Сторож маяка в Нейверке

ГЛАВА II. Мерзкий обманщик

— Гей, лодочник! Что вам нужно на «Буревестнике»? — крикнули часовые на палубе адмиральского корабля Штертебекера к человеку, приблизившемуся на парусном судне к флоту виталийцев.

— Я хочу сделать вам важное сообщение, прошу разрешить мне подняться на палубу.

Часовые доложили атаману Лимпургу, стоявшему на шканцах, о желании лодочника.

Атаман Лимпург сам подошел к рейду и осмотрел пришельца, скромно спустившего свой парус, ибо лодка его тем временем причалила вплотную к «Буревестнику».

— Что вам нужно? С кем вы хотите говорить? — коротко спросил Лимпург.

— С вашим королем. Я должен сделать ему чрезвычайно важное сообщение.

— Как? вы? — сказал атаман, и в голосе его ясно слышалось презрение. — Вы, кажется, носите гамбургские цвета?

— Да, сударь. Но это не относится к делу.

— Вы знаете, что гамбуржцы наши враги, — ворчал Лимпург. — Всё, что исходит оттуда, скверно. Мы имеем все основания недоверчиво относиться с ним.

— Сударь, то, что я явился вам, доказывает, что я вам желаю добра. А то, что я открыто показываю вам мои цвета, говорит только в пользу моей честности. Разве я бы осмелился один приблизиться к вам, если бы не был вашим другом; дайте мне подняться на борт. Ваш король сам решит, важно ли то известие, которое я приношу, или нет.

— Кто вы такой, что вы хотите лично говорить с королем виталийцев?

— Я Вильмс Брауман, сторож маяка в Нейверке.

— Погодите.

Атаман удалился. Он не хотел, на свою ответственность, позволить этому в высшей степени подозрительному человеку подняться на борт, он хотел спросить на это разрешения Штертебекера. Одно то обстоятельство, что человек, находящийся на службе города Гамбурга, вообще явился сюда, возбуждало подозрения атамана, и он предупреждал адмирала не слишком доверяться пришельцу.

— Я готов отрубить себе руку, если этот человек не изменник, — сказал Лимпург. — Или он изменяет своим кормильцам, или нам. Первое так же скверно, как второе. Будьте осторожны, адмирал, я чую что-то недоброе. Его бегающий взгляд обнаруживает нечистую совесть.

Штертебекер улыбнулся. Он уже привык к тому, что эти люди слишком уже беспокоятся за него и всюду подозревают опасности.

— Дайте ему подняться на корабль; что он может нам сделать один?

— А если это шпионство, адмирал! Негодяй, может быть, хочет понюхать, сколько у нас орудий и людей.

— Это он может узнать! Это только заставит их еще больше бояться нас.

Лимпург поклонился и вышел из каюты. Лицо его приняло более спокойное выражение. Адмирал прав: один человек не может им вредить, будь у него хоть семь пядей на лбу.

Атаман разрешил лодочнику подняться на палубу и провел его в каюту Штертебекера.

— Что вы хотели сообщить мне? — спросил адмирал. — Говорите коротко и ясно. Вы видите, я занят. Вы сумеете рассказать гамбуржцам, что юнкер фон Винсфельдт не тратит все свое время только на грабежи и попойки, как они там рассказывают, но умеет так же заниматься серьозными работами. Вы видите, вот наброски морской карты устья Эльбы. Там находится ваш остров с маяком.

Брауман низко поклонился и поспешил уверить заискивающим тоном, что он всегда считал короля виталийцев величайшим моряком всех времен и преклоняется пред его громадными заслугами. Конечно, — гамбуржцы на этот счет другого мнения, и именно поэтому он явился теперь сюда, с исключительной целью предупредить Штертебекера.

— Предупредить? мне? против гамбуржцев? — принявший слова посетителя за чистую монету. — Не стоило трудиться. Что гамбуржцы мне враги, об этом знают даже дети.

— Совершенно верно, адмирал, это не тайна. Но теперь готовится против вас особенный удар.

— Да? — засмеялся Штертебекер. — Я нисколько не боюсь их.

— Вам нечего было бы бояться, если бы они открыто выступили против вас. Но для этого гамбуржцы слишком трусливы. Они замышляют нападение из-за угла.

— Но ради каких целей вы сочли нужным предупредить меня? Ведь вы сами находитесь на службе у гамбуржцев?

Вильмс Брауман низко поклонился, вероятно, с целью скрыть выражение своего лица от пронизывающих глаз короля виталийцев. Когда он опять поднял голову, на лице его было выражение скромности и услужливости.

— Адмирал, — начал он как бы колеблясь, и глаза его подстерегающе бегали по лицу Штертебекера, выглядывавшего из окна на морской простор. — Мое положение очень тяжелое. Я, конечно, слуга гамбургского сената, но на этом заброшенном посту я весь во власти виталийцев. Если они захотят что-нибудь сделать против меня, так я не сумею защититься.

— Вы живете там совершенно один в башне?

— Нет, адмирал, я имею помощника, с которым мы сменяемся в дежурстве.

— Есть у вас семья?

— Нет, адмирал.

— Вам нечего бояться виталийцев, вы нам тоже нужны.

— Я вам нужен, адмирал?

— Конечно. Вот маяк одинаково служит нам, как и другим кораблям. Вы делаете очень необдуманно, пытаясь войти с нами в сношения. Ведь вас могут выдать, ваш помощник, например.

— Адмирал, никто не будет таким негодяем, чтобы изменить другому, — ответил Брауман, изобразив на своем лице невинность и преданность.

— Ну, Брауман, то, что вы теперь делаете, тоже похоже на измену, — резко сказал Штертебекер. — Как вы думаете, что скажут на это гамбуржцы?

— Адмирал, я покорнейше прошу вас не судить меня слишком строго, — сказал негодяй. — Именно потому что я ненавижу измену, даже когда она исходит от моих кормильцев, я явился сюда. Сударь, я люблю вас, я уважаю вас еще больше, чем виталийцы уважают вас, поэтому я не могу быть спокоен, когда вам угрожает низкая измена, Сенат выслал против вас тайных убийц.

— Тайных убийц? Чорт возьми! Разве у Сената уже нет других средств, кроме яда и кинжала?

— Вы видите, благородный адмирал! Разве может быть спокойно сердце честного человека, когда он слышит о таких позорных деяниях? И разве это неблагородно — предупредить такого великодушного героя, как вы, от укусов змеи?

— Действительно; вы правы, Брауман, — сказал Штертебекер и протянул свою руку этому иуде, который пожал ее с подобострастной миной.

— Я хочу спасти вас, адмирал. Но я действую не самостоятельно, а по поручению человека, обязанного вам своей жизнью и состоянием, по поручению молодого графа фон Ритцебютеля.

— Реймарс? — обрадованно крикнул Штертебекер. — Он тоже знает о позорном плане гамбуржцев?

— Да, он знает еще больше, чем я. Его родственники из Гамбурга сообщили ему все подробности этого мерзкого решения. Граф Реймар просил меня передать вам, чтобы вы встретились с ним на маяке в Нейверке, там он сообщит вам все подробности.

— В Нейверне? — изумленно выговорил Штертебекер, однако без всяких подозрений. Подозрительность была противна его открытой душе и неиспорченному характеру, так что у него даже не явилась мысль о возможности обмана.

— Это странно, — бормотал он про себя. — Молодой граф никогда не вел себя так таинственно, он всегда открыто и бесстрашно встречался со мной.

Брауман слышал эти слова, собственно не относившиеся к нему, и ответил с миной святоши.

— Удивительно ли, благородный адмирал, что молодой граф предпринимает теперь всякие предосторожности, чтобы не выдать ни себя, ни вас? Он наверное знает, что замок Ритцебютелей окружен шпионами. Поэтому он выбрал для встречи такое время, когда за ним меньше следят.

— Когда именно?

— Сегодня в полночь.

— Хорошо, сегодня в полночь на маяке в Нейверке. Я приду, вот вам моя рука.

— Это исключительно для вашей безопасности, благородный адмирал, — сказал Брауман и подобострастно наклонился к руке Штертебекера, как бы для того, чтобы поцеловать ее, а на самом деле для того, чтобы скрыть торжествующий блеск его глаз.

Коварный изменник не напрасно рассчитывал на доверчивость и честное сердце благородного короля виталийцев.

— Я уже поймал его, — думал он выходя из каюты. — Он идет в ловушку, премия и уже моя.