Страж империи

– Вы только учтите один момент, – сказал я ему в конце. – Речь идет, предположительно, об очень быстротекущей заразной хренотени, которая превращает людей в хныкающих тварей, которые превращают других людей в хныкающих тварей, и так далее. И эти твари могут быть как очень тупыми, так и умными. Последний даже догадался вырубить свет в щитовой.

– Как оно передается?

– Предположительно – через укол обломком кости пальца, который зараженные обгрызают себе сами, как мне кажется. Но неизвестны все пути передачи – могут быть и другие. Так что внутрь здания поставить не более десяти человек, чтобы сменить полицейских на их постах – четыре в главном холле первого этажа, два у палаты с карантином, четыре у лаборатории. Там сейчас главврач больницы делает анализы, но он и сам формально под подозрением. Остальными силами просто оцепите всю территорию. При виде любого человеческого существа, особенно хныкающего, требуйте лечь на землю. При невыполнении – стреляйте, если не хотите сами таким вот хнычущим стать.

– Внутри есть еще противник?

Я пожал плечами:

– Мы обыскали все здание и убили всех зараженных, которых нашли. Однако люди на карантине могут быть заражены, более того, теоретически возможны иные способы передачи. Так что ваши люди там внутри пусть вообще ни к чему не прикасаются, особенно к трупам. Когда главврач доделает свои анализы – возможно, узнаем больше. Ну и дожидаемся профильных спецов из СБ.

– Вас понял.

Как только он ушел, я снова завалился спать и даже заснул, но вскоре меня разбудила Скарлетт.

– У нас «чэпэ». Симонов что-то раскопал и сейчас ругается с командиром мотострелков.

– Чума на оба ваши дома… Аристарх, Ярыгин, идемте, узнаем…

Симонов, майор и группа солдат стояли недалеко от ворот больницы, рядом с ближайшим броневиком, и ругались. Точнее, ругался Симонов, требуя немедленной связи с командованием, а майор совершенно спокойно ему отвечал, что кому попало связи со штабом не дадут, даже если этот кто попало – дворянин, потому что кому положено общаться с верхами – тот и так имеет возможности это делать, а кто не имеет – тому и не надобно. А если этот кто попало еще и под подозрением – то тем более. Так что Симонов может сообщить, что надо, майору, а майор уже, если сочтет необходимым…

Тут подошли мы и Симонов явно обрадовался, увидев Скарлетт.

– О! Как хорошо, что вы тут! У вас же есть прямая связь с министром обороны! Мне нужно срочно с ним поговорить!

– О чем? – поинтересовалась Скарлетт.

– О том, что тут в любой момент может начаться катастрофа!

Скарлетт пожала плечами и достала служебный телефон.

– Алло, ваша светлость? Да, тут возникло осложнение… Да, Терновский зачистил всю больницу, но главврач считает, что есть еще что-то, и…

– Да ходитесь вы все конем! – взвыл Симонов. – Я – «Лазурит сто семнадцатый»! Господин министр, скажите этой соплячке дать мне телефон, или я на всю улицу буду орать, чтобы вы услышали!

Скарлетт несколько секунд слушала, что говорил министр, затем молча протянула доктору телефон.

– Наконец-то! Господин министр, я – «Лазурит сто семнадцатый». «Круглый спектр всех яблок синих». …Да, только хуже. Я крайне ограничен в инструментарии, но даже путем простого вскрытия установил, что нулевой пациент был заражен через собачий укус. Микроскопические новообразования наиболее сильно поразили нервные окончания в районе места укуса и головной мозг. Время от заражения до начала агрессивной фазы в случае с моим санитаром составило несколько часов, а для всех остальных зараженных – и того меньше! Лаборант – за час, не более! Не найдем источник заразы – последствия не заставят себя долго ждать! В любом случае нам необходим карантин и оцепление. Физически непрерывное оцепление, понимаете? Из кольца не должна выскользнуть ни одна собака! Да, понял вас. Принимаю.

Врач протянул телефон Скарлетт, пока она слушала, что говорил ей министр, рядом появился уже крепко подуставший начальник полиции, явно предчувствующий, что проблемы еще не закончились.

– Поняла, – коротко сказала Скарлетт и протянула телефон майору: – министр обороны на связи.

Пока майор слушал, моя заместительница повернулась к нам и сказала:

– Министр объявил карантин на весь город и передал руководство операцией доктору Симонову, по крайней мере, пока не приедут соответствующие специалисты. Он действительно работал в СБ, в секретном отделе, во всяком случае, правильно назвал свою кодовую фразу.

– Допустим. Дальше что?

– Либо мы находим разносчика заболевания, либо скоро по всему городу будет твориться то же самое, что в больнице, – сказал Симонов. – Надо перестрелять всех бродячих собак, иными словами. Если переносчик или переносчики не успели больше никого укусить – на этом все и закончится, по крайней мере, пока. Большой вопрос, что это за зараза и откуда взялась, но все в свое время.

Я вздохнул и взялся за рацию:

– Парни, подъем. Придется зачищать город от собак.

Тут майор дослушал инструктаж и вернул телефон Скарлетт.

– План действий? – спросил он. – Карта города есть?

Оказалось, что под рукой ее нет ни у кого.

– Ладно, обойдемся, – сказал я. – Майор, сколько у вас человек?

– Двести десять. Специальный мотострелковый батальон быстрого реагирования в полном составе. В наличии двадцать четыре боевые машины двух типов.

– Маловато… Схема такая. Все двадцать четыре машины, в каждой только стрелок, водитель и два бойца на высадку, расставляются по периметру города, по машине через каждый километр и по два бойца в промежутках, по пятьсот метров от каждой машины. Где не хватит машин – ставим дополнительных людей по двое через каждые двести пятьдесят метров. У вас есть оружие с глушителями?

– Да, у ста шестидесяти восьми человек. Остальные – это пулеметчики, снайпера и расчеты боевых машин.

– Вот пулеметчиков и снайперов по периметру. Мы прочесываем город от края до края по всей длине такой частой цепью, как это возможно, и желательно побыстрее, до того, как на улицах появятся прохожие.

– Мы оповестим горожан о том, что на улицах пока небезопасно, – сказал Симонов, – по телевидению и радио.

– Ну тогда вперед, не будем терять времени.

Нам лишний раз улыбнулась удача: бродячих собак в городе было мало, город – маленький, притом многоэтажки – только в центре, окраины – сплошной частный сектор, как следствие – везде ограды. И вишенка на торте – найти в городском парке зараженную собаку выпало именно Тае Бурах, а не кому-то из солдат.

На все про все у нас ушел час, еще через пятнадцать минут Симонов подтвердил, что укус на ноге «нулевого пациента» был сделан челюстями именно этой собаки. Источник заразы найден и обезврежен.

– Только радоваться рано, – подытожил Симонов, – нам еще предстоит выяснить, что же это за дрянь такая и откуда вообще взялась… Впрочем, это уже не ваша насущная забота.

Затем появились новые отряды быстрого реагирования, и с ними люди из специального отдела СБ. Мы погрузились в наши автобусы, помахали на прощание телевизионщикам и отбыли обратно.

На базе я объявил всему отряду, что в целом доволен тем, какую тактическую грамотность они показали, дал увольнительную до конца дня и пошел отсыпаться.

Новости не заставили себя долго ждать.

На следующий день мне позвонил Зарецки.

– Александер, я вас от души поздравляю, – сказал он.

– С чем именно? – спросил я.

– Со статусом народного героя де-факто.

Дело оказалось в том, что девочка-подросток, снимавшая меня на телефон в магазине, где я спрашивал дорогу к больнице, выгрузила ролик в сеть, и за какие-нибудь двадцать четыре часа видео набрало четыре миллиона просмотров и десятки тысяч одобрительных комментариев, затем его начали крутить в новостях.

Слава засекреченного специального истребительного отряда стремительно полетела вверх. Немало нам в этом поспособствовала и куча дополнительных факторов.

Во-первых, специальный отдел СБ засекретил произошедшее в больнице, чтобы не вызывать ненужной паники, потому общественность осталась в неведении о том, что же мы зачистили. Рядовой обыватель точно знал только то, что в некотором городе случилось нечто из ряда вон выходящее, но туда приехали СИОшники и разобрались. При этом я со своей фразой «Мы приехали, чтобы всеобщей не было» стал настоящей знаменитостью, и под это дело снова откопали давешний ролик в банке и принялись крутить по всем каналам.

Во-вторых, министр Сабуров щи лаптем хлебать не стал и тоже подсуетился. В руки репортеров от «инсайдерского источника» попали видеозаписи с наших нашлемных камер, причем самые эффектные: и с моей камеры, где почти от первого лица видно, как я в кратчайший промежуток времени двумя выстрелами укладываю двоих зараженных, и с камеры Винника, где все то же самое видно как бы со стороны, и с камер других курсантов, которые уложили «бешеного санитара». Причем этот санитар и вправду был здоровенный детина, на голову выше большинства курсантов, что только добавило ему монструозности. Эти сценки дополнялись наиболее хорошими фрагментами, на которых запечатлелись слаженные и грамотные действия курсантов.

В-третьих, на нас поработал низкий уровень осведомленности населения. Я-то знаю, что одержимые не едят людей и никогда не пользуются зубами в качестве оружия, а вот подавляющее большинство зрителей приняло зараженных за одержимых. СБ никак ничего не прокомментировали – и люди только укрепились в этой мысли.

Так что со стороны получился просто потрясающе благоприятный материал: мы приехали, взяли штурмом больницу и перебили ни много ни мало – четверых одержимых. Это я знаю, что одержимые по четверо не соберутся без супер-форсмажорных обстоятельств и что облава на такое их количество вряд ли возможна без потерь – а широкие массы не знали. В газетах появлялись заголовки один другого ярче, и вскоре уже никто не сомневался, что в Сиберии появилось особое подразделение, которому нет равных во всем мире.

Ну и в-четвертых, видя такое дело, многие чиновники и политики не преминули немного погреться в лучах нашей славы. Потоцкий включил кадры с моей стрельбой в рекламные материалы своей новой винтовки, а министр Сабуров скромненько дал интервью о том, что его многолетние усилия по созданию лучшего в мире подразделения зачистки наконец-то дали свои плоды.

Еще через день во дворце объявили очередное фуршетное мероприятие, на котором предстояло засветиться и мне. Не то, чтоб в этом была фактическая необходимость, но железо надо ковать пока горячо, а когда лидер спецподразделения дает интервью в королевском дворце – это совсем не то же самое, если интервью дается абы где.

К тому же, я люблю фуршетную часть мероприятия, а еще там наверняка будет и Роксана.

Интервью прошло гладко: даже оппозиционные журналисты не особо старались задавать каверзные вопросы.

Главное, что всех интересовало – что же все-таки произошло в здании больницы.

– Да понятия не имею, господа, я не ученый, у меня специальность другая – я вначале стреляю, потом стреляю. А разбираются другие, после того как я отстреляюсь.

По залу прокатился легкий смешок.

– Я так понимаю, это все же были не одержимые? – уточнил один репортер.

– Нет, разумеется. Давайте начистоту: будь там четверо одержимых, потери были бы колоссальными даже у аркадианских эстэошников, что уж говорить за курсантов… По правде говоря, оттуда и я запросто мог бы живым не выйти в таком случае. Нет, враждебные существа, некогда бывшие людьми, в плане физических и боевых возможностей на самом деле оказались не особо опасными. Если бы главврач больницы успел добежать в свой кабинет за пистолетом – он бы и сам разобрался… наверное. Строго говоря, существ было пятеро, но старик-разнорабочий Трохимыч, защищая пациентов, одного из зараженных убил гвоздодером, что вряд ли удалось бы ему против одержимого. К слову, стоит Трохимыча почтить минутой молчания, а то настоящий подвиг совершил он, а слава почему-то досталась мне.

После того, как на пресс-конференции выступили все желающие, включая короля и Сабурова, и я начал подумывать о фуршетном зале, ко мне подошел Зарецки и сказал:

– Здравствуйте, Александер. Министр сейчас ушел на совещание, так что поручил мне передать, что ваша посылка, так сказать, передана в Аркадии адресату. Видеозапись вам пришлют к вечеру на ваш терминал на базе, если еще не прислали.

– Спасибо, что сообщили, министру передайте мою признательность.

Затем я отыскал Роксану в толпе, благо, заприметил заранее, где в толпе репортерской братии она стоит. Но на пути в фуршетный зал нас перехватил Потоцкий и достал из кармана конверт.

– Александер, как и было обещано, – сказал он. – Видео получилось что надо. Кстати, чем стреляли-то?

– Первый – «гидра», второй – осколочный.

– Дуплет у вас замечательный вышел. Скажите, а вот так, как вы – выстрел, моментальный разворот и еще один выстрел – можете только вы или в теории кто-то не такой крутой тоже смог бы после тренировок?

Я пожал плечами:

– Из «кишкодера» так могут только такие же хорошие стрелки, как я, даже от меня потребовалось бы все мастерство и все силы, а вот из «потрошителя» оно как-то полегче получилось. Вес меньше, отдача меньше. Смогут ли другие – а верней сказать, смогут ли так с «потрошителем» те, кто не осилил бы «кишкодер» – вопрос интересный. Как министр раскошелится на винтовки – так и узнаем.

Потоцкий ухмыльнулся:

– Я его потороплю, будьте уверены. Да, вот еще что: если что-нибудь пострашнее шлепнете из «потрошителя» – снова буду должен.

Закончилось все это мероприятие так хорошо, как и планировалось: мы с Роксаной поехали к ней домой, а Скарлетт – к себе, перед тем я условился с ней, что ближе к вечеру позвоню и она меня подберет на машине.

Начали мы с Роксаной, как и в прошлый раз, на ее диванчике в прихожей, причем я сразу обратил внимание, что она стала слегка энергичнее и активнее. Наверное, привыкаем друг к другу, притираемся.

– Надо бы вкусняшек заказать, – сказала Роксана, когда мы закончили первую серию.

– По правде говоря, лично я еще в фуршетном зале неплохо заправился калориями, да и ты задних не пасла. В принципе, у тебя, если что, еще чуток в весе прибавить есть куда, но только совсем чуток. Выпуклости – хорошо, но если они не слишком выпуклые.

Роксана хихикнула:

– Это, наверное, комплимент, но на грани фола…

Я виновато развел руками:

– Просто между прочим, я последнюю треть своей жизни прожил на грани фола, и есть подозрение, что мне суждено до самой гробовой доски по лезвию бегать. Давай мое неумение делать комплименты отнесем на счет профессиональной деформации?

– Ладно, прощаю. А вкусняшки… ну так сейчас только за полдень перевалило, а обратно в часть ты поедешь вечером, ага? И в промежутке, тешу себя надеждой, мы еще потратим немного калорий, – сказав это, Роксана слегка покраснела. – Да и в обратный путь негоже на пустой желудок пускаться.

– Ты умеешь быть убедительной, – улыбнулся я.

– Это профессиональное. Кстати, Саша… Я тут сложила дважды два… ну ладно, преуменьшаю сложность своего расследования, трижды три. И пришла к выводу, что если ты и не Арклайт – то все равно у тебя был магический талант высокого уровня. Думаю, пятый как минимум, а то и седьмой.

Так-так-так, она начала копать под меня? Вот же плохая девчонка…

– С чего ты взяла? – старательно изображаю на лице удивление и мысленно ненавижу себя за то, что снова лицемерю.

– Логика же. Аркадианские эстэошники в большинстве своем погибают в первую пару-тройку лет и редкая зачистка у них обходится без потерь. В противовес им ты месяц в Зоне гулял. Впору было бы усомниться в правдивости твоих рассказов, но зачистка в банке – неубиваемый аргумент в пользу твоей честности. Видеозаписи, свидетели… Ты убил опаснейшее существо в мире, если не считать боевых магов, парой больших ножей – до этого ни один одержимый не был убит без применения огнестрельного, огнеметного оружия или магии. И вот набор в твою школу – минимум третий уровень дара нужен, при том, что в Аркадии берут только первых и вторых. И я сделала вывод, что способности таких как ты, в смысле, эстэошников, могут быть взаимосвязаны с тем, каким магическим даром они обладали ранее. Даже не могут, а точно зависят.

– Ну это, в общем-то, не секрет уже, – признал я. – Только в школу набираются третьи-четвертые, откуда…

– Мысль о «семерке»? Довольно очевидно, что ты демонстрируешь настолько же ошеломляющее превосходство над аркадианским эстэошником, насколько семерка сильнее единички. А в школу набираются третьи-четвертые, потому что пятерки и выше не согласятся пожертвовать своим даром.

– Надо же, какая ты умница… Вот это уже государственная тайна. Я действительно бывшая «шестерка», и набраны тройки-четверки, чтобы доказать мою теорию. Расчет на то, что группа бывших троек и четверок будет достаточно сильной, чтобы побеждать одержимых без ужасных потерь… Достигнут ли они моего уровня… Я сделаю все, что могу для этого…

– Да, я понимаю, – кивнула Роксана, – только меня немного не это интересует.

– А что? – насторожился я.

– Если ты был шестеркой – как сумел пережить Темерин? Эфириалы и одержимые чуют магов, а высоких уровней – так вообще за километр. Как маг шестого уровня сумел несколько дней просидеть на чердаке посреди локального сопряжения и не быть найденным?

Вот заноза! Ведь додумалась же, докопалась! Теперь надо срочно придумать какую-нибудь убедительную ложь…

– Нас было двое – я и Саша Арклайт. Одержимые и Порча не умеют смотреть вверх, им требуется время, чтобы постичь трехмерность нашего мира, и поэтому они нас чуяли, но не могли найти. Саша был шестым уровнем, возможно, с перспективами дорасти до седьмого, а я – максимум слабая шестерка без предрасположенностей, а то и сильная пятерка. Мы сидели на том чердаке рядом, обнявшись… и вышло так, что он «затенял» меня. На фоне его ауры, или как там нас видели эфириалы, я был для них незаметен. Ну, если тебе в глаза светит фара машины и фонарь – фонаря ты не заметишь. Саша был из семьи боевых магов, и отец готовил его к стезе воина. У него была железная воля – об него последовательно убились несколько эфириалов…

– Как это – убились об него? – не поняла Роксана.

– Если попытка эфириала захватить разум человека заходит слишком далеко – эфириал проходит точку невозвращения и оказывается, фигурально выражаясь, запечатанным в теле человека, и если проигрывает борьбу – прекращает существование. Таким образом, Саша уничтожил нескольких эфириалов, оказавшись сильнее их… но, чтоб мои слова не создали у тебя впечатления о легкости его победы – это заняло несколько дней. Несколько дней борьбы с чужеродной мерзостью в своей голове и неописуемых страданий, когда две сущности – душа и эфириал – рвут друг друга в клочья в незримой схватке. А я сидел рядом, дрожа от ужаса и горя, и ничего не мог поделать. Никак не мог ему помочь. В конце концов, локальное сопряжение закрылось, и группы зачистки начали выбивать всю ту мерзость… Но в голове Сашика сидел очередной эфириал, а его собственные силы уже давно иссякли. И когда Саша понял, что ему не победить – выбрался на крышу и спрыгнул вниз, убив себя и его. А я выжил только потому, что он сумел продержаться достаточно долго.

Роксана молча обдумала мой рассказ и спросила:

– Так это потому ты выдал себя за него и отомстил его дяде?

– Ага. Это все, чем я смог ему отплатить. А теперь… Теперь я пытаюсь делать то, что наверняка делал бы Саша, если б выжил, и надеюсь, что справляюсь не хуже, чем справлялся бы он.

– Ты замечательно справляешься, Саша. Он бы тобой гордился… Прости, что разворошила кучу жутких воспоминаний…

– Ничего ты не разворошила. Я помню об этом всегда… и слова Сашика о том, что они тоже «смертны». Что они, заявляясь в наш мир, подписывают себе приговор, как только связывают себя со смертной и уязвимой плотью. Не знаю, есть ли рай для нас – но знаю точно, что для эфирной наволочи посмертия нет: попал в мой прицел – конечная станция, приехали! И ничто на свете не радует меня так, как эта мысль в тот момент, когда я жму на спуск.

Все хорошее когда-нибудь заканчивается, и мой визит тоже подошел к концу. По правде говоря, я об этом не очень-то сожалел: мы с Роксаной оторвались на полную катушку. Вначале постельные утехи, потом приехали вкусняшки вместе с главным блюдом – гуляшом по-сегедски. Потом мы снова вернулись в спальню и не покидали ее до шести вечера, так что вымотался даже я, за Роксану и говорить нечего. Все-таки, видимся мы куда реже, чем нам хотелось бы.

В половине седьмого я напялил свою парадную форму, поцеловал на прощание Рокси и спустился вниз.

Скарлетт уже ждала меня. Я сел в машину и заметил, что она выглядит как-то мягче, чем обычно.

Когда мы выехали за контрольно-пропускной пункт, я спросил:

– Слушай, а ты замужем?

– Да, а что?

Понятно. Она тоже времени зря не теряла.

– Да так. Столько времени знакомы, а я как-то не спросил… Муж в Светлограде, а ты за десятки километров торчишь… Мы-то с министром каждый свою мечту в реальность воплощаем, а ты за здорово живешь вынуждена вдалеке от дома торчать…

Он чуть улыбнулась:

– Как говорится, служба не дружба.

– А муж чем занимается? Особенно когда тебя днями дома нет…

Скарлетт хихикнула:

– Художник он, и в жизни у него две страсти – я и картины. Ну или в обратном порядке – картины и я… Так что по числу и размерам новых картин я зачастую легко определяю, как муж время тратит в мое отсутствие.

Вскоре пошел дождь и Скарлетт сбавила скорость. Затем солнце укатилось за кромку леса, мы к этому времени проехали половину дороги, миновав мост, делящий путь почти ровно пополам – и тут мотор фыркнул и заглох.

Попытки завести машину не увенчались успехом.

– Звони на базу, пусть вышлют за нами тягач, – сказал я.

Скарлетт позвонила и описала наше затруднение, на базе ее заверили, что часа через три приедут – и тут с потолка упала первая капля.

– Вот только протекающего люка нам не хватало!

– И не говори… Какие будут предложения? В багажнике есть брезент или что-то вроде?

– Да вот если бы, – вздохнула Скарлетт.

Я выглянул в окошко и сквозь пока еще редкую пелену дождя заметил отблески света на бетонной плите: под мостом, который мы только-только миновали, явно находится источник света, освещающий бетонные плиты, которыми покрыты покатые стенки водосборного канала.

– Под мостом кто-то есть, – сказал я и взял с заднего сидения «потрошитель».

Скарлетт расстегнула кобуру, вынула пистолет и передернула затвор:

– Проверим?

– У тебя пули хотя бы с фосфором?

– Через одну. Половина экспансивных.

– Ладно, тогда так. Я перебегаю мост и спускаюсь с той стороны. Ты – с этой через две секунды после меня: они смотрят на меня, а ты вне поля зрения.

– Принято.

Мы выбрались из машины под дождь и двинулись к мосту, но буквально через несколько шагов я сказал:

– Отбой. Одержимого там нет, я бы учуял.

Я подошел к краю, на подошвах ботинок съехал по бетонной плите вниз и встретился глазами с несколькими заросшими и не очень опрятными мужиками лет по сорок-пятьдесят, сидящими кто на чем вокруг костерка на краю водного потока. Бродяги.

– Здорово, – сказал я, – мы на огонек заглянули…

И тут один из них отшатнулся назад, свалился с небольшого кирпичного «стульчика» на задницу и, не спуская с меня круглых глаз, попятился на четвереньках прочь, отталкиваясь ногами и перебирая по земле руками.

– Мужик, ты чего? – спросил я, но он только быстрее заработал мослами и оказался под дождем.

– Э, Тарик, ты куда? – окликнул его другой бродяга, похоже, поведение Тарика показалось странным и его товарищам тоже.

– Он нормальный? – с беспокойством сказала у меня за спиной Скарлетт.

Тарик, увидев ее, остановился и, сидя на заднице, несколько раз переводил взгляд с нее на меня и обратно.

– Ты чего, серьезно? Этого вот красавца испугался? – я постучал пальцем по «потрошителю». – Так это мое табельное, я его в машине просто так оставить не могу…

Бродяга еще несколько секунд смотрел на меня, а потом шумно выдохнул и осенил себя священным кругом:

– Уфф, Чужак попутал… Такое померещилось, не к ночи будь помянуто…

Для меня и Скарлетт нашлось бревно, чтобы сесть, правда, его пришлось подкатить поближе к очагу.

От угощения – жареные колбаски, тушенка, черствый с виду хлеб и бутылка с каким-то пойлом – мы отказались:

– Спасибо, люди добрые, но мы на дорожку заправились хорошо. Просто вот угораздило машину заглохнуть прямо тут, да еще и лючок стал протекать.

Бродяги – числом пять штук, на лица которых наложили свои отпечатки алкоголь и суровая кочевая жизнь, но никак не голод – были и одеты отнюдь не так плохо, как можно было бы ожидать от нищих. Мне хватило примерно получаса, чтобы понять разницу между бродягами в Аркадии и Сиберии: если в Аркадии бездомными нищими становятся от безработицы, то бродяги Сиберии – это люди, которые просто не хотят работать. Воспоминания Сашика о его вынужденном нищенствовании настолько крепко отпечатались в его памяти, что они достались мне в полной сохранности, и мои собственные их дополняют как нельзя лучше, хотя верней бы сказать – как нельзя хуже. Так что я хорошо знаю, как живется бродягам в Аркадии.

В целом, мои новые знакомые не выглядят несчастными. Кое-какие пожитки у них имеются: у опоры моста лежит их рюкзаки, котомки и скатки. Со жратвой проблем нет: при необходимости найти подработку тут и там нетрудно. Самый нелегкий период – зима, его лучше всего провести в тюрьме, умышленно попавшись при совершении мелкого правонарушения, в остальное время – вольному воля.

– Ну а что, – сказал мне крепкий седобородый бродяга по имени Йоахим, выглядящий, несмотря на седину, не больше чем на полтинник, – людям вроде нас не надо платить налоги на доход и недвижимость, аренду жилья, военный сбор и еще кучу всего. Не надо тратиться на ремонт машины, на то, чтобы выглядеть прилично и модно… Семей у нас нет – такие статьи расходов, как дети и жена, можно вычеркнуть. И если просуммировать все это – там набегает круглая цифра, сопоставимая с хорошим жалованьем, и тогда внезапно становится ясно, что на собственно себя как такового человеку надо совсем немного. Мои статьи расхода – одежда, обувь, спальный мешок, рыболовные крючки, предметы обихода – ножик, спички, мыло… Ну, словом, все то, что нельзя раздобыть в лесу или сделать самому. Кто не хочет зимовать в тюрьме – на зиму нуждается в запасе консервов… Но подработку можно найти и зимой. Навалит, положим, снега – идешь себе по частному сектору и спрашиваешь, не надо ли кому от снега освободить гараж, двор, ворота…

– А еще, случись война, нас под ружье не загребут, – добавил другой бродяга. – Наш брат входит в список «неблагонадежных» элементов, непригодных к должному исполнению воинского долга… Траншеи копать могут заставить – но это та же подработка, только не за деньги, а за паек.

– Похоже, вам от человеческого общества много не нужно, – заметила Скарлетт, – семья, родня, дети – все это вам чуждо…

– Ну какие дети? – вздохнул Тарик. – Зачем их в этот мир приводить, если конец света близок?

– Тарика не слушайте, – добродушно усмехнулся Йоахим, – он как мальца поддаст – начинает вещать об одержимых, оборотнях и прочей нечисти…

– Оборотнях? – приподнял бровь я.

– Угу, оборотни, – подтвердил Тарик. – Вас-то я грешным делом за оного и принял…

– Тарик утверждает, что может их на расстоянии чувствовать, – пояснил бродяга, сидящий рядом с ним.

Йоахим кивнул:

– И это, конечно же, байка. Их никак учуять нельзя.

– А вот не скажи, – возразил приятель Тарика, – ты слыхал о событиях возле Троеречья? Лет пять назад?

– Это когда там завелся одержимый? Что-то такое помню…

– Так вот, мы с Тариком там были в то время. В том самом лесу, где люди пропадали, причем до того, как население оповестили об опасности и прибыли военные… Просто мы в леске у речки обосновались, и в какой-то момент Тарик сказал мне: «надо бежать. Беги, если хочешь жить». Он побежал, ну а я за ним. И не зря, как потом выяснилось.

Вот тут я уже заинтересовался всерьез. Этот тип обладает талантом сродни моему? Более того, он что, действительно учуял во мне нечто нечеловеческое? Хм…

– А кто такие «оборотни»? – спросил я Тарика.

Тарик почесал макушку.

– Ну, это как одержимые, но они не выглядят одержимыми. Одержимые, притворяющиеся людьми, без кучи рук, глаз, кривых ног. Они говорят, как люди, выглядят, как люди, носят дорогую одежду, ездят на шикарных машинах… Но я-то знаю, что это не люди на самом деле…

Я нахмурился.

– А ты уверен в этом? Понимаешь, Тарик, одержимые – как раз моя специальность. Почему ты решил, что человек в хорошей одежде и на машине – непременно оборотень?

Он пожал плечами:

– А потому, что я почувствовал то же самое, что и тогда в лесу у Троеречья. Беспричинный страх. С оборотнями сложнее – их я не могу почувствовать издали. Только если в глаза посмотреть.

– Хм… и как это произошло? Как ты с оборотнем встретился?

– Ну, я, бывало, путь держу вдоль дорог. Иногда можно найти что-то полезное, обычно бутылки… Изредка случается, что у человека колесо спустило, если это средний господин, который мараться, значит, не хочет – ну, я тут как тут…

– Средний господин? – переспросила Скарлетт.

– Ага. Такой, что ему проще отдать десятку, чем руки пачкать, но не настолько большой, чтобы с собственным шофером. Средний. Вот так я как-то иду, смотрю – стоит большая черная машина, дорогущая, вся шикарная – у простолюдинов таких не бывает. Спиной ко мне возле багажника стоит владелец машины – у него даже пиджак такой, «хвостатый». Руки в бока упер и смотрит, значит, в багажник. Ну, стоит и смотрит… Я пригляделся, пока ближе подходил – а водителя-то нету. Вот, думаю, повезло так повезло… Вот подхожу я ближе, и тут он поворачивается со словами: «любезный, а не сменишь ли ты мне колесо?». И вот как он полностью повернулся, как я ему в глаза взглянул… Так душа в пятки. Точь-в-точь как тогда в лесу, когда напал на меня ужас беспричинный… Бросил рюкзак – и без оглядки через лес, знал я там место, где родник бежит шагах в трехстах… Как через воду бегущую перепрыгнул – так только тогда и оглянулся…

Я задумался.

– А как он выглядел? Как говорил? Может, голос был невнятный, будто камешков в рот набрал?

Тарик покачал головой:

– Нет, ничуть. Слова произносил четко, и голос был нормальный. В нем ничего дурного не было, покуда в глаза ему не посмотрел.

Тут заговорил Йоахим:

– А что, господин офицер, у нечисти голоса невнятные?

– Так говорят инструкторы и в пособиях написано. Я сам никогда с одержимыми ни о чем не говорил – мне это без надобности, у меня дар сродни того, что у Тарика – я их чую на расстоянии и всегда распознаю безошибочно. А распознал – стреляю сразу… Но то, что одержимые поначалу не могут хорошо говорить – доказанный факт.

– Вот оно как, – протянул бродяга. – Я, видимо, тоже как-то с оборотнем столкнулся. Лет шесть назад или семь… Пил из ручья – а из-за кустов на той стороне выходит человек, с виду грибник, но без лукошка или сумки… И одежда на нем сидит как-то странно, и вообще он мне не понравился… Глаза странные. И он мне говорит, мол, слушай, старик, дело есть, подойди ко мне… Ну я и спрашиваю – что за дело такое? Заблудился, что ли? И он так радостно – да, говорит, заблудился, выведи меня. И жестом снова меня вроде как подзывает. И голос – вот вы метко сказали, неразборчивый, будто камешки во рту… И я понимаю внезапно, что он сам перешагнуть через родничок-то не хочет, а меня на ту сторону зовет – хотя разделяют нас метра три, и родничок – перешагнуть можно без труда. В общем, хапнул я свою котомку – и прочь. Он меня звал обратно – я круг священный изобразил, говорю – изыди. Думается, мне, правильно сделал, что убежал… Теперь стараюсь путешествовать вдоль воды…

– Просто между прочим, – заметил я, – кругов они не боятся. И при необходимости без труда пересекают воду – даже вплавь. Лично видел. Так что на родники не надейтесь, действительно может помочь только такая вода, в которой есть куда нырнуть или отплыть от берега. Или чтобы воды хоть по пояс.

Йоахим вздохнул:

– Ну вот у этого до меня добраться особой необходимости не было – и мое счастье, что так.

Вскоре со стороны трассы послышалось урчание мощного двигателя: прибыл тягач.

– Ладно, мужики, нам пора. За огонек да компанию спасибо, подбросить никого не надо до города?

Оказалось, что никого, так что я пожелал им избежать нежелательных встреч и мы выбрались из-под моста.

Уже сидя в тягаче, Скарлетт спросила:

– А чем им помогла бы вода, если б в нее можно было нырнуть? Одержимые – не эфириалы…

– Верно. Однако хоть вода для одержимого и не препятствие, не существует ни одного свидетельства, что одержимый напал на кого-то в воде. Пустившись вплавь или вброд, одержимый не отвлекается ни на что, кроме собственно преодоления воды. Да даже если воды по пояс – приблуды стремятся пересечь ее вброд побыстрее, игнорируя потенциальную жертву. Почему – никто не знает. Не любят они воду, видать. Не боятся, но она им отвратительна.

– Да уж, – кивнула Скарлетт, – у бродяги какого-либо иного шанса на спасение при такой встрече попросту нет…

Я ухмыльнулся:

– Будь я бродягой – достал бы обрез и много-много ртутных градусников… Тогда шанс был бы.

Скарлетт тоже начала улыбаться:

– А, ты про наш старый обычай… Слушай, как ты думаешь, может ли этот Тарик быть прав? Что, если тот господин внезапно настоящий одержимый? Одержимый, как правило, знает все, что знала жертва, если вселился в живое тело, а не теплый труп – это факт. Со временем он постигает устройство нашего мира и социума – тоже факт. Надо думать, он способен и речь освоить в совершенстве, и управление машиной. А вот колеса ему менять не приходилось – оттого и стоял в задумчивости…

– Нет, – покачал головой я. – В теории, конечно, одержимый мог бы освоить все то, о чем ты говоришь, если бы не одно «но». Натура их, стремящаяся к разрушению. Все, что осваивает одержимый, он осваивает с одной целью. Более успешно убивать и разрушать. И в этом разрезе еще не факт, что он вообще разумен в нашем понимании. В краю свартальвов есть такое животное хищное – «сгукг», что означает «подражатель». Оно похоже на шестиногого паука размером с собаку, которое в совершенстве перенимает звуки, издаваемые его добычей. Он запоминает все звуки и, обнаружив недосягаемую жертву в укрытии, прячется рядом и начинает издавать звуки. По очереди. Если, положим, один из этих звуков – позывок самки на спаривание, то он выманит из укрытия самца, сожрет его – и впредь будет пользоваться только этим звуком. Он умеет приманивать самок звуками их детенышей и так далее. Свартальвы держат их как домашних животных и дрессируют. Сгукг с легкостью осваивает целые фразы, которые приводят к нужному результату – получению еды. Например, как тебе просьба «досточтимый хозяин, одари своего любимца кусочком мяса», высказанная голосом хозяина? Свартальвы даже соревнуются в том, кто научит своего сгукга более длинной и витиеватой фразе. Сгукги умеют просить именно ту еду, которую хотят в данный момент. Но значит ли это, что сгукг разумен и понимает смысл издаваемого звука? Правильный ответ – нет. Я полагаю, что с одержимыми та же фигня, только они еще и содержимым мозга жертвы пользоваться умеют. Но вот настолько совершенная имитация, как дворянин, живущий среди людей и водящий машину…

– А почему нет, если это приводит его к нужной ему цели? Ты же сам рассказывал мне про одержимого в картинной галерее…

– Потому, что мне их цели прекрасно известны. Сгукг теряет желание обучаться, как только получает кормежку. Все, он сыт, и обучать его далее можно только когда животное снова проголодается. Одержимый способен вести себя как человек, чтобы добраться до жертвы или спастись от преследования – этим его интерес к мимикрии исчерпывается. Одержимый имел одежду, умел маскироваться под рабочего, знал, в какую дверь входить – но жил почему-то в канализации, от людей подальше, в том числе и от тех культистов, которые снабдили его едой и вещами. Вспомни рассказ Йоахима – он куда более правдоподобный. Одержимый, если это был он, не сумел провести бродягу, а почему? А потому, что для этого нужно абстрактное мышление. Вот будь у меня задача переманить Йоахима на ту сторону ручья – я бы иначе сделал. Выполз бы из-за кустов со словами «помоги, я ногу сломал». Но для одержимого не очевидно, что такое поведение с легкостью приманило бы человека. Ему чуждо все человеческое, он ничего не знает о склонности людей к взаимопомощи… То есть, в голове жертвы это знание было, но вот в мышление эфириала оно не вписывается. Я повторю тебе то, что говорил курсантам. Одержимый – это непостижимая, абсолютно чуждая нам сущность. Его нельзя понять умом. Он не разумен в нашем понимании и не подчиняется логике и законам нашего мира. Одержимый – это одержимый, и тут ничего нельзя ни прибавить, ни убавить. Можно только стрелять.

Вернувшись в свою комнату на базе, я первым делом включил терминал и сразу увидел значок нового сообщения. Сообщение – с пометкой, что это непроверенный пользователь, но раз он получил где-то координаты моего терминала…

Внутри – сопроводительное письмо о том, что к сообщению прикреплен запрашиваемый мною видеофайл, и сам видеофайл.

Я его запустил увидел мир где-то с уровня груди. Носитель камеры куда-то идет, говорит у входа с охранником в подозрительно знакомой форме, предъявляет документ, расписывается, заходит в помещение, стоит, ждет некоторое время, а затем его пропускают в какую-то комнату. Еще чуть погодя в нее зашла девушка, и я моментально ее узнал. Сабрина собственной прелестной персоной. Камера, правда, на груди, видимо, замаскирована под пуговицу, но мне приходилось видеть Сабрину в аналогичном ракурсе, хоть обычно и без ее форменного жакетика с едва заметной надписью «Собственность Дома Керриган». На шее – тонкая серебряная цепочка, и я догадываюсь, что на ней – тот самый кулон, который я однажды ей подарил.

– Добрый день, – сказал носитель камеры. – Мне поручено передать вам вот это.

И он протянул ей коробочку.

– Что это? – удивилась Сабрина.

– Понятия не имею. Откроете – увидите.

Она открыла коробочку, некоторое время смотрела, а затем ее глаза расширились от внезапной догадки.

– От кого это? Кто вам это дал?!

– К сожалению, не знаю. Я всего лишь помощник третьего атташе при посольстве, просто выполняю поручения. Сказали, куда принести и кому отдать – что я и сделал. Всего вам доброго.

В тот момент, когда он начал поворачиваться, чтобы уйти, я еще успел увидеть, как Сабрина пытается утереть слезинку.

Итак, теперь она почти наверняка знает, что я жив. Что и требовалось.

На следующий день тренировки возобновились, снова вроде как началось обычное монотонное житье-бытье, но уже вечером позвонил Ян Сабуров.

– Такое дело, Александер, – сказал он. – Мы насобирали для вас тут и там боеприпасы для «кишкодера». Кое-что дал Потоцкий, у него нашлись образцы еще со времен Херсонесской войны. Еще мы отыскали несколько упаковок бронебойных и картечных боеприпасов, а также несколько ваших любимых «слонобоев».

– Надо же, – обрадовался я. – Ведь можете же, когда очень захотите.

– Ага. Для этого пришлось основательно покопаться в пыли. Вначале архивы, потом склады, куда шла всякая ерунда из рук трофейных команд. Еще выяснилось, что у одного дворянина имеется «испытательное ружье» свартальвов, в которых эти самые свартальвы испытывают рунные боеприпасы, изготавливаемые для Содружества и аркадианских эстэошников…

– Ого, – присвистнул я, – откуда у него такая штука?

– «Эта штука» – на самом деле, ничего особенного. У свартальвов это просто ствол в станке с дистанционным ударно-спусковым механизмом. Само устройство достал дед этого человека, а отец впоследствии нашел где-то мастера, который приделал к стволу рукоятку, спуск и приклад. Получилось такое себе «оружие последнего шанса» – огневая мощь от «кишкодера», но однозарядное. У него же были и боеприпасы, тоже раздобытые дедом – вот несколько штук он для вас пожертвовал. Рунные зажигательные.

– О, ну это вообще замечательно! Я такие только на видеозаписях в учебке видел, но даже в руках не держал, безумно дорогие патроны.

– Ну еще бы, – хмыкнул Ян, – изготавливаются поштучно.

– Так вы уже собрали передатчик?

– Собрали. Девять с половиной кило, причем даже умудрились встроить видеосвязь, и благодаря этому вы не просто сходите в Зону, а проведете оттуда первый в истории видеорепортаж.

Я ухмыльнулся:

– Толково придумано.

Ян тоже начал ухмыляться:

– Нет-нет, это еще не толково. Толково то, что теперь за вашим походом будут смотреть зрители в прямом эфире, а всяческие злопыхатели, до сих пор утверждающие, что ваши дела в Зоне – вранье, заткнутся раз и навсегда. Более того, отец уже продал эксклюзивные права на трансляцию главному телеканалу страны за безумную по моим меркам сумму. Вопросы с финансированием школы на ближайший год полностью решены. У вас будет все, что можно купить за деньги. Главное – вернитесь живым.

– Это значит – все, кроме некроманта, да? Ладно, придется подсуетиться на этот счет самому… Завтра же беру выходной и айда на Край.

Мои самые радужные мечты разбились о суровую уродливую реальность. Я шел в Зону со старым добрым «кишкодером» – и с такими боеприпасами для него, о которых раньше и не мечтал никогда. Все, чего я хотел в тот момент – встреча с какой-нибудь приблудой покруче. С кем-то вроде древнего одержимого-рейтара, грохнутого мною в центре Зоны, или того выродка, который был еще круче рейтара и с которым мы разошлись с нулевым счетом. Попадись он мне теперь – и уж второй шанс я использую по полной.

Но то ли это был мой несчастливый день, то ли наоборот – счастливый день одержимых. Я вперся в Зону на восемь гребаных километров и по пути не повстречал ровным счетом никогошеньки. После шестого километра, основательно разочаровавшись, я плюнул на осторожность и полез на ближайший холмик, чтобы получить обзор, игнорируя увещевания Яна и его радиста.

Все тщетно. С холма я дал зрителям возможность обозреть безжизненный пейзаж Зоны.

– Прочувствуйте момент, дорогие телезрители, – с довольно едкой иронией сказал я. – Впервые человечество видит Зону изнутри на глубине более трех километров, не находясь в ней. Раньше это была сомнительная привилегия тех, кому по долгу службы приходилось лично уходить так далеко в эти гиблые места, и такая «экскурсия» в большинстве случаев стоит жизни… Ну ничего, я уже предвкушаю, как приеду сюда на огнеметном танке, а тогда уже хоть прячься, хоть не прячься… Ян, слышите меня? С вас танк для покатушек по Зоне! Давно пора решить эту проблему раз и навсегда.

– Слышу четко и ясно!

– Трансляция идет?

– Ага. С вами прямо сейчас где-то двадцать миллионов человек. На улице за окном даже транспорт почти не ходит – все у телевизоров.

Я поперся дальше и через два километра добрался до древней деревеньки, давно поросшей сверху донизу странными кристалликами и в таком виде простоявшей не одну сотню лет.

– Такого нигде не увидишь, – прокомментировал я. – Парадоксально, но эта деревня стоит тут практически в таком же виде, в каком была, когда люди ее покинули или погибли. Будто время тут остановилось. Думаю, в некоторых домах даже можно найти остатки еды, игрушки, вещи, украшения… Если богатый дом отыскать – даже золото можно найти, просто потому, что здесь некому его взять. Одержимым оно ни к чему, а эстэошникам тем более. Золото – последнее, о чем позаботится человек, оказавшийся в Зоне… Так тут все и будет стоять и лежать, пока Зона не исчезнет… Жутковато, да? А вот прикиньте – выскакивает мерзейшая тварь из окна мне навстречу, и по всей стране пара сотен тысяч разрывов сердца… Да ладно, шучу. Вокруг на пятьдесят метров – никого. Ладно, проверю тут все.

Но деревня оказалась совершенно пуста. Я уже собрался иди дальше, но Ян сообщил, что начинаются помехи.

– Видимо, мы не рассчитали мощность, – сказал он, борясь с треском и паузами, – и облегчили передатчик слишком сильно, что, в свою очередь, сказывается на защите. Поворачивайте назад.

– Передатчик тут оставить?

– Если это необременительно – принесите обратно. Надо бы обследовать, как на него повлияла Зона, какой расход батареи… Да и парням на Краю спокойней будет вас впускать, если трансляция не прервется.

– Понял. Ладно, чего не сделаешь ради науки…

И я попер назад, не солоно хлебавши. Вот где эти мрази, когда они нужны?! Неужто засекли мое присутствие? Вот только как они это сделали? Одержимые не в состоянии отличать эстэошника от обычного человека. Узнать меня в лицо тоже вряд ли возможно, потому что даже если бы я попался на глаза кому-то их тех одержимых, с кем встречался в прошлый раз и кого не смог убить – ну, а как меня издали узнать-то? Особой зоркостью они не отличаются, некоторые изредка обладают острым зрением, но не так, как у орла. И потом – я сильно сомневаюсь, что одержимый способен запоминать лица людей. Симметрия им слишком отвратительна и непривычна.

Наверное, сегодня просто не мой день.

Через два дня мне позвонил давешний знакомый из службы безопасности и осведомился, не заметил ли я чего необычного за кадетом Добровским.

– Нет, не заметил, – ответил я, – если не считать его успехов. Он стабильно держится в десятке лучших, и это наводит на кое-какие мысли.

– Поделитесь? – спросил агент.

– Ага. Я прочитал его досье – действительно странно, что при своих прежних слабых результатах он стал вторым при отборе, обойдя куда более многообещающих кандидатов. Я посмотрел его результаты за все дни, начиная со второго – ну, в первый не было тренировок – и обнаружил, что в самом начале он показал весьма жалкие результаты, в самом хвосте своей группы. А затем начал прогрессировать, и кривая его прогресса – самая крутая из всех. Сейчас он заслуженно в десятке сильнейших по части физы, а с учетом теоретической и тактической подготовки – в тройке лучших. И я не могу этого объяснить. Если он был слабаком и прошел на допинге – откуда такой крутой прогресс? С другой стороны, я почти уверен, что допинг был, потому что пока мне не удалось выжать из него результаты, показанные им на отборе. Этот секретный допинг – его можно принимать малыми дозами?

– Да, – подтвердил агент, – но с оговоркой. Доза в треть расчетной или ниже не оказывает заметного эффекта. Половина дозы дает эффект в четыре раза меньше полной – то есть едва заметный, и к тому же очень короткий. Чтобы получить ощутимые показатели, нужно принимать минимум три четверти дозы. Другими словами, неясно, откуда он продолжает брать допинг, потому что после подозрения об утечке в лаборатории были предприняты беспрецедентные меры безопасности. Наводит на мысль об иностранном шпионе, но мы пока не нашли ни малейших тому подтверждений.

– Ну, способ прояснить ситуация я предложил еще при первом разговоре, помните?

– Я потому и звоню. Мы колебались, подозревая самые невероятные и сложные многоходовки с вашим участием, но после вашей трансляции из Зоны убедились, что вы, по крайней мере, тот, за кого себя выдаете. Вам будет удобно, если я привезу препарат прямо к вам?

– Вполне. Только один момент, агент. Доз должно быть две, и одну из них я заставлю принять человека, который мне их принесет. То бишь вас. Сами понимаете, почему такая мера предосторожности. Ведь вы же не принимали препарат ранее?

– Понимаю. Хорошо.

В обед он пришел на проходную, причем не стал сверкать удостоверением, и дежурный сообщил мне о «каком-то человеке». Я провел его во внешний периметр и попросил Арнстрема предоставить нам комнату для разговора.

Агент поставил передо мною две ампулы с непонятной маркировкой.

– Вот. Которую из двух мне принять?

Я убедился, что обе ампулы идентичны, взял обе в «коробочку» из ладоней, словно игральные кости, и потрусил на случай, если агент знает, какая из них «плохая». Затем я вручил агенту одну из них, тот отломал у ампулы носик и выпил ее содержимое.

– И каковы ощущения? Долго ждать эффекта?

Он несколько раз моргнул и шумно втянул носом воздух.

– Уже. Допинг для экстремальных случаев, моментальное действие – обязательное требование… Ничего так ощущения. Готов гору свернуть.

Вместо горы я предложил ему сейф из бухгалтерии и агент без особого напряга оторвал его от пола, хотя весит железяка порядка восьмидесяти кило. В этом я убедился, когда поднял его сам.

– Ну что ж. Сегодня вечером я объявлю о тестовом зачете, а утром перед самым зачетом приглашу к себе пару лучших кадетов, якобы для небольшого разъяснения за чашкой кофе, и незаметно дам Добровскому препарат. Готовясь к тестам, он должен будет принять допинг, если он у него есть, до этого момента. Вот тогда и поглядим. Как только сделаю – позвоню и сообщу результат.

Мы попрощались и он ушел, а я вернулся в свой кабинет, убрал со стола все лишнее, достал дело Добровского, примерно посреди стола поставил ампулу, взялся за внутренний телефон и набрал код громкоговорителя.

– Курсант Добровский – к начальнику училища в кабинет, – распорядился я.

Ярин появился пять минут спустя, основательно взмыленный: у курсантов как раз шла тренировка на выносливость.

– Явился по приказу, сэр! – доложил он.

Я в этот момент демонстративно читал его дело, а ему указал на стул.

– Садись, дух переведи, я сейчас дочитаю. – Мой палец при этом нажал кнопку записи диктофона, спрятанного в кармане.

Он сел, а я перевернул лист бумаги и сделал вид, что меня очень удивило то, что я читаю. Пару минут листал дело, приговаривая «ну надо же», «удивительно» и «никогда бы не подумал», украдкой следя за Ярином. Тот поначалу сидел ровно, а затем скосил взгляд на мою папку, пытаясь понять, что это я такое удивительное читаю. И тут его взгляд наткнулся на ампулу – и буквально прилип к ней, его зрачки расширились.

Я положил папку на стол и повернулся к Добровскому.

– Что, Ярин, ампула знакомой показалась? Я, кстати, твое досье смотрю, читаю про успехи в предыдущем училище. Особенно меня удивили твои результаты по физе… Верней, их отсутствие. Ты ничего мне не хочешь рассказать, Ярин? Например, про то, как на отборе обогнал куда более сильных своих бывших однокашников, а в самом начале подготовки здесь свалился почти в самый низ.

Он сглотнул.

– Все понятно, – вздохнул я. – Ну почти все. Ярин, где ты берешь допинг?

Добровский взглянул мне в глаза – мрачно и обреченно, но решительно:

– Уже нигде. У меня была только одна ампула, на которой я прошел отбор.

– Всего одна? Ярин, давай начистоту и без обид: ты был слабаком. Ну, не то чтоб совсем, все-таки училище спецназа задает некую планку, но твои прежние результаты недостаточны даже для того, чтобы быть в самом конце тех, кто не прошел отбор. И вот ты, показав очень крутую кривую прогресса, оказываешься в десятке лучших училища. Сам себе-то веришь?

Он пожал плечами:

– Понимаю, какая это фантастика – но правда в том, что ампула была только одна, и достать вторую мне попросту неоткуда.

– Ну и где же ты достал первую?

Ярин тяжело вздохнул.

– Этого я сказать не могу.

– А придется. Это не мне одному интересно – в ИСБ тоже очень хотят знать.

Он мрачно ухмыльнулся:

– Вот пусть сами и спросят.

Я вздохнул.

– Ну как знаешь. Они спросят, может, уже сегодня вечером… Собирай манатки и проваливай.

Казалось, такой поворот его удивил.

– Вы исключите одного из самых перспективных учеников?!

Я криво усмехнулся:

– Вся твоя перспективность – из ампулы с химией. И в сказку про одну дозу не поверит ни один здравомыслящий человек. Нужно быть идиотом, чтобы на допинге пытаться пройти в самое адской училище, имея только одну ампулу, и потом вылететь, не сдюжив нагрузку… А ты отнюдь не идиот.

Ярин снова усмехнулся:

– А это легко проверить. Заприте меня в карцер на три дня – допинг действует именно столько. А через три дня я снова покажу те же результаты, что и сейчас. Потому что это мои показатели, выстраданные потом и кровью, и вы в этом сами убедитесь.

Я покачал головой:

– Это ничего не докажет – только посеет во мне подозрение, что у тебя есть сообщник на моей базе. И на случай, если ты не заметил, я тут пытаюсь не просто выпустить сколько-то крутых бойцов, а создать лучшую в мире команду. И люди с темными секретиками мне в ней не нужны, так что либо колись, либо выметайся.

Ярин тяжело вздохнул.

– Не для протокола?

– Смотря что расскажешь. И на этот раз без баек.

– Ладно. Я встречаюсь с девушкой из знатного рода, ее отец – очень влиятельная фигура, крупный чиновник в министерстве обороны и владелец современной исследовательской лаборатории. Именно он и снабдил меня засекреченным допингом. Полагаю, имеет отношение к его разработке.

– Вранье.

– Правда.

– ИСБ не нарыла тот факт, что твоя девушка – дочь кого-то, имеющего отношение к секретным разработкам.

– Ну еще бы. Наши отношения долгое время были секретом даже для ее семьи. Максимум в ИСБ могут знать, что мы с ней знакомы. Только вот незадача: я несколько раз бывал на совместных балах в одном престижном женском учебном заведении, где познакомился не только с моей девушкой. Если я скажу, что танцевал с благородными девицами из минимум половины самых знатных Домов Сиберии – это будет совсем небольшое преувеличение.

Я внимательно посмотрел на Ярина под новым углом. Высок, строен, изящен и красив. Очень умен – недаром теоретическая подготовка у него была на хорошем уровне. В какой-то мере «сбалансированный эталон девичьих грез», тем более что худшие отметки по физе в училище спецназа – это, как ни крути, по меркам гражданских великолепное физическое развитие.

– А с отцом девушки ты тоже танцевал? – насмешливо спросил я. – Иначе не вижу причины, по которой он станет выдавать тебе государственную тайну.

Он тяжело вздохнул, и его взгляд стал еще мрачнее.

– Такая причина есть. Его расчет, что я либо вылечу с позором через пару дней, либо каким-то чудом пройду обучение и погибну на зачистке.

Я присвистнул:

– Это он сам тебе сказал?

– Прямо – нет. Но он предлагал мне деньги, чтобы я исчез с горизонта его дочери. Много денег.

– Сложный же он выбрал способ от тебя избавиться.

– Моя девушка прекрасно знает, что ее отец очень-очень против наших отношений. А он знает, что если со мной случится что-то плохое при невыясненных обстоятельствах – это будет стоить ему дочери. В общем, так вышло, что Даринка была в курсе, над чем он работает. Когда у нас зашла беседа о новом подразделении, я посетовал, что набор объявлен очень неожиданно и у меня нет шансов успеть подготовиться. И тогда она предложила идею с допингом.

Я скрестил руки на груди: странная история.

– И на что ты надеялся, пускаясь на такую авантюру всего с одной дозой?

– Я надеялся, что мои слова о нехватке времени не вызовут подозрений, – печально усмехнулся Ярин. – Ну, она спрашивает, не думал ли я испытать свои силы, тем более что в случае успеха ее отец мог бы пересмотреть свою точку зрения на меня… А я отвечаю, что, мол, времени слишком мало, чтобы подтянуть форму, а конкурировать придется с лучшими из лучших… Ну, такая себе нейтральная фраза с истинным смыслом – «я не потяну» – между слов, но Даринка поняла ее буквально. Не учел тот момент, что я для нее – самый-самый. Она предложила смухлевать на отборе при помощи допинга, чтобы выиграть время, а у меня не осталось способа дать задний ход, не потеряв лицо. Ну а ее отец усмотрел в этом способ избавиться от меня – и согласился «помочь». Если я с треском вылечу – у него появится возможность открыть дочери глаза на то, что я неудачник и ей не пара. А если чудом пройду обучение – ну, тогда есть шанс, что меня сожрут или располовинят. Вслух это сказано не было, но я-то умею понимать между слов, тем более что он и не пытался скрыть неприязнь, когда давал мне препарат. Так что в итоге у меня не осталось иного выбора, кроме как прыгать выше головы. А секрет прогресса довольно прост: я вкладываюсь сильнее всех, поскольку у меня самая сильная мотивация. Для других это подготовка к борьбе – а я уже борюсь, и на кону стоит все, что мне дорого.

Я несколько секунд обдумывал услышанное.

– Забавно. Выходит, ты тут единственный курсант, попавший сюда невольно?

Ярин опять пожал плечами.

– Ну почему невольно. Сам ведь подал документы, на веревке никто не тащил. Другой вопрос, что потерять право на слова «я пас, с меня довольно» можно не только путем продажи себя государству. Бывают в жизни такие вот повороты.

– И не говори. Ладно, у меня вопросов больше нет, дуй обратно на тренировку.

После того, как Добровский ушел, я сидел и еще минут двадцать задумчиво созерцал ампулу. По всему выходит, что слишком крутой прогресс – на самом деле не совсем его заслуга. Правда, проверить неожиданно появившуюся у меня теорию можно только одним способом.

Я взял ампулу, отломал кончик и выпил содержимое.

Горькая, зараза.

На следующий день я позвонил агенту.

– В общем, дело такое. Я сегодня разделил дозу пополам и подсунул Добровскому и еще одному курсанту с наиболее близкими показателями. Контрольная группа, так сказать. Оба выдали незначительную, но заметную и почти идентичную прибавку к своим результатам. Выводы очевидны.

– Ну, по крайней мере очевидно, что сейчас он без допинга, – согласился эсбэшник. – Однако остается открытым вопрос, как курсант, пасший задних по физподготовке, внезапно выдал абнормальный результат на отборе…

– Думаю, у меня есть ответ на этот вопрос. Вы накопали что-то по его кругу знакомств?

– Да, а что именно интересует?

– Кто его девушка?

Агент запнулся на секунду.

– Вот тут мы не преуспели. Нам мало что известно о его личной жизни, и это подозрительно.

– Я это и хотел услышать. Все сходится. У нас с Добровским была беседа по душам, и он признался, что встречается с девушкой, которая гораздо выше его по социальному положению. Долгое время об этом не знала даже семья девушки, оттого вы ничего и не накопали. Ее родня, естественно, против, и у Добровского единственный реальный шанс – пройти обучение, получить рыцарский ранг и прославиться. Оттого он и вкладывается сильнее всех. Его мотивация объясняет его прогресс, а если он прошел отбор нечестно, как-то ухитрившись обмануть комиссию – ну, так это даже плюс. Изворотливость и хитрость в нашем деле очень важны. Такие вот дела, агент.

– Это требует проверки. Если установим, кто его девушка – будем уверены, что он говорит правду.

– Угу. Как установите – сообщите.

– Разумеется. Всего доброго, и спасибо за информацию.

Как только он отключился, я набрал на внутреннем телефоне Скарлетт:

– Тут такое дело… Нужно найти одного дворянина.

– Кого именно? – деловито уточнила она.

– Про него известно, что он высокого положения человек и из весьма знатного Дома, имеет лабораторию, связанную с фармакологией, или просто важная шишка в этой отрасли, и у него есть дочь по имени Даринка. Сделать это надо в обход СБС.

– Хм… Попытаюсь. А зачем это?

– Я думаю, что он сможет помочь нашему делу.

На следующий день случились сразу два события.

Ранним утром пришла первая партия «потрошителей» – двадцать штук. Новенькие, со сладким запахом машинного масла и легким ароматом пороховой гари, значит, уже проверенные, а может, даже пристрелянные.

С ними привезли несколько ящиков «практических» боеприпасов, то бишь обычных патронов для крупнокалиберного пулемета, и небольшое количество специальных патронов, преимущественно осколочных и подкалиберных, а также документацию, причем к каждой винтовке прилагался не только ее собственный техпаспорт, но и техпаспорт ствола, включая стендовую мишень с технической кучностью.

Сами серийные «потрошители» с виду, как и говорил Потоцкий, были менее изящными, со множеством штампованных деталей, и оттого выглядели строже и угловатей. Как по мне, так даже лучше: все-таки винтовка – это оружие, а не произведение искусства.

По такому случаю я отменил занятия по физе и погнал курсантов вначале в лекционный зал, где познакомил их с новинкой, а оттуда в тир.

Как я и предполагал, поначалу дело пошло не гладко: «потрошитель» хоть и не «кишкодер», но его вес и отдача по сравнению с классическим пехотным оружием велики. Тем не менее, к концу учебных стрельб некоторые курсанты показали неплохой потенциал, а Гидеон Романский внезапно для всех показал великолепные навыки обращения с мощными винтовками.

Вначале он настрелял два магазина, привыкая к винтовке, а затем сменил свою мишень на чистую, вставил третий магазин и опустошил его быстрой серией, при этом все его пули легли в пределах грудной мишени с пятидесяти метров.

– Ничего себе, – присвистнул я, – Гидеон, да ты талантище…

Он пожал плечами:

– Да не то чтоб очень. Просто я с четырнадцати лет стрелял из отцовского штуцера… А с шестнадцати отец ужесточил мне норматив: чтобы получить карманные деньги на неделю, я должен был делать два точных выстрела с интервалом не более секунды, а мишень со временем становилась все меньше и начала двигаться… Поначалу казалось, что с такой конской отдачей не совладать, а потом стало получаться.

Рони Кайсан прищурился:

– Погоди-ка, а тот Романский, который лет сто назад нес службу на Краю с охотничьей двустволкой и прославился своим «дуплетом» – не твой ли предок?

– Не с двустволкой, а со штуцером, – уточнил Гидеон, – все-таки «африканские» штуцеры хоть и двуствольные – это совсем другой класс оружия, они нарезные и очень мощные. Да, мой прапрадед. С него и пошла семейная традиция, что все мужчины Дома, не обладающие минимум пятым уровнем дара, в обязательном порядке владели штуцером и умели из него метко стрелять.

– Оно и понятно, – усмехнулся я, – сто лет назад только охотничьи винтовки, стреляющие сверхмощными «слонобоями», давали не-магу какой-то шанс отбиться от одержимого. Но нынче у нас есть куча замечательных вещей, включая эти вот «потрошители». Что скажешь про них, Гидеон?

Он чуть подумал и ответил:

– Мне нравится, в принципе. Только как бы это сказать… Винтовка сама по себе не идет ни в какое сравнение со штуцером, мощность маловата, по мне. Вот эти чудо-патроны – в них вся соль… Но Чужак бы побрал, вы только представьте себе, а что смог бы штуцер, если бы соединить хитрые пули с его мощностью?!

Его слова натолкнули меня на довольно очевидную мысль, которую я раньше почему-то не замечал: вот если бы соединить мощь и калибр «кишкодера» с чрезвычайной разрушительностью хитроумных патронов Потоцкого…

В целом, первые стрельбы прошли довольно успешно: я пришел к выводу, что освоить новое оружие на должном уровне будет намного легче, чем «кишкодер», и справятся с этим многие. И это хорошо, потому что два «кишкодера» на отряд, как это было в моем собственном подразделении – явно мало.

Вместе с тем, не всем новая винтовка понравилась безоговорочно. Аристарх заметил, что быстро прицелиться во внезапно появившегося врага затруднительно из-за значительной длины винтовки, ее веса и штыка, сильно смещающего центр тяжести вперед.

– Мой пулемет в этом плане гораздо удобнее, потому что короче, – добавил он, – хоть и весит столько же.

– Это вполне очевидно, – согласился я, – как и то, что пулемет не обладает мгновенным останавливающим действием против одержимого.

Аристарх пожал плечами:

– Я на это чуть иначе смотрю. По мне, оружие, выплевывающее пулю за пулей с бешеной скоростью, предпочтительнее. Легче поразить цель. И даже если пары-тройки пуль не хватит, чтобы помешать одержимому меня прикончить – что ж, мы все когда-нибудь умрем, но одержимый недолго меня переживет. Либо сдохнет от горящего внутри него фосфора, либо выйдет из строя и его добьет кто-то другой. Так лучше, чем выстрелить один раз, промахнуться и погибнуть задаром. А если у меня будет достаточно времени на то, чтобы наверняка прицелиться из «потрошителя», то из пулемета я за это же время десять пуль в тварь всажу, а то и двадцать.

Его неожиданно поддержали несколько человек, включая Карла Варински, который обосновал свою приверженность автоматическому дробовику с барабанным магазином примерно теми же соображениями.

– Это примерно как снайперская винтовка: один выстрел – один труп. Но будь снайперка лучшим видом оружия – все армии мира состояли бы только из снайперов. Ан нет, снайпер, чтобы метко стрелять, нуждается в поддержке других бойцов, которые создадут необходимую огневую плотность для его прикрытия. Нет спору, ворваться в бой с оружием, убивающим одержимых с одного выстрела – весьма и весьма эффективно, да только «потрошитель» требует феноменального мастерства. Я не чувствую себя настолько великолепным бойцом, чтобы ставить свою жизнь на один-единственный выстрел, который нужно сделать с нулевыми допусками по точности и времени. Может быть, когда я тоже смогу двигаться быстрее, чем камера кадры делает – изменю свое мнение. А пока что я всего лишь человек и моя ставка – на плотность огня, а не один сверхмощный и сверхточный выстрел.

Лично мне неожиданное неприятие винтовки некоторыми курсантами показалось странным. Видимо, я не очень хорош в том, чтобы ставить себя на место других и пытаться смотреть на мир с их точки зрения. С другой стороны – и ладно. Если хотя бы треть освоит «потрошитель» на высоком уровне – это будет значительный прогресс по сравнению со схемой «один-два «кишкодера» на отряд».

По крайней мере, я на это надеюсь.

Дело уже перевалило за полдень, мы отобедали, затем курсанты отправились на полосу препятствий, а я вернулся в кабинет, и тут мне позвонили с проходной.

– Вас желают видеть два респектабельных господина, – сообщил мне дежурный.

Хм… Интересный он использовал оборот.

В моем родном Темерине такой речевой оборот сиберийского языка, как «респектабельный господин» был вполне себе в ходу, в отличие от других регионов, где говорили в основном на болгарском. Использовался он в случаях, когда незнакомец был прилично одет, но не носил дворянские регалии, если таковыми обладал, и говорящий, дабы не попасть впросак, использовал это словосочетание, достаточно вежливое и нейтральное по отношению как к состоятельному простолюдину, так и к дворянину. Видимо, тут примерно то же самое.

Я вышел к контрольно-пропускному пункту – и малость удивился, завидев двух мужчин средних лет в весьма необычайных нарядах. Оба в старомодных пиджаках-визитках, таких же брюках и лаковых туфлях с сильным закосом под старину, на головах – натуральные цилиндры, оба с тростями, в белых рубашках и с галстуками-бабочками. Но больше всего меня насторожили их лица: какие-то они… торжественные, что ли?

Завидев меня, оба изящным жестом приподняли цилиндры.

– Мое почтение, господа, – сказал я, – не могу ответить вам такой же любезностью, ибо только со стрельбища, и вообще фуражку не ношу… Вы по какому делу, осмелюсь спросить?

– Меня зовут Альберт, а моего спутника – Никлас, и мы беспокоим вас по сугубо личному деликатному делу, – сказал, улыбаясь, тот, что чуть ниже и чуть упитанней. – Можем мы перемолвиться парой слов, по возможности между шестью глазами?

Я предложил им пройти в пустующую комнату в караулке, указал на стол и стулья и сказал:

– Садитесь, будьте так любезны, и излагайте суть вашего дела.

Они чинно уселись напротив меня, сняв свои цилиндры и положив их сбоку от себя, и Альберт, лучезарно улыбаясь, сообщил:

– Мы – сваты. Сергий Корванский, глава Дома Корванских, будет рад видеть вас в качестве мужа его дочери, о чем мы имеем счастье вам сообщить.

Жизнь приучила меня моментально реагировать на любые события, но оказалось, что к такому она меня все же не готовила.

За несколько секунд я немного собрался с мыслями и сказал, чтобы выиграть лишнее время:

– Как-то так получилось, что я впервые слышу как о Доме Корванских, так и о главе оного.

Сваты переглянулись, затем Никлас ответил:

– Однако вы хорошо знакомы с его наследницей, Роксаной Корванской. Видимо, она позабыла сообщить вам некоторые детали своей родословной, так сказать, или думала, что вы и сами знаете.

– Если уж на то пошло, Роксана позабыла мне сообщить и какую-либо информацию касательно планов на ее замужество, если вообще знала о них, – с иронией ответил я. – Более того, я воспитан в несколько иной культурной среде, где молодые люди решают подобные вопросы друг с другом напрямую, а не с их родителями. Я в полной мере оценил великодушное предложение господина Корванского, но…

– Видимо, имеет место недоразумение, – мягко перебил меня Альберт. – Сообщаю вам, что наша с Никласом роль – дань традиции. В Сиберии давно уже ушли в прошлое организации браков родителями брачующихся, но остались определенные традиции, которые, невзирая на всю их архаичность, воспринимаются как нормы приличий, особенно в аристократичной среде. Ритуал такой своеобразный. Так принято, что в дворянском сословии следует сообщить о желании жениться или выйти замуж главе Дома, а глава Дома должен отправить сватов, числом в два человека, в таких вот живописных официальных нарядах. Чистая формальность. Да, я заранее согласен, что это пережиток прошлого – но, знаете, у этого обычая есть одна положительная функция. Ведь вы теперь точно знаете, что ваша потенциальная родня будет вам рада.

– То есть, это Роксана?..

Никлас развел руками:

– Да, иногда девушки, устав ждать предложения, делают первый шаг сами. Возможно, в других местах это не принято – но у нас, если все организовано таким образом, это вполне себе прилично.

– Надо же… А этот самый Дом Корванских…

– Входит в тридцатку самых знатных и влиятельных Домов Сиберии.

– Хм… Просто к слову – глава Дома знает, что я простолюдин?

Сваты начали улыбаться шире, и Альберт сказал:

– Во-первых, от имени и титула можно отказаться, а от происхождения – нет. Я ни на что не намекаю, просто мысль вслух… Во-вторых, в Сиберии термин «благородство» воспринимается очень буквально. Если кто-то «рожден во благо» и доказал это делами – то уже как бы и безо всяких формальностей может быть признан благородным сословием как равный. В-третьих, в Сиберии при выполнении определенных условий брак не считается мезальянсом, даже если один из брачующихся – простолюдин.

Вот тут я крепко удивился:

– Серьезно?!

– Абсолютно. В случае если мужчина-простолюдин желает сочетаться браком с дворянкой, если, конечно, она сама согласна – жених может обратиться прямо к королю с прошением сей брак благословить. И если король подписывает сие прошение – брак не мезальянс и рожденные в этом браке дети будут наследовать титул матери. Так было когда-то, теперь это и вовсе поставлено в рамки закона. Проситель обязуется отслужить некоторое количество лет, обычно военной службой, но могут быть и другие варианты. В этом случае ему жалуется ранг рыцаря авансом, как бы, по истечении срока службы он становится полноправным рыцарем. Если же простолюдинка невеста – то там и вовсе ставится подпись без условий. Все эти прошения подписывает, по традиции, король лично, но в нынешние времена он уже даже не читает их. Все строго регламентировано, королю больше не надо вникать в детали, проситель более не зависит от чужого плохого настроения, только и остается, что подпись королевскую поставить – и вуаля.

В этот момент я испытал жгучий стыд за свою отсталую, погрязшую в феодальном болоте родину, и был вынужден признать, что ошибался, когда говорил, будто у людей полторы тысячи лет двусортность и магократия без изменений – изменения все же есть.

Жаль лишь, что в чужой стране.

Альберт же тем временем продолжал:

– Конкретно в вашем случае, Александер, вы и так уже находитесь на военной службе, ваше прошение было бы данью традиции вдвойне… Ну и в-четвертых… Если вдруг вы не знаете, то пожалование вам минимум титула баронета, а то и барона – вопрос уже решенный.

Я вопросительно приподнял бровь.

– Простите, откуда такая информация?

– Я вроде упоминал, что Сергий Корванский – влиятельный человек? Да мы и сами вхожи в определенные круги, так что это уже, можно сказать, не особый секрет. На условиях полной конфиденциальности: то, что вы все еще не возведены в дворянский ранг – ошибка. По-хорошему, это стоило сделать еще после событий в Радополе, но были некие сомнения. Никто не хотел выглядеть дураком в случае, если новопосвященный дворянин впоследствии окажется… не тем человеком, за кого себя выдает, или не тем специалистом, скажем так…

– Забавно вы сформулировали слова «мошенник» и «шпион», – усмехнулся я.

Он развел руками:

– Ну, я уверен, сии разговорчики и до ваших ушей доходили… А еще нюанс, что вы до сих пор, формально, подданный Аркадии… Находились даже люди, сомневающиеся в реальности вашего поединка на мечах… Но трансляция из Зоны, которую принимали и пеленговали все желающие, в том числе за границей – окончательный аргумент, не подлежащий сомнению. Тут и спохватились, что еще со времен Радополя в СМИ мелькает недоумение, почему Терновский все еще не рыцарь как минимум. Теперь ждут какого-нибудь громкого повода. Ну там, чтобы вы еще что-нибудь ухандохали… Потому что из стандартных остается только формулировка «за долгую безукоризненную службу» – а ваша-то как раз и недолгая покамест. В общем, «кое-кто» упустил удобный момент и теперь ждет нового подходящего повода. И по нашим данным, ожидание продлится месяца три. Не будет новой причины – значит, за былые заслуги придется. Но, повторюсь, это вопрос уже решенный. Так что – никаких препон.

Я немного растерянно почесал затылок.

– Мне в любом случае придется вначале переговорить с Роксаной. А пока, согласно традиции, я должен предпринять какие-нибудь архаичные, но необходимые с точки зрения приличий действия?

– Ничего срочного. Правила хорошего тона обязывают вас лишь дать ответ – по почте письменно или устно через сватов либо лично – каков бы он ни был, когда решение будет вами принято. Считается, что пары недель для раздумий достаточно, но бывали случаи и с большим сроком.

Я поблагодарил их за визит и сваты ушли, оставив меня в легкой растерянности. Ну и что мне теперь делать? Чужак бы побрал, почему люди никогда не довольствуются тем, что имеют, и все пытаются усложнить?!

Ладно, сватовство сватовством, а дела делами. Две недельки на подумать у меня имеются, а пока есть кое-какие более насущные заботы.

Я напялил экипировку, затянул последний ремень и взглянул на часы: у курсантов закончилась физа и они строем чешут в душевую, а затем в столовую, значит, плац, полоса препятствий, площадка и стометровка свободны.

Прошло три дня и шесть часов с тех пор, как я принял допинг, настало время проверить мою теорию.

Выйдя на стометровку, я вынул секундомер, приготовился, клацнул по кнопке и побежал. Вот финишная черта – щелчок по кнопке. Четыре с половиной секунды – мой обычный результат в полной экипировке, но без оружия и разгрузки, если не напрягаться. Ничего необычного. Хм… Фиаско? Ладно, еще раз.

И я побежал обратно – четыре с половиной секунды.

На третью пробежку я выложился на полную катушку – четыре и три десятых. Четвертая попытка – четыре и три. Пятая – четыре и пять, устал. Все понятно.

Я вернулся в свой кабинет, снял экипировку, помылся в душе и взялся за внутренний телефон.

– Скарлетт?

– Да?

– Что там насчет дворянина? Нашла?

– Угу, сразу двух. Оба попадают под заданные критерии.

– Блин… Если у обоих есть дочь Даринка – то сколько лет им?

– Одной семнадцать, другой четыре.

– Ясно, нам нужен тот, у кого дочь семнадцатилетняя.

– Барон Всеслав Хованский, сорок семь лет, крупный подрядчик министерства обороны по части фармакологического обеспечения. Владеет предприятием, но информация по нему засекречена.

– Полагаю, это он и есть. Где его можно найти?

– Скорей всего, в своем офисе. В Светлограде.

– Поехали.

Заодно и с Роксаной повидаюсь да потолкую.

Искать Хованского долго не пришлось, но оказалось, что попасть к нему не так-то просто.

Когда я вошел в приемную офиса, секретарша, миловидная дама лет двадцати пяти, сразу меня узнала и весьма любезно поприветствовала, однако это мне не очень-то помогло.

– Вам назначена встреча? – осведомилась она, когда я сказал, что мне необходимо повидаться с бароном по важному делу.

– Нет, – улыбнулся я, – но надеюсь, что это не проблема.

– К сожалению, барон Хованский не принимает без предварительного согласования, – сообщила секретарша. – Вы можете записаться на встречу на завтра или послезавтра, и если…

– У меня дело важное и срочное.

– Понимаю, но барон тоже очень занятой человек, и прямо сейчас у него совещание. Когда оно закончится, я спрошу у него, возможно, он найдет немного времени на…

Ладно, придется чуть жестче действовать.

– Боюсь, я неточно сформулировал свою мысль, – сказал я и улыбнулся шире. – У меня очень-очень важное дело. Более важное, чем все, чем барон сейчас занимается, и более срочное. И если в течение шестидесяти секунд он не найдет время меня принять – будет принимать агентов службы безопасности Сиберии. Они, кстати, тоже придут без согласования и вполне возможно, что с кандалами.

Лицо секретарши помрачнело, она взялась за трубку внутреннего телефона.

Хованский уложился в отведенный ему срок: вышел довольно крупный тип в пиджаке специфичного покроя, призванном скрывать бронежилет и пистолет, и пригласил меня в небольшую комнату, где уже сидел сам барон, а за его спиной застыли еще два человека в бронекостюмах, кое-как стилизованных под пиджаки. Страна другая, дворяне другие, но замашки не то чтоб сильно отличающиеся.

Хованский встретил меня мрачным взглядом.

– Добрый день, господин барон, – ровно поздоровался я и без приглашения сел в кресло напротив него.

– Итак, – недобро процедил он, – и чем же гость из недружественной страны собрался меня пугать?

Обращение ко мне в третьем лице? Ладно, к черту вежливость.

– Пугать? Угроза – это если я скажу, что приду к вам в дом и убью вашего кота. А я вас всего лишь предупреждаю о кое-каких причинно-следственных связях между определенными событиями. Дело в том, что моему подразделению нужен разработанный вами препарат, и я его получу, с вашей помощью или без нее.

У него лицо вначале немного вытянулось, а потом он нахмурился и заиграл желваками.

– Так я и знал, что этот никчемный авантюрист не сохранит все в секрете, – проворчал барон.

– Знали, но доверили государственную тайну? Впрочем, не мне вас судить, тут скорей поблагодарить нужно. А насчет Добровского вы не правы: просто я не идиот и заметил несоответствие между тестовыми показателями и фактическими. Долго не мог понять, что за чужачина творится, но он кое-как тянул подготовку. А потом это заметила еще куча народу, включая бывших однокашников Добровского, и в конце концов дошло и до службы безопасности. В общем, ваша попытка оказать Добровскому «медвежью» услугу изначально имела мало шансов не вызвать подозрений. А он, к слову, отказывался говорить, откуда взял допинг, но я вопрос поставил ребром – говори или проваливай. В конечном итоге он даже имени вашего не назвал, а я не стал додавливать из соображений атмосферы в моем училище. Но таких примет, как дочь Даринка и наличие собственного фармацевтического бизнеса, оказалось достаточно.

– Понятно. И что дальше?

– Все просто. Вы в ближайшее время, то есть не позднее завтрашнего дня, а лучше еще сегодня, проявите инициативу и предложите министру Сабурову снабдить чудо-допингом мое подразделение. Мне требуется сорок девять доз – не меньше, не больше. Если вы не согласитесь – тогда мне придется самому проявить эту инициативу и обратиться к министру. А у него и у службы безопасности сразу же появится вопрос, откуда я знаю о секретной разработке. И тогда за вами придет СБ – не потому, что я хотел сделать вам большую пакость, а потому что причинно-следственная связь между моим запросом министру и реакцией на него со стороны СБ.

Он задумчиво взялся за подбородок.

– Но СБ уже взялась за дело.

– Да, до СБ дошло недоумение, как слабейший курсант обскакал куда более сильных претендентов, и они начали копать, заподозрив, что Добровский либо украл допинг у вас, либо получил его от сторонней силы. Обратились ко мне…

– Да-да, я дальше знаю, – кивнул барон. – Вы заполучили препарат, дали его Добровскому и контрольному курсанту по половине дозы – а дальше что?

Я усмехнулся:

– На самом деле, не давал, Добровский сознался и так. Агента я обманул, выгородив Добровского, ну а вместе с ним и вас. Только СБ все еще копает под него, в частности, ищет его девушку. Если найдет – догадается, что хитрый допинг Добровский получил от вас, но не будет иметь доказательств. Так что проинструктируйте дочь всячески отрицать близкое знакомство с Ярином, для всеобщей пользы, так сказать… Собственно, СБ и так знает, что я знаю про препарат, они сами же мне про него рассказали и даже принесли образец для эксперимента. Но они не сообщили мне ни его название, ни кто разработчик, а я, общаясь с министром, буду вынужден как-то дать ему понять, что мне нужен вполне конкретный допинг, разработанный вами. И если дело дойдет до СБ – а оно дойдет, потому что с министром вечно торчит аналитик из СБ, весьма умный человек – СБ станет любопытно, откуда я знаю разработчика, если они мне этого не говорили. В этом случае плохо будет всем – но Добровскому и мне только кровушки попьют, Ярин ведь ничего не нарушал и подписку о сохранении гостайны не давал. А вот в вашем случае все куда серьезнее.

Он забарабанил пальцами по столу.

– И зачем вам экспериментальный, до конца не проверенный препарат? Существует масса других допингов, более подходящих для силовых подразделений.

– Ваш лучше по двум причинам. Во-первых, не обнаруживается. Во-вторых, эффективность уже проверена мною.

– Но есть куча других, тоже проверенных. Их достать куда как проще.

– Под «проверенностью» я понимаю пригодность для моих специфических целей. Ваш точно подходит, а другие – кто знает. Я собираюсь использовать разработанный вами препарат не совсем для того, для чего он предназначен. Точнее, почти для того, но не таким образом. Большего сказать не могу, хотя не исключено, что вы вскоре узнаете.

Барон вздохнул.

– С моей точки зрения ваша уверенность, что вы непременно получите препарат, выглядит странной. Я вот не уверен, что министр непременно согласится дать вам засекреченный препарат, потому что это весьма рискованно.

– Это говорит человек, уже отдавший образец в чужие руки? – усмехнулся я.

– В случае с Добровским я держал все под контролем, поскольку он принял допинг в моем присутствии, а выделить его из организма уже нельзя. Утечка была исключена – чего нельзя сказать о вашем случае. Так что я, возможно, скорей предпочту объясняться с СБ.

Я состроил комично-понимающую мину.

– Разумно, весьма разумно. Только я получу препарат в любом случае, вопрос исключительно в том, кто обратится к министру Сабурову, вы или я. Потому рационально было бы убедить министра и тем самым избавиться от лишних хлопот, переложив дальнейшую ответственность за сохранность секрета на него. А в самом крайнем случае, если вдруг Сабуров заартачится… Ну, тогда у меня есть запасной, особенно жестокий план. Понимаете, я и так располагаю образцом. Тем самым, который мне принес агент СБ. И если я не могу получить секретный препарат – ладно, тогда я его рассекречу. Подпольные производители спортивной фармацевтики сделают целое состояние на «невидимом» допинге, а я просто получу свои сорок девять доз. Разумеется, тогда уже будет большой скандал. И одними «объяснениями» с СБ не отделаетесь.

Я мысленно перевел дух. Вот уж блеф так блеф.

Хованский хмыкнул:

– Знаете, при такой риторике и намерениях, откровенно враждебных, это вам стоило бы бояться СБ, а не мне.

Я усмехнулся в ответ:

– Во-первых, то, что делаю я, гораздо важнее и масштабнее, чем то, что делаете вы. Король, Сабуров и не только они уже привыкли повышать свою популярность, давая интервью о том, как их многолетние усилия начинают приносить такие потрясающие плоды. Мне и не такое сойдет с рук. Во-вторых, я не боюсь СБ. Мне уже приходилось убивать агентов имперской службы безопасности Аркадии и выходить сухим из воды, ничего особенного. Но знаете, что во всей этой ситуации самое смешное и безумное? Эсбэшники, которым положено по долгу службы быть самыми подозрительными и недоверчивыми людьми на свете, мне доверили секретный образец, а вы – не доверяете. Не парадокс ли?

Он снова хмыкнул:

– Возможно, дело в первом впечатлении, а вы начали знакомство с угрозы.

– Что поделать, если иначе я не мог попасть в эту комнату?

– И все же, для чего вам именно этот препарат?

– Не сочтите за снобизм – но я немного лучше вас умею хранить тайны. Особенно военные.

– И как я должен убеждать министра, не зная, для чего вам допинг?

Я пожал плечами:

– Элементарно. Просто предложите ему спросить меня, не нужен ли такой препарат моему подразделению. Свою инициативу мотивируйте необходимостью полевых испытаний. Министр обращается ко мне, я отвечаю, что как раз сам хотел поднять вопрос о кое-каких медпрепаратах – и дело сделано.

В конечном итоге не сказать, что мы с ним расстались друзьями, но я остался уверен, что врага не нажил. Так, вроде бы сделано дело – можно гулять смело.

Правда, возможен неприятный поворот, потому что ход разговора с Роксаной я предвидеть не могу, она, будучи наследницей такого Дома, может быть уверена, что от ее предложения невозможно отказаться, и слишком болезненно воспримет мое нежелание сию же секунду на ней жениться. С другой стороны… ну ладно, разрыв отношений меня не пугает, потому что неподалеку от моей базы есть замечательная булочная, а в ней – дочь булочника, вполне себе ничего девушка. Я уверен, что смогу быстро уладить проблемку, возникшую в первый раз.

Однако обстоятельства сложились иначе: мне не удалось дозвониться до Роксаны – телефон выключен. Ладно, в другой раз, тем более, что солнце клонится к вечеру, а завтра утром у меня очередной забег через болото в реку.

Я не могу поручать такое дело другим и должен вести курсантов личным примером.

Вечером позвонил Сабуров: Хованский не стал тянуть кота за хвост и предложил министру провести полевые испытания препарата в реальных условиях, как мы и договаривались. У министра при этом не возникло никаких возражений, поскольку про эксперимент с Добровским он уже знал, а доверие службы безопасности – довольно веское свидетельство благонадежности.

Я охотно согласился провести такие испытания при первой же возможности и мы быстро оговорили сопутствующие моменты: привезут завтра, выдадут под расписку, хранить буду в своем сейфе. Ну, в общем, все как и следовало ожидать.

На следующий день, когда я в полдень вернулся с забега по болоту и купания в речке, принял душ, пообедал и зашел в кабинет, у меня зазвонил личный телефон.

– Алло, Терновский слушает.

– Добрый день, господин Терновский, – раздался голос в трубке, – меня зовут Новак, я работаю в службе безопасности Дома Корванских.

– Хм… То сваты, то СБ… Стряслось что?

– Вы случайно не знаете ли, где находится Роксана Корванская?

– Эм-м… Нет. Я сам вчера собирался с ней поговорить или даже заглянуть, но у нее был выключен телефон. Роксана пропала?

– Боюсь, что да, примерно вчера в полдень.

– Для нее такое не свойственно?

– Нет, не свойственно.

– Хреновый признак. Вы обзванивали?..

– Все больницы города, полицейское управление и участки. Теперь обзваниваем всех знакомых и сотрудников.

– Безумно жаль, но я совсем никакой информацией не располагаю. По возможности, держите меня в курсе, а если вдруг что-то понадобится – звоните.

Новак извинился за беспокойство и отключился.

Вот те раз. Хотя… Ну куда она могла бы деться в Светлограде-то, с его минимальной преступностью? Тем более что похищения дворян ради выкупа происходят только в кино, независимо от страны. Ну, по крайней мере в Аркадии случай похищения мальчика-дворянина имел место быть еще до моего рождения, в Сиберии цифры того же мизерного порядка.

Вскоре у меня появились более насущные проблемы: приехали четыре человека, включая двух охранников, и привезли бронированный чемоданчик с пятью десятками ампул. Пришлось кое-какие бумаги подписать, показать им сейф в моем кабинете и ознакомить с общим уровнем безопасности на базе.

Как только они уехали, я набрал на внутреннем телефоне код громкоговорителя.

– Внимание, говорит Терновский. Всем курсантам собраться в лекционном зале. Всем инструкторам приготовить тир к внеочередному зачету по стрельбе.

Затем взял чемоданчик с допингом и сам пошел в лекционную. Все курсанты будут тут, инструкторы – в тире, это самый простой способ ненавязчиво предотвратить подслушивание, потому что в главном корпусе кроме инструкторов из персонала никого не бывает, как правило.

Как только курсанты в полном составе собрались и расселись по местам, я встал за кафедру.

– Итак, я начну свой рассказ немного издали, а именно – с эстэошников Аркадии. У репутации железных парней, которая закрепилась за ними, есть много причин, и далеко не последняя из них – феноменальная стойкость к боли. Просто медицинский факт: у любого бойца СТО, не исключая и меня, сильно завышенный по сравнению с любым другим человеком болевой порог. Широко известны случаи, когда эстэошники продолжали действовать и сражаться, получив ранения, способные заставить любого иного корчиться и вопить от боли или потерять сознание от болевого шока. Упомяну Аэция Красса, который получил обширные ожоги и при этом смог покинуть поле боя, вытащив попутно двух раненых солдат-армейцев, и военврача Стояна Димитрова, выходца из СТО, который во время Херсонесской войны провел самому себе операцию по извлечению четырех осколков и пули без анестезии. Кухонным ножом, ножницами, иглой с нитками. А затем он еще и дошел до точки сбора. Есть куча других поразительных случаев – поразительных для других, но для бойцов СТО это норма. Считается, что все дело в чрезвычайно жестокой подготовке: когда каждый день ты получаешь микротравмы и продолжаешь подготовку по принципу «либо сдюжь либо в петлю», боль перестает быть для тебя чем-то необычным. Я тоже так думал до совсем недавнего времени, но оказалось, что дело совсем-совсем не в этом. Но перед тем как я поведаю вам свое открытие – давайте поаплодируем человеку, благодаря которому оно было сделано. Итак – ваши аплодисменты Ярину Добровскому, отчаянному безумцу, который прошел отбор в учебку при помощи допинга!

Аплодисментов не последовало: все головы в полном молчании повернулись в сторону Добровского, который при этом густо покраснел, но голову не опустил.

– Если кто не понял, – сказал я, – насчет аплодисментов говорю вполне серьезно. Все это я рассказываю вам не для того, чтобы вы подумали про него, что он легкомысленный идиот. Безусловно, идея «проскочу на допинге без подготовки, а потом втянусь» была обречена на провал… Но провала не произошло. Не вдаваясь в подробности, дело было вот как. Сразу после начала обучения результаты Ярина были плачевны, и мне показалось странным, что человек, набравший так много баллов на отборе, свалился в самый низ по показателям. Но потом начался крутой прогресс, я зачислил Ярина в «Синий» отряд и забыл об этой странности. Но вот мое внимание обратили на тот факт, что в прежнем училище он по физе был в числе последних, притом что лучшие его однокашники отбора не прошли. Ларчик открылся просто: на тестах Ярин был под секретным допингом, который не обнаружился на допинг-контроле. Опять же, я воздержусь от деталей, не имеющих значения. А имеет значение тот факт, что откровенный слабак смог сделать потрясающий прогресс и войти в десятку лучших. В результате следствия совместно со службой безопасности мне удалось установить, что допинг использовался только один раз. Такая его специфика, что повторный прием приводит к проблемам с психикой. И вот тогда-то, ломая голову над вопросом «как же так?», я и вспомнил про в том числе и свой высокий болевой порог.

Я внимательно обвел зал глазами: все смотрят на меня, ловя каждое мое слово, и вроде бы ни у кого нет сомнения в том, что происходящий разговор совершенно серьезен. Отлично.

– Дело в том, что бойцам СТО на пути по пяти кругам ада очень часто приходится получать болеутоляющие препараты. Просто потому, что день без ушиба или микротравмы – редкость, а больничные – роскошь недоступная. Получаешь дозу обезболивающего – и вперед, круги ада сами собой не пройдутся. Да вы и сами это знаете, хоть и не в настолько жесткой форме. И у меня появилась гипотеза о том, что организм «притупленного», помимо стойкости к магии, приобретает свойство «запоминать» свои измененные состояния. Проще говоря, любой эстэошник, тесно познакомившись с болеутоляющими препаратами, с тех пор находится в перманентном состоянии легкого обезболивания. Если моя теория верна, то она объясняет «феномен Добровского», назовем его так. В день тестов Ярин принимает допинг и проходит отбор. На второй день вы прибываете сюда. На третий – проходите «кошмарилку». Этот препарат действует как раз три дня – и во время обработки организм Ярина «запомнил» свое состояние под допингом. Почему откровенный слабак не вылетел в первые же дни? Потому что вытянул на пределе своих сил, мощной мотивации – у Ярина она есть – и эффекте перманентного «легкого допинга». Ну а затем, двинувшись по пяти кругам ада и выкладываясь на сто процентов, начал наращивать свои показатели и вошел в десятку лучших.

– Вы это серьезно, сэр? – спросил Аристарх.

– Да, абсолютно. Все настолько серьезно, что я рискнул проверить свою теорию на себе. Четыре дня назад я сам принял дозу допинга, выждал три дня, чтобы его действие закончилось, а затем пошел на стометровку. Мои результаты – два забега без напряга за четыре и пять и два на пределе возможностей за четыре и три. Это мои обычные показатели, но раньше я выдавал их только при первой попытке, каждая последующая ухудшала результат на десятую. Иными словами, я не стал бегать быстрее, возможно, моя нынешняя скорость – это вообще потолок даже для таких, как я. Но зато стал выносливее. Сегодня утром, гоняя по болотам, не вы отстали от меня сильнее, чем обычно: это я смог дольше поддерживать высокую скорость. Моя гипотеза верна и проверена. – Я подошел к столику у кафедры и щелкнул замками, явив курсантам пятьдесят уложенных в специальные гнезда ампул: – вот этот препарат. Не стану рассказывать, каким хитрым образом мне удалось добыть секретный экспериментальный спецдопинг – важно, что он есть. Прямо сейчас я предлагаю всем желающим проверить мое открытие на себе. Если я прав – вы повысите свои шансы стать живыми героями, а не получить это звание посмертно. Если не прав и в моих вычисления где-то есть ошибка… Ну, вроде бы препарат безвреден при однократном применении. Вопросы?

Курсанты начали переглядываться, затем Ковалевски спросил:

– Полагаю, в нашем случае мы можем закрыть глаза на нравственные аспекты применения препаратов, которые считаются аморальными?

Я едва не засмеялся в ответ:

– Просто между прочим – я вас тут не на спортивный чемпионат готовлю. Вот когда ты пойдешь состязаться с обычными людьми в спортивных дисциплинах – это будет нечестно, неспортивно и аморально. А в С.И.О. нет никаких аморальных или запрещенных приемов, твоя задача – защитить своих сограждан, свою страну, свой дом, семью от потусторонней мерзости и при этом выжить, чтобы повторять это снова и снова. Все так просто.

Тут поднялась Арлин:

– Пожалуй, я рискну.

Следом за ней поднялись еще несколько человек, а потом и еще.

Я заранее заготовил список курсантов с уже вычеркнутым Добровским. Зачитываю инструкцию использования, Арлин подходит ко мне, получает ампулу, ломает носик и выпивает содержимое. Я вычеркиваю ее из списка – просто для того, чтобы исключить любую возможность получить две дозы.

– Следующий.

Первыми приняли допинг семнадцать человек.

– Все? Больше желающих нет? – спросил я.

– Допинг – штука такая, – ухмыльнулся Гидеон. – Добровольцам честь и хвала, а мы решили подождать более полных испытаний… Уж не взыщите за цинизм.

Я усмехнулся.

– Боюсь, ты забыл главный принцип подразделений аркадианских эстэошников. Победа одна на всех и смерть тоже одна на всех. Заставить вас экспериментировать на себе я не могу, но сегодня чемоданчик вместе с неиспользованными ампулами уедет назад и больше не вернется. В принципе, ничего страшного, это не единственный допинг на свете, но не факт, что именно так подействует любой допинг, как не факт, что любое обезболивающее усваивается «эффектом Добровского».

И тогда начали подниматься со своих мест остальные.

В итоге, от допинга отказался только Леонид Бакарски.

– Я и так лучший, – сказал он, – допинг мне не нужен, хватит и моих пота и крови, как вы любите говорить. А если в итоге меня обойдут при помощи допинга… ну, буду выкладываться еще сильнее, у меня появится более сильная мотивация остаться лучшим. А если все-таки не смогу – ну и ладно. Пусть кто-то другой будет лучше, и неважно, каким способом.

Затем курсанты были проинструктированы хранить произошедшее в тайне, просто на всякий случай, получили три дня свободы от физы и ушли в тир, а я запер чемоданчик в своем сейфе. Все-таки, не надо лишним людям знать о моем открытии до поры до времени.

Утром у меня зазвонил телефон, когда я еще дремал.

Поднимаю трубку.

– Алло?

– Здравствуйте, – сказал тихий, вежливый и вкрадчивый голос, – я говорю с Александером Терновским?

И что-то подсказало мне: это не к добру. Не скажет этот вкрадчивый голос ничего хорошего.

– Да, слушаю.

– Простите, что беспокою… Но это не совсем хорошая тема для телефонного разговора. Вы, случайно, ничего в последнее время не теряли?

– На что это вы намекаете?

– Э-э… Да ни на что. Если не теряли – ну или может, потеряли что-то дорогое, но еще сами не знаете об этом – я перезвоню через некоторое время. Не люблю, знаете ли, быть тем, кто приносит плохие новости, потому подожду, пока вы сами узнаете… Ну, если что-нибудь случится.

Так-так-так… Я догадываюсь, на что он намекает.

– А вы, значит, нашли мою пропажу, да?

– Нет, не нашел. Я, можно сказать, выполняю роль сыщика-консультанта. Если вы что-то потеряли – может быть, я помогу найти… Или подскажу. В общем, это не телефонный разговор. Деликатный очень. Деликатней, чем вы думаете.

– Ладно. И где нам поговорить без телефона?

– Я сижу в кафе напротив и наискосок от ворот вашей части. Зеленая такая вывеска. Сижу у окна с кофе и газеткой, и еще часик буду тут. Но если не выходит – ничего страшного, некоторые проблемы, скажем так, терпят. Не срочные.

Вот же гад, туману напустил… Но если Роксана похищена и он что-то знает, или даже сообщник… Он не может сказать это прямым текстом.

Я оделся, вместо рубашки надел легкий бронежилет, вынул из кобуры пистолет и сунул за пояс за спиной под китель. Затем набрал номер Новака.

– Алло, это Терновский. Есть новости?

– Боюсь, что пока нет, – был мне ответ. – Ну, по крайней мере мы только знаем, что госпожа Роксана не покинула Светлоград и в моргах нет неопознанных тел…

– Хоть что-то.

Если этот тип и правда похититель – ну, дело, стало быть, не в выкупе, иначе звонили бы ее отцу.

…Но эти сволочи явно плохо понимают, с кем связались!

Я вышел с базы и взглянул наискосок налево и направо. Вон и зеленая вывеска. По сторонам вроде никого, утро буднего дня, людей мало. Прохожу мимо кафе – внутри всего один человек с чашкой и газетой. Засады не видать.

Я толкнул дверь и вошел внутрь. Тихо и пусто, только девица за прилавком да человек у окна. Подошел к столику и взглянул на него.

– Простите, это вы мне звонили?

Он поднял на меня взгляд:

– Да, я.

Я плюхнулся на стул напротив него.

– Итак?

Он повернулся к девице за прилавком и приподнял руку:

– Мне еще кофе, пожалуйста, и моему знакомому…

– Мне баночный лимонад, пожалуйста.

Если она его сообщница – не сможет ничего подмешать.

Еще я подумал, что если девица будет совершенно невозмутима – то точно сообщница, но она меня узнала, вся буквально засияла и мне стоило некоторых трудов ее урезонить, объяснив, что я немного занят и у меня важный разговор. Впрочем, все же довольно понятлива, или подействовало обещание попозже дать автограф.

Как только мы с этим странным человеком остались одни, я раскупорил банку и взглянул ему в глаза:

– Итак?

Он сложил газету.

– Полагаю, нас теперь никто не подслушивает. В общем, я знаю, куда подевалась Роксана Корванская, почему это случилось и как сделать, чтобы ее вернуть.

Все это было сказано очень спокойным голосом без тени пафоса, агрессии или интонаций типа «…и теперь ты будешь делать все, что мы скажем». Впрочем, кому как не мне знать, что порой скрывается за внешне нормальным фасадом.

Сам из себя он – обычный, ничем не примечательный худой тип в дешевом пиджаке, с худым умным лицом и высоким лбом. Сошел бы за школьного учителя или скромного бухгалтера, с его-то негромким голосом и грустными глазами.

– Вот как? Я весь внимание.

– С вами хотят поговорить.

Я ухмыльнулся:

– Плохая идея. Стоило бы понимать, что люди, прошедшие пять кругов ада в спецучебке СТО – не те, кто склонен поддаваться давлению. Просто потому, что остальные не доживают до выпуска.

Он удивленно приподнял брови – причем почти естественно:

– Давление? Я похож на человека, способного оказывать давление?

– Вы – нет. Тот, кто вас послал – вероятно, да.

«Учитель» покачал головой.

– Я, вообще-то, сказал «поговорить», а не «провести переговоры». Это очень разные понятия, по крайней мере в сиберийском языке.

Я снова ухмыльнулся:

– Называйте как хотите, но разговор с удержанием заложника – не разговор. И – нет, я не поддаюсь на давление и не договариваюсь с врагами. Что-нибудь скажете перед тем, как я сломаю вам несколько костей, отволоку в подвал моей части, вызову СБ Дома Корванских и до их прихода отделю от вашего тела достаточно кусочков мяса, чтобы вы согласились рассказать абсолютно все?

Он вздохнул:

– Очень предсказуемый ход мысли. Именно поэтому я не знаю, ни кто похитил госпожу Корванскую, ни где ее держат. Я – просто винтик, и моя единственная задача – сделать так, чтобы разговор состоялся. Конечно, в случае с удержанием заложника разговор – да, я под словом «разговор» понимаю именно разговор как процесс добровольного обмена информацией – нетипичный поворот, но… все обстоит так, как я сказал. Вам позвонят, вы поговорите с собеседником, или просто выслушаете его рассказ. Возможно, зададите вопросы – я уверен, у вас они появятся. После того, как разговор подойдет к своему логичному завершению, госпожу Корванскую отпустят.

Я хмыкнул.

– Погодите. Этот самый собеседник, имея мой телефон, мог бы просто позвонить мне, вместо того чтобы похищать Роксану. Вы понимаете вообще, насколько бредово звучит ваша версия?

Он покачал головой:

– Напротив, все очень логично. Вы в некотором смысле все же правы, если ну очень точно следовать определениям. Да, заложницу похитили, чтобы оказать давление, и я только что сообразил, что да, как ни странно, прямо сейчас я оказываю на вас давление. Видите ли, ваш потенциальный собеседник не мог просто так взять и позвонить вам. Вы бы не стали с ним говорить добровольно, вот в чем беда.

Я принялся мысленно перебирать варианты – и быстро сдался.

– Признаться, я ума не приложу, кого же я так сильно ненавижу, что отказался бы с ним говорить. Кто это?

«Учитель» грустно улыбнулся:

– Он сам вам скажет. Но вообще-то, господин Терновский, вы в душе знаете ответ на этот вопрос. Подумайте, с кем вы никогда в жизни не говорили и даже не стали бы говорить – и поймете. Собственно, засим моя роль выполнена. Сейчас я выйду отсюда и дам знать, что вы готовы поговорить. Не сразу, а когда удостоверюсь, что за мной никто не идет. Если же вы утащите меня к себе в подвал… Увы, я не смогу сообщить ничего, что поможет отыскать Роксану… но этого и не требуется. Сама найдется. Правда, тогда вам вряд ли будет приятно встретиться с ней… Вернее, уже не совсем с ней.

И тогда я все понял.

– Культист, – выдохнул я.

Он достал из кармана купюру и положил ее под чашку.

– Не думаю, что это слово корректно по отношению ко мне. Обычно под ним подразумевают последователя религиозного культа – но я никому не поклоняюсь, не возношу молитв, не приношу жертв. Я на сто процентов неверующий человек. Но если под этим словом подразумевать запрещенное политическое течение, скажем так – тогда да, я культист. И маленькая просьба. У вас есть несколько минут перед звонком – пожалуйста, потратьте их на медитацию или тому подобную практику. Очистьте свой разум от гнева и прочих эмоций. Тот, кто хочет с вами поговорить, не желает быть вашим врагом. Равно как и чьим-либо еще. Он не виноват, что все считают его таковым, и старается это исправить. Всего доброго.

И он пошел на выход, не оглядываясь.

Итак, со мной хочет поговорить глава некоего культа, назовем его так с теми или иными оговорками… С учетом того, что пока что ни одна спецслужба мира не может похвастать диалогом с культистом высокого ранга – этих типчиков, надо отдать им должное, взять живыми практически невозможно, а те, которые оказываются перед лицом неизбежного пленения, предпочитают убивать себя – мне выпадает весьма уникальная возможность… Разумеется, при условии, что это действительно кто-то из «Детей Нагаша» и тому подобных организаций, а не подставное лицо. С другой стороны, похищение дворянки – это тяжелейшая статья, и ради шутки на такое точно никто не пойдет. Кто еще остается? Операция по моей дискредитации либо другая каверзная интрига, проведенная на высочайшем уровне кем-то очень влиятельным.

Признаться, тут я немного в растерянности – но пусть меня не учили, что делать в таких случаях, зато я знаю, кого учили. У меня остается еще немного времени…

Я вынул телефон и набрал номер того самого агента, с которым сотрудничал по делу Добровского.

– Алло, это Терновский!

– Слушаю вас, – раздался в трубке знакомый голос. – Случилось что?

– Поставьте на прослушку телефон, с которого я вам звоню! Срочно, у вас считанные минуты, если не секунды!

На той стороны послышалось сдавленное поминание Чужака:

– Есть проблема, это не делается по щелчку пальцев, к тому же на служебный телефон государственного служащего…

– Линкор вам в бухту! Вас об этом просит сам госслужащий! Материтесь, угрожайте поиметь в глотку или убить любимую собаку, но заставьте кого надо записать разговор! Отследите, кто и откуда звонит! Это вопрос госбезопасности! До звонка остаются секунды, может, пара минут! Я затяну как смогу! Не теряйте времени!

Я отключился и сделал глубокий вдох-выдох. Так, я должен быть совершенно спокоен. Маловероятно, что они отпустят Роксану живой: риск, что отпущенный заложник даст зацепку, слишком велик, а статья о похищении дворянки – сущий пустяк для того, кого и так не будут брать живым. А раз так – то эти зацепки должен найти я, чтобы найти ублюдков и расквитаться. И сейчас мне нужны все возможные ресурсы моего разума, все мои внимательность и проницательность, все критическое мышление без остатка. Впервые я сталкиваюсь с противником не лицом к лицу – и потому должен очень постараться, чтобы личная встреча состоялась впоследствии.

Прошло две минуты, которые я провел в созерцании пустынной улицы, потягивая лимонад из банки, а затем лежащий на столике телефон зазвонил.

– Алло?

– Я говорю с Александером Терновским? – послышался в трубке негромкий неторопливый голос.

– Именно так. Вы, полагаю, своего имени не назовете?

– У меня нет имени… собственного, по крайней мере. Может, ранее оно было – но теперь я им не обладаю. А то, под которым известен людям, я действительно не назову… из соображений собственной безопасности.

Я удержался от смеха, но не от усмешки: этот клоун действительно думает, что я поверю в такую небылицу? Провокатор, никаких сомнений.

– Вы серьезно?

Моего собеседника это внезапно слегка смутило.

– Мне казалось, я не сказал ничего несерьезного… Или дело в голосе?

– Дело в содержании сказанного. Вы сейчас пытаетесь убедить меня, что вы… эфириал?

– Я им был… пока не обрел физическое тело.

Я сдержанно засмеялся.

– Не знаю, в чем был ваш план, – сказал я, – но он потерпел фиаско на первом же, если не считать похищения дворянки, этапе – заставить меня поверить в эту веселую небылицу. С кем-то другим, может быть, номер имел шансы удаться, но вы пытаетесь выдать себя за одержимого перед человеком, который много раз встречался с ними лицом к лицу, и очень хорошо знает, что они из себя представляют.

– И сколькими словами вы с ними обменялись?

– Тремя, да и то в одностороннем порядке. «Сдохни, мразь, сдохни». Правда, не уверен, что он их слышал, потому что я сказал их где-то на двенадцатом ударе, а голову ему раскроил третьим.

– Иными словами, вы очень хорошо знаете, что мне подобные представляют из себя как противники. Но больше вы не знаете о нас почти ничего.