Страницы боли

БЕСКОНЕЧНЫЕ БОЛИ

Он думает, что ускользнул от меня, этот бронзовокожий прославленный герой, но ни один из пленников лабиринтов не в силах по-настоящему их покинуть; его участь состоит в том, чтобы повернуть за очередной угол, пересечь крепость, открыть врата и идти дальше, напрочь позабыв о том, что некогда он уже проходил этим путем. Я вижу его там, на черных бесплодных берегах Леты – содрогающуюся груду раздувшихся и пульсирующих ихором коконов, которая склонилась над холодной водой, чтобы взглянуть на собственное темное отражение. Его запавшие и воспаленные глаза взирают на него из клубящегося тумана, который скрывает место столь же глубокое и ужасное, как и сама Бездна; от голода его щеки ввалились, разбухшие и потрескавшиеся губы кровоточат из-за ужасной жажды, которую ему никогда не утолить. С того момента, как он выбрался из логова монстра, он ничего не ел и не пил – ни хлеба, ни фруктов, ни сладкого прохладного вина; не удостоив многочисленные чудеса Сигила даже мимолетным взглядом, не позволив себе и часа отдыха и не запасшись провизией, он промчался по Коростяной улице и, распахнув двери Речных Врат, бросился в журчащий портал.

Трассонец зачерпывает ладонью несущую забвение темную воду. Он задается вопросом, сколько же раз ему уже доводилось бывать Потерявшим Память Героем, прославленным воителем, который ищет свое наследие лишь для того, чтобы осознать, что оно того не стоит. Сколько раз он опускался на колени на этих пустынных неровных берегах и набирал холодную воду в сложенные руки, чтобы отведать очищающих даров Леты?

Леты?

Те, кто испил вод этой реки, не могут вспомнить ее имя, но я же его помню! Если он пил, то и я тоже? Тогда какая разница, что вся ложь Посейдона осталась у Шебы, которая украсила свое логово золотыми нитями, словно праздничной мишурой? Если трассонец пил, то и я тоже. Ложь превращается в давно забытую правду. Я – сиятельная дочь Владыки Морей и невеста Сета, обязанная подчиняться им обоим властью обычаев и уз крови.

Но пил ли трассонец? Может быть, он потерял память из-за какого-то божественного проклятья или несчастного случая, возможно, игра еще идет, а хитроумный Посейдон называет своей дочерью ту, кому он не отец. Сейчас я точно уверюсь в том, что его дары – это ложь, приоткрывшиеся было врата замрут на месте, а его жалкий прислужник Тесей вернется в Арборею – еще один Охотник, несущий дары своему хозяину.

Пил ли он раньше? Я уверена, что вам ответ известен; истинное имя этой реки – Лета или…

Скоро я это узнаю. Трассонец уже подносит ладони к лицу; больше терпеть тяжесть Болей он не в силах. За то время, пока он сражался с монстром, пока бежал по Коростяной улице, даже пока стоял на неровном берегу Леты, успели взорваться целые сотни коконов; но что такое сотня по сравнению с тысячью? Надлом внутри него слишком силен, холодное, болезненное чувство вины терзает его, а сердце переполняет отчаяние. Всего один глоток - и все это исчезнет: шипы выпрямятся, а коконы, отделившись от тела, с всплеском скроются в холодных волнах.

Трассонец опускает голову к ладоням, вытягивает губы, чтобы глотнуть несущей забвение воды… но, если он выпьет, то забудет Ариадну. Разве она не вернется, чтобы его мучить? Разве он не бросится за ней в очередную погоню по лабиринтам, моля сказать ему его имя? Разве не продолжит совершать те же ошибки, предавая все новых и новых Антиоп, Ипполитов и Джейк и умножая свои грехи?

Всматриваясь в воду, трассонец изучает свои впалые щеки и потрескавшиеся от жажды губы, вглядывается в покрасневшие и запавшие глаза – и замечает там знакомый демонический блеск. Алый ободок вокруг радужки, два языка пламени, пляшущие внутри тьмы Бездны в зрачках. Он не отводит взгляд; разведя ладони, он позволяет воде вылиться, и отражение исчезает. Сколь бы ужасны ни были Боли, лучше нести их тяжесть вечно, чем повернуться спиной к танар’ри.