Странник

Глава 19

Пол неожиданно оказался в море тепла, в море сладких, резких запахов и веселых пастельных цветов, среди которых преобладал желтый, хотя кое-где виднелись и ярко-зеленые пятна.

В течение первых секунд он не был уверен, действительно ли он похищен и находится сейчас в летающей тарелке. Ему это казалось скорее перенесением в другое измерение, в другое место во Вселенной — сонное и поросшее джунглями место.

Он, собственно, не видел летающую тарелку. Когда она зависла над головами убегающих людей, он, судорожно сжимая Мяу, захлебывался и боролся с соленой водой, а когда был поднят наверх, то первой мыслью, которая пришла ему в голову, было предположение, что следующая волна подхватила его, вознесла высоко-высоко, и он теперь плывет на ее гребне.

Только мгновением позже перед его глазами мелькнули три короткие, но необычно четкие картины: первая — огромная, острая, фиолетово-зеленая морда кошки, вторая — пара смотрящих на него глаз с неестественной пятикольцевой радужной оболочкой, окружающей черные, пятисторонние звезды зрачков, третья — длинная, изящная лапа величиной с человеческую руку, с узкими голубыми подушечками и четырьмя фиолетовыми когтями. Он подумал, что именно эти когти вонзились ему в воротник куртки, а может быть, даже и в шею, принуждая поспешить.

В следующий момент он уже плыл, медленно вращаясь, по теплому, кое-где отливающему зеленью розовому морю.

И неожиданно в этом море появилось темное отверстие, в которое он увидел Марго — она стояла по бедра в грязной пенящейся воде, держа в руке какой-то серый блестящий предмет, и смотрела наверх на него, а рядом с ней — Брехта, покрытого клочьями пены, Раму Джоан, вымазанную песком, и ее золотисто-рыжие волосы, мокрые и спутавшиеся. Неожиданно все эти люди, находящиеся внизу, начали стремительно уменьшаться — у Пола даже создалось впечатление, что он рассматривает их через бинокль, повернутый наоборот. Именно в этот момент он осознал, что находится на борту летающей тарелки, которая прежде едва мелькнула у него перед глазами, тарелки, которая летит сейчас со скоростью большей, чем минометный снаряд, и, несмотря на это, не чувствуется никакого ускорения. И тогда, когда он это понял, входное отверстие заслонили какие-то розовые пятна, постепенно вырисовавшиеся в странные розовые цветы, да, да, именно в розовые цветы.

В его мыслях настойчиво начало повторяться одно-единственное слово — антигравитация! Если у этой машины собственное гравитационное поле нулевое — вероятно, также и нулевая инерция, — то это объясняло бы и отсутствие притяжения, и то, что он сейчас парит — вместе с каплями воды, оставшимися на его одежде, в низком помещении, поросшем цветами, воздух в котором пропитан духами.

Он почувствовал неожиданную резкую боль в левой руке, словно ее ужалило несколько ос: это Мяу, испуганная странными толчками и необычным состоянием своего тела в этом странном помещении, вонзила в его руку когти. От неожиданной боли Пол отшвырнул от себя мокрую кошку, которая, переворачиваясь в воздухе, тут же исчезла среди цветов, оставляя за собой облако желтовато-розовых лепестков.

В следующий миг его что-то схватило сзади и перевернуло, он ударился спиной о твердую, гладкую, как шелк, поверхность. Больше всего его поразило то, что лапа, которая оплела его шею — блестящая, необычайно сильная, покрытая зеленоватым мехом с поперечными фиолетовыми полосами, — имела два локтя.

Так быстро, что он не успел к нему присмотреться, зелено-фиолетовое существо что-то сделало с его запястьями и щиколотками. Лапы с фиолетово-серыми когтями начали щипать его, не причиняя, однако, боли. В какой-то момент он почувствовал себя так, словно его оплела змея. Потом тигриное существо отпрыгнуло и исчезло в цветнике вслед за Мяу, размахивая длинным пушистым хвостом с фиолетово-зелеными полосами и поднимая облако лепестков.

Пол пытался подняться, но оказалось, что он может двигать только головой. И, хотя гравитация продолжала оставаться нулевой, он лежал спутанный, не имея возможности оторваться от пола, что он осознал еще более явственно, когда посмотрел вверх и в неполных трех метрах над собой (а может быть, и под собой, или где-то сбоку — он не знал, как назвать такое направление) он увидел свое отражение: он лежал распростертый, мокрый, грязный, бледный, с вытаращенными глазами, и этот смешной и ужасный вид усугубляли многочисленные повторяющиеся с постоянным уменьшением отражения отражений.

Постепенно он начал воспринимать форму и оборудование внутренней части воздушной машины, на которой находился. Большинство цветов, которые он видел, были зеркальными отражениями. Потолок и пол образовывали округлые, плоские зеркала, расположенные метрах в трех от друга и имеющие шесть метров в диаметре. Он лежал посреди одного из них. Стены между зеркалами украшали экзотические цветы с огромными лепестками. Здесь были большие и маленькие цветы, бледно-желтые, светло-голубые с зеленым оттенком, однако преобладали розовые или светло-красные. Цветы выглядели настоящими, поскольку их листья и стебли изгибались в неповторимой искусственной форме серпов, копий, очевидно, гидропонная рама заполняла свободное пространство между сужающимися боковыми краями этой тарелки.

Но этот летательный аппарат с сечением треугольника растения не заполняли целиком, потому что перед собой Пол увидел серебристо-серый пульт управления — во всяком случае, плоскую металлическую тумбу с гладкими серебристыми выпуклостями и странными геометрическими узорами. С трудом поворачивая голову, он увидел подобные пульты в остальных углах. Все три были установлены в вершинах равностороннего треугольника, вписанного в машину, и каждый из них был прикрыт заслоном буйных цветов так же, как бывают прикрыты типично потребительские предметы — жаровня для кофе, умывальник, телефон или стереофоническое оборудование в тесной комнате женщины, придающей значение моде и эстетике интерьера.

Все помещение заливал яркий теплый свет, идущий из… нет, Пол не знал, откуда он льется. Словно собственное внутреннее солнце — странное это чувство.

Все более странным становилось впечатление, что кто-то вторгся в его разум и читает его мысли, как карты. Он припомнил избитое утверждение, что тонущий в течение нескольких секунд переживает всю свою жизнь, и тут же задумался, происходит ли то же самое с человеком, тонущим в цветах или распятым тигром, который намеревается, скорее всего, разорвать его на части и потом сожрать?

Еще более странным было впечатление, что кто-то вторгся в его мысли очень быстро, и от этого смог уловить только какие-то неясные, отрывочные фрагменты мыслей. Нельзя забывать, что он был очень ошеломлен происшедшим и в его мыслях был полный кавардак. Что за унижение! Несколько картин, которые удалось ему заметить под конец этого «таможенного досмотра» разума касались главным образом зоопарка и балета.

Он постарался взять себя в руки и осмотрелся. Однако не было видно ни тигриного существа, ни Мяу, невидимое солнце продолжало нести тепло. Цветы застыли в неподвижности и выделяли удушающий запах духов.

Дон Мерриам находился в середине своего третьего витка вокруг Странника. По правую сторону от него находилась усеянная зелеными пятнышками ночная сторона странной планеты, которая продолжала от этого напоминать ему брюшко паука. Перед собой он видел скопление звезд, а слева — черную, продолжающую удлиняться элипсоидную Луну с паутинообразными нитями, тянущимися от ее носа и ясно выделяющимися на сверкающем фоне неба. Дон замерз и устал, он больше не пытался даже установить радиосвязь с Землей.

На фоне Странника, между планетой и кораблем, у самого скопления звезд, появилась туманная желтоватая точка. Точка молниеносно превратилась в желтую горизонтальную черточку, потом — в две черточки, между которыми черное пространство выглядело, словно модные флюоресцентные автомобильные фары, а через минуту перед его взором начали обретать контуры два желтых растущих веретена.

Только тогда космонавт понял, что это не выпуклость на поверхности Странника, а какие-то материальные объекты, которые мчатся прямо на Бабу-Ягу. Он содрогнулся и закрыл глаза. Когда он открыл их, то обнаружил, что без видимого замедления желтые веретена внезапно оказались по обеим сторонам его кораблика. Они находились так близко от него, что экран не мог охватить их целиком.

Теперь эти веретена выглядели, как два космических корабля в форме тарелок — каждая длиной метров пятнадцать и шириной метра три. Дон, по крайней мере, надеялся, что это корабли, а не какие-нибудь космические чудовища.

Предположения по поводу их формы вскоре нашли подтверждение, когда без всякого видимого блеска из коррекционных двигателей неизвестные корабли повернулись в его сторону, принимая круглую форму — в один круг был вписан желтый треугольник, на втором виднелось фиолетовое пятно, напоминающее солнце, лучи которого шли от середины до окружности круга.

Дон почувствовал, что его комбинезон прилипает к креслу — Баба-Яга стремительно втягивалась между кораблями (Мерриам назвал бы это эскортом). Только передние края таинственных кораблей виднелись теперь у него на экране. С этого момента они все летели в одинаковом положении. Казалось, Баба-Яга спеленута невидимой паутиной, которая заставляла ее двигаться вслед за летающими тарелками.

Затем Дон заметил, что светло-зеленые пятнышки, словно фосфоресцирующие стоножки, передвигаются по черной выпуклости Странника.

Потом он увидел, что скопление звезд расширяется, а черная эллипсоидная Луна остается позади.

Тогда только он понял, что этот эскорт поднимает его кораблик вверх со скоростью около ста шестидесяти километров в секунду. Дон не чувствовал ни малейшей перегрузки, если бы она была, то его швырнуло бы о стену Бабы-Яги, может быть, даже пробило бы им стену навылет.

Ни разу в течение последних нескольких часов, даже тогда, когда он летел сквозь Луну, Дон не думал, что это галлюцинация. Но именно теперь это пришло ему в голову. Ускорение есть, однако нет перегрузок. То, что сейчас происходило с его телом и с Бабой-Ягой, было не только чем-то странным и Непонятным, но одновременно было отрицанием всего того, что он знал о космических полетах и их возможностях. Совсем недавно он летел со скоростью восемь километров в секунду, а теперь сто шестьдесят километров в секунду, под прямым углом к прежней траектории. И при этом, не ощущая скорости и не слыша гула работы ракетного двигателя, стреляющего огнем более горячим, чем голубая звезда, — это не только неестественно, но и совершенно невероятно!

Но зеленые точки внизу постепенно исчезли из поля зрения, а скопление звезд вверху продолжало расширяться, пока неожиданно Баба-Яга не вылетела из тени Странника на солнечный свет. Лучи, отраженные с левой стороны рамы экрана от желтого края левой летающей тарелки, ослепили Дона. Он закрыл глаза, на ощупь отыскал поляризующие очки, надел их и только после этого открыл глаза, чтобы внимательно осмотреться.

Баба-Яга, заключенная между эскортирующими ее стражниками, с невероятной скоростью взбиралась вверх вокруг Странника. Экран легко передвинулся вправо, и, смотря поверх планеты, Мерриам увидел Землю, главным образом Тихий океан, и ослепительную белизну Солнца, лучи которого резали глаза даже через специальные очки.

На поверхности планеты, находящейся под ним, царила ночь, однако вскоре показался знаменующий день желтый серп, только дальний край которого был окрашен в фиолетовый цвет.

Над Доном и вокруг него белые лунные нити вились на фоне мерцающего звездного неба, устремляясь в сторону северного полюса Странника. Там, сгруппированные, хотя все еще не соединяющиеся в одно, они сливались с бархатной поверхностью планеты, некоторые — на ее дневной стороне, другие — на ночной. В общей сложности их было больше десятка. Они напоминали по форме странные безлистные виноградные лозы, вырастающие из верхушки этой не менее странной планеты В этом же направлении мчалась Баба-Яга и ее эскорт.

Затем, когда он был уверен, что они сейчас неминуемо столкнутся с этими удивительными нитями, его обоснованные и глубокие знания о космических полетах снова оказались ошибочными. Баба-Яга и летающие тарелки в одно мгновение, без каких-либо ощутимых изменений, потеряли скорость, зависая над черно-желтым местом, из которого вырастали эти нити.

Либо эскорт Бабы-Яги обладает безынерционным приводом (гипотеза, над которой смеются все, кроме авторов научно-фантастических романов) и несет Бабу-Ягу в своем нулевом гравитационном поле, либо у него, Дона, продолжаются галлюцинации.

Он повернулся в сторону пульта управления, чтобы при помощи радара установить расстояние от поверхности, находящейся под ним. И, к своему удивлению, сразу же поймал на экране эхо-сигнал.

Он находился в пятистах километрах над поверхностью планеты и сейчас начал приближаться к ней со скоростью в шестнадцать километров в секунду.

Дон инстинктивно пытался установить коррекционные двигатели так, чтобы в случае необходимости можно было бы тормозить главным двигателем, используя для этого остатки топлива.

Однако Баба-Яга даже не дрогнула. Экран все еще был обращен к планете. Мерриам только теперь заметил, что летит к дневной стороне планеты, параллельно одной из нитей, которая по мере приближения его к Страннику сначала превратилась в шнур, потом в стебель, а через несколько секунд — в ствол дерева-гиганта — огромный, шириной километра в полтора, заполняющий одну четвертую часть экрана.

Но с этой неестественной перспективы стебель, словно карикатура колонны, спроектированной Райтом, — широкий вверху и более тонкий у основания — превращался почти в точку там, где он соприкасался с планетой на ее ночной стороне, совсем рядом с линией дня. Осматривая колонну с такого близкого расстояния, Дон заметил, что она гладкая только снаружи, а внутри заполнена многочисленными камнями, обломками скал и лунной пылью, ведущими свое происхождение, как он уже понял раньше, из вибрирующих шахт на поверхности Луны.

Камни мчались мимо него, словно поезд, который едет по соседнему пути несколько быстрее, чем тот, которым ехал он сам. Это означало, что колонна падает вниз с меньшей скоростью, чем Баба-Яга, — шестнадцать метров в секунду. Но почему в таком случае не происходит гигантского взрыва, когда камни ударяются о поверхность Странника?

Неожиданно все содержимое колонны с небывалой скоростью начало пролетать у него перед глазами, так что уже через мгновение он не смог его разглядеть, словно поезд на соседнем пути неожиданно превратился в экспресс.

Или колонна увеличила скорость, или… Он снова включил радар. Высота Бабы-Яги и ее эскорта уменьшилась до пятидесяти километров, но теперь они приближались к планете со скоростью только полтора километра в секунду…

Значит, это второе — затормозило его корабль.

Радар указывал, что скорость уже не уменьшается. В течение последних двадцати минут Дон пытался что-то различить на поверхности, расстилающейся под ним. Но не нашел ничего — никаких огней на ночной стороне планеты, ничего, кроме гладкой, лимонного цвета поверхности, там был день. Мощная широкая колонна с каменной начинкой продолжала опускаться.

Время бежало — космонавт уже находился в тени планеты. Он снял очки. У передних краев сопутствующих ему кораблей был тот же фосфоресцирующий желтый оттенок, как и тогда, когда они находились за планетой. Некоторое время ему казалось, что он видит их неясное отражение на темной поверхности внизу, которая с какого-то мгновения начала стремительно нестись навстречу.

Мерриам начал готовиться к столкновению и смерти.

Внезапно черная поверхность исчезла, словно Баба-Яга вместе с эскортирующими ее летающими тарелками пролетела сквозь потолок огромного освещенного помещения и оказалась вверху, над другой, новой поверхностью.

Не подлежало сомнению, что эта поверхность наверняка находится далеко внизу, поскольку падающая колонна лунных камней, все еще широкая сверху, сужалась до точки при столкновении с новой поверхностью — это странное перспективное сокращение приводило к тому, что она выглядела теперь, как треугольник.

Можно было сделать один вывод. Поверхность Странника, которую он видел до этого мгновения, — поверхность, которая так старательно отражала солнечный свет и лучи радара, которая была желто-фиолетовой там, где царила ночь, была не чем иным, как оболочкой, оболочкой настолько тонкой и нежной, что такой малюсенький кораблик, как Баба-Яга, смог ее пробить, летя со скоростью полтора километра в секунду без какого-либо толчка или повреждения корпуса… оболочкой, которая заслоняет и маскирует искусственное освещение и настоящую жизнь Странника, оболочкой, которая растянута на высоте около тридцати километров над настоящей поверхностью, а не очередным оптическим обманом.

Это была истинная поверхность, если сложность и массивность рельефа можно принять за критерий. Экран Бабы-Яги заполняла обширная слабо освещенная равнина, покрытая озерами или, по крайней мере, какими-то бирюзовыми, блестящими заплатами, равнина, на которой виднелись разбросанные в каком-то порядке округлые полуторакилометровые в диаметре шахты, равнина, заполненная огромными глыбами всех цветов и геометрических форм, какие только можно себе вообразить: конусы, шестиугольники, цилиндры, спирали, полушария, розетки — Дону все это представлялось чисто геометрической абстракцией.

Что это? Громадные здания, машины, движущиеся механизмы, произведения искусства?

Ему пришли в голову определенные сравнения. Японское искусство создания сада камней… Обложки научно-фантастических романов, изображающие тянущиеся в бесконечность дороги, покрытые абстрактной резьбой, которая при ближайшем рассмотрении выглядит, словно живая…

Затем он вернулся мыслями к воспоминаниям детства. Он вспомнил, как родители взяли его как-то в Миннеаполис, к бабушке. Он явственно почувствовал кисловато-терпкий запах ее гостиной. Вспомнил, как отец подсадил его, чтобы он увидел — не дай бог, ни к чему не прикасаясь — странную мебель, заставленную, как он позже понял, раковинами каури, китайскими божками, пресс-папье из отшлифованных геологических образцов, залитыми в пластмассу цветами и какими-то другими безделушками, которые были для маленького мальчика странными и загадочными, хотя и необычайно от этого притягательными.

Он снова почувствовал себя ребенком. Между ним и равниной, хотя и не непосредственно под ним, висели небольшие темные тучи неправильной формы, в которых, словно радужные яйца в гнезде, лежали большие блестящие шары, испускающие лучи света самых разнообразных оттенков.

Вскоре тучи остались позади, напоминая ему о том, что Баба-Яга, скорость которой почти не изменилась, приближается к поверхности, истинной поверхности этой неизвестной планеты. Видимый на экране участок равнины постепенно сокращался в видимых размерах. Однако Дон не чувствовал страха — это чувство пропало, когда он так спокойно пролетел через оболочку Странника.

Баба-Яга и ее эскорт направлялись к точке между двумя большими шахтами, находящимися так близко друг от друга, что у Дона возникло впечатление, что они соприкасаются. В одну из этих шахт падал водопад лунных камней. Из другой исходил характерный для этих сооружений туманный свет.

Через мгновение он мог уже различить пространство, разделяющее шахты, — оно напоминало серебристую ленту. Один из кораблей, сопровождавших его кораблик, так близко приблизился к падающей колонне камней, что он даже испугался, что произойдет столкновение.

В следующую секунду, без малейшего толчка, словно все это происходило во сне, Баба-Яга остановилась в четырех метрах над матово-серебристой лентой. Она была так близко, что Дон без труда увидел вырезанные на ней узоры — круглую витую арабеску, окруженную кольцом странных иероглифов.

Все еще в состоянии невесомости, он висел над экраном и смотрел вниз: он чувствовал себя, как рыба, выглядывающая через стеклянную стенку аквариума.

Неожиданно кораблик начал переворачиваться, словно были включены коррекционные двигатели или какая-то сильная рука начала забавляться им. Дон схватился за кресло, чтобы не потерять равновесия.

Движение прекратилось, когда сопла главного двигателя оказались точно под прямым углом к серебристой поверхности. Гравитационное поле начало медленно воздействовать как на космонавта, так и на корабль. Дон почувствовал три легких толчка: опоры корабля теперь твердо стояли на поверхности Странника. Дон продолжал судорожно цепляться за кресло, его тело становилось все тяжелее, пока — насколько он мог быть уверен после месяца, проведенного на Луне, — не достигло такого, или почти такого веса, какой был у него на Земле.

Однако это явление было отмечено им мимоходом, так как все внимание он направил на экран, в котором было видно небо Странника.

Вверху маленькие темные тучи, еще меньше чем прежде, так как уже не были видны лежащие в них поблескивающие шары, медленно плыли по небу, словно маленькие дождевые облака, гонимые легким западным ветерком над пустынными районами юго-восточной части Соединенных Штатов. Падающая колонна камней, достигающая самого неба, широкая теперь у основания и сужающаяся кверху, заслоняла значительную часть неба.

Небо не было ни светло-фиолетовым, ни желтым, ни черным, ни звездным. Оно представляло собой медленно кружащуюся смесь всех темных цветов, сумрачную радугу после бури, постоянно переливающуюся волнами. В нем была гармония и красота безустанной мимолетной симфонии цветов, одновременно оно казалось естественным, несшим обещание новых существенных изменений. Дон не знал, откуда берется свет, — может быть, это светится планета, или же он идет из уже видимых им шаров на тучах, а может быть, происходит из какого-то другого источника. У него это зрелище ассоциировалось с радужными полосами разлитого по воде масла или с полной динамизма картиной Ван Гога «Звездная ночь», но больше всего это напоминало ему яркие блестящие искры, которые мелькают перед глазами в темноте, если надавить на глазное яблоко.

Пока он размышлял, чувствуя себя так, словно оказался внутри какого-то гигантского мозга, послышался тихий скрежет, от которого у него кровь застыла в жилах. Он повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как последняя задвижка на крышке люка медленно передвигается. Крышка открылась без видимой помощи, показывая странного вида лестницу, ведущую из кабины на пустой серебряный тротуар-ленту.

Странный, но приятный голос с легким акцентом произнес:

— Иди! Снимай скафандр и спускайся вниз!

В Австралии, Индонезии, на Филиппинах, в Японии, в восточной части Китая и Сибири уже наступила ночь. Странник, в котором все видели символ инь-янь, или мандалу, затронул религиозные и мистические струны в миллионах человеческих разумов. Восточная Азия присоединилась к Америке, предостерегая обитателей старых континентов, расположенных дальше на запад, центры культуры мира о том, что им суждено увидеть на небе, когда придет ночь.