

— Блямс!

— Но в этот раз ты тоже ничего не услышал?

Ирвинсон только покачал головой.

Рудольф внезапно испугался. Эти звуки раздавались из карцера, который, конечно же, был сараем для сушки сена. Тот здоровый парень в карцере — один из двоих, кого сегодня утром, как говорят, «застукали» за занятием гомосексуализмом со своим приятелем, пытавшимся подкупить его вчера. Говорят, что у того, который постарше, огромный член… а кое-кто говорил, что еще раньше он сломал Басту руку: и не просто сломал, а раздавил ее, превратив в бесформенную массу. Конечно, это все враки, но…

— ХРАК!

На этот раз Ирвинсон оглянулся. И неожиданно Рудольф решил, что ему просто необходимо сходить в туалет. И что, возможно, он поднимется для этого на третий этаж. И не выйдет оттуда два часа, а то и три. Он почувствовал приближение надвигающего кошмара.

— КРАК-КРАК!

«Плевать на куски индюшатины».

Рудольф снял фартук и бросил его на разделочный стол прямо на огромную треску, которую он готовил на ужин, и направился к выходу.

— Куда ты идешь? — высоким и срывающимся голосом спросил его Ирвинсон.

Донни Киган с остервенением чистил картошку, превращая ее из размеров футбольного мяча в шарик для игры в крикет, его жирные волосы космами спадали на лицо.

— ВЖИК! БАХ — БАХ — БАХ!

Рудольф не ответил на вопрос Ирвинсона. К тому времени, когда он поднимался по лестнице на второй этаж, он почти бежал. «В Индиане наступили трудные времена, и для Солнечного Гарднера пришло время платить по счетам», — подумал он.

Все время, пока он бежал, Рудольф думал еще и о том, что ему, кажется, пришла пора подыскать себе новую работу.

— КРАК!

Верхний болт, запиравший двойную дверь карцера, переломился надвое. Между дверью и стенами карцера появилась темная щель.

Мгновенная тишина. Затем:

— КРАК!

Сломавшись, хрустнул нижний болт.

— КРАК!

Щелкнуло.

Дверь карцера с треском распахнулась, поскрипывая на железных петлях. Две огромные, когтистые лапы возникли в проеме. В пыли остались следы от когтей.

Вулф пробивал себе дорогу на волю.

Пламя металось перед глазами Джека: вперед-назад, вперед-назад. Гарднер напоминал что-то среднее между циркачом-гипнотизером и каким-то древним актером, исполняющим главную роль в известном автобиографическом спектакле о Великом Ученом. Это было забавно, если бы Джек не был так напуган, то он бы рассмеялся. А, может быть, он все-таки рассмеется?

— А теперь у меня к тебе есть несколько вопросов, и ты постараешься ответить на них, — сказал Гарднер. — Мистер Морган сам сможет получить от тебя все ответы с легкостью, и я не сомневаюсь в этом, но мне бы не хотелось его беспокоить. Итак… как давно ты стал Путешествовать?

— Я не понимаю, о чем вы говорите?

— Как давно к тебе пришла способность перемещаться в Территориях?

— Я не знаю, что вы имеете в виду.

Пламя подбиралось ближе.

— Где негр?

— Кто?

— Негр, тот негр! — выкрикнул Гарднер. — Паркер, Паркус, как там он себя называет, где он?

— Я не знаю, о ком вы говорите.

— Сонни! Энди! — заорал Гарднер. — Развяжите его правую руку! Дайте ее мне!

Варвик зашел Джеку за спину и что-то там начал делать. Через минуту его развязали. Затекшую руку пронзила колющая боль. Джек пытался сопротивляться, но это было бесполезно. Они крепко держали его.

— А теперь разожмите ему кулак.

Сонни разжимал безымянный палец, а Варвик усердствовал над указательным и средним. Через мгновение Гарднер поднес пламя зажигалки к основанию V-образного отверстия между пальцами. Острая боль пронзила его левую руку и, казалось, заполнила все тело. Сладковатый запах припаленной кожи. «Горит? Это он сам горит?»

Прошла целая вечность, пока, наконец, Гарднер не убрал зажигалку. На его лбу сверкали капли пота. Грудь часто вздымалась, дыхание было затруднено.

— Дьявол всегда кричит, когда попадает в тело, — произнес он. — Конечно, всегда. Правда ведь, мальчики?

— Да, хвала Господу, — сказал Варвик.

— Но вы загнали его в угол, — поддакнул Сонни.

— О да, я знаю в этом толк. Я прекрасно знаю секреты как мальчиков, так и дьявола, — Гарднер нервно хихикнул, а затем подался вперед так, что теперь его лицо было на расстоянии дюйма от лица Джека. Терпкий запах одеколона ударил Джеку в нос. Каким бы ни был противным этот запах, это было все-таки лучше, чем запах собственной паленой кожи.

— А теперь, Джек, как давно ты уже Путешествуешь? Где негр? Насколько твоя мать посвящена во все это? Кому еще ты рассказывал об этом? Что рассказал тебе негр? Начнем пока с этого.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

Гарднер обнажил зубы в диком оскале.

— Дети мои, — сказал он, — душа этого мальчика просто нуждается с солнечном свете, которым мы собираемся очистить ее. Привяжите снова его левую руку и освободите правую.

Гарднер достал снова свою зажигалку, нервно щелкнул по колесику и подождал, пока они выполнят его приказание.

Джордис Ирвинсон и Донни Киган все еще были на кухне.

— Здесь кто-то есть, — нервно вскрикнул Джордис.

Донни ничего не ответил. Он уже почистил картошку и теперь грелся около печки. Он не знал, что делать дальше. Сейчас как раз было время исповеди, которая проходила внизу в зале. Он знал об этом, именно там он сейчас хотел бы очутиться. Исповедь была спасением, а здесь, на кухне, он очень нервничал, но Рудольф не отпустил еще их. Лучше всего остаться здесь.

— Я слышу, что здесь кто-то есть, — снова сказал Джордис.

Донни нервно засмеялся.

— Хи-хи-хи!

— Господи, этот твой идиотский смех просто выбивает меня из колеи, — сказал Джордис. — У меня под матрацем припрятана книга о новых приключениях Капитана Фракасса. Если ты пойдешь разведать, что там происходит, то я дам ее тебе почитать.

Донни отрицательно покачал головой и снова залился своим «призвезденным» смехом.

Джордис взглянул на дверь. Странные звуки. Царапанье. Вот на что походили эти звуки. Царапанье собаки. Так скребется собака, когда хочет, чтобы ее впустили. Потерявшийся, бездомный щенок. Но интересно, что это за бездомный, заблудившийся щенок, который скребся почти у самой притолоки двери, которая была семь футов в высоту?

Джордис подошел к окну и выглянул во двор. Он почти ничего не мог различить в тумане. Карцер был всего лишь темным пятном на сером фоне.

Он направился к двери.

Джек заорал с такой силой, что, несомненно, его голосовые связки могли лопнуть. Теперь и Кейси присоединился к ним, теперь им — Кейси, Варвику и Сонни Певцу — совсем было легко справиться с ним и держать его руку прямо перед огнем.

Теперь, когда Гарднер наконец-то убрал зажигалку, осталось кровоточащее обугленное пятно с четверть ладони Джека.

Гарднер встал, взял со стула конверт с надписью «ДЖЕК ПАРКЕР» и снова сел. Он достал оттуда медиатор.

— Что это?

— Медиатор, — простонал Джек. Руки его нестерпимо болели.

— Чем это является в Территориях?

— Я не понимаю, что вы подразумеваете?

— Что это?

— Мрамор. Вы что, слепой?

— Чем становится эта безделушка в Территориях?

— Я не…

— Это зеркало?

— …знаю…

— При его помощи можно становиться невидимым?

— …о чем вы…

— ЗНАЕШЬ! ПРЕКРАСНО ЗНАЕШЬ, ВОНЮЧИЙ ВЫРОДОК!

— …говорите.

Гарднер протянул руку к лицу Джека. Он держал серебряный доллар.

— Что это?

— Это медальон, подаренный мне тетушкой Хэлен.

— Что это в Территориях?

— Коробка воздушной кукурузы.

Гарднер достал зажигалку.

— Это твой последний шанс, парень.

— Он превращается в плейер и играет «Сумасшедшие ритмы».

— Вытяните снова его правую руку, — сказал Гарднер.

Джек сопротивлялся, но они все равно завладели рукой.

Кусочки индюшатины начали пригорать на огне.

Джордж Ирвинсон почти пять минут простоял у двери, сдерживая нервную дрожь и все еще не решаясь открыть ее. Скребущийся звук больше не повторялся.

— Ну, что ж, я покажу тебе, что здесь нет ничего страшного, — с дрожью в голосе произнес Джордж. — Если человек верит в Господа, то ему нечего бояться!

Произнеся это великое утверждение, он распахнул дверь. Огромное, лохматое чудовище стояло на пороге, глубокие глазницы сверкали красным огнем. Джордж успел разглядеть огромную лапу, когда она поднялась в ветреной темноте осени, и отшатнулся. Шестидюймовые когти мелькнули в свете кухни. Они прошлись по голове Ирвинсона, и его голова оторвалась от тела и полетела по комнате, разбрызгивая кровь, которая закапала башмаки дико смеющегося Донни Кигана.

Вулф ворвался на кухню, обнюхал все углы. Он прошмыгнул мимо застывшего на месте Донни Кигана, даже не взглянув на него, и выбежал в коридор.

«Вулф! Вулф! Здесь и сейчас!»

В голове Джека зазвучал голос Вулфа, но сейчас он был насыщеннее, богаче и более требовательным, чем когда-либо ранее. Он пронзался через его приступы боли, как острый шведский нож.

Джек подумал: «Вулф следует за луной».

Эта мысль доставила ему смешанное чувство триумфа и печали.

Солнечный Гарднер прислушался, глаза его сузились. В этот момент он сам напоминал зверя, почуявшего опасность.

— Преподобный? — спросил Сонни.

Сонни медленно вздыхал, зрачки его глаз расширились.

«Он доволен собой, — подумал Джек. — Если я заговорю, Сонни будет разочарован».

— Мне что-то послышалось, — ответил Гарднер. — Иди и проверь кухню и общую комнату.

— Хорошо.

Сонни вышел.

Гарднер снова взглянул на Джека.

— Скоро я собираюсь отправиться в Мунси, — сказал он, — а когда я встречусь с мистером Морганом, то хотел бы ответить на кое-какие его вопросы. Избавь себя от лишней головной боли.

Джек взглянул на него в надежде, что бешеное биение его сердца не отразится на лице, и что они не заметят, как пульсирует вена на его шее.

Если Вулф все-таки выбрался из карцера…

В одной поднятой руке Гарднер держал медиатор, а в другой — серебряную монету, которую ему дал капитан Фаррен.

— Что это такое?

— При Перемещении они превращаются в черепаховые яички, — ответил Джек и дико, истерически расхохотался.

От ярости лицо Гарднера налилось кровью.

— Развяжите ему руки, — приказал он Сонни и Энди. — Развяжите ему руки, а потом снимите штаны с этого ублюдка. Посмотрим, что случиться, когда мы поджарим его яички.

Геку Басту до смерти надоели исповеди мальчишек. Все это он уже слышал миллионы раз.

«Я украл деньги из кошелька моей матери, я курил марихуану в школьном дворе, мне налили клей в бумажный пакетик, и я нюхал его, я делал это, я делал то».

Детские проделки. Ничего особенного. Ничего, что могло бы отвлечь внимание от ноющей боли в руке. Гек хотел быть внизу, «работая» с малышом Сойером. А затем они с удовольствием приступили бы к тому недоумку, который сломал его правую руку. Да, работа с ним — вот настоящее удовольствие. Предпочтительнее работать при помощи кастета.

Мальчик по имени Вернон Скарда тихонечко бубнил:

— … я и он, мы увидели, что ключи в ней, понимаете, о чем я говорю? Итак, он продолжал: «Давай, поработай со шлюхой!» Но я знал, что это плохо, и сказал ему об этом, но он настаивал: «Да ты просто трус, цыпленок». А я ответил: «Я не цыпленок». Но он все равно настаивал: «Докажи это, докажи это». Я отказывался, но он очень настаивал.

«О Боже милостивый», — подумал Гек.

Рука начала невыносимо ныть, а у него с собой не было никаких обезболивающих таблеток. В дальнем конце комнаты он увидел, как Пибоди зевает, прикрывая ладонью рот.

Внезапно дверь, распахнутая с неимоверной силой, слетела с петель. Она ударилась о стену и, отскочив, пристукнула Тома Кассиди, прижав его к полу. Что-то ввалилось в зал для собраний. Сперва Гек Баст подумал, что это самая огромная в мире собака, которую он когда-либо видел. Мальчики завизжали и повскакивали со стульев… а затем застыли с широко раскрытыми от изумления глазами, когда зверь, в которого превратился Вулф, поднялся на задние лапы.

Вернон Скарда, с мигающими глазами и опустившейся вниз челюстью, умолк и тоже застыл.

Вулф взревел, оглядываясь по сторонам на отпрянувших от него мальчиков. Педерсон продвигался к двери. Вулф, с высоко поднятой головой, которая почти касалась потолка, сделал молниеносный прыжок. Он замахнулся огромной, как лошадиное копыто, лапой. Когти оставили глубокие полосы на спине Педерсона. Сквозь раны проглядывали позвоночные хрящи. На спине запекалась кровь. Педерсон сделал один шаг к коридору, а потом упал.

Вулф обернулся… его горящие, сверкающие глаза остановились на Геке Басте. Гек нервно переминался с ноги на ногу, с ужасом уставившись в эти огромные красные глаза. Он знал, кто это такой… или, по крайней мере, кем он был раньше.

Гек отдал сейчас все бы на свете за то, чтобы никогда не рождаться.

Джек снова сидел на стуле, его обгоревшие руки были закручены за спину. Сонни с неимоверной жестокостью затянул смирительную рубашку, а затем расстегнул его брюки и снял их.

— А теперь, — сказал Гарднер, держа зажигалку так, чтобы Джек мог видеть ее. — Слушай меня внимательно, Джек, очень внимательно. Я снова буду задавать тебе вопросы. И, если ты не будешь отвечать на них правдиво, тогда тебе уже никогда не захочется заниматься сексом, у тебя вообще отпадут всякие желания на этот счет.

Сонни Сингер дико расхохотался над его словами. В глазах загорелся огонек грязной похоти. Он смотрел Джеку в лицо с болезненным, нездоровым желанием.

— Преподобный Гарднер! Преподобный Гарднер!

Это кричал Кейси, голос его был взволнованным. Джек открыл глаза.

— Какое-то чудовище поднимается по лестнице!

— Мне не до шуток сейчас.

— Донни Киган смеется, как чокнутый, на кухне! И…

— Тебе же ясно сказали, не надоедай, — сказал Сонни. — Ты что, не слышал?

Но Кейси был слишком напуган, чтобы замолчать.

— … из общей комнаты доносятся звуки бунта! Вопли! Стоны! И это похоже на…

Внезапно в голове у Джека ясно и отчетливо прозвучало:

«Джеки! Где ты? Вулф! Где ты сейчас?»

«В кабинете Гарднера! Внизу! Где мы были раньше!»

«ВНИЗУ, Джеки?»

«По ступеням! Вниз по СТУПЕНЯМ, Вулф!»

«Здесь и сейчас!»

Вот что это было: это исходило от Вулфа. Наверху Джек слышал вопли и глухие удары.

— Преподобный Гарднер? — спросил Кейси.

Его лицо, всегда такое розовое, стало смертельно-бледным.

— Преподобный Гарднер, что это? Что…

— Заткнись! — сказал Гарднер, и Кейси отскочил, как ошпаренный, с расширившимися от ужаса зрачками и огромной дрожащей челюстью. Гарднер обошел его и направился к сейфу. Из него он вытащил револьвер огромных размеров и взвел курок. Впервые Преподобный Гарднер выглядел, как испуганное и загнанное в тупик животное.

Сверху донесся какой-то приглушенный звук, за которым последовал хриплый крик. Взгляды Сингера, Варвика и Кейси в нервном ожидании обратились в сторону шума. Они были похожи на взволнованных людей, прячущихся в бомбоубежище и прислушивающихся к нарастающему грохоту над ними.

Гарднер взглянул на Джека. Гримаса ненависти исказила его лицо, уголки рта нервно подергивались, как будто к ним были привязаны веревочки, за которые дергали марионеток, когда они не слишком хорошо выполняли свою работу.

— Он придет сюда, ведь так? — спросил Гарднер. Он кивнул головой так, как будто бы Джек уже ответил ему. — Он придет… но я не думаю, что он сможет уйти.

Вулф прыгнул. Гек Баст вытянул правую руку вперед, и гипсовая повязка ударилась о горло. Вспышка жгучей боли, хрустящий звук, гипсовая пыль, когда Вулф раздробил гипс и то, что еще осталось от руки. Гек тупо смотрел вниз. Кровь лилась ручьем из запястья. Она заливала его белый свитер ярко-красным, горячим теплом.

— Пожалуйста, — молил Гек. — Пожалуйста, пожалуйста, не надо…

Вулф нанес удар. Его голова мотнулась вперед со скоростью жалящей змеи. У Гека возникло чувство, что Вулф вцепился ему в глотку, больше он уже ничего не ощущал.

Открыв дверь зала для собраний, Пибоди поскользнулся в луже крови, упал на одно колено, а потом побежал вниз по коридору почти со скоростью света, его безудержно рвало. Пибоди запаниковал. Хотя он и помнил, что ему следовало делать в экстренных ситуациях, однако никто не думал, что может возникнуть вот такая ситуация; ему казалось, что Преподобный Гарднер больше думал о возможности возникновения драк между детьми или других подобных проблемах.

За приемным отделением, куда приводили вновь прибывших в Солнечный Дом, была маленькая комната, используемая только головорезами, которых Гарднер относил к «вспомогательным» средствам.

Пибоди укрылся в этой комнатушке, схватил телефон и набрал номер полиции. А еще через секунду он уже разговаривал с Френси Вильямсом.

— Пибоди, из Солнечного Дома, — сказал он. — Немедленно приезжайте сюда и захватите с собой как можно больше своих людей. Тут ад кромешный…

Снаружи до него донесся стон, раздался грохот ломаемого дерева. Послышался вой, лай, а затем… пронзительный визг оборвался.

— Какой ад? — беспристрастно спросил Вильямс. — Я хочу поговорить с Гарднером.

— Я не знаю, где сейчас Преподобный, но они требуют вас сюда. Здесь гибнут люди, дети умирают.

— Что?

— Немедленно приезжайте сюда с людьми, — орал Пибоди. — И захватите побольше оружия.

Еще один визг. Упало и разбилось что-то тяжелое, возможно, огромная статуэтка, стоявшая в холле, была перевернута.

— Пулеметы, если они у вас есть, конечно.

Звон разбитого стекла, когда упала большая люстра в холле. Пибоди завопил от страха.

Какое-то чудовище разбивало весь дом по кусочкам, и делало это голыми руками.

— Черт, принесите бомбу, если хотите, — выкрикнул Пибоди и громко разрыдался.

— Что?..

Пибоди бросил трубку, так и не дав Вильямсу договорить. Он скрутился калачиком, забившись под стулья и обхватив голову руками, начал неистово молиться, чтобы все это оказалось просто кошмарным сном.

Вулф метался по коридору первого этажа между залом для собраний и входной дверью, останавливаясь только для того, чтобы перевернуть огромную скульптуру, а затем с легкостью сорвать люстру и разбить ее на мелкие кусочки. Он раскачивался на ней, как Тарзан, пока она не оторвалась от потолка и не разбилась на тысячи бриллиантовых осколков по всему коридору.

ВНИЗУ. Джеки находится ВНИЗУ. Но… в какой это стороне?

Парнишка, который больше не мог выдержать подобного напряжения в ожидании своей участи, открыл дверь туалета, где он прятался, и побежал вверх по лестнице. Вулф схватил его и швырнул через весь коридор. Мальчик ударился о закрытую кухонную дверь, раздался звук ломающихся костей, и обмякшей грудой он свалился на пол.

Голова Вулфа кружилась от дурманящего запаха свежей крови. Окровавленная шерсть свисала клочьями вокруг его пасти. Он пытался думать, но это было трудно, очень трудно. Теперь ему нужно разыскать Джеки как можно скорее, пока он еще не полностью утратил способность размышлять.

Он вернулся на кухню, где уже был, передвигаясь на четырех лапах, потому что так передвигаться было легче для него… и внезапно он вспомнил. Это узкое место. Оно было похоже на склеп. Запах, влажный и тяжелый…

ВНИЗУ. За этой дверью. Здесь и сейчас!

— Вулф! — выкрикнул он, хотя мальчики, дрожащие от страха и прячущиеся на первом и втором этажах, услышали только победный вой. Он поднял обе сильные, мускулистые лапы, которые были когда-то руками, и уперся о дверь. Она открылась, с треском раскалываясь на кусочки. Вулф проскочил вовнутрь. «Да, вот оно, то узкое место, напоминающее горло. Здесь проходил путь к комнате, здесь Белый Человек рассказывал свое вранье, а Джек и Слабый Вулф вынуждены были сидеть и слушать».

Джек находился как раз внизу. Вулф слышал его запах…

Но он слышал запах Белого Человека… и пороха.

«Осторожно…»

«О да! Волки тоже умеют быть осторожными. Волки умеют быстро бегать, ловить и убивать, когда это нужно… Волки умеют быть осторожными».

На четырех лапах он тихо спустился вниз, глаза его горели красным пламенем.

Гарднер заметно нервничал; Джеку он напоминал человека, входящего в зону аномальных явлений. Взгляд метался от одного предмета к другому: от студии, где Кейси тихонечко подслушивал, на Джека, от него на закрытую дверь, ведущую в коридор.

Звуки, доносившиеся сверху, замерли.

Сонни Сингер направился к двери.

— Я поднимусь наверх и посмотрю, что там…

— Ты никуда не пойдешь! Сиди! Вернись на место!

Сонни вздрогнул, как будто Гарднер ударил его.

— В чем дело, Преподобный? — спросил Джек. — Кажется, вы немного нервничаете?

Сонни закатил ему оплеуху.

— Как ты разговариваешь, сопляк! Хочешь, чтобы тебя проучили?

— Заткните ему глотку! — неожиданно завизжал Гарднер. — Неужели вы ничего не можете сделать? Неужели мне необходимо делать все самому?

Сонни еще раз ударил Джека, только намного сильнее. Из носа побежала кровь, но он улыбнулся. Вулф уже совсем близко… и Вулф очень осторожен. У Джека появилась сумасшедшая надежда, что им удастся вырваться отсюда живыми.

Неожиданно Кейси вскочил, скинул наушники с головы и включил громкоговоритель.

— Преподобный Гарднер! Я слышу звук приближающихся сирен!

Расширенными от охватившей его паники глазами Гарднер смотрел на Кейси.

— Что? Сколько? Далеко?

— Судя по звукам, много, — ответил Кейси. — Еще не очень близко. Но они приближаются. В этом нет никаких сомнений.

Гарднеру изменила выдержка; Джек понял это. Гарднер в замешательстве просидел несколько секунд, затем осторожно вытер рот тыльной стороной ладони.

«Это не из-за того, что произошло наверху, и уж, конечно, не из-за сирен. Он тоже знает, что Вулф близко. Он чует его по-своему… и это ему не по нутру. Вулф, возможно, у нас будет шанс! Нам должно повезти!»

Гарднер подал пистолет Сонни Сингеру.

— У меня нет времени для общения с полицией или выяснения того, что происходит наверху, — сказал он. — Для меня важен мистер Морган Слоут. Я еду в Мунси. Ты и Энди поедете со мной, Сонни, держи под прицелом нашего дружка Джека, пока я выведу машину из гаража. Когда услышите сигнал, выходите.

— А как же Кейси? — пробормотал Энди Варвик.

— Да, да, конечно, и Кейси тоже, — сразу же согласился Гарднер, и Джек подумал: «Он удирает от вас, вы, безмозглые ослиные задницы. Он сбегает, это так очевидно, что он может пообещать захватить с собой и рекламный щит, вы даже не пошевелите извилинами, чтобы догадаться об этом. Вы будете сидеть здесь десять лет в надежде услышать гудок, если в вашем распоряжении все еще будет еда и туалетная бумага».

Гарднер встал. Сонни Сингер, с горящим новой важностью и значительностью лицом, уселся за его стол и нацелил пистолет на Джека.

— Если его полоумный дружок заглянет сюда, — сказал Гарднер, — пристрелите его.

— Как же он сможет подняться? — спросил Сонни. — Он ведь в карцере.

— Не важно, — ответил Гарднер. — Он дьявол, они оба дьяволы, это несомненно, этому не нужны доказательства, если он появится, застрелите его, застрелите их обоих.

Он перебрал связку ключей и снял один.

— Когда вы услышите гудок… — сказал он.

Он открыл дверь и вышел. Джек напряг слух, пытаясь услышать вой сирен, но ничего не услышал.

Дверь захлопнулась за Солнечный Гарднером.

Время растянулось.

Минута казалась двумя, две казались десятью, четыре казались часом. Три «вспомогательных» средства Гарднера, оставленных вместе с Джеком, напоминали мальчишек, захваченных врасплох. Сонни сидел прямо за столом Гарднера, который непреодолимо всегда манил его. Револьвер был направлен Джеку прямо в лицо. Варвик стоял рядом с входной дверью. Кейси сидел в ярко освещенной кабинке, снова надев наушники, тупо уставившись вдаль, ничего не видя и весь превратившись в слух.

— Он не собирается брать вас с собой, знаете? — неожиданно Джек нарушил молчание. Звук собственного голоса удивил его. Голос был чистым и не испуганным.

— Заткнись, сопляк, — прорычал Сонни.

— Не сдерживай дыхание в надежде услышать сигнал, — сказал Джек. — А то ты задохнешься.

— Если он вякнет еще одно слово, Энди, разбей ему нос, — сказал Сонни.

— Хорошо, — произнес Джек. — Разбей мне нос, Энди. Застрели меня, Сонни. Полиция уже в пути, а Гарднер исчез, и они обнаружат здесь вас троих, стоящих на страже вокруг трупа в смирительной рубашке, — он замолчал, а потом добавил: — вокруг трупа в смирительной рубашке с разбитым носом.

— Двинь ему, Энди, — приказал Сонни.

Энди Варвик направился к тому месту, где сидел Джек, закутанный в смирительную рубашку, брюки и трусы были сняты и спущены.

Джек прямо взглянул Варвику в лицо:

— Давай, Энди, ударь меня. Я выдержу и это. Прекрасная мишень.

Энди Варвик сжал кулак, размахнулся… а потом заколебался. В его взгляде промелькнула неуверенность.

На столе у Гарднера стояли часы с циферблатом. Джек взглянул на часы, а потом в лицо Варвику.

— Уже прошло четыре минуты, Энди. Сколько времени нужно, чтобы вывести машину из гаража? Особенно, когда человек спешит?

Сонни Сингер вскочил с кресла Гарднера, обошел вокруг стола и направился к Джеку. Его узкое прыщавое лицо пылало. Кулаки были сжаты. Он хотел ударить Джека. Но Варвик, который был сильнее, помешал ему. Теперь Варвик был озабочен. Сильно озабочен.

— Подожди, — произнес он.

— Я не намерен слушать тебя. Я не…

— Почему ты не спросишь у Кейси, как близко находятся полицейские с их сиренами? — спросил Джек, и страх Варвика усилился. — Вас бросили на тонущем корабле, разве не ясно? Мне это разжевать вам, что ли? Здесь будет жарко. Он знал это… он почуял это! Он пожертвовал вами. Судя по звукам наверху…

Сингер вырвался из рук Варвика и двинул Джека в скулу. Голова покачнулась в сторону.

— …будет много кровавых жертв, — закончил Джек.

— Да заткнешься ты, или я убью тебя, — прошипел Сонни.

Стрелки на часах дрогнули.

— Уже пять минут, — констатировал Джек.

— Сонни, — дрожащим голосом произнес Варвик. — Давай развяжем его.

— Нет! — благим матом завопил Сонни… но он был тоже сильно напуган.

— Ты слышал, что говорил Преподобный, — быстро произнес Варвик. — Раньше. Когда приезжали репортеры из телевидения. Никто не должен видеть смирительных рубашек. Они не захотят понять. Они…

Клац.

Громкоговоритель.

— Сонни, Энди, — панически орал Кейси. — Они ближе! Сирены! Боже! Что же нам делать?

— Давайте развяжем его!

Лицо Варвика было бледным.

— Преподобный Гарднер также говорил вам…

— Плевать я хотел на то, что говорил…

Варвик запнулся, сейчас его голос был пронизан жутким детским страхом:

— Нас застукают, Сонни! Нас поймают!

И Джеку показалось, что теперь он слышит вой сирен, возможно, что это было только воображением.

Сонни в ужасе уставился на Джека. Он приподнял пистолет на какое-то мгновение, и Джек даже поверил, что Сонни действительно собирается убить его.

Но теперь прошло уже шесть минут, а Гарднер так и не посигналил, это только доказывало то, что его машина уже мчалась на всех скоростях в Мунси.

— Ты развяжешь его, — ехидно сказал Сонни Энди Варвику. — Я не хочу даже прикасаться к нему. Он грешен. Да еще и голубой.

Сонни отошел к столу. Пальцы Энди Варвика пытались развязать узлы на смирительной рубашке.

— Лучше не говори ничего, — бормотал он. — Лучше не говори ничего, а то я сам убью тебя.

Правая рука уже была свободна.

Левая тоже оказалась на воле.

Они бессильно опустились на колени и дико болели.

Варвик стянул с него смирительную рубашку. Он держал ее в руках, гримаса отвращения исказила его лицо. Энди пересек комнату и стал запихивать ее в сейф.

— Натяни штаны, — приказал Сонни. — Ты думаешь, мне приятно смотреть на твой инструмент?

Джек натянул трусы и брюки и застегнул их.

Клац!

Громкоговоритель.

— Сонни! Энди! — раздался панический крик Кейси. — Я слышу что-то!

— Они что, подъезжают?

Сонни почти визжал. Варвик ускорил свои попытки засунуть смирительную рубашку в сейф.

— Они подъезжают с главного входа?..

— Нет! К часовне! Я ничего не вижу, но я слышу, что в часовне что-то…

Послышался звук разбивающегося стекла, когда Вулф прыгнул из темноты часовни в студию…

Кейси заорал. Его отшвырнуло в сторону от пульта управления на стуле на колесиках, в котором он сидел.

Внутри студии падало и разбивалось стекло. Вулф приземлился на все четыре лапы на освещенную панель пульта управления, стоящего под наклоном. Он соскальзывал и карабкался выше, глаза горели красным огнем. Его длинные когти беспорядочно нажимали на кнопки. Заработал большой магнитофон.

— КОММУНИСТЫ! — раздался голос Гарднера. Он зазвенел во всю мощь, заглушая визг Кейси и вопли Варвика: «Стреляй в него, Сонни, стреляй, убей его!» Но голос Гарднера не был одинок. Со двора, как музыка из ада, донесся рев тысячи сирен целого каравана полицейских машин, подъезжающих к Дому Солнечного Света.

— О, ОНИ РАССКАЖУТ ВАМ ТАКОЕ, ЭТИ ГРЯЗНЫЕ КНИЖОНКИ! ОНИ РАССКАЖУТ ВАМ, ЧТО МОЛИТВА В ШКОЛЕ ЗАПРЕЩЕНА ЗАКОНОМ! ОНИ РАССКАЖУТ, ЧТО ШЕСТНАДЦАТЬ ЧЛЕНОВ ПАЛАТЫ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ И ДВА ГУБЕРНАТОРА ОФИЦИАЛЬНО ОДОБРЯЮТ ГОМОСЕКСУАЛИЗМ! ОНИ РАССКАЖУТ ВАМ, ЧТО…

Кресло Кейси катилось вдоль стены, по разбитому стеклу. Его голова откинулась, и все увидели его выпученные, безжизненные глаза. Вулф спрыгнул с края панели пульта. Голова его ударилась о живот Кейси… и вошла вовнутрь. Челюсти начали двигаться со скоростью резательной машины. Полилась кровь и залила окно, когда Кейси стал биться в предсмертной конвульсии.

— Стреляй же, Сонни, убей это чудовище! — орал Варвик.

— Кажется, я сперва пристрелю его, — произнес Сонни, отыскивая взглядом Джека.

Он говорил с видом человека, принявшего окончательное решение.

— ПРИБЛИЖАЕТСЯ ДЕНЬ, ДЕТИ МОИ! О, ВЕЛИКИЙ ДЕНЬ, И В ЭТОТ ДЕНЬ ЭТИ КОММУНИСТЫ-ГУМАНИСТЫ, ПРОКЛЯТЫЕ АТЕИСТЫ, ПОЙМУТ, ЧТО КАМЕНЬ НЕ ЗАЩИТИТ ИХ, МЕРТВОЕ ДЕРЕВО ДАСТ НАМ УКРЫТИЕ! ОНИ ПОГИБНУТ, СКАЖЕМ: «АЛИЛУЙЯ», ОНИ ПОГИБНУТ…

Вулф все разрывал и разламывал.

Гарднер заливал о коммунистах, которые мечтают о том, чтобы молитвы никогда не звучали в школе.

Звуки сирен снаружи, хлопанье дверцей автомобилей, кто-то кому-то говорил сбавить звук, так как это может испугать детей.

— Да, именно тебя, ведь из-за тебя заварилась эта каша.

Он поднял кольт сорок пятого калибра. Дуло револьвера было огромно, как пасть Оутлийского тоннеля.

Стеклянная стена, разделяющая студию и кабинет, с грохотом и звоном разлетелась вдребезги. Черно-серая тень метнулась в комнату, морда была в порезах от стекла, лапы кровоточили. Чудовище издало почти человеческий звук, в голове у Джека пронеслась мысль:

«ТЫ НЕ ДОЛЖЕН УБИВАТЬ СВОЕ СТАДО!»

— Вулф! — выкрикнул он. — Обернись, обернись! У него ре…

Сонни дважды нажал на спусковой курок кольта-45. Пули не были предназначены Вулфу. Сонни целился в Джека. Но попали они в Вулфа, потому что он в полпрыжка бросился к Джеку и прикрыл его. Джек увидел огромные, рваные, кровоточащие отверстия в боку Вулфа в тех местах, куда вошли пули. Траектория полета обеих пуль отклонилась от удара о ребра Вулфа, ни одна из них не задела Джека, хотя и просвистела мимо его левой щеки.

Вулф!

Проворный, мягкий прыжок Вулфа оборвался и вышел очень неуклюжим. Правое плечо завернулось вперед, и он ударился о стену, забрызгивая ее кровью и сбивая фотографию Гарднера в феске.

Смеясь, Сонни Сингер повернулся к Вулфу и выстрелил в него еще раз. Он держал револьвер двумя руками, его плечи дернулись при отдаче оружия.

Пороховой дым поднялся густым облачком. Вулф упал на четвереньки, но потом усилием воли поднялся на ноги. Разрушающее рычание боли и рев вошедшего в раж Гарднера, усиленный громкоговорителем.

Сонни выстрелил в Вулфа в четвертый раз. Пуля прошла навылет через его правую лапу. Брызги крови и хрящей.

«ДЖЕКИ, ДЖЕКИ, О ДЖЕКИ, БОЛЬНО, МНЕ БОЛЬНО…»

Джек рванулся вперед и схватил часы со стола; просто это было первым, что подвернулось ему под руку.

— Сонни, оглянись! — выкрикнул Варвик. — Оглянись…

Вулф, вернее то, что от него осталось, спутанный клубок окровавленной шерсти, кинулся к Сонни. Варвик схватил Вулфа, и какое-то мгновение казалось, что они танцуют.

— В ГЕЕНЕ ОГНЕННОЙ ВЕЧНО! В БИБЛИИ СКАЗАНО…

Джек со всей силой, на которую был способен, ударил Сонни по голове, когда Сонни начал уже поворачиваться. Разбился пластмассовый корпус, цифровое табло начало беспорядочно мигать.

Сонни завертелся, как волчок, пытаясь прицелиться. Джек двинул часами в челюсть Сонни. Губы Сонни расплющились. Раздался хруст выбитых зубов. Его пальцы нажали на курок. Пуля вошла между его же ступней.

Он ударился о стену, упал, ухмыляясь Джеку окровавленным ртом. Качаясь, он поднял револьвер.

— Выродок…

Вулф отбросил Варвика. Варвик пролетел по воздуху и ударился о спину Сонни, когда тот стрелял. Пуля, бешено свистя, пролетела в студию звукозаписи, попала в магнитофон и разбила его в вдребезги. Напыщенный, вопящий голос Солнечного Гарднера захлебнулся. Из динамиков доносилось только невразумительное гудение.

— Нет, — тихо сказал он и снова нажал курок… и снова… и снова. Когда Вулф добрался до него, Сонни отшвырнул револьвер и попытался обежать огромный письменный стол. Пистолет отскочил от черепа Вулфа, и с последним взрывом энергии и силы Вулф перепрыгнул через стол Гарднера в погоне за Сонни, сметая все на своем пути. Сонни убегал, но Вулф успел схватить его за руку.

— Нет, — завопил Сонни. — Нет, не делай этого, а то ты снова попадешь в карцер, теперь я здесь главный, я-а-а-а..!

Вулф скрутил Сонни руку. Послышался хруст ломаемых костей и рвущихся мышц. Рука Сонни осталась в огромных лапах Вулфа. Сонни отскочил, из его плеча ручьем полилась кровь. Джек увидел влажную, белую кость.

Весь мир погрузился во мрак.

Когда он собрался с силами и обернулся снова, Вулф кружился посредине кровавого месива, в которое превратился кабинет Гарднера. Его глаза были светло-желтого цвета, напоминающего цвет затухающего светильника. Что произошло с его лицом, его ногами и руками, он снова превращался в… Джек видел… а потом окончательно понял, что это значит. Древние сказания лгут, что только серебряная пуля может убить оборотня, но лгут они только наполовину. Вулф превращался снова в подобие человека, потому что он умирал.

— Вулф, нет! — выкрикнул он и попытался вскочить на ноги. Он был уже почти рядом с Вулфом, но поскользнулся в кровавой луже, упал на колени, но снова вскочил. — Нет!

— Джеки…

Голос был тихим, похожим на рычание… но понятным.

И, невероятно, но Вулф попытался улыбнуться.

Варвик открыл дверь, ведущую наружу. Он медленно пятился назад, с широко открытыми от ужаса глазами.

— Давай! — заорал Джек. — Убирайся отсюда!

Энди Варвик исчез, как испуганный кролик.

Снаружи донесся голос, говорил Френки Вильямс, заглушаемый ревом, доносящимся из динамиков громкоговорителя. Голос был напуганным, но в нем проскользнуло ужасное, нездоровое возбуждение и заинтересованность.

— Боже, взгляните сюда! Здесь здорово кто-то порезвился. Парни, пусть кто-нибудь осмотрит кухню!

— Джеки…

Вулф рухнул, как срубленное дерево.

Джек встал на колени и осторожно перевернул его. Шерсть исчезала с лица Вулфа с неимоверной скоростью. Глаза снова приобрели натуральный коричневый цвет. Выглядел он ужасно уставшим и измученным.

— Джеки… — Вулф приподнял окровавленную лапу и прикоснулся к щеке Джека.

— Выстрелили… в тебя? Они…

— Нет, — сказал Джек, обнимая голову своего друга. — Нет, Вулф, им не справиться со мной никогда.

— Я…

Вулф закрыл глаза, а потом опять медленно приоткрыл их. Он улыбался, улыбка его была непередаваемо нежной; он говорил, тщательно выговаривая каждое слово, очевидно пытаясь передать что-то важное.

— Я… спас… мое… стадо.

— Конечно, — выдавил из себя Джек, по его щекам катились слезы. Он нежно прижал к себе голову Вулфа. — Конечно, ты все сделал как нельзя лучше, старина Вулф…

— Хороший… старина Джеки.

— Вулф, мне нужно подняться наверх… здесь полиция… и скорая помощь…

— Нет! — с огромным усилием выкрикнул Вулф. — Иди… ты иди…

— Но я не оставлю тебя, Вулф!

Он придерживал голову Вулфа своей обгоревшей рукой.

— Я не оставлю тебя ни за что на свете…

— Вулф… не хочет оставаться в этом мире. — Он глубоко вздохнул всей грудью и снова попытался улыбнуться. — Запахи… здесь слишком плохие запахи.

— Вулф… послушай, Вулф…

Вулф нежно взял его за руку. Во время пожатия Джек почувствовал, как шерсть исчезает с рук Вулфа. Это было ужасное опущение.

— Я люблю тебя, Джеки.

— Я тоже люблю тебя, Вулф, — прошептал Джек. — Здесь и сейчас.

Вулф улыбнулся.

— Возвращаюсь, Джеки… Я чувствую это. Возвращаюсь…

Неожиданно руки Вулфа показались какими-то чужими и нереальными.

— Вулф! — всхлипывал он.

— Возвращаюсь домой…

— Вулф, нет! — Он почувствовал, как сердце разрывается у него в груди на части. — Вулф, вернись! Я люблю тебя!

Зрительно Вулф казался даже меньше ростом, это напоминало неудавшийся фокус. Дневной кошмар.

— … прощай…

Вулф становился призрачным, как стекло. Призрачнее-призрачнее…

— Вулф!

Вулф ушел. Там, где он лежал, осталось только пятно крови.

— О Господи! — простонал Джек. — Боже праведный!

Он обхватил себя руками и начал раскачиваться из стороны в сторону, из груди его вырывались горькие всхлипывания.

Глава 27 Джек снова отправляется в путь

Шло время. Джек не имел ни малейшего представления, сколько уже прошло: пять минут, час, вечность. Он сидел, обхватив себя руками, как будто снова был в смирительной рубашке, раскачиваясь вперед и назад, причитая и раздумывая, как же могло случиться такое, что Вулфа не стало.

«Он ушел. О да, он ушел. Знаешь, кто убил его, Джек? Догадываешься, кто?»

Во всю мощь трещал и хрипел громкоговоритель. Джек даже не слышал его.

«Уходить. Вулф сказал мне уходить. Я не могу. Я не могу. Я устал. И потом, что бы я ни сделал, я делаю неправильно. Погибли люди».

«Оставь это, ты, самосожалеющий дурачок! Подумай о своей матери, Джек!»

«Нет! Я устал. Позвольте мне остаться».

«И о Королеве».

«Пожалуйста, оставьте меня в покое…»

Наконец, он услышал, как наверху открылась дверь, и это растормошило его. Ему не хотелось, чтобы его обнаружили здесь. Уж лучше быть пойманным на улице, во дворе, но не в этой разгромленной, окровавленной, пропахшей порохом комнате, где его подвергали пыткам, а друга убили.

Не задумываясь над своими действиями, Джек схватил конверт с надписью «ДЖЕК ПАРКЕР». Он заглянул вовнутрь и увидел медиатор, серебряный доллар и атлас дорог, который дал ему Спиди, кусок мрамора. Он сложил все обратно в конверт, двигаясь, как под действием гипноза.

Звук медленных шагов по ступеням.

— … где этот чертов свет…

— … странный запах, как в зоопарке.

— … осторожнее, мальчики…

Взгляд Джека упал на стопку аккуратно сложенных конвертов с надписью: «Я СТАНУ СОЛНЕЧНЫМ ЛУЧОМ ГОСПОДА!». Он взял два конверта.

«Теперь, когда они застукают меня, то смогут обвинить не только в убийстве, но и в воровстве».

Не важно. Теперь он действовал только потому, что в движении была жизнь.

Двор был абсолютно пуст. Джек стоял на верхней ступени и оглядывался по сторонам, не веря своим глазам. Доносились голоса, вспышки света, звуки работающих полицейских раций, но задний двор был пуст. Конечно, это ничего не значило, но он надеялся на то, что если они достаточно заинтригованы и растеряны от увиденного…

Затем приглушенный голос, футах в двадцати слева от Джека, произнес:

— Господи! Это невероятно!

Джек обернулся. Там, упав на грязную землю, похожий на грубо сколоченный гроб, находился карцер. Свет фонарика кружился вокруг него. Джек увидел башенки света. Расплывчатая фигура стояла около входа в карцер, изучая дверь.

— Похоже, что эту штуковину просто сорвали с петель, — произнес человек, стоявший рядом с дверью и заглядывающий внутрь. — Не представляю, что кто-то в состоянии сделать это, однако… Петли стальные. Но они просто… скручены.

— Черт бы побрал эти петли, — раздался приглушенный голос. — Проклятое место… они держали детей здесь, Паули! Я действительно так думаю! Детей! Эти имена на стенах…

Свет фонарика дрогнул.

— …и рисунки. Рисунки маленьких детей. Маленькие мужчины и женщины, такие, какими рисуют их дети… Господи, как тебе кажется, Вильямс знал об этом?

— Должен был знать, — ответил Паули, все еще изучая изогнутые, скрюченные петли стальной двери карцера.

Паули, согнувшись, вошел внутрь; его коллега выходил из карцера.

Не скрываясь, Джек пересек открытое пространство во дворе, обогнул гараж и вышел на дорогу. Отсюда он увидел целую кучу полицейских машин, в беспорядке оставленных перед входом в Солнечный Дом. Пока Джек смотрел на этот затор, подъехала машина скорой помощи, разрывая воздух ноющим звуком сирены.

— Я любил тебя, Вулф, — прошептал Джек и вытер влажные глаза ладонью. Он направился по дороге в темноту, надеясь, что его поймают, и он не успеет пройти и мили. Но и через три часа он все еще шел; очевидно, для полицейских нашлось много работы в Солнечной Доме.

Впереди было скоростное шоссе, за следующим холмом, а возможно, и чуть дальше. Джек уже видел оранжевый свет электрических ламп, слышал шум оживленной магистрали.

Он остановился около мусорной свалки и умылся под струйкой воды, стекающей из водопроводной трубы. Вода была ледяная, но, по крайней мере, хоть на несколько секунд она сняла боль от ожогов на руках.

Былая осторожность вернулась, как непрошенная гостья.

Джек постоял под прикрытием ночного неба Индианы, прислушиваясь к гулу больших грузовиков.

Ветер, зашумевший в деревьях, взъерошил его волосы. На сердце было тяжело от сознания потери Вулфа, но даже это не могло омрачить радость свободы.

А еще через час грузовичок притормозил около измотанного, бледного мальчика, стоящего у обочины с поднятой вверх рукой. Джек забрался в кабину.

— Куда направляешься, цыпленочек? — спросил водитель.

Джек был слишком измучен, и сердце разрывалось от горя, чтобы выдумывать очередную Версию. Да он едва ли помнил их все. Он надеялся, что когда-нибудь вспомнит.

— На Запад, — ответил он. — Подвезите меня, пока нам по пути.

— Тогда до Мирстейта.

— Отлично, — пробормотал Джек и заснул.

Они приближались к Иллинойсу.

Глава 28 Джек надеется

Конечно, он взял Вулфа с собой. Вулф ушел домой, но огромная преданная тень неслась позади Джека во всех грузовиках, фольксвагенах и пыльных машинах по скоростным дорогам Иллинойса, это улыбающееся привидение пронзало сердце Джеку. Иногда он мог видеть или, точнее, почти видеть волосатую фигуру Вулфа, мчащуюся вдоль дороги по полям. Он глядел на него тыквенно-оранжевыми глазами. Когда он отвел глаза, Джек почувствовал отсутствие Вулфа. Теперь он полностью осознал потерю друга и стыдился былой бесчувственности. При воспоминании об этом кровь бросилась ему в лицо. Он столько раз подводил Вулфа, забывал о нем. Стыд, позор. Вулф был… Джек затруднился сразу подобрать определение, но первое слово, которое пришло ему на ум, было «благородный». И это благородное существо, такое инородное в этом мире, умерло из-за него.

«Я сохранил свое стадо». Но Джек Сойер больше не был стадом. «Я сохранил свое стадо».

Иногда водители грузовиков или коммивояжеры, подвозившие этого странного, приковывающего внимание мальчика, одиноко бредущего по обочине дороги, несмотря на то, что он был грязный и оборванный, даже те из них, которые никого и никогда не подвозили, оборачивались и видели застывшие на его глазах слезы.

Джек оплакивал Вулфа, пока он пересекал Иллинойс. Он был уверен, что у него не будет неприятностей в этом штате, и правда, иногда единственное, что требовалось от него, так это поднять большой палец и посмотреть приближающемуся водителю в глаза. Большинству водителей даже не нужна была Версия.

Единственное, что от него требовалось — дать минимальное объяснение: почему он путешествует один.

— Я собираюсь повидать своего друга в Спрингфилде.

— Хорошо, хорошо, — отвечали водители. Да и слышали ли они хоть слово? Джек не мог понять. Ум его блуждал далеко-далеко, следуя за Вулфом, бросающимся в поток, чтобы спасти создание Территорий, сунувшимся нос к носу в коробочку с гамбургером, приносящим пищу к сараю, врывающимся в студию, принимающим на себя пули, исчезающим… Джек не хотел вспоминать об этом, но картины возникали перед его внутренним взором, наполняя его глаза слезами.

Неподалеку от Данвилля какой-то седой толстячок лет пятидесяти с удивленным выражением лица посмотрел на него в зеркало заднего обзора и сказал:

— А ты не замерз, малыш? Тебе нужно что-нибудь потеплее, чем этот пиджачишко.

— Немного… — ответил Джек. Солнечный Гарднер считал, что осенние курточки достаточно теплы для работы в поле зимой, но теперь погода окончательно установилась, стояли сильные морозы.

— На заднем сиденье у меня лежит пальто, — сказал мужчина. — Возьми его. Нет, даже не пытайся отговариваться. Это теперь твое пальто. Поверь мне, я-то уж не замерзну.

— Но…

— У тебя все равно нет выбора. Это твое пальто. Примерь его.

Джек развернулся к заднему сиденью и с усилием выдернул тяжелый тюк материала к себе на колени. Сперва он был бесформенным, анонимным. Появились огромные карманы, потом продолговатые деревянные пуговицы. Это было старое пальто, сплошь и рядом усеянное табачной крошкой.

— Это мое старое, — пояснил мужчина. — Я вожу его с собой в машине целый год, потому что просто не знаю, что делать с ним. Поэтому возьми его.

Джек влез в большое пальто, надевая его прямо поверх курточки.

— Хорошо, — оценил мужчина. — Теперь, когда ты снова окажешься на холодном ветру, бредя по дороге, ты поблагодаришь мистера Майлеса П. Кигера из Огдена, штат Иллинойс, за спасение твоей жизни. Твою… — казалось, что Майлес П. Кигер хочет сказать еще что-то: слово застыло в воздухе, мужчина все еще улыбался; затем улыбка сменилась растерянностью, и Кигер стал смотреть вперед на дорогу.

В сером утреннем свете Джек увидел надпись красными буквами, горящую на щеке мужчины:

«Твою (что-то) шкуру?»

«О, нет».

Твою прекрасную кожу. Твою нежную кожу… Джек засунул руки подальше в карманы пальто и потеплее укутался. Майлес П. Кигер внимательно смотрел на дорогу.

— Гм, — произнес Киган. — Ну, совсем, как герой какого-нибудь комикса.

— Спасибо за пальто, — сказал Джек. — Действительно, я буду всегда с благодарностью вспоминать вас, надевая его.

— Конечно, забудем об этом.

Но через секунду лицо его стало странным, напоминая бедняжку Донни Кигана из Солнечного Дома.

— Тут неподалеку есть одно местечко, — сказал Кигер. Голос его был хриплый, прерывистый. — Мы можем там позавтракать, если ты хочешь.

— У меня совсем нет денег, — ответил Джек. Оставшиеся два доллара и тридцать восемь центов почти не противоречили правде.

— Не беспокойся об этом, — Кигер уже включил огни поворота.

Они подъехали к продуваемой ветром почти пустой автостоянке перед низким серым строением, похожим на железнодорожный вагон. Неоновая вывеска перед входной дверью сияла надписью: «ИМПЕРСКИЕ ЗАВТРАКИ». Кигер подъехал к одному из окон закусочной, и они вышли из машины. «Это пальто согреет меня», — понял Джек. Его грудь и руки были надежно защищены шерстяным коконом. Джек направился к двери, обернулся, когда понял, что Кигер все еще стоит рядом с машиной. Седой человечек, все лишь на дюйм или два выше Джека, смотрел на него поверх машины.

— Послушай, — произнес Кигер.

— Знаете, я с радостью отдам вам пальто, — сказал Джек.

— Нет, оно твое теперь. Просто я подумал, что не хочу есть, и, если поеду прямо сейчас, то приеду домой немного раньше.

— Конечно, — подтвердил Джек.

— Ты легко найдешь здесь другую попутку. Я уверен в этом. Я не оставил бы тебя здесь в безвыходном положении.

— Отлично.

— Держи. Я сказал, что мы позавтракаем, и я сдержу свое обещание. — Он засунул руку в карман брюк, а затем протянул банкноту Джеку через крышу автомобиля. Холодный ветер прошелся по его волосам и приподнял их надо лбом. — Возьми это.

— Нет, честно, — ответил Джек. — Все нормально. У меня есть пара долларов.

— Купи себе хорошую отбивную, — сказал Киган и наклонился над машиной, держа деньги так, как будто это был вопрос жизни и смерти.

Джек медленно подошел и взял банкноту из разжавшихся пальцев Кигана. Это была десятка.

— Огромное спасибо. Я не забуду этого.

— Вот, почему бы тебе не взять хорошую газету и не почитать? Знаешь, если тебе придется ждать или еще что-нибудь. — Киган уже открыл дверцу, заглянул вовнутрь и достал газету с заднего сиденья. — Я уже прочитал ее. — Он протянул газету Джеку.

Карманы старого пальто были такими объемными, что Джек смог всунуть всю газету в один из них.

Майлес П. Кигер постоял виновато еще немного возле открытой дверцы машины, глядя на Джека прищуренными глазами.

— Если ты не обидишься на мои слова, то я скажу, что тебя ждет очень интересная жизнь.

— Она и сейчас достаточно интересная, — доверительно ответил Джек.

Сольсбургская отбивная стоила пять долларов и сорок центов, а к ней еще полагался жареный картофель. Джек сидел за дальним столом забегаловки. Он развернул газету. Статья была на второй странице. Вчера он читал об этом на первой странице газеты штата Индиана. Произведены аресты по ходу расследования невероятных и жестоких убийств, по ходу следствия о смерти шести мальчиков в Библейском приюте Солнечного Гарднера для мальчиков, сбившихся с праведного пути. Против местного судьи Эрнеста Фейрчайлда и офицера полиции Фрэнка Б. Уильямса из Каюги, штат Индиана, выдвинуто обвинение в злоупотреблении общественными деньгами и взяточничестве. По всей вероятности, популярный евангелист Роберт «Солнечный Гарднер» скрылся и, хотя ордер на его арест до сих пор не выдан, он находится в срочном розыске с целью выяснения многих вопросов. «Был ли он вторым Джимом Джоунсом?» — так вопрошал заголовок, помещенный под фотографией Гарднера, на которой он был изображен во всем своем великолепии: с распростертыми руками, с волосами, ниспадающими безупречными прядями.

Собаки привели полицию штата на то место, которое называлось кладбищем, возле электрофицированного забора, на котором без каких-либо церемоний были захоронены тела мальчиков. Как оказалось, пять тел были настолько изуродованы, что опознать их не было возможности. Может быть, они смогут опознать Ферда Янклоффа. Его родители смогут предать его достойному погребению, не переставая удивляться, что же они сделали неправильно, и каким образом их любовь к Христу привела к гибели их выдающегося, непокорного сына.

Когда подали сольсбургский бифштекс, он оказался соленым и жестким, но Джек все съел до последней крошки. И выбрал дочиста всю жирную подливу с недожаренного жаркого «Имперских завтраков». Не успел он доесть последний кусок, как возле него остановился бородатый водитель грузовика в кепке «Дейтройские тигры», надвинутой на лоб, с черными длинными волосами, в куртке, казалось, сшитой из волчьих шкур, и толстой сигаретой во рту.

— Тебя подвезти на запад, малыш? Я еду в Декатур.

Декатур находился не меньше, чем на полпути к Спрингфилду.

В ту ночь, в гостинице за три доллара в сутки, о ней рассказывал водитель грузовика, Джек отчетливо видел два сна. Вернее, позже он вспомнил только два из потока видений, нахлынувших в его сон. Даже не так. Эти два видения были по сути объединены в одно целое. Джек запер дверь, помочился в запятнанную, треснувшую раковину, стоящую в углу, положил рюкзак под подушку и заснул, держа в руках большой кусок мрамора, который с другом мире служил зеркалом Территорий. Доносились слабые звуки музыки, словно некий музыкальный фон в киноленте. Огненная, тревожная пульсация, звук был настолько тихим, что Джек едва различал ведущие инструменты: это были труба и альт-саксофон. «Ричард, — подумал сквозь полудрему Джек. — Завтра я должен уже увидеть Ричарда Слоута». И скатился по склону ритма в переплескивающееся через край забытье.

Навстречу к нему среди дымящихся руин бежал рысью Вулф! Их разделяли нити колючей проволоки, которые то здесь, то там заворачивались в замысловатые колючие узоры. Разоренную землю также бороздили глубокие траншеи, одну из которых Вулф с легкостью перепрыгнул, как вдруг чуть не скатился на ряды проволоки.

— Осторожно, — крикнул Джек.

Вулф вовремя остановился, чуть не упав на тройной ряд проволоки. Он помахал Джеку своей большой лапой, давая тем самым понять, что он невредим, а затем осторожно переступал через проволоку.

Джек ощутил, как на него накатила удивительная волна счастья и облегчения. Вулф не умер; Вулф снова будет с ним.

Вулф успешно преодолел колючую проволоку и вновь помчался рысью вперед. Казалось, что расстояние между Джеком и Вулфом каким-то таинственным образом удваивается. Серый дым, висящий над многочисленными траншеями, почти полностью скрывал большой косматый силуэт, несущийся вперед.

— Джейсон! — крикнул Вулф. — Джейсон! Джейсон!

— Здесь же я! — крикнул в ответ ему Джек.

— У меня не получается, Джейсон! У Вулфа не получается!

— А ты попытайся, попытайся, — закричал изо всех сил Джек. — Черт побери, не сдавайся!

Вот Вулф остановился перед непроницаемым сплетением проволоки, и сквозь дым Джек увидел, как он соскользнул на все четыре лапы и стал рыскать то взад, то вперед, пытаясь найти хоть какой-то выход. Вот Вулф стал метаться из стороны в сторону, с каждым разом увеличивая расстояние, с каждой секундой его волнение нарастало и нарастало. Наконец, Вулф замер и, поставив руки на толстую изгородь из проволоки, с усилием просунул морду, чтобы крикнуть: «У Вулфа не получается! Джейсон! У Вулфа не получается».

— Я люблю тебя, Вулф, — крикнул Джек, и его слова эхом пронеслись над тлеющей равниной.

— Джейсон! — крикнул в ответ Вулф. — Будь осторожен! Они уже идут за тобой! Их больше!

«Больше чего?» — хотел крикнуть Джек, но не смог. Он знал. То ли характер сна изменился, то ли это был уже другой сон. Он снова в разрушенной студии записи в офисе Солнечного Дома, воздух наполнен запахом пороха и горящей плоти. На полу возвышается изуродованное тело Сингера. Сквозь разбитую стеклянную панель свисает мертвое тело Кейси. Джек сидит на полу, качая в руках Вулфа, и он снова понимает, что Вулф умирает. Только Вулф вовсе не Вулф.

Джек держит в своих объятиях дрожащее тело Ричарда Слоута, и это Ричард Слоут, вот кто умирает. За линзами его внушительных черных пластиковых очков, наполненные болью, глаза. «О, нет, нет», — выдохнул в ужасе Джек. Рука Ричарда раздроблена, а его грудь представляет собой месиво из разорванной плоти и залитой кровью белой рубашки.

Обломки костей белеют то здесь, то там, словно зубы в кривой усмешке.

— Я не хочу умирать, — сказал Ричард, прикладывая сверхчеловеческие усилия, чтобы произнести каждое слово. — Джейсон, тебе не нужно было… не нужно было…

— Ты не умираешь, ты тоже… — умолял Джек. — Только не ты, нет.

Верхней частью тела Ричард опирается на руки Джека, и он издает долгий и протяжный звук, и затем Ричард внезапно просветленными и спокойными глазами находит глаза Джека.

— Джейсон, — звук этого имени, кажущегося вполне уместным, повисает в наполненном запахами воздухе. — Ты убил меня, — выдохнул Ричард, или «ты убил его», потому что Ричард не может сомкнуть губ, чтобы отчетливо произнести слова.

И снова глаза Ричарда теряют фокус, и его тело в руках Джека начинает тяжелеть с каждой секундой. И вот жизнь покинула это тело. Джейсон Де Луиззиан потрясенно смотрит изумленными глазами.

…И Джек Сойер вскочил в холодной, незнакомой постели какой-то ночлежки в Декатуре, штат Иллинойс, и во мраке, слегка окрашенным в желтый цвет фонарем с улицы, увидел роскошный шлейф своего дыхания, вырывающегося, казалось, изо рта двоих человек одновременно. Он удержал готовый было сорваться с губ крик только сжатием своих рук. Он вдавил их с такой силой, что окажись между ними грецкий орех, тот бы раскололся. И снова из его легких вырвалось белое облако пара.

— Ричард!

Вулф, бегущий по впадинам погибающего мира, выкрикивающий… что?

— Джейсон.

Сердце мальчика сделало внезапный резкий толчок, подобно лошади, сшибающей одним ударом забор.

Глава 29 Ричард в Тейере

На следующее утро невероятно уставший Джек Сойер снял рюкзак со спины в дальнем конце длинного игрового поля, покрытого шуршащей, пожухшей травой.

Вдалеке, на том участке лужайки, которая окружала самую отдаленную группу зданий, двое мужчин в клетчатых курточках и бейсбольных кепках работали листоуборочной машиной и граблями. Слева от Джека, прямо за тыльной стороной библиотеки из красного кирпича, находилась стоянка для профессорско-преподавательского состава. Перед Тейерской школой огромные ворота открывались на трехполосную подъездную дорожку, которая кольцом окружала большой двор, пересеченный узкими тропинками. Если что-либо и выделялось на территории школы, так это библиотека — Бохосский пароход из стекла, стали и кирпича.

Джек уже разглядел, что второстепенные ворота выходили на другую подъездную дорогу перед библиотекой. Эта дорога составляла длиной две трети школьного участка и заканчивалась круглым тупичком с гнездящимися в нем мусорными баками, сразу за ней шел подъем, переходящий в плато футбольного поля.

Джек направился через футбольное поле к тыльной стороне учебных корпусов. Когда обитатели Тейера пойдут на обед, он сможет найти комнату Ричарда в подъезде номер пять Нельсон Хауса.

Под ногами шуршала сухая зимняя трава. Джек поплотнее укутался в отличное пальто Майлса П. Кигера. Если не Джек, то, по крайней мере, пальто выглядело презентабельно, достойно ученика школы. Он прошел между Тейерским Холлом и спальным корпусом старшей школы, носящей название Спенс Хаус, в направлении двора. Сквозь окна Спенс Хауса доносились ленивые, предобеденные голоса.

Джек оглядел двор и увидел пожилого мужчину, слегка сгорбившегося, с зеленовато-бронзовым отливом, стоящего на постаменте высотой с верстак и внимательно изучающего обложку внушительной книги. «Старина Тейер», — предположил Джек. На нем был жесткий воротник, развевающийся галстук и фрак трансцеденталиста из Новой Англии. Медной головой, склоненной над томом солидной книги, Старина Тейер указывал в направлении учебных корпусов.

В конце тропинки Джек свернул направо. Впереди, сверху из окна, донесся внезапный шум. Мальчишки выкрикивали по слогам имя, которое должно было звучать так: «Этеридт! Этеридт!» Затем на Джека обрушился поток бессвязных криков и визгов, сопровождаемый звуками тяжелой мебели, передвигаемой по деревянному полу.

— Этеридт!

Джек услышал, как за его спиной закрылась дверь и, оглянувшись, увидел высокого парня с грязно-пепельными волосами, мчащегося вниз по ступенькам Спенс Хауса. На нем был спортивный пиджак, галстук и пара охотничьих башмаков от Л. Л. Бин Мейна. Один лишь длинный желто-голубой шарф, несколько раз обернутый вокруг шеи, защищал его от холода. Его вытянутое лицо выглядело изможденным и в то же время высокомерным, а сейчас на нем была печать праведного гнева старшекурсника. Джек натянул на голову капюшон пальто и двинулся вниз по тропинке.

— Пусть только кто-нибудь двинется! — подняв голову, прокричал он в закрытое окно. — Новички, сейчас же замрите!

Джек продвигался к следующему корпусу.

— Вы передвигаете стулья! — визжал высокий парень за его спиной. — Я слышу, как вы это делаете! Прекратите!

Затем Джек услышал, как взбешенный старшеклассник окликнул его. Джек обернулся, сердце бешено заколотилось в груди.

— Сейчас же отправляйтесь в Нельсон Хаус, кто бы вы ни были, поспешным шагом, немедленно. Иначе я отправлюсь к вашему коменданту.

— Да, сэр, — ответил Джек и быстро развернулся, чтобы проследовать в направлении, указанном ему старшеклассником.

— Вы уже опоздали на семь минут! — завизжал на него Этеридт, и Джек перешел на бег трусцой.

— Бегом, я сказал!

Джек пустился во всю прыть.

Когда он начал спускаться с холма (надеясь, что идет правильной дорогой; по крайней мере, в этом направлении Этеридт, казалось, смотрел), то увидел длинную черную машину (лимузин), въезжающую через парадные ворота и шуршащую по длинной подъездной дорожке по двору. Он подумал, что может быть, кто бы ни сидел за тонированными окнами лимузина, это был не просто родитель старшеклассника Тейерской школы.

Длинный черный автомобиль плавно двигался вперед, до дерзости медленно.

«Нет, — подумал Джек. — Сам себя пугаю привидениями».

Все же он не мог шелохнуться. Джек видел, как лимузин подъехал к внутреннему двору и остановился, не глуша мотора. Шофер во всем черном с плечами атлета вышел из машины и открыл заднюю пассажирскую дверцу. С заднего сиденья лимузина с трудом выбрался пожилой, убеленный сединами мужчина-незнакомец. На нем было черное пальто, открывающее безупречную белую сорочку, и солидный темный галстук. Мужчина кивнул своему шоферу и, с трудом вышагивая, направился через двор к основному зданию. Он ни разу даже не взглянул в сторону Джека. Шофер, ловко выгнув спину, посмотрел вверх, словно размышляя о том, пойдет ли снег. Джек отступил на шаг назад и наблюдал, как пожилой человек проделывает свой путь к ступенькам Тейерского Холла. Шофер продолжал свое необычное наблюдение за небом. Джек попятился назад по тропинке, пока не скрылся за торцом здания, а затем развернулся и вновь побежал рысью.

Нельсон Хаус представлял собой трехэтажное кирпичное здание, расположенное по другую сторону двора. Два окна на первом этаже демонстрировали ему около дюжины старшекурсников, пользующихся всеми привилегиями: одни читали, растянувшись на кушетке, играли беспорядочно в карты на кофейном столике; другие тоже лениво уставились в то, что, по всей очевидности, было телевизором, помещенным ниже уровня окон.

Немногим дальше в холле хлопнула невидимая дверь, и перед Джеком промелькнул высокий светловолосый старшекурсник, Этеридт, пришедший обратно в свой корпус, разобравшись с «преступлениями» младшекурсников.

Джек быстро прошел вдоль фасада здания и, как только он обогнул угол, стремительный порыв холодного ветра налетел на него. А за углом была узкая дверь и табличка (на этот раз деревянная, белая с черными готическими буквами), гласившая, что это «ПОДЪЕЗД НОМЕР ПЯТЬ». Целый ряд окон протянулся до следующего угла.

И здесь, у третьего окна, наступило облегчение, потому что Ричард Слоут с прочно зацепленными за уши очками, с завязанным узлом галстуком, с руками лишь слегка запятнанными чернилами, сидел и читал какую-то толстую книгу с таким видом, словно он занимается этим уже целую вечность. Он сидел боком к Джеку, и у него было время, чтобы всмотреться в дорогой, до боли знакомый профиль прежде, чем тихонечко постучать в окно.

Ричард оторвал взгляд от книги. Он стал дико озираться по сторонам, напуганный и удивленный внезапным шумом.

— Ричард, — тихо произнес Джек, и он был вознагражден зрелищем ошеломленного лица друга, повернувшегося к нему. Невероятное удивление придавало его лицу чуть ли не слабоумное выражение.

— Открой окно, — произнес Джек, утрируя движения губ так, чтобы Ричард смог понять сказанное по губам.

Ричард встал из-за стола, двигаясь, как в замедленном кино, будучи по-прежнему в шоке. Джек изобразил, что он открывает окно. Подойдя к окну и положив руки на раму, Ричард еще какое-то время сурово глядел на Джека тем непродолжительным и критическим взглядом, которым он осуждал грязное лицо и немытые длинные волосы своего друга, и его прибытие без соблюдения общепринятых норм, и еще многое другое. «Ради всего святого, что же ты задумал на этот раз?» Наконец, он поднял окно.

— Ну, — сказал Ричард, — большинство людей пользуются дверью.

— Замечательно, — сказал Джек, с трудом сдерживая смех. — Когда я стану таким, как большинство людей, то я тоже, вероятнее всего, буду так поступать. Отойди, хорошо?

Выглядя по-прежнему растерянным, Ричард отступил несколько шагов в глубь комнаты.

Джек, подтянувшись на руках, взобрался на подоконник и проскользнул в окно головой вперед.

— Уфф!

— Ладно, привет, — сказал Ричард. — Я полагаю, это даже приятно — видеть тебя. Но мне очень скоро нужно идти на обед. Я думаю, что пока ты мог бы принять душ. Все до единого в это время будут в столовой. — Он оборвал свою речь, словно удивленный, что сказал так много.

С Ричардом, как понял Джек, придется обращаться поделикатнее.

— Ты не мог бы принести мне немного еды? Я просто умираю от голода.

— Отлично, — сказал Ричард. — В начале ты сводишь всех с ума, включая моего отца, своим побегом, затем ты врываешься сюда, словно взломщик и, вдобавок, просишь меня украсть для тебя еду? Хорошо, нечего сказать! Отлично! Просто замечательно!

— Нам предстоит длинный разговор, — сказал Джек.

— Если, — сказал Ричард немного наклоняясь вперед с засунутыми в карманы брюк руками, — если ты сегодня отправишься в обратный путь в Нью-Хэмпшир, или позволишь мне позвонить моему отцу, чтобы он приехал сюда и забрал тебя, то я прихвачу добавку для тебя.

— Я буду говорить с тобой о чем угодно, Риччи-малыш. И, конечно, я буду говорить о возвращении.

Ричард утвердительно кивнул.

— Ради всего святого, где ты был?

Его глаза за толстыми линзами очков сгорали от любопытства. Вдруг он удивленно мигнул.

— И каким образом ты сможешь оправдать то, как ты и твоя мать обращаетесь с моим отцом? Дерьмо, Джек. Я на самом деле считаю, что тебе следует вернуться обратно в Нью-Хэмпшир.

— Я вернусь, — ответил Джек. — Обещаю. Но вначале мне нужно достать одну вещь. Можно мне где-нибудь сесть? Я смертельно устал.

Ричард кивнул на кровать, затем механическим движением шлепнул рукой о спинку парты, которая была ближе к Джеку.

В коридоре хлопнули двери. Громко разговаривая и шаркая ногами, мимо дверей Ричарда прошла толпа.

— Ты читал что-либо о Солнечном Гарднере? — спросил Джек. — Я там был. Двое из моих друзей умерли в Солнечном Доме, и знай еще вот что, этим вторым был оборотень.

Лицо Ричарда напряглось.

— Ну, это просто удивительное совпадение, потому что…

— Я правда был в Солнечном Доме, Ричард.

— Ну да, понимаю, — сказал Ричард. — Отлично. Я вернусь с едой где-то через полчаса. Затем мне нужно будет рассказать тебе, кто живет в соседней комнате. Но это все ерунда с острова Сибрук, не правда ли? Скажи мне лучше правду.

— Да, думаю, что так. — Джек сделал так, что пальто Майлса П. Кигера соскользнуло с его плеч, и откинулся на спинку стула.

— Я вернусь, — сказал Ричард. По пути к двери он неуверенно помахал рукой Джеку.

Джек сбросил башмаки и закрыл глаза.

Разговор, на который Ричард сослался, как на «Сибрук-Айлендскую ерунду», и который Джек помнил так же хорошо, как и его друг, произошел в завершающую неделю их последнего приезда на курорт под тем же самым названием.

Почти каждый год при жизни Фила Сойера обе семьи отдыхали вместе. В то лето после его смерти Морган Слоут и Лили Сойер попытались сохранить эту традицию и заказали на четверых места в обширном старом отеле на острове Сибрук, штат Каролина, который стал местом их самых счастливых летних отпусков. Но эксперимент не удался.

Мальчики привыкли общаться друг с другом, они привыкли так же к местам, подобным Сибрук Айленду. Ведь все детство напролет Ричард Слоут и Джек Сойер резвились в курортных отелях и на обширных, обожженных солнцем пляжах. Но теперь климат таинственным образом изменился. Какая-то неожиданная серьезность и неловкость вошла в их жизни.

Смерть Фила Сойера изменила сам оттенок будущего. В то последнее лето на Сибруке Джек впервые ощутил, что он может не захотеть сидеть на стуле за столом своего отца. Он, возможно, захочет нечто большего от своей жизни. Чего большего? Он знал, как немногое другое знал наверняка, что это властное и «нечто большее» было связно с его дневными Видениями. Когда-то он впервые увидел это в себе и также осознал другое, а именно то, что его друг Ричард не только не способен ощутить самого качества «нечто большего», но в действительности, он вполне отчетливо желал обратного ему. Ричард хотел меньшего. Он хотел только того, что заслуживало его уважения.

Джек и Ричард слонялись, предоставленные самим себе в тот присущий всем курортам промежуток между обедом и коктейлем, когда само время, казалось, замедляет свой бег. Они ушли совсем недалеко и взобрались на поросший соснами холм, расположенный на тыльной стороне гостиницы. Внизу искрилась вода в огромном прямоугольном бассейне гостиницы, в котором плавно и умело плавала Лили Кавано Сойер, измеряя его длину вновь и вновь. За одним из столиков, поставленных у бассейна, сидел отец Ричарда в оттопыривающемся пушистом купальном халате и шлепанцах на босых ногах, успевая одновременно уплетать сэндвич с ветчиной, набирать номер и разговаривать по телефону, который он держал в другой руке.

— Неужели это то, чего ты хочешь? — спросил он Ричарда, который аккуратно сидел рядом с его распростертыми телесами и держал книгу «Жизнь Томаса Эдисона».

— Чего я хочу? Ты имеешь в виду от жизни, когда я вырасту и стану взрослым?

Казалось, этот вопрос привел Ричарда в небольшое замешательство.

— Это, конечно, здорово, но я не знаю, хочу я этого или нет.

— Ты знаешь, чего ты хочешь, Ричард? Ты всегда говорил, что хочешь стать химиком-исследователем, — сказал Джек. — Почему ты так говоришь? Что это значит?

— Это значит, что я хочу быть химиком-исследователем, — улыбнулся Ричард.

— Ты ведь знаешь, что я имею в виду, не так ли? Какой смысл быть химиком-исследователем? Ты думаешь это интересно? Ты думаешь, что сможешь лечить рак и спасти миллионы людских жизней?

Ричард смотрел на него широко открытыми, полными изумления, слегка увеличенными очками, которые он стал носить четыре месяца тому назад, глазами.

— Я не думаю, что когда-нибудь смогу вылечить рак, нет. Но даже не в этом смысл. Смысл в том, чтобы разобраться, по какой схеме работают вещи. Смысл в том, что вещи фактически на самом деле работают по определенной схеме, как бы это не выглядело, и эту схему можно выяснить.

— Схема.

— Да, но почему ты улыбаешься?

Джек усмехнулся.

— Ты, наверное, подумаешь, что я сошел с ума. Я хотел бы найти то, что придает всему этому, всем этим богатым ребятам, скачущим за мячами в гольф и орущим в трубки, что придает всему этому больной вид.

— Это не просто вид, это уже болезнь, — произнес Ричард без всякого оттенка иронии в голосе.

— Ты никогда не думал, что в жизни есть нечто большее, чем схема? — Он посмотрел на невинное скептическое лицо Ричарда. — А ты не хотел бы немного волшебства, Ричард?

— Ты знаешь, иногда я думаю, что ты хочешь хаоса, — сказал Ричард, немного покраснев. — По-моему, ты смеешься надо мной. Если ты хочешь волшебства, то полностью разрушаешь все, во что я верю. Фактически, разрушаешь реальность.

— А может быть, реальность не одна.

— В «Алисе в стране чудес», наверняка, — Ричард стал терять самообладание.

Он стал поспешно удаляться между сосен, и Джек только тогда понял, что этот разговор, на который подтолкнули его размышления над дневными Видениями, что этот разговор привел друга в бешенство. За считанные секунды более длинные ноги Джека догнали Ричарда.

— Я не смеялся над тобой, — сказал он. — Просто мне было немного интересно, почему ты всегда говоришь, что хочешь стать химиком-исследователем.

Ричард вдруг резко остановился и рассудительно посмотрел на Джека.

— Прекрати сводить меня с ума подобной ерундой, — сказал Ричард. — Это всего лишь Субрук-Айлендская болтовня. И так тяжело быть одним из шести или семи здравомыслящих людей в Америке, а если еще и мой лучший друг срывается со всех катушек…

С тех пор Ричард Слоут свирепел при первых же признаках фантастических умонастроений Джека и немедленно клеймил его «Сибрук-Айлендской ерундой».

К тому времени, когда Ричард вернулся из столовой, Джек, освеженный душем, с мокрыми волосами, облепившими череп, лениво перебирал книги, лежавшие на парте Ричарда. В то время, когда Ричард входил в комнату с внушительным количеством еды, завернутым в запятнанную жиром бумагу, Джек с интересом размышлял, будет ли предстоящий разговор приятнее, если на парте вместо «Органической Химии» и «Математических Загадок» будут лежать книги «Властелин Колец» и «Подводная лодка на плаву».

— Что было на обед? — спросил Джек.

— Тебе повезло. Цыплята, жареные по-южному. Это одно из самых немногих блюд, которое здесь подают и готовят просто отменно. — Он вручил жирный сверток Джеку.

Четыре больших куска цыпленка, покрытых приличным слоем теста, издавали практически непередаваемый по своей благостности и насыщенности аромат. Джек набросился на еду.

— И давно ты ел в последний раз? — Ричард передвинул очки на переносицу и сел на узкую кровать. Под твидовым пиджаком на нем был теплый, в коричневых узорах пуловер, аккуратно заправленный за пояс брюк.

Джек в замешательстве на мгновение задумался, возможно ли вообще было говорить о Территориях с кем бы то ни было, особенно с тщательно застегнутым на все пуговицы и аккуратно заправляющим пуловер за ремень брюк Ричардом.

— Последний раз я ел, — сказал он тихо, — вчера, около полудня. Я немного голоден, Ричард. Спасибо за принесенного цыпленка. Он превосходен. Это самый вкусный цыпленок, которого я когда-либо ел. Ты отличный парень, не побоялся быть исключенным за это.

— Ты думаешь это шутки, да? — нахмурившись, Ричард одернул пуловер. — Если кто-нибудь обнаружит тебя здесь, то меня, по всей вероятности, исключат. Так что ты не очень-то веселись. Нам нужно продумать, как отправить тебя обратно в Нью-Хэмпшир.

Наступило молчание, на какое-то мгновение оценивающий взгляд со стороны Джека, строгий взгляд со стороны Ричарда.

— Я знаю, что ты хочешь объяснить мне, что я делаю, Ричард, — сказал Джек с полным, набитым цыпленком ртом. — И поверь мне, это будет нелегко.

— Ты выглядишь по-другому, знаешь, — сказал Ричард. — Ты выглядишь… старше. Но это не все. Ты изменился.

— Я знаю, что я изменился. Ты бы тоже немного изменился, будь ты со мной с сентября месяца.

Он улыбнулся Ричарду, глядя на этого пай-мальчика в своей аккуратной одежде, и он знал, что никогда не сможет рассказать Ричарду о его отце. Он был просто не способен понять это. Он обнаружил это в ходе событий, так тому и быть, но у него в груди билось не сердце убийцы, чтобы решиться на подобное разоблачение.

Его друг все еще сердился, явно ожидая начала повествования.

Возможно, с целью оттянуть тот момент, когда ему придется убеждать рационального Ричарда в невероятном, Джек спросил:

— Что, парень из соседней комнаты покидает школу? С улицы я видел чемоданы на его кровати.

— Ну да, это интересно, — ответил Ричард. — Я в том смысле, что интересно в свете того, что ты сказал. Он уезжает, фактически, уже уехал. Я думаю, что кто-то должен приехать за его вещами. Один Бог знает, какую сказку ты сочинишь из того, но парнем в соседней комнате был Рауль Гарднер, сын этого священника, который заведовал тем приютом, из которого ты утверждаешь, что сбежал. — Ричард не обратил внимание на внезапный приступ кашля Джека. — Во многих отношениях могу уверить, что Рауль был явно ненормальным соседом и, наверное, никто здесь не сожалеет о его отъезде. Как только вышла в свет статья о том, что его отец заведует домом, в котором умирают дети, он получил телеграмму, приказывающую ему покинуть Тейер!

Джек прожевал кусок цыпленка, который стал у него поперек горла.

— От Солнечного Гарднера? У него был сын? И он был здесь?

— Он приехал в начале семестра, — с мягкостью продолжал Ричард. — Вот о чем я пытался раньше рассказать тебе.

Внезапно Джек почувствовал, что Тейерская Школа таит для него угрозу, он ощутил это тем образом, который никак не был понятен Ричарду.

— Садист, — сказал Ричард. — Иногда я слышал из комнаты Рауля действительно странный шум. А однажды там, на задней части двора, я увидел лежащего на мусорнике мертвого кота без глаз и ушей. Если бы ты увидел его, то подумал бы, что он тот человек, который может замучить кота. Мне казалось, что от него шел какой-то запах протухшей английской кожи. — Ричард замолчал и, выбрав подходящий момент, спросил:

— А ты, правда, был в Солнечном Доме?

— Тридцать дней. Это был ад. Что-то, очень похожее на него.

Он сделал вдох, глядя на хмурое, но уже наполовину убежденное выражение лица Ричарда.

— Тебе трудно будет это проглотить, Ричард, я это знаю. Но парень, который был со мной, был оборотнем. И останься он в живых, когда спасал мне жизнь, то был бы сейчас здесь.

— Оборотень. Шерсть на ладонях его рук. Превращение в кровожадного монстра, когда наступает полнолуние.

Ричард в раздумьи оглядел маленькую комнатку. Джек ждал, когда Ричард опять посмотрит на него.

— Ты хочешь узнать, что я делаю? Хочешь, чтобы я рассказал, почему еду автостопом через всю страну?

— Я начну кричать, если ты этого не сделаешь, — ответил Ричард.

— В общем, — сказал Джек, — я пытаюсь спасти жизнь моей матери.

Произнося эти слова, ему почудилось, что это предложение было исполнено удивительной ясности.

— Каким, к дьяволу, образом ты собираешься это сделать? — взорвался Ричард. — По всей вероятности, у твоей матери рак. И, как мой отец тебе уже объяснял, ей нужны врачи и наука… а ты отправляешься в дорогу? Чем ты собираешься спасти жизнь своей матери? Волшебством?

Джек почувствовал жжение в глазах.

— Верно, старина Ричард, — он приложил руку к увлажненным слезами глазам.

— Да ну, успокойся, правда… — сказал Ричард, в возбуждении теребя пуловер изо всех сил. — Не плачь, Джек, ну перестань, пожалуйста, я знаю, как это ужасно, я не собирался… просто так…

Ричард быстро и бесшумно пересек комнату и теперь неуклюже похлопывал по руке и плечу Джека.

— Со мной все в порядке, — сказал Джек. Он опустил руку. — Но это просто безумная фантазия, Ричард, неважно, чем это тебе кажется. — Он выпрямился на стуле. — Мой отец называл меня Странником Джеком, так же назвал меня и старик Спиди Паркер на Аркадия Бич.

Джек надеялся, что раскрывая перед ним душу, не ошибется, и его поймет друг; посмотрев в лицо Ричарду, он увидел, что интерес был неподдельным. Его друг выглядел обеспокоенным, нежным, открытым.

Джек начал свое повествование.

А вокруг двух мальчиков продолжалась своим чередом жизнь Нельсон Хауса, сочетающая в себе спокойствие и бурность одновременно тем образом, присущим только пансионам, оглашаемая криками, ревом и смехом. В комнате наверху раздавались приглушенные звуки ударников, сопровождаемые время от времени музыкой, в которой Джек в конце концов распознал диск Блу Ойстера Калта. Свой рассказ Ричарду он начал с описания дневных Видений. От Видений он перешел к Спиди Паркеру. Он рассказал о голосе, вещавшем ему из вращающейся воронки в песке. А затем рассказал Ричарду о том, как взял «волшебный напиток» Спиди и впервые перенесся в Территории.

— Но я думаю, что это было обычное дешевое вино, — сказал Джек. — Позже, когда оно закончилось, я обнаружил, что совершенно не нуждаюсь в нем для своих путешествий. Я мог бы делать это и сам.

— О'кей, — уклончиво ответил Ричард.

Он попытался как можно более правдиво описать Территории Ричарду: вид летнего дворца, особенность царящего там вневременного пространства, капитан Фаррен, умирающая Королева, вид которой натолкнул его на мысль о двойниках, Осмонд, сцену в деревне Все-Руки, Пограничную Дорогу, которая являлась Западной Дорогой. Джек показал Ричарду свою маленькую коллекцию священных предметов: медиатор для гитары, кусок мрамора и монету. Ричард просто повертел эти предметы в руках и молча вернул их Джеку. Затем он живо описал свое злополучное пребывание в Оутли. Ричард слушал повествование Джека об Оутли молча, но с широко открытыми глазами.

Описывая происшествие в зоне отдыха на шоссе 1–70 в западном Огайо, он тщательно обошел рассказом Моргана Слоута и Моргана Орриского.

Затем Джеку пришлось описать Вулфа таким, каким он впервые увидел его, эдакого сияющего великана в комбинезоне с нагрудничком; он почувствовал, как слезы вновь подступают к глазам. Он неподдельно ошеломил Ричарда своими слезами, которые не мог сдержать при рассказе о том, как пытался запихнуть Вулфа на попутки, признав в таком отношении к своему товарищу особую признательность и нежность за все. Он вновь пытался побороть рыдания, и на какое-то время ему это удалось. Джек смог рассказать до конца историю с первым перевоплощением Вулфа. И вновь плотина прорвалась. Его гнев изливался свободным потоком слез, потом подошел момент рассказа о Ферде Янклоффе, и глаза снова стали влажными.

Ричард долго ничего не говорил. Затем встал и принес чистый носовой платок из ящика бюро.

— Вот как все было, — закончил Джек. — По крайней мере, почти все.

— Что ты читал? Какие фильмы ты смотрел?

— Иди ты! — выпалил Джек. Он встал и пересек комнату, чтобы взять свой рюкзак, но Ричард догнал его и крепко сжал запястье.

— Я не думаю, что ты все это сочинил. Я не думаю, что ты вообще что-либо присочинил.

— Это так?

— Да. Я даже не знаю, что думаю на самом деле, но уверен в том, что ты не лжешь намеренно. — Он опустил руку и разжал пальцы. — Да, я верю в то, что ты был в Солнечном Доме, что у тебя был друг по имени Вулф, который там умер. Но извини меня, я не могу серьезно воспринимать эти Территории, и что твоим другом был оборотень.

— Ты думаешь, что я рехнулся, — заключил Джек.

— Я думаю, что у тебя есть проблемы. Но я не собираюсь звонить моему отцу и выпроваживать тебя отсюда. Если мы услышим, что мистер Хэйвуд делает ночной обход, ты можешь спрятаться под кровать.

В облике Ричарда появился налет начальственности. Упершись руками в бока, он критически осмотрел комнату.

— Тебе нужно отдохнуть. Я уверен, что это одна из проблем. В том ужасном Доме работа выжала из тебя все соки, и твое сознание помутилось, и теперь тебе нужен отдых.

— Нужен, — согласился Джек.

Ричард поднял задумчиво глаза.

— Очень скоро мне придется пойти на баскетбольную тренировку, но ты можешь здесь спрятаться, а позже, возвращаясь из столовой, я принесу еще немного еды. Главное, что тебе нужен отдых, и нужно вернуться домой.

Джек медленно произнес:

— Нью-Хэмпшир мне не дом.

Глава 30 Тейер становится странным

В окно Джек видел мальчиков в пальто, сгорбившихся от холода, снующих взад-вперед между библиотекой и остальными корпусами школы. Мимо прошел поспешным шагом с развевающимся за спиной шарфом Этеридт, старшекурсник, разговаривающий с Джеком в то утро.

Ричард достал твидовый пиджак из узкого стенного шкафа, расположенного рядом с кроватью.

— Ничто не заставит меня передумать, ты должен возвращаться в Нью-Хэмпшир. А сейчас мне нужно идти на баскетбол, в противном случае тренер Фрейзер сразу по возвращении накажет меня десятью партиями. Сегодня нас будет тренировать какой-то другой тренер, и Фрейзер сказал, что выгонит нас на улицу, если мы не придем играть. Тебе нужно что-нибудь из чистой одежды? У меня есть, по крайней мере, рубашка, которая подошла бы тебе. Отец прислал мне ее из Нью-Йорка, и «Братья Брунс» ошиблись размером.

— Давай посмотрим на нее, — предложил Джек.

Его одежда пришла в позорное состояние, так затвердев от грязи, что всякий раз, замечая это, Джек чувствовал себя Хлевом (персонажем из «Пинатс» («Гроши»)), который жил в пелене грязи и неодобрения. Ричард вручил белую, в упаковке, рубашку.

— Отлично, спасибо, — сказал Джек. Он вытащил ее из целлофана и принялся вытаскивать из нее упаковочные булавки. — Она будет почти в пору.

— Есть еще и пиджак, ты его тоже можешь примерить. Блейзер, который висит в углу шкафа. Примеришь его, хорошо? Ты можешь также взять один из моих галстуков. На случай, если кто-нибудь войдет. Скажешь, что ты из «Кантри Дей Святого Льюиса» по газетному обмену. В году у нас бывает два или три таких обмена. Наши ребята отправляются туда, их ребята приезжают сюда поработать над газетой другой школы. — Он направился к двери. — Перед ужином я приду проверить тебя.

К пластмассовому вкладышу в кармане пиджака были пристегнуты две шариковые ручки, и пиджак был застегнут на все пуговицы до единой. Нельсон Хаус затих на считанные минуты. Из окна Ричарда сквозь большие окна библиотеки Джек увидел ребят, сидящих за партами. Не было ни души ни на дорожках, ни на шуршащей пожухлой траве. Настойчиво прозвенел звонок, отмечая начало четвертой пары. Джек потянулся и зевнул. Чувство безопасности вернулось к нему. Вокруг него школа со всеми этими знакомыми ритуалами звонков, занятий и баскетбольными тренировками. Может быть, он сможет здесь остаться еще на денек и позвонить своей матери по одному из телефонов в Нельсон Хаусе. Он наверняка сможет отоспаться.

Джек подошел к шкафу и нашел блейзер там, где и сказал Ричард. На одном из рукавов все еще висела бирка. Слоут выслал его из Нью-Йорка, но Ричард так ни разу и не надел его. Как и рубашка, блейзер был на размер мал Джеку и слишком обтягивал плечи, но сам покрой был просторный, и манжеты белой рубашки на полдюйма выглядывали из рукавов.

Джек снял галстук с крючка внутри шкафа — красный с узором из синих якорей. Джек повязал галстук вокруг шеи и старательно завязал узел. Затем он посмотрел на себя в зеркало и громко рассмеялся. Джек увидел, что наконец-то у него получилось. Он посмотрел на новый красивый блейзер, на клубничный галстук, на белоснежную рубашку, на свои помятые джинсы. Вот он, почти как студент.

Как понял Джек, Ричард стал поклонником Джона Мак Фи, Льюиса Томаса и Стивена Джей Гауда. Он вытащил книгу «Перст Папы» из ряда книг на полке Ричарда, потому что ему понравилось название, и лег с ней на кровать.

Казалось, целую вечность Ричард не возвращается с тренировки. Джек вышагивал вперед и назад по маленькой комнатке.

Он понятия не имел, что могло задержать Ричарда, но его воображение рисовало ему одно бедствие за другим. Поглядев на часы в пятый или шестой раз, Джек вдруг заметил, что не видит студентов на школьном участке.

То, что случилось с Ричардом, произошло и со всей школой.

«День умер, — подумал Джек. — Ричард тоже как будто умер. Возможно, умерла вся школа Тейера, а он был разносчиком чумы, носителем смерти». Целый день после того, как Ричард принес ему из столовой цыпленка, он ничего не ел, но не чувствовал голода. Он сидел, оцепенев от страданий и всего пережитого. Где бы он ни появлялся, повсюду сеял разрушения.

Затем вновь в коридоре зазвучали шаги. С верхнего этажа Джек вновь стал различать: «тад-тад-тад», удар басовой гитары и затем вновь узнал в нем диск Блу Ойстера Калта. За дверью шаги замерли. Джек поспешил к двери.

На пороге стоял Ричард. Два мальчика с волосами пшеничного цвета и приспущенными галстуками заглянули и прошли дальше по коридору. В коридоре рок-музыку было слышно значительно лучше.

— Где ты был весь день? — стал требовать ответа Джек.

— Ну, все немного странно, — ответил Ричард. — Отменили дневные занятия. Мистер Дафри не разрешил ребятам даже подойти к своим шкафчикам в раздевалке. Затем нам всем пришлось отправляться на баскетбольную площадку, а это было еще более странно.

— Кто такой мистер Дафри?

Ричард посмотрел на Джека, словно тот только что вывалился из колыбели.

— Кто такой мистер Дафри? Он — наш директор. Ты совсем ничего не знаешь о нашей школе?

— Нет, но кое-что начинаю узнавать, — ответил Джек. — Что странного было в тренировке?

— Ты помнишь, как я говорил тебе, что сегодня ее должен был провести какой-то друг тренера Фрейзера? Ну, и он сказал, что накажет нас партиями, если мы не придем играть, и я подумал, что его друг что-то типа Аль Мигир, понимаешь, какой-то отчаянный баскетболист. В Тейерской школе не очень хорошие атлетические традиции. В общем, я думал, что на замену придет кто-то действительно особенный.

— Дай-ка, я догадаюсь. А новый парень не имеет никакого отношения к спорту?

Вздрогнув, Ричард поднял подбородок.

— Нет, — ответил он, — не имеет. — Он задумчиво посмотрел на Джека. — Он курил все время. У него грязные неопрятные волосы приличной длины. Он вовсе не похож на тренера. Сказать по правде, так он похож на тех, кому тренеры любят наступать на ноги. Даже глаза у него смешные. Бьюсь об заклад, что он покуривает травку. — Ричард одернул пуловер. — И я думаю, что вряд ли он что-нибудь знает о баскетболе. Он даже не заставил нас тренироваться по своим индивидуальным системам, что мы обычно делаем после разминки. Мы просто бегали и забрасывали мячи в корзины, а он на нас кричал, смеясь. Словно не видел в своей жизни ничего более смешного, чем зрелище играющих в баскетбол ребят. Ты видел хоть одного тренера, который считает спорт смешным занятием? Даже разминка была странной. Он просто сказал: «О'кей! Делайте зарядку» и закурил сигарету. Ни счета, ни ритма, каждый делал, что мог. Затем он сказал: «О'кей, побегайте немножечко». Он выглядел… просто дико. Завтра я, наверное, пожалуюсь тренеру Фрейзеру.

— Я не стал бы жаловаться ни ему, ни директору, — заметил Джек.

— Ага, понимаю, — сказал Ричард. — Мистер Дафри — один из них. Один из людей Территорий.

— Или работает на них, — закончил фразу Джек.

— Неужели ты не видишь, что все, что угодно, ты можешь подогнать под этот шаблон? Все, что идет не так. Это слишком просто. По этому шаблону можно объяснить все. Так и поступает сумасшедший человек. Он делает такие выводы, которых нет в действительности.

— И видит вещи, которых нет.

Ричард пожал плечами и, несмотря на беззаботность жеста, на его лице было страдальческое выражение.

— Верно.

— Минуточку, — сказал Джек. — Ты помнишь, как я рассказывал тебе о здании, которое разрушилось в Анголе, штат Нью-Йорк?

— Башни Рейнберда.

— Ну и память! Я думаю, что этот несчастный случай произошел по моей вине.

— Джек, ты…

Джек продолжал:

— Сумасшедший, я знаю. Слушай, никто не станет свистеть на меня, если мы выйдем и посмотрим вечерние новости?

— Вряд ли. Во всяком случае, большинство ребят сейчас занимаются. Но зачем?

«Потому, что я хочу знать, что здесь происходит, — подумал Джек. — Приятные маленькие пожары, мерзкие маленькие землетрясения — признаки того, что они переходят в этот мир за мною, за нами».

— Хочу сменить обстановку, дружище, — сказал Джек и пошел за Ричардом по коридору, выкрашенному в водянисто-зеленый цвет.

Глава 31 Тейер превращается в ад

Джек первым заметил перемены и понял, что происходит; это началось еще раньше, когда Ричарда еще не было здесь, и Джек чувствовал это.

Прекратились взвизгивания тяжелого металла Блу Ойстера Салта «Вампир на вечерней заре». В общей комнате телевизор, который вместо вечерних новостей рассказывал эпизод о героях Когана, уснул.

Ричард обернулся к Джеку, открывая рот, чтобы заговорить.

— Мне это не нравится, Ричард, — первым заговорил Джек. — Местные «там-тамы» умолкли. Слишком тихо.

— Ха-ха, — тихо сказал Ричард.

— Ричард, можно тебя спросить об одном?

— Да, конечно.

— Ты напуган?

Лицо Ричарда не выдавало былое спокойствие и невозмутимость.

— Нет, конечно же, нет. В это вечернее время Нельсон Хаус всегда затихает.

К сожалению, Ричард совершенно не был способен на ложь. Милый старина Ричард. Джек почувствовал к нему прилив любви.

— Да, — ответил Ричард, — я немного напуган.

— Можно еще об одном спросить?

— Думаю, что да.

— Почему мы оба разговариваем шепотом?

Ричард посмотрел на него долгим взглядом, не говоря при этом ни слова. И снова двинулся по коридору.

Двери других комнат были либо открыты, либо приоткрыты. Джек уловил чрезвычайно знакомый запах, доносившийся из наполовину открытого номера четыре, и распахнул дверь настежь.

— Кто из них курит марихуану? — спросил Джек.

— Что? — неуверенно отозвался Ричард.

Джек с шумом втянул ноздрями воздух.

— Ты чувствуешь?

Ричард вернулся и заглянул в комнату. Обе настольные лампы были включены. На одной парте лежал открытый учебник по истории, на другой — выпуск «Хэви Металл». Стены украшали плакаты: Каста дель Соль, Фродо и Сэм, уставшие, тащатся по дымящимся, растрескавшимся равнинам Мордора к Соронскому замку, Эдди Ван Хален. На открытом номере «Хэви Металл» лежали наушники, издавая едва уловимый музыкальный писк.

— Если тебя могут отсюда исключить за то, что ты позволил своему другу переночевать под кроватью, то я сомневаюсь, что они погладят по головке за курение травки, не правда ли? — сказал Джек.

— Конечно же, исключат.

Ричард, словно загипнотизированный, смотрел на сигарету с травкой, и Джек подумал, что сейчас на нем написано выражение еще большего потрясения и замешательства, чем тогда, когда он показал ему заживающие между пальцев раны от ожогов.

— Нельсон Хаус пуст, — сказал Джек.

— Не смеши меня! — раздался в ответ звонкий голос Ричарда.

— И все-таки, это так, — сказал Джек, показывая рукой в направлении холла. — Остались только мы. И согласись, трудно без всякого шума убрать из спального корпуса около тридцати ребят. Они не просто ушли; они исчезли.

— Я полагаю, прямо в Территории.

— Я не знаю, — сказал Джек. — Может быть, они еще здесь, только немного на другом уровне. Может быть, они там. А может, они в Кливленде. Но их нет там, где есть мы.

— Закрой эту дверь, — резко сказал Ричард, и так как счел, что Джек недостаточно проворно это делал, то сам прикрыл дверь.

— Ты знаешь, мне нужно доложить о них. Я должен доложить об этом мистеру Хейвуду.

— И ты это сделаешь? — разочарованно спросил Джек.

Ричард, казалось, весь сжался.

— Нет… вероятно, нет, — сказал он. — Но мне это не нравится.

— Не укладывается в схему? — спросил Джек.

В глазах Ричарда вспыхнули искорки подтверждения за линзами очков, говоря, что это было именно так, что он попал не в бровь, а в глаз и, если Джеку это не по нраву, то пусть волей-неволей мирится с этим. Он пошел по коридору.

— Да.

— Я хочу знать, что здесь вокруг происходит, — сказал Джек. — И поверь мне, я это выясню.

«Это может быть несравненно опаснее для твоего здоровья, чем марихуана, Малыш-Риччи», — подумал Джек и последовал за своим другом.

Они стояли в комнате для отдыха и выглядывали из окна. Ричард указал пальцем в направлении двора. В последних отблесках дневного света Джек увидел какую-то группу мальчишек, беспорядочно стоящих вокруг бронзовой с зеленоватым отливом статуи Старины Тейера.

— Они курят! — гневно воскликнул Ричард. — Прямо во внутреннем дворе, они курят!

Джек сразу же вспомнил о запахе травки в холле Ричарда.

— Они курят, это верно, — сказал он Ричарду. — Те сигареты, которые можно взять в сигаретных автоматах.

Ричард возмущенно забарабанил костяшками пальцев по стеклу. Сейчас для него, как понял Джек, ничего не существовало. Был забыт странным образом опустевший спальный корпус, одетый в кожу и курящий сигареты сменщик тренера, явное умственное помешательство Джека. При виде грубо нарушаемых приличий на лице Ричарда появилось выражение, которое можно было прочитать так: «Когда группа мальчишек стоит таким образом, выкуривая сигареты с марихуаной, и до статуи основателя школы можно достать рукой, то это подобно тому, как если бы кто-то попытался убедить меня, что Земля — плоская, или нечетные числа делятся на два, или что-то в этом роде».

Сердце Джека наполнилось жалостью к другу, он также был глубоко изумлен таким отношением, которое могло бы показаться, его товарищам по школе реакционным и даже эксцентричным.

— Ричард, — сказал он. — Те ребята не из вашей школы, не так ли?

— О Господи, ты действительно сошел с ума, Джек. Это старшекурсники. Я знаю их всех до единого. Парень в той дурацкой кожаной пилотке — это Норрингтон. Тот, на котором зеленые непромокаемые брюки, Бакли. Я вижу Гарсона… Литлфилда… тот в шарфе — Этеридт, — закончил он.

— Ты уверен, что это Этеридт?

— Конечно, это он! — воскликнул Ричард. Он вдруг открыл шпингалет на окне и высунулся в холодное пространство.

Джек оттащил Ричарда.

— Ричард, пожалуйста, ты только послушай.

Но Ричард не хотел его слушать. Он повернулся и высунулся в окно.

— Эй!

— Нет, не привлекай их внимания, Ричард, ради Бога.

— Эй, ребята! Этеридт! Норрингтон! Литлфилд! Что там происходит?

Разговор и грубый смех оборвались. Парень, на котором был шарф Этеридта, повернулся на звук голоса Ричарда. Он слегка запрокинул голову, чтобы взглянуть на него. Его лицо осветилось огнями из библиотеки и зловещим бордовым отсветом зимнего заката. Ричард внезапно зажал рот руками.

Открывшаяся правая половина лица действительно походила на Этеридта — прежнего Этеридта, бывавшего во многих таких местах, которые примерные учащиеся школы не посещают и делавшего многие такие вещи, которые примерные учащиеся не делают. Вся другая половина лица была в уродливых шрамах. Из щеки бугорчатого месива плоти под лбом выглядывали сверкающий полумесяц, который, вероятно, был глазом. Он походил на кусок мрамора, запрятанный глубоко в луже из наполовину растаявшего жира. Из левого уголка рта одиноко торчал длинный клык.

«Это его Двойник, — с внутренней спокойной уверенностью подумал Джек. — Там стоит Двойник Этеридта. Они все Двойники? Двойник Литлфилда, Двойник Норрингтона, Двойник Бакли и так далее. Неужели такое может быть?»

— Слоут, — воскликнул Этеридт.

Он сделал два неуклюжих шага по направлению к Нельсон Хаусу. На этот раз свет от фонарей на подъездной аллее упал прямо на его изувеченное лицо.

— Закрой окно, — прошептал Ричард. — Закрой окно. Я был неправ. Это вроде бы и похоже на Этеридта, но это не он, может быть это — его старший брат, а, может быть, кто-то плеснул в лицо брата Этеридта кислоту из батареек или еще что-то, и теперь он обезумел, но это не Этеридт, поэтому закрой окно, Джек, закрой окно сейчас же…

Внизу, Этеридт-нечто сделало еще один неуклюжий шаг по направлению к ним. Оно ухмылялось. Его язык, до отвращения длинный, выкатился изо рта, словно свернутая записка на вечеринке.

— Слоут! — крикнул он. — Выдай нам своего пассажира!

Джек и Ричард переглянулись, напряженно и со страхом глядя друг на друга.

Протяжный вой раздался у ног… потому, что уже была ночь. Сумерки перешли в ночь.

Ричард еще раз посмотрел на Джека, и на мгновение Джек увидел подобие неподдельной ненависти в глазах друга — напоминание об его отце.

— Зачем тебе понадобилось приходить ко мне, Джек? А? Зачем тебе понадобилось принести сюда мне всю эту проклятую Сибрук-Айлендскую ерунду?

— Ты хочешь, чтобы я ушел? — тихо спросил Джек.

На какое-то мгновение выражение нескрываемого гнева все еще оставалось в глазах Ричарда, но затем оно сменилось выражением присущей Ричарду доброты.

— Нет, — ответил он, обхватив голову и запуская руки в волосы. — Нет, ты никуда не пойдешь. Там… там дикие собаки. Дикие собаки, Джек, на Тейерской территории. Я имею в виду… ты их видел?

— Да, я видел их, Малыш-Риччи, — тихим голосом ответил Джек и тоже запустил руки в некогда аккуратно зачесанные волосы, превращая их в еще более дикие космы.

Аккуратный и уважающий подбородок друга Джека начинал походить на Гиро Геалуза — дружелюбного сумасшедшего, изобретательного племянника Дональда Дака.

— Кол Бойтон, он отвечает за безопасность, вот что мне нужно сделать, — сказал Ричард. — Кол Бойтон, городская полиция или…

От деревьев на дальней стороне забора, от кучки теней, видневшихся там, взметнулся в небо протяжный, вибрирующий вой, который показался почти человеческим.

Ричард посмотрел в том направлении, его рот по-стариковски дрожал, а затем умоляюще взглянул на Джека.

— Закрой окно, Джек, хорошо? Я чувствую, что у меня начинается горячка. По-моему, я простудился.

— Тебе видней, Ричард, — сказал Джек, закрывая окно и стараясь как можно лучше отгородиться от этого воя.

Глава 32 Выдай нам своего пассажира

— Помоги мне с этим, Ричард, — пробормотал Джек.

— Я не хочу передвигать комод, Джек, — ответил Ричард детским, поучительным тоном. Сейчас темные круги под его глазами проступили более отчетливо, чем тогда в комнате отдыха. — Его место не здесь.

Там, во дворе, вновь послышался вой.

Кровать стояла перед дверью. Теперь комната Ричарда полностью потеряла свой прежний вид. Ричард стоял и с интересом оглядывал все вокруг себя. Затем он подошел к кровати и стянул с нее одеяла. Не говоря ни слова, он вручил одно одеяло Джеку, затем взял свое и расстелил его на полу. Он вытащил мелочь и аккуратно сложенные купюры из карманов и все сложил на комод. Затем лег на середину одеяла и завернулся его краями, а потом просто так и лежал на полу в очках, с написанным на лице молчаливым страданием.

Их окружала густая и дремотная тишина, нарушаемая лишь отдаленными звуками ревущих двигателей с дорожнопошлинной заставы. В самом же Нельсон Хаусе царила сверхъестественная тишина.

— Я не хочу говорить о том, что за стенами, — сказал Ричард.

— Я только хочу, чтобы эти безобразия закончились.

— Хорошо, Ричард, — ответил ему Джек спокойным тоном.

— Мы не будем об этом говорить.

— Спокойной ночи, Джек.

— Спокойной ночи, Ричард.

Ричард улыбнулся ему невероятно усталой, вялой улыбкой; но все же в ней было достаточно располагающего дружелюбия, от чего сердце Джека наполнилось одновременно непередаваемой теплотой и щемящей болью.

— Я рад, что ты все же пришел ко мне, — сказал Ричард. — Но мы поговорим обо всем этом утром, ладно? Я уверен, что тогда будет больше толку. К тому времени меня перестанет лихорадить.

Ричард повернулся на правый бок и закрыл глаза.

Пять минут спустя, несмотря на жесткую постель, он спал крепким сном.

Джек еще долго сидел, вглядываясь в темноту. Иногда он видел огни проезжающих по Спрингфилд Авеню машин. А иногда все: и фары, и сами фонари, казалось, исчезали, словно вся Тейерская школа из бытия погружалась в преддверие ада, чтобы через какое-то время вновь вернуться в реальность.

Поднимался ветер. Джек слышал, как он бросает на землю со двора последние обмороженные листья и пронзительно завывает в проемах между корпусами.

Это случилось спустя час после того, как они попытались уснуть.

— Идет тот парень, — возбужденно вымолвил Джек. — Двойник Этеридта.

— Кто это? — сонным голосом спросил Ричард.

— Не обращай внимания, — ответил Джек. — Продолжай спать. Тебе не следует этого видеть.

Но Ричард уже сел. Прежде, чем его взгляд упал на сгорбленную, непонятным образом скрюченную фигуру, идущую к Нельсон Хаусу, он был шокирован зрелищем самого школьного участка. Плющ на Монксонском здании стадиона, утром почти облетевший, но еще сохранивший зелень, приобрел безобразный болезненно-желтый цвет.

— Слоут! Выдай нам своего пассажира!

Внезапно Ричарду захотелось только одного: вновь уснуть и спать, пока не пройдет грипп (он проснулся, решив, что это грипп; просто простуда или горячка, которые вызывали такие ужасные, извращенные галлюцинации). Зачем он только стоял возле открытого окна… или, того хуже, впустил Джека в комнату через окно. Так подумал Ричард, и внезапно его охватило чувство глубокого стыда.

Тайком Джек взглянул на Ричарда. Вид его мертвенно-бледного лица и испуганных глаз подсказал Джеку, что Ричард все глубже и глубже погружается в Волшебную Страну Перегрузок.

То, что было за окном, было очень маленьких размеров. Оно стояло на покрытой инеем траве, словно тролль, выползающий из-под какого-то моста, со свисающими до самых колен руками с длинными когтями. На нем была армейская шинель с вышитой на левом кармане надписью «Этеридт». Свисала до самой земли и не застегнутая на молнию курточка. Под ней Джек разглядел рваную и мятую рубашку фирмы «Пендлтон». На боку расползлось темное пятно: то ли от крови, то ли от рвоты. На нем был надет мятый синий галстук из репса с вытканными крошечными золотистыми заглавными буквами «Э». Еще висели два репейника, словно это был гротескный галстучный зажим.

Правильно выглядела только одна половинка лица этого нового Этеридта. В волосах была грязь, на одежде — листья.

— Слоут! Выдай нам своего пассажира!

Джек вновь посмотрел на причудливого двойника Этеридта. Его глаза пристально и как-то магически смотрели на Джека. Они странным образом вибрировали в глазных впадинах, подобно камертонам, часто раскачивающимся меж своих опор.

— Ричард, — говорил он. — Не смотри ему в глаза.

Ричард ничего не отвечал. Мертвенно-бледный, как в каком-то наркотическом опьянении, он глядел вниз на ухмыляющегося троллевидного Этеридта.

В испуге Джек толкнул своего друга плечом.

— Ох, — произнес Ричард. Внезапно он схватил руку Джека и прижал ее к своему лбу. — Я очень горячий? — спросил он.

Джек одернул руку со лба Ричарда, который был немного горячее, чем обычно, но не более того.

— Довольно горячий, — соврал он.

— Я так и знал, — с неподдельным отчаянием в голосе проговорил Ричард. — Я скоро пойду в медпункт, Джек. Мне, кажется, нужны антибиотики.

— Выдай нам его, Слоут!

— Давай подвинем бюро к окну, — предложил Джек.

— Ты вне опасности, Слоут! — крикнул Этеридт.

Он подбадривающе ухмыльнулся. Во всяком случае, первая половина его лица улыбнулась подбадривающе; левая половина выражала все тот же оскал трупа.

— Почему он так похож на Этеридта? — с непоколебимым, сверхъестественным спокойствием спросил Ричард. — Каким образом его голос так отчетливо слышен сквозь стекло? Что у него с лицом?

В его голосе зазвучали пронзительные нотки, обнаруживающие прежнюю тревогу, когда он задал последний вопрос, который в тот момент казался самым жизненным, по крайней мере, Ричарду Слоуту. — Откуда у него галстук Этеридта, Джек?

— Я не знаю, — ответил Джек. — И снова мы на острове Сибрук, Риччи-малыш. И я думаю, что тебя еще стошнит от всего этого.

— Отдай нам его, Слоут, иначе мы войдем и заберем его!

Этеридт-нечто показал единственный клык в свирепой, каннибальской улыбке.

— Вышли своего пассажира, Слоут! Он мертвец! И если вскоре ты не выдашь нам его, то ты почувствуешь, что начинаешь разлагаться.

— Помоги мне передвинуть этот дурацкий комод! — прошипел Джек.

— Да, — сказал Ричард. — Да, хорошо. Мы передвинем комод, а потом я лягу и, может быть, попозже пойду в медпункт. Как ты думаешь, Джек? Что скажешь? Хороший план? — Его лицо умоляло Джека согласиться.

— Посмотрим, — ответил Джек. — В начале сделаем первое. Комод. Они могут начать швырять камни.

Вскоре после этого Ричард начал бормотать и стонать во сне, который вновь овладел им. Это уже было плохо; затем в уголках его глаз стали проступать слезы, это было еще хуже.

— Я не могу его оставить, — стонал Ричард рыдающим, отчаянным голосом пятилетнего малыша.

Джек, не отводя глаз, глядел на него, похолодев от ужаса.

— Я не могу оставить его, мне нужен мой папа, он вошел в шкаф, но сейчас его там нет, мне нужен мой папа, он скажет, что мне делать, пожалуйста…

Разбивая окно, в комнату влетел первый камень. Джек вскрикнул.

Камень ударился о тыльную стенку комода, повернутую к окну. Несколько осколков стекла влетели в незащищенные промежутки слева и справа от комода и вдребезги разбились на полу.

— Отдай нам своего пассажира, Слоут!

— Не могу, — простонал Ричард, корчась на одеяле.

— Отдай его нам! — раздался снаружи другой голос, смеясь и завывая.

— Мы заберем его назад на остров Сибрук, Ричард! Назад на Сибрук, там его место!

Другой камень. Джек инстинктивно наклонил голову, хотя этот камень тоже отскочил от задней стенки комода. Собаки выли, лаяли, рычали.

— Никакого острова Сибрук, — бормотал во сне Ричард. — Где мой папа? Я хочу, чтобы он вышел из шкафа! Пожалуйста, никакой Сибрук-Айлендской ерунды, пожалуйста…

И вот Джек на коленях изо всех сил трясет Ричарда, умоляя его проснуться.

— Это только сон, проснись, ради Бога, проснись!

— Пожалуйста… пожалста… пожалста… — раздается за окном хриплый хор нечеловеческих голосов. Эти голоса напоминают хор людей-животных из «Острова доктора Моро» Э. Уэллса.

— Прос-нись, прос-нись, прос-нись, — ответил другой хор.

Собаки выли.

— ПАПА В ШКАФУ! — кричал Ричард. — ПАПА, ВЫХОДИ! ПОЖАЛУЙСТА, ВЫХОДИ, Я БОЮСЬ!

— Пожалста — пожалста — пожалста.

— Прос-нись, прос-нись, прос-нись.

Ричард размахивал в воздухе руками.

Камни летели, ударяясь о комод; Джек подумал, что скоро влетит камень, достаточно большой, чтобы пробить непрочный кусок дерева или опрокинуть комод прямо на них.

А снаружи смеялись, ревели, пели своими отвратительными голосами тролли. Собаки… теперь казалось, стаи собак… выли и рычали.

— ПАПААААААААААААА!!! — Ричард завизжал тонким, бросающим в дрожь, голосом.

Джек ударил его по щекам.

Ричард открыл глаза. На мгновение он вцепился ничего не понимающим взглядом в Джека, словно сон начисто вышиб его сознание. Затем он сделал глубокий, всхлипывающий вдох и шумный выдох.

— Кошмар! — сказал он. — Виной всему этому температура, я так думаю. Ужасно! Но я не помню точно, что же было! — резко добавил он, словно Джек в любую минуту мог об этом спросить.

— Ричард, я хочу, чтобы мы выбрались из этой комнаты, — сказал Джек.

— Из этой… — Ричард посмотрел на Джека, словно тот сошел с ума. — Я не могу это сделать, Джек. У меня температура, наверное, не меньше тридцати восьми градусов, а может быть, тридцать девять, а то и сорок.

— У тебя температура повышена самое большее на один градус, Ричард, — спокойно сказал Джек. — А может и…

— Я горю! — запротестовал Ричард.

— Они бросают камни!

— Галлюцинации не могут бросать камни, Джек! — сказал Ричард, словно объясняя прописные истины умственному отсталому. — Это Сибрук-Айлендская ерунда. Это…

В окно влетел очередной поток камней.

— Вышли своего пассажира, Слоут!

— Идем же, Ричард, — сказал Джек, поднимая товарища на ноги. Он подвел его к двери и вывел в коридор. Сейчас он почувствовал острую жалость к Ричарду. Возможно, не такую, как к Вулфу… но очень близкую к той.

— Нет… болен… температура… Я не могу…

За их спинами новый поток камней ударился о комод.

Ричард пронзительно вскрикнул и схватился за Джека, словно утопающий.

Снаружи был слышен дикий, клокочущий смех. Собаки завывали и дрались друг с другом.

Джек увидел, что белое, как простыня, лицо Ричарда побелело еще больше, он пошатнулся, и Джек поспешил подскочить к нему. Но не успел он подхватить Ричарда, как тот обрушился на пол прямо на пороге комнаты Рауля Гарднера.

Это был небольшой обморок, и Ричард быстро пришел в себя, стоило Джеку пощипать нежные перепонки между большим и указательным пальцами. Он ни за что не станет говорить о том, что происходит снаружи, в действительности притворяясь, что не знает, о чем говорит Джек.

Они осторожно передвигались по коридору к лестнице.

Проходя общую комнату, Джек просунул туда голову и свистнул.

— Ричард, ты только посмотри!

Ричард с неохотой заглянул. Общая комната напоминала развалины. Стулья опрокинуты. Подушки на тахте вспороты. Масляный портрет Старины Тейера на задней стене изувечен. Кто-то нарисовал пару дьявольских рогов, выглядывающих из-под его аккуратных седых волос, кто-то другой пририсовал ему под носом усы, а третий ногтем или чем-то острым выцарапал в промежности огромный фаллос. Стекло в шкафу с памятными подарками было разбито вдребезги.

Джека мало беспокоило выражение наркотического, не верящего своим глазам, ужаса на лице Ричарда. В каком-то смысле Ричарду легче было бы воспринимать эльфов, выстроившихся вдоль и поперек корпусов в блестящие, неземные соединения, или драконов над двором, чем это постепенное разъедание Тейерской школы, которую он так хорошо знал и любил… Ричард неколебимо верил в благородство и добропорядочность Тейерской школы, несомненный оплот мира, в котором ни на что нельзя было положиться… «Даже на то, — подумал Джек, — что отец выйдет из шкафа, в который он зашел».

— Кто это сделал? — гневно спросил Ричард. — Те уроды сделали это, — ответил он сам себе. — Вот кто.

Он посмотрел на Джека, и облако большого подозрения стало наползать на его лицо.

— Это, должно быть, колумбийцы, — внезапно заключил он. — И это что-то вроде войны из-за наркотиков, Джек. Тебе это не приходило в голову?

Джек с трудом подавил готовый было вырваться смех. Вероятно, только Ричард Слоут мог выдумать подобное объяснение, что это были колумбийцы. Тейерскую школу в Спрингфилде, штат Калифорния, захлестнули кокаиновые войны. «Элементарно, мой дорогой Ватсон: у той проблемы 7,5 % решения».

— Я думаю, все возможно, — ответил Джек. — Давай-ка глянем, что там наверху?

— Ради Бога, зачем?

— Ну… может быть, мы найдем еще кого-нибудь, — сказал Джек. В действительности, он в это не верил, но нужно было что-нибудь сказать. — Может быть, кто-то там прячется. Кто-то, такой же нормальный, как и мы.

Ричард посмотрел на Джека, затем на кавардак в общей комнате. Его лицу снова вернулось выражение непокидающей боли, выражение, в котором читалось: «На самом деле я не хочу смотреть на все это, но по какой-то причине оказывается, что это все, на что Я ХОЧУ смотреть именно сейчас». Это была горькая неизбежность, словно откусить лимон, царапнуть ногтями о доску или зубьями вилки о фарфоровую раковину.

— В стране свирепствуют наркотики, — особым лекторским тоном произнес Ричард. — Только на прошлой неделе в «Нью Рипаблик» я прочитал статью о распространении наркотиков. Джек, все те люди на улице, вероятно, находятся под действием наркотиков. Может быть, они кайфуют, может быть, они…

— Идем, Ричард, — тихо сказал Джек.

— Я не уверен, что смогу взобраться по лестнице, — отозвался Ричард с едва уловимой жалобной ноткой в голосе.

— Ну, хорошенько попытайся, достойно доброму, старому студенту Тейера, — сказал Джек, продолжая вести его в том же направлении.

Как только они добрались до лестничной площадки третьего этажа, в ненарушаемую, почти бездыханную тишину, царящую в Нельсон Хаусе, просочился звук. Снаружи рычали и лаяли собаки. Похоже, что теперь их не десятки, не дюжины, а сотни. Колокола в часовне сорвались в непристойный, дикий звон.

Звук колокола приводил этих чудовищных, мечущихся по двору собак в полное бешенство. Они бросались друг на друга, перекатываясь по траве, которая начинала приобретать вид рваной, запущенной и неухоженной. Кусали все, что попадалось на пути. Так Джек увидел, как одна из них атаковала вяз. Другая бросилась на статую Старины Тейера. И когда ее кусающая, щелкающая пасть натолкнулась на бронзу, в разные стороны из пасти брызнула кровь.

Джека чуть не стошнило, он отвернулся.

— Идем, Ричард, — сказал он.

Ричард поплелся за ним с явной неохотой.

На третьем этаже их ожидали беспорядочные горы перевернутой мебели, разбитые вдребезги окна, валяющиеся повсюду клочья набивки, рассыпанные кучи одежды.

Весь третий этаж был окутан облаками пара и пропитан теплой влагой, словно тропический лес во время дождей. По мере их приближения к двери с табличкой «Душевые» жар достиг уровня сауны. Легкий туман, который встретил их на лестнице тонкими стелющимися вниз струйками, сгустился в плотную, непроницаемую пелену.

— Стой здесь, — сказал Джек. — Подожди меня.

— Конечно, Джек, — невозмутимо ответил Ричард, поднимая интонации голоса настолько, чтобы его можно было услышать сквозь барабанящий звук душевых. Его очки запотели, но он и не пытался их вытереть.

Джек распахнул дверь и вошел. Стоял густой, пропитанный влагой жар. Его одежда мгновенно пропиталась потом и влагой. Опоясанная плиткой комната была наполнена ревом и барабанящим стуком воды. Все двадцать кранов в душевой были включены, и работающие распылители всех двадцати были направлены на гору лежащей посреди комнаты одежды. Вода просачивалась сквозь эту безумную гору, но только очень медленно, поэтому в комнате все плавало. Джек снял башмаки и обошел комнату по кругу, проскальзывая под душем так, чтобы остаться максимально сухим, а также, чтобы не обвариться. Тот, кто включил все эти краны, явно не позаботился о кранах с холодной водой. Один за другим, Джек выключил все. Для чего он это делал, ему было непонятно, совершенно непонятно, и он ругал себя за то, что попусту тратит на это время, вместо того, чтобы подумать, как выбраться отсюда, из Нельсон Хауса и прочь с территории Тейерской школы, прежде чем «топор палача» обрушится на них.

В этом не было никакого смысла, за исключением, может быть, того, что Ричард был не единственным человеком, который стремился упорядочить весь этот хаос… создать из хаоса порядок и сохранить его.

Он вернулся в коридор, но Ричарда не было.

— Ричард? — Он чувствовал, как сердце выпрыгивает из его груди.

Молчание.

— Ричард!

В воздухе висел ядовито-тяжелый запах пролитого одеколона.

— Ричард, какого дьявола, где ты?

Кто-то схватил Джека сзади рукой за плечо, он пронзительно вскрикнул.

— Не понимаю, почему ты так завопил, — говорил позже Ричард. — Это был всего лишь я.

— Я просто нервничаю, — еле слышно ответил Джек.

Они сидели на третьем этаже, в комнате мальчика со странным созвучным именем — Альберт Хамберт. Ричард рассказал ему, что Альберт Хамберт Пузырь был самым толстым мальчиком в школе, и Джеку нетрудно было в это поверить; его комната битком была набита удивительным разнообразием еды — это была копилка ребенка, самым страшным кошмаром которого было не вылететь из баскетбольной команды или провалить очередную контрольную, а не найти ночью чего-либо сладенького и вкусненького. Вот это все и было разбросано вокруг. Стеклянная банка с «Пухом алтея» была разбита, но Джек никогда особенно не жаловал «Пух алтея», он обходил своим вниманием и лакричный крем. На верхней полке в шкафу Альберта Пузыря была припрятана целая упаковка этого деликатеса. На верхней половине вскрытого ящика было написано: «Дорогому сыночку от любящей мамочки в День Рождения!»

«Некоторые любящие мамочки отправляют упаковочки с лакричным кремом, а некоторые любящие папочки отправляют блейзеры от братьев Брукс, — устало подумал Джек. — Если в этом и есть какая-то разница, то один только Джейсон знает о ней». Они обнаружили в комнате достаточное количество еды, чтобы устроить некое безумное подобие ужина — «Слим Дримз», острые ломтики, картофельные чипсы. Теперь они доедали пачку печенья. Джек забрал из коридора стул Альберта и сел возле окна. Ричард сидел на кровати.

— Ну, конечно же, ты нервничаешь, — согласился Ричард, неодобрительно покачивая головой, когда Джек предложил ему последнее печенье. — Очевидно, паранойя. И все из-за того, что последние два месяца ты провел в дороге. Как только ты вернешься домой к матери, с тобой все будет в порядке, Джек.

— Ричард, — сказал Джек, отбрасывая в сторону пустой кулек. — Хватит этого дерьма. Ты не видишь, что происходит за окнами на школьном участке?

Ричард облизал сухие губы.

— Я уже объяснял, — ответил он. — У меня температура. Возможно, ничего этого не происходит на самом деле, а если и происходит, то это абсолютно нормальные вещи, и мое сознание искажает их, преувеличивает их. Это одна Версия. Другая, это… ну… дельцы от наркомафии.

Ричард переместился ближе к кровати Альберта Пузыря.

— Ты ведь не имел дела с наркотиками, путешествуя по дорогам, правда ведь, Джек?

Взгляд Ричарда вновь стал колючим и умным.

«Вот, возможно, объяснение, возможный выход из этого безумия, — говорили его глаза. — Ты оказался вовлеченным в эту склоку, связанную с наркотиками, и все эти люди преследуют его».

— Нет, — устало вымолвил Джек. — Я привык считать тебя хозяином реальности, Ричард. Я никогда не думал, что доживу до того момента, когда увижу, как ты своим же умом искажаешь факты.

— Джек, это просто… замотанность, ну, ты понимаешь?

— Наркоманы в Спрингфилде, в Иллинойсе? — спросил Джек. — Кто же теперь несет Сибрук-Айлендскую чепуху?

И в это мгновение в окно комнаты Альберта Хамберта влетел камень, рассыпая по полу осколки стекла.

Глава 33 Ричард во тьме

Ричард вскрикнул и прикрылся руками, защищая лицо. Стекло разлетелось вдребезги.

— Вышли нам его, Слоут!

Джек встал. Его наполнила глухая ярость.

Ричард ухватил его за руку.

— Нет, Джек! Не подходи к окну!

— К черту все это, — почти рыча, ответил Джек. — Мне надоело слушать всю эту болтовню о себе, словно я — пицца.

Через дорогу стоял Этеридт-нечто. ОНО стояло на тротуаре, у самого края четырехугольной площадки и, подняв голову, глядело на них.

— Убирайся отсюда! — закричал на него Джек.

Внезапно, словно вспышка молнии, его осенило вдохновение.

Какое-то мгновение он колебался, затем проревел:

— Приказываю тебе убраться отсюда! Всем вам! Именем моей матери, Королевы, приказываю вам уйти!

Этеридт-нечто вздрогнуло, словно кто хлыстом ударил его по лицу.

Затем выражение болезненного удивления исчезло, и Этеридт-нечто ухмыльнулось.

— Она мертва, Сойер! — выкрикнуло оно. Но взгляд Джека стал еще более пронизывающим, как и тогда, на дороге, и под маской триумфа он заметил выражение нарастающего беспокойства.

— Королева Лаура умерла и твоя мать тоже умерла… умерла там, в Нью-Хэмпшире… умерла и издает трупный запах.

— Прочь! — прорычал Джек и увидел, что Этеридт-нечто снова в ярости отскочило назад.

Ричард подошел к окну и встал рядом с Джеком. Он был мертвенно-бледный, ничего не понимающий и совсем уже сбитый с толку.

— О чем вы оба кричите? — спросил он.

Не отрывая глаз, он глядел на стоящую внизу через дорогу ухмыляющуюся карикатуру.

— Откуда Этеридт знает, что твоя мать в Нью-Хэмпшире?

— Слоут! — крикнуло Этеридт-нечто. — Где твой галстук?

Судорога вины исказила лицо Ричарда; его руки дернулись к расстегнутому вороту рубашки.

— В этот раз тебе это сойдет с рук, если ты вышлешь нам своего пассажира, Слоут! — выкрикивало Этеридт-нечто. — Если ты нам его вышлешь, все вернется на свои места! Ты ведь хочешь этого, правда?

Ричард, не мигая, смотрел вниз на Этеридта-нечто, утвердительно кивая. Джек был уверен в этом совершенно неосознанно. Его лицо исказили муки страдания, в глазах заблестели нескрываемые слезы. «О, да, я хочу, чтобы все вернулось на свои прежние места».

— Неужели ты не любишь эту школу, Слоут? — рычало Этеридт-нечто в окно Альберта.

— Да, — пробормотал Ричард, проглатывая комок рыданий, стоящий в горле. — Да, конечно, я люблю ее.

— Ты знаешь, что мы делаем с маленькими негодяями, которые не любят эту школу? Отдай его нам! И все будет так, словно его здесь и не было никогда.

Ричард медленно повернулся и посмотрел на Джека ужасающе опустошенным взглядом.

— Тебе решать, Риччи-малыш, — тихим голосом сказал Джек.

— У него есть наркотики, Ричард! — выкрикнуло Этеридт-нечто. — Четыре или пять видов! Кокаин, гашиш, ангельская пыль! Он продает всю эту дрянь, чтобы оплатить всю эту поездку на запад! Откуда, ты думаешь, у него то классное пальто, которое было на нем, когда он появился у тебя на пороге?

— Наркотики, — произнес Ричард с огромным, вызывающим дрожь, облегчением. — Так я и знал.

— Да не верь ты ему, — сказал Джек. — Не наркотики изменили твою школу, Ричард. А собаки…

— Вышли его, Сл… — Голос Этеридта-нечто удалялся все дальше и дальше.

Когда оба мальчика вновь посмотрели вниз, его уже не было.

— Как ты думаешь, куда ходил твой отец? — мягко спросил Джек. — Как ты думаешь, куда ходил твой отец, когда он не вышел из шкафа, Ричард?

Ричард медленно повернулся и посмотрел на него. Лицо Ричарда, обычно такое спокойное, умное и безмятежное, теперь просто дергалось от перенапряжения. Его грудь часто вздымалась. Внезапно Ричард упал в объятия Джека, хватаясь за него со слепой, панической судорожностью.

— Оно п-п-п-прикоснулось к-к-к-ко мнее-е-е-е! — завизжал он.

Его тело в руках Джека дрожало, словно натянутый канат, который вот-вот лопнет.

— Оно прикоснулось ко мне, оно п-п-прикоснулось к-ко мне, что-то там п-п-прикоснулось ко мне И Я НЕ ЗН-ЗН-ЗН-ЗНАЮ, ЧТО ЭТО БЫЛО!

Прижавшись горячим лбом к плечу Джека, Ричард в одно мгновение выпалил весь рассказ, который он носил в себе все эти долгие годы. Он выкладывал все маленькими, сжатыми кусочками, похожими на деформированные пули. Джек понял, что он вспоминает то время, когда его собственный отец вошел в гараж… и вышел два часа спустя из-за угла здания.

Это было похоже на то, что произошло с Ричардом, но потрясение было еще сильнее. Это все объяснялось тем, что Ричард с железной, бескомпромиссной настойчивостью признавал реальность, одну лишь реальность и ничего, кроме реальности. Это объясняло, почему он отвергал любые фантазии, даже научную фантастику… и Джек знал по собственному школьному опыту, что технари, подобные Ричарду, обычно спокойно переваривали что-либо твердое, типа научно-обоснованного Хайнлайна, Азимова, Артура Кларка, Ларри Нивена, но Боже избави нас от ерунды Роберта Силберберга и Барри Мальдберга, пожалуйста, мы будем читать что-либо твердое, пока звездные квадраты и логарифмы не потекут из наших ушей. Но только не Ричард. Со стороны Ричарда, неприятие фантазии было настолько глубоким, что он ни за что в жизни не возьмет в руки роман, если это не будет заданием по изучаемому предмету. Раньше он доверял Джеку выбирать книги для своих отчетов о прочитанных по свободному выбору книгах, не заботясь о том, что это были за книги, прожевывая их, словно крупу. Это стало проблемой для Джека — подобрать для него книгу. Любой рассказ, который понравился бы Ричарду, увлек Ричарда так же, как хорошие романы и рассказы иногда увлекали Джека… («Хорошие книги, — подумал он, — почти так же хороши, как и дневные Видения, и каждая обозначала свою версию Территорий») …но так и не смогли вызвать той дрожи, той искры, той безошибочной реакции у Ричарда. Была ли это «Красный Пони», «… Демон», «Над пропастью во ржи» или «Легенда — это я», реакция была одна и та же — нахмуренное состояние, после которого следует нахмуренный вид с потухшим взглядом, отчет о прочитанной книге, заслуживающий обычно либо «3» либо «4», если учитель английского был особенно щедр. Только из-за троек по английскому Ричард не получал похвальных грамот, за исключением немногих семестров, когда этого предмета не было на экзаменах.

Джек закончил читать «Повелителя мух» Уильямса Голдинга, чувствуя то жар, то озноб, то дрожь, которая сотрясала все его тело. Он был одновременно обрадован и напуган, больше всего на свете желая того, что он обычно желал в случае, когда книга была особенно хороша. Желал, чтобы книга не заканчивалась, чтобы она все продолжалась и продолжалась, так же, как и жизнь (только жизнь всегда была несравненно скучнее и несравненно бессмысленней, чем книга). Он знал, что Ричарду предстоит написать отчет о прочитанной книге, поэтому дал ему эту книгу с загнутыми на бумажной обложке углами, думая, что уж эта-то вещь достигнет своего, сотворит чудо, что Ричард отреагирует на рассказ о затерявшихся мальчиках, которые скатились в дикое состояние. Но Ричард проработал «Повелителя мух» так же, как прорабатывал и все другие романы до нее, написал очередной отчет о книге с пылом и жаром, достойным патологоанатома, с похмелья составляющего заключение о смерти некоей жертвы автомобильной катастрофы.

— Но, ради Бога, почему ты так настроен против хорошей книги, Ричард?

С изумлением Ричард посмотрел на него, явно не понимая причину ярости Джека.

— Но ведь, действительно, нет необычайно хорошей выдуманной истории, не так ли? — таков был ответ Ричарда.

В тот день Джек ушел, мучительно озадаченный полным отрицанием воображения со стороны Ричарда. Возможно, в обложке каждой открываемой книги Ричарду мерещилась открываемая дверь шкафа, каждая красочная яркая обложка, изображавшая некогда доселе не существовавших людей так, словно они были совершенно реальными, каждая такая обложка напоминала Ричарду то утро, когда «Ему Хватило До Конца Его Дней».

Ричард видит, как отец идет в шкаф, расположенный в большой передней спальне, и плотно закрывает за собой дверь. Ричарду пять лет, а может, шесть… но, наверняка, еще нет семи. Он ждет пять минут, затем — десять минут, и когда отец, по-прежнему, не появляется из шкафа, его начинает охватывать страх. Он зовет, зовет (требует свисток, требует шкаф, требует…) отца, и когда отец не отвечает, зовет все громче и громче, подходит все ближе и ближе к шкафу.

И, наконец, когда проходит пятнадцать минут, а отец по-прежнему не появляется, Ричард открывает раздвижные двери шкафа и входит. Он входит в пещерную тьму.

И что-то происходит.

Протолкавшись сквозь грубый твид и гладкий хлопок и изредка попадающийся скользкий щелк отцовских пальто, костюмов и спортивных пиджаков, запах одежды и противомольных шариков и закрытого темного пространства начинает уступать место новому, горячему, огненному запаху. Ричард начинает на ощупь двигаться вперед, выкрикивая имя отца. Он думает, что должно быть там, сзади, пожар, и отец, может быть, пылает в нем, потому что пышет жаром… и вдруг он осознает, что под его ногами уже больше нет досок, он стоит в черной грязи. Повсюду вокруг его пушистых тапочек скачут странные черные насекомые с глазами, посаженными на длинные прутики. «Папа!» — кричит он. Нет пальто и костюмов, нет пола, и под его ногами не скрипучий белый снег, а зловонная черная грязь, в которой, по всей видимости, разводятся эти неприятные черные прыгающие насекомые. Никаким воображением это место не представишь.

Ему просто «Хватило, До Конца Его Дней».

Он вскакивает, бежит к своему отцу, к любимому Моргану Слоуту, и так крепко обнимает его, что руки еще неделю после этого болели. Морган поднимает его, смеется и спрашивает, почему он так бледен. Ричард улыбается и говорит, что наверное он съел что-то на завтрак, но сейчас ему уже лучше, он целует папочку в щечку, и ощущает любимый смешанный запах пота и одеколона «Рэст». Позже, в этот же день, он берет все свои книжки с приключениями — «маленькие золотые книги», в которых происходят неожиданные вещи, книги серии «Я умею читать», книги доктора Сьюсса, Зеленую книгу сказок для малышей, кладет их в коробку и относит в подвал, думая: «Я не огорчусь, если сейчас произойдет землетрясение, и в полу появится трещина и проглотит все эти книги до единой. На самом деле, это будет таким облегчением, что он целый день, а то и неделю, будет смеяться». Этого не происходит, но Ричард чувствует огромное облегчение, когда книги заперты в двойной темноте: в темноте коробки и в темноте подвала. Он никогда больше не посмотрит на них, так же как никогда больше не войдет в отцовский шкаф со створчатой дверью и, хотя иногда ему снится, что под его кроватью или в шкафу есть что-то с плоскими желтыми глазами, он никогда больше не вспомнит о зеленой, покрытой щупальцами руке, пока в Тейерской школе не наступят странные времена, и он не разразится потоком непривычных слез в объятиях своего друга Джека Сойера.

«Ему хватило, до конца его дней».

Крику Ричарда вторят другие крики и сумасшедший смех. Его окружает дым, приносимый темным непонятным дыханием, и Ричард поворачивается, спотыкаясь, возвращается тем же путем, что и пришел, разведя руки в стороны, словно слепой человек, обезумев от испуга, пытается нащупать пальто, почувствовать слабый, едкий, неприятный запах противомольных шариков… вдруг чья-то рука охватывает его запястье.

— Папа? — спрашивает он, глядя вниз, и видит, что эта рука принадлежит не человеку, а чему-то чешуйчатому, зеленому, покрытому присосками, с парой желтых, глядящих снизу-вверх глаз, которые смотрят на него голодным взглядом.

Визжа, он вырывается и бросается наугад в черноту… Он вновь нащупывает отцовские спортивные пальто и костюмы и слышит благословенный, не поддающийся объяснению перезвон плечиков, а зеленая, окаймленная присосками рука вновь с сухим перестуком пляшет сзади у него на шее… и исчезает.

Три часа он ждет. Дрожащий, мертвенно-бледный, словно остывшая в печи зола, снаружи этого проклятого шкафа, боясь выйти, боясь зеленой руки и желтых глаз, все более и более уверяясь в том, что его отец умер. И когда отец возвращается в комнату спустя почти четыре часа, но не из шкафа, а через дверь, которая ведет из спальной в холл наверху, Ричард навеки вечные отвергает и отрицает воображение и отказывается иметь с ним дело, обращаться к нему, либо идти с ним на компромисс.

Джек надеялся, что после рассказа и слез Ричард вернется в той или иной степени к своему обычному, обостренному, рациональному «я». Джека мало беспокоило то, насколько это возвращение полно; сможет ли Ричард примириться с внешним краем этого безумия и повернуть свое сознание к тому, чтобы помочь Джеку выбраться отсюда… убраться любым способом с территории Тейера и из жизни Ричарда прежде, чем он окончательно свихнется.

Но все получилось по-другому. Когда Джек пытался рассказать Ричарду о случае, когда его собственный отец, Фил, вошел в гараж и не вышел, Ричард отказывался слушать. Давнишняя тайна о том, что случилось в тот день в шкафу, была раскрыта (более того, Ричард по-прежнему упрямо цеплялся за мысль, что это была галлюцинация), но Ричарду уже «Хватило, До Конца Его Дней».

На следующее утро Джек пошел вниз. Он собрал все свои и те вещи, в которых, как он считал, Ричард будет нуждаться: зубную щетку, учебники, тетради, свежую смену белья. Он решил, что весь этот день они проведут в комнате Альберта Пузыря. Оттуда они смогут наблюдать за двором и воротами. А когда наступит ночь, возможно, смогут выбраться.

Джек пошарил в столе Альберта и нашел флакон детского аспирина. Какое-то время Джек смотрел на него, думая о том, что эти оранжевые пилюли не менее красноречиво говорили о любящей мамочке покойного Альберта, чем упаковка лакричного крема на полке в шкафу. Джек вытряхнул дюжину пилюль и передал их Ричарду, тот взял их с рассеянным видом.

— Иди сюда и приляг, — сказал Джек.

— Нет, — ответил Ричард одновременно сердитым, беспокойным и глубоко несчастным тоном. Он вернулся к окну. — Мне нужно продолжать наблюдение, Джек. Если происходят подобные вещи, кто-то должен вести наблюдение. Чтобы можно было сделать полный отчет… членам правления. Позже.

Джек слегка прикоснулся ко лбу Ричарда. И хотя он был прохладным, сказал:

— Температура поднялась, Ричард. Лучше полежать и подождать, пока аспирин подействует.

— Поднялась? — посмотрел на него Ричард исполненным благодарностью взглядом. — Правда?

— Правда, — сердито ответил Джек. — Иди и приляг. У тебя жар, и, по всей видимости, действительно очень болит голова.

Ричард уснул спустя пять минут после того, как лег. Джек сидел в мягком кресле Альберта Пузыря, сидение было так же продавлено, как и середина матраса Альберта. Лицо Ричарда восково отблескивало в свете разгорающегося дня.

День прошел как-то незаметно, и около четырех часов Джек уснул. Он проснулся, когда было уже темно, не зная, сколько же времени проспал. Он только знал, что ему ничего не снилось, и за это был благодарен. Ричард начал беспокойно шевелиться, и Джек понял, что скоро он проснется. Он встал и потянулся, морщась от боли в занемевшей спине. Он подошел к окну, выглянул… и застыл на месте с широко открытыми глазами. Его первая мысль была:

«Я не хочу, чтобы Ричард это видел. Нет, если я смогу чем-то помочь. О Господи, нам нужно убираться отсюда, и чем быстрее, тем лучше. Даже если по каким-либо причинам они боятся приблизиться к нам».

Но собирался ли он на самом деле забирать отсюда Ричарда? Они думали, что Джек этого не сделает, и рассчитывали на его отказ подвергать своего друга еще большим проявлениям безумия.

«Переходи, Джек. Тебе нужно перейти, ведь ты знаешь, и тебе нужно взять с собой Ричарда, потому что это место провалится в преисподню».

«Я не могу. Если я перейду в Территории, то это окончательно сведет с ума Ричарда».

«Неважно. Нужно это делать, во всяком случае, это наилучшее, может быть, единственное, чего они никак не ожидают».

— Джек? — Ричард уже сидел. Без очков его лицо имело странное, беззащитное выражение. — Джек, все закончилось? Это был сон?

Джек сел на кровать и обнял Ричарда за плечи.

— Нет, — сказал он тихим, успокаивающим тоном. — Еще не закончилось, Ричард.

— По-моему, жар усиливается, — объявил Ричард, отстраняясь от Джека. Он переместился к окну, некрепко сжимая дужку очков между большим и указательным пальцем правой руки. Затем надел очки и выглянул. Повсюду, вперед, назад сновали силуэты с горящими глазами. Так он простоял долгое время, затем сделал нечто, настолько не похожее на Ричарда, что Джек с трудом поверил своим глазам. Он снова снял очки и намеренно их уронил. Раздался еле слышный, холодный хруст треснувшей линзы. Затем намеренно наступил на них и раздавил обе линзы.

Ричард подобрал очки, посмотрел на них, а затем безразлично швырнул их в направлении мусорной корзины Альберта Пузыря. Он порядком промахнулся. В лице Ричарда появился легкий оттенок упрямства, что-то такое, что говорило: «Я больше ничего не хочу видеть, и я ничего не увижу, я об этом позаботился. Мне „Хватило, До Конца Моих Дней“».

— Ты только посмотри, — произнес он плоским, без тени удивления голосом. — Я разбил свои очки. У меня были другие, но я разбил их в спортзале еще две недели тому назад. Я без них почти слепой.

Джек знал, что это неправда, но был слишком потрясен, чтобы противоречить. Он не смог придумать подходящего ответа на радикальную меру, только что предпринятую Ричардом. Все это очень походило на то, что он окопался на крайней — дальше отступать некуда — позиции в схватке с безумием.

— Я тоже думаю, что жар усилился, — сказал Ричард. — У тебя еще есть аспирин, Джек?

Джек открыл ящик стола и, не говоря ни слова, передал флакон Ричарду. Ричард проглотил шесть или восемь таблеток и снова лег.

Шла ночь, Ричард, вновь и вновь обещая обсудить сложившееся положение, вновь и вновь нарушал свое слово. Он не мог обсуждать их уход, говорил, что совершенно не может обсуждать это, только не сейчас, у него снова температура и теперь намного выше, ему кажется, что около сорока, а то и сорока одного градусов. Он сказал, что снова нуждается в сне.

— Ричард, ради всего Святого! — кричал во все горло Джек. — Ты меня подводишь! Я никогда не ожидал от тебя, что ты…

— Не будь дураком, — ответил Ричард, заваливаясь на кровать Альберта. — Я просто заболел, Джек. Ты ведь не думаешь, что я, будучи больным, стану обсуждать с тобой все эти безумные вещи.

— Ричард, ты хочешь, чтобы я ушел и оставил тебя?

Какое-то время Ричард долго и пристально смотрел на Джека.

— Ты не оставишь, — сказал он и снова лег спать.

Около девяти часов школа вновь вступила в один из периодов какого-то странного затишья, и Ричард, возможно чувствуя, что его расшатанная психика не будет подвергаться прежним нагрузкам, проснулся и перекинул ноги через кровать. На стенах появились какие-то коричневые пятна, и он неотрывно смотрел на них, пока не увидел приближающегося к нему Джека.

— Я чувствую себя лучше, Джек, — поспешно сказал он. — Но нам на самом деле бесполезно говорить об уходе, сейчас темно, и…

— Этой ночью нам придется уйти, — мрачно сказал Джек. — Им остается только подождать нас. На стенах появляется грибок, и не говори, что ты этого не видишь.

Ричард улыбнулся с выражением невидящей терпимости, которая всегда чуть не сводила Джека с ума. Он любил Ричарда, но с радостью сейчас протаранил бы его головой одну из зараженных грибком стен.

Именно в то мгновение извивающиеся длинные толстые белые черви начали вползать в комнату. Они вываливались из коричневых грибковидных пятен на стенах, словно грибок каким-то непонятным образом порождал их. Они корчились, извивались, наполовину высовываясь из бледно-коричневых пятен, затем шлепались на пол и начинали слепо продвигаться в направлении кровати.

Джеку стало интересно: неужели зрение Ричарда действительно намного ухудшилось по сравнению с тем, каким он его видел в последний раз, или же оно стало ненамного хуже по сравнению с тем, каким он его помнил. Теперь он понял, что был прав во втором случае. Ричард видел достаточно хорошо. Во всяком случае он, конечно, без труда мог разглядеть студенистые штуковины, сыплющиеся со стен. Он вскрикнул и прижался к Джеку с выражением безумного отвращения на лице.

«Черви, Джек! Ох, Иисусе! Черви, черви?»

— С нами все будет в порядке, верно Ричард? — спросил Джек. С неожиданной для себя силой он держал Ричарда, не давая ему сдвинуться с места.

— Мы только подождем до утра, верно? Никаких проблем, верно?

Они выползали, извиваясь, дюжинами, сотнями, толстые, восково-белые, словно переросшие личинки. Некоторые при падении на пол лопались. Остальные же медленно ползли по полу в их направлении.

— Черви, Господи, нам нужно выбраться, нам нужно выб…

— Слава Богу, этот парень наконец-то увидел свет, — проговорил Джек. Левой рукой он повесил за плечи рюкзак, правой рукой схватил Ричарда за локоть и подтолкнул его к двери. Под их ногами расплющивались и с брызгами раздавливались белые черви, больше похожие на слизняков. Теперь они сыпались из коричневых пятен непрерывным потоком. Непристойное, постоянно увеличивающееся нарождение этой мерзости происходило уже по всей комнате Альберта. Поток белых жуков падал из пятен на потолке и, извиваясь, приземлялся на волосы и плечи Джека; насколько мог он старался их стряхивать, волоча за собой визжащего, все сметающего на своем пути, Ричарда.

«По-моему, мы тронулись в путь», — подумал Джек.

Да поможет нам Господь, я действительно думаю, что мы в пути.

Они снова были в общей комнате. Как оказалось, Ричард и того хуже представлял, как выбраться из Тейерских владений, чем сам Джек. Джек отлично знал только одно: он не собирается верить в этот обманчивый покой и выходить через какие-либо двери с надписью «Вход в Нельсон Хаус».

Посмотрев влево из широкого окна общей комнаты, Джек увидел приземистое, восьмиугольное кирпичное здание.

— Что это, Ричард?

— А? — Ричард посмотрел на клейкие, медленные потоки грязи, захлестывающие темнеющий четырехугольный двор.

— Маленькое приземистое кирпичное здание. Его с трудом отсюда видно.

— А! Депо.

— Что за депо?

— Само название еще ничего не значит, — сказал Ричард, по-прежнему обеспокоенно глядя на затопляемый грязью двор.

— Как и наш лазарет. Его называют маслобойней, потому что раньше там была настоящая маслобойня и молокозавод. До 1910 года. Традиция, Джек. Это очень важно. Это одна из причин, почему я люблю Тейер.

Джек снова с тоской посмотрел на грязный школьный участок.

— Во всяком случае, это одна из причин, почему я всегда любил.

— Маслобойня, хорошо. Откуда же взялось депо?

Ричард неспешно, с воодушевлением развивал две родственные мысли: «Тейер и Традиция».

— Всю территорию Спрингфилда когда-то занимал временный конечный пункт строящейся железной дороги, — сказал он.

— Фактически, в старые времена…

— О каких старых временах мы говорим, Ричард?

— Ну, восьмидесятые, девяностые годы прошлого века. Понимаешь…

Ричард отвлекся. Он стал близорукими глазами осматривать общую комнату в поисках новых червей. Не было ни единого… по крайней мере, пока. Но он уже видел, как в стенах начинают образовываться несколько коричневых пятен. Червей еще не было, но они скоро появятся.

— Продолжай, Ричард, — подсказал Джек. — Еще никому никогда не приходилось так использовать свои знания.

По губам Ричарда пробежала улыбка. Его взгляд снова остановился на Джеке.

— Спрингфилд был одним из трех или четырех крупнейших в Америке временных железнодорожных станций в течение последних двух десятилетий 19-го века. Он был географически удобен во всех четырех направлениях компаса. — Он поднес правую руку к лицу, оттопырив указательный палец, чтобы заученным жестом передвинуть очки вверх на переносицу. Вспомнив, что их там больше нет, снова опустил руку, слегка смутившись. — Во всех направлениях от Спрингфилда тянулись главные железнодорожные маршруты. Эта школа существует благодаря тому, что Эндрю Тейер увидел большие возможности. Он сделал себе состояние на железнодорожных перевозках. В основном, в направлении западного побережья. Он был первым, кто увидел возможности перевозки не только на восток, но и на запад.

Внезапно Джека осенила сумасшедшая мысль.

— Западное побережье? — Его живот свела судорога. В его сознание прорвалось обжигающее, совершенно четкое слово:

«Талисман!»

— Ты сказал: западное побережье?

— Конечно, сказал. — Ричард непонимающе посмотрел на Джека. — Джек, ты что, оглох?

— Нет, — ответил Джек.

«Спрингфилд был одной из трех или четырех крупнейших в Америке железнодорожных станций…»

— Нет, со мной все в порядке.

«Он был первым, кто увидел возможность перевозок на запад…»

— Слушай, где-то с минуту ты выглядел чертовски смешно.

«Он был, ты говоришь, первым, кто увидел возможность перевозок всякой всячины по железной дороге к отдаленным поселениям?»

Джек знал точно, что Спрингфилд по-прежнему был какой-то перевалочной станцией, возможно, до сих пор. Именно поэтому чары Моргана были здесь настолько сильны.

— Здесь были груды угля, сортировочные станции, паровозные депо, гаражи для товарных вагонов и около миллиарда рельсовых путей и запасных веток, — продолжал Ричард. — Она занимала всю теперешнюю территорию Тейерской школы. Где бы ты ни копнул на несколько футов в глубину, ты найдешь угольный мусор, куски рельс и тому подобную ерунду. То маленькое здание — единственное, что сохранилось до наших дней. Депо, конечно, никогда не было настоящим депо; уж слишком оно мало, это увидит всякий. Это был офис главного сортировочного депо, в котором хозяин и начальник станции вершили свои уважаемые дела.

— Ты знаешь об этом чертовски много, — ответил Джек, он говорил почти автоматически. Его сознание по-прежнему было переполнено новыми мыслями.

— Это одна из Тейерских традиций, — просто объяснил Ричард.

— Что там сейчас?

— Сейчас там размещается маленький театр. Используется для постановок драматического кружка, но последние два года драмкружок работал не очень активно.

— Как ты думаешь, оно заперто?

— Кому может понадобиться запирать Депо? — спросил Ричард. — Разве что кому-нибудь понадобиться украсть несколько декораций постановки «Причуды» 1979 года.

— Так что мы можем туда попасть?

— Я думаю, что да. Но зачем…

Джек указал пальцем на дверь сразу позади теннисных столов:

— Что там?

— Торговые автоматы и монетная микроволновая печь, для разогревания завтраков и замороженных обедов, Джек.

— Идем.

— Джек, по-моему, у меня вновь поднимается температура. — Слабо улыбнулся Ричард. — Может быть, мы еще немножко побудем здесь. На ночь мы смогли бы кое-как разместиться на диванах.

— Ты видишь вон те коричневые пятна на стенах? — мрачно спросил Джек, показывая пальцем вверх.

— Нет, без очков — конечно же, нет!

— Ну, они там есть. И не пройдет и часа, как из них начнут выводиться такие белые че…

— Хорошо, — поспешно согласился Ричард.

От торговых автоматов исходило зловоние.

Джеку показалось, словно все, что было внутри них, испортилось. Голубая плесень покрывала толстым слоем сырные крокеты и другую еду. Из передних панелей автомата «Съешь стаканчик» просачивались медленно тянущиеся ручейки растаявшего мороженого.

Джек подтащил Ричарда к окну и выглянул. Отсюда Джек различал Депо вполне отчетливо. Позади него он видел забор из соединенных кусков цепи и служебную дорогу, начинающуюся у школьного участка.

— Через несколько секунд будем там, — прошептал Джек. Он отодвинул щеколду окна и поднял раму.

«Эта школа существует потому, что Эндрю Тейер увидел возможности… ты видишь возможности, Джек?»

Ему показалось, что видел.

— Там есть кто-нибудь из ТЕХ людей? — нервно спросил Ричард.

— Нет, — ответил Джек. Это вообще больше не имело никакого значения, был там кто-то или нет.

«Одна из трех или четырех крупнейших в Америке железнодорожных станций… состояние на железнодорожных перевозках… в основном на западное побережье… он был первым, кто увидел возможности в перевозках на запад… запад… запад…»

В комнату хлынул тяжелый, отвратительный, смешанный запах гнили и мусорного зловония. Джек перекинул одну ногу через подоконник и схватил Ричарда за руку.

— Идем, — сказал он.

Ричард отпрянул.

— Джек… Я не знаю…

— Все разваливается на части, — сказал Джек. — И скоро вся комната тоже будет кишеть червями. Теперь идем. Кто-нибудь увидит меня сидящим в окне, и мы потеряем наш шанс улизнуть отсюда, словно пара мышей, попавшая в мышеловку.

— Я ничего не понимаю! — запричитал Ричард. — Я не понимаю, что за чертовщина здесь происходит!

— Заткнись и ступай за мной, — сказал Джек. — Иначе я брошу тебя, Ричард. Клянусь Богом, брошу. Я люблю тебя, но моя мать умирает. Я тебя брошу, и будешь сам заботиться о себе в этом чертовом аду.

Ричард посмотрел в лицо Джека и увидел, даже будучи без очков, что Джек не шутит и говорит правду. Он безропотно взял Джека за руку.

— Господи, я боюсь, — прошептал он.

— Присоединяйся, — сказал Джек и оттолкнулся. Секундой позже его ноги коснулись грязного газона. Ричард приземлился радом с ним.

— Теперь нам нужно добежать до Депо, — прошептал Джек. — Я думаю, это около пятидесяти ярдов. Мы войдем, если оно не заперто. Если нет, то попытаемся спрятаться как можно дальше отсюда, с той его стороны, которая выходит на Нельсон Хаус. Как только мы убедимся, что нас не заметили, и все по-прежнему тихо…

— Мы направляемся к забору.

— Верно. Может быть, нам придется перенестись, но не думай об этом сейчас… Служебная дорога. Мне почему-то кажется, что, если мы сможем выбраться из Тейерских владений, все будет снова хорошо. Как только мы пройдем четверть мили по дороге, ты оглянешься и увидишь огни в спальных корпусах и в библиотеке. Все будет, как ни в чем ни бывало, Ричард.

— Это было бы просто замечательно, — произнес Ричард с разбивающей сердце печалью.

— Ладно, ты готов?

— Наверное, — сказал Ричард.

— Беги к Депо. Замри у стены с той стороны. Пригнись, чтобы те кусты закрывали тебя. Видишь их?

— Да.

— Отлично… беги туда.

Не успели они добежать и до половины, увязая ногами в грязной земле, как с часовни сорвался страшный дробный гам колоколов. Им ответил завывающий хор собак. Они вернулись, все эти оборотни-старшие ученики. Джек на ощупь искал Ричарда и обнаружил, что тот тоже нащупывает его. Их руки сплелись.

Ричард вскрикнул и судорожно вцепился в Джека. Его рука сжимала руку Джека все крепче и крепче, пока пальцы не сомкнулись в мертвой хватке. Из-за Депо выбежал тощий, белый волк и направился к ним навстречу.

«Это тот самый пожилой мужчина из лимузина», — подумал Джек. За ним бежали другие волки и собаки… И тогда Джек понял, он был до боли уверен, что некоторые из них не были собаками, некоторые из них были наполовину обращенные новички-мальчики и взрослые мужчины-учителя. Вместо морд у собак и волков были человеческие головы, заросшие шерстью.

— Мистер Дафри! — пронзительно закричал Ричард, указывая свободной рукой. («Вот так-так! Ты видишь очень неплохо для парня, потерявшего очки, Риччи-малыш», — в голове Джека промелькнула сумасшедшая мысль). — Мистер Дафри! О Господи, это ведь мистер Дафри! Мистер Дафри!

Так Джек в первый и последний раз увидел директора Тейерской школы — худощавого пожилого человека с седыми волосами, большим изогнутым носом и иссохшимся морщинистым, покрытым растительностью, как обезьянки бродячих шарманщиков, телом. Он быстро бежал на всех четырех вместе с собаками и мальчиками-волками, в подпрыгивающем профессорском уборе, непонятным образом удерживающемся на голове. Он улыбнулся Джеку и Ричарду, и из пасти-рта вывалился длинный, болтающийся, покрытый желтыми никотиновыми пятнами язык.

— Мистер Дафри! О Господи! Боже правый! Мистер Дафри, мистер Да… — он дергал Джека все яростнее и яростнее, пытаясь увести его влево. Джек был больше, но Ричард был охвачен паникой. Воздух сотрясали взрывы. Омерзительный запах мусора становился все тяжелее и тяжелее. Джек слышал тихое бульканье грязи, выступающей из земли. Белый волк, ведущий стаю, сокращал расстояние, и Ричард пытался увести его вожака, пытаясь прижать их к забору, и это было правильно, но одновременно и неправильно, потому что им нужно было добраться до Депо, а не до забора. Это было самое место, потому что это был «один из трех или четырех крупнейших в Америке железнодорожных пунктов, потому что Эндрю Тейер был первым, кто увидел возможности перевозки на запад, потому что Эндрю Тейер увидел возможности, а теперь он, Джек Сойер, тоже увидел возможности». Все это было, конечно же, подсказано только интуицией, но Джек поверил в то, что в таких всеобщих делах он мог доверять только своей интуиции.

— Отпусти своего пассажира, Слоут! — злобно бормотал Дафри. — Отпусти своего пассажира, он слишком красив для тебя!

«Но что значит пассажир?» — подумал Джек в последние секунды, когда Ричард слепо пытался сбить их с курса, а Джек в ответ рывками поправлял его, направляя в смешанную толпу чудовищ, мальчиков-волков и учителей-собак, которые бежали позади большого белого волка, направляясь за ними к Депо.

— Я скажу тебе, что значит пассажир. Пассажир — это тот, кто едет. Откуда пассажир начинает свою поездку? Ну конечно же, из Депо… — орал, сметая все на своем пути, Джек.

— Джек, сейчас укусит! — закричал Ричард.

Волк обогнал Дафри и прыгнул на них, его челюсти надвигались подобно заряженному капкану. Позади них раздался тяжелый треск и звук падения, словно Нельсон Хаус раскололся пополам, подобно сгнившей дыне.

Теперь Джек, вот кто давил на пальцы Ричарда, сжимая их еще крепче, когда ночь огласилась сумасшедшим колокольным перезвоном, осветилась керосиновыми бомбами и треснула под огненными взрывами.

— Держись крепче! — крикнул он. — Держись крепче, Ричард, мы отправляемся.

Он даже успел подумать: «Теперь роли поменялись. Теперь Ричард, вот кто стадо, вот мой пассажир! Боже, помоги нам обоим».

— Джек, что происходит? — пронзительно визжал Ричард. — Что ты делаешь? Прекрати! Прекрати! ПРЕКРА…

Ричард все еще визжал, но Джек не слышал его. Внезапно, ощущение нависшего над их головой злого рока лопнуло, подобно черному яйцу, и его сознание преисполнилось светом и сладостной чистотой воздуха, настолько чистого, что «можно услышать запах редиса, который садовод выкапывает из земли за милю отсюда». Внезапно Джек ощутил, что может просто побегать и попрыгать… либо полететь, как те люди, которые привязывали к своим спинам крылья.

Ах, вместо того мерзкого мусорного зловония был свет и чистый воздух, и ощущение, будто летишь сквозь черную пустоту, и на мгновение все в нем, казалось, стало прозрачным и полным сияния. На мгновение все стало радугой, радугой, радугой.

Так Джек Сойер вновь перенесся на Территории, на этот раз на бегу, стремглав мчась через разлагающийся школьный Тейерский участок, сопровождаемый звуками треснувших колоколов и рычащих собак.

И на этот раз он с собой перетащил Ричарда, сына Моргана Слоута.

ИНТЕРМЕДИЯ Слоут в этом мире /Морган Орриский в Территориях (III)

Сразу же после семи часов утра, после перелета Джека и Ричарда из Тейера, Морган Слоут подъехал к обочине с внешней стороны главных ворот Тейерской школы. Он припарковался. Пространство было помечено одним знаком «Только для инвалидов». Слоут с безразличием посмотрел на знак, затем полез в карман брюк, вытащил пузырек с кокаином и принял очередную дозу. Через несколько мгновений мир, казалось, приобрел цвет и жизнь. Это было удивительное снадобье. Ему было интересно, будет ли оно расти на Территориях, а если да, то будет ли оно там более сильным и действенным.

Сам Гарднер разбудил Слоута в его квартире на Беверли Хилз в два часа ночи, чтобы рассказать ему о том, что произошло в Спрингфилде. Голос Гарднера дрожал. По всему было видно, что он боится, что Морган впадет в ярость, когда узнает, что Джек Сойер сбежал.

«Тот мальчик… Тот плохой, плохой мальчик…»

Слоут не впал в ярость. На самом деле он чувствовал необычайное спокойствие. Им овладело чувство предопределенности, которое, как он подозревал, пришло к нему от второй его половины, как он думал, «его Оррисности». Он гордился этим своим не совсем понятным запатентованном каламбуром.

— Успокойся, — утешал Слоут. — Я буду там как можно быстрее. Держись там, мой милый.

Он положил трубку, прежде, чем Гарднер успел что-нибудь сказать в ответ, и снова лег в постель. Он скрестил руки на животе и закрыл глаза. Какое-то мгновение царила невесомость… какие-то считанные секунды… а затем он почувствовал под собой движение. Он слышал поскрипывание кожаных лямок, постанывание и глухие удары грубых железных пружин, проклятия кучера. Он открыл глаза и стал Морганом из Орриса.

Как всегда, его первой реакцией на Территории был чистый восторг: по сравнению с ним кокаин казался просто детским аспирином.

Его грудь стала уже, все тело — меньше. Сердцебиение Моргана Слоута подскакивало от 85 до 120 ударов в минуту в трудных жизненных ситуациях, сердцебиение же Моргана из Орриса вряд ли когда-либо превышало 65 ударов. Как показывала проверка, зрение Моргана Слоута составляло 20/20, что, несомненно, красноречиво говорило о его близорукости. Тем не менее, Морган из Орриса видел лучше. Он мог увидеть и проследить путь каждой брезентовой складки на боку дилижанса, мог удивляться тонкости узора сетчатых занавесок, раздуваемых ветром. Нос Слоута был забит кокаином, обедняя его обоняние, нос же Моргана из Орриса был абсолютно чист, и он с безукоризненной точностью ощущал запах пыли, зелени и воздуха настолько точно, словно мог ощутить и оценить каждую молекулу, составляющую их.

Позади он оставил пустую двуспальную кровать, еще сохраняющую очертания и тепло его большого тела. И вот он сидит на скамье дилижанса, и нет сидения шикарнее ни в одном из когда-либо выпущенных «Ройлс-Ройсов». Он мчится на запад, к границе, к тому пункту, который называется Пограничное Депо. К человеку по имени Андерс. Он знал все это, знал в точности, где находится, потому что здесь он был Морганом Орриским. Морган в его голове разговаривал с ним так, как правое полушарие мозга может разговаривать с рациональным левым полушарием во время дневных сновидений, тихим, но совершенно отчетливым голосом. Слоут разговаривал с Морганом Орриским тем же тихим полушепотом, к которому он обращался в тех нескольких случаях, когда сам перемещался туда, о чем Джек стал думать, как об Американских Территориях. Когда переносишься и входишь в тело своего Двойника, получается что-то типа ненавязчивого завоевания. Слоут читал и о более насильственных случаях захвата, и, хотя подобная тема не очень его интересовала, думал: «Бедные, невезучие слюнтяи, такие ранимые, подверглись захвату безумных попутчиков из других миров. Может быть, и сам Американский мир, вот кто свел их с ума». Это казалось более чем вероятным, и, конечно же, он наложил свой отпечаток на голову бедняги Моргана из Орриса во время его первых двух или трех посещений, хотя Слоут и был в равной степени дико взволнован и напуган.

Дилижанс сильно тряхнуло. В Пограничной Зоне дороги выбирать не приходится, и слава Богу, что они там вообще есть. Морган поерзал на сидении, и это отозвалось глухой болью в его ягодицах и изувеченной ступне.

— Сиди смирно, да разразит тебя Господь, — пробормотал наверху кучер. Раздался свист и шлепок его кнута. — Катитесь, шлюхино отродье! Катитесь!

Слоут улыбнулся. Ему было приятно снова быть здесь, хотя это всегда и длилось считанные мгновения. Он уже знал то, что ему нужно было знать. Голос Моргана из Орриса прошептал ему об этом. Дилижанс прибудет к Пограничному Депо (Тейерской школе в другом мире) задолго до рассвета. Не исключено, что он их застанет, если они задержатся. Если нет, то их ожидают Проклятые Земли. Мысль о том, что Ричард был теперь с этим отродьем Сойера, мучила его и приводила в бешенство, но если требовалась эта жертва… что ж, Морган из Орриса потерял своего сына и выжил.

Единственное обстоятельство, которое до сих пор сохраняло Джеку жизнь, был тот сводящий с ума факт ЕДИНИЧНОСТИ его натуры. Когда щенок переносился в какое-либо место, он всегда оказывался в месте, аналогичном в покинутом мире. Слоут же оказывался там, где был Морган Орриский, а тот мог быть на целые мили дальше от нужного ему места… как и в данном случае. В остальном ему везло, но Сойеру везло больше.

— Довольно скоро твоя удача отвернется от тебя, мой маленький друг, — сказал Двойник Слоута. Дилижанс еще раз тряхнуло. Лицо исказилось от боли. «Если больше ничего не произошло, то ситуация сама по себе упрощалась, хотя последнее столкновение расширялось и углублялось новым соучастием. Причем его собственного сына».

«Хватит».

Он закрыл глаза и скрестил руки. Какое-то мгновение он чувствовал приступ глухой боли в деформированной ступне… и, когда открыл глаза, Слоут смотрел в потолок своей квартиры. Как всегда, наступал момент, когда дополнительные фунты обрушивались на него своим весом, когда сердце реагировало удивленным двойным биением, а затем набирало частоту.

Он поднялся и позвонил в авиа-агентство Западного побережья. Спустя семьдесят минут он уже проходил предпосадочный контроль в аэропорту. И, как всегда, в момент крутого и быстрого взлета самолета «Лиэ» у него возникло неприятное ощущение, как будто к его заднице была прикреплена паяльная лампа. Они приземлились в Спрингфилде в 5.50 по местному времени, как раз в это время в Территориях Морган Орриский будет приближаться к Пограничному Депо. Слоут взял напрокат седан «Герц», и вот он здесь. Путешествие по Американским дорогам действительно имеет свои преимущества и прелести.

Он вышел из машины как раз в то время, когда раздался перезвон утренних колоколов, и пошел по школьному участку Тейера, который совсем недавно покинул его собственный сын.

Все шло своим обычным ходом, характерным для раннего утра учебного дня в Тейере. Колокола на часовне вызванивали свою обычную утреннюю мелодию (что-то классическое, но не совсем узнаваемое), которая немного напоминала «Те Deum». Слоута обгоняли спешащие студенты — кто в столовую, кто на утреннюю тренировку. Возможно, они были немного молчаливее, чем обычно, и с похожими выражениями лиц. Они были бледными и слегка испуганными, словно всем им приснился один и тот же кошмарный сон.

«А так оно и было», — подумал Слоут. На мгновение он остановился перед Нельсон Хаусом, задумчиво осматривая все вокруг. Они даже не догадывались, насколько глубоко нереальными были они все. Такими и должны быть существа, населяющие места, в которых разные миры разделяет лишь тонкая мембрана. Он обогнул угол здания и увидел, как дворник собирает разбитое стекло, лежащее на траве, словно мишурные бриллианты. Поверх его наклоненной спины Слоут мог видеть комнату для отдыха, в которой сидел необычайно притихший Альберт Пузырь и невидящими глазами смотрел мультфильм «Багз Банни».

Слоут двинулся в направлении Депо, мысленно возвращаясь к тому первому дню, когда Морган из Орриса перенесся в этот мир. Как оказалось, он думал об этом времени с ностальгией, которая, если прервать воспоминания, была чуть ли не гротескной. Ведь тогда он едва не умер. Оба они едва не умерли. Но это было в середине пятидесятых, а сейчас уже восьмидесятые. За это время многое изменилось.

Он возвращался из офиса. Солнце медленно погружалось в дымку Лос-Анджелеса, в которой был огненный пурпур и сизая желтизна. Это было еще до того, как Лос-Анджелесский смог начал сгущаться. Он был на бульваре Заходящего Солнца и смотрел на щит, рекламирующий новую пластинку Пэгги Ли, как вдруг ощутил внезапный прилив чего-то. Словно где-то в его подсознании внезапно открылся родник, выплескивая что-то чужеродное, странное, что-то… похожее… на…

(на сперму)

…ну, он не знал точно, на что это походило. Но только оно быстро потеплело, стало узнаваемым, и он не сразу понял, что это был ОН, Морган Орриский, и тогда все перевернулось вверх дном, словно потайная дверь на карденовых подвесках: с одной стороны книжный шкаф, с другой — туалетный столик Чиппендейла, и оба чудесно вписываются в интерьер комнаты — и это был его Двойник. Он сидел за рулем форда 1952 года с пулевидным носом и был одет в двубортный коричневый костюм и галстук Джон Репоки. Его рука сползала в промежность не от боли, а из неприятного любопытства: на Территориях Морган, конечно же, никогда не носил плавки.

«Был такой момент, — вспоминал он, — когда форд чуть не въехал на тротуар, и тогда Морган Слоут, уже ушедший глубоко в подсознание, взял на себя часть действий, и Морган Орриский беспрепятственно занимался своим делом, чуть не сойдя с ума от восторга. Он таращился на все окружающее. А то, что осталось от Моргана Слоута, тоже было в восторге; его восторг напоминал восторг человека, первый раз показывающего своему другу свой новый дом и заметившего, что его дом нравится его другу так же, как нравится и ему самому».

Морган Орриский подъехал к «Толстячку» и, немного помяв в руках непривычные для него бумажные деньги Моргана, заказал гамбургер, картофель фри и кофе «гляссе»; слова непринужденно лились с его губ, черпая их из подсознания, словно колодец черпает воду из родника. Он откусил первый кусок, остальное же проглотил со скоростью, с которой Вулф проглотил свою первую отбивную. Одной рукой он запихивал в рот картошку, другой рукой нажимал на кнопки радио, выхватывая приятное журчание мелодий: то Перри Комо, то какой-то большой оркестр, то первые ритмы и блюзы. Он выцедил весь кофе «гляссе» и сделал официанту повторный заказ.

Прожевав половину второго гамбургера, его Двойник так же, как и Слоут, почувствовал тошноту. Внезапно вкус жареного лука показался слишком сильным, до отвращения. Запах выхлопных газов пропитал все вокруг. Его руки стали бешено зудеть. Он сдернул с себя пиджак двубортного костюма (второй кофе «гляссе» незамеченным упал на бок, капая мороженым на сиденье форда) и посмотрел на свои руки. Их покрывали уродливые красные пятна, расползающиеся все дальше. Его живот свело, он высунулся из окна, и даже в то время, когда его рвало в поднос, специально прикрепленный там, он почувствовал, как из него выскальзывает Морган Орриский, возвращаясь в свой собственный мир…

— Чем могу служить, сэр?

— Гммм? — Внезапно выведенный из своей задумчивости, Слоут огляделся вокруг. Перед ним стоял высокий светловолосый юноша, очевидно старшекурсник. Он был подобающе одет — безупречный синий фланелевый блейзер поверх рубашки с открытым воротником и выцветшие джинсы «Левис».

Он поправил рукой волосы с глаз, в которых было то же изумленное и растерянное выражение.

— Меня зовут Этеридт, сэр. Я просто поинтересовался, могу ли я быть чем-либо полезен. Вы, казалось… заблудились…

Слоут улыбнулся. Он хотел было что-то сказать, но промолчал. «Нет, это вы так выглядите, мой друг». Все было в порядке. Отродье Сойера по-прежнему был где-то на свободе, но Слоут знал, куда он направляется, а это означало, что Джек был под прицелом. Мишень была невидима, но все же она была.

— Заблудился в прошлом, всего-навсего, — сказал он. — Старые времена Я здесь не первый раз, мистер Этеридт, если это то, что вас беспокоит. Мой сын — студент Ричард Слоут.

На мгновение глаза Этеридта стали еще более задумчивыми и испуганными.

— Конечно, Ричард! — воскликнул он.

— Через время я пойду на прием к директору. А сейчас я хотел просто побродить кругом. Да, я думаю, все в порядке.

Этеридт посмотрел на часы.

— Я сегодня утром дежурю, поэтому, если вы уверены, что у вас все в порядке…

— Уверен.

Этеридт кивнул ему, почти незаметно улыбнулся и отправился восвояси.

Слоут посмотрел ему вслед, затем внимательно изучил участок земли отсюда до Нельсон Хауса. И снова заметил разбитое окно. Прямое попадание. Это точно, более, чем точно, предположить, что где-то между Нельсон Хаусом и этим восьмиугольным кирпичным зданием два мальчика перенеслись в Территории. Если он захочет, он сможет последовать за ними. Просто сделать шаг и исчезнуть. Возникнуть там где бы ни находилось в тот момент тело Моргана Орриского. Это будет где-то близко; возможно даже, что перед самим станционным смотрителем. И никакой ерунды с переносом в место, на сотню миль отстоящее от нужного пункта в географии Территорий, от которого можно покрыть разделяющее расстояние либо на фургоне, либо, того хуже, «на своих двоих», как говаривал его отец.

По всей вероятности, мальчики уже отправились дальше. В Проклятые Земли. Если да, то Проклятые Земли прикончат их.

И никто лучше Осмонда, двойника Солнечного Гарднера, не выжмет всю известную Андерсу информацию. Осмонд и его ужасный сын. Нет никакой необходимости самому переноситься.

Разве что только для того, чтобы удостовериться. Ради того, чтобы доставить себе приятное, освежиться, вновь становясь Морганом Орриским, разве что на несколько секунд.

И, конечно же, чтобы проверить. Вся его жизнь, с самого детства, была упражнением на проверку.

Он оглянулся вокруг себя, чтобы убедиться, что Этеридт нигде поблизости не болтается, затем он открыл дверь Депо и шагнул внутрь.

Пахнуло спертым, тяжелым, вызывающим невероятную ностальгию запахом старой косметики и полотняных декораций. На мгновение появилась сумасбродная мысль, что он совершил нечто еще более невероятное, чем просто перенесся. Ему показалось, что он совершил путешествие сквозь время, назад в студенческие годы, когда он и Фил Сойер были заядлыми театралами.

Затем его глаза привыкли к полумраку, и он увидел незнакомый, почти слащавый театральный реквизит — гипсовый бюст Палласа для постановки «Ворон», необычную позолоченную птичью клетку, книжный шкаф с ненастоящими корешками, вспомнил, что он находится в слабом подобии «маленького театра» Тейерской школы.

Он остановился, глубоко вдыхая запах пыли, поднял голову к одному пыльному солнечному лучу, падающему сквозь маленькое окошко. Свет всколыхнулся и внезапно приобрел насыщенный золотистый цвет, цвет яркой лампочки. Он был в Территориях, именно так, он был в Территориях. На миг его охватила безудержная радость от скорости перемены. Обычно следовала пауза, ощущение скольжения из одного места в другое. Эта процедура, казалось, была прямо пропорциональна расстоянию между физическими телами двух «я»: Слоута и Моргана из Орриса. Однажды, когда он переносился из Японии, где он вел переговоры в сделке с братьями Шо насчет ужасного романа о том, как некий сошедший с ума ниндзя угрожает звездам Голливуда, пауза была настолько долгой, что его охватил испуг, что он навсегда затерялся где-то в пустом, бессмысленном чистилище, разделяющем миры. Но на этот раз они были близко… настолько близко! «Это было, как в те редкие мгновения, — подумал он — (подумал Морган из Орриса) когда мужчина и женщина достигают оргазма в один и тот же момент и вместе ощущают спад сексуального влечения».

Запах иссохшей краски и полотна сменил легкий, приятный запах горящего масла, присущего Территориям. Лампа на столе еле мерцала, пуская темные струи дыма. Слева от него был накрытый стол, на грубых тарелках остывали остатки ужина. Три тарелки.

Морган Орриский сделал шаг вперед, как всегда немного волоча поврежденную ногу. Он приподнял одну тарелку так, что мерцающий свет ламп скользнул по жирным остаткам пищи. «Кто ел из этой? Андерс, Джейсон, а, может быть, Ричард… этот мальчик был бы также Раштоном, если бы мой сын был жив?»

Раштон утонул, когда плавал в пруду недалеко от Большого Дома. Был пикник. Морган с женой выпили приличное количество вина. Солнце припекало. Малыш дремал. Морган с женой занимались любовью, а затем уснули в приятном полуденном солнечном сиянии. Его разбудили крики ребенка. Раштон проснулся и пошел в воду. Он уже умел немного плавать по-собачьи, как раз достаточно для того, чтобы выбраться с небольшой глубины. Морган Орриский, хромая, бросился к воде, нырнул и изо всех сил поплыл к тому месту, где барахтался ребенок. Это его проклятая нога, вот что помешало ему и, возможно, стоило жизни сыну. Когда он доплыл до мальчика, тот уже тонул. Моргану удалось схватить его за волосы и вытащить на берег… но Раштон уже посинел, он был мертв.

Не прошло и шести недель, как Маргарет наложила на себя руки.

Спустя семь месяцев после этого, собственный малолетний сын Моргана Слоута едва не утонул в Уэствудском бассейне во время занятий юных гребцов. Когда его вытащили из воды, он был такой же синий и бездыханный, как и Раштон… но спасательная команда применила искусственное дыхание рот-в-рот, и Ричард Слоут задышал.

«От судьбы не уйдешь», — подумал Морган Орриский. Внезапно затяжной, пьяный храп заставил его круто повернуть голову.

В углу комнаты на соломенном тюфяке в мятой одежде лежал Андерс, станционный смотритель. Рядом лежал перевернутый кувшин из-под вина Его волосы были смочены добрым количеством вина.

Он вновь издал храп, затем застонал, словно ему снился дурной сон.

«Какой-бы сон ты не видел, он не может сравниться с будущим, которое тебе сейчас уготовано», — мрачно подумал Морган. Он шагнул к нему, его одежда развевалась на ветру. Он посмотрел на Андерса взглядом, в котором не было ни тени жалости.

Слоут смог планировать убийство, но каждый раз это был Морган Орриский. Вот кто мигрировал, чтобы выполнить сам акт. Это Морган из Орриса в физической оболочке Слоута пытался удушить подушкой Джека Сойера на фоне бубнящего голоса диктора. Это он наблюдал убийство Фила Сойера в штате Юта (так же, как он наблюдал убийство Двойника Фила Сойера, члена палаты общин, принца Филипа Сойтеля на Территориях).

У Слоута был вкус к крови, но все же у него была аллергия на нее, так же, как у Моргана из Орриса — аллергия на американскую еду и американский воздух. Это Морган из Орриса, некогда прозванный Морган-Каменная нога, вот кто всегда выполнял приказы, спланированные Слоутом.

«Мой сын умер, его живет. Сын Сойтеля умер. Сын Сойера все еще живет. Но это все еще можно исправить. Будет исправлено.

Никакого Талисмана для вас, мои милые маленькие друзья. Вы связаны с радиоактивным вариантом Оутли, и каждый должен отдать жизнь, чтобы весы уравновесились. От судьбы не уйдешь».

— И если не от судьбы, так от меня уж точно, — громко сказал он.

Мужчина на полу снова застонал, словно он услышал что-то. Морган сделал еще один шаг к нему, возможно, намереваясь разбудить его ударом ноги, и вдруг резко повернул голову. Вдалеке он услышал топот копыт, слабый скрип и позвякивание упряжи, крики гуртовщиков, погоняющих лошадей.

«Тогда это, должно быть, Осмонд. Хорошо. Здесь пусть Осмонд позаботится о деле. Мне самому было бы не интересно допрашивать человека с похмелья, когда я и без того знаю, что он скажет».

Тяжело ступая, Морган подошел к двери, открыл ее и выглянул навстречу великолепному, окрашенному в персиковый цвет восходу на Территориях. Именно в этом направлении восходящего солнца исходили звуки приближающихся наездников. Какое-то мгновение он позволил себе насладиться великолепным сиянием, затем снова повернулся на запад, где небо не теряло цвет свежего кровоподтека. Земля была покрыта мраком… и только на востоке первые лучи солнца отбросили две яркие параллельные полосы.

«Мальчики, вы отправились навстречу своей смерти», — с удовлетворением подумал Оррис… и вдруг промелькнула мысль, которая принесла еще большее удовлетворение: «Возможно, смерть уже настигла их».

— Хорошо, — сказал Морган Орриский и закрыл глаза.

Мгновение спустя Морган Слоут открыл глаза и вышел из маленького театра Тейерской школы, собираясь отправиться обратно на западное побережье.

«Похоже, что пора совершить небольшое путешествие по закоулкам памяти, — подумал он. — В некий город в штате Калифорния под названием Понт Венути. Возможно, в самом начале будет путешествие обратно на восток, посещение Королевы, а затем…»

— Морской воздух, — сказал он бюсту Палласа, — мне полезен.

Он вновь нырнул в Депо, сделал очередную затяжку из маленького пузырька, хранящегося в кармане (на этот раз едва замечая запахи полотна и косметики), и, таким образом взбодрившийся и освежившийся, начал спускаться с холма по направлению к своей машине.