В чрезвычайно важных делах стиль, а не искренность имеет наиважнейшее значение.
Насилие требует холодного и убийственного стиля.
На следующее утро я пил кофе и вспоминал, не забыл ли чего уложить. Передавали новости. Я слушал вполуха, пока не услышал по местному каналу:
Сегодня утром из воды у пирса Ниммо выловили тело молодой девушки. Прибывшие на пирс гвардейцы безуспешно пытались вернуть ее к жизни. Это десятый подросток, совершивший самоубийство в этом самом месте.
— Это снова он, — сказал я.
Зазвенел телефон. Это была Энн, которая без всяких вступлений спросила:
— Ты слышал новости?
— Да.
— Ты мог бы этому помешать. — И повесила трубку.
Будь у меня бутылка, я в ней утопился бы. Позвонил и вызвал такси. Вынес вещи и стал ждать у канала. Закрыв дверь квартиры, не оглянулся.
Таксист был из Дублина и очень этим гордился.
Я сказал:
— Гостиница «Бейли».
— Где это?
Я рассказал ему, как ехать, и он удивился:
— Как же я никогда ее не замечал?
Я не ответил. Он всю дорогу разглагольствовал по поводу того, что Общество анонимных алкоголиков делает неправильно. Я издавал соответствующие звуки. Подъехав к гостинице, он оглядел ее и заметил:
— Черт, неважно смотрится.
— Это как анонимные алкоголики… смотреть надо изнутри.
Миссис Бейли сидела на своем месте и спросила:
— Портье нужен?
Я покачал головой.
Она добавила:
— Джанет прекрасно убралась в комнате. — Протянула мне связку ключей: — Можете уходить и приходить, когда хотите.
Что еще человеку надо?
Я представлял себе Джанет молодой девушкой. А она была, пожалуй, даже старше миссис Бейли. Ждала меня у дверей и с чувством пожала мне руку, добавив:
— Замечательно, что вы из Голуэя.
Комната оказалась большой, светлой, с огромными окнами. На столе стояла ваза с цветами. Джанет вошла за мной и объяснила:
— Это вроде «добро пожаловать».
Ванная комната тоже просторная, ванна — огромная, множество свежих полотенец. На столике около кровати — кофейник и пачка очень хорошего печенья.
Я сказал:
— Вы так постарались!..
— А, ничего особенного! У нас не было постоянных жильцов с той поры, как мистер Уэйт преставился.
— И долго он здесь жил?
— Двадцать лет.
— Я столько же проживу.
Она широко улыбнулась. От всего сердца. Она из тех женщин, которые никогда не злятся и не грустят. Она выглянула в коридор, как будто кто-то мог подслушать, и сказала:
— У нас по субботам танцы.
— В самом деле?
Она просияла. Напомнила мне монашку, которую угостили шоколадом. Она сказала:
— Но никогда никаких объявлений. «Свингтайм ейсес», вы их знаете?
Я не знал, но сказал:
— А как же! Замечательный оркестр!..
— Да, великолепный. Играют фокстроты, танго… Всем нравится. Вы танцуете?
— Видели бы вы мамбу в моем исполнении!
Она прямо-таки взвизгнула от восторга.
Я попросил:
— Оставьте для меня последний танец.
Клянусь, уходя, она даже подпрыгивала. В комнате оказались телефон, телевизор и видеомагнитофон. Все самое основное. Решил не разбирать вещи. Спустился по лестнице и вскоре оказался на улице. Я так хотел выпить, что чувствовал вкус виски на языке.
Букмекерская контора пустовала. Только Харт за конторкой. Не поднимая головы, сказал:
— Ты меня разорил.
— Разве ты не подстраховался?
— Разумеется, подстраховался.
— Сам на него поставил?
— Конечно.
— Тогда чего жалуешься?
— Обидно, что стал слепнуть.
— Так и мы все тоже.
— Чек возьмешь?
— Еще чего.
— Так и думал. Вот. — Он швырнул на конторку пухлый конверт. — Если хочешь, пересчитай.
Я пересчитал.
Когда я уходил, Харт меня окликнул:
— Джек!
— Да.
— Не возвращайся.