Страх полета

5

Месяц назад, перед эскадрильным разбором, комэска подозвал Климова и, кивая в сторону стоявшего особняком высокого парня, сказал:

— Петрович, вот пришел молодой второй пилот, Кузнецов, только что переучился; между прочим, сын того самого… — он назвал имя известного летного начальника. — Династия, значит. Просил посадить сынка к тебе в экипаж: лучше Климова, мол… ну, понимаешь…

Комэска знал, что Климов не очень любил возиться с «сынками», мучившимися комплексом собственной непопулярности под косыми взглядами своих менее породистых товарищей. Как-то так получалось, что «сынки» потом быстро обходили всех в карьере: и в классе повышались быстрее, и в строй командирами вводились, и переучивались на новую технику в числе первых, — и потом, набравшись опыта, став уже зрелыми мастерами, относились к отставшим на карьерном вираже коллегам с покровительственным сочувствием. Правда, работали над собой такие ребята, в основном, очень усердно: положение и самолюбие обязывали. Но шепоток за их спиной всегда был: «блатной…»

Блатной второй пилот, долговязый, румяный, с тонкой шеей и равнодушными глазами, спокойно поглядывал на старого инструктора, который должен будет научить его летать на этой старой железяке. Парню не понравился брошенный на него мимолетный взгляд старого капитана, взгляд — как на пустое место: «видали мы вас всяких»; он отвернулся.

Отец много рассказывал ему про Климова, с которым они вместе летали еще вторыми пилотами «на поршнях», особо отметил сложный характер инструктора. Что ж, придется стерпеть деда: это только очередной этап, еще одна трудность на пути. Лишь бы руля давал.

После разбора Климов вышел в коридор, увидев среди толпы курящих своего будущего стажера, пальцем поманил к себе:

— Ну-ка, пойдем, побеседуем. Звать-то тебя как?

— Дмитрий.

— Ага, Дмитрий Алексеевич, значит. Летали мы вместе с твоим папашей, но… ты пока об этом забудь. Отчество получишь, когда в командиры введешься, вместе с «дубами» на фуражку, — так у нас принято. Пока ты у нас будешь просто Дима. А меня зовут Николай Петрович Климов. Ну, пошли в методический класс, Дима, расскажешь о себе.

Эти беседы Климов проводил с каждым новым членом экипажа. Ему хватало нескольких минут, чтобы раскусить суть молодого летчика. Инструктор есть инструктор: психологический тип, темперамент, уровень общего развития ученика, его интересы и устремления, — обычно все это лежало как на ладони, и каждый попадавший к Климову стажер искренне надеялся, что старый, сдержанный, доброжелательный капитан, вокруг которого давно сформировался известный ореол, — уж таки сделает из него пилота; ребята, счастливые, что попали к Климову, раскрывали перед ним всю душу.

Этот Дима был вроде как не такой. Какой-то… фригидный, что ли. Климов оценивающе всматривался в стажера, пытаясь понять причины, побудившие парня в столь непростое время избрать профессию пилота. Романтика полетов? Вряд ли. Влияние отца? Возможно. Тот всегда чуял, откуда пирогами пахнет. Может, возможность круто зарабатывать? Или от армии откосить? Надо полагать, при нынешнем дефиците летного состава выбить отсрочку у военкома не так сложно, тем более, со связями папаши…

Во всяком случае, парень хоть не пошел по офисно-компьютерному пути; это уже хорошо.

Климов, прожив всю сознательную жизнь с авиагарнитурой на ушах и штурвалом в руках, относился к «офисному планктону» с презрительным сочувствием, как к не совсем здоровым людям, которым чуть не хватило стремления стиснуть зубы и дотянуть до настоящей мужской профессии. Он умом, конечно, понимал, что наступила эра информационных технологий, но понятие об этих технологиях все никак не могло сформироваться в его пилотской голове. Он представлял эту работу фрагментарно: галстук до колен, пробор в волосах, чашечка кофе, тыканье пальцами в клавиши, телефонные переговоры, связи, верчение в этих гадюшниках…

То ли дело — железный штурвал! Вот ведь этот парнишка выбрал-таки его! А со штурвалом скорее вяжется не чашечка кофе с сигаркой на компьютерном столике, а пляска приборов на трясущейся доске и мокрая спина: или ты — или тебя!

Климов даже представить себе не мог, какой мокрой в нынешние времена может быть спина при работе с компьютером и телефоном и какие решения принимаются за чашечкой кофе. Он это просто отметал. Для него не существовало другой уважаемой профессии, кроме летной.

Дима скупо отвечал на вопросы капитана. Да, кончал Ульяновское. Выпускался на Ан-24, налетал… триста часов, вот, взяли сюда, с переучиванием на «Туполь». Да, в учебном центре пятнадцать часов на лайнере как бы налетал. Английский? Ну… как бы учил. На «Боинг?» Ну… посмотрим. Не век же на туполевских маяться.

Это «маяться» — царапнуло. И это постоянное современное молодежное «как бы»:

— Вот… как бы к вам меня определили…

Сдерживая себя, Климов, твердо сказал:

— Никаких «как бы», понял? Определили — значит, будем работать. У меня ко вторым пилотам высокие требования. Будешь стараться — научу, как положено.

Подумал и с расстановкой добавил:

— А машину свою, туполевскую, или не туполевскую, — надо лю-бить! Это ласточка и кормилица твоя! Маются — в кабинете, а в небе — живут!

Климову показалось, что при этих словах в углу рта второго пилота мелькнула тень ухмылки. Вероятно, только показалось.