— Прочь отсюда.
При этих словах, повторенных еще тише, старик вскочил, уронил стул, попятился и, словно умоляя, поднял вверх руки:
— Да, начальник, — проговорил он, — ухожу, немедля ухожу…
Старик, пятясь, ударился спиной о стену, скользнул вдоль нее к двери и исчез. Я заметил в окно, как он убежал в сплошную темень.
— Не обращайте внимания на этого пьяницу.
Я повернулся к комиссару. Он смотрел на меня с доброй усмешкой.
— Простите его, он… — Комиссар небрежно повертел пальцем у виска. — Он ненормальный. Тронулся немного оттого, что слишком часто пьет агуардиенте…
— По правде говоря, он нас нисколько не беспокоил, — ответил я.
Комиссар, казалось, не слышал моих слов.
— Добро пожаловать в Марагуа, — тихо произнес он, как правительственному комиссару мне нечасто приходится приветствовать здесь иностранцев. Наш город, — продолжал он, помолчав немного, — возник по ошибке. Он вымирает, вы, очевидно, заметили это, и лет через пятнадцать здесь останутся одни пауки, змеи да кучка индейцев. Ничего не поделаешь, джунгли есть джунгли… Тут или выигрываешь, или проигрываешь. Марагуа, — закончил он, сделав иронический и равнодушный жест, — продулся вконец.
Комиссар не нравился мне. В каждом его жесте, в каждом слове сквозила угроза. Я молча взглянул на него, и он продолжал:
— Меня зовут Матиа Рентрерос, господа, — представился он, щелкнув каблуками и слегка поклонившись. — Полагаю, ваши паспорта в порядке?
— Купер. Мартин Купер. А это Альдо Даггертон. Наши паспорта в порядке, комиссар… — Я указал на опрокинутый стул: — Не хотите ли присесть к нам?
Он усмехнулся, чуть склонив голову. Не- оборачиваясь, сделал повелительный жест кому-то у себя за спиной. Один из метисов тотчас вскочил и подал стул. Комиссар непринужденно расположился за столом.
— Мы тут немногое можем предложить вам, — сказал он, — пища грубая, агуардиенте отвратительное… Сохранилось, правда, несколько бутылок шестилетней выдержки… — Он щелкнул двумя пальцами.
Хозяин гостиницы тотчас отозвался: '
— Да, господин! — И вскоре прибежал к нашему столу с тремя хрустальными рюмками и бутылкой, в руках.
Взглянув на нее, комиссар кивнул, и хозяин достал штопор:
— Господа, — пробормотал он, ставя бутылку на стол.
— Шестилетней выдержки, как и было сказано, — снова заговорил комиссар, — это еще терпимо. Можно узнать, — небрежно проронил он, разливая вино, — цель вашего путешествия? В Манаусе мне сообщили, что вы журналисты.
— Да, это так, комиссар. Мы из "Дейли Монитор". Он наморщил лоб:
— "Дейли Монитор"…
— Да, Нью-Йорк. Четыре миллиона экземпляров. Он улыбнулся, как бы извиняясь:
— Боюсь, что не знаком с вашей газетой, господин Купер.
Странно, но мне показалось, что он лжет. Впрочем, "Дейли Монитор", конечно, не приходит в Марагуа. Как же в таком случае он мог знать газету и скрывать это?
— Мы здесь, — ответил я, пытаясь продолжать ужин, для того, чтобы рассказать немного о джунглях, понимаете?
— Рассказать о джунглях? — с недоверием переспросил он. Я чувствовал, что колокольчики звонят как никогда громко, и продолжал спрашивать себя, где же я видел этого человека.
— Хочу рассказать нашим читателям, — ответил я, — о жизни индейцев, об их положении в настоящее время, перспективах развития… Колорит, экзотика, любопытные детали и тому подобное.
— А, ну конечно, понимаю! — Он снова сухо улыбнулся, и кажется, немного успокоился. — Я, естественно, в вашем распоряжении и готов показать все, что есть интересного в нашей округе… И если сам не смогу сделать это, то пошлю кого-нибудь из моих людей. Невозможно ездить по этой стране без гида и без необходимой поддержки… Невозможно, — медленно повторил он, пристально глядя на меня. — Опасно, знаете ли. Змеи, ядовитые насекомые… индейцы. Да, индейцы не любят пришельцев… В глубине души, если она у них имеется, они остались охотниками за скальпами. — Эти последние слова он произнес особенно подчеркнуто.
Я обратился к Дегу:
— Вот это и есть колорит, не так ли? Сможешь сделать оригинальные снимки.
Комиссар рассмеялся:
— Да, конечно, господин Даггертон, оригинальные снимки! У нас есть несколько очень древних селений в этих краях, есть болота с красной водой, рыба пиранья, змеи и орхидеи. Прекраснейшие орхидеи. Ничего другого, к сожалению. Во всяком случае, — продолжал он, — рассчитывайте на меня и моих помощников, я в вашем распоряжении. Считайте, что мы, — тут его улыбка сделалась шире и грознее, — мы ваши гиды.
— Спасибо, — сразу же поблагодарил я, — спасибо, комиссар. Думаю, что мы воспользуемся вашей любезностью…
— …и не забудьте мои советы, — предупредил он и сделал глоток. И сразу встал: — Вы найдете меня в моей резиденции. Жалкое бунгало. — Он сухо поклонился, повернулся на каблуках и вышел, не оборачиваясь.
Мы смотрели ему вслед, в темный проем двери. Потом Дег пробормотал:
— Не нравится мне это, черт побери, Мартин! — И сразу же добавил: — Где же я видел это лицо!
— Тебе тоже кажется, будто ты уже видел его где-то?
Дег кивнул и принялся за еду.
— Я не уверен, но вполне возможно… Эти глаза, этот рот… Впрочем! — добавил он, словно извиняясь, — я же снимаю столько людей…
— Но ведь не может быть, чтобы комиссар Рентрерос позировал когда-либо фотографу из Нью-Йорка, — возразил я. — Хотя, конечно, можно встретить сколько угодно похожих лиц.
Дег молча ел. Я последовал его примеру. Спустя несколько минут Дег вполголоса проговорил:
— Я не умею изъясняться точно, как вы, журналисты, но мне кажется… Короче, этот человек чем-то обеспокоен. Я ошибаюсь? Он не из тех, кто может из-за чего-то тревожиться!
— Нет, не ошибаешься, Дег. Он действительно встревожен, и знаешь, чем? — Дег отрицательно покачал головой, и я продолжал: — Очевидно тем, что не знает точно, кто мы такие. Назваться журналистами — это все равно что ничего не сказать. Он не знает, зачем мы приехали сюда, что собираемся делать.
— И старался напугать нас. Не хочет, чтобы мы куда-нибудь ездили без него.
— А мы покажем ему, что не боимся. Ешь, Дег, а потом выйдем и пройдемся на пристань.
— На пристань? Зачем?
— Просто так, разумеется. Только для того, чтобы показать, что мы не из робких и послушных ребят.
Мы молча закончили ужин, потом поднялись из-за стола и направились к выходу. Что-то шевельнулось у порога, и в тусклом свете керосиновой лампы в дверях возникла лоснящаяся фигура негра. Он стремительно преградил нам дорогу, скрестив на голой груди могучие руки. Темные глаза его были прищурены, твердое лицо непроницаемо. Я сразу же узнал его. Это был один из матросов с парохода, — тот, который рылся в моей дорожной сумке, я был в этом уверен. Меня охватила глухая злоба.
Мы с Дегом остановились, и все вокруг выжидающе уставились на нас. Негр стоял неподвижно, глядя поверх наших голов.
И тогда я понял, что вот тут-то все и начинается, и успех нашего предприятия зависят от того, что я сейчас сделаю.
Я шагнул вперед:
— Отойди, — предупредил я. Негр не шелохнулся, бесстрастно глядя на меня. — Это ты рылся в моих вещах, да? — спросил я с угрозой. Глаза его по-прежнему ничего не выражали. Мне не оставалось другого, как…
И я сделал это самым стремительным образом — влепил ему увесистый апперкот. Голова негра откинулась назад, но он словно не ощутил удара, тотчас принял боевую стойку, подогнул колени и, выбросив вперед кулаки, с глухим рычанием кинулся на меня. Я нырком уклонялся от него и отпрыгнул в сторону. Он проскочил мимо меня и напоролся на стол. Опрокинув стол, я оказался верхом на негре и ударил его второй раз, уже лежащего. Это был удар от души, я вложил в него всю свою силу. Но мой противник, похоже, еще не оценил его. Он тряхнул головой и поднялся с пола, отер окровавленные губы и скрючил пальцы так, словно это были когти.
Пока я готовился к защите, он нанес мне ответный удар. Я попытался парировать его левой рукой, но не успех и получил мощный апперкот в подбородок. На какой-то миг в глазах потемнело, но длилось это недолго, и я устремился к противнику справа, целясь в грудь. Он мгновенно парировал мой удар и ответил целой серией выпадов, которые я с трудом отразил.
Пока я пятился назад, выискивая, куда бы получше ударить, он неожиданно набросился на меня, схватил за плечи, повалил на пол и придавил всем свояк весом. Я почувствовал, как железные клещи стиснули мое горло. Мне казалось, что вот-вот моя голова лопнет. Я понял: еще несколько секунд, и потеряю сознание…
Сделав неимоверное усилие, я рванулся, резким движением сбросил его и постарался ухватить за запястья. Мне удалось это, я с ожесточением скрутил его руки, и он разжал пальцы. Горло мое пылало. Тут негр резко наклонил голову и ударил мне в лицо своим твердокаменным лбом. Рот мой тотчас же наполнился кровью. Это привело меня в ярость, потому что я понял — следующие такие выпады мне не выдержать, я останусь без носа и без зубов… Я отпустил его запястья, ударил прямо в лицо и в то же время согнул ногу в колене и подтянул ее к своему животу. Он снова попытался ухватить меня за горло и наконец сдавил его с торжествующим криком, но в этот момент я со всей силы ударил его ногой в солнечное сплетение. Негр оторвался от меня. Я еще раз двинул его, он отлетел назад, размахивая огромными руками, врезался в стену и посмотрел на меня испуганно и изумленно. Но я не дал ему опомниться. Схватив подвернувшийся под руку стул, я обрушил его на голову негра. Он со стоном рухнул на пол, дернулся пару раз и замер, видимо, потеряв сознание.
Тогда я повернулся к людям, которые собрались у стойки, и перевел дыхание.
— Скажите комиссару, — велел я глухим голосом, — что в следующий раз я буду действовать не кулаками, а вот этим, — и достал из кармана П-38, помахал им и засунул за пояс. — Дег, — я набрал в легкие воздух, — пойдем, дорогой, отсюда… — Я чувствовал, что если не выйду на воздух, рухну без чувств. А они не должны были видеть мою слабость.
Мы вышли на улицу. Дет поддерживал меня за руку. Шатаясь и силясь удержаться на ногах, я широко открыл рот, жадно вдыхая влажный воздух джунглей Я чувствовал, как болят все мои мускулы. Губы вспухли и онемели. Я приложил ко рту платок, чтобы проверить, все ли зубы на месте. Дег испугался:
— Мартин, вы…
Я прервал его:
— Да, знаю, на меня жалко смотреть. Пойдем отсюда, Дег.
Я шел, ничего не видя перед собой, в ушах звенело. Я держался за Дега. Ночная прохлада была липкой и противной. Нас окружала сплошная тьма — нигде никакого огонька, только на пароходе мигала слабосильная лампочка. Бледно светила луна. Я почувствовал смертельную усталость. Но дело было не только в этом.
Дег подвел меня к груде досок в нескольких шагах от бормочущей реки. Я сел и некоторое время приходил в себя, ожидая, пока утихнет боль. На это понадобилось, наверное, четверть часа.
Отдышавшись, я сказал:
— Дег, я был чемпионом по боксу в среднем весе, в университете…
— Я понял это, Мартин. И вы победили этого негра.
— Я не о том, глупый? Просто я хочу сказать, что неплохо разбираюсь в боксе… Так вот, этот негр умеет драться, удар у него поставлен. Словом, свое дело знает. А это значит, — добавил я, передохнув, — что он не дикарь. Ни один местный дикарь не смог бы так драться… Спорю, что это американский негр, Дег.
— Американский негр? Из Соединенных Штатов? Вы хотите сказать?..
— Да.
— Но в таком случае, Мартин…
— Вот в том-то все и дело, — ответил я. Рядом текла река, и мы молча смотрели на воду. Матовый свет луны серебряными полосками отражался в ней. Джунгли, обступившие нас со всех сторон, грозно дышали.
— Вернемся, Мартин, — озабоченно предложил Дег, — вам надо полечить губы.
Он был прав. Но я возразил:
— Нет, подождем еще немного. Комиссар должен узнать, что мы здесь, одни, словно непослушные мальчишки… Знаешь, Дег, — добавил я, с трудом выговаривая слова, — эта командировка начинает интриговать меня…