Страж империи

А вечером вернулись министр, Скарлетт и Зарецки, основательно за день уставшие.

– И какие новости? – спросил я.

– Предсказуемые, – ответил граф. – Король был в восторге от моего доклада – ровно до того момента, когда речь зашла о вашем юридическом статусе и о статусе новой организации. Идея с неподконтрольными подразделениями, возглавляемыми военнослужащим потенциально враждебного государства – такое мало кому может понравиться.

Я вздохнул:

– Значит, не выгорело?

– Еще не факт. Другой вопрос, что с финансированием проблемы гарантированы. Тут как бы дело такое: король все равно не против поставить эксперимент, но королевский Совет может не согласиться выделить деньги из казны. Чтобы профинансировать наш проект, придется урезать финансы чего-то другого.

– Хм… Королевский Совет может перечить королю? – удивился я.

– Формально – нет, слово короля – окончательный закон. Фактически же – да, может. «Большой королевский совет» состоит из авторитетных, заслуженных дворян, и пойти против Совета – значит пойти против собственного дворянства. Монархов, потерявших поддержку аристократии, как показывают уроки истории, не ждет ничего хорошего. Кроме того, королю сорок один год, а средний возраст Совета – за шестьдесят. Авторитет Совета базируется даже не на титулах и происхождении советников, а на том простом факте, что Совет пожилых и умудренных опытом людей, как правило, говорит разумные вещи, и идти против него – все равно, что идти против здравого смысла.

– Интересные порядки, – заметил я, – хоть и не лишенные рационализма.

– Вы еще не слышали про «совет благородных», – заметила Скарлетт, – хотя сейчас это неважно.

– И правда. Какие у нас в таком случае планы?

Граф плюхнулся в кресло, возле него бесшумно появился тот самый дворецкий, который весь день пополнял мои запасы вкусняшек, с бокалом на подносе.

Сабуров отпил немного и сказал:

– В целом, король все же одобряет. Базу и инфраструктуру я найду. Кандидаты… ну, тут практически полдела сделано. Час назад мне сообщили, что кадеты училища имени Рагнара Храброго подали коллективный рапорт о переводе в училище «С.И.О.»…

– Вот как? – оживился я. – Что за училище?

– Военная школа-интернат для сирот. Выпускает пехотных офицеров. Кадеты – от четырнадцати до восемнадцати лет, порядка пятисот человек. Подали рапорт, подписанный всеми поголовно…

– Вот так успех, – пробормотал я.

Впрочем, Скарлетт не позволила мне долго радоваться.

– В этом училище нет почти никого с третьими-четвертыми уровнями. Это престижное заведение, но готовит обычных лейтенантов-пехотинцев.

Я посмотрел на печеньку, которую держал в руках, тяжело вздохнул и уронил ее обратно на поднос. Есть расхотелось.

– Вот что бывает, если ляпнуть, не подумав… Не надо было мне говорить «я не маг» – надо было сказать «я потерял свой дар». А теперь такое чувство, словно я подло обманул полтысячи детишек. Понятно, что из них все равно отсеялись бы почти все – но я дал надежду тем, у кого нет шансов в принципе…

– Увы, – кивнул граф, – впредь надо чуть осторожнее высказываться. Однако важен сам факт: поступить в училище «СИО» хотят очень многие… как это и предполагалось. Правда, когда мы озвучим требование – пожертвовать даром не ниже третьего уровня – количество добровольцев снизится многократно. Однако подобное явление – рапорты о переводе в «СИО» – наверняка имеет место быть во многих училищах. Это видео… оно действительно впечатляет.

– Кстати, Александер, – вставил Зарецки, – а что вы еще умеете, кроме отбивания и быстрого рывка?

– В данный момент это совершенно неважно, – ответил я. – Я показал самое зрелищное, что смог. Добавьте сюда то, что я уцелел, когда уродец располосовал ползала… Больше ничего показывать нельзя, потому что на самом деле я не имею ни малейшего понятия, какие таланты откроются у других. Я при моем шестом уровне не умею создавать иллюзию себя и становиться невидимым – в то время как это умеет один человек из моего бывшего отряда, и он был всего лишь вторым уровнем. Мой друг Рюиджи перерубал стальной прут деревянным мечом – так я тоже не умею. Если я сейчас покажу крутые вещи, которые не смогут повторить другие… Это сработает против нас. Так какие у нас теперь планы?

Министр снова отхлебнул из бокала.

– Во-первых, я распорядился отправить запросы во все училища моего министерства: мне будут передавать все рапорты, написанные кандидатами с третьим уровнем дара как минимум. Во-вторых… В теории, Совет никуда не денется и будет вынужден давать столько денег, сколько мы попросим, но для этого нужен хоть какой-то результат. Если удастся подготовить хоть сколько-нибудь эффективное подразделение – не будет проблем ни с деньгами, ни с бойцами. В-третьих, король уже согласился дать всем бойцам СИО рыцарский ранг. Однако все упирается в первый, пусть маленький, но красноречивый результат. Будет гарантия хорошей отдачи – будет все. Потому, полагаю, нам придется начать с малого количества кадетов школы. На это я деньги найду. Да, и еще. Завтра у короля прием по совершенно иному поводу, но после сегодняшнего события он не мог не заинтересоваться вами и вашими возможностями… По удачному стечению обстоятельств, там будут присутствовать некоторые влиятельные люди, так что у нас появляется удобная возможность подать им нашу идею напрямую.

Я со вздохом взял злосчастную печеньку и сунул в рот. Проклятье, четыре года убить только на начальный этап…

Впрочем, скучно мне не будет: одна ошибка и все пойдет прахом.

У меня нет права на эту ошибку.

Для визита на официальное мероприятие Скарлетт достала мне парадную форму офицера спецназа, с которой предварительно спороли все знаки принадлежности к армии Сиберии. Получился своеобразный такой костюм – вроде военный и вроде бы нет.

К королю мы попали на без пятнадцати шесть вечера: поскольку на всяческие приемы и фуршеты в Сиберии принято приходить на несколько минут раньше, это помогло устроить короткую незапланированную встречу без вреда для основной программы.

Когда мы с министром вошли и поздоровались с уже ожидающими нас людьми согласно протоколу, я даже не сразу понял, который из них король. Впрочем, я установил это методом исключения еще до того, как он заговорил: в комнате всего один человек, выглядящий на сороковник или моложе. Хотя, справедливости ради, если бы я не знал возраста короля, то, угадывая, кто же тут король, показал бы на него последним: строгий костюм-тройка, галстук… и все. Ни регалий, ни украшений, ни других внешних признаков высокого ранга. Король Ян Шестой запросто слился бы с любой группой мужчин в приличных костюмах-тройках, будь то управляющие шикарными ресторанами или отелями, дворяне средней руки или деятели бизнеса и науки – и определить, кто же из них монарх, смог бы только человек, знающий его в лицо.

Один из советников привлек мое внимание сразу же: серая кожа, вытянутое лицо, длинный изящный подбородок, янтарные глаза и торчащие в стороны уши. Свартальв. Интересный у Яна Шестого выбор советников.

Как только мы разобрались с формальностями, всем присутствующим было предложено садиться, причем нам с графом Сабуровым приготовили места напротив короля.

– Поскольку время нас поджимает, – сразу перешел к делу король, – то я начну с самого главного вопроса. Александер, нас всех очень впечатлили видеоматериалы вчерашней операции. Как вы делаете то, что продемонстрировали?

– Мне казалось, на видео все четко и ясно видно, ваше величество. Бегу, перебирая ногами по земле, отбиваю кацбальгерами запущенные в меня предметы, подбегаю, бью двумя руками одновременно и, используя вес и остроту клинков, наношу одержимому смертельные повреждения.

Повисла тишина: присутствующие пытались понять, серьезен я или просто издеваюсь. Министр под столом пнул меня ногой.

Я повернулся к нему и сказал:

– Не надо меня пинать, ваша светлость. Я дал настолько точный ответ на заданный вопрос, насколько мог.

Сидящий в углу свартальв начал ухмыляться.

– Я чуть другое узнать хотел, – не подав и виду, сказал король. – Как именно вы умудрились разогнаться до скорости, как минимум втрое превышающей обычные человеческие возможности?

– Элементарно, ваше величество. Я перебирал ногами в три раза быстрее, чем это делают обычные люди.

Вот тут уже король и советники начали растерянно переглядываться, и в их глазах я прочел один и тот же немой вопрос: «он дебил или издевается?». Свартальв же, ухмыляясь пуще прежнего, тайком показал мне поднятый в одобрительном жесте большой палец: его происходящее откровенно веселит.

– Дабы немного прояснить ситуацию, – сказал я, – ваше величество, вы, говорят, сильный маг. Если затупленный спросит у вас, как вы колдуете – вы сможете ему объяснить на уровне, более глубоком, нежели «читаю формулу, напрягаю свою волю и наблюдаю, как эфир проявляет себя в эффекте заклинания»? Боюсь, что нет. Ваши вопросы, как я делаю то, что делаю – из той же оперы. Я – притупленный эстэошник, прошедший «кошмарилку», а вы – нет. У меня нет никаких формул – есть только способности. Я вижу эфир, чувствую одержимых на расстоянии, быстро двигаюсь, обладаю высокой реакцией. Я делаю то, что делаю, потому что могу. Способности, полученные взамен магического дара – они просто есть. Им нельзя обучить, можно только выявить и развить.

– Вы считаете, что получили эти способности благодаря обработке в «кошмарилке» и только потому, что изначально обладали высоким уровнем дара? – уточнил сидящий справа от короля благообразный пожилой дворянин.

– Не нахожу иного объяснения. Если у вас есть другая гипотеза – с интересом выслушаю.

– Вы располагаете какими-либо статистическими данными о том, какова вероятность получить сильные и полезные способности у бойцов СТО в зависимости от того, какой уровень дара у них был? – задал он второй вопрос.

– Вторые уровни чаще получают что-то помимо устойчивости к магии, чем первые, ваша светлость. Говорить о шестом уровне пока что смысла нет – я один на свете такой… из людей. Хотите больше данных – среди вас тут сидит свартальв. «Кошмарилка» – их давнее изобретение, они ее еще полторы тысячи лет назад изобрели, если не больше.

Свартальв добродушно хмыкнул.

– Увы, юноша. У нас нет такой статистики, потому что мы используем это устройство совсем для других целей. У нас при помощи «кошмарилки» казнят осужденных на смерть.

– Свартальвы в ней погибают, что ли? – удивился я.

– Почти. У нас положение в обществе напрямую зависит от силы дара. Лишенные дара становятся деклассированным элементом, опускаются на самый низ, к рабам, и более из себя ничего не представляют. Потому наша казнь не проливает кровь осужденного… напрямую. Другой вопрос, что половина осужденных убивает себя до процедуры, другая половина – после. Живут притупленными единицы – и они никого больше не интересуют. Применение, найденное для «кошмарилки» вами, нас изрядно удивило, прямо скажем.

Король задумчиво забарабанил пальцами по столу.

– Александер, вы полагаете, что если процедуру пройдет человек с уровнем выше второго, то из него получится лучший специалист вашего профиля, чем обычный боец СТО Аркадии?

– Нет, ваше величество. Из него получится всего лишь притупленный – не более того, как показал ваш первый неудачный опыт. Стать бойцом СТО или С.И.О. можно только через страдания, кровь и пот. Вы думаете – я прошел «кошмарилку» и внезапно начал удивлять всех своим быстрым бегом? Бац – и стал быстрым и сильным? Нет, этому предшествовала тяжелейшая подготовка и серьезные испытания. Впервые я разогнался до ненормальной скорости на зачистке, на которой едва не погиб мой боец – потому что у меня не было выбора. Точнее, он был: прыгнуть выше головы или понести серьезные потери. Это верно в отношении кого угодно: мой друг Рюиджи не с первой же минуты стал рубить деревянным мечом стальные прутья – этому предшествовала тяжелейшая подготовка и тяжелейшие обстоятельства. Если быть точным, Рюиджи на тренировке попытался как следует врезать ненавистному инструктору, но промазал и попал по ограждению… Иногда я жалею, что он промазал… Подытоживая – магом можно только родиться. Искусным магом можно научиться быть. А чтобы притупленный стал настоящим эстэошником – нужна длительная и очень тяжелая подготовка. И слабак ее пройти не способен в принципе – безотносительно того, какой там у него был уровень дара. А вот из двух осиливших более сильным станет тот, у кого был более высокий уровень дара. В теории, разумеется.

– Сформулирую иначе. Верно ли, что вы с вашим бывшим шестым уровнем настолько же сильнее бойца первого уровня, насколько маг шестого уровня сильнее мага первого уровня?

Я пожал плечами:

– Если друг против друга – спорное утверждение. «Кишкодер» порой творит чудеса, уравнивая совершенно неравные шансы. А вот если считать уничтоженных одержимых – ну, я пока что мировой рекордсмен с колоссальным отрывом.

– У меня вопрос не совсем по теме обсуждения, – заговорил моложавый мужчина в кителе военного покроя, но без погон. – Почему вы отказываетесь сменить подданство?

– А вы?

– Что – я?

– Почему вы отказываетесь сменить подданство?

– А почему я должен это делать? – удивился он.

– А я почему должен? Понимаете, вы смотрите на мир узко, зашоренно. Не охватываете всю глубину. Какая, Чужак забери, разница, кто чей подданный? Важнее, кто что делает и у кого какие цели. Такие как вы делят людей на своих и чужих. По религиозным, политическим и этническим признакам. А между тем, ваш взгляд глубоко ошибочен, но тут большой вопрос: сколько нужно прорывов? Сколько раз еще должна расшириться Зона, сколько городов и стран она должна поглотить, чтобы подобные вам осознали всю глубину своих заблуждений? Вопрос стоит ребром: либо мы общими усилиями зачистим Зону, либо Зона зачистит нас. И тогда Зона все же будет зачищена – но уже не нами. Наш мир будет поделен между альвами и свартальвами, а те из рода людского, что доживут до того дня, будут либо слугами светлых, либо рабами темных.

– А это уже смахивает на напраслину, – усмехнулся свартальв.

– Да ладно? – я улыбнулся. – Кто-нибудь знает хоть какой-то признак, что расширение Зоны беспокоит длинноухих? Нет. Вы на востоке, альвы далеко на западе. А Зона посреди человеческих земель спокойно себе расширяется. Вы – не мы. Вы живете века и мыслите категориями столетий. Вы понимаете, что рано или поздно Зона сожрет территории людей полностью – но вас это не беспокоит. Вы-то понимаете, что в состоянии справиться с ней – вот и не волнуетесь, а просто ждете, пока Зона сделает то, чего когда-то не смогли вы. А когда зона нас, глупых, сокрушит – тогда вы с альвами ее зачистите и просто поделите территории и рабов. Я не прав?

– Нет, юноша, не правы, – покачал головой он.

– Давайте не будем затрагивать скользкие темы, – наполовину предложил, наполовину потребовал король. – Александер, вы считаете, что Зону можно уничтожить? Верите, что у нее есть Центр?

Я тяжело вздохнул.

– Вы про ту древнюю бородатую легенду, что якобы где-то в таинственной «точке касания» лежат ответы на все вопросы? Сердце Зоны? Ха… Лист бумаги и карандаш есть?

Через мое плечо рука секретарши моментально протянула требуемое, и я принялся чертить схему местности.

– Смотрите, ваше величество. Вот монастырь с покосившейся башней. Вот так называемый «драгунский лагерь». Вот тут находится холм, известный под кодовым названием «третья вершина». Эти три точки образуют треугольник. Так вот, во все времена, как бы и куда зона не расширялась, как бы кто бы ее ни поджимал – с нашей ли стороны, с вашей ли – расчетный геометрический центр Зоны всегда лежал где-то в пределах этого треугольника. Считается, что мифическое сердце Зоны находится где-то там. Я, разумеется, никогда всерьез в эту байку не верил, но не проверить не мог. Примерно за неделю я пересек этот треугольник множество раз. И так, и сяк. Вдоль и поперек. И… нету там ни хрена.

– Как, совсем ничего? – как-то даже расстроился король.

– Ну как сказать… Там я повстречал всего одного одержимого, но он был невероятно древним и сильным. Носил рейтарские доспехи тех времен, когда Зона только появилась… Точнее, врос в них изнутри, а не носил. Он запускал гранитные обломки с такой скоростью, которой я никогда не видел у других одержимых… В общем, мы сутки охотились друг на друга, и в конце концов я его доконал, после чего целых три дня жил с очень приятным убеждением, что убил самого-самого главного из одержимых… Но позднее, уже недалеко от вашего Рубежа, мне встретился еще более сильный одержимый. И тогда я понял, что тот, в центре, был не главный и что центр – не Центр. А просто часть Зоны.

– И как ее тогда уничтожить, если Центр не существует?

– Никак, но я и не говорил об уничтожении. Я говорил о зачистке Зоны. Так уж повелось, что любые попытки покончить с Зоной делали ее сильнее, и вот почему: когда бравые герои умирают в зоне – их плоть достается эфириалам. Когда герои перед смертью убивают некоторое количество Порчи – для одержимых это не безвозвратная потеря. Статистически установлено, что тонну трупов одержимый способен превратить в пятьсот кило тварей. Каждая убитая тварь может быть восстановлена с относительно небольшими потерями массы. Вы убиваете тварь весом в тонну – одержимый впоследствии восстановит ее или сделает пару тварей по четыреста кило. То есть, если бравые герои потеряли десять человек, убив две твари по пять центнеров каждая – то урон Зоне не был нанесен вообще, она в выигрыше. Потому что из трупов людей и тварей одержимые слепят себе зверинца больше, чем на ту изначальную тонну, что у них была. Есть только один способ покончить с Зоной – зачистить ее. Зачистить, уничтожая или вывозя мертвую плоть. Когда в Зоне Сопряжения совсем не будет плоти, которую могут занять эфириалы – им только и останется, что странствовать там бесплотно и неосязаемо. Зона никуда не денется, но ей уже нечем будет потревожить нас за своими пределами. А с локальными зонами сопряжения и происками фанатиков-культистов мы научились справляться.

– Еще один вопрос на отвлеченную тему, – сказал человек, сидящий рядом с тем, который спрашивал о подданстве.

– Задавайте.

– Если вы – патриот и идеалист, для чего вам пытаться создать новое подразделение здесь? Почему не дома? Там у вас был бы огромный авторитет, не так ли?

– Увы, этого недостаточно. Для того чтобы появились новые бойцы моего уровня, нужны рекруты с даром магии, равным тому, что был у меня. В Аркадии дела сейчас обстоят очень печально, там мне даже тройки с четверками не светят. Я уже молчу о том, что Аркадия при втрое меньших размерах имеет такую же протяженность границы с Зоной, как и Сиберия, что очень плохо сказывается на финансовых возможностях страны. Беда в том, что дома создать СТО нового образца нет не то, что финансовой возможности – ее нет в силу специфики социума. Там другие порядки и другие маги, давно ставшие обузой для народа. Они не пойдут в СТО. А у вас, как заверил меня граф Сабуров, иная идеология. Что не получится дома – может быть, получится тут.

Тут у короля в кармане тихо что-то зазвенело.

– Мне тут напомнили про расписание, – сказал он. – Думаю, мы кое-что прояснили для себя, позднее продолжим. Ожидаю вас всех увидеть на фуршете через несколько минут, спасибо, что пришли, господа.

Покинув кабинет, я ожидал упреков от министра, но тот лишь обронил, что могло быть и хуже. Ну и ладно, если король не клинический идиот – сделает правильные выводы.

Выйдя в общий зал, мы с графом Сабуровым сразу разошлись: он пошел решать какие-то вопросы, а мне чем тут заняться?

И тут возле меня появился свартальв.

– Есть минутка, чтобы поговорить о рабах и цепях? – улыбнулся он.

– Валяйте, – согласился я. – Где там, по-вашему, я на вас возвел напраслину?

Он улыбнулся шире:

– Ваши слова о том, что Зона сделает то, чего не смогли мы – напраслина и есть. Мы смогли, вот в чем дело.

– Ну-ну.

– Ага. Вы, люди, думаете, что мы прекратили попытки поработить вас из-за вашего отчаянного сопротивления.

– А это не так? – приподнял бровь я.

– Нет, конечно же. Мы пытались надеть на вас цепи по глупости, не понимая, что вы сами сделали все за нас. А затем осознали, что ломимся в открытую и оставленную без охраны дверь. – Он сунул руку в карман и принялся звенеть мелкими монетами: – Слышите? Это и есть ваши цепи. Которые вы надели сами на себя еще до того, как наши миры слились в одно целое. Если б мы понимали принцип денег изначально – не было бы никакого «Темного потопа». Он на самом деле был совершенно не нужен.

– У вас нет денег? – удивился я.

– Нету. Ни денег, ни меновой торговли.

– Занятно… И как тогда у вас все устроено?

– Вам будет сложно это понять. Так же сложно, как нам – понять принцип денежных взаимоотношений.

– Что ж, лучше поздно, чем никогда. И если вам приятно думать, что, приняв наши правила игры и включившись в рыночные взаимоотношения, вы нас поработили – думайте так, нам не жалко. Хотя тут скорее обратная ситуация.

Свартальв снова улыбнулся.

– Взгляните на это с точки зрения свартальва. Вот я, вот потенциальные рабы. Я трачу некую толику магических сил на создание огненных шаров, которыми запугиваю рабов и уничтожаю самых упрямых. И они начинают трудиться согласно моей воле и замыслу. Так мы пытались сделать раньше. А как сейчас? Я трачу некую толику магической силы. Для меня непринципиально, на заклинание разрушения или исцеления. Но за исцеление вы даете мне деньги, а за деньги я получаю все то, что раньше получал от рабов. – Он продемонстрировал мне свои часы – солидные, неброские, но весьма качественные: – вот. Сделано людьми. Мой пиджак, мои туфли – сделано людьми. Специально для меня, по моей мерке. На обед я кушаю еду, добытую людьми и приготовленную людьми, сидя в доме, построенном людьми, за столом, сделанном людьми. Вы делаете для нас автомобили, хитрые электронные штуки, которые почти как магия, но без магии, и вообще все, что в состоянии сделать лишенный дара раб. Таким образом, оба варианта начинаются одинаково, с применения мною моего дара и мастерства, и заканчиваются одинаково: получением мною всех благ, которые мне нужны. И разница только в том, что во втором случае вы не сопротивляетесь, а наоборот, стремитесь угодить. И это настолько удобно, что мы уже подумываем, как бы ввести у себя деньги для наших рабов, захваченных в былые времена. – Он достал из кармана блестящий четвертак и продемонстрировал его мне: – Вот. Вы называете это материальной ценностью. Мы называем это вашими цепями, с помощью которых полностью управляем вами и повелеваем. Но мы оба понимаем, что суть вещи или явления никак не меняется от названия, верно?

После разговора с ним у меня осталось легкое чувство досады. Говорят, правда у каждого своя, и надо признать, что правда свартальва слегка меня задела. С другой стороны, аргументация у него вполне себе рациональная. Увы и ах, свартальвы – изначальные носители магического дара, они маги все до единого, и при их продолжительности жизни владеют мастерством, людям недоступным. Именно поэтому самые дорогие целители – длинноухие, а самые крутые волшебные штуки покупаются либо у светлых, либо у темных. И в этом нет ничего плохого – рыночные взаимоотношения как они есть, в том неизменном виде, в каком они были у нас задолго до появления в нашем мире длинноухих. Мы отстояли свою свободу и вынудили темных играть по нашим правилам, да и светлых тоже. Если они называют это «порабощением» – и пускай себе. Правда у каждого своя, и они тоже имеют полное право на свою собственную правду, такую, какая им нравится.

Ну а если одно и то же положение дел устраивает обе стороны – то расхождения в терминологии уже не очень-то и важны, важнее, что мы с ними больше не воюем. Осталось еще и друг с другом воевать прекратить – тогда песенка Зоны будет спета. А это – первостепенная проблема человечества, как ни крути.

Что касается фуршета – я не совсем понял, что к чему и в честь чего, но мне понравилось само мероприятие. Ходят толпы разодетых господ и дам, частью в мундирах, частью в вечерних платьях и смокингах, беседуют, радуют себя дорогими винами и закусками. Скучновато, зато вкусно!

Я облюбовал себе столик-стойку у окна, заставленный преимущественно кондитерскими изделиями, и приналег на вкусняшки. Вначале эклеры, потом заварные пирожные, а потом очередь дошла и до шоколадных бисквитов. Месяц на сухпайках в Зоне, потом неделя на сухпайках в карантине – мне не привыкать, но возможность разнообразить свой рацион я упускать не собираюсь.

– Кажется, кое-кто совершенно не боится диабета, – раздался за спиной звонкий насмешливый голос.

Я обернулся, дожевывая бисквит, и увидел симпатичную стройную девицу в парадной военной форме, но непонятно какого рода войск.

– Когда мне было три года, я боялся Бабая, – спокойно ответил я. – В шесть боялся нашего садовника – у него было несимметричное лицо… В десять боялся, что меня не примут в спецучебку СТО. В двенадцать – что не сдюжу подготовку. В шестнадцать – что окажусь хреновым лидером, что подведу ребят, что кто-то доберется до одержимого раньше меня… А диабета, так уж вышло, я никогда не боялся. Других страхов хватало.

Тут у нее немного вытянулось лицо: узнала.

– Ой, а это вы… Я вас поначалу за кадета приняла…

Я философски пожал плечами:

– С кем не бывает… Желаете эклерчик или бисквитик?

Моя новая знакомая назвалась необычным и красивым именем Арлин и сразу же намекнула, что друзья обычно зовут ее Арлинкой. На фуршете она оказалась несколько самовольно: будучи стажеркой в службе дворцовой охраны, Арлинка имела как техническую возможность невозбранно посещать фуршеты, так и право дворянки, пусть ее дворянство пока что несколько авансовое. Как бы там ни было – фуршет ведь не секретное мероприятие, а она среди прочих офицеров совершенно никак не выделяется.

Конечно, на меня сразу свалилась куча вопросов – что за школа, кого туда берут, трудно ли там учиться, чему учат и так далее. На это все я отвечал зачастую словом «секрет», потому Арлинке не осталось ничего другого, как перейти к менее секретным темам.

– Саша, а вы обычно одержимых клинками убиваете?

– Как получится. Вообще предпочитаю пальнуть из «кишкодера» – один выстрел и одержимого нет. Но это если он не видит. Если видит – там все сложнее.

Она чуть задумалась.

– Саша, а вы случайно или по долгу службы знаете что-то о слухах, что якобы из Зоны пришел некий человек, умудрившийся ее пересечь? Вот уже неделю с лишком ходят.

Тваюжмать. Давал себе зарок не лицемерить – а ложь это примерно та же хрень, что и лицемерие. Вот и как я теперь должен выкрутиться? Скажу, что вранье – это будет вранье. Скажу, что не знаю – это тоже будет вранье. Скажу, что это я – с версией о том, что я начальник секретной школы, придется попрощаться, потому что какой я начальник, если дней десять всего как пришел? Чужак бы взял, почему люди вечно задают неудобные вопросы?

– Знаю, – кивнул я, – и совсем не случайно. Но это тоже секрет. А вы, значит, в будущем станете специалистом по безопасности?

– Угу. Посты, контрольно-пропускные, технические средства обеспечения безопасности, патрули, расписания, протоколы безопасности, оборона объектов и защита охраняемых персон – это все моя специальность.

– Полезное занятие, – одобрил я. – А как у вас поставлено дело с безопасностью в плане одержимых?

– Ну, при дворце всегда есть несколько боевых магов на дежурстве, да и сами обитатели дворца могут дать прикурить не хуже, если что. А вообще – вы разве не знаете, что под всем Светлоградом простирается предохранительный подвал?

Я хмыкнул.

– А вы разве не знаете, что одержимые со временем привыкают к многоэтажности? А на подвал под ногами им вообще плевать, они его просто не видят. Многослойная среда препятствует ритуалу призыва, не более того. Даже канал вокруг города – не преграда, если одержимому будет очень нужно пересечь его.

– Да, но проникнуть в город без проверки проблематично даже для адекватно ведущего себя человека. Одержимые зачастую выдают себя очень быстро и без «рамки».

Я вздохнул.

– Боюсь, их поведение эволюционирует. Что сложно одержимому – то не особая проблема для его сообщников-культистов. Если уж на то пошло – одержимый, которого я перед камерами прикончил, пробрался в центр города, не столица, но и не деревня. И аж в банк прошел.

– Да, для нас это тревожный звонок. Я, к слову, пишу дипломную работу на эту тематику…

– Ну так вот вам еще более тревожный звоночек: имел место инцидент в Аркадии, когда одержимый некоторое время скрывался в канализации и был обнаружен только случайно, да и то только потому, что лидер группы зачистки обладал редчайшей способностью чуять их на расстоянии. Одержимый имел одежду работника муниципалитета – жилет, каска, ящик с инструментами. Пытаясь скрыться, он выбрался на поверхность, зашел в картинную галерею, причем через служебный вход, почему и не возбудил ничьих подозрений. Он попал в кабинет директора, убил его, свернув шею, что уже удивительно само по себе, и переоделся в его одежду. Впрочем, уйти ему все равно не удалось.

Арлинка задумчиво нахмурилась.

– А почему вас удивляет способ убийства?

– Одержимым нравится запах крови, если вы не знали. Но он убил директора так, чтобы не испортить его одежду. Все поведение одержимого было насквозь рациональным, он делал то, что было нужно, а не то, что любят делать одержимые. Одержимый, понимающий тонкости человеческой среды и действующий четко и грамотно вместо того, чтобы нести хаос и разрушения, как того требует их суть. Как вам?

– Да уж… А вы, видимо, хорошо разбираетесь в предмете, ваш профиль, как-никак… Слушайте, Саша, вы правда начальник секретной школы? Вы же не старше меня.

– Да, правда. Да, не старше. Только я учился истреблять одержимых с двенадцати лет.

У нее в глазах появилась хитринка.

– М-м-м… Саша, а у вас не найдется ли немного свободного времени, чтобы самую малость помочь мне с дипломной работой?

– Да легко. Все равно тут скучно, а вкусняшек я уже наелся.

– Вы на машине?

– Нет, я с министром приехал.

– А я на машине.

Арлин обитала в уютной квартире в нескольких кварталах от дворца, в фешенебельном районе. Сама квартирка, хоть и маленькая, оказалась обставлена весьма и весьма недешево, а вероятность того, что у стажеров службы охраны настолько большое денежное довольство, я всерьез воспринимать не стал. Дочурка какого-нибудь знатного и богатого дворянина, тут и к гадалке не ходи.

– Чаю, кофе или?.. – предложила Арлин, когда мы сняли парадные кителя и разулись.

– Да нет, спасибо, я на фуршете заправился… Что там с дипломной? – спросил я, уже предчувствуя, каков будет ответ.

– Дипломная, в общем-то, никуда не убежит, – сказала она, выразительно посмотрев мне в глаза.

Я догадывался, что дипломная – всего лишь предлог, еще на фуршете.

– Ну конечно, – согласился я, – делу время, потехе час.

– Всего час? – игриво улыбнулась Арлинка и принялась неторопливо расстегивать форменную рубашку.

– Пожалей министра: что он подумает, если я исчезну надолго?

– Так позвони ему, – она тоже перешла на «ты».

Меня ждал весьма приятный сюрприз: вместо нежного и упругого девичьего тела под рубашкой скрывался хорошо тренированный торс спортсменки с четко очерченными выпуклостями мышц. Впрочем, и женские округлости тоже никуда не делись.

Я притянул ее к себе, наши губы оказались совсем близко, затем соприкоснулись. Не прекращая целоваться, я полез правой рукой под ее футболку в поисках замочка от лифчика и обнаружил, что подобным предметом гардероба Арлин не пользуется.

– Есть проблема, – сказал я через пару секунд. – Не знаю номера министра. Впрочем, пусть это будет его трудность…

Мы с Арлин уложились в час: вначале я сверху, затем она. Правда, затем она накинула халат, вышла, вернулась минут через пять и предложила перебраться в ванную.

Меня два раза просить не пришлось – и тут я тоже не прогадал: ванна у Арлин оказалась и не ванна, а чуть ли не маленький мраморный бассейн, облицованный изнутри акрилом. Места хватило нам обоим с избытком: пожалуй, большей ванны я в жизни не видел, даже в особняке Арклайтов: отец Сашика при всем своем богатстве не был сторонником кричащей роскоши.

Я прикинул, что ванная комната, вмещающая такой минибассейн, должна занимать значительную площадь небольшой, в общем-то, квартиры.

– У тебя, видимо, на этот водоем полквартиры ушло, – заметил я.

Арлин хихикнула:

– Обожаю купаться. Особенно в приятной компании.

Я нащупал под водой ее бедра и потянул к себе:

– Пожалуй, я тебя очень даже понимаю.

Так что в ванной мы задержались еще на час и выбрались из нее только когда вода начала остывать.

– Пожалуй, надо бы чего перекусить, – сказала Арлин, набросив халат. – Ты-то раньше меня к сладкому успел, а я как тебя узнала – так про кренделя и забыла… Да и ты теперь, полагаю, не откажешься подзаправиться. У меня в холодильнике есть маринованные стейки – рецепт маринада очень старый, наши семейные повара от отца к сыну передавали. Ни в одном ресторане такого не подадут, да я и сготовлю быстрее, чем привезут из ресторана.

– Звучит заманчиво. А я пока гляну одним глазком твою дипломную.

– Вон лежат материалы… Там основное в первой папке – наброски пока.

Она ушла на кухню, а я натянул брюки, сел за письменный стол и открыл папку.

Тематика дипломной – весьма и весьма злободневная. «Охрана объекта малыми силами в условиях угрозы категории К-О-1». «К» – культисты, надо думать, «О» – одержимые. Аналог нашей «наивысшей черной», видимо.

Я пробежался глазами по вводной части, просмотрел список источников. Три четверти – сплошь те же самые книги и авторы, по которым нам преподавали материал в учебке, еще одна четверть мне не знакома. Судя по типично сиберийским именам – книги, имеющие хождение только в самой Сиберии, возможно, малыми тиражами. Выбираю из стопки одну из них – на половине переплета красуется здоровая печать министерства обороны с индексом «Только для допущенного персонала». Идиоты: нет чтоб поделиться, засекречивают они… Мать вашу за левую ногу…

Вступление дипломной было посвящено анализу сложившейся ситуации и существующих протоколов безопасности. В целом, анализ довольно посредственный, но пару недостатков Арлин удалось найти. Список методов, которыми одержимый мог бы проникать на хорошо охраняемый объект самостоятельно или с посторонней помощью, почти банален, но интересную мысль я углядел: Арлин предположила, что одержимый, теоретически, мог бы развить защитный наружный покров, стойкий к химически активным веществам, и выработать какое-нибудь средство задержки дыхания. В этом случае его можно было бы доставить куда надо в емкости вроде бочки с бензином, к тому же запаянной: даже если охрана захочет проверить – через отверстие она только бензин и унюхает.

Самое интересное заключалось в том, что Арлин плюнула в небо, а попала в луну. Я сразу же вспомнил шесть часов, проведенных на берегу стерильной, кристально чистой реки. Шесть часов я ждал, когда прыгнувший в воду одержимый всплывет и я смогу его прикончить – но он так и не всплыл. До самой темноты мы глядели друг на друга сквозь четыре метра прозрачной воды, а затем мне пришлось покинуть свой пост из-за угрозы со стороны его сородича.

Тут из кухни начали доноситься вкусные запахи, и я принял решение передислоцироваться туда. Надел рубашку, заправил в брюки, взял несколько самых интересных листов дипломной и пошел.

– Ты вовремя, – сказала Арлин, – уже почти готово. Что скажешь про мою дипломную?

– С одной стороны, много прописных и очевидных истин. С другой стороны, есть интересные мысли насчет одержимого в бочке. Сама додумалась?

– Угу. Ты тоже считаешь, что это возможно?

– Не считаю, а знаю. Был очевидцем того, как одержимый, спасаясь от группы зачистки, бросился в воду и просидел на глубине в четыре метра шесть часов. Неизвестно, был ли это его заранее подготовленный план или одержимые способны обходиться без кислорода столько времени. Скорее второе: без еды в Зоне они как-то обходятся, причем столетиями.

– Надо было ему гранату запузырить…

– Вышли все к тому моменту.

Арлин принялась вынимать стейки из гриля.

– Получается, байки о том, что одержимые в зоне питаются трупами, не имеют под собой основания?

Я пожал плечами:

– Смотря с какой точки зрения. Не существует никаких подтвержденных свидетельств, что одержимые едят своих жертв. С другой стороны, они любят устроить кровавую баню, потому что им нравится запах крови и смерти. В сознании обывателя от второго к первому – один шаг. Обыватель не знает, что подходить к потусторонним гостям с нашими мерками бессмысленно.

Стейки у Арлин получились весьма недурственными. Стейк как стейк – только с необычным утонченным вкусом.

– Неплохо, очень даже неплохо, – сказал я, прожевав кусок. – Уж точно не хуже, чем в ресторане.

– Ну еще бы. Саша, а откуда данные о том, что одержимые любят запах крови?

Я быстро покопался в памяти – и не нашел, на какой источник сослаться. Ладно, выкручусь, но на будущее надо следить за языком.

– Установлено путем наблюдений. Разумеется, эта теория вполне может быть ошибочной. В общем, что я скажу… возможно, тебе стоит сузить тематику дипломной работы и проработать вопросы обнаружения скрывающихся одержимых.

– Этого может оказаться маловато.

Я покачал головой:

– Напротив: возможно, эта работа опередит свое время. Вопрос лишь – на годы или на месяцы. Я ведь говорил – методы культистов развиваются. Одержимый, который пытался спрятаться в картинной галерее, вначале скрывался в подземных коммуникациях. У него было укрытие, одежда, спальник, запас еды, знания. Кто снабдил его всем этим? Полагаю, тот же, кто и призвал. Еще пару лет назад методы культистов были самым низкопробным терроризмом – призвать эфириала в подходящем месте и оставить одержимого там. Кто знает, до чего они додумаются в недалеком будущем? И тема противодействия одержимым, имеющим помощников среди культистов, может оказаться очень актуальной. Из других моментов – предложи усовершенствование патрульных протоколов. Если патрули и посты будут состоять из трех человек, а не двух – вероятность подмены охранников будет сведена практически к нулю: одержимые не любят общество друг друга и редко собираются по двое, а симметрия тела другого одержимого для них особо отвратительна. Еще одно… какой стандартный период радиопереклички?

– Обычно раз в час, – сказала Арлин, накалывая на вилку кусочек стейка.

– Стоило бы сократить до получаса или двадцати минут. Если патруль попадет в руки культистов – уже через полчаса это будут одержимые.

Она посмотрела на меня с сомнением:

– Там один только рунный круг для ритуала чертить надо два часа…

– Его можно принести с собой. На свернутом холсте. Схватили часовых, расстелили холсты – и вуаля.

– А так вообще можно?! – удивилась Арлин.

– Как оказалось – вполне. На то, чтобы провести ритуал, ушло минут пятнадцать. Мы прибыли менее чем через полчаса после того, как культисты схватили жертву, и одержимый к этому времени успел освоиться в теле настолько, что встал и пытался спрятаться. К счастью, ритуал был проведен на пирсе, потому мы отрезали ему пути отхода. Будь это где-то в другом месте – выродок еще мог бы даже побегать от нас… Так что час – достаточный срок, чтобы культисты провели свой ритуал, и к тому времени, как придет время отвечать по рации, одержимый уже будет достаточно владеть речевым аппаратом, чтобы иметь шансы не вызвать подозрения диспетчера. О том, что одержимые знают все, что знала жертва, включая пароли и отзывы, ты, конечно же, в курсе.

И тут зазвонил телефон Арлин. Она взглянула на экран, удивленно приподняла брови и приняла вызов.

– Слушаю? Да-да… Это тебя, – сказала она мне и протянула трубку.

Это оказался не кто иной, как министр, который сильно обеспокоился моим внезапным исчезновением. Он даже обратился к дворцовой охране, а те быстро установили, куда и с кем я ушел.

– Ну что поделать, – сказал я ему, – эти фуршеты и приемы хороши только пока место в желудке есть. А потом душа попросила еще и приятной компании. А что, я там снова для чего-то понадобился?

– Да нет, но не найдя вас, мне многое в голову полезло. Включая мысли о шпионах и диверсантах.

Я ухмыльнулся:

– Странно, а вроде ж вы не из СБ, это им положено всех во всем подозревать…

Когда я отключился и положил телефон на стол, Арлин задумчиво сказала:

– Ты, должно быть, еще и очень важная шишка, раз сам министр с тобой носится, как с расписной торбой?

– Как тебе сказать… Думаю, он хочет въехать в рай на моем горбу.

– Похоже на него.

– И ничего страшного, я его собираюсь использовать строго с той же целью… Правда, наши понимания «рая» отличаются, но в целом нам по пути…

– Интересно, что есть «рай» для тебя?

Я закрыл глаза, и перед моим мысленным взором появились бронемашины. Сотни, тысячи их, идущие со всех сторон, берут Зону в кольцо из стали и брони. Опускаются аппарели, многие тысячи бойцов с «кишкодерами» и пулеметами устремляются вперед, словно живой потоп – единая интернациональная бригада зачистки, самая большая из тех, что были или будут… А следом за ними шагают огнеметные подразделения. И не останется в Зоне больше ничего. Ни камня на камне, ни тоннеля, где могла бы укрыться мерзость, ни единой щели или норы, не залитой очищающим пламенем. Песок превратится в стекло, здания – в пыль, органика – в пепел. И когда Великая Зачистка будет завершена, Зона станет такой же чистой и стерильной, как вода бегущей через нее реки. Навек и вовеки веков, пока кто-то где-то не заметит, наконец, что Мироздание дало сбой, и не разведет соприкасающиеся миры – наш и тот, другой…

– …Саша?

– А? Задумался…

– Ты даже жевать перестал.

– Угу. Представил себе свою мечту.

Что ж, мне придется как следует постараться, чтобы она стала реальностью.

Разбудили меня то ли косые лучи солнца, пробившиеся сквозь жалюзи, то ли доносящиеся из кухни ароматы. Я зевнул, потянулся, попытался нащупать рядом Арлинку, потерпел фиаско в этом деле и только потом сообразил, что если бы она была рядом, то из кухни не могло бы вкусно пахнуть.

– Проснулся? С добрым утром, Саша.

Я открыл глаза и увидел Арлин, сидящую в кресле с портативным компьютером на коленях.

– С добрым утром. Гляжу, ты уже спозаранку делом занята? И покуховарить заодно успела.

Она улыбнулась.

– Шутишь спозаранку? В ресторане доставку заказала. Слушай, Саша, я вот тут кое-чего в сети нашла… – Она развернула компьютер экраном ко мне и я увидел на нем свою фотографию. – Ты не объяснишь мне, почему погибший граф Арклайт из Аркадии так похож на тебя?

Ну почему все так любят копаться в моем прошлом?!

– Потому что мне пришлось часа на четыре присвоить его имя и личность, чтобы сделать за него то, что он сам сделать не мог.

– Почему не мог?

– Потому что не дожил. Он умер в одиннадцатилетнем возрасте. И, опережая твои следующие вопросы, я официально заявляю, что мне уже порядком надоело рассказывать о своем прошлом, о котором не то что рассказывать – вспоминать неприятно.

– Упс… Прости, я не нарочно… Зато теперь мне понятно кое-что о человеке, который пришел с той стороны Зоны… И возникает уже совсем другой вопрос… Когда ты успел стать начальником школы, если всего дней десять-двенадцать, как пришел?

Я зевнул.

– Да уж, хватка у тебя что надо, для службы безопасности самое оно… В общем, школе дня три. Учти, что это государственная тайна.

Арлин хихикнула:

– Ну, еще бы.

На завтрак у нас был салат из тунца, томатов и яиц, к нему мягкие тосты с ломтиками мяса и грибным соусом, причем к тому моменту, как мы приступили к трапезе, снедь еще не успела остыть. Видимо, ресторан где-то неподалеку. Хотя что я удивляюсь – дворянский правительственный квартал же.

После завтрака Арлин любезно подбросила меня до особняка графа Сабурова, помахала мне рукой и повернула в сторону дворца. Глядя ей вслед, я внезапно вспомнил, что не взял у нее телефон. Да, лопухнулся. С другой стороны, она никак не намекнула мне, что горит желанием его дать.

Я спокойно вошел в особняк, прошел к его кабинету и спросил у секретарши, у себя ли министр.

– Да, проходите, вас ждут.

Я постучал, вошел и обнаружил, что все в сборе: министр, Скарлетт и Зарецки.

– Доброго утра дамы и господа.

– Доброго, доброго, садитесь, Александер.

Я уселся в свободное кресло.

– Есть новости?

– Да, есть. Я официально получил зеленый свет и нашел финансы.

– Замечательно. Стало быть, дело за новобранцами?

– В общем и целом, они у нас есть… Скарлетт?

Скарлетт кашлянула и сказала, не глядя ни в какие бумаги:

– На данный момент получено от кандидатов третьего-четвертого уровней тысяча сто сорок три прошения о переводе в училище С.И.О., «четверок» среди них двести два человека. Также есть еще три кандидата пятого уровня, но все трое имеют, насколько я понимаю, заведомо недостаточные физические показатели.

– Короче говоря, к нам попросилась примерно половина сиберийских курсантов, имеющих нужные нам уровни дара, – хмыкнул министр.

– Замечательно, – обрадовался я, – хоть и досадно насчет «пятерок». Что там по возрасту?

– Все – от пятнадцати до восемнадцати лет. Разрешения принимать новобранцев моложе пятнадцати нам не дали.

– Ладно, что по самим кандидатам? Что они из себя представляют?

– Если речь о степени готовности – то большинство из них являются кадетами военных училищ. К слову, сегодня-завтра ожидается еще больший поток желающих, потому что заявление о наборе в спецучилище будет сделано только через час по первому телеканалу.

Я взглянул на министра:

– Ну если так, то чего ждать? Можно начинать отбор. Сколько всего человек предусмотрено финансированием?

– Пятьдесят человек, – ответил граф. – Критерии обсудите с Зарецки. Кое-какую бумажную работенку сделаете со Скарлетт, полагаю, она подходит на роль вашего заместителя.

– Конечно… Как только уволится из министерства обороны.

– Да, это уже решено. Вы будете формально числиться в министерстве чрезвычайных ситуаций.

– Отлично. Еще один момент – «кишкодеры». Так вышло, что я никогда раньше не слыхал о сиберийском аналоге, хотя в общем-то знаком с почти всем, что стреляет, от Урала и до Пиреней.

– У нас похожие образцы не приняты на вооружение. А это важно?

– Еще бы. «Кишкодер» – не просто визитная карточка СТО.

– А без них совсем никак? – спросил Зарецки. – В среднем, на один отряд в Аркадии приходится два-три «Стахльверка», в вашем их было два, в частности. Они настолько необходимы?

Я кивнул:

– Да, необходимы. В моем отряде их было два не потому, что больше не надо, а потому, что даже среди эстэошников мало кто осваивает его на должном уровне. Идеальный боец С.И.О. вооружен именно «кишкодером» и ничем иным, а если мы говорим о будущем идеале – то боец, ведущий борьбу с одержимыми в одиночку, не может обойтись без «кишкодера» тем более. При всех моих талантах, за месяц в зоне… ну, полагаю, было не менее четырех ситуаций, где я гарантированно сложил бы голову, будь у меня не «Стахльверк», а что-либо другое.

– Понятно, но тут есть проблема. У нас ничего подобного нет, а закупить их в Рейхе мы не можем. У нас до сих пор отсутствуют дипотношения, сами понимаете.

– Есть проблема – нужно решение. Либо найти способ через посредника закупить, либо начать производство у себя. Второй вариант мне нравится больше, потому что «Стахльверк М2» – образец хоть и отличный, но в нем слишком многое принесено в жертву снижению себестоимости. Статистически, каждый кишкодер в среднем делает в бою двенадцать с половиной выстрелов, меняя при этом два с четвертью владельца. Он окупается даже за такое число выстрелов, но если мы пытаемся создать СТО нового образца – то и кишкодеры нужны соответствующие, и они при этом окупятся. Все-таки, от них будет зависеть жизнь первоклассного воина, ага?

Министр забарабанил пальцами по столу.

– Думаю, я знаю, кто этим заинтересуется. Но нужны финансы. А финансы выделят вы сами знаете при каких условиях. Придется поначалу закупить партию «Стахльверков», но это я организую.

– Тогда у меня все, – сказал я, – вроде, вопросов больше не осталось. Матфей, давайте найдем где-то свободный закуток и обсудим критерии отбора.

С программой мы мудрить не стали, а просто взяли систему испытаний, по которым проходят отбор кандидаты в элитные спецподразделения.

– Только я не уверен, что это осилят подростки в пятнадцать-восемнадцать лет, – заметил Зарецки, – оно для военных со стажем разработано – отсеивает девять из десяти.

– Ясно, что не осилят полностью. Надо просто заставить их выложиться на полную, а потом взять тех, кто покажет самые лучшие результаты. Сколько времени это может занять?

– С учетом предполагаемого количества кандидатов – несколько дней.

Жизнь показала, что Зарецки с прогнозом ошибся: в течение дня после объявления о наборе поступило еще две с лишним тысячи прошений, так что на тесты пришлось отвести неделю, а инструкторы получили указание ужесточить нормативы.

За это время я успел скатать в ближайший к столице городок, где министр выделил под спецучебку временно законсервированную военную базу, рассчитанную примерно на полк.

Выбор именно этой базы я сразу же одобрил: оказалось, что тут база внутри базы, с внутренним ограждением, периметром из колючей проволоки и прочими средствами удержания непрошеных гостей. В прошлом, во время Херсонесской войны, тут был центр подготовки шпионов, забрасываемых в Содружество, а сейчас база весьма кстати пустовала.

Тут я оглядел инфраструктуру и познакомился с персоналом. Армейская часть численностью в роту состояла, в основном, из зеленых ребят с такими же зелеными сержантами, а вот командиром роты оказался пожилой капитан, лет сильно за сорок, со скандинавским именем Арнстрем.

– Капитан, как же вышло, что вы в этом звании чуть ли не до пенсии задержались? – спросил я.

Он ухмыльнулся:

– Это из-за слишком буквального понимания устава и офицерского долга, – ухмыльнулся он. – Говорят, «кому война, а кому мать родна» – вот таким, кому мать родна, я не раз поперек горла становился. Пару раз даже под трибуналом прогулялся, было дело… Оба раза оправдали, но карьеру с моими принципами сделать трудно. Ну а теперь нашлись заступники – дали возможность до пенсии дослужить.

В обязанности капитана и его роты входила исключительно внешняя охрана объекта от незаконного или вооруженного проникновения, и его полномочия сводились лишь к праву требовать у входящих и выходящих документы, разрешающие эти самые вход и выход, в целом же мы, относясь к разным ведомствам, должны вести параллельное сосуществование. Он сам по себе, моя школа сама по себе. А для внутренней безопасности по указанию министра организовали отдельное частное охранное предприятие, работающее непосредственно на меня за деньги все того же министра.

Руководитель охранки – бывший военный по имени Рудольф Петровески, чей возраст я навскидку определить не смог: лицо и руки его оказались покрыты обширными следами пластических операций и пересадок кожи. Непонятно, то ли ему тридцать, то ли все пятьдесят.

– Вы в каких войсках служили? – спросил я его.

– В пехоте. Огнеметный взвод.

– С Порчей дело имели?

– Было разок.

– Уже не в Планпандое ли?

– Так точно.

Все понятно. Тот самый «очень храбрый огнеметчик». Неудивительно, что министр поставил во главе охранки надежного, проверенного и, надо думать, очень лояльного человека: пластические операции, скорее всего, были за счет графа, а никак не за казенные деньги. Ну, меня это вполне устраивает.

– А остальная охрана?

– Больше половины – в прошлом огнеметчики.

Огнеметные подразделения практически в любой стране считаются элитой среди обычной пехоты, и неспроста: эти парни встречаются с Порчей на гораздо более близких дистанциях, чем все остальные. К тому же, огнеметчики почти никогда не используются в военных действиях и потому в глазах общественности окружены неким таким ореолом праведности: обычные войска чаще стреляют в других людей, чем в Порчу, а на войне людей с людьми еще поди разберись, на чьей стороне правда. В то же время огнеметчики зачастую имеют дело только с потусторонней нечистью и грехом братоубийства по умолчанию не запятнаны. Если добавить сюда, что в огнеметные подразделения обычно стараются набирать только храбрых и волевых людей – сам факт службы огнеметчиком уже хорошая рекомендация. Да, огнеметчики тоже часто бегут с поля боя, но все же реже обычной пехоты: тяжелая огнестойкая экипировка шансов на успешный побег оставляет мало, и сами огнеметчики это отлично понимают.

Так что в общем и целом я охранной службой доволен.

Третьим человеком, с кем я познакомился, был Нолем, интендант-квартирмейстер в запасе, который возглавил «карманное» предприятие графа по обслуживанию базы. Нолем и Петровески ознакомили меня с тем, как устроена безопасность и как планируется наладить быт. Очень многое еще не приехало, но работа кипит, дня три-четыре – и все будет готово к приему первых курсантов.

Заодно я посмотрел свой рабочий кабинет и личные жилые комнаты, включавшие санузел и душевую. Обставлено все неплохо, есть даже комната отдыха с телевизором и балкон.

Мое внимание привлекли стекла в окнах. Я постучал по одному костяшками – никакого дребезжания.

– Пуленепробиваемые?

– Естественно, как и во всем комплексе, – ответил Нолем.

Я поехал в столицу, оставшись вполне довольным тем, что увидел: все серьезно, с военной основательностью и размахом.

В первый же день испытаний было отсеяно три с половиной тысячи человек – всего лишь на забеге на длинную дистанцию и комплексе физических упражнений. Это, как и предсказал Маттиас, только увеличило количество желающих: запретный плод всегда сладок, и если чего-то мало – то оно особенно желанно. Спецучилище, которое на первом же тесте отсеяло почти девяносто процентов кандидатов, авансом приобрело репутацию элитного. Вкупе с показанной мною схваткой и умело запущенной рекламной кампанией это принесло определенные плоды в виде новых кандидатов – причем отнюдь не новичков. По словам Скарлетт, были даже рапорты о переводе от чрезвычайно перспективных людей, причем некоторые из них, будучи уже на третьих-четвертых курсах, просили перевода в С.О.И. даже с тем условием, что стоимость уже пройденного обучения в своих училищах они будут погашать в счет своего жалования. Были даже рапорты от действительных солдат и офицеров.

К сожалению, в силу возраста они не подошли: я не уверен точно, что девятнадцать-двадцать лет это уже слишком поздно, но сейчас не то положение, в котором я мог бы рискнуть.

Тем не менее, новые кандидаты показали в целом хорошие способности: те самые два теста, на которых посыпалась первая волна, они в большинстве своем осилили, чему я только рад: у меня места всего на полсотни человек, и я хочу, чтобы это были лучшие из лучших.

Три дня спустя я снова съездил на базу на сдачу объекта, убедился, что готово все или почти все. Шли последние согласования с армейскими службами снабжения, еще ехали грузовики с экипировкой и прочей материальной базой, но обслуживающий персонал уже обустраивается на своих местах, казармы готовы принять курсантов, на кухне раскладывают по местам последние кастрюли, кладовые уже наполняются всем необходимым.

Заодно я встретился с инструкторским составом и остался доволен и ими тоже: отнюдь не самые последние люди в своем деле.

По пути назад у Скарлетт зазвонил телефон.

Она перебросилась с министром парой слов, а затем сказала мне:

– Ну, все готово. Отобрано, ни много ни мало, сто личных дел. Это с запасом – еще пятьдесят человек надо будет отсеять. Это вы, полагаю, сделаете сами.

Остаток обратного пути я провел в чрезвычайно хорошем расположении духа. Подумать только – все уже почти готово, формальности и препоны преодолены, а у министра меня уже ждут толстые стопки личных дел. Только и осталось, что выбрать из них самых-самых лучших – и можно приступать к реализации моей мечты.

Эх-х, почему машина так медленно едет-то?! Скарлетт вообще в курсах про педаль газа и про то, что тормоза придумали трусы?!

– Ну, как прошла инспекция? – первым делом спросил меня граф, когда я и Скарлетт вошли в его кабинет.

– Отлично, – сказал я. – Вообще замечательно. Даже придраться не к чему. Что там с нашими кандидатами?

Министр кивком указал на добрых четыре стопки папок, лежащих на столике у окна:

– Вот они. Результаты настолько хороши, что просто душа болит отсеивать дальше.

– Правда? Ну-ка, глянем-с! Есть хоть один, который прошел тесты полностью?

– Даже два, – отозвался из угла Зарецки. – Оба – феноменально хорошо подготовлены, характерно, что у обоих отцы – тоже заслуженные высококлассные военные. Наверняка их заслуга в значительной мере. Еще три человека набрали более девятисот баллов, остальные – между семью и восемью сотнями.

Я даже присвистнул. Тест считается безусловно пройденным, если кандидат набрал более тысячи очков – и этот показатель должен набрать мало того, что взрослый мужчина, так еще и действительный военный. В спецназ отбирают только лучших из лучших, тесты жесткие, и потому даже семьсот баллов для парня от пятнадцати до восемнадцати – это невероятно крутой результат. По правде говоря, даже в спецучебку СТО и то намного проще поступить, потому что вступительный тест рассчитан на уличного беспризорника и проверяет не столько физическую форму кандидата, сколько его стойкость и целеустремленность. А тут – прямо со старта высочайшие результаты. И я уже хочу посмотреть на тех двоих, которые осилили тест полностью.

Я пододвинул себе кресло и сел у окна. Первая папка – Арчибальд Винник. Бегу глазами по досье: шестнадцать лет, рост метр восемьдесят, восемьсот с гаком баллов, отжимается двести раз за четыре минуты, забег на пять километров – в числе первых десяти, навыки рукопашного боя, чемпион своего родного города в юниорах… Учился на пехотного офицера, в пятерке лучших курсантов на потоке… Впечатляет. Так, кто там следующий?

Просмотрев первые сорок дел, я осознал, что выбирать будет трудно: слишком много всесторонне хороших кандидатов, у каждого свои сильные стороны, минимум половина имеет какую-нибудь медальку или грамоту по нужной дисциплине или хотя бы высокие показатели с предыдущего места учебы. У многих в придачу – хорошая родословная, типа прадед – герой одной войны, дед – герой другой, отец – еще какая-нибудь знаменитая личность. А подобная семейная традиция – быть героем – как ни крути, очень мощный дополнительный стимул.

Вот и как я выбирать должен? По высшему баллу? Но если у кандидата с баллом пониже четвертый уровень дара, а не третий? По уровню дара? Но что, если у «тройки» все показатели чуть лучше?

И тут у меня появилась идея: я буду отсеивать не по сильным сторонам, а по недостаткам. О, и еще – я могу отсеивать тех, кто набрал высокий балл благодаря навыкам рукопашного боя, потому что рукопашный бой – довольно бесполезная штука против Порчи или одержимого. Против одержимого еще работает «эм-вэ-квадрат на два», то есть кинетическая энергия удара, но захваты и заломы бесполезны, а против многоножки на полтонны и кулак бессилен. Точно, я могу сразу отсеять «рукопашников» – при равном балле у рукопашника чуть хуже все остальное. Замечательная идея…

…Или нет? А может, отсеивая кандидатов с уклоном в рукопашный бой, я отсею тех, в ком сильнее бойцовский дух? Да Чужак бы побрал, как мне выбирать-то?!!

– Нелегкая задачка, да? – догадался, о чем я думаю, министр.

– И не говорите, – вздохнул я.

В итоге я просмотрел большую часть дел и отсеял одиннадцать кандидатов. Досмотрю до конца – и начну отсеивать еще раз. И так по кругу, пока не отсеется пятьдесят дел… Ох, трудно будет…

Я закончил с четвертой стопкой и потянулся за последней. Так, кто тут у нас? Георгий Варданов, восемнадцать, третий уровень дара, баллы… сколько?!! Пятьсот?!! Ха-ха-ха! Я не знаю, как при таком низком балле он затесался среди тех, кто набрал семь сотен и более, но сейчас даже рад этому: вот кого я отсею с легкой душой, даже не задумы…

И тут у меня за спиной кашлянул министр.

– Вижу, вы добрались до последней стопки, – сказал он. – Думаю, настала поговорить о ложке дегтя в нашей бочке меда. Последняя стопка – это кандидаты, которых отсеять нельзя.

Я развернулся на стуле в пол оборота и подозрительно уставился на графа.

– Это еще почему? У первого же едва пятьсот баллов набралось!

Сабуров вздохнул:

– Когда я сказал, что нашел финансирование – вы не спросили, как и откуда. Но есть разговоры, от которых никуда не деться. В общем, чтобы не ходить вокруг да около – львиная доля финансирования поступает от частных лиц. Король дал добро на использование казенного имущества и вооружения – но собственно денег дал очень мало, да и то из своих средств. Я за свой счет смогу покрыть максимум пять-шесть процентов потребностей училища, не более. Так что мне пришлось искать обходные пути… и я их нашел. А точнее – они сами меня нашли… Дело обстоит так: есть группа дворян-основателей, чьи дети желают служить в С.И.О., но на данный момент не обладают высочайшими показателями. То есть, для простоты мы можем считать, что в нашем училище, как и в любом университете, две группы: часть студентов поступает за госсчет, часть – на платной основе.

Я выдавил смешок, хотя на самом деле наружу просились совсем другие звуки, преимущественно нецензурные:

– А, ну просто чудесно. Платная группа в самом элитном училище – вы это серьезно?! Мы, на секундочку, собираемся истребителей готовить, а не врачей и инженеров!

Граф забросил ногу на ногу и философски заметил:

– А проблема, Александер, вовсе не в этом. Вы неверно видите ситуацию. Вы думаете, что должны тратить свое время на курсантов, заведомо менее пригодных, чем те, которых вам предстоит отсеять…

– Да, Чужак бы забрал, я думаю именно так, и это мне безумно не нравится!

– Будь это так – не было бы проблемы. А проблема есть, и она в том, что вы должны не просто потратить на них время. Вы должны сделать из них полноценных истребителей.

– А вы уверены, что это возможно?!! Да эта платная шваль отвалится на первых же испытаниях, а то и раньше, потому что у нас, между прочим, ни хрена не университет!!! Здесь нельзя заплатить деньги и получить диплом, потому что Порча этим дипломом подотрется после того, как высрет владельца диплома! Это, сиськи Создательницы, самое элитное училище, и чтобы добраться до выпуска, надо будет пройти все пять кругов ада, и я клятвенно обещаю, что даже из лучших пройдут не все! И не потому, что мне так хочется, а потому что менее серьезная подготовка не оставит выпускнику шансов в стычке с тем, что он должен уничтожать! И вообще, знаете что, господин министр? Барыжить дипломами вы можете и без меня!

Сабуров тяжело вздохнул.

– Боюсь, вы снова неправильно понимаете ситуацию. Здесь нет торговли дипломами. Некоторые дворяне, дабы помочь своим детям и внукам стать достойными наследниками достойных Домов, готовы платить деньги – огромные деньги! – за то, что вы потратите на их потомков больше сил и времени и сделаете из них стоящих бойцов. К слову, сами кандидаты не знают об этой сделке и уверены, что прошли своими силами. Я понимаю, как это выглядит с вашей колокольни: сынки богачей за деньги хотят примазаться к потенциально славному начинанию… На самом деле, это совсем не так. Как я и говорил, многие люди, кому не повезло с минимальным уровнем для поступления в рыцари-маги, ухватились за шанс все-таки занять свое место рядом с оными, как равные с равными. А то, что у некоторых нынешние показатели ниже – в какой-то мере, наша вина: мы слишком внезапно все это объявили. Если б мы сделали объявление за год до набора – поверьте, многие из тех, которые в последней папке, вылезли бы из кожи, чтобы на тестах набрать семь-восемь сотен. Прыгнули бы выше головы или хотя б попытались прыгнуть… Александер, я вас очень хорошо понимаю: было бы очень здорово начать на всем готовом, имея заранее великолепных кандидатов. Но увы, у нас проблемы с финансированием, потому некоторых кандидатов вам придется сделать подходящими самостоятельно.

Я фыркнул.

– Ну да, конечно. А что будет, если некий платный кандидат решит, что с него хватит этого ада, и скажет «все, я пошел домой»? Я настроен на то, чтобы безжалостно отсеять тех, кто не потянет, даже если в конце я выпущу всего десять великолепных бойцов. Прикажете обучать «платников» в щадящем режиме, чтобы никто из них, не приведи Создательница, не сломался и мы не остались без денег его папаши?!!

Министр вздохнул еще тяжелее.

– Будь все так – не было бы проблемы. Реальность гораздо суровее. Я напомню лишний раз: «платники» не знают о том, что их родители намерены финансировать школу. Это достойные молодые люди, желающие стать кем-то стоящим. Героями нового поколения. Они знают, что им придется очень несладко на пути, который осилят лишь лучшие, и готовы сделать все, что от них зависит. Они знают, что после обучения им придется еще труднее, если это возможно: их ждет встреча с самым страшным и мерзким врагом из возможных. Им нужен лишь шанс. А их родители без их ведома готовы профинансировать все наше начинание, чтобы у их детей такой шанс был.

Я состроил такую скептическую мину, какую смог:

– Угу. Только это немного не так называется. Их родители платят за то, чтобы мы отсеяли лучших и взяли худших. Впрочем, я и так давно знаю, что справедливости не существует.

Граф улыбнулся:

– А как же ваш дядя? Ну или дядя Арклайта, смотря кто вы на самом деле. Очень хороший пример того, что справедливость все-таки есть.

– Отнюдь, – покачал головой я. – Справедливости нет, есть возмездие. И вот возмездие иногда принимают за справедливость.

– Ладно, спорить не будем. Только замечу, что вы снова не правы: родители кандидатов не платят нам за отсев лучших в пользу их детей. Они дают нам деньги на то, чтобы мы смогли обучить не только их детей, но и некоторое число лучших из лучших. Потому что без «платников», как вы их назвали, у нас не будет рекрутов вообще, взгляните уже правде в глаза… Но мы сейчас не о том беседу ведем. Я упоминал про проблемы – а до них-то мы пока и не добрались.

– А что, может быть что-то, еще худшее, нежели стопка откровенно слабых личных дел? – я вложил в эту реплику столько иронии, сколько нашел в себе.

– Увы, да. Для того чтобы наш проект не рухнул после первого же выпуска или еще раньше, необходим ряд условий. Первое – уже упомянутая выживаемость. Она должна быть не ниже, чем у боевых магов. А в идеале стране нужны живые герои, королю – живые соратники. Часть курсантов имеет данные похуже – это все усложняет. Более того – именно этих, которые похуже, терять нельзя, по очевидным причинам.

Мне захотелось взвыть от злости. Огромным волевым усилием я удержался от площадной брани, но чтоб совсем промолчать – увы, на это моего самоконтроля уже не хватило.

– Так вот оно как, по-вашему, «сделать правильно»?! – от избытка эмоций я вскочил с кресла, сжав кулаки. – А по-моему – это та же херня, что и аркадианское СТО! Все те же достойные парни, которые вынуждены погибать вместо дворян, и богатенькие сынки, которые им и в подметки не годятся!!!

– Простите, о чем вы говорите?! – удивился Сабуров. – Я тут вообще никакой связи не вижу!

– Ах, не видите… Ну да. Вы же не слыхали про один секретный параграф устава СТО… Хрен с ним, секрет секретом, присяга присягой – но хранить в тайне то, что я презираю больше всего, не буду. Так вот, знайте, что устав СТО Аркадии предписывает эстэошникам во время спасательных операций жертвовать менее ценными людьми ради спасения более ценных! Более ценные, как вы понимаете, дворяне. И вот теперь вы предлагаете мне заботиться в первую очередь не о лучших, а о тех, кто заведомо хуже, но зато с благородными родителями?! Те же яйца, только в профиль!!! В гробу я видал такие расклады, это понятно?!

И в этот момент я заметил, что министр смотрит на меня как-то странно, да и в кабинете… что-то изменилось. И как только я попытался понять, в чем дело, вещи начали падать обратно. Карандаши, ластики, зажигалка, папье-маше, какая-то брошюрка, мобильный телефон министра – все это разом упало вниз.

И только тогда я понял, что любой предмет, чтобы упасть, вначале должен быть поднят.

– Оно что, само?.. – удивился я.

– Э-э… Ну да, – подтвердил Зарецки. – Во время вашей, м-м-м, гневной тирады вещи вокруг вас начали подниматься.

– Это что, я?!

Зарецки пожал плечами:

– Не знаю, но думаю, что вы. Я – не маг, Скарлетт – не маг…

– …А его светлость не владеет телекинезом, – добавила Скарлетт.

– А я и не знал, что так могу, – пробормотал я и решительно добавил: – как бы там не было, свое отношение к такому раскладу я обозначил однозначно.

Министр задумчиво скрестил руки на груди, словно эпизода с летящими предметами не было, и сказал:

– Вот тут мне крыть, в первом приближении, нечем… Да, действительно похоже. Но с другой стороны… Путь к мечте, Александер, не бывает гладким. За свою мечту надо бороться, если вы не готовы к борьбе – вы не достойны своей мечты.

Я криво усмехнулся.

– Я борюсь. Целый месяц в Зоне я только этим и был занят, между прочим. А вы мне что предлагаете? Впрячься в ту гнусность, из-за которой я покинул Аркадию?

– Боюсь, Александер, вы превратно понимаете слово «борьба», – возразил Сабуров. – Вам нравится охотиться на одержимых. Для вас это спорт. Увлечение. Призвание. То, что вам нравится – это не борьба. Нельзя делать то, что вам нравится делать, и называть это борьбой. Борьба – она в первую очередь с самим собой. Борьба – это кровь, пот и страдания, а не развлечение. Чтобы бойцы вроде вас стали реальностью, придется пойти на определенные ухищрения, потому что денег нет. А что касается жертвы сильных кадетов ради выживания слабых «платников» – да, гнусно. Но посмотрите в корень: первый набор так и так пробный. Потому гнусность с вашей стороны, да и с моей тоже, начинается еще раньше. С того, что мы набираем троек и четверок, обещаем сделать их героями новой формации – но на самом деле собираемся просто списать их в тираж за ненадобностью, как только все поймут, что ваша теория верна. И дальше к вам пойдут пятерки и шестерки, а четверки просто сойдут со сцены и в истории останутся разве что как «первый набор». В то время как героями-истребителями станет второй набор. Так что если зрить в корень – у первого набора совсем иная цель, нежели та, которую мы объявили. Они нужны нам только для того, чтобы доказать состоятельность проекта. Потому, даже если вы пожертвуете более способными ради тех, у кого есть влиятельный папочка – по большому счету, вы ими жертвуете за то, чтобы С.И.О. нового поколения вообще существовал. За то, чтобы новый путь борьбы с Зоной стал реальностью. Это уже потом можно будет отгрохать огромный памятник погибшим бойцам «первой волны» – за то, что своей жертвой они проложили путь следующим волнам. А пока что мы с вами собираемся отнять у людей магический дар только ради того, чтобы привлечь более сильных. Вот это – действительно некрасиво. Но чтобы ваша мечта стала реальностью – иного пути нет.

Я промолчал. Крыть нечем, Сабуров вполне эффективно побил меня моей же риторикой про пот и кровь. И – нет, я никогда не думал о том, что собираюсь сделать, в таком разрезе. А он, между тем, действительно некрасивый.

Я – обманщик и мошенник.

Я показал всем, как отбиваю «снаряды» одержимого и убиваю его играючи, парой клинков, а затем позвал всех к себе в учебку, обещая сделать их такими же, требуя взамен всего ничего – всего лишь их магический дар… И при этом подло умолчал о том, что сам – бывший шестой уровень, а значит, достичь моих высот несчастные четверки не могут.

И что мне делать? Я могу просто попрощаться с мечтой, вернуться обратно в Зону и не брать на себя никакой ответственности. Но один я ее не зачищу, и тогда она когда-нибудь зачистит и меня, и остальных.

Я молчал, и малыш Сашик тоже не протестовал, словно понимая, в какую безвыходную ситуацию меня поставили его идеалы. Сашик ненавидел ложь, а я мечтаю зачистить Зону ради него. Нет, ради светлого будущего всего человечества – это тоже, само собой, но только потому, что этого хотел бы Сашик. А я делаю то, что делаю, ради него и из-за него. И вот теперь ради него мне придется пожертвовать самым дорогим.

Своими идеалами, от Сашика же мне и доставшимися.

– Что ж, крыть мне нечем, – мрачно признал я. – Но есть вещи, которыми я жертвовать не намерен, потому что пожертвовать ими значит пожертвовать всем и сделать начинание бессмысленным. И в первую очередь это качество обучения. С господами основателями мы заключим сделку на их условиях, но с моими поправками.

– А именно? – министр заметно оживился, явно не ожидая, что я так легко сдамся.

– Все они обязуются финансировать учебку в полной мере все четыре года, даже если их отпрыски покинут ее досрочно сами, по собственному желанию, не выдержав тягот подготовки. Я не верю, что все рекруты дойдут до конца пятого круга ада, и «платники» – первые кандидаты на выход. Просто потому, что они заведомо слабее.

– Если они на это согласятся – где гарантия, что вы сами не выживете их детей из учебки? – спросил министр.

И тут я начал ухмыляться:

– А мне незачем это делать. За что там, вы говорили, они платят? За то, что я потрачу на их чад чуть больше сил? Ладно же, я так и сделаю. Я потрачу на них больше сил. Я заставлю их стать такими же, как и основное число кадетов… Но только тех, кто не сломается и не свалит, само собой. А чтобы избежать подозрений в целенаправленном выдавливании «платников» – я не буду смотреть их дела. Я и основные просматривал, не обращая внимания на имена – так что знать, кто платник, кто обычный, не буду. А дальше пять кругов ада сделают свою работу, и до конца дойдут лишь достойные – что и требуется.

Сабуров понимающе кивнул:

– Хороший подход… Правильный. Я бы даже сказал – красивый и честный. Но так не выйдет. Мы с вами обсудили только первое условие, необходимое для того, чтобы наш проект не рухнул после первого же выпуска или еще раньше. Есть и второе.

– У меня дерьмовое предчувствие насчет него, но куда ж деваться…

– Второе условие – «платники» должны остаться в неведении. О том, что часть рекрутов получила проходную за деньги родителей, знаем только я, вы, Скарлетт и Матфей, а также родители платников. Больше – никто. И если это всплывет – все, нас похоронят в фекалиях недоброжелателей, а они у нас уже есть. На обвинения в торговле «престижными дипломами» нам ответить будет нечего, и сами обвинения – еще ничто. Хуже, что этим мы просто унизим тех, кто прошел своими силами и осилил весь путь. Сделаем статус СИОшника ничего не стоящим. Это будет фиаско. Потому вам надо не просто сделать из платников достойных бойцов – вам надо сделать это так, чтобы они ничего не заподозрили. Чтобы они не заметили, что одни в учебке очень хороши, а другие против них смотрятся бледновато. Беда в том, что самые сильные кандидаты – либо из простого народа, либо из уважаемых семей, но небогатые. Если несколько «платников» заметят закономерность, что люди из богатых Домов слабее остальных – они все поймут. Тесты на интеллект мы тоже провели, и среди папок на столе нет ни одного дурака.

– Ну, поймут – будут молчать, – пожал плечами я.

– А вот и нет. Напоминаю – это для вас они платники, а для меня и для самих себя – достойные наследники достойных родителей. Будущая опора страны. Соль земли. Благородные, честные люди с благородными душами и помыслами. Каждый из них надеется только на свои силы, каждый из них будет уверен, что прошел сам. Если он узнает, что прошел кошельком отца… Это страшный, несмываемый плевок в душу. Будет скандал – и нас закидают тухлятиной.

– Ну и как я должен их дополнительно натаскать, чтобы никто ничего не понял?! – возмутился я. – Да вообще, им будет достаточно выяснить, у кого из них какой балл – и они сразу заметят пропасть между восемью сотнями и пятью.

– А они как раз не знают своих результатов. Ну выяснят они, что кто-то быстрее пробежал, а кто-то лучше дерется – им неизвестно, как конкретные данные тестов превращаются в баллы. Как натаскивать… Честно говоря, я пока вообще без понятия, как вы будете их учить, – сказал министр. – Но как-то вам придется это сделать. Увы и ах, были бы деньги… «Были б спички – был бы рай», как сказал Кароносец грешнику-курильщику. Впрочем, есть и один маленький плюс в этой ситуации: если так выйдет, что вторая группа, назовем ее так, за время подготовки вообще не встретится с Порчей – ну, как минимум дворяне-основатели точно не будут иметь к вам претензий.

Я желчно хмыкнул.

– Тьфу… «патриоты»… – в эти два слова я вложил все свое разочарование ситуацией.

Граф вздохнул.

– Да, они патриоты. Могли бы просто не дать денег – и их дети остались бы дома, на непрестижных, но неопасных должностях. Патриот, Александер, это не тот, кто хочет пойти на войну за свою родину. Патриот – это тот, кто не хотел, но пошел, потому что так было надо. Хочу ли я, чтобы мой сын стал героем? Нет, я хочу, чтобы он просто вернулся домой живым. Он и так герой, потому что служит на Краю. Хотел ли я, чтобы он стал боевым магом? Нет, я не хотел. Но он патриот и я патриот, и потому я похвалил его за его решение, хоть и до сих пор ненавижу себя за эту ложь. И он, когда настанет время служить его сына, тоже будет хотеть того же самого – просто чтобы сын остался живым. Но ничего не возразит – потому что, как я только что сказал, он патриот, и его сын, мой внук, я надеюсь, тоже вырастет патриотом.

После разговора с графом я провел бессонную ночь, сидя на краю крыши его особняка и глядя на ночной город в компании невеселых дум и спящих голубей. Уснуть я просто не смог, мне казалось, что стены смыкаются вокруг меня, подавляют своей массой.

И вот на краю неба забрезжил рассвет, а думы мои все так же печальны. Настолько печальны, что обратно в Зону хочется, как никогда.

В самом деле, ну и кто я теперь? Ну, пока еще я тот, кем был, но кем мне предстоит стать? Я – лжец и мошенник, ведь я, по сути, обманываю кучу доверчивых ребятишек… И плевать, что некоторые из них даже старше меня – их детство прошло совсем не так, как мое. Они не сталкивались со всеми возможными пороками человеческой натуры, как это случилось с малышом Сашиком, а потом и со мной… Им не может прийти в голову, что человек, которого показывали по телевидению, причем по правительственному каналу, о котором говорил сам министр, которого в газетах уже обозначили как героя нового поколения, на самом деле собирается воспользоваться ими для достижения собственных целей, а потом выкинуть на помойку, как старую винтовку, которой пришла более совершенная замена… Да и то, старому оружию все же находится место – в музеях, в частных коллекциях, или хотя бы в подполе на черный день… А куда подеваются мои нынешние рекруты после того, как им скажут «Извините, парни, вы сделали свое дело, показали перспективу – а дальше геройствовать будут более способные»? По сути, у них будет лишь четыре года с момента выпуска – а потом их затенят пятерки и шестерки. Одно слабое утешение – пятерок и особенно шестерок и так мало. Да только много ли нужно таких, как я? Правду сказал один злодей из старого мультфильма: когда все вокруг герои – никто не герой. Сам принцип героизма теряет свою ценность, как становится ненужной красота в отсутствие уродства…

А с другой стороны – Зона никуда не денется. И когда появятся СИОшники-шестерки, для четверок все еще останется поле деятельности. Так что я просто сделаю то, что надо, а дальше поглядим. Кому будет мало быть героем четыре года – тот всегда сможет найти себе напарника для сафари по Зоне… в моем лице.

И – да, Чужак возьми, я тоже буду прыгать выше головы. Пусть они четверки – я не стану относиться к ним как к заведомым эрзац-сиошникам. Я пока не знаю как – но сделаю все, что возможно, и даже невозможное попытаюсь сделать, чтобы они стали достойными и эффективными истребителями. В конце концов, а кто сказал, что мои нынешние возможности – предел шестерки?! Вот не далее как этим вечером я внезапно, на ровном месте нашел в себе новый талант. Я никогда не то что не пытался – даже не думал, что способен «двигать» более одного предмета – а оказывается, что могу. Если я, шестерка, могу большее – почему четверки не могут дотянуться до нынешнего меня? А если смогут – этого будет вполне достаточно…

Я закрыл глаза, и перед моим мысленным взором снова появилось кольцо из стали и брони. И самая большая на свете бригада зачистки.

День «Д» настал.

Великий день. День, который, может быть, войдет в историю как поворотный момент борьбы с Зоной. День, когда было начато великое дело.

День, когда кадеты прибыли в спецучебку.

Им еще по пути выдали форму, утвержденную министром: по покрою аналогична военной, но без военной символики. Только на рукаве – шеврон с опознавательным знаком специального истребительного отряда: аббревиатура С.И.О. и два стилизованных скрещенных «кишкодера».

И вот они выгрузились из автобуса и выстроились на плацу. Подходим мы со Скарлетт – я в рубашке без кителя, она при полном параде.

На ее замечание о том, что мне стоило бы надеть парадную форму, я только беззлобно ухмыльнулся:

– Во-первых – мы не армия. Во-вторых – какой парад? У нас что, торжество? Торжество будет, когда мы выпустим отряд способных бойцов, а пока…

Молча подхожу к стою и начинаю неторопливый смотр: просто интересно посмотреть, что из себя представляют парни, показавшие высокие результаты на весьма неслабых испытаниях. И – сюрприз. Буквально четвертая с начала шеренги – девушка.

Признаться, тут я удивился. В спецназе, хоть пехотном, хоть морском, хоть десантном, женщин нет. Ни в Аркадии, ни в Рейхе, ни у сербов, ни у венгрочехов, ни у прибалтов. В других родах войск они есть, снайпера из женщин, говорят, получаются даже лучше, чем из мужчин, но спецназ – это спецназ. Там слишком высокие требования сугубо физического характера. И тут – оппаньки.

Останавливаюсь перед ней, внимательно смотрю. Рослая, крепкая, с сильным недостатком женственности – чем-то смахивает на пловчиху, пловчихи они такие, мужеподобные. Но, видимо, не пловчиха, просто сложена так. Лицо широкое, круглое, плоское, не блещущее красотой – степнячка. Это кое-что объясняет: степняки-одонги, кочующие у подножия уральских гор и по сей день, издавна славятся выносливостью и национальным характером.

Тут я заметил, что она начинает понемногу краснеть. Ну да, я слишком беспардонно пялюсь.

– Имя?

– Тая Бурах.

Поворачиваюсь к Скарлетт:

– Досье?

Она быстро находит в своей папке файл и протягивает мне. Так-с…

Бегло просмотрев результаты тестов, я обнаружил, что Тая Бурах – ни в чем не лучшая, во многом уступает другим, но суммарные показатели по выносливости очень высоки. Из-за того, что тесты для спецназа пошли в ход без изменений, кандидатам пришлось состязаться в том числе в таких необычных дисциплинах, как гребля, плавание и перебежки на полусогнутых с грузом на плечах. В перебежках на полусогнутых Тая оказалась четвертой, в забеге на десять километров – даже второй.

– Однако же, смотрю, ты умудрилась обскакать, перебежать и перегрести многих парней, – заметил я.

– Старалась, сэр!

– Заметно. Что народ в степи вынослив, я и так знал… Выносливость – это хорошо. Полезно в нашем деле. Моя самая долгая охота шла, чтоб не соврать, часов примерно тридцать восемь… Засады, обходы, перебежки… Но тот момент, когда ты в итоге встречаешься со своей добычей – он, как правило, очень короткий. Ты его или он тебя. Там уже выносливости недостаточно.

– Сэр, моя мать во время Херсонесской войны вынесла с поля боя двоих раненых – одновременно. А будучи в пожилом возрасте, убила медведя топором. Если я пошла в нее хоть вполовину – я справлюсь! – бодро отрапортовала она.

– Очень надеюсь и желаю успеха.

Я сделал еще пару шагов вдоль строя и внезапно заметил знакомое лицо. Аристарх.

– О, кого я вижу. Честно говоря, даже не очень удивлен, что ты здесь. Что подвигло тебя ступить на эту стезю, Аристарх?

– Сэр, когда я увидел ваш бой с одержимым – сразу же осознал всю тщетность бытия обычным пехотинцем!

– Это правильно, – одобрил я. – Всегда жил с убеждением, что только эстэошники – стоящие парни, а все остальные вояки – казенные дармоеды. Приятно, что мою точку зрения разделяют и другие. Добро пожаловать, и постарайся не вылететь через недельку.

От моих слов про дармоедов у парня, стоящего возле Аристарха, слегка перекосило лицо, и я сразу переключился на него.

– Что с лицом, кадет? Нервный тик?

– Несправедливость ваших слов о военных нарушила мое душевное равновесие… Сэр.

– Так ты не согласен со мной?

– Сэр, в том, что потусторонняя угроза наиболее опасна в данный момент, никто не сомневается, но все же замечу, что у Сиберии есть и другие враги. Как, впрочем, и у любого иного государства.

Я кивнул:

– Так-то ты прав… частично. Да, есть и другие враги… казенные дармоеды других стран, ага. Вот посуди сам, что делает обычный вояка? Тратит казенные деньги и периодически ходит убивать других таких же из-за всякой ерунды вроде политических разногласий и территориальных споров. Притом замечу, что в войне против других людей нет ровным счетом ничего достойного. Ведь ты сражаешься против того, кто ни в чем тебя не превосходит. Против равного, вооруженного равным оружием…

– Боюсь, что не согласен с такой точкой зрения, сэр.

Я пристально посмотрел ему в глаза:

– А кто ты такой, чтобы иметь свою точку зрения на этот вопрос? Скажи, многих людей ты убил?

Такой поворот его смутил.

– Не приходилось, сэр.

– Ну вот. А я убил пятерых. Причем впервые – когда мне было всего двенадцать. И я со знанием дела говорю тебе: в этом нет ничего достойного, славного или просто такого, что приятно вспомнить. Я не раскаиваюсь ни капли – но и гордиться ровным счетом нечем. Потому – только эстэошники чего-то стоящие парни. Все остальные вояки – дармоеды. Если ты не согласен с этой железной и не требующей доказательств аксиомой – у меня к тебе сразу же вопрос: а какого хрена, скажи на милость, ты сюда приперся-то?

Он не нашел контраргументов.

– Я понял, сэр.

Я повернулся к нему спиной, сделал пару шагов и снова развернулся лицом к строю.

– Возможно, я все же кого-то не убедил… Давайте проведем мысленный эксперимент. Представьте себе на минутку, что во всем мире пропали все-все обычные вояки. Даже не пропали, а просто забыли, как воевать. Забыли не только как держать оружие – но даже забыли, что это такое и зачем оно нужно. Что будет?

Несколько секунд царила тишина, затем несмелый голос из середины строя предположил:

– Нападут свартальвы?

Я ухмыльнулся.

– Все – значит все. Свартальвы тоже забыли, как воевать. И боевые маги забыли все свои заклинания. Что будет? Я вам скажу, что. Ни-че-го. Просто не надо будет тратить государственные средства на винтовки, пушки и боеприпасы. А теперь – вторая стадия эксперимента. Давайте представим себе, что будет, если вояки останутся, но подразделения зачистки забудут, как бороться с Порчей и одержимыми. Что будет? Трындец будет, вот что. Потому что никчемные дармоеды в ужасе разбегутся, как они это обычно и делают. Если во всем мире пропадут военные – мир и не заметит, а если заметит – порадуется. Если же пропадут эстэошники – будет катастрофа. И вы все это понимаете, если не умом, так подсознательно. Потому что иначе вас тут бы не было. – Я выждал несколько секунд и подытожил: – что ж, молчание – знак согласия.

– Сэр, можно вопрос? – раздался бойкий голос из строя.

– Задавай.

– Правда все то, что про вас газеты пишут?

Я приподнял бровь:

– А что там пишут? У меня как-то нет времени на газеты.

– Репортеры накопали, что вы на самом деле из Аркадии, и то, что вы употребляете слово «эстэошники», это подтверждает. Репортеры накопали, что вы участвовали в спасении аркадианского кронпринца, но затем якобы погибли… ну и много еще накопали. Включая вашу любимую фразу про то, что только эстэошники чего-то стоят.

Ну вот, началось. Даже странно, что так поздно.

– Правду пишут, – спокойно подтвердил я. – Ну, кроме того, что я погиб. Это все?

– Собственно, сэр, это был не совсем вопрос, скорее – риторический, – сказал кадет, невысокий, но крепкий парень с невыразительным лицом и живыми, умными глазами. – А собственно вопрос немного в другом. Если наши газетчики накопали на вас все в Аркадии – надо думать, что репортеры из Аркадии у нас тут тоже все накопали. И вот всем вопросам вопрос: почему в Аркадии уже знают, что вы на самом деле живы и преспокойно перебежали к нам, но никакого скандала нет? Поставленный Арклайту, то бишь вам, памятник преспокойно себе стоит, хотя стоило бы ожидать сноса и заочного осуждения за государственную измену. Вы не поймите превратно, сэр, я интересуюсь главным образом потому, что проспорил пять тысяч талеров, поставив на то, что памятник вам снесут в течение двух дней – а он стоит и хоть бы хны.

Вот же стервец… Ладно. Как аукнется, так и откликнется.

Я улыбаюсь ему искренней волчьей улыбкой:

– То чувство, когда вроде бы мозг есть – а пользоваться не умеешь. Задайся лучше вопросом, почему ты писал заявление об уходе из вооруженных сил? Ответ прост: потому что С.И.О. – невоенная организация. Почему невоенная? Тут дело даже не в том, что я против вояк, а в том, что я был и остаюсь аркадианским эстэошником и не могу быть начальником военной школы другой страны. О какой еще государственной измене ты речь ведешь? Я не перебегал никуда – воспринимай меня как руку помощи, которую народ Аркадии протянул Сиберии для борьбы с потусторонними приблудами. Кстати, тупость, зашоренность и косное мышление – в Зоне практически смертный приговор, и ладно бы только для тебя – еще и другие могут погибнуть. Так что будем разгонять кровообращение в твоем мозгу. Когда построение закончится – ты останешься, две тысячи раз «упал-отжался». А еще я болезненно реагирую, когда меня называют Арклайтом. Ты этого знать не мог, но для хорошего усвоения сего факта – еще две тысячи «упал-отжался». Ад для всех начинается завтра, но для тебя – уже сегодня. Добро пожаловать. А? Что? Не слышу!

– Так точно, сэр!

Иду дальше вдоль строя. Вот уже почти конец, и тут глаза выхватывают еще одно знакомое лицо.

Предпоследней в строю стоит… Арлин. Стоит и отчаянно пытается сохранить на лице невозмутимую мину, но в глазах прыгают чертики, а губы так и пытаются расползтись в улыбке.

Искренне надеюсь, что я, завидев ее, никак себя не выдал.

– Подразделение, построение окончено – и еще раз добро пожаловать. Вам покажут казарму – можете обустраиваться. Все свободны… почти. Кому падать и отжиматься – может быть свободен после четырех тысяч.

Я повернулся и пошел в штаб.

Проходя мимо Скарлетт, тихо спросил:

– Имя девушки, которая предпоследняя в строю?

– Их тут всего две, вообще-то. Арлин Кирсанова.

– Кирсанова, значит… Дай мне ее досье. Через несколько минут вызови в мой кабинет. Незаметно для остальных.

– Поняла.

Так… Кажется, мне предстоит не самый приятный разговор.

Вернувшись в кабинет, я просмотрел досье. Четыре с половиной сотни баллов – для семнадцатилетней девушки очень хороший результат в тесте, где тысячу набирает далеко не всякий тренированный военный-мужчина. Только есть одна проблема: Порча не делает различий по полу, потому на фоне остальных моих курсантов – один из худших результатов. Кстати, надо будет узнать, а кто вообще такой ее отец.

Несколько минут я предавался мрачным думам. Граф Сабуров оказался в некотором смысле прав: судя по набранным баллам, даже «платная группа» показала результаты, очень хорошие или даже великолепные для обычного парня лет шестнадцати-двадцати, и за неприемлемой для меня цифрой в четыре-пять сотен скрываются великолепно развитые люди, готовившиеся к поступлению в престижные военные училища или даже поступившие. Вот только у меня и моего бывшего отряда уже в четырнадцать лет были куда лучшие показатели, хотя в самом начале мы, сироты-беспризорники, конечно же, были обычными уличными доходягами. Догонят ли мои курсанты тот уровень, с которым выпустились мы?

В принципе, могут и догнать, потому что условия примерно равные: мы начали в том возрасте, когда формирующийся организм особенно эффективно приспосабливается к тяжелейшим условиям. С другой стороны, они вступают в «гонку» позже, но и уровень их куда выше, некоторых все-таки с детства готовили к стезе военного, пусть и несоизмеримо менее жестко.

Но проблема-то не в начальном уровне, а в мотивации и альтернативах. Мой курсант в любой момент может сказать, что это невыносимо и что в гробу он видал эту учебку. И пойдет домой. А у нас такой возможности не было: когда ты являешься собственностью государства, из спецучебки у тебя только два пути: урановые рудники и петля. И то, из наших первоначальных двадцати человек до выпуска дошли лишь двенадцать: четверо предпочли сдохнуть на рудниках, трое повесились, еще один просто умер во время особо изматывающей тренировки.

А тут… тут у меня нет права отправлять слабаков на рудники. И что дальше? Снизить интенсивность подготовки значит подготовить потенциальных покойников, а если провести ее на должном уровне – большой вопрос, дойдет ли до конца хоть один…

…Впрочем, насчет должной мотивации я немного подсуетился.

Стук в дверь прервал мои размышления.

– Войдите.

Арлин вошла в кабинет и улыбнулась:

– Привет, Саша.

– Здравствуй, курсант Кирсанова.

– А что ж так официально, словно мы вообще не знакомы?

Я вздохнул:

– Нет больше никаких «мы», с того самого момента, как ты бумаги подписала. Теперь ты для меня – курсант, а я для тебя – «сэр».

– Это проблема? – удивилась она. – Если что – в Сиберии отношения между начальником и подчиненным не табуированы, и вообще – мы же на гражданке.

– Если что – я аркадианец. И есть такая штука, как профессиональная этика. Ты – мой ученик, я – твой наставник. Есть целая куча профессий – учителя, врачи, адвокаты и так далее – для которых аморально спать с учениками, пациентами и подзащитными. По крайней мере, в Аркадии, но подозреваю, что так везде… А насчет гражданки – не-а, мы ни хрена не на гражданке, но подозреваю, что дальше второго листа ты не читала… Мы – гражданская военизированная организация в подчинении у министерства чрезвычайных ситуаций. По сути – параллельная с армией организация, только без обязанности участвовать в вооруженных конфликтах с другими государствами и внутри страны.

– Ладно, усвоила. Только, признаться, я не думала, что это создаст нам такие осложнения…

– О, осложнения для «нас» – это ерунда. Ты переживешь и я переживу. Есть кое-что похуже, о чем я тебе сказать не могу. В общем, исключительно потому, что у меня остались приятные воспоминания о пребывании в твоей ванной, я предлагаю тебе вернуться на прежнее место учебы.

– Ни хрена себе! – возмутилась Арлин. – Я должна отказаться от замечательного шанса только для того, чтобы твоя мораль позволяла тебе со мной спать?!!

– Я предлагаю тебе уйти отсюда безотносительно наших былых отношений. Не ради меня, а ради тебя самой. Ты не понимаешь, во что ввязываешься и что тебя ждет в будущем.

Она чуть склонила голову.

– Что ты имеешь в виду?

– Ровно то, что сказал – хотя не должен был говорить и этого… У тебя очень низкий балл по тестам. Один из худших, если не худший.

Арлин пожала плечами:

– Да уж было бы странно надеяться, что я опережу парней, учащихся в школах спецназа. Я, по правде, вообще не надеялась пройти. Но теперь, после того, как я на тестах едва не выскочила из кожи и с таким трудом запрыгнула в последний вагон уходящего поезда – ты предлагаешь мне сойти? Вот уж ни за что.

– Арлин, это лотерея. Ты можешь приобрести на этом пути меньше, чем потеряешь, ступив на него – и еще не факт, что дойдешь до конца. Просто между прочим, в моем отряде изначально было двадцать человек. До выпуска дошли двенадцать, включая меня, остальных восьми уже нет в живых. Тут процент отсева, подозреваю, будет еще больше.

– И потому ты решил начать отсев заранее? – с некоторой ехидцей заметила Арлин.

– Еще не поздно взять вместо тебя кого-то другого.

– Кого-то с еще меньшим баллом, чем у меня? Ну уж нет. В кои-то веки мне выпал шанс, который еще выстрадать пришлось, между прочим, чтобы я вот так запросто от него отказалась! Так что не надо делать меня крайней, вини во всем свою этику! И вообще, я тебе откровенно заявляю, что ты меня сильно недооцениваешь!

Я тяжело вздохнул. Она так ничего и не поняла, а я… я сделал, что мог.

– Ладно, но тогда, если что, и ты меня ни в чем не вини. Желаю удачи и стойкости, курсант Кирсанова.

– Спасибо, сэр! – она вложила в «сэр» изрядную порцию иронии.

– Можете быть свободны.

На следующий день на базу приехали восемь крытых грузовиков и автобус, который привез медицинский персонал базы. Главврач Мари Толоконникова, добродушная полненькая симпатичная тетка лет сорока, мне сразу понравилась. Чем-то она неуловимо напоминала главврача моей бывшей учебки – такие же габариты, такие же очки на носу, тот же возраст – только какая-то… более человечная, что ли. В общем, поладим.

Грузовики привезли, помимо оборудования медиков, еще и пять «кошмарилок», а также бригаду техников под управлением свартальва. Свартальв был с виду как свартальв, только с двумя дырками в левом ухе: изгой, снявший серьги, обозначающие его клановую принадлежность и ранг. У меня при этом сложилось впечатление, что он покинул свой родной Свартальвсхейм и свой клан, то есть, по сути, остался свартальвом лишь по крови, и при этом оставил свою заносчивость дома, куда уже никогда не вернется. Сей факт меня даже удивил: я всегда полагал, что гонор у темноухих в крови, а оказалось – не в крови. И даже не вторая натура.

Ну и понеслась процедура: пять человек за заход, десять заходов, каждый по часу. Что ж, к вечеру полно времени – может, речь написать?..

Без проблем, впрочем, не обошлось: на третьем заходе случился статистически предсказуемый сбой, и пострадавшего курсанта отправили в ближайшую психбольницу, а оттуда – в столичный научно-исследовательский институт. Увы и ах – при обработке в «кошмарилке» у трех процентов обработанных наблюдаются психические отклонения, в особо тяжелых случаях обеспечивающие несчастным пожизненную смирительную рубашку и соответствующие пилюльки.

До вечера я сидел в ожидании второго инцидента – все-таки у меня пятьдесят человек, то есть, в среднем должно быть полтора случая.

Однако Создательница, видимо, смилостивилась, и больше никто не пострадал. И вот на часах половина восьмого вечера: последние пятеро уже оклемались до вменяемого состояния, значит, надо провести, так сказать, торжественную беседу. Благо, я ее себе написал.

Как только я появился в зале собраний, прозвучала команда инструкторов «смирно!», и мои сорок девять курсантов поднялись со своих мест. Пару человек, как я заметил, еще поддерживают соседи, ничего удивительного: я сам после незабываемой процедуры смог заговорить только через пятнадцать минут, а на ноги встал и того позднее.

Я взошел на трибуну и подошел к кафедре.

– Вольно. Садитесь, – скомандовал я. – Итак… Мне бы полагалось сейчас толкнуть что-то высокопарное и пафосное, но этому меня никто не учил. Потому я просто поздравлю вас с успешным сожжением мостов: вы уже принесли свою жертву, после которой возврата к прошлой жизни у вас нет.

– Да ладно, – ухмыльнулся, словно подвыпивший, один из курсантов в переднем ряду, – подумаешь, придется носить теперь с собой фонарик и зажигалку…

– Завидный оптимизм, – похвалил его я. – В общем, я должен сделать одно неприятное признание… Мы с министром вас обманули. Точнее – я обманул вначале министра, а затем мы вместе обманули вас.

– Простите, что вы имеете в виду?! – насторожился сидящий во втором ряду Аристарх.

– Увы, это так. Все объясню, но вначале расскажу вам о том, благодаря чему парни из СТО Аркадии обрели свою полулегендарную славу… Как вы, возможно, знаете, в Аркадии вся элита спецназа состоит из выходцев из СТО. Огромная прослойка ключевых офицеров всех рангов – бывшие эстэошники, и императорская гвардия тоже состоит преимущественно из них же. Выходцы из СТО встречаются даже среди агентов высочайшего ранга имперской службы безопасности. Почему? Как говорится, вначале присказка, а сказка будет потом. Присказка эта о замечательном парне из моего отряда, по имени Йован Митич. Чем он выделялся из всего отряда – так это тем, что жаловался меньше всех. Да, вы не ослышались: только что весь такой героический и железный я косвенно признался в том, что во время обучения позволял себе жаловаться на невыносимые условия – и мне совершенно не стыдно в этом признаваться. Все мы жаловались – не инструкторам, ясное дело, им жаловаться – все равно, что стене. Нет, мы жаловались друг другу, находя друг у друга поддержку, хотя бы психологическую. А Йован – он вообще почти никогда не жаловался. Может, родился более стойким психологически, может, дело в том, что он был сербом, а сербы – вообще неплохие такие парни. Все сербы из моего отряда оказались стоящими парнями, да я их и раньше уважал…

Я сделал паузу, осмотрел зал, убедившись, что все внимание направлено на меня, заодно и Арлин глазами отыскал. Она, к счастью, вроде бы вполне сносно себя чувствует, тем более что прошла во второй группе еще утром. Хоть что-то хорошее.

– Но как-то раз окончилась особенно изнурительная тренировка, – продолжил я свой рассказ. – Прозвучала команда «отставить» – и мы все попадали, где стояли… Вы очень быстро привыкнете падать, кто где стоит, по команде «отставить», уверяю вас… Ну вот, мы попадали. Через тридцать секунд – команда «подъем», и неважно, что ты еще не отдышался, что ноги не держат – надо вставать. И вот однажды Йован… не встал вместе со всеми. И когда инструктор подошел к нему – оказалось, что он уже не дышит.

В зале повисла тягучая, неприятная тишина. Кажется, психологическая обработка идет примерно как задумано.

– Тут важно понимать момент один. Умер от непосильной нагрузки не зеленый новичок, только-только пришедший в учебку: с начала подготовки прошло полтора года, и в тот момент Йован был в такой форме, что по всем параметрам дал бы фору многим из вас… И тем не менее, однажды он взял и умер. Вот вам возможность увидеть ту сторону СТО, о которой не пишут газеты. И Йован был не один такой: всего нас было двадцать человек, а до выпуска дошли лишь двенадцать. Йован умер на тренировке, четверо сломались и отправились добывать топливо для урановых котлов. Еще трое, которые сломались, но сохранили остатки душевных сил, вместо медленной смерти на урановых рудниках сбежали из учебки при помощи веревки… Ну, это такой эвфемизм, ведь на самом деле сбежать из учебки было никак нельзя, она представляла из себя самую охраняемую тюрьму в Аркадии. Когда кто-то вешался – мы говорили, что он сбежал при помощи веревки. Шутили так, чтобы как-то отмежеваться от нашей ужасной действительности. И вот тут как бы присказка заканчивается – начинается сказка. Страшная сказка. Итак, почему у выходцев из СТО слава неунывающих, несгибаемых, бесстрашных, железных парней? Все просто. Потому что до выпуска в учебке СТО только железные и доживают. Альтернатив ведь мало: смерть на тренировке, смерть в петле, смерть на рудниках. А если не устраивает ни один вариант – тогда только и остается, что стать железным. Так вот, дамы и господа. По моему искреннему убеждению, только такая тяжелейшая подготовка позволяет получить в итоге настоящего легендарного эстэошника. И вот тут затаилась наша с вами проблема: увы, вы не собственность государства, как был я в свое время. У меня нет возможности ссылать слабаков на рудники, любой из вас в любой момент может сказать «с меня хватит» и пойти домой. И я вам обещаю, что даже сильнейшего из вас такие мысли будут посещать регулярно. Так вот, мы подошли к сути обмана. Вас предупреждали о том, что будет очень тяжело?

Я обвел взглядом зал.

– Предупреждали, – ответили несколько голосов, затем один добавил: – но мы справимся.

– Вот в этом и заключается обман: вам сказали, что будет тяжело. Это все равно, что не сказать ничего. Если бы в тот момент, когда вы подписывали документы, вам в голову прилетели мои воспоминания об учебке – вы все в ужасе бросились бы прочь. Вы все не раз, валяясь без сил и слыша команду «подъем!», будете просить Смерть забрать вас – только ради того, чтобы не вставать. Ну или просто скажете «все, я пас» – у меня такой возможности не было, а у вас она есть… так вот. Вы все уже лишились своего дара в надежде обрести нечто большее. На самом деле, обработка в «кошмарилке» обычно делается на втором году, но я решил сделать это сейчас. Чтобы у вас не осталось пути назад. Вы больше не можете вернуться домой и забыть учебку как страшный сон, потому что магический дар утерян. Либо вы, дамы и господа, уйдете из учебки С.И.О. и до конца своих дней будете жить, как притупленные простолюдины, поминая меня нехорошими словами, либо дойдете до конца и станете теми, кем я хочу вас сделать… ну или сдохнете в попытке, как Йован, что тоже вероятно.

Я сделал несколько шагов вперед, подойдя к краю трибуны, еще раз обвел взглядом собравшихся и закончил свою речь:

– Итак, дамы и господа… Добро пожаловать в ад.

Быть начальником тренировочного лагеря – на самом деле, занятие не очень хлопотное. На данный момент мои курсанты на слишком низком уровне, чтобы я мог тренировать их лично, да и времени на них пока что жалко: кто знает, сколько человек отвалится через неделю или две? В конце концов, у меня есть группа инструкторов, которые поначалу отлично справятся с задачей, причем они все-таки профессионалы в своей области и знают, как осуществить подготовку, пусть даже предельно жесткую, с наибольшей пользой для курсантов и с минимальным травматизмом.

На эту тему у меня было совещание с инструкторским составом. Старший инструктор, Басиль Полоцки, имеющий за плечами солидный опыт, представил мне черновик плана подготовки на первые три месяца.

– Недостаточная кривая прогресса, – сказал я. – Десять километров в день – это как-то вот ну совсем не впечатляет. Силовые упражнения с весами исключаем полностью – первый этап у нас не про это. Суть первоначальной подготовки – научить курсантов превозмогать самих себя. Сделать еще десять шагов, когда сил не осталось ни на один.

– Есть проблема, – заметил Полоцки. – У них очень разная форма, это видно невооруженным глазом, нужен индивидуальный подход, градация. Могу я ознакомиться с тем, кто какой балл набрал?

– Нет, Басиль, и на то есть причины. А разница в форме – не проблема.

– Как раз проблема, сэр. Что один пройдет и пробежит – то другой не осилит, а если будет упорствовать – может и здоровье подорвать необратимо.

Я улыбнулся:

– А мы не будем поначалу ставить личные нормативы. Мы выставим норматив на весь коллектив. Не десятикилометровый кросс, а четыреста девяносто человеко-километров. И каждый день увеличиваем на десять. А через месяц начинаем с начала – только уже в легких бронежилетах. Если вся рота не набирает нужный результат – идут спать без ужина.

Тут заговорил другой инструктор, Макаревич:

– Сэр, в Сиберии подобное не принято… уже давно. Идея с общей нагрузкой плоха вдвойне – она способствует тому, что слабые будут филонить, надеясь на более сильных.

Я хмыкнул.

– Вот когда в Сиберии солдаты перестанут бежать с поля боя при виде Порчи – тогда и будете рассказывать, что и как у вас принято. А пока что мне видней, как надо готовить эффективные и сплоченные подразделения. В бою против одержимого нет места персональным нормативам – победа одна на всех и смерть тоже одна на всех. И каждый должен выложиться по максимуму. И мне неважно, то ли слабые будут упорнее тренироваться, то ли сильные вынудят балласт свалить по домам, создав для них невыносимые условия: я должен создать отряд, равного которому в Сиберии пока что нет. Победа – одна на всех. Наказание за поражение – одно на всех. А что касается нормативов – то они, как я сказал, недостаточные явно. Начальные могут быть такими, но норматив в конце трехмесячного срока надо увеличить процентов на двадцать. Каждый вечер мне необходим полный отчет о том, кто с чем не справился.

В своем кабинете я повесил на стену большой лист бумаги, склеенный из восьми стандартных листов, и написал имена курсантов: буду отмечать их прогресс.

Так что утром я рассчитывал хорошенько подрыхнуть: инструктора справятся без меня, а я могу пока что лентяйничать. Как высплюсь – потренируюсь сам, но вставать спозаранку мне как бы не резон.

Только вот все пошло наперекосяк, потому что часов в девять зазвонил у меня телефон. Я протянул руку и нащупал трубку.

– Алло?

– Я из Службы Безопасности. Мне нужен Александер Терновский.

– Это я. По какому поводу?

– По поводу «вашего» одержимого. Можете включить терминал видеосвязи?

Я сел и сунул ноги в тапочки, которые кто-то очень дотошный предусмотрел в моей жилой комнате, за что ему спасибо.