«Хризантема» пока не расцвела


Громко хлопнув дверцей машины, Рёити Такаса быстрыми широкими шагами направился к дому Митико. Машину он, как обычно, оставил на стоянке возле универмага «Даймару». Платная стоянка была и под домом Митико, но ее соседям незачем видеть машину и знать, сколько времени ее владелец проводит в этой новой шестнадцатиэтажной башне. Пройдя несколько шагов, он вдруг почувствовал внезапный, но острый, как укол в сердце, испуг, дрогнуло внутри что-то — точно так же он чувствовал себя, когда тридцать лет назад впервые прыгнул с парашютом. Документы! Куда он дел папку с документами? Мгновение он был в состоянии, близком к обмороку, но тут же ощутил липкими от страха пальцами бугристую кожу темно-коричневой на молнии папки, которую он все это время судорожно сжимал. «Тьфу, дьявол! — Такаса не мог сдержать внезапно нахлынувшего раздражения. — Нервы сдают».

Поднимаясь в лифте, он еще раз выругал себя. Все-таки не пристало так волноваться, тем более что до цели остались считанные дни. Мысли о цели Такаса гнал из суеверия.

Дверь не заперта.

— Здравствуйте, Такаса-сан.

Митико согнулась в поклоне. Ее нежный, музыкальный голос ласкал слух. А улыбающееся лицо девушки с соблазнительно припухлыми губами до сих пор волновало его. Он любил Митико. Правда, никогда не выказывал своих чувств.

— Я тебя давно не видел, — буркнул Такаса, снимая обувь.

— Ванна уже приготовлена.

Это был давно сложившийся ритуал: приезжая к Митико, он первым делом отправлялся в ванную. Горячая вода снимала напряжение, отдаляла тревоги, и на пару часов Такаса становился другим человеком — мягким и спокойным.

Он отдал Митико пиджак, развязал галстук и замер в нерешительности: «Как же документы? Не взять ли папку с собой?» Но близость вожделенной ванны и того, что последует за ней, действовали расслабляюще. Не станет же Митико открывать папку. Трудно найти человека, которого бы меньше интересовали вопросы политики.

— Отнеси папку в спальню. — Он ласково погладил девушку по плечу. — Поосторожнее с ней.

Слегка улыбаясь, Такаса прикрыл за собой дверь.

Через полчаса, накинув кимоно и приглаживая коротко остриженные волосы, Такаса вышел из ванной. Лицо его раскраснелось, глаза блестели. Неслышно ступая, он прошел через полутемную гостиную, где матово светился экран телевизора.

Эту квартиру он снял для Митико год назад, когда они только познакомились. Расположенная в прекрасном районе, она стоила недешево, зато дом стоял на малонаселенной улице, где вечерами становилось совсем безлюдно. А он сюда приезжал обычно поздно. И сразу забывал в обществе Митико о своих тревогах. Правда, в последние два месяца ему почти не удавалось вырваться к ней. Но сегодня, с той минуты, как папка оказалась у него в руках, он думал только о том, чтобы забраться сюда, как в берлогу. Он считал: здесь безопаснее всего. О квартире Митико не знал никто, даже самые близкие ему люди. Такаса собирался провести тут ночь, а утром отправиться прямо в аэропорт.

Из спальни доносились приглушенные звуки музыки. Митико обожала эстрадные песенки. Легким движением он отодвинул бесшумно скользнувшую дверь и вошел в спальню.

Комура уже разделся, но не ложился. Подошел к телевизору и прибавил звук — вот уже три недели подряд выпуски последних известий смотрела вся Япония. Каждый день приносил ошеломляющие новости.

— Премьер-министр Каваками выступил сегодня перед журналистами, — начал читать сводку диктор.

На экране появился худой маленький человек в больших очках. Заглядывая в текст, он громко и эмоционально внушал телезрителям:

— Я постараюсь не оставить у народа Японии никаких сомнений. Мне не хочется, чтобы представление о нашей стране ухудшилось, и поэтому я как можно тщательнее соберу сведения и проведу расследование. Прокуратура полна решимости выяснить истинные обстоятельства скандала, чтобы восстановить доверие общественности к правительству. Я предложил министру иностранных дел запросить государственный департамент США о возможности присылки всех необходимых материалов, но подкомиссии американского сената понадобится еще два или три месяца для составления протоколов расследования, связанного с фирмой «Джонсон эйркрафт корпорейшн».

— Отвечая на вопросы журналистов, — продолжал диктор, — премьер-министр твердо заявил: он не распустит нижнюю палату парламента до осени, чтобы дать консервативной партии возможность оправиться после скандала. Деловые круги выразили беспокойство по поводу возможных трудностей в экономике из-за истории с компанией «Джонсон».

Телекамера показала старика с полуприкрытыми глазами. Руководитель могущественного объединения японских промышленников тихим голосом объяснял телезрителям, что внезапно разгоревшийся скандал, конечно, ужасен, но, с другой стороны, следует понять, что шум вокруг него подорвет доверие к Японии, а это, в свою очередь, отрицательно скажется на положении в экономике и в конечном счете на жизненном уровне японцев.

По голубому экрану бежали строчки: многочисленные иностранные названия, внедрявшиеся в обиход, плохо воспринимались на слух и на всякий случай дублировались текстом.

— В заключение краткий обзор новостей. — Диктор на секунду замолчал. — Только что мы получили важное известие: из тюрьмы Кунасиро бежал один из руководителей левацкой террористической группы «Боевое знамя» Юкио Кога. Полиция ведет розыск…

Комура выключил телевизор. Дальнейшее его не интересовало. Потушил сигарету и нехотя лег под одеяло. Жена давно спала, а ему, похоже, предстояла бессонная ночь.

Перед сном Хироси Касаи всегда выходил в сад посмотреть на рыбок. Слуга включил продуманно расположенное освещение, и в элегантном бассейне рождалось волшебное свечение — всеми цветам радуги переливались экзотического вида карпы. Касаи мог часами рассматривать редких рыбок. Об этом его увлечении знали многие. Еще бы, хобби стоило Касаи добрых четыре миллиона долларов. Журналисты не забывали упомянуть об этой детали. Но его любовь к карпам объясняли неправильно. Все считали, что он поклоняется им, поскольку карп — традиционный для Японии символ мужества и решительности (карп — рыба, идущая против течения). Никто не знал истинной причины того, почему Хироси Касаи, став премьер-министром, первым делом выстроил этот бассейн.

Давным-давно, когда Хироси был маленьким, его отец, бедствовавший крестьянин, решил заняться разведением рыб. На покупку нескольких сот Карпов ушли не только все сбережения семьи, но и деньги, взятые в долг у соседей. Отец уехал в город за рыбками, и, ожидая его, мальчик целыми днями торчал на дороге. День возвращения главы семьи был праздником для Хироси, который чувствовал, что рыбки — последняя надежда отца… Но когда через несколько дней, проснувшись раньше других, Хироси первым делом побежал посмотреть на рыбок, он увидел, что карпы, купленные отцом, плавают вверх брюхом.

От этого удара Касаи-старший так никогда и не оправился. Что-то надломилось и в мальчике, хотя он с детства отличался упорством и настойчивостью, умением добиваться своего. Хироси не было и трех лет, когда дифтерия едва не унесла его в могилу. Он выжил, но после болезни стал сильно заикаться. Дети издевались над ним, он никому не спускал этого и бесстрашно лез в драку со старшими, более сильными мальчиками. Он часто убегал из деревни туда, где его никто не мог видеть, и часами упражнялся, стараясь спокойно выговаривать слова, и в конце концов преодолел свой недостаток.

После смерти отца Хироси замкнулся, как-то сразу повзрослел, стал жестче, а вскоре покинул деревню, уехал в Токио. Он всегда верил в свою звезду и хотел отомстить судьбе за все, что выпало на долю отца. Карпы стали для него символом достигнутой цели. И чтобы постоянно помнить о возможности исполнения желаний, он каждый вечер выходил на несколько минут полюбоваться своими рыбами.

Бесшумно скользнула ведущая в спальню дверь, и Такаса вошел.

— Вы?!

Яркий свет большой люстры заставил его на секунду зажмуриться. Митико никогда не включала верхнего света, им хватало и стоящего на полу матового шара. Он хотел было пошутить насчет устроенной ею иллюминации, но от внезапного вскрика Митико вздрогнул.

Удивленно он смотрел на Митико, которая застыла над туалетным столиком, судорожно сжав в руках какие-то бумаги.

— Чего ты испугалась?

Недоуменно улыбаясь, Такаса шагнул к столу.

И только тут увидел, какие бумаги рассматривала Митико. На столе лежала распотрошенная драгоценная папка. Его вдруг поразили глаза девушки: в них было такое отчаяние и вместе с тем покорность, что на секунду ему стало не по себе. Он помотал головой — происходящее не укладывалось в сознании. Внезапно понял — произошло непоправимое: на карту поставлены судьбы сотен людей, самой Японии, о содержании документов знали лишь трое, не считая его самого. Теперь все стало известно постороннему. Такаса всегда отличала точность и быстрота логических умозаключений. Он понял, что должен сделать. Резко шагнул к Митико, железными пальцами сжал ее шею. Девушка не пыталась сопротивляться. Только, задыхаясь, шепнула:

— Вы…

Легкое, почти невесомое тело задергалось. Убедившись, что Митико мертва, Такаса разжал пальцы. Труп, как при замедленной съемке, осел, кимоно распахнулось, обнажив стройное девичье тело. Прежде оно его так волновало… Сейчас он не чувствовал ни раскаяния ни сожаления. Он сумел сохранить доверенную ему тайну.

Такаса нагнулся, вырвал из безжизненной руки Митико документы, аккуратно вложил в папку.

«Родственников у нее нет. Во всяком случае, я ничего о них не слышал. Гостей здесь не бывает. Значит, тело обнаружат не скоро. Это первое. О ее связи со мной никто не знает. Но на всякий случай дело следует представить так, будто произошло ограбление».

Такаса подошел к небольшому шкафчику, где Митико хранила наиболее ценные вещи. Выгреб на пол все, что там было, выбрал из кучи небольшую коробочку и сунул в карман пиджака, который Митико принесла сюда из прихожей. Внимательно оглядел комнату и стал выдвигать ящички туалетного столика, из маленькой сумочки достал тонкую пачку иен. «Все?» Он выключил свет и хотел выйти из спальни… «Музыка!» В комнате по-прежнему звучала приглушенная мелодия. Пела Румико Коянаги.

«Меня нельзя полюбить», — Сказал ты в момент расставания И, скрывая слезы, Вскочил в вагон.

Когда уходит любовь, что остается? Мечты, твои мечты…

Звук лился из искусно замаскированных колонок, и, непривычный к этого рода технике, Такаса не сразу нашел глазами магнитофон, неуверенно начал поочередно нажимать кнопки. Песня прервалась.

Первым желанием Такаса было уйти из квартиры. Но куда? Домой? Дома считают, что он уже улетел. Придется ждать.

Недаром про Такаса говорили, что он человек со стальными нервами. Откинувшись в неудобном кресле на кухне, прижавшись затылком к приятно холодящей стене, он невидящим взором смотрел прямо перед собой. Не курил, не слушал радио, не включал телевизор, хотя программа продолжалась до поздней ночи, не выпил даже сакэ, подогретого к его приходу. Он вообще не думал о том, что произошло здесь несколько минут назад. Ровно в шесть встал, оделся; в прихожей сорвал с вешалки плащ Митико и опрокинул стул. Не защелкивая замка — скорее поверят в случайное ограбление, ведь у преступника ключей быть не может, — он плотно прикрыл дверь и спустился вниз. Улица была пуста. Он дошел до перекрестка, свернул налево и на мгновение замер у витрины универмага, проверяя, нет ли слежки. И только после этого решил подойти к машине.

В аэропорту Ханэда было еще немноголюдно. И Такаса поспешил смешаться с группой туристов, отправлявшихся, судя по всему, на Тайвань, — в основном мужчины его возраста, радостно возбужденных, предвкушающих отпускные радости холостой и более дешевой, чем на родине, жизни. Билет до Тайбэя стоит недорого, и многие отправлялись туда шить костюмы и лечить зубы (то и другое обходилось значительно дешевле, чем в Японии).

В ресторане Такаса заказал кофе. Ему не пришлось ждать долго.

— Доброе утро, Такаса-сан! Как поживаете?

Как обычно, Куихара подобрался откуда-то сзади и неожиданно склонился над ним, скаля в улыбке крепкие зубы.

— Садитесь, Куихара-сан, и выслушайте меня внимательно. Сегодня ночью…

Куихара подался вперед, стараясь не пропустить ни слова. Этому человеку, которого Такаса терпеть не мог, не хотелось рассказывать о Митико. Но вступать в контакт больше ни с кем было нельзя, а следовало принять кое-какие меры предосторожности.

— …Надо, чтобы в полиции это дело попало к надежному человеку. Пусть в полицейском управлении нам окажут эту услугу, важно лишь замедлить следствие, а потом…

Объявили посадку. Такаса встал и, не прощаясь, ушел. Поднялся и Куихара.

В три часа ночи бывшего премьер-министра Хироси Касаи внезапно разбудило неясное, но неодолимо тревожное ощущение. Казалось, случилось ужасное, непоправимое… Он открыл глаза. Было тихо, ничего не происходило. Облизав пересохшие от волнения губы, он приподнялся на локте. Так и есть, до утра еще далеко. «Просто глупый сон, — пытаясь успокоиться, он нервно потер ладонью лоб. — Хорошо бы съездить в родные места, отдохнуть. Гулять, смотреть на закаты, пойти с рыбаками на ночной лов». Касаи представил себе мерное покачивание лодки и спокойно уснул.

То, что произошло два часа спустя, могло укрепить веру в самые невероятные предчувствия. Ровно в пять в ворота его огромного поместья въехал длинный черный автомобиль. А еще через полчаса эта же машина, развернувшись, направилась к центру города. В ней на заднем сиденье, зажатый между двумя нежданными посетителями, сидел Хироси Касаи. Он все еще не мог прийти в себя. Эти двое — справа и слева от него — были сотрудниками прокуратуры.

Лампочка на телефонном аппарате в доме начальника токийского полицейского управления мигала несколько минут, но трубку никто не брал (это был личный номер начальника, известный лишь немногим друзьям). Позже раздался звонок и в комнате дежурного:

— А что, Вада-сан уже на работе?

Говоривший обладал мягким, бархатным голосом.

— Начальник управления выехал в тюрьму Куна-сиро. Он лично занимается расследованием побега террориста Кога. Кто его спрашивает?

Трубку повесили. Дежурный, которого сильно клонило в сон, сладко зевнул.

Вслед за этим обладатель мягкого, бархатного голоса набрал еще один номер.

— Вада нет на месте. Итодзаки-сан, прикажете его дождаться или позвонить еще кому-нибудь из наших друзей?

— Не следует полагаться на людей, которым мы не до конца доверяем. Нужен именно Вада-сан. Он нам многим обязан и не откажет в маленькой просьбе. Тем более что, по моим сведениям, необходимости в его вмешательстве не возникнет ни сегодня, ни завтра.

Это было ошибкой. Тело Митико обнаружили именно в эти минуты.

Комура опять проснулся рано. Началось это года два назад. Он пытался бороться с бессонницей, подолгу ворочался, сминая простыню в гармошку, прятал голову под подушку, затыкал уши мягкой воскообразной массой, делавшей окружающий мир бесшумным и нереальным, — не помогало. Вернуться в спасительный сон не удавалось.

Со временем он приспособился: сразу поднимался, стараясь не разбудить жену, по привычке делал несколько приседаний. В университете у него был второй дан[1] по карате, да и позже, уже во время работы в главном полицейском управлении, коллеги собирались, чтобы посмотреть на невиданные в японской полиции трюки. В стремительном прыжке, выбивая ногой оконное стекло, Комура всаживал пулю за пулей в установленную в зале учебного центра мишень. Его профессиональным искусством начальство угощало высокопоставленных гостей, доказывая, что квалификация японских полицейских не уступает американским стандартам.

Теперь он обрывает разговор, когда кто-нибудь из старых товарищей ударяется в воспоминания. В сегодняшнем Комура, располневшем, с обрюзгшим лицом, утратившем былую ловкость и быстроту, с трудом можно узнать молодого любимца всего управления. А прошло всего лишь двенадцать лет. Теперь он выглядит куда старше своих тридцати девяти.

Комура направился на кухню, стараясь не шуметь, приготовил завтрак. Раньше жена ни за что не позволила бы ему подойти к плите («не мужское это дело»), а теперь смирилась. Многое изменилось в их семье.

Делал все Комура не торопясь: времени-то достаточно. До работы и в магазинчик заглянет, порядок наведет. Соседки сколько раз говорили Акико, что лучшего мужа трудно себе и представить. Но она с грустью выслушивала эти восторги. Просыпаясь одновременно с мужем, продолжала лежать, притворяясь спящей. Акико знала, что он предпочитает одиночество, особенно по утрам.

Комура привел кухню в состояние, восхитившее бы любую домохозяйку, огляделся, можно ли еще что-нибудь сделать, и нехотя пошел одеваться. Меняя легкое и удобное кимоно на темный европейский костюм, дзори[2] на черные туфли (несмотря на прихоти моды, неизменно остроносые и на тонкой подошве), повязывая галстук, он словно втискивал себя в тесные и неудобные рамки неотвратимо наступающего дня.

Выйдя на улицу и запрокинув голову, Комура поглядел в небо. Оно было облачным, на протянутую руку упало несколько капель. Вокруг спешили на службу люди, в основном мужчины в строгих, деловых черных или темно-синих костюмах, прикрытые щитами одинаковых зонтов. Засунув руки в карманы и не обращая внимания на дождь, Комура двинулся к станции метро. А если бы вдруг оглянулся, мог бы разглядеть за окном своей комнаты бледное пятно лица. Акико, прижавшись к стеклу, печально смотрела ему вслед.

Он словно устал от жизни, думала она, потерял к ней интерес. Если бы раньше ей сказали, что ее муж когда-нибудь станет считать дни до пенсии, она бы только засмеялась. В двадцать шесть лет Сигэру Комура считался самым перспективным работником японской полиции. Кое-кто поговаривал даже, что не удивится, увидев его со временем в кресле начальника управления.

В полицию Комура поступил после окончания одного из привилегированных учебных заведений Японии — частного университета Васэда. Новый работник сумел вызвать к себе симпатии и начальства, и сослуживцев. И когда появилась возможность послать одного из сотрудников токийской полиции через систему Интерпола на двухгодичную стажировку в Германию, никого не удивило, что выбор пал на Комура. Германская полиция в то время была занята террористами. К одной из групп, специализировавшихся на борьбе с «Роте арме фракци-он», и был прикреплен Комура. Он участвовал в разработке мер «по борьбе с терроризмом», знакомился с организацией крупномасштабных акций, изучал новейшую полицейскую технику.

Ближе к станции метро толпа становилась многолюднее, плотнее, люди начинали ощущать плечи соседей, спины идущих впереди приближались. Волей-неволей Комура пришлось замедлить шаг. Никто не разговаривал, лица были хмуры и сосредоточенны. Сверху все это выглядело так, словно гигантская змея пытается втиснуться в узкое жерло трубы.

В восемь часов утра в дверь квартиры Митико позвонили. Из прачечной привезли белье — с хозяйкой договорились еще вчера. Приехавшие торопились и, не дождавшись ответа, решили потревожить соседей. К ним вышла молодая женщина.

— Простите, вы не знаете, Садзи-сан уехала?

— Вчера поздно вечером она была здесь. Я возвращалась домой часов в десять, у нее играла музыка.

Соседка несколько раз нажала на кнопку звонка, потом, удивленно пожав плечами, постучала в дверь. Квартира была не заперта…

Через десять минут уголовная полиция зарегистрировала убийство Митико Садзи, двадцати лет. На квартиру убитой выехал выпускник полицейской академии, прикрепленный к Комура для практики. Дело пустяковое, пусть мальчик попробует свои силы.

Каждую ночь журналисты занимали наблюдательные посты у домов тех, кого считали виновными в получении взяток от «Джонсон». Возле дома Хироси Касаи не дежурили. Никто и не предполагал, что его могут арестовать. Поэтому ведущие репортеры, проторчавшие всю ночь возле домов бывшего министра транспорта и руководителей двух компаниг вернулись ни с чем. а неожиданный успех выпал на долю второго эшелона — фоторепортеров, оказавшихся утром около городской прокуратуры. Фотопленка зафиксировала напряженную улыбку бывшего премьер-министра, выходившего из машины в сопровождении работников прокуратуры. На пятом этаже в комнате следователей его ожидал сам генеральный прокурор. «Нам очень жаль, — сказал он, — что приходится расследовать деятельность человека, который еще недавно был премьер-министром Японии. Но мы должны выполнить свой долг».

Потрясенные редкостной удачей журналисты разбежались по редакциям. Экстренные выпуски трех крупнейших газет Японии вышли с гигантской шапкой: «Бывший премьер-министр Касаи арестован» — ис той самой фотографией, которой суждено было обойти прессу всего мира. Поднятая в приветствии рука, напряженная улыбка и… двое сзади.

С соблюдением всех формальностей Касаи был взят под стражу. Ему предъявили обвинение в нарушении законов о валютных операциях. Получение взяток доказано пока не было, и прокуратура выигрывала время для расследования. Чуть позже Касаи попросил бумагу и тут же на следовательском столе написал два заявления: об отставке с поста председателя крупнейшей фракции консервативной партии и о выходе из партии.

После допроса бывшего премьер-министра поместили в одиночку. Ему придется просидеть здесь несколько недель, пока не будет получено разрешение выпустить его под крупный денежный залог. Сотни журналистов напишут о фантастической судьбе этого человека, низвергнутого с вершины власти в камеру предварительного заключения. Но сам он лишь ненадолго утратит самообладание. В его жизни уже все было.

Касаи относился к типу людей, которых американцы называют «сэлфмэйд мэн» — «человек, сам сделавший себя». В Японии, над которой довлеет традиционная кастовость и где путь снизу вверх перекрыт множеством заслонов, такие люди редкость.

За долгие годы политической деятельности Касаи привык, несколько отстранясь, размышлять о себе в третьем лице. И теперь, оглядываясь на пройденный путь, он увидел себя словно со стороны.

Вот Хироси покидает деревню. Мать — на ее руках еще пятеро, и все девочки, — пытаясь удержать слезы, напутствует единственного сына: «Если в большом городе ты не сможешь прожить, не совершая дурных поступков, брось Токио и возвращайся домой».

В столице Касаи устраивается в контору к мелкому строительному подрядчику. Вероятно, то, что он попал именно на это место, было случайностью, но полученные навыки со временем очень и очень пригодились.

По вечерам Касаи упорно занимается в технической школе — ведь с пятью классами образования далеко не уедешь. Неожиданно для себя он делает попытку поступить в императорскую военно-морскую академию. Трудно сказать, что стояло за этим решением. Желание испытать себя? Изменить жизненный путь? Среди десяти тысяч абитуриентов по результатам экзаменов он занимает девятое место и… возвращается к бизнесу.

Конечно, военная карьера во многом импонировала Хироси и отвечала его личным качествам — властолюбию, жестокости, умению командовать людьми и принимать быстрые решения, — но вместе с тем ставила определенные рамки, ограничивала поле деятельности. Армия давала уверенность, но и перспективы жизни были известны наперед: в императорской армии крестьянскому сыну выше головы не прыгнуть. А он не мог и не хотел мириться с положением, которое было заранее определено его происхождением. Сфера бизнеса сулила большие возможности. Один из близких ему людей расскажет потом журналистам, что в трудную минуту Касаи признался: «У меня нет ничего, чем бы я мог гордиться. У меня нет ни настоящего образования, ни высокого поста. Единственное, на что я могу положиться, это деньги». Он очень верил в силу денег, но прежде их необходимо было заработать.

В год начала Второй мировой войны Касаи призывают в армию и отправляют в Маньчжурию. Касаи повезло — он не успел сложить голову за императора. Тяжелая пневмония. Его эвакуируют на родину, а затем признают негодным к несению воинской службы.

За этот год положение в строительстве изменилось. Военные заказы посыпались как из мешка. Нужно быть дураком, решает Касаи, чтобы не подставить руки. Правда, для того чтобы начать собственное дело, необходим капитал, но как раз в это время судьба сводит его с Юрико Нирадзаки, немолодой состоятельной вдовой, женщиной умной, умеющей ценить и энергию, и широкие планы. После свадьбы Хироси основывает строительную компанию. С каждым годом его дела идут все лучше и лучше.

Поражение в войне, нарушение императорской системы не произвели впечатления на будущего премьер-министра. Однако оживление общественной жизни после этих событий привело его к мысли о политической карьере.

Касаи и сейчас помнит лицо местного руководителя только что созданной консервативной партии, который как-то утром зашел к нему в контору. Они болтали о погоде, о местных новостях. Гость ненавязчиво, но убедительно доказывал, что программа и цели консервативной партии вполне соответствуют его, Касаи, интересам. Пока тот разглагольствовал, Касаи оценивал кредитоспособность нового предприятия. И когда гость попросил денег на нужды партии, дал, не оговаривая условий. Собеседники понравились друг другу.

Несколько месяцев спустя Касаи выставил свою кандидатуру на выборах в парламент от консервативной партии. Проиграл, но не потерял уверенности. Через год попробовал опять и был избран. Пожертвованные партии деньги возвращались с процентами. Касаи обнаружил столько источников дохода, что, потеряв обычную рассудительность, развил чересчур бурную деятельность и — угодил в тюрьму. Синдикат владельцев угольных шахт в Миикэ (крупнейшее месторождение на острове Кюсю) передал ему миллион иен взамен обещания воздействовать на правительство и помешать введению закона, предусматривающего строгий контроль над шахтами. Видимо, факт дачи взятки стал известен слишком широкому кругу лиц, и кто-то из парламентариев решил осадить чересчур рьяного коллегу. Касаи пришлось сменить уютный кабинет на одиночную камеру, но пребывание в тюрьме нисколько не смутило его. Адвокаты Касаи доказали, что деньги, полученные их клиентом, были авансом за услуги, которые впоследствии должна была оказать его строительная фирма. Правда, в прокуратуре поговаривали, что представленные следствию документы подделаны, но люди Касаи провели с сомневающимися конфиденциальные беседы, и все было улажено. Касаи еще раз убедился в могуществе денег. Находясь в тюрьме, он вновь выдвинул свою кандидатуру и был избран.

Все это сейчас вспомнилось вновь оказавшемуся за решеткой Хироси Касаи. Конечно, почти двадцать пять лет тому назад он был моложе, и его карьера еще только начиналась.

Да, после того случая он стремительно набирал силу. Тюрьма научила его заводить, вернее, покупать своих людей повсюду — в прокуратуре, парламенте, прессе. Огромная сеть личных связей работала на него. Молодой политик выдвигал грандиозные планы, теперь он и сам научился демагогии. В конце концов, это тот же бизнес. Динамичного Касаи называли «компьютеризированным бульдозером». Он прорвался через невидимую паутину родственных и дружеских отношений в японском обществе, надежно заслонявшую высшие посты в государстве от «чужаков».

«Министром в Японии может стать только выпускник Токийского университета» — ему первому удалось нарушить это неписаное правило.

Правда, многие, особенно старые члены партии, препятствовали его карьере. Он вспомнил, как за несколько дней до съезда правящей консервативной партии, где его должны были избрать председателем партии (а следовательно, он автоматически становился премьер-министром), один из старейших лидеров консерваторов, бывший премьер-министр Ямамото прислал к нему своего младшего брата. Тот был отменно вежлив, как и полагается отпрыску столь видного рода, но без обиняков заявил Касаи: «Старейшие лидеры партии не хотят, чтобы вы стали премьер-министром. Все занимавшие этот пост были великолепно образованными людьми, с большим опытом политической деятельности, с безукоризненной репутацией…» Он не сказал: «А вы вообще не имеете диплома, без году неделя в партии, да и кое-какие темные делишки за вами водятся», но Касаи его прекрасно понял. Он не стал опровергать слова Ямамото-младшего, а просто спросил: «А как бы вы отнеслись к моему предложению стать министром?»

На партийном съезде против кандидатуры Касаи не выступил никто. Старым лидерам пришлось сделать хорошую мину при плохой игре, младший Ямамото получил портфель в кабинете нового премьер-министра.

Касаи прикрыл глаза: вот он выступает в парламенте уже в роли лидера страны, его, так сказать, «тронную речь» встречают аплодисментами. Приятные воспоминания, но перед глазами немедленно возникает другая картина: поднимаясь на трибуну, депутаты от оппозиционных партий требуют его отставки из-за причастности к делу авиакомпании «Джонсон». Возмущаются, хотя и не публично, даже члены его партии. Вот когда зашевелились старые недруги, дождались своего часа. Лидеры консерваторов предъявили ему ультиматум. Касаи пришлось уйти. Да, Касаи понял это со всей определенностью: пик пройден, и начинается путь вниз. В гору идешь медленнее, чем катишься с нее.

— Посмотрите, Комура-сан. Следы борьбы здесь определенно инсценированы. На плаще — его бросили на пол — даже не оторвана вешалка. Стул опрокинут и вовсе нарочито. Он, очевидно, стоял в стороне от возможного места нападения. Да и какая могла быть борьба? Достаточно взглянуть на девушку, чтобы понять: она не могла оказать серьезного сопротивления такому сильному человеку, каким был преступник.

— Сильному?

— Медицинский эксперт определил, что смерть наступила очень быстро, убийца сломал ей шейные позвонки.

Таро было явно не по себе от того, что он увидел в квартире, и он пылал желанием немедленно отыскать виновного.

— В спальне что-то искали, ящики вывернуты, все на полу валяется.

— Деньги искали?

— Не похоже. В туалетном столике остался конверт с крупной суммой.

— Может быть, не нашли?

— Мне кажется, не очень-то и старались. Вообще, искали очень неумело. Я посмотрел: довольно много ценных вещей, во всяком случае недешевых и компактных — как раз такими интересуются грабители, — на месте. Остается предположить, что здесь было что-то необыкновенно дорогое. И эта вещь удовлетворила преступника.

Таро двинулся вперед, объясняя расположение комнат:

— Из коридора двери в кухню, туалет, ванную и гостиную.

— Двухкомнатная квартира?

— Да. Из гостиной дверь в спальню.

Комура поочередно осмотрел ванную и кухню.

— Взгляни, Таро. Два халата. Мужской и женский. А соседи говорят, что жила одна. Любопытно. Я думаю, в ванне не так давно мылись. Пригнись и погляди внимательно: кафель на полу в разводах. Тот, кто мылся, не вытер пол. Трудно предположить, чтобы женщина, живущая одиноко, была столь неаккуратна. Соседи не сообщали, служанка есть?

— Нет.

— Тем более. Можно предположить, что некто мылся в ванне в отсутствие Садзи или после убийства. Иначе она вымыла бы ванную, а?

Комура пошел на кухню. Таро не нашел там ничего интересного. Все чисто, убрано. На столе никакой посуды, только кувшин для сакэ.

— Полный, — заметил Таро. — Вероятно, подогрели, а выпить не успели. Что-то помешало.

— Или тот, для кого готовили, ушел. Или, наоборот, не пришел. Гадать трудно. Ладно, пошли, место убийства покажешь. Силуэт очертил?

— Как учили.

Проходя по коридору, Комура вдруг остановился.

— А это что такое?

— Маленькая кладовка. Там одно тряпье.

— Да? — Инспектор открыл дверцу, оклеенную обоями и оттого сливающуюся со стеной. — Включи свет.

— Там нет электричества.

— Фонарика нет? Сходи на кухню за спичками. Пока Таро возился, Комура терпеливо ждал. Потом полез в кладовку. Инспектор чем-то долго шуршал, стучал, кряхтел, чиркая спичками, и наконец вылез, держа в руках сверток с грязной одеждой: сапоги, куртка и синие брюки, тоже не самые чистые.

— Вот тебе и аккуратная женщина! — проворчал Таро. — Этому барахлу место в химчистке.

Комура поскреб подошву сапога.

— А грязь-то свежая.

— Вы думаете, это одежда преступника? Он убивает Садзи, потом переодевается, моется в ванной и уходит?

Инспектор с сомнением посмотрел на своего подопечного.

— Подержи-ка.

Сунул стажеру в руки одежду, а сам измерил длину подошвы рулеткой, которую всегда носил с собой. Потом прикинул на себя куртку и брюки.

— Так. Запакуй все это и отвези экспертам. Они нашли какие-нибудь следы в квартире?

— Да, следов было много.

— Поезжай сейчас же и подготовь все. Попробуй выяснить что-нибудь о семье Садзи. Родители, братья, сестры и так далее. Понял? Я буду через час.

Одежда, которую, он обнаружил в кладовке, насторожила следователя. Конечно, в принципе нет ничего удивительного, что там валялись какие-то грязные вещи, но в картине убийства, которую рисовал себе Комура, не находилось места для этой одежды. Деталь была лишней. А когда такое случается, остается предположить, что картина не верна.

Комура внимательно обследовал гостиную, перерыв все полки в шкафу, просмотрел стопку журналов на столике. Чем глубже он вникал в жизнь, которая шла в стенах этой квартиры, тем более странной она ему казалась. Его удивляло, например, отсутствие таких непременно сопутствующих человеческой жизни мелочей, как записки и письма, вырезанные из газет программы телевидения, лекарства и прочее, без чего нельзя обойтись в повседневном быту. Нет, квартира не была пустой, в гостиной все как будто на месте. Но на полках книги в целлофановой упаковке — нетронутые; на коробках со столовыми приборами и недорогих сервизах наклеена цена. Их еще ни разу не пускали в ход. Недавно куплены? Комура заглянул в один из соусников — на дне лежал плотный слой пыли. Обивка кресел, стоящих перед телевизором, слегка потерта, скатерть на столе чистая, но не новая. Квартирой пользовались избирательно, только для определенных целей и, пожалуй, в определенное время. Комура попытался отодвинуть тяжелые шторы, они не поддавались. Что-то заело. Если бы здесь проводили время не только по вечерам, то уж, наверное, исправили бы. Может быть, здесь кто-нибудь скрывался?

Комура присел на диванчик в дальнем углу комнаты. Со спинки немедленно сползло покрывало. Он попытался поправить его одной рукой, но ничего не вышло, пришлось подняться, чтобы перестелить его.

— Можно подумать, что здесь никто никогда не сидел, — пробормотал он.

Комура тщательно просмотрел содержимое туалетного столика — сверху ранний роман Кавабата и начатая коробочка со снотворным. Ни одного письма личного характера, только счета. В шкафу одежда, и ничего больше. На стене какэмоно[3]. Любопытно, что магнитофон и проигрыватель — в спальне. Подбор кассет и пластинок ему понравился… Магнитофон не японский, а германский. Самая дорогая здесь вещь. Такую купит только понимающий человек.

Комура отстегнул футляр магнитофона и удивленно приподнял брови: магнитофон был включен.

— Понимаешь, Таро, — объяснял он уже в управлении, — магнитофон подключен к колонкам через усилители. Кто-то, не очень-то разбиравшийся в этой системе, вместо магнитофона выключил усилитель. И специальный механизм продолжал проигрывать сначала одну сторону кассеты, потом другую и опять первую. Эту деталь не стоит оставлять без внимания.

Комура решительным жестом сгреб со стола бумаги и сказал:

— Рассказывай, что раскопал.

Таро, передав следователю результаты экспертизы, доложил:

— Обнаружены отпечатки пальцев: во-первых, самой Садзи, во-вторых, неизвестного человека, который, судя по всему, чувствовал себя там вполне непринужденно, — отпечатки, свежие и старые, нашли на кухне, в туалете и ванной. Видимо, это любовник.

— Не спеши с выводами. В нашей картотеке смотрели?

— Да. Не числятся.

— Еще какие-нибудь отпечатки есть?

— Кое-где были полустертые — идентифицировать трудно. Нашли следы мужской обуви двадцать седьмого размера, — продолжал Таро. — Обувь новая, без характерных признаков снашивания.

— Хорошо. Одежда из кладовки?

— В лаборатории ее осмотрели. Одежда принадлежала человеку худому, узкоплечему: рост примерно 165–170 сантиметров, сапоги двадцать пятого размера.

— Попросите проанализировать состав грязи на одежде, Было бы неплохо составить список мест, где ее могли испачкать. Я не думаю, что он вывозился где-то в Токио: дождей не было, и в городе сейчас чисто. Удалось что-нибудь раскопать к ней?

— Да не особенно много. — Таро протянул фотографию. — Вот, кстати, ее снимок. Родители умерли довольно давно. Осталась только старшая сестра. Сейчас я найду… Она носит другую фамилию… По мужу, наверное… Где же я записал?

Комура взял фотографию. Почти детское лицо. Пухлые губы, глаза, напряженно смотрящие в объектив фотоаппарата. Лицо показалось ему странно знакомым. «Наверное, похожа на какую-нибудь девушку с рекламной обложки».

— Вот, нашел! Сестру зовут Хироко Сасаки.

— Хироко Сасаки, — повторил Комура. — Что?! — И внезапно вскинул голову. — Ты не ошибся?

— Вы ее знаете?

Комура грустно улыбнулся.

— Я и не подозревал, что прошло так много времени. Неужели тебе ничего не говорит это имя?

Таро отрицательно помотал головой.

Около полудня обладатель мягкого, бархатистого голоса все-таки дозвонился начальнику токийского управления полиции Вада. Тот, выслушав просьбу-поручение, тут же затребовал личное дело Комура. Наскоро просмотрев его, он уже хотел было приказать передать расследование другому работнику, но потом передумал. Несколько раз рука его тянулась к пульту и вновь замирала. «В конце концов, почему бы и нет? Убийцу он найдет — в этом сомневаться нечего. Знать правду для меня выгодно. А там посмотрим». И тяжелая рука Вада легла на папку с надписью «Сигэру Комура».

В этот момент на разных этажах здания токийского полицейского управления два человека, не подозревая друг о друге, вспоминали события двенадцатилетней давности. Вада — просматривая личное дело Комура, сам Комура — мысленно возвращаясь к истории «Боевого знамени».

Первый год общенациональной программы переоснащения и модернизации японской полиции, первый год пятилетней программы внедрения вычислительной техники в криминалистику. Комура ходил счастливый — его назначили исполняющим обязанности заведующего только что созданного в главном управлении полиции сектора по борьбе с терроризмом. «Должны же вы оправдать стажировку в Западной Германии», — сказал ему начальник полиции.

В тот год в Токио произошло тринадцать взрывов. Самодельные бомбы замедленного действия закладывались в универмаги, офисы крупнейших фирм. Участились нападения на политических деятелей. Неизвестный набросился на премьер-министра и сбил его с ног. Японская полиция впервые сталкивалась с такого рода преступлениями. Спешно создали специальное подразделение, обязанностью которого была охрана влиятельных персон.

События следовали одно за другим. В портовом городке, неподалеку от Иокогамы, погибли три человека. Они пытались изготовить бомбу. На следующий день в Токио возле императорской резиденции полиция арестовала двух молодых людей, у которых была обнаружена бомба весом 25 килограммов.

Еще через несколько дней у себя дома был убит один из предполагаемых руководителей террористов. Полиции удалось найти свидетеля, который видел, как примерно в три часа ночи в эту квартиру ворвались несколько человек и через десять минут вышли оттуда. Убитому нанесли смертельный удар по голове тупым предметом.

Атмосфера в стране накалялась. Газеты писали только о террористах, пытались предугадать направление очередного удара. Люди опасливо косились друг на друга, человека со свертком боялись как огня. Истерию разжигали неизвестные, которые обзванивали редакции газет и отделения полиции, предупреждая о готовящихся в различных местах взрывах. Поднималась паника, население спешно эвакуировалось, патрульные полицейские машины с включенными сиренами и мигалками носились по городу. Начальство требовало от Комура немедленно покончить с террористами.

Масла в огонь подлил представитель одной из левацких группировок, который созвал в какую-то полутемную квартиру журналистов и там, в маске, изменив голос, объявил, что на следующее воскресенье назначена серия взрывов в Токио. Объекты нападения указаны не были.

Поздно ночью начальник главного управления полиции вызвал Комура. Войдя, тот заметил, что в углу кабинета сидит еще кто-то, рассмотреть посетителя было трудно — горела только настольная лампа. Ее свет бросал резкие тени на лицо начальника, склонившегося над бумагами. Он не пригласил Комура сесть, а вместо приветствия протянул лист бумаги. Это была сводка. На одной из улиц Токио, неподалеку от склада военного снаряжения, принадлежавшего «силам самообороны», в машине, оставленной у обочины, взорвалась самодельная бомба. При этом оба человека, находившихся в машине, погибли. Были обнаружены остатки стальной трубы диаметром около двух дюймов и длиной шесть дюймов. Очевидно, взрыв произошел, когда налаживали часовой механизм.

— Ознакомились? — осведомился начальник. — Тогда взгляните на это.

Комура внимательно проглядел сообщения о двух или трех неизвестных, которые бросали бутылки с зажигательной смесью в здание штаб-квартиры консервативной партии. Им удалось бежать. Пожар быстро погасили, пострадавших не было.

— Мне сообщили, что удалось установить тех двоих, с самодельной бомбой, — сказал начальник управления, — благодаря фотографиям участников коммунистических демонстраций. Завтра мы передадим эту информацию прессе.

— Едва ли это коммунисты, — выразил сомнение Комура. — Насколько мне известно…

— Меня не интересует ваше мнение, — резко оборвал его начальник. — Мне нужны результаты. Акции, намеченные террористами на воскресенье, не должны осуществиться. Если взорвется хотя бы одна бомба, вы больше не работаете в полиции. Идите.

Комура повернулся и пошел к выходу.

— И запомните, — неожиданно заговорил сидевший в углу неизвестный: — Каждый должен делать свое дело. Вы — ловить преступников. Прислушайтесь к сказанному и со временем сами получите право оценивать и решать.

Комура молча выслушал и осторожно прикрыл за собой дверь.

Неизвестный — его звали Вада, это был нынешний начальник токийского управления полиции, — впервые появился в здании управления с особым заданием из канцелярии премьер-министра. Ему было поручено наблюдать за ходом борьбы с терроризмом.

Начальник полиции дал указание допустить Вада ко всем материалам. Он полагал, что Вада задохнется под бременем бумаг, устанет и его миссия приобретет чисто формальный характер. Однако тот быстро разобрался в работе полицейского аппарата и повел себя так, что никто не решался что-либо сделать, не поставив его в известность. А кое-кто из служащих управления, известных своим чутьем, сообщал ему конфиденциальную информацию раньше, чем кому бы то ни было.

Группа «Боевое знамя» образовалась довольно давно. Комура нашел в архивах следы ее прежней деятельности. Она откололась от крупнейшей студенческой организации — Всеяпонской федерации органов студенческого самоуправления — и насчитывала всего несколько десятков человек. Ему удалось разыскать старые информационные сообщения полиции, относящиеся к периоду формирования группы, и установить имена будущих террористов.

Масаеси Сибата, Кодзи Сато и Акио Симадзу в университете входили в «комитет классовой борьбы». Они активно участвовали в студенческой деятельности, устраивали сидячие забастовки в аудиториях, требовали расширения студенческого самоуправления. Но так продолжалось недолго, затем все трое покинули университет. По времени это совпало с созданием группы «Боевое знамя», которая в течение нескольких лет вела вполне безобидную пропаганду. Года за два до первых взрывов сведения о группе перестали поступать. Но начиная с первой же бомбы, ответственность за взрывы неизменно брали на себя террористы «Боевого знамени».

Комура собрал свидетельские показания всех тех, кто хотя бы мельком их видел. Составленные по его просьбе описания их внешности он долго сравнивал с сохранившимися фотографиями группы Сибата. Два портрета совпали. Самого Сибата и Симадзу. Сравнивая распечатанное на гектографе руководство по изготовлению бомб, сопровождаемое пространным политическим комментарием, с текстом университетских сочинений Сибата (в группе он исполнял роль теоретика), Комура узнавал знакомые выражения, знаком был и строй мыслей — путаных, но свидетельствующих о политической одержимости. Ныне Сибата писал, что в Японии назрела революционная ситуация и достаточно поднести фитиль, чтобы порох взорвался. И начать следует с террора, чтобы разбудить японцев, «взорвать их мировоззрение», подтолкнуть, заставить действовать. Стоит только дестабилизировать положение в стране — и революция станет неостановимой, как цепная реакция. Особенно резко, не стесняясь в выражениях, Сибата ругал коммунистов, называл их «предателями», призывал к «беспощадной борьбе» с компартией. Помимо пропагандистских листовок члены «Боевого знамени» в большом количестве рассылали сброшюрованные инструкции по изготовлению самодельных бомб. Для отвода глаз брошюрам давались какие-нибудь нелепые названия вроде: «Теория витаминов», «Антология роз».

Комура долго не мог засечь членов группы. Они появлялись в самых неожиданных местах и быстро исчезали. В первый раз ему удалось нащупать группу после взрыва на девятом этаже нового здания компании «Мицубиси». Самодельная мина, к счастью, никого не убила. Пострадали в основном прохожие: на них посыпались осколки оконных стекол. Один из полицейских, дежуривших на улице, вспомнил, что почему-то обратил внимание на сильно заросшего молодого человека с сумкой и портфелем, входившего в здание незадолго до взрыва. Он резко выделялся среди аккуратных и респектабельных клерков. Молодой человек минут через десять вышел, уже без сумки и портфеля, и сел в ожидавшую его машину. Полицейский даже номер запомнил. Выяснилось, что номер не зарегистрирован. Комура начал охоту.

Через неделю автомобиль с этим номером появился вновь. Полицейский патруль вовремя сориентировался и связался с управлением, за машиной установили наружное наблюдение. Подозреваемые слежки не заметили, поэтому удалось легко установить сразу две конспиративные квартиры «Боевого знамени». Агенты Комура засели в смежном доме, благо тот оказался незаселенным. За неделю наблюдений они сфотографировали девять человек, заходивших в квартиры. Одним из них был Кодзи Сато.

Комура хотел взять всю группу разом. Он надеялся выявить и тех, кто, не входя в группу, помогал ей. Но террористы общались только между собой. Активность их возросла. Они встречались по нескольку раз в день, но в поле зрения полиции не попал ни один новый человек. Комура выжидал. Газеты неизменно связывали террористов с компартией. Комура же, не питавший симпатий к коммунистам, знал, что те, кто бросал бомбы, равно ненавидели и консерваторов и коммунистов, поэтому газетные версии лишь мешали ему работать. Но эти «открытия», по непонятным для него причинам, охотно подхватывались в полицейском управлении. Начальство укоризненно выговаривало ему: «Даже газеты знают, где искать вдохновителей преступлений, а вы гоняетесь за призраками».

В центре города взорвался грузовик с пропаном — несчастный случай, никто не был виноват, кроме самого водителя, забывшего об осторожности. Районное полицейское отделение провело необходимое расследование. Но в вечернем выпуске одной из газет появилось сообщение о взрыве бомбы замедленного действия — и со ссылкой на токийское полицейское управление. Комура поинтересовался у шефа, что это значит, но тот посоветовал ему заниматься своими делами. Мнимая бомба «взорвалась» возле помещения фирмы, руководителей которой не так давно орган компартии обвинил во взяточничестве с целью получения выгодных контрактов. Депутат от консервативной партии громогласно заявил в парламенте: «Вот чем коммунисты подкрепляют свои нападки на честных людей».

Когда группа наружного наблюдения сообщила по радиотелефону, что один из девяти, зарегистрированный в полицейской картотеке под именем Нобумаса Курокава, сев в такси, направился в аэропорт, Комура почувствовал: началось.

Курокава взял билет на реактивный самолет ДС-8, вылетавший в Осаку.

Связавшись с полицейским управлением в Осаке, Комура решил отправиться туда следующим рейсом. Через час к нему ворвался инспектор с телеграммой: «Применив оружие, Курокава захватил в воздухе самолет. Он требует записать на пленку и передать по радио его обращение к японскому народу, а также хочет получить три миллиона долларов наличными для вылета за границу. В противном случае угрожает взорвать самолет. На борту 76 пассажиров и 8 членов экипажа».

Тут же поступило другое сообщение: «Курокава решил сесть в осакском аэропорту для дозаправки. Но пока к самолету никого не подпускает».

Комура не колебался ни минуты. Он бросился на аэродром. По личному указанию министра транспорта его ожидал спецсамолет, который сразу же поднялся в воздух. С ним вылетели и три сотрудника из его сектора.

Курокава потребовал заправить самолет и следил за техниками из кабины. Группе Комура удалось в это время подобраться к самолету с противоположной стороны. В салон они проникли через аварийный люк. Приготовив оружие, затаились возле кабины пилотов. Минут через двадцать стюардесса, связанная Курокава, попросилась в туалет. Террорист, довольный, что требование о заправке выполнено и ничего подозрительного не произошло, разрешил ей выйти. В открытую дверь ворвался Комура. Он промедлил, и Курокава успел выхватить нож и полоснуть себя по горлу. Его немедленно подхватили и вынесли из самолета. Раненый потерял много крови, но остался жив.

В Токио начались аресты выявленных террористов. Удалось взять троих. Пятеро ускользнули. Один из арестованных покончил с собой.

В Токио Комура прилетел утром. В аэропорту его ждала машина. В ней сидел инспектор Уэда, который руководил ночной операцией: «Там один совсем молоденький, из студентов, в отличие от других с полицией дела не имел. Я его приказал поместить отдельно. По-моему, с ним можно работать. Он расколется».

Комура направился прямо в тюрьму. Допрос надо провести немедленно, пока арестованные не пришли в себя.

Уэда был прав. Киба оказался худеньким запуганным пареньком, который, услышав от Комура, что ждет террористов, расплакался и, рыдая, начал рассказывать. Сам он студент-химик, отвечал в группе за бомбы.

— Сначала мы просто занимались пропагандой, — шмыгая носом, говорил Киба. — Сибата считал, что наш долг — помогать угнетенным… Он забирал у нас все деньги, чтобы мы тоже чувствовали себя нищими… Часто он пропадал куда-то и возвращался пьяным… Меня они шантажировали: «Если ты уйдешь, мы сообщим о тебе в полицию, сядешь на несколько лет. Так что тебе одна дорога — с нами». Но все было ничего, пока не появился Хэйдзо, безжалостный и опасный человек. Он был значительно старше нас. Сибата привел его к нам и сказал, что этот человек будет помогать делать революцию. Он снабжал группу деньгами. Потом привез оружие — ножи и пистолеты.

— Где этот Хэйдзо жил? Где он сейчас находится?

— Я не знаю. Правда, не знаю. Он уходил и приходил неожиданно. Мы боялись его. Он настоял на том, чтобы мы убили товарищей — тех, которые начали сомневаться. Обвинил их в контрреволюции… Их пытали там, в нашем убежище, в горах, потом оставляли в снегу умирать…

— Где находится убежище?

Киба молчал.

— Учти: у тебя одна возможность избежать смертной казни — рассказать все как есть.

— Убежище в горах.

Комура прервал допрос: сейчас важнее арестовать тех, кто ускользнул от полиции, а Киба и так расскажет все, что еще не успел.

Убежище террористов располагалось неподалеку от уединенного зимнего курорта, где почти не бывало туристов. Сюда приезжали лишь немногочисленные любители здешних тихих мест. В большинстве своем одинокие пожилые люди. Они подолгу бродили по заснеженным холмам, залитым солнцем, а потом, вернувшись в единственную гостиницу, грелись у хибати[4]. Эти люди ценили возможность пройтись по нетронутому снегу, подышать свежим морозным воздухом.

В местном отделении полиции Комура уже ждали. Инспектор, проработавший здесь всю жизнь, сумел обнаружить логово террористов.

— К хижине ведет всего одна тропа, да и она прекрасно просматривается, — доложил он. — Других подходов нет. Скажем, если у них снайпер имеется, то вообще не пройти. По одному целый полк перестреляют.

— А ночью? — спросил Комура.

— Ночи-то сейчас лунные. На снегу тени. Видно все как на ладони.

— Так что же делать? — спросил один из полицейских, прибывших с Комура.

— А ничего, — так же спокойно ответил инспектор. — Раз надо, значит, пойдем.

Операцию решили провести под утро — так больше надежды, что террористы, устав, к концу ночи потеряют бдительность. Неожиданно из Токио прибыл Вада.

Под покровом темноты полицейским удалось незаметно подобраться к хижине и окружить ее. Комура передал по цепи: «Приготовиться». Вада держался сзади, возле полицейского с рацией. Связь с управлением поддерживалась постоянно.

В окне хижины мелькнул огонек. Не спят, подумал Комура. Значит, врасплох взять не удастся. Комура прикинул: до домика сто с лишним метров. Пробежать — полминуты, а там? Пока вышибешь дверь, завяжется перестрелка, и кто знает, чем она кончится… Комура отполз к Вада — надо предложить преступникам сдаться, не применяя оружия. Вада согласился. Слова Комура, многократно усиленные громкоговорителем, разбудили утреннюю тишину этого благословенного местечка. Несколько минут в домике было тихо. Затем из окна выстрелили. Это был ответ.

Комура повернулся к Вада:

— Надо немного оттянуть людей, чтобы шальной пулей не задело. И начинать осаду. Долго они не выдержат.

— Да вы что? — вскинул тот голову. — Их надо брать. Днем сюда прибудет пресса. Эти подонки почувствуют себя героями, им только этого и надо… А когда здесь на каждом дереве угнездится репортер, попробуй выстрели — сразу скандал начнется. Парламентские запросы, протесты и прочее.

— Но в перестрелке без жертв не обойтись, а они нам живыми нужны.

— «Живыми, живыми», — проворчал Вада. — Главное — их обезвредить, ясно?

— Да ведь там, в домике, всего несколько человек. А остальные скроются, исчезнут. Мы не выясним ни фамилий ни адресов…

Медленно и отчетливо Вада произнес:

— Мне поручено уничтожить эту банду. И я это сделаю. Даю вам полчаса на всю операцию.

Секунду Комура помедлил. Затем повернулся и бесшумно, прячась за деревьями, направился к полицейским. Они молча выслушали приказ. Только изумленные взгляды были ответом на него.

— Что вы на меня уставились? — не выдержал Комура. — Пули испугались?

Уэда укоризненно покачал головой.

…Все заняло меньше десяти минут. По сигналу полицейские, не стреляя, бросились к дому. Комура бежал впереди. Вжик, вжик — засевшие в доме открыли стрельбу. Пригнуться, прыжок в сторону — вправо, влево — вот и дом. Кто-то охнул и тяжело осел на снег. Только не останавливаться, а то перестреляют. Комура, тяжело дыша, прижался к стене — так он был вне зоны обстрела. Оглянулся — неподалеку, нелепо подвернув под себя руку, недвижимо лежал полицейский. «Уэда, — понял Комура. — У него двое детей. Сын и дочь. Или две дочери?» Внезапно слепая ярость толкнула его к окну дома. Как в тренировочном зале полицейской школы, Комура подпрыгнул, выбил стекло и, перевернувшись через голову, оказался в комнате.

— Бросай оружие! — заорал он. — Ложись! На пол, все на пол!

И чтобы не дать террористам опомниться, несколько раз выстрелил в потолок. Двое оторопело выпустили из рук оружие, один замер с открытым ртом. В этот момент он уловил незаметное движение в углу комнаты и повернулся. Последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание, — горящие ненавистью глаза женщины.

Ему повезло. Через три недели, бледный и худой, он уже вышел из больницы. Комура получил звание старшего инспектора, был награжден грамотой. В управлении его поздравляли. Начальство предлагало отдохнуть, но он хотел, пока не поздно, выявить оставшихся на свободе членов экстремистской группы «Боевое знамя». Однако дело было передано в другой отдел, и его под вежливыми предлогами не подпускали к расследованию. Он записался на прием к начальнику главного управления. Тот обещал принять, но не смог. С Комура беседовал один из заместителей. Он, улыбаясь, говорил комплименты, а потом мягко, но настойчиво посоветовал забыть о «Боевом знамени»: «Они и так стоили вам крови. Пусть теперь другие повозятся». А на следующий день Комура ожидал сюрприз. Приказом начальника он командировался на Хоккайдо для инспекции префектурального штаба полиции. («И для обмена опытом. Вы ведь теперь старший инспектор, герой можно сказать», — заметил чиновник, оформлявший документы.) Комура вылетел в Саппоро той же ночью. И в первый же день напился. Он почти не выходил из гостиничного номера, откуда вышколенная прислуга каждый день выносила кучу опорожненных бутылок. Пил он беспробудно весь месяц. Вероятно, хоккайдские доброжелатели не преминули информировать о его времяпрепровождении самое высокое начальство, потому что, когда он вернулся, на его месте сидел другой человек. А Комура, заставив помучиться два месяца без работы, с понижением перевели в уголовный отдел токийского полицейского управления — заниматься кражами и грабежами.

Полгода спустя в газетах появились сообщения о том, что «экстремисты, на чьей совести серия взрывов в офисах крупных японских компаний», приговорены к смертной казни. Двоих затем помиловали: Юкио Кога, поскольку защита доказала, что он был ранен и не отстреливался, а следовательно, не оказывал сопротивления властям, и Хироко Сасаки, стрелявшую в Комура. Суд учел, что она была в состоянии аффекта из-за показавшегося ей смертельным ранения Юкио Кога, который был ее любовником. И осуждена она была на небольшой срок.

…Словно очнувшись от воспоминаний, Комура поднял голову, посмотрел на часы: полдевятого, давно пора домой. Он вытряхнул в корзину для бумаг пепельницу, полную окурков. Скомкал и бросил туда же пустую пачку сигарет. Поднялся, погасил свет и, заперев за собой дверь, пошел по опустевшему уже коридору. Он вновь видел горящие ненавистью глаза — тот взгляд Хироко Сасаки. Даже через двенадцать лет он не мог забыть его.

Теперь Вада хорошо понимал, что представляет собой Комура. Способный, но непонятливый парень. Лез не в свое дело, мешал. Выполнял бы только то, что ему говорили и, может быть, сидел бы теперь в соседнем с Вада кабинете.

Начальник управления даже поморщился, вспомнив, сколько пришлось возиться, чтобы состряпать материалы, доказывающие связь «Боевого знамени» с компартией. Правда, получилось это, если говорить честно, не очень удачно. Газеты-то, конечно, их поддержали, но депутаты-коммунисты подняли шум в парламенте, заявив, что документы фальшивые. В разгар шумихи как раз и убрали в отставку предшественника Вада, благо он достиг пенсионного возраста. В освободившееся кресло тихо и незаметно уселся Вада. Его готовность повиноваться и не задавать лишних вопросов была оценена. «Вот чего не хватало этому Комура», — подумал Вада. Он тогда и сам не понимал, почему ему приказали прекратить розыск оставшихся на свободе членов террористической группы, но это его и не интересовало. Правда, сейчас из-за Юкио Кога о группе «Боевое знамя» вспомнили вновь.

Джордж Мортон, сотрудник нью-йоркской «Дейли геральд», прилетел в Японию через неделю после того, как подкомиссия американского сената по делам транснациональных корпораций сообщила, что сумма незаконных выплат авиационной компании, иначе говоря, взяток, превысила 14 миллионов долларов. Ревизор компании заявил, что, по его сведениям, деньги получали представители японских авиакомпаний, закупавшие у «Джонсон эйркрафт корпорейшн» самолеты, и высокопоставленные правительственные чиновники. С этого сообщения, помещенного в крупнейшей токийской газете, начался грандиозный скандал, пик которого еще был впереди. Президент японской компании «Фудзи кабусики кайся» признал, что получил от своих американских партнеров в качестве комиссионных за покупку пассажирских самолетов «Элефант-211» 3 миллиона долларов. Кому достались остальные миллионы, пока было не ясно. Мортон вылетел в Токио с заданием написать о реакции японцев на эти события.

Помимо пассажирских самолетов «Элефант-211» управлению национальной обороны Японии (УНО) был продан истребитель F-110. На одной из пресс-конференций выведенный из терпения вопросами журналистов заместитель начальника управления вдруг заявил, что ради этой покупки правительство отменило ранее принятое решение о производстве отечественных истребителей. Новая сенсация!

На следующий день генерал, правда, отрекся от своих слов, сославшись на то, что его «неправильно поняли».

(В свое время, после встречи с президентом США, премьер-министр Касаи на заседании совета национальной обороны предложил не тратить деньги и время на создание собственного истребителя и купить вместо этого американские самолеты F-110. Вскоре после этого компания «Джонсон эйркрафт корпо-рейшн» и получила заказ.)

Первый большой репортаж Мортона начинался так: «Общеизвестно, что стоит американцам чихнуть, как у японцев начинается грипп. Доклад, в котором подкомиссия американского сената сообщала о 14 миллионах долларов, израсходованных “Джонсон эйркрафт корпорейшн” в качестве “комиссионных”, вызвал у японцев чувство стыда. Правда, многие, особенно консервативные политики не видят в этом ничего дурного. В конце концов подобные скандалы случались и раньше, и почти всегда их удавалось замять, виновные исчезали, заменялись другими лицами, факты и свидетельские показания забывались, терялись. Такова традиция. Здесь говорят: в мире политики деньги являются той смазкой, без которой не принимается ни одно важное решение.

Но в прессе и парламенте вокруг решения премьер-министра Касаи о покупке F-110 начался такой шум, что он был вынужден подать в отставку. Ни один человек не ожидал этого».

Когда Мортон собирал этот материал, он и не подозревал, что уже через неделю бывший премьер окажется за решеткой.

В очередном репортаже, отправленном в редакцию «Дейли геральд», Мортон пытался передать то странное чувство, которое вызвал у него этот арест. Говоря о желании неких могущественных сил убрать Касаи с политической арены, он проводил параллель с уотергейтским делом. В нарушение всех традиций премьера сделали козлом отпущения, выставили перед всей страной обыкновенным уголовным преступником. Почему это произошло? Кто отдал могущественного Касаи на растерзание газетам?..

— Во-первых, не преувеличивайте, — отрезвляюще заметил Уолтер Бенджамин, представлявший в Японии одно из двух американских информационных агентств, — не принимайте слишком всерьез заключение Касаи в тюрьму…

— Что же, это шутка, по-вашему? — возразил Мортон. — Его подержат немного за решеткой и выпустят с извинениями?

— Ничегошеньки вы еще не понимаете, — покачал головой Бенджамин, весело посматривая на молодого журналиста. — Вы в Токио меньше месяца. А я уже двадцать лет.

Бенджамин в совершенстве владел языком, считался одним из лучших японистов и даже женился на японке, дочери известного художника.

К этому человеку Джордж Мортон прибыл с письмом от мужа своей старшей сестры, которого связывало с Бенджамином дальнее родство. Мортон с удовольствием согласился передать и посылку, так как в дальневосточном отделе его газеты ему советовали обращаться, если возникнут какие-то неясности, именно к представителю информационного агентства.

Впервые они встретились в ресторане «Суэхи-ро» («Складной веер»), расположенном на Гиндза, в центре Токио.

Они сидели на втором этаже в обеденном зале, где все было подобрано в тон: мягкая мебель, картины, светильники.

— Хотите, попробуем скияки? — спросил Бенджамин. — Это очень забавно, уверяю вас. Приносят большую тарелку тонко нарезанного сырого мяса. И вы сами палочками бросаете ломтики мяса, овощи и грибы на сковородку с кипящим маслом. Через мгновение блюдо готово. С соевым соусом и прочими приправами очень вкусно.

Но Мортон предпочел привычный бифштекс. К японской кухне он еще относился с осторожностью.

— Давайте проанализируем ситуацию, — вслух размышлял Бенджамин. — Касаи обвиняют в том, что он получил взятку от компании «Джонсон эйркрафт корпорейшн» за помощь в продаже самолетов «Элефант-211». Прокуратура пытается доказать, что в силу занимаемого положения Касаи контролировал решения авиакомпании «Фудзи». Следствие опирается на показания бывшего президента «Джонсон», который рассказал о встрече с председателем совета директоров «Фудзи» Ояма. Во время переговоров Ояма дал ему понять, что пора сделать Касаи «политическое пожертвование». Иначе, заявил он, компании трудно будет что-либо продать Японии. Три миллиона долларов были вручены Ояма, который позднее сообщил, что деньги переданы Касаи. Правда, не было упомянуто, где именно это происходило, в служебной резиденции премьер-министра или у него дома.

— Какое это имеет значение? — удивленно спросил Мортон. — Важен сам факт получения взятки.

— Не все так просто. — Бенджамину было приятно, что он может продемонстрировать свою осведомленность, тем более что молодой человек своим искренним желанием разобраться внушал ему симпатию. — Взяточничество — одно из самых труднодоказуемых преступлений в этой стране. Всякий, кто дает взятку, немедленно объявляется адвокатами «частным жертвователем», и следствие ничего не может доказать. Всему виной практика «политических пожертвований» депутатам парламента, прочим влиятельным лицам. Все понимают, что это форма незаконной платы за разного рода услуги: получение подрядов, хороших заказов, но делают вид, будто речь идет о пожертвованиях на избирательную кампанию или что-либо в этом роде. В деле Касаи прокуратура должна доказать суду три момента. Во-первых, сам факт взятки. В большинстве случаев обвиняемые, разумеется, все отрицают. Во-вторых, сознавал ли получатель денег, что речь идет именно о взятке. Это очень тонкая материя. Ведь обвиняемый чаще всего говорит, что и не подозревал о том, какой характер носит вручение «подарка».

— Ну и ну, — покрутил головой Мортон.

— Не удивляйтесь, коллега, — усмехнулся Бенджамин. — Суд учитывает такие факторы, как величина суммы, время, когда она передавалась, а также отношения между дающими и получающими. И кстати говоря, большинство подобных дел приходится прекращать. За неимением доказательств…

— Но почему же? — удивился Мортон. — Я не ахти какого высокого мнения о нашем правосудии, но все же мне кажется, что в Соединенных Штатах взяточникам не так легко выкрутиться.

— У вас сложилось ошибочное представление, — пояснял Бенджамин. — Вы путаете возмущенные возгласы прессы и реальную судебную практику. В политическом мире Соединенных Штатов взяточники процветают так же, как и здесь. Только в Японии проще относятся к «пожертвованиям».

— Ну, я бы этого не сказал, — возразил Мортон. — Посмотрите, какая поднялась буря. Пресса, радио, телевидение…

— Тут ущемлены национальные чувства японского народа. Ведь премьер-министр получил взятку не от отечественной компании, а от иностранной. К тому же американской.

— Разве к американцам относятся хуже, чем ко всем прочим?

— Не знаю, заметили вы это или нет, но американцы привыкли чувствовать себя в этой стране по-хозяйски. Обратите внимание на тон нашей прессы, высказывания конгрессменов. Они говорят с местным населением как с маленькими детьми — поучая. Кому это может понравиться? И если японцы улыбаются и кивают головой, приговаривая «Хай, хай», это вовсе не означает, что они соглашаются. Жаль, вы не знаете языка. При переводе всего не поймешь…

Бенджамин говорил с горечью. Очевидно, он много размышлял над этим, но поделиться было не с кем.

— Мы отвлеклись. Третий момент, который следует доказать обвинению, — это то, что премьер-министр вышел за пределы своей служебной компетенции. В семьдесят второй статье конституции говорится, что премьер-министр осуществляет контроль и надзор за различными административными учреждениями. Но никто не определил масштабы этого «контроля и надзора», понимаете? Всем ясно, что если премьер, облеченный правом назначать и смещать министров, дает указание о покупке определенного самолета, то кто же будет задумываться, в какой роли в данном случае выступает глава государства — официальной или частной. Но оказывается, что с юридической точки зрения не все так просто. Если юристы докажут, что предложение о покупке самолета Касаи сделал как частное лицо, а деньги, полученные им, были пожертвованием, комиссионными, чем угодно, только не взяткой, он выйдет из зала суда победителем.

— Казуистика какая-то, — с сомнением произнес Мортон. — Значит, вы думаете…

— …что на ближайших же парламентских выборах, безотносительно к тому, будет ли Касаи по-прежнему в тюрьме или под следствием, он вновь станет депутатом и возглавит свою могущественную фракцию.

Бенджамин говорил так уверенно, что Мортон не решился спросить о том, что больше всего его интересовало: почему все же именно Касаи оказался за решеткой? Ведь и прежде премьеров уличали в аналогичных преступлениях, но они выходили сухими из воды. Почему же Касаи заставили сначала уйти в отставку, а потом еще и арестовали? Кому это выгодно? Кто стоит за всем этим?

— Ничего вы от меня не узнаете. Не желаю иметь дел с полицейскими. Выискиваете, вынюхиваете, всюду нос суете. А достается честным людям. Настоящие преступники никогда не попадаются. Так что напрасно вы тут третесь…

«Ну что ты будешь делать, — размышлял Комура, выжидая, когда старик — сосед Хироко Сасаки — выговорится и раздражение уступит место естественному любопытству. — Конечно, поговорить ему не с кем, одичал совсем. Вот и набросился на первого попавшегося. Хорошо, хоть я не Таро послал, а сам поехал. Он бы наверняка вернулся ни с чем. Конечно, нет никакой гарантии, что этот старик что-либо знает. Но в нашей работе все важно, каждая мелочь».

Адрес Хироко Сасаки — старшей сестры убитой Митико — Комура выяснил в адресном бюро. Она жила под своей фамилией. Видимо, связи с террористическими группами остались в прошлом.

Но, обнаружив, что Сасаки нет дома и, судя по газетам в почтовом ящике, отсутствует она, как минимум, со вчерашнего дня, он насторожился. Конечно, мало ли какие дела могут быть у молодой женщины. Но с учетом убийства Митико и побега Юкио Кога — ведь он был когда-то любовником Сасаки — ее отсутствие могло оказаться не случайным.

— А зачем, собственно, она вам понадобилась? — спросил старик.

— Да ее родственники разыскивают.

— Родственники? — Старик подозрительно посмотрел на Комура. — Что-то не припомню, чтобы она упоминала о родственниках.

— Ну почему? Ведь у нее сестра есть.

Комура вытащил из кармана фото убитой.

— Хорошее фото, — отметил старик, рассматривая его через сползшие на кончик носа очки. — Откуда оно у вас?

— Это Митико? — не отвечая, спросил следователь.

— Разумеется. — Старик удивленно пожал плечами.

— Так вы ее узнаете? — уточнил Комура.

— Я же вам говорю: три года они тут живут. Обе такие вежливые. Всегда первыми поздороваются: «Доброе утро, Миядзава-сан. Как поживаете?» Заболел я, так за лекарствами бегали. Правда, в основном Хироко. Она и постарше, и похозяйственнее. Митико совсем еще девочка. Не будь мой сын женат, лучшей супруги ему не пожелал бы, — скромная, красивая. Только работа у нее тяжелая. Часто и ночью приходится работать. А встретишь ее, когда она с работы возвращается, лица на ней нет, бедняжке. Видно, устает сильно. И сестре она, помню, жаловалась, вся в слезах: «Не могу больше, не хочу». Да что делать? Родителей нет, помочь некому.

— Вчера вы их видели?

— Нет, я позавчера на могилу жены ездил, устал и, вернувшись, вчера весь день пролежал. Подняться сил не было. Это в ваши годы бегать легко, а в мои семьдесят три…

— Неужто столько? Никогда бы не поверил. — Комура решил польстить старику.

— Правда! Это вы из вежливости. — Пенсионер был доволен. — Хотя, с другой стороны… Я же в деревне вырос. А деревенские-то покрепче городских.

Знаете, я долго не мог к токийской жизни привыкнуть… Шум, суета, машины… Все жена — ее тянуло жить в большом городе.

Таро переходил от двери к двери в доме, где жила Митико. «Конечно, едва ли она там с кем-то общалась, — инструктировал его утром Комура, — но почти всегда можно отыскать человека, который поднимался с ней в лифте, почтальона, который видел ее утром, или полицейского, обратившего внимание на позднего прохожего». По пути к месту происшествия Таро представлял себе, как, расспросив множество людей, он уже к вечеру назовет инспектору фамилию преступника.

На деле все оказалось не так просто… Он поднимался с этажа на этаж, нажимал кнопки звонков, стучался, но разговор не ладился. Всех смущал несолидный вид Таро. Таро очень хотелось быть следователем. Будущее виделось ему в розовых красках. Практика только началась, и он прибегал в управление за полчаса до начала работы и жаждал деятельности. В полицию он пришел, окончив университет, после сложных экзаменов в главном полицейском управлении. Люди с высшим образованием здесь ценились, они сразу получали звание младшего инспектора (тем, кто окончил лишь школу, приходилось долго служить, чтобы добиться этого).

Он обошел все шестнадцать этажей, но так ничего и не узнал. Единственно, кто сказал несколько слов о Митико, это соседка, которая жила с ней дверь в дверь, но ее запротоколированные показания и так уже лежали в деле.

Таро присел на скамеечку перед домом.

— У тебя спичек нет?

Высокий длинноволосый парень выжидающе смотрел на Таро. Тот пошарил по карманам. Парень закурил, поблагодарил:

— Ждешь кого?

Таро согласно кивнул.

— А кого?

Скорее автоматически, чем сознательно, будущий следователь назвал Митико, описал ее.

— Видел я ее, ничего девочка. — Парень вдруг нахмурился: — Только зря ты это.

— Не понял…

— Чего же тут понимать? Неделю назад, точно помню, провожаю я свою… ну, подругу, — живет она в этом доме, на третьем этаже. Было часов двенадцать ночи. Нет, позже. В двенадцать от меня ушли. Значит, около часа… Как раз мы подходим, и они из подъезда выходят. Твоя и…

— Может, ошибся ты, а? — переспросил Таро. — У меня фотография есть, взгляни-ка.

— Конечно, она. — В голосе парня не было и тени сомнения. — Лицо у нее запоминающееся. Такие редко встречаются. Правда, не в моем вкусе…

— Значит, они вместе?

— Ну да. Она и здоровый такой мужчина.

— А он-то кто?

— Не знаю. Огромный, чуть ли не вдвое выше девушки. Плечи широченные, взгляд неприятный. Как глянул — не по себе стало.

— А! Так это Такэсита! — воскликнул Таро. — Седой весь, в черном костюме?

— Нет, — возразил парень. — Вовсе не седой он. Волосы коротко острижены, маленькие усики. А костюм на нем синий был…

— Может быть, Курода?

— Знаешь его, что ли? У тебя против него никаких шансов. — И парень с сочувствием добавил: — Я оглянулся — он в свою машину садился. Так что, видно, с деньгами.

Кое-что Комура выудил, поговорив с садовником в садике перед домом, где жила Хироко Сасаки. Садовник вспомнил, что позавчера, во второй половине дня, сестры вышли из дому и сели в такси. Машина их ждала. («Значит, вызвали по телефону», — отметил Комура.)

Инспектор зашел в первый попавшийся по пути бар и уселся с бутылкой пива за столик в углу. Комура уже в который раз принялся размышлять о побеге Кога. Правительство торопило полицейское управление, утром сам премьер на заседании кабинета выразил свое неудовольствие. Но делу это не помогло. Детективы, проследив путь бежавшего до ближайшего шоссе, след потеряли…

Он чувствовал, что дело об убийстве Митико Садзи не совсем понятным образом связано с побегом террориста. Не одежду ли Кога они обнаружили в ее доме?

Бенджамин проявлял внимание к своему молодому коллеге. Он свел Мортона — это была уже сверхлюбезность — с одним из чиновников токийской прокуратуры, который согласился ознакомить журналиста с некоторыми документами по делу компании «Джонсон эйркрафт корпорейшн».

Чиновник долго кланялся и улыбался.

— Чрезвычайно рад лицезреть друга многоуважаемого господина Бенджамина! — воскликнул он.

Такого английского языка Мортону еще не доводилось слышать. Чиновник говорил с ужасным произношением и употреблял бесконечное количество высокопарных выражений.

Он усадил журналиста в кресло и, открыв сейф, вытащил бумаги.

— Извольте обратить внимание — только что через посольство переданы от государственного департамента Соединенных Штатов Америки.

— Что это такое?

— Расписки некоего агента в получении денег от «Джонсон эйркрафт корпорейшн». Каждая на 250 миллионов иен. Правда, неясно, откуда взялись эти деньги. По счетам компании они не проходили.

Мортон взял пачку расписок.

— Судя по ним, — продолжал чиновник, — агент получал деньги примерно в течение трех лет. Общая сумма расписок — семь миллионов долларов.

— Ого! Он неплохо зарабатывал, этот агент.

— О да! — подтвердил чиновник.

— А вы не можете перевести, что здесь написано? — заинтересовался Мортон.

— Здесь говорится, что «консультанту» за услуги в посредничестве между компанией и покупателями — японскими правительственными учреждениями и частными корпорациями — выплачивается следующая сумма. Ниже — оттиск личной печати агента. Впрочем, на обороте тот же текст — на английском — взгляните сами, пожалуйста. Здесь даже подпись латинскими буквами.

— Так кто же он такой, этот агент? — нетерпеливо спросил Мортон.

— Увы, — развел руками чиновник. — Пока это неразрешимая загадка. Подпись неразборчива.

— А что такое личная печать?

— Я думал, вы осведомлены, что у нас в стране не принято подписывать бумаги. Документы заверяются личными печатями. Должен вам заметить, что без личной печати всякая деловая, юридическая и прочая жизнь в нашем государстве немедленно бы остановилась.

Чиновник выжидающе смотрел на Мортона — старик был любителем эффектов.

— Печать есть у каждого взрослого гражданина. Причем не одна. Самая простая называется ми-томэ — ею помечают записки и другие незначительные бумаги. Есть банковская печать для чеков и прочих финансовых дел. Но самая важная — дзи-цуин, печать, зарегистрированная в установленном порядке. Вы берете займ, что-то продаете, передаете — все подтверждается дзицуин.

— Но почему их несколько? Это ж неудобно.

— Напротив! Простейшую печать — митомэ — вы всегда носите с собой. Если потеряли, не беда, новую можно купить в магазине. Там выставлен набор печатей с наиболее распространенными японскими фамилиями.

— Да, но так можно подделать любой документ?!

— Вот поэтому и используют несколько печатей. Дзицуин обязательно регистрируется в местных органах самоуправления, в городе или деревне, смотря где вы проживаете. Регистрация узаконивает печать. Большинство дзицуин изготовляется из стоящей слоновой кости вручную. И здесь не бывает двух одинаковых изделий. Поэтому подделка невозможна.

— Из слоновой кости? Я бы сказал, это недешево.

— Дзицуин считается одной из главных ценностей человека. Потерять ее — все равно что для американца забыть собственную фамилию…

Возвращаясь из прокуратуры, Мортон обдумывал сведения, полученные от чиновника. Если не считать информации о печатях, относящейся к области традиций и уклада жизни японского народа, он увозил с собой ксерокопии двух расписок неизвестного агента «Джонсон эйркрафт корпорейшн» в Японии. Подписи, сделанные на западный манер, действительно неразборчивы, но заглавная буква здорово смахивает на «К». Иероглифы на печати разобрать трудно, но чиновник сказал, что, как ему кажется, второй из двух иероглифов, скорее всего, читается как «хара».

А Комура тем временем колесил по городу, пытаясь найти таксиста, который в день убийства Митико вез сестер.

Таро нарисовал план улицы, где находился дом Митико. Его интересовало следующее: из каких окон соседних домов можно было видеть человека, который приходил к Митико, — его Таро условно называл «любовник». Стажер хорошо помнил уроки Комура: даже если «любовник» появлялся у Митико поздно ночью, все равно его могли видеть — мало ли людей страдают бессонницей. Или поздно возвращаются домой. Закончив план, он вновь отправился к месту происшествия. Пристроившись на той же скамейке около подъезда, он уже точно определил несколько рядов окон, откуда могли наблюдать за входившими и выходившими из дома Митико.

В этот же день японское информационное агентство опубликовало текст письма президента Соединенных Штатов новому премьер-министру Каваками. Президент писал:

«Я получил Ваше письмо. Хочу заверить Вас, что я полностью разделяю Ваше желание, чтобы обвинения, связанные с деятельностью компании “Джонсон эйркрафт корпорейшн’’ в Японии, были безотлагательно расследованы.

Государственный департамент направил в сенат и правительственную комиссию по контролю над операциями с ценными бумагами Вашу просьбу о предоставлении Вам после завершения слушания дела в сенате всех находящихся в их распоряжении сведений, касающихся Японии.

Некоторая задержка с представлением материалов вызвана тем, что юридическая и административная практика комиссии по контролю над операциями с ценными бумагами не допускает разглашения материалов, имеющих отношение к следствию, пока расследование не закончено.

Преждевременное опубликование подобной информации могло бы нанести ущерб расследованию и любым мерам по укреплению законности. Это могло бы также поставить под угрозу права отдельных лиц независимо от того, будет им в конце концов предъявлено обвинение в преступных действиях или нет. Эти основные требования закона и юридической практики США должны уважаться так же, как и основные принципы японской законности. Если уважение этих принципов будет гарантировано, я уверен, что мы сможем эффективно работать друг с другом.

И в заключение, г-н премьер-министр: я уверен — так же, как, вне всякого сомнения, уверены и Вы, — что это злополучное дело не повредит постоянным дружеским отношениям между нашими странами, которые продолжают иметь решающее значение для дела мира и прогресса в Азии и во всем мире».

Это послание премьер-министру Каваками вручил спешно прибывший в Токио помощник государственного секретаря по странам Азии и бассейна Тихого океана. Беседа продолжалась тридцать пять минут, как сообщили на следующий день газеты.

Вместе с помощником госсекретаря прибыла группа дипломатов, а также председатель комитета начальников штабов, которого в тот же день принял начальник управления национальной обороны Японии. В заявлении для прессы говорилось, что на встрече было выражено обоюдное стремление развивать сотрудничество между двумя странами в военной области. После встречи американскому генералу был вручен орден Восходящего солнца первой степени.

Для журналистов устроили пресс-конференцию. После нее начался прием.

В толпе людей Мортон отыскал Бенджамина. Не переставая жевать, тот приветствовал его кивком.

— Что вы думаете о письме президента? — спросил Мортон.

Бенджамин, рискуя подавиться, пробурчал:

— Вежливая попытка уклониться от выполнения просьбы.

— Но японский МИД заявил, что вполне удовлетворен ответом.

— А что же еще оставалось? Ближайший друг и союзник. Приходится терпеть. Меня удивляет другое, — негромко проговорил Бенджамин. — Зачем в Токио приехал Стивен Льюис?

— А кто это? Я никогда не слышал этой фамилии.

— Еще услышите, — пообещал Бенджамин.

Кивком он указал на группу из трех человек. Два американца и седой японец. Они вели неторопливую беседу.

— Слева — Джон Уилби, — пояснил Бенджамин.

— Его-то я знаю, он советник посольства по культуре.

Бенджамин с усмешкой посмотрел на молодого журналиста.

— Он такой же советник по культуре, как я балерина. Уилби — заместитель резидента ЦРУ в Японии. Причем первый заместитель, потому что занимается политической разведкой.

— Ну да? Он так долго и со знанием дела рассказывал мне о японском кинематографе…

— А что вы думаете, ребята из Лэнгли — тупые головорезы? Это прекрасно образованные, умные, хитрые и опасные люди. Уилби получил докторскую степень в Принстонском университете, блестяще владеет японским.

— А японец рядом с ним, должно быть, его агент? — поинтересовался Мортон.

— Во-первых, забудьте шпионские романы, которые вы явно имеете обыкновение читать на ночь глядя; во-вторых, это один из крупнейших промышленников, господин Итодзаки.

— А третий…

— А третий и есть Стивен Льюис, и я никак не возьму в толк, почему он приехал.

— Кто же он такой?

— Льюис когда-то работал в Японии. Он оставил о себе недобрую память. А сейчас, насколько я знаю, он занимает важный пост в директорате операций. Он мастер грязных дел.

— Откуда вы все это знаете? — с некоторой долей сомнения спросил Мортон.

— Когда-то я много писал о ЦРУ.

— И японец знает, с кем разговаривает?

— Думаю, что да. Деловые люди предпочитают поддерживать рабочие отношения с разведкой, потому что тут не говорят, а делают. Остальные посольские в основном ведут светские беседы и напиваются на приемах.

В машине — Бенджамин предложил заехать к нему выпить сакэ — они молчали. И Мортон старался удержать в памяти лица тех трех, особенно японца. Об этих людях следовало расспросить Бенджамина подробнее.

Поздно вечером Комура, уставший и почти разуверившийся в удаче, все-таки разыскал таксиста, который вез Митико, ее сестру и Юкио Кога. Водитель долго не мог вспомнить интересовавших Комура пассажиров. Сразу показать фотокарточки инспектор не решился. Люди зачастую либо тотчас безоговорочно «узнают» тех, о ком спрашиваешь, либо, напротив, заявляют, что в жизни никого похожего не видели, — просто из желания отделаться поскорее от полиции. Комура долго возился с парнем, называл приметы сестер, описывал их внешность, но тот только нехотя качал головой.

— Не помню я… У меня иной раз за день больше сотни пассажиров бывает…

— Н-да, — Комура был разочарован, — раз так, ничего не поделаешь…

— О! — Таксист вскинул голову. — Вспомнил! Точно, было, две женщины сели ко мне. Я их отвез… — и он назвал улицу, где жила Митико. — Одна, помоложе, всю дорогу плакала. А та, что постарше, вот точно, как вы, сказала: «Раз так, ничего не поделаешь». Молоденькая там вышла, а вместо нее сел мужчина, и поехали в аэропорт.

Комура достал фотокарточки. Снимок Кога был не из удачных, инспектор взял его из старого дела. Террорист выглядел очень молодо и на себя нынешнего вряд ли походил.

— Они. Эта — молодая, — уверенно показал таксист. — Эта — постарше, только одета иначе. Платье на ней темное…

Снимок Кога он долго рассматривал.

— Вроде бы он. — Таксист засомневался: — Но не уверен. Может, ошибаюсь.

— О чем они говорили в машине?

— Да промолчали всю дорогу. Мужчина какой-то бледный, измученный сидел, горе у них, что ли, я не понял…

— Когда примерно в аэропорту были, не помните?

— Так, часов в девять, темнело… Женщина еще сказала: «Заранее приехали, а лететь всего полтора часа». Это потому, что нам со светофорами дважды повезло, а то… Теперь в пробку попадешь — все пропало, никуда не успеешь.

— Багаж у них был?

— Нет, сумка какая-то, и все. Я вначале даже думал, что они встречать кого-нибудь едут.

Таро обходил квартиру за квартирой, зачеркивая на плане крестиками те из них, обитатели которых ничего не видели и не знали. Время было вечернее, почти все сидели дома. Действительно, как выяснилось, несколько пожилых людей по ночам, спасаясь от томительного бодрствования, любили торчать у окна. Никто не опознал по фотографии Митико, зато сообщений о крупных мужчинах, входивших в ее подъезд и выходивших оттуда в ночное время, было столько, что Таро даже растерялся.

Вечером в апартаментах Брайтона, политического советника посольства США, состоялось совещание. Присутствовали: личный адъютант председателя комитета начальников штабов армии США, Уилби, Стивен Льюис и полковник Дэвис, начальник армейской разведки американских войск на Японских островах. Политический советник Брайтон, предупредив, что запись обмена мнениями предназначена для Вашингтона, включил магнитофон.

«Брайтон. Не хочу скрывать от вас: нашей работой недовольны. Создавшаяся в стране ситуация может серьезно отразиться на американо-японских отношениях. В последнее время усилились требования оппозиции расторгнуть договор безопасности. Печать критически оценивает наши внешнеполитические акции. Даже деятели консервативной партии позволяют себе нелояльные высказывания… Активизировалась деятельность коммунистов, особенно настораживает их успех на последних парламентских выборах… Надеюсь, понятно, какими последствиями это чревато…

Теперь о делах с «Джонсон эйркрафт корпорейшн». Должен признаться, что никто из нас не ожидал этого скандала. Практика, как бы это сказать, выражения благодарности стала традиционной… Я склонен полагать, что кто-то сознательно организовал «утечку» секретной информации в печать.

Адъютант. Кто?

Брайтон. Пока сказать трудно. Я поручил расследовать это дело.

Адъютант. А вы с самого начала были осведомлены о методах работы представителей «Джонсон» в Японии?

Брайтон. Разумеется. Кроме того, деятельность компании «Джонсон» шла на пользу нашей стране…

Адъютант. Вы неверно меня поняли. Я нисколько не сомневаюсь в правомерности ваших действий…

Брайтон. Надеюсь.

Адъютант. Но меня беспокоит другое: не всплывут ли данные о связях компании с ЦРУ. Отрицательный эффект такой информации поставил бы под угрозу и наше военное сотрудничество.

Брайтон. Это беспокоит и меня. Джон, не возьмете ли вы на себя труд сообщить последние сведения о ходе дела?

Уилби. Охотно. В завтрашнем номере газеты коммунистической партии будет помещен список получавших взятки. В списке три последовательно сменявших друг друга премьер-министра, пятнадцать бывших и нынешних министров, шесть депутатов, генеральный секретарь кабинета министров, бывший председатель комитета начальников штабов сил самообороны и ушедший в отставку начальник штаба ВВС.

Адъютант. Ого!

Уилби. Коммунисты образовали парламентскую комиссию по расследованию, которая действует отдельно от прокуратуры и Бог весть до чего может докопаться.

Дэвис. Они уже неизвестно каким образом разнюхали, что американская военная разведка работает в тесном контакте с японским управлением национальной обороны.

Уилби. Такого массированного удара консервативная партия может и не выдержать.

Брайтон. Это все, Джон?

Уилби. За исключением сообщения следственных органов о том, что бывший начальник штаба ВВС, а ныне депутат парламента за помощь в делах получил, кроме всего прочего, собачьи ошейники американского производства.

Адъютант. Вы шутите?

Уилби. Нисколько. Они даже нашли женщину, которая по поручению управляющего японским отделением «Джонсон эйркрафт корпорейшн» относила эти ошейники к нему домой.

Брайтон. Джон, приберегите анекдоты для посольских дам…

Господа, я пользуюсь случаем представить Стивена Льюиса. Я не зря попросил его приехать в Токио. Нестабильность ситуации в Японии вполне может привести к падению консервативного правительства и к созданию кабинета оппозиционных партий, где и коммунисты получат портфели. Я уже не говорю о политических последствиях, но они получат доступ к нашим военным и разведывательным данным, ведь мы тесно связаны с японскими коллегами.

Дэвис. На всякий случай мы приняли некоторые меры.

Брайтон. Похвальная предусмотрительность. Но я надеюсь, что до этого все же не дойдет. Правда, придется провести кое-какие акции. Вот тут-то как раз и незаменим такой специалист, как Стивен Льюис. Собравшиеся, очевидно, слишком молоды, чтобы помнить об эффективнейшей деятельности Стивена в Токио десять лет назад.

Льюис. Двенадцать.

Брайтон. Это не столь важно. Я имею в виду работу с террористами из группы «Боевое знамя». Десять с лишним лет назад в стране поднялась волна прокоммунистических настроений, и во что бы то ни стало нужно было эту волну сбить, лишить компартию поддержки среди избирателей. Мы внедрили в группу левых студентов опытного человека, снабдили необходимой литературой, и через несколько месяцев эти молодые японцы «сами», как им казалось, пришли к мысли о необходимости немедленного насильственного свержения буржуазного правительства. В результате — взрывы, два десятка смертных случаев, соответствующая кампания в печати, один из арестованных заявляет о своей причастности к компартии, и дело сделано: коммунисты скомпрометированы.

Адъютант. Не сочтите мои слова за попытку вмешаться в чужие дела, но, может быть, имеет смысл вновь применить лекарство, которое так хорошо себя зарекомендовало?

Уилби. Если только у японцев еще не выработался стойкий иммунитет к данному средству.

Брайтон. От нас ждут решительных действий, прошу формулировать конкретные предложения.

Уилби. Предложение номер один достаточно определенно выразил наш уважаемый коллега из Вашингтона, а его конкретное исполнение лучше всего поручить Льюису.

Брайтон. Хорошо. Благодарю всех за участие».

Поздно ночью с магнитофонной ленты сделали стенограмму и распечатали в трех экземплярах. Два из них были утром переданы помощнику государственного секретаря и председателю комитета начальников штабов, а третий пошел в шифровальный отдел — начальство Брайтона в Лэнгли должно быть в курсе дела.

Подполковник Дэвис подвез адъютанта председателя комитета начальников штабов к резиденции, где их разместили. Выйдя из машины и прощаясь, адъютант задумчиво произнес:

— У меня к вам две просьбы. Во-первых, шефа интересует краткая справка о последних изменениях в силах самообороны, а также имена людей, с которыми там можно иметь дело. Вы меня понимаете… И во-вторых, не забывайте, вы — армейская разведка, не следует, чтобы вашу службу непосвященные как-то связывали с ЦРУ. Это может повредить престижу армии.

Оставшись один, Брайтон поморщился: «Адъютант, этот тупица в погонах, сейчас начнет требовать от Дэвиса, чтобы тот прервал сотрудничество с нами. Армейские — мастера на такие штуки. Втравят в опасное дело, а сами в кусты. А Уилби небось интригует вместе с Льюисом». Вздыхая и позевывая от усталости, он заставил себя пройти в кабинет и набросать короткую шифровку. Начальник дальневосточного направления завтра узнает, что армейская разведка самоустранилась, что помощники Брайтона заняты устройством собственных дел и ему, Брайтону, практически в одиночестве приходится ломать голову над тем, как выкрутиться из создавшейся ситуации. Нет, в донесении не будет нытья. Начальство получит отчет бодрого, энергичного и опытного человека. Ценят именно таких.

Комура сверил возможное время прибытия Хироко Сасаки и Юкио Кога в аэропорт с расписанием авиарейсов. Выбирать пришлось из шести рейсов. Хироко сказала, что лететь всего полтора часа. Тогда это мог быть только Кумамото. Комура попытался разыскать стюардесс, сопровождавших этот рейс, но они были в полете.

Итак, он вышел на след бежавшего из тюрьмы Кунасиро опасного преступника, которого разыскивает полиция Японии. Что делать теперь? Сообщить в управление и таким образом передать дело в чужие руки? Эту мысль Комура отбросил. Но если так, то придется лететь в Кумамото и работать самостоятельно. Комура приводил все новые и новые доводы против этого псевдоромантизма и сам же безжалостно их опровергал. Ничего не поделаешь, возможно. Именно террорист Кога окажется тем, кто подтолкнет расследование убийства Митико.

Глубокой ночью Комура заехал в управление, чем безумно удивил дежурного, и оставил на столе записку с просьбой разрешить ему на несколько дней уехать из Токио по неотложным семейным делам. Таро он ничего не сообщил.

Мортон уже второй час сидел у Бенджамина. Они выпили несчетное количество миниатюрных бутылочек сакэ. Были на столе и удивительные японские закуски, которые предлагалось обмакивать в соевый соус. («С таким соусом и дерево съешь». «Уже съели, — засмеялся Бенджамин. — Это побеги бамбука».) Дым от выкуренных сигарет заполнял комнату. Бенджамин был в ударе, рассказывая одну за другой забавные истории. Особенно удачно он передразнивал немыслимое произношение офицеров американских оккупационных войск, воображавших, что в совершенстве овладели японским языком. В его рассказах американцы из-за собственного самомнения и надменности попадали в нелепейшие положения, японцы же неизменно выглядели умными и благородными.

Мортон заметил:

— Не очень-то вы жалуете соотечественников.

— Вам показалось, — отмахнулся Бенджамин. — Хотите зеленого чаю, приготовленного по старояпонскому рецепту?

Бенджамин принялся священнодействовать. Мортон пытался запомнить последовательность манипуляций, чтобы позже попробовать самому, но вынужден был отказаться от этой мысли: слишком сложно.

Разливая пенящуюся жидкость по фарфоровым чашечкам, Бенджамин задумчиво произнес:

— Вероятно, вы в чем-то правы. Я чересчур требовательно отношусь к американцам, приезжающим сюда. Я глубоко убежден, что мы, американцы, должны постоянно ощущать вину перед этой страной.

— Почему?

— Разве недостаточно Хиросимы и Нагасаки? Вы знаете, кто такие хибакуся? Это те несчастные, которые выжили после бомбардировки, но обречены на бесконечные мучения, на медленное умирание… Между прочим, таких в стране триста пятьдесят тысяч. Представляете, что должны испытывать японцы?

— А Пёрл-Харбор? Войну-то начали не мы.

— Но это мы бросили бомбу. А потом? Мы пришли сюда, чтобы навсегда покончить с войной. И вместо этого через несколько лет в нарушение конституции сами начали создавать японскую армию, назвав ее для отвода глаз силами самообороны.

— Силы самообороны? — пренебрежительно сказал Мортон. — Во-первых, у них нет ядерного оружия, во-вторых, они под нашим контролем.

— Это-то меня и беспокоит. Был шанс навсегда превратить Японию в нейтральную страну, а мы втянули ее в военный союз.

— Он необходим им для защиты…

— От кого? Мортон, вы же серьезный, думающий человек, неужто вы можете хоть на секунду поверить в то, что русские станут атаковать Японские острова? Нет, договор безопасности нужен прежде всего нам. Это было понятно еще во время корейской войны, когда мы использовали Японию как ремонтную базу и поставщика военного снаряжения. Когда позволили возродиться огромным военным концернам — наследникам дзайбацу’. Мы спустили их с цепи, и теперь они требуют своей доли. И добьются своего.

Дзайбацу — крупные монополии, контролировавшие основные отрасли японской экономики. Они стали вдохновителями агрессии императорской Японии во Второй мировой войне.

Мортон не узнавал человека, с которым близко сошелся за это время. В голосе его был гнев.

— Полно вам, Бенджамин, — пытаясь успокоить его, примирительно проговорил Мортон. — Вы просто начитались левых газет. Я перед отъездом сюда тоже проглядел одну книгу под названием «Японский милитаризм. Прошлое и настоящее». Автор описывает разные ужасы и предсказывает будущую агрессию Японии против Соединенных Штатов…

— И что же?

— Он кореец. А у корейцев к Японии застарелая неприязнь.

— Вы ошибаетесь, Мортон, — безнадежно махнул рукой Бенджамин. — Помните, что сказал президент в последней речи о Японии? Япония должна почувствовать себя военной державой. Понимаете, Мортон, военной державой! А здесь есть люди в штатском и в мундирах, которых не придется долго уговаривать, которые мечтают о сильной армии и еще помнят о «сферах взаимного процветания Великой Восточной Азии», о победоносных маршах императорской армии. Они ждут своего часа.

— Он не придет, — уверенно сказал Мортон. — Иметь такую армию Японии запрещает конституция. Да и Соединенные Штаты не позволят…

— «Не позволят»… В Вашингтоне надеются, что японцы станут таскать им каштаны из огня. Да ведь пушки-то стреляют в разные стороны. В конечном счете как бы в один прекрасный день наши собственные корабли не оказались под прицелом японских орудий. А виноваты будем только мы сами. Это мы заставляем их вооружаться.

— Каждый шаг сил самообороны под контролем прессы и парламента. Чуть что — начинается скандал.

— Кто может помешать японским генералам взять да и произвести небольшой военный переворот? Отменить конституцию, заявить о внешней угрозе и ввести воинскую повинность?

— Ну, это уж совсем несерьезно. Вы увлеклись, Бенджамин, да и выпили мы с вами немало. Какие там перевороты? Япония не Чили. С равным успехом и у нас может произойти переворот. — Он с усилием поднялся. — Уже поздно. Пора спать.

Бенджамин насмешливо наблюдал за ним.

— Постойте, Мортон, я вам кое-что покажу.

— Право, дорогой Бенджамин, в другой раз.

Но старый журналист протянул руку и снял с книжной полки какой-то японский журнал. На обложке был изображен танк, орудие которого было нацелено на открытые окна высокого здания. Фотомонтаж рассекала жирная надпись.

— Что здесь написано?

— Это название очерка, опубликованного в этом номере: «Военный переворот возможен». А ниже: «Силы самообороны поднимаются на борьбу».

Взглянув на соседей Комура по самолету, каждый бы без труда понял, что в Кумамото они летят не ради деловых встреч и забот. Разумеется, нет! Отдохнуть, половить рыбу, увидеть вулкан Асо, побывать в старинном замке начала семнадцатого века, одном из трех крупнейших в Японии, пройтись по паркам, посетить музей искусств. А знаменитые пятьсот ликов последователей Будды — пятьсот статуй, вытесанных из камня древним скульптором, который потратил на это двадцать четыре года жизни! В Кумамото есть что посмотреть. Комура старался скрыть свою озабоченность, чтобы не выделяться в веселой, оживленной толпе.

Он прежде не бывал в этих местах и решил остановиться в той гостинице, куда направятся туристы. Вероятно, и пара, которую он преследует, выдает себя за туристов и старается не привлекать внимания. Комура по опыту знал, что есть такие места, куда так или иначе попадают все прибывшие в город. Там и следует ждать появления Кога.

Уилби загнал машину в подземный гараж, проводил Льюиса в большую овальную комнату, пододвинул столик с напитками, скинул пиджак. В рубашке с расстегнутым воротом и сползающим узлом галстука, он все еще походил на быка, как его называли в ту пору, когда он был курсантом разведшколы.

— Наливайте себе сами, — предложил Уилби. — Не знаю, к чему вы привыкли там со своими друзьями-террористами, которых вы так заботливо опекаете. Вы их не боитесь?

— Везде есть разумные люди, — ответил Льюис. — Тем более что для них я не офицер разведки, а бизнесмен. А это очень уважаемая профессия…

— Да, да, я и забыл. Вы же крупный делец, владелец фирмы «Кристофер энд компани». Чем вы торгуете?

— Я занимаюсь валютными операциями. Но мы, кажется, отвлеклись…

— Мне нужна ваша помощь, — сказал Уилби. — Я очень на вас рассчитываю. В принципе мне нужно то же, что и Брайтону: чтобы вы с помощью своих друзей вновь заставили леваков действовать. Но взорванной на каком-нибудь пустыре бомбы и дурацких листовок сейчас недостаточно. Нужно кое-что посерьезнее…

— Что же?

— Следует организовать нападение на казарму сил самообороны. Квалифицированное нападение. Чтобы были убитые и раненые, чтобы завизжала от ужаса перед красными вся японская пресса…

— И чтобы военные подняли мятеж, — закончил фразу Льюис. — Я правильно вас понял?

Уилби с размаху опустился в кресло, затрещавшее под его тяжестью.

— Да, вы меня поняли правильно.

В редакции центральной коммунистической газеты шло очередное совещание.

Перед выступающим лежала стопка аккуратно исписанных листков — он делал доклад о проблемах текущего момента.

— За последнее время, — говорил он, — участились случаи террора против коммунистов. В особенности во время выборов в местные органы самоуправления. Видя рост наших рядов, крепнущие позиции партии, наши успехи на парламентских выборах, правые силы, в частности консервативная партия, развернули антикоммунистическую кампанию. Нас обвиняют во всевозможных преступлениях, пытаются опорочить. Правые развязали настоящую войну против коммунистов. Практически каждый день штаб-квартира компании становится объектом провокаций. Всем памятно нападение на председателя президиума ЦК партии, выступавшего на митинге. Тогда был задержан человек, который пытался взобраться на трибуну. У него был кинжал, и он показал в полиции, что входит в группу «Движение за Великую Японию», после чего заявил: «Хотел убить председателя компартии, очень жалею, что не удалось». В тот же день состоялось нападение и на депутата от нашей партии, когда он выступал перед избирателями.

Сейчас насчитывается примерно шестьсот правых террористических групп, куда входят около четырех тысяч человек. Многие из них созданы за последние три года. На содержание и вооружение террористов требуются большие деньги. Кто их финансирует?

Он на секунду замолк, отыскивая что-то в тексте выступления.

— Не хочу быть голословным. По поручению парламентской фракции компартии я обратился в бюро расследований общественной безопасности министерства юстиции с письменным запросом. В ответе сообщается, что только в нынешнем году, а он еще не закончился, создана сорок одна правая организация. Цитирую: «Бюро расследований общественной безопасности с тревогой отмечает, что некоторые из этих организаций начали создавать своего рода добровольческий корпус, готовый прибегнуть к насилию. В целях ослабления и уничтожения влияния коммунистов». Тут уж трудно говорить, что коммунисты трубят о несуществующей угрозе. Угроза есть. Она реальна. Недаром ультраправые заявляют, что сейчас страна находится в преддверии более серьезного кризиса, чем даже в предвоенные времена, когда так называемое молодое офицерство не раз делало попытку совершить фашистский переворот с целью «навести порядок» перед тем, как развязать войну. Нынешние террористические акции, таково мое твердое убеждение, тоже совершаются с дальним прицелом на установление фашистского режима.

Многое говорит о том, что в определенных кругах японского крупного капитала зреет заговор против демократии. 9-я статья конституции, гражданский контроль над «силами самообороны», бдительность демократических сил, и в первую очередь коммунистов, — вот что мешает военно-промышленному комплексу. «Мицубиси», «Исикавадзима-Харима» некому продавать оружие: внутренний рынок ограничен, внешний вообще закрыт; благодаря нашему давлению правительство обязалось не экспортировать оружие. А ради рынков сбыта монополии пойдут на все. Вот почему правые силы, которые верно служат крупному капиталу, вновь выступают с националистическими лозунгами. «Великая Япония» — вот их идеал. А национализм очень опасен и потому, что выступающих против него легко обвинить в отсутствии патриотизма и любви к родине.

— И что же, попытка переворота кажется вам вполне реальной? — задал вопрос заместитель редактора газеты, профессиональный журналист и партийный работник.

— Конкретных фактов в нашем распоряжении нет, но косвенные свидетельства, несомненно, осуществляющейся подготовки к серьезной антидемократической акции не могут не настораживать.

Таро не сразу поверил в удачу. Пока эксперт управления не протянул ему влажные фотоснимки, он старательно убеждал себя, что с фотографиями ничего не получится и впереди те же утомительные хождения по лестницам, звонки в чужие двери, бесконечные разговоры…

Он добрался до пятого этажа дома. Дом этот был последним в списке Таро. Если и здесь ничем не помогут, шансов отыскать мужчину, о котором рассказывал парень у подъезда, останется совсем мало. В угловой квартире никого не оказалось. С чувством безнадежности он подошел к соседней квартире, но вместо обычного «Кто там?» донеся веселый юношеский голос:

— Входите! Не заперто. Это Адати-сан?

Вытирая на ходу мокрые руки, появился молодой человек лет семнадцати-восемнадцати, с растрепанными волосами, в цветастой рубашке. Увидев Таро, он удивился.

— Я из полиции, — представился тот. — Мы распутываем одно очень важное дело и надеемся на вашу помощь.

Эту фразу он автоматически произносил в каждой квартире. Однако молодой человек воспринял ее серьезно.

— Подождите секундочку, я выключу воду.

— Вы собирались ванну принимать, извините, что побеспокоил вас.

— Нет, — рассмеялся молодой человек, — я пленки проявляю. Накопилось за неделю.

— Увлекаетесь фотографией? — из вежливости спросил Таро.

— Не то слово, — донеслось из ванной. — Снимаю днем и ночью. Иногда из окна часами прохожих фотографирую. Многие говорят: чепуха, а я считаю — это лучшая практика. Как стать мастером, никто вам не объяснит. Надо просто снимать, и потом становится ясно: хороший снимок или плохой. Правильно я говорю?

— Правильно, — рассеянно произнес Таро. Его заинтересовало упоминание о прохожих. — А можно взглянуть на ваши работы?

— Конечно!

Небольшая комната была вся завалена пакетами, из которых торчали черно-белые снимки. Чтобы так основательно забить комнату, нужно было щелкать аппаратом буквально день и ночь.

— Чем интересуетесь? Пейзажи? Портреты?

— Да я не очень разбираюсь… Вы говорили, прохожих снимаете, вот и покажите. Неприукрашенная жизнь как-никак…

— Пожалуйста.

За несколько минут, ориентируясь по каким-то ему одному понятным пометкам на пакетах, юный фотолюбитель выложил перед Таро целую груду снимков. Придерживая ее рукой (чтобы не развалилась), подмигнул:

— Смотрите!

Будущий следователь скинул пиджак и принялся за дело.

Все снимки были небольшого формата, и Таро приходилось подолгу вглядываться в каждый из них, чтобы убедиться — не тот. Он был упрям. Хозяин квартиры продолжал заниматься своими делами, проявлял пленки, звонил по телефону, с кем-то разговаривал, кто-то приходил, уходил, а Таро, не отвлекаясь ни на секунду, продолжал искать.

— А вот эту пленку я ночью отснял. Купил телескопический объектив, решил попробовать. Вон в том подъезде, видите? — он показал на подъезд, где жила Митико.

Эти кадры Таро просматривал так внимательно, что глаза заслезились. Так, это соседка Митико и еще какая-то женщина… Вот парочка — оба спиной к снимающему… Опять та же парочка, видно, долго стояли… Мужчина… Мальчик… Еще раз мальчик… Женщина, не Митико… Старуха… Еще раз старуха… Опять старуха… Далась она ему! А это? Митико!!! Неужели… Похоже, она. С ней мужчина, лица, правда, не видно. Ничего, есть же еще фотография — там он отлично получился… Да, это, несомненно, он. А вдруг нет?

Надо ехать в управление к экспертам. Пусть для верности сравнят эту фотографию Митико с ее снимками, имеющимися в деле. Неужели повезло?

Таро просидел еще полчаса, просматривая оставшиеся пакеты, но больше ничего не нашел. Хорошенького понемножку.

— Берите, берите, — согласился молодой человек. — У меня же негативы остались.

Два дня в небольшой гостинице города Аомори, расположенного на севере Хонсю — главного из Японских островов, генерал Такаса давал последние указания участникам заговора. Сюда, соблюдая чрезвычайные меры предосторожности, поодиночке прибыли члены общества «Хризантема», чтобы договориться о синхронности выступлений частей «сил самообороны», расквартированных в различных городах. В папке Такаса, которая стоила жизни Митико Садзи, был точный план действий участников переворота.

Помощник начальника отдела токийской полиции Фудзи счел доводы Таро заслуживающими внимания — фотография человека, приходившего к Митико, была размножена и направлена для идентификации личности.

Ответ поступил неожиданно быстро.

Стажер сидел в комнате инспекторов, ощущая сладостную усталость человека, выполнившего свой долг. О дальнейшем расследовании он пока не думал, было так приятно вновь и вновь вспомнить о том, как ему удалось раздобыть снимок. В комнате здорово накурили, инспектор Нагано вслух читал статью из журнала, а остальные наперебой комментировали ее и спорили. Поговорить действительно было о чем. Автор статьи писал:

«Программа так называемых прогрессивных сил, которые поддерживают послевоенную демократию, есть не что иное как лицемерие, попытка закрыть глаза на подлинную сущность человека, худшее проявление рабского комплекса неполноценности. Это менталитет женщины. Выполнять же общественные функции — дело мужчины. Его мир — это мир поражений и побед. Внутренний импульс, заложенный в мужском начале, зовет к войне. К нам были занесены из-за границы и навязаны чуждые японскому народу конституция, понятия евро-американского гуманизма. Мы — нация особенная. Нас нельзя назвать азиатами. Посмотрите, как теперь успехами нашей страны восхищаются и в Европе, и в Америке. Оживив лучшие черты нашей нации, сделаем следующее столетие японским веком».

Таро не успел дослушать споры, которые возникли вокруг статьи. Его неожиданно вызвали к начальству. В кабинете Фудзи сидел какой-то аккуратный человек в штатском, не из городского управления, — его Таро видел впервые.

Со стажером незнакомец заговорил удивительно дружелюбно, расспрашивал об учебе, семье, похвалил за проявленную сметку и спросил, почему старший инспектор Комура не помогал ему в поисках. Таро выложил все, что слышал от Комура по поводу дела Митико, вспомнил даже о ее старшей сестре и какой-то террористической группе (название, правда, он запамятовал), рассказал, как нашел фото мужчины, и подробно описал молодого фотографа. Незнакомец выслушал все с легкой улыбкой, поблагодарил и отпустил его. Таро ушел, размышляя: как жаль, что в токийском управлении нет таких симпатичных людей.

Фотографию человека, разыскиваемого по подозрению в убийстве Митико Садзи, быстро опознали. Полицейский чиновник уже записал данные: Такаса Рёити, генерал-майор, командующий 1-й дивизией Восточного направления «сил самообороны», в настоящее время местонахождение неизвестно.

«Приятный человек» был сотрудником второго исследовательского отдела управления национальной обороны — военной контрразведки.

Бенджамин дал Мортону перевод статьи на английский язык, и тот жадно просматривал страницу за страницей, изредка вглядываясь в огромного размера иллюстрацию к материалу: с оружием на изготовку японские десантники сидят на танках. Бесстрастная камера запечатлела металлический блеск в глазах людей, готовых выполнить любой приказ. Или так только казалось Мортону?

Статья была необычной. В ней автор писал о существовании в офицерском корпусе «сил самообороны» тайного общества «Хризантема», деятельность которого направлена на возвращение императора к власти, создание сильной армии, роспуск компартии и установление в стране тоталитарного режима. Мортон с интересом читал статью, которую неизвестный ему японский журналист построил как беседу четырех провинциальных офицеров, именуемых А, Б, В и Д. Двое из них, по словам журналиста, были лейтенантами, один — капитаном и один — майором. То, что говорили офицеры, поразило Мортона — и слова и мысли во многом подтверждали рассказанное только что Бенджамином.

«Мы не выступим до тех пор, пока не будет стопроцентной уверенности в успехе, — говорил Б. — Сейчас необходимо выработать конкретную политическую программу. Мы не только совершим переворот, мы останемся у власти, и нам требуется реальная политическая, экономическая и социальная программа».

«На этой стадии мы сконцентрировали все силы на сплочении единомышленников и отмене 9-й статьи нашей нынешней позорной конституции, запрещающей иметь армию, — продолжал В. — Мы защитники культуры и традиций. Японская нация и императорская система неразделимы — это отличительна черта нашей страны, у нее нет аналогов в мире.

Нам необходимо возвращение к традициям предков, — развивал свою мысль В. — Покончим с рационализмом. Необходимы реформы и в системе образования, которое придает слишком большое значение идеям западного гуманизма».

«Вероятно, когда в результате внутриполитических волнений, хаоса, коррупции, кризиса правящей партии правительство окажется не в состоянии справиться с ситуацией, военные и придут к власти, — заявил Д. — “Силы самообороны” выступят в защиту стабильности и порядка, возьмут в свои руки политическую власть. Государственный переворот — не простая операция. Только для захвата столицы требуется минимально 15 тысяч человек, то есть целая дивизия. Пока такими силами мы не располагаем».

«Мы бросаем семена в землю, — заговорил А. — Никто из нас не знает, удастся ли при жизни увидеть цветы. Тем не менее наш долг — поливать ростки и ухаживать за ними».

Беседу офицеров автор статьи снабдил кратким комментарием:

«Гитлер начал с девяти человек, собиравшихся в мюнхенском пивном погребке. В то время в нем видели лишь упрямого сумасшедшего мечтателя, но, когда через десять лет он стал хозяином Германии, его планы уже не были фантазией. В январе 1939 года Гитлер сказал в рейхстаге: “Когда-то люди смеялись над тем, что я говорил. Теперь я показал, что я не лжец, теперь моя очередь смеяться”. Молодые офицеры, с которыми я встречался, — элита армии, в скором времени они начнут двигаться вперед по служебной лестнице к генеральским чинам. Кто знает, что произойдет, когда они окажутся в кабинетах управления национальной обороны».

— Это интересно! — воскликнул Мортон. — И что же, это не домысел? Статья на чем-то основана?

— В том-то и дело, — ответил Бенджамин. — Я знал автора статьи — блестящий газетчик. Он умер сравнительно молодым от рака. Под чужим именем, с рекомендательными письмами от военных, которые он с величайшим трудом раздобыл через третьи руки, он приехал в небольшой городок, где размещалось подразделение «сил самообороны». Постепенно завязал знакомства с местными офицерами. Всех подробностей я не помню, но за одно ручаюсь: эти А, Б и прочие — реальные люди. Я был у него дома за несколько месяцев до его смерти, и он назвал мне фамилии офицеров.

— Когда это было?

— Десять лет назад.

— Десять лет назад? — переспросил Мортон. — Так зачем вы мне показали статью? Это же вчерашний день. Офицеры давно забросили увлечения юных лет и разве что хранят пожухлый номер журнала как воспоминание о бурной молодости.

Бенджамин, покряхтывая, поднялся с кресла.

— Я записал тогда имена, которые он назвал… Три дня назад, отыскав листок с фамилиями, я сверил его со справочником «сил самообороны». И уже три дня не нахожу себе места… Десять лет назад эти люди были младшими офицерами на небольших должностях в провинции, а сегодня занимают ключевые посты в армии. Полюбуйтесь.

Он бросил смятый листок Мортону на колени. Мортон развернул и прочитал:

«А — начальник второго исследовательского отдела управления национальной обороны (то есть ведает контрразведкой). Б — начальник отдела кадров штаба сухопутных войск. В — начальник отдела связи управления национальной обороны».

— Ознакомились? — осведомился Бенджамин. — Меня поразил этот список. Именно эти люди оказались на чрезвычайно важных постах! Они могут подбирать и расставлять единомышленников с помощью Б. Устранять неугодных и защищать своих — с помощью А. Организовывать систему собственной связи и быть в курсе высших военных секретов — с помощью В. Можно ли считать, что назначение на эти посты — случайность и эти люди действительно и думать забыли о планах государственного переворота?..

— Значит, вы полагаете?.. — пробормотал Мортон.

— Полагаю не полагаю, — в раздражении произнес Бенджамин. — Что я могу вам сказать? Не знаю. Помните, как они формулировали необходимые для переворота условия: кризис консерваторов, взрыв возмущения в стране, неспособность правительства справиться с ситуацией. Скандал вокруг дела «Джонсон» вызвал в Японии серьезный политический кризис, и многие — прислушайтесь хотя бы к телекомментаторам — считают правительство консерваторов недееспособным. А в некоторых выступлениях уже нетрудно уловить нотки ностальгии по сильной руке, по прежним временам, читай: по императорской власти.

— И вы думаете, что именно сейчас армия, воспользовавшись ситуацией, опробует взять власть? — Мортон вполне овладел собой, теперь он вновь ощущал себя репортером, которому неожиданно удалось получить сенсационную информацию. И расспрашивал Бенджамина с нескрываемым профессиональным интересом.

— Сегодня я обзвонил всех троих. Благо в справочнике есть и их служебные телефоны. Все трое — в командировках вне Токио. Когда вернутся, неизвестно. И еще одно: майор Д, говоривший, что для захвата столицы необходима дивизия, которой у них тогда не было…

— Кто же он? — Мортон догадывался, каким будет ответ.

— Генерал Рёити Такаса, командующий 1-й дивизией Восточного направления сил самообороны, которая — вы, вероятно, об этом не знаете — расположена в Токио. И он тоже вылетел в служебную командировку.

Таро решил, что следствию или суду могут понадобиться негативы фотоснимков, запечатлевших Митико Садзи вместе с мужчиной, оказавшимся генералом сухопутных «сил самообороны». Поэтому он, не откладывая, вновь решил навестить юного фотографа. От остановки метро он пошел пешком, быстрым шагом пересек улицу и еще издали увидел большую толпу около дома своего нового знакомого, а когда приблизился, разглядел патрульную полицейскую машину. Таро безотчетно ускорил шаг. Вспугивая пешеходов сиреной, примчалась машина «скорой помощи». Толпа раздвинулась. На окровавленных носилках лежал искалеченное до неузнаваемости тело молодого фотографа.

— Говорят, из окна вывалился…

— Пьяный, что ли?

— Наверное…

— Нет, он вроде фотографировал что-то из окна. Не удержался и…

На носилки рядом с телом кто-то положил искореженную камеру.

В управлении Таро сообщили, что дело об убийстве Митико Садзи и все материалы переданы военной контрразведке. Почему?

У Таро не было доказательств, что фотографа убили. Но поверить в роковую случайность он не мог. Стоило ему прикрыть глаза, как он вновь видел окровавленные носилки с телом несчастного парня.

Почему же это произошло? Он не понимал. Рухнула привычная система представлений о добре и справедливости. Университетские учебники и пособия полицейской академии совета не давали, и он не знал, что делать дальше. Но одно желание все настойчивее овладевало им: нужно во что бы то ни стало добраться до истины. Что еще могла означать беспрецедентная передача расследования военной контрразведке, которая никогда не занималась подобными делами, как не попытку скрыть подлинного преступника? Но остается еще одна возможность — предать эту историю гласности.

Таро уехал к приятелю в один из пригородов Токио. Тот жил один и давно приглашал погостить. Таро долго сидел у окна, глядя на столетний бонсай — карликовое деревце, выращиваемое в горшочке, и думал. Он не хотел идти в полицейское управление. Он не верил больше людям, которые раньше казались ему образцом, достойным подражания.

Потому сел к столу и записал все, что знал об убийстве Митико Садзи. Он отошлет это корреспонденту газеты, прославившемуся сенсационными материалами о работе полиции. Его это должно заинтересовать, убийцы не останутся безнаказанными. Пошлет, разумеется, и в другие газеты.

Комура попробовал пошевелить связанными за спиной руками. Бессмысленно. Скрутили надежно, не освободишься. Голова мучительно болела после удара. Долго ли он пролежал без сознания? Сколько сейчас времени? Где он?

Он лежал на сыром и холодном земляном полу, скорее всего в подвале. Глаза привыкли к темноте, но ничего обнадеживающего рассмотреть он не мог. Повернувшись на бок, он уткнулся щекой в жидкую грязь, но голове стало чуть легче, и не так саднили руки. Что же произошло? Кто мог его узнать? Где он ошибся?

В гостинице Комура остановился под чужой фамилией. Неужели его опознала Хироко Сасаки или еще кто-нибудь из группы «Боевое знамя»… Похоже, что так. Он два дня болтался по городу, пытаясь нащупать след, но его засекли и решили, что нападение — лучшая защита. Могли и прикончить. Нет. Сначала они попытаются выведать, что известно полиции. А полиции ничего не известно. Никто и не знает, где Комура.

Кто же мог подумать, что ребята из «Боевого знамени» умеют так работать? Взяли его мгновенно. В сквере неподалеку от гостиницы. Он шел по пустынной аллее, всего в нескольких шагах от отеля. На земле, поперек дороги, валялся пьяный. Комура попытался перешагнуть через него, и в этот момент мнимый пьяный сбил его с ног. И тут же к нему метнулись из-за кустов еще двое. Первого Комура встретил ударом ног, вскочил, и тут… От страшного удара он потерял сознание.

Судя по его состоянию, дело не обошлось без наркотиков. Видимо, вкололи ему какую-то гадость.

Откуда только взяли? «Самое время поинтересоваться», — усмехнулся он.

Ничего. Пока жив, надежды терять не стоит. Прежде всего надо набраться сил. Он попытался, как его учили, когда он занимался карате, расслабиться, вспомнил последовательность условных фраз, способствующих отключению мозга от внешних раздражителей, погружению в глубокий сон. Через несколько минут и в самом деле задремал.

— …Смотри-ка, спит.

— Разбуди его, разбуди. Только легонечко, чтобы на небо раньше времени не отправился.

Перед глазами Комура вспыхнули и разбежались в разные стороны многоцветные шары. От резкой боли в боку перехватило дыхание. Над ним наклонились двое.

— А, очнулся. Ну и хорошо. Поднимайся, поднимайся. Нам с тобой поговорить хочется. Давай его наверх.

Комура грубо схватили за связанные руки и по складной лесенке потащили наверх.

На мгновение он зажмурился от яркого света, потом осмотрелся. Окна плотно занавешены — трудно определить, ночь или день.

— На стул посадите его, Сай, там ему будет удобно.

Сай бросил его на стул, как куль картошки.

— Ну что, старший инспектор токийского полицейского управления Сигэру Комура, завещание в пользу Акико будем писать, а? — заговорил старший из двоих и удовлетворенно откинулся на спинку кресла, заметив, как вздрогнул допрашиваемый.

— Удивляешься, что все про тебя знаем? Давай, давай, удивляйся. Напоследок можно.

Сай, в котором чувствовалась огромная физическая сила, даже тогда, когда он стоял неподвижно, загоготал.

— Сегодня еще, пожалуй, поживешь, а завтра, не обессудь, прикончим. По приговору революционного суда.

В углу опять раздался смех.

— Мы, истинные революционеры, сам понимаешь, должны покончить с тобой, как с грязным прислужником нашего классового врага, — сказал главный.

Этот человек явно подражал кому-то. Комура показалось, что он уже слышал подобные высказывания.

— Что молчишь? — не выдержал наконец говоривший.

— Может, развязать ему язык, а, Фукудзава-сан? — с готовностью предложил Сай.

— Погоди. Ну вот что, инспектор. Мы не думали, что полиция что-то разнюхает. Операция была обставлена аккуратно, надзирателям в Кунасиро осталось только глазами хлопать. И в Кумамото Кога с Хироко прилетели чисто, мы смотрели — хвоста не было. Поэтому нас интересуют три вопроса. Кто сообщил о том, что они в Кумамото? Что вы еще знаете об этом деле? И где остальные ищейки? Мы засекли только тебя.

Фукудзава подошел поближе к Комура и вперил в него маленькие немигающие глазки.

— Ты, наверное, думаешь: облапошу я вас, совру что-нибудь, выкручусь. На это не надейся. У него, — кивок в сторону верзилы, — в маленьком чемоданчике запасец кое-каких медикаментов. Я, конечно, не врач, но от одной-двух болезней как-нибудь излечу. От немоты и от вранья. Ты ж в курсе дела — нынешние препараты развязывают языки даже глухонемым. А ты у нас и слышишь, и видишь, и понимаешь. Лучше все выложить и помереть спокойно, чем… — Кривая улыбочка объяснила инспектору, какая альтернатива ему полагается.

— Кто вы такие? — говорить было трудно, слова глухо отдавались болью где-то в затылке.

— Мы-то? Революционеры. С буржуазией боремся и таких, как ты, уничтожаем. Извини, но подробнее удовлетворить твое любопытство не имеем права. Конспирация. Хоть и вряд ли представится тебе возможность с кем-нибудь, кроме нас, побеседовать. Да и что тебе о чужом беспокоиться, о своем подумай.

— Пока что дайте мне из вашего чемоданчика пару таблеток аспирина: голова раскалывается. И руки бы развязали. Так особо не разговоришься, — сказал Комура.

— А ты что, руками объясняться будешь? — хмуро поинтересовался Фукудзава. — Обойдешься и так.

— Так я говорить не буду. — Комура передернул плечами.

Фукудзава легко, пружинистым шагом подошел к инспектору, развязал веревки. Комура облегченно потер затекшие, посиневшие руки, улыбнулся и тут же краем глаза заметил блеснувший в руке верзилы пистолет.

— Вот теперь могу и ответить на вопросы. Сработали вы так себе, хвалиться нечем. Хочешь расскажу, как дело было?

Он назвал адреса Митико, Хироко, номер такси, на котором Кога приехал в аэропорт, и номер рейса в Кумамото.

— Я уж не говорю о том, что нашел одежду Кога, спрятанную на квартире Митико Садзи, которую сочли наиболее безопасным местом, — продолжал Комура. — Эксперты в нашей лаборатории дали твердое заключение: грязь на одежде по химическому составу идентична почве вокруг тюрьмы Кунаси-ро. Кстати, довольно редкий состав, так что девяносто девять процентов из ста, что ваш Кога испачкался прямо там, пока добирался до машины, на которой его увезли в Токио.

Скептически отозвавшись об организации побега, Комура немного кривил душой: спрятать бежавшего террориста в квартире никому не известной Митико (даже с сестрой у нее разные фамилии) — неплохая идея. С одеждой все тоже было логично: оставить в чуланчике у Митико грязные тряпки, в которые превратился костюм Юкио Кога (на него он сменил тюремный балахон у стены Кунасиро). Карты организаторам побега спутало убийство Митико Садзи.

— Так что хвалиться нечем, — повторил Комура.

— Кто помимо тебя вел дознание? — спросил Фукудзава, оправившись от мгновенного удивления.

— Как обычно, наше управление сформировало бригаду. Но зачем вам имена, если результаты уже доложены руководству?

— Так, понятно… — Фукудзава встал и кивнул Сай: — Держи его под прицелом. Я скоро вернусь.

Он вышел и плотно прикрыл за собой дверь.

Сай уселся на его место, закурил, положив пистолет на колени, и с видом победителя взглянул на следователя. Люди, подобные Комура, умные да образованные, всегда командовали им, теперь же один из них в его власти. Упустить такой случай Сай был не в силах.

Цепь телефонных звонков сработала безотказно. Начальник токийского полицейского управления Вада сообщил Куихара, что старший инспектор Комура работал в одиночку, без санкции руководства, о результатах его расследования и даже нынешнем местонахождении ничего не известно. К выяснению обстоятельств побега Юкио Кога из тюрьмы он и вовсе никакого отношения не имеет. Кстати говоря, расследование этого дела по-прежнему не продвинулось ни на шаг.

О фотографиях, найденных Таро, Вада еще и сам не знал. Подобная информация проходила долгий путь по многоступенчатой лестнице полицейской бюрократии. В конце разговора Вада даже посетовал: к чему излишнее беспокойство по мелочам? Раз он обещал присмотреть за делом, значит, все в порядке.

Хэйдзо всегда обедал в одно и то же время в маленьком китайском ресторанчике. Сюда и прибежал Фукудзава, напуганный словами следователя. Выслушав его, Хэйдзо вышел позвонить и через некоторое время, довольный, вернулся к столу.

— Позвольте вам еще пельменей? — угодливо спросил официант.

— Можно. Пельмени сегодня удались.

Обед действительно был хорош. Знаменитые цзяоцзы — пельмени из смеси свинины, баранины и тыквы, байцайтан — суп с креветками и капустой. К рису — свинина в тесте и пирожки. Несколько бутылочек просяной водки маотай.

Хэйдзо работал на ЦРУ с 1947 года, с того времени, как первые сотрудники только что созданного разведывательного ведомства появились в Японии. Он постарел на этой службе, но не желал уступать место более молодым. Стремясь доказать свою ценность как агента, он вышел на Куихара и постепенно выяснил. кое-что об операции «Хризантема». Теперь он получал приказы непосредственно от Льюиса и Уилби.

Выпив множество чашечек зеленого чая, который поглощался до, во время и после обеда и сочетался с неменьшим количеством просяной водки, Хэйдзо вдруг усмехнулся:

— А ведь купил тебя инспектор. Не будь меня, ты б в такую панику ударился. Все дело бы поломал. Парень не дурак, решил тебя припугнуть: начальству, мол, доложил, с группой работал! Хорошо, что я сразу созвонился с Токио, выяснил, что прилетел он сюда на свой страх и риск. В полиции даже не знают, где он.

— Будем кончать его?

Хэйдзо задумался. Фукудзава знал этого человека уже много лет, но до сих пор не мог предугадать его реакции. Хэйдзо был непредсказуем. Также невозможно было поймать его взгляд, заглянуть в глаза, полуприкрытые тяжелыми веками. Смотрел он всегда мимо человека, но все видел, а собеседник начинал чувствовать себя неуверенно, терялся.

— Нет, — медленно покачал головой Хэйдзо, — мы возьмем его с собой на базу. Возникнет перестрелка, и его труп мы подложим полицейским ищейкам. Пусть поломают голову.

Фукудзава был восхищен.

Звонок Хэйдзо из Кумамото, несмотря на все заверения Вада, заставил Куихара забеспокоиться. Тем более что после этого сотрудник военной контрразведки, который разговаривал с Таро, сообщил Куихара не только адрес молодого фотографа, но и то, что полиция разыскивает генерала Такаса. Произошло непредвиденное. Генерал оказался впутанным в грязную уголовную историю, и одновременно полиция вышла на след Кога. Это совпадение могло быть случайностью, но несколько таких совпадений — и под ударом весь план.

— Ну что молчишь, дрянь паршивая? — не выдержал Сай.

Ни на оскорбления, ни на попытки уязвить Комура не реагировал. Сай, собиравшийся вволю потешиться, начал раздражаться.

— Врежу я тебе сейчас так, — угрожающе произнес он, — что из твоих мозгов потом и на омлет не наберешь… А может, немного пострелять в тебя? Потренироваться. Пулю в левую руку, вторую в правую, потом опять в левую, а? А шефу скажу, что ты бежать пытался. Все равно ж убьем тебя.

Комура смотрел на Сай, как смотрят на надоедливо жужжащую муху. Такого пренебрежения тот стерпеть не мог. Неуклюже переваливаясь, он подошел к следователю, левой рукой он небрежно поигрывал пистолетом. «Левша», — решил Комура. Сай долго соображал, что бы такое сказать язвительное, и не придумал:

— Улыбаешься, гад? Больше не будешь!

И коротко ударил его в челюсть. Вспыхнула утихнувшая было боль в голове. Комура рухнул вместе со стулом, ударившись затылком о каменный пол. Но успел заметить, как Сай поднял ногу, чтобы ударить его в живот, и резко перекатился на бок, правда, опоздал, и верзила попал носком тяжелого башмака ему в печень. Комура от боли свернулся в клубок, но уже в следующую минуту, изогнувшись, ответил ударом на удар. Завопив, Сай отскочил и поднял пистолет. Если бы Комура сделал хотя бы попытку приподняться, тот, не раздумывая, выстрелил бы. Но полицейский, не шевелясь, лежал на полу, стараясь перебороть боль. Сай решил доказать, что в состоянии справиться с ним и без оружия. Он осторожно приблизился. Реакция следователя была мгновенной. Он взвился и резким движением выбил пистолет. Раздался выстрел — пуля впилась в стену, пистолет отлетел в сторону. Ошеломленный Сай кинулся было за ним, но, напоровшись на удар Комуры, охнул и отскочил. Они медлили, настороженно наблюдая друг за другом и определяя слабые места противника. Сай был, несомненно, сильнее, но Комура знал приемы борьбы и действовал хладнокровнее. Он бросился первым, каждую минуту мог появиться «шеф» или еще кто-нибудь… Удар левой отшвырнул его к стене. Опершись о нее, Комура подпрыгнул и выбросил вперед обе ноги. Сай, нелепо взмахнув руками, упал. Через секунду в висок ему уперся холодный ствол пистолета.

— Не убивай! — в ужасе закричал Сай. — Я тебе все расскажу! Не стреляй!

— Тише ты, — приказал Комура, — не ори. В доме еще кто есть?

— Одни мы.

— Второй когда вернется?

— Не знаю. Он к Хэйдзо пошел.

— К Хэйдзо?

Фамилия показалась знакомой. Хэйдзо… Ну конечно! Он вспомнил страницу дела двенадцатилетней давности и показания молоденького студента. Зверски хотелось курить. Он сунул руку в карман — там было пусто. Сай, поймав его взгляд, пояснил:

— Из твоих карманов все Фукудзава забрал.

— Так что ты хотел мне поведать? — небрежно спросил Комура. — Говори, да побыстрее.

— А вы меня отпустите?

— Условия ставлю я. Единственный твой шанс — не врать! Зачем бежал Кога? Что готовит «Боевое знамя»? Кто такой Хэйдзо?

— Не все сразу, — попросил Сай. — Побег организовал Хэйдзо. Он несколько лет пропадал, а потом опять объявился.

— Ты давно в группе?

— Я не вхожу в группу. Этот домик мне принадлежит, вот и попросили помочь. Платят хорошо.

— Какие у них планы?

— Я не хочу им помогать! — вдруг закричал Сай. — Не хочу! Я в таких делах не участвую. Они собираются захватить склад с оружием сил самообороны и напасть на базу американских подводных лодок.

— Зачем?

— Чтобы поднять народ Японии на борьбу. Так Фукудзава говорил ребятам из группы.

— Когда это должно произойти?

Скрипнула дверь за спиной Комура, и вместо ответа Сай вскочил и с воплем: «A-а, сволочь!» — бросился на него…

— Если мы свяжем концы с концами, Уолтер, то получим Пулитцеровскую премию и станем так же известны, как ребята из «Вашингтон пост», рассказавшие об Уотергейте.

Джордж Мортон испытывал небывалый подъем и был готов сразиться с кем угодно: такую фантастическую возможность заработать себе имя в журналистике упускать нельзя. Бенджамину, выбитому из привычной колеи, было не по себе.

Они не отходили от телефона, пытаясь выяснить, куда направились офицеры, организовавшие в свое время общество «Хризантема». Мортон выслушивал стереотипные ответы: «В служебной командировке».

— Говорил же я вам, — покачал головой Бенджамин.

— Я просто хотел проверить, не появились ли они в Токио.

— Когда они появятся здесь, будет уже поздно.

— Не сгущайте краски. В Японии ничего не делают без нашего ведома. Государственный департамент держит руку на пульсе Токио.

— А почему вы думаете, что в Вашингтоне захотят помешать путчу?

Мортон непонимающе посмотрел на старого журналиста:

— Вы меня просто удивляете. Как мы, демократическое государство, можем поощрять военные перевороты? Да и зачем допускать усиление возможного противника? Один раз мы уже пострадали от отсутствия бдительности. Так что, я думаю, нам с вами выпадет более скромная роль — описать заведомо неудачную попытку путча.

— Вы пока еще плохо ориентируетесь, Джордж. Пентагон весьма заинтересован в том, чтобы Япония превратилась в непотопляемый американский авианосец. Усилить военное присутствие здесь, в Азии, создавая угрозу русским, — неплохая перспектива для наших военных. С диктаторским правительством договориться будет легче. Я не удивлюсь, если и здесь замешано ЦРУ.

— Второе Чили невозможно, — уверенно заявил Мортон.

— ЦРУ, — повторил Бенджамин, — ЦРУ… На приеме в посольстве я вам показал Стивена Льюиса.

— Вы еще сказали, что не можете понять, зачем он прикатил в Токио.

— Да, да, Джордж, — Бенджамин оживился. — Тут очень интересная история. Возможно, она имеет некоторое отношение к тому, чем мы с вами занимаемся. Лет пять-шесть назад я обратил внимание на операции одной посреднической фирмы в Гонконге — «Кристофер энд компани». Ее название встречалось в сообщениях о крупных валютных операциях сомнительного характера. Я тогда занимался деятельностью транснациональных корпораций: задолго до дела «Джонсон эйркрафт корпорейшн» у меня были основания полагать, что они производят секретные выплаты политическим партиям и группировкам в разных странах, в том числе и в Японии. Но прямых доказательств — никаких. Я не мог выяснить, по каким каналам переводятся деньги. Когда поступили сообщения о крупных сделках компании «Джонсон» в Японии, я ни секунды не сомневался, что этому сопутствовали немалые взятки, таковы уж традиции японского делового мира. Прошло какое-то время, и я встретил упоминание об операциях «Джонсон» с той самой посреднической фирмой «Кристофер энд компани». Основана она была лет через пять после окончания Второй мировой войны. Владелец ее, некий Кристофер, которого мои друзья знали в прошлом как сотрудника управления стратегических служб, поддерживал с бывшими коллегами тесные связи. В шестидесятом году он умер, и его место занял никому прежде в финансовом мире не известный Стивен Льюис. Тогда он был заместителем резидента ЦРУ в Гонконге. «Кристофер» превратилась в одну из ведущих американских фирм, занимающихся валютными операциями. Два десятка лет она работала на ЦРУ. Вероятно, через нее идут деньги для тех людей в Юго-Восточной Азии, которые работают в контакте с нами. Скандал и начавшееся в Японии расследование выявили интересные факты. С одной стороны, многие крупные государственные чиновники получили значительные суммы от «Джонсон», с другой — ревизоры компании не обнаружили фондов, из которых могли быть взяты эти деньги.

Вы помните кипу расписок неизвестного агента, Которые вам по моей просьбе показали в прокуратуре? — продолжал Бенджамин. — Точно такие же суммы компания «Джонсон» регулярно переводила на счет «Кристофер энд компани». А теперь послушайте, как деньги попадали в Японию. «Джонсон» перечисляла эти суммы с цюрихского счета компании в распоряжение гонконгского отделения «Кристофер», а в Токио, обведя вокруг пальца финансовый контроль, чеки привозил неприметный католический священник под своей сутаной. Чеки он передавал из рук в руки японским агентам Льюиса. Я, наверное, утомил вас, Джордж, долгим рассказом, — закончил Бенджамин, — но для меня ситуация очевидна: в Японию были перекачаны огромные деньги. С какой целью? Я долго ломал голову, зачем пущены в ход такие суммы, ведь подкомиссия американского сената сообщала о четырнадцати миллионах долларов, израсходованных «Джонсон эйркрафт корпорейшн» в качестве комиссионных. Хватило бы и половины. И в самом деле, японская пресса назвала иные цифры: три миллиона долларов — президенту авиакомпании, которая приобрела американские самолеты. Столько же Касаи. Еще миллион другим нужным людям, рангом пониже. Это, конечно, приблизительно. Но где же остальные семь миллионов? Куда они пошли? Так вот, эти деньги ЦРУ, они с самого начала предназначались не на взятки, а для более серьезного дела. Стоит сопоставить этот факт с необычной активностью правых, с критической ситуацией в стране… вспомнить об обществе «Хризантема» — и я не могу отделаться от мысли, что зреет политический заговор, готовится военный путч.

— Но это же ужасно! — воскликнул Мортон, вскакивая с кресла. — Мы обязаны что-то сделать. Но что?

Раздались два негромких хлопка — пистолет Сай оказался с глушителем. Фукудзава, не успев до конца открыть дверь, дернулся и рухнул. Но в ту же секунду Сай выбил оружие из руки Комура. Несколько секунд они боролись. Лицо Сай налилось кровью, он тяжело дышал и брызгал слюной, внезапно Комура высвободил руки и плотно сложенными ладонями резко ударил Сай по ребрам. Глаза верзилы изумленно расширились, но изумление тут же сменилось гримасой непереносимой боли. Комура, вскочив, сверху нанес удар по шейным позвонкам. Он не мог, как герои фильмов о карате, разбивать рукой высокую стопку черепицы, но кое-что он умел. Сай шмякнулся на пол и замер.

Комура с трудом перевел дыхание, чувствуя, как дрожат руки и подгибаются колени. Десять лет назад ему все было нипочем, да ведь те времена давно миновали.

Он несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Подобрал валявшийся на полу пистолет, сунул его в карман. Открыв наружную дверь и выскользнув на улицу, увидел, что дом стоит в лесу, на отшибе. Взгляд упал на стоящую неподалеку машину. «Чья?» Он подошел поближе. Ключ зажигания на месте, в ящичке документы. На цветной фотографии лицо убитого им Фукудзава. Он захлопнул дверцу и включил зажигание — владельцу машина больше не понадобится.

Действовать придется так: он не поедет в полицию, а из ближайшего переговорного пункта свяжется с управлением национальной обороны и с бюро расследований общественной безопасности министерства юстиции в Токио. Бюро занимается серьезными государственными преступлениями, и они сумеют остановить террористов. Нападение на базу атомных подводных лодок необходимо предотвратить!

Если Хэйдзо, способствуя осуществлению замыслов участников заговора, преследовал собственные цели, вернее, выполнял задание ЦРУ, то и Куихара не очень-то доверял своему временному союзнику.

Машины, которыми в Кумамото пользовались террористы из группы «Боевое знамя», были снабжены радиомаяками, включавшимися одновременно с зажиганием, и за передвижением членов группы круглосуточно следили операторы — молодые ребята из подразделений войск связи «сил самообороны». В домике Сай, куда террористы привезли потерявшего сознание Комура, Куихара приказал установить скрытые микрофоны для прослушивания.

Запись разговора следователя с Сай, звуки выстрелов, сопровождавшие появление Фукудзава, заставили насторожиться молодых офицеров «сил самообороны» (они должны были проконтролировать нападение террористов на склад оружия, а затем и на базу подводных лодок). Когда операторы доложили о событиях, которые произошли в домике Сай, трое молодых офицеров из армейской контрразведки бросились ж машине. Комура необходимо было перехватить и уничтожить. Радиомаячок, установленный в автомобиле, на котором он ехал, указывал преследователям его маршрут.

Преследователи нагнали Комура уже в центре Кумамото. Оглянувшись, он заметил, что серая «тоёта» висит у него на хвосте. Глядя в зеркальце заднего обзора, Комура безошибочно определил профессиональную принадлежность трех сидящих в кабине молодых людей.

Обширное письмо Таро с изложением обстоятельств убийства Митико Садзи попало в несколько редакций и бюро зарубежных информационных агентств. Корреспондент одного из агентств, быстро просмотрев письмо, отстучал десять строчек на машинке и включил их в раздел уголовной хроники. Вечером информация пошла за океан. Международная телефонная связь из Японии осуществлялась по-лугосударственной компанией, монополизировавшей эту сферу. Компания, в свою очередь, была связана с транснациональной «Интернэшнл телеграф энд телефон», куда попадали все телеграммы и телексы. Поздно ночью, или, вернее, рано утром, часа в три-четыре, в бюро ИТТ приходили работники ЦРУ, ФБР и Агентства национальной безопасности. Они ежедневно просматривали всю поступающую информацию. Заметка из Японии была замечена. Ее копия легла на стол начальника регионального отдела ЦРУ и была даже упомянута в ежедневной сводке для одного из заместителей директора. В Токио послали официальный запрос. Он был адресован резиденту Брайтону, но тот, не читая, переправил его Уилби.

Комура мягко тронул машину и в зеркальце заднего обзора увидел, как вслед за ним двинулись преследователи. Пока он едет по центральной улице, он в безопасности, размышлял следователь. Но как только он свернет куда-нибудь в тихое место, они могут начать стрелять. Вероятно, сказанное Сай — правда, и провал этого плана грозит им огромными неприятностями. Наверное, замешаны большие люди из Токио.

Машина сзади шла, не отставая и не перегоняя, сохраняя постоянную дистанцию.

Комура чуть прибавил скорость. Преследователи немедленно насторожились.

Подбирая аргументы для разговора с сотрудниками бюро расследований общественной безопасности, Комура вспомнил инспектора Нагано. Работник тот был неплохой, но обладал удивительной способностью не ладить с людьми. Не умел взять правильный тон в разговоре и оттого казался грубым. Год назад его, как молодого и подающего надежды работника, забрали в бюро расследований на серьезную оперативную работу, но именно из-за этих его качеств довольно скоро отправили обратно в полицию.

Комура был с ним в добрых отношениях, и Нагано кое-что ему рассказывал о делах, которыми занималось бюро и которые никак не соответствовали его функциям защиты национальных интересов Японии. Когда Комура вспомнил все это, то подумал, что звонить туда бесполезно… Он молча гнал машину по цветущему городу. Что же предпринять?

Он вспомнил один из рассказов Нагано. Во время вьетнамской войны на американской базе в Японии начался скандал, сведения о котором просочились в печать. Подразделение военно-морской разведки, расположенное на этой базе, с помощью токийского бюро расследований объявило негласную войну японской демократической организации «Бэхэрэйн», которая укрывала американцев, отказавшихся служить во Вьетнаме, и переправляла их в нейтральные страны. В коммунистической и прогрессивной печати началась кампания, требующая положить конец незаконным действиям американских спецслужб в Японии, и Пентагон дал указание снять начальника базы. На его место назначили полковника Роджерса, который работал раньше в Пентагоне и считался человеком, безусловно, честным. Он яро ненавидел ЦРУ, за что и был сослан в Японию и посажен на абсолютно бесперспективное и неинтересное место, где и сидел уже много лет. Налаживать контакт, по примеру своего предшественника, с японской военной контрразведкой и бюро расследований он отказался. Комура пришло в голову, что человек с такой репутацией может оказаться сильным союзником в схватке с террористами.

Дело за малым — попасть на базу.

Следователь прикинул: до конца улицы минут десять езды, дальше пустынная аллея, где почти нет машин. Более удобного места для инсценировки автомобильной катастрофы и не придумаешь.

Загорелся красный свет. Комура сбросил скорость, медленно огибая машину впереди. Преследователи, не желая привлекать внимания, остановились. От Комура их отделял всего один автомобиль.

Полицейский, равнодушно наблюдавший за дорогой, вдруг изумленно раскрыл рот. Одна из машин рванулась прямо на красный свет. Секунду он оставался в бездействии, но, когда вслед за нею, с треском ободрав крыло стоящего впереди «форда» старой модели, последовала еще одна, схватился за висевший на ремне «уоки-токи» и связался с отделением полиции.

Комура выиграл минуту. Ее как раз хватило на резкий поворот с торможением. Машина перегородила дорогу, а он чуть не пробил головой ветровое стекло. И тут же, распахнув дверцу, кинулся бежать.

Перепрыгнул через кювет и услыхал визг тормозов, звук глухого удара: машина преследователей врезалась в его «тоёту».

— Куихара! — взволнованный Бенджамин даже хлопнул себя по лбу. — Я должен был сразу догадаться, когда вы сказали, что фамилия человека, получавшего деньги от «Джонсон эйркрафт корпорейшн» оканчивается на «хара».

Тот же знакомый чиновник из токийской прокуратуры выложил на стол целую пачку материалов — показания свидетелей по делу американской компании.

Только теперь Мортон выяснил, почему старый японец с таким уважением относится к Бенджамину: после войны молодой тогда офицер американской армии Уолтер Бенджамин служил в Си-ай-си, контрразведке сухопутных войск оккупационной армии, и занимался выявлением военных преступников категории «Б» (обвиняемых в преступлениях против человечества). А этот чиновник, бывший преподаватель английского языка в провинциальном институте, работал у него переводчиком. Постепенно ситуация менялась, американские оккупационные власти понемногу стали использовать бывших военных преступников. Чересчур энергичный и прямой Бенджамин мешал новому курсу, и его отстранили от дел. Тихий, незаметный переводчик остался, а позже перешел в прокуратуру, где и прослужил всю жизнь, сохранив самое высокое мнение о своем бывшем шефе.

И Бенджамин, и японец знали Куихара. Его отец служил в генеральном штабе сухопутных сил императорской армии и получил десять лет тюремного заключения за участие в злодеяниях на территории оккупированной японскими войсками Маньчжурии. Правда, через три года он благополучно вышел из тюрьмы и даже основал «партию патриотов». В парламент ему пройти не удалось, но тем не менее он пользовался большим влиянием среди правых. В доме у него бывали крупные политики, министры, лидеры различных группировок. Поговаривали, что Куихара-отцу удалось сохранить немалые суммы, награбленные в Китае. Сын поначалу увлекся политической деятельностью, был заметной фигурой в праворадикальном студенческом союзе. Ему прочили стремительную карьеру, но он вдруг исчез с горизонта и начал работать в исследовательском комитете одной из промышленных организаций, возглавляемой Итодзаки — близким другом отца. Служба там считалась престижной и хорошо оплачивалась, но все же многие удивлялись, почему подававший блестящие надежды молодой человек предпочел заведомо незаметную деятельность возможному лидерству в политике.

— Он предпочел незримую власть, — заметил сотрудник прокуратуры. — Должно быть, страшно честолюбив, хладнокровен и опасен. Я изучил показания одного из курьеров, лично привозивших сюда чеки…

— От компании «Кристофер»?

— Да, но откуда вы знаете?

Мортон кивком указал на Бенджамина.

— Произошел какой-то разрыв в цепочке, — объяснил японец. — Курьер вышел непосредственно на Куихара. Обычно чек долго переходил из рук в руки, прежде чем добирался до настоящего получателя…

Комура повезло. Из машины Фукудзава Комура прихватил документы и деньги. Сумма была мизерной, но на авиационный билет хватило. Сорок минут до посадки в самолет, летевший транзитом через порт, где базировались американские подлодки, он провел в туалете, надеясь, что там его труднее будет обнаружить, но никто и не искал инспектора.

Часовой смотрел на звезды. Конечно, это неподобающее занятие для солдата первого разряда сухопутных «сил самообороны», тем более на посту. Но ночь выдалась необыкновенно ясная, теплая. Часовой рассматривал небосвод и удивлялся, почему это он раньше считал, что звезды везде одинаковы. Над Хоккайдо небо другое, чуть менее яркое. Ему до боли захотелось домой, в свою деревню. «Отпуск проведу у родителей», — решил он. Правда, после того как он пошел служить в «силы самообороны», с ним перестали здороваться односельчане, знакомые девушки отказывались ходить вместе с кино: в деревне, опустевшей за годы войны, — слишком многие пали в боях во славу императора, — людей в форме не любили. Но у него не было другого выхода. Земли мало: отцу да старшему брату и то прокормиться трудно. Ему пришлось отправиться в город на заработки. Там-то он и попал в лапы вербовщика. Навещать родных стало трудно, но домой тянуло неодолимо. «Поеду, — думал он, — обязательно поеду».

— Неужели вы мне не верите?

Полковник Роджерс лишь пожал плечами, когда Комура, с трудом пробившийся к нему, рассказал о запланированном нападении. Непохоже было, что этот человек вообще способен удивляться. Короткие седые волосы, обветренная, красноватая кожа, типичное лицо кадрового американского военного. Комура был неприятно удивлен этим открытием. Он ожидал увидеть человека неординарного, а натолкнулся на самого среднего из средних американцев.

— Послушайте, — сказал ему Роджерс, — от шпиономании и подозрительности люди излечиваются до тридцати лет. По-моему, вы подзадержались. Даже если эти джентльмены и попытаются совершить нечто подобное, нам с вами нет ни малейшего повода беспокоиться. Неужели вы полагаете, что возможность нападения не была предусмотрена заранее? Система охраны и сигнализации вполне надежна. Здесь работали лучшие специалисты.

Какие аргументы мог противопоставить ему Комура? Уверенность, что Сай не врал? Что он не из тех, кто в состоянии подбросить версию?

Американец усмехнулся:

— Зачем террористам подводная лодка? Они все равно не смогли бы ею воспользоваться, ведь управление атомной подводной лодкой требует высоких профессиональных знаний.

— Но кто может поручиться, — возразил ему Комура, — что среди нападающих не окажется инженера-подводника?

И часовой, что смотрел на звезды, и вся остальная немногочисленная охрана склада «сил самообороны» были уничтожены быстро и почти бесшумно.

Террористы взяли оружие, необходимое для захвата базы подводных лодок, и поспешили к дожидавшемуся их микроавтобусу. Микроавтобус раздобыл Хэйдзо.

Вскоре они были в аэропорту, где их уже ждал небольшой частный самолет, тоже нанятый Хэйдзо.

От невозмутимости полковника Роджерса не осталось и следа. Радиостанция американских войск на Дальнем Востоке прервала обычную программу, чтобы сообщить о событиях в Кумамото. Полковник был ошеломлен. Ведь этот Комура начал именно с рассказа о готовящемся нападении на склад «сил самообороны». И Роджерс ему не поверил. Но теперь… Кто может быть уверен в том, что террористы действительно не сделают попытки захватить подводную лодку?

Начальник базы ринулся из кабинета.

Уже через несколько минут полковник орал на дежурного так, что в штабе звенели стекла: огромную территорию базы — по ней можно было на танке разъезжать — охраняли лишь двое морских пехотинцев у ворот. Кто-то, неизвестно почему, отменил патрульную службу, и если бы террористам удалось проникнуть за ворота, их бы никто не мог остановить.

Полковник немедленно поднял по тревоге подразделение морских пехотинцев и приказал вызвать к себе начальника охраны, найти которого, впрочем, не удалось: в пятницу вечером он обычно уезжал в город, к знакомым.

Рано утром видеопленка с записью репортажа корреспондентов Эн-эйч-кэй о разгроме, учиненном террористами, демонстрировалась по телевидению. Крупным планом показывали взломанные двери склада, пустые ящики из-под автоматических карабинов американского производства, застывшие в предсмертной муке, искаженные гримасой боли лица убитых солдат охраны. По полу были разбросаны листовки с призывом к мировой революции. Вся страна не отрывалась от экранов. Япония негодовала. «Красные — убийцы! Коммунисты оставили свой дьявольский след. Коммунисты вооружаются. На кого они нападут завтра?» — трагически вопрошал диктор.

В одиннадцать часов утра состоялось расширенное заседание президиума центрального комитета компартии.

Утром Таро вскочил ни свет ни заря и, не завтракая, побежал к киоску.

С замирающим сердцем он раскрыл первую газету, вторую, третью… Ничего. «Неужели не придали значения моему письму? — спрашивал он себя в сотый раз. — Но ведь генерал подозревается в убийстве. Это же сенсация!»

Отец Таро всю жизнь читал одну и ту же газету, редакция которой однажды напечатала его снимок как старейшего подписчика и дважды предоставляла ему бесплатную годовую подписку. Мнение этого печатного органа в их семье считалось бесспорным, единственно правильным. Таро тоже верил в принципы беспристрастности и справедливости, провозглашенные создателями газеты. Он видел их портреты в старомодных костюмах эпохи Мэйдзи. И хотя слабо разбирался в модных спорах о газетах чисто информационных и о «газетах мнений», усвоил, что первые только излагают события, а вторые вместо информации печатают пропаганду, а потому доверять их сообщениям нельзя. В семье Таро ко второй категории неизменно относили коммунистическую прессу. Таро отправился в Токио, решив лично побывать в редакциях. С вокзала позвонил домой: мать сказала, что ему несколько раз звонил неизвестный мужчина и настойчиво осведомлялся, где можно его найти. Фамилии своей он не назвал, но оставил номер телефона с просьбой дать знать, как только Таро появится. Таро сказал матери, что у него срочные служебные дела, и обещал зайти попозже. Только повесив трубку, он сообразил: а может, его разыскивает Комура?

Все это время он и не вспоминал об инспекторе, а зря. Вот кто может посоветовать, что делать! Таро опять позвонил домой и записал на сигаретной коробке семь цифр. Бросил еще монетку, набрал номер. Трубку немедленно сняли.

— Алло, алло, слушаю вас. — Голос был мягкий и приятный.

— Простите, это Таро, мне передали…

— Да, да, конечно, — немедленно отозвался голос. — Очень рад, что вы позвонили.

Таро готов был поклясться, что слышит этот голос впервые в жизни.

— Откуда вы говорите?

— Из автомата.

На том конце провода возникла пауза. Таро показалось, что говоривший прикрыл трубку рукой и что-то сказал в сторону. Таро насторожился.

— А с кем я говорю, простите? — не выдержал он.

— Нам крайне нужна ваша помощь. — Голос неожиданно обрел значительность. — Речь идет о безопасности нашей родины, о государственных интересах Японии.

И опять странная пауза. Таро бросил трубку и выбежал из будки. Он чего-то испугался. Он прошел быстрым шагом метров триста, прежде чем совладал с собой и оглянулся. По улице текла толпа, но телефон-автомат, который он только что покинул, находился на некотором возвышении и был хорошо виден. Вокруг будки творилось что-то непонятное, какие-то люди осматривали ее.

Таро бросился в ближайший переулок, выскочил на параллельную улицу и на ходу втиснулся в отходящий автобус.

Он решил все же рискнуть и зашел в несколько редакций. Там его гоняли от одного сотрудника к другому, пока наконец кто-то из них не счел нужным терпеливо объяснить, что письмо Таро, к сожалению, не показалось редакции достаточно интересным и в публикации его нет особого смысла. Работник газеты посоветовал молодому человеку обратиться в полицию, где его, без сомнения, выслушают со всем вниманием и сумеют принять необходимые меры.

Таро выслушал совет и неожиданно понял: напрасно он стучится в раз и навсегда запертые двери. Выйдя из редакции, он нащупал в кармане мелочь и купил прямо у уличного торговца порцию горячей лапши.

Около станции метро двое продавали коммунистическую газету. Тот, что постарше, негромко разговаривал с прохожими, другой в основном слушал. Таро заметил, что многие здоровались с продавцами, называя старшего по имени. Таро тоже подошел к импровизированному киоску. Толстые пачки газет, журналы, брошюры. Он и не подозревал, что компартия издает столько прессы. Полистал толстый журнал, отложил — показалось слишком сложно, открыл другой. А сам поневоле прислушивался к разговору.

Только что купивший газету человек почтительно кланялся:

— Спасибо вам большое. Очень вы нам помогли.

— Да не за что, — улыбнулся пожилой продавец.

— Нет, нет, мы знаем, как должны быть вам благодарны. Это ведь ваши депутаты в городском муниципалитете нашли управу на домовладельца. И плату на жилье не посмел повысить, и ремонт сделал, и отопление обещал улучшить.

— Обещание еще ничего не значит, — заметил пожилой. — Вы мне потом дайте знать, как у вас дела.

— Обязательно. Спасибо вам. Ведь если бы он квартплату повысил… Я ж вам рассказывал. В семье сына ждут второго ребенка, а сын так работы и не нашел. И в доме то света нет, то воды, то газа, зимой мерзнем — отопление не работает, и щели такие — все выдувает, внучка очень тяжело этой зимой болела… Спасибо вам.

Таро слушал с удивлением. Ну и ну! Политика казалась ему делом, бесконечно удаленным от реальной жизни, тем более от бытовых дел. Съезды, конференции, митинги, заседания, встречи, цель которых переманить на свою сторону возможно большее число избирателей. Это было понятно. Но чтобы кто-то действительно конкретно помогал, как эти коммунисты, — с таким Таро не сталкивался.

Благодаривший продавцов мужчина еще раз поклонился и ушел.

Таро не знал, что пожилой продавец распространяет здесь газету уже три года. Да никакой он, собственно, и не продавец, а обыкновенный рабочий, выполняющий партийное поручение. Денег за это он не получает. И так делают тысячи людей по всей Японии. Коммунистическую прессу не принимают в газетные киоски, и членам партии приходится распространять ее самим.

Таро не знал всего этого, но, послушав разговор продавца с рабочим, внезапно для себя решил сходить в редакцию коммунистической газеты. Адрес которой прочел, взяв в руки еще пахнущий типографской краской номер.

Генералы собрались на квартире Курихара. Они сидели здесь уже два часа. Курили, обменивались малозначащими репликами, разглядывали большое какэмоно — единственное украшение комнаты.

Сам хозяин не отходил от телефона: в эти часы все нити заговора тянулись сюда. Репортаж из Кумамото сыграл свою роль. Страна находилась в возбуждении. Теперь только дождаться сообщения о захвате подводной лодки, и Такаса немедленно отдаст приказ о «проведении особых маневров» — подразделения его дивизии растекутся по Токио, оцепят важнейшие здания. А чуть раньше генералы прибудут в управление национальной обороны и потребуют от его начальника немедленного выхода в отставку. Там дежурят офицеры контрразведки, которые блокируют связь и предупредят любые неожиданности. Затем посещение премьер-министра: от района Роппонги, где разместилось УНО, до частной резиденции главы правительства семь — десять минут езды. Каваками не посмеет противиться воле вооруженных сил: он даже сам сможет ощутить эту волю — на окна его особняка будут направлены стволы танковых пушек. Премьер-министру придется передать власть в руки военных. Его выступление будут транслировать все каналы радио и телевидения. А потом — к императору. Коленопреклоненно они попросят Сына Неба благословить их…

Сообщение обо всем происшедшем незамедлительно поступит в американское посольство: необходимо заверить Вашингтон, что новые хозяева Японии останутся верными союзниками Америки. В течение двух-трех часов будут изолированы все силы, представляющие угрозу спокойствию и благоденствию страны, в первую очередь коммунисты. Списки подлежащих аресту давно готовы. Исследовательские отделы сухопутных «сил самообороны» постарались на славу. Ждать осталось недолго…

Мортон облегченно вдохнул и отошел от стола. С самого утра он засел за статью. Бенджамину Мортон предложил соавторство, но тот оказался:

— Вся эта шумиха не для меня. Пишите лучше сами.

Статья Мортона начиналась так:

«Эти события, которые вам покажутся невероятными, могли произойти только здесь, на экзотических Японских островах. Здесь жива еще вера в божественное происхождение императора, правда не правящего, но благословляющего на правление, здесь в маленьких квартирках скромных служащих и младших офицеров «сил самообороны» рождаются фантастические замыслы воссоздания «сферы совместного процветания Великой Восточной Азии»; здесь действуют глубоко законспирированные организации людей, объединенных мечтой о великой империи, им тесно на островах; здесь живы потомки самураев, способные без раздумья отдать жизнь, чтобы увидеть свою страну могущественной; словом, в Японии, где вас встречают улыбками и поклонами и бегут за вами, дабы вернуть забытый в магазине зонтик, существуют сильные подводные течения, грозящие вырваться наружу и в один прекрасный момент решительно изменить жизнь страны.

Несколько лет назад группа молодых офицеров заявила о своей решимости совершить переворот и возродить императорскую власть. Они осуществили необычный шаг: откровенно рассказали журналисту о своих планах. Эту акцию можно уподобить тривиальной промышленной рекламе: потребителям было сообщено о наличии товара. Спрос не заставил себя ждать. Я не знаю конкретно, кто и когда отыскал этих офицеров и начал с ними работать, но плоды сотрудничества вызрели скоро. Молодые офицеры заняли ключевые должности.

Не менее важно было подготовить общественное мнение. Это потребовало времени. Требовались и деньги — они нашлись. Я располагаю полученными из надежных источников документами о передаче заговорщикам огромных сумм из фондов Центрального разведывательного управления США. Наряду с деньгами, которые компания «Джонсон эйркрафт корпорейшн» платила политическим деятелям Японии за помощь в продаже самолетов, через каналы ЦРУ шли средства на достижение иных целей.

Тут я бы хотел напомнить о деле премьер-министра Касаи. Почему оно возникло? Едва ли только из-за того, что мой коллега — японский журналист — разоблачил кое-какие финансовые махинации главы правительства. Касаи не первый и не последний из тех, кто на этом посту пользовался благодеяниями большого бизнеса.

Правильно было бы поставить вопрос так: почему премьер был отдан на растерзание прессе?

Конечно, японские авиастроительные корпорации и связанные с ними политические круги лишились по его милости прибыльных заказов. Но дело не только в этом. Подготовка к перевороту была закончена. Недоставало только вспышки недовольства в стране. Тут и подвернулось дело Касаи.

Теперь я должен назвать вдохновителей переворота — это партия с претенциозным названием «Движение за Великую Японию», основанная после войны бывшим генералом императорской армии Куихара и министром Ямамото. Списки ее членов неизвестны, собрания законспирированы, вся деятельность держится в строжайшей тайне. Совершенно случайно полицией был арестован за незаконное хранение оружия один из членов этой партии. В токийской прокуратуре мне удалось ознакомиться с протоколами его допроса. Он сообщил, что партия ставит своей целью восстановление императорского строя любыми средствами. И поддерживают ее влиятельные фигуры; помимо министра Ямамото он назвал имена крупных промышленников, в том числе миллиардера Итодзаки.

Больше ничего сообщить властям этот человек не успел. Было объявлено, что он покончил с собой в тюремной камере. Ясно, что кто-то поспешил обрезать нити, которые могли привести к организаторам заговора. Из чьих рук он получил яд, осталось невыясненным…

Я назову еще одно имя — Куихара-младший, сын основателя партии, советник и помощник промышленника Итодзаки. Этот человек не известен широкой публике, но именно он получал миллионы по каналам ЦРУ и был связан с сотрудниками американской разведки, работающими в Токио».

В военную контрразведку очередные выпуски газет попадали быстрее, чем к покупателям. Специально назначенные офицеры тщательно знакомились с прессой, отчеркивали наиболее интересные материалы, готовили ежедневную сводку. Ничего чрезвычайного в этих материалах обычно не содержалось, и когда в конце дня к руководителю сектора ворвался растерянный сотрудник и положил перед ним последний выпуск коммунистической газеты, тот не сразу понял, в чем дело. А когда сообразил, сам бросился к начальству.

Статья о генерале Такаса с его большим портретом в парадной форме была опубликована на первой полосе.

В самолете, летевшем из Кумамото к базе подводных лодок, террористы почти не разговаривали. Нервы были напряжены до предела. Нападение на базу означало для группы «Боевое знамя» новый этап борьбы против существующего строя. Недалекие, слабо разбиравшиеся в сложной картине политической жизни Японии, они не понимали, что стали игрушкой в руках своих злейших врагов — ультраправых реакционеров.

Их решимость подогревал Хэйдзо, который получил от Стивена Льюиса указание способствовать планам заговорщиков из генеральской «Хризантемы».

Самолет пошел на посадку. Юкио Кога выпрыгнул первым. Осмотрелся: никого. Откинул люк, помог выбраться Хироко Сасаки. За ними последовали остальные, нетерпеливо разминали затекшие ноги, осматривали оружие.

Когда подошли к базе, окончательно стемнело. В свете прожекторов были хорошо видны морские пехотинцы, дежурившие возле ворот.

Хироко, обняв одного из парней, направилась прямо к воротам. Террорист изображал пьяного и что-то напевал. Охранники были предупреждены о возможной опасности, но никак не предполагали, что она явится к ним с этой парой.

Мужчина шел, спотыкаясь, женщина старалась поддерживать его. Обычная картина: выпил человек в баре, завтра суббота — что ж не выпить. Пьяный вдруг оттолкнул женщину и, покачиваясь, направился к солдатам.

— Давай, давай, парень, давно пора в кроватку! — крикнул один из пехотинцев и шагнул вперед. — Красотка уже заждалась.

Террорист резко выбросил вперед руку и вонзил кинжал, который прятал в ладони, прямо ему в горло. Раздался легкий булькающий звук, и охранник рухнул. Почти одновременно с ним упал второй: Хироко владела ножом не хуже мужчин.

Открыть ворота было парой пустяков. Нападающие бросились вперед, но тут же раздался звук сирены. Над базой вспыхнул мертвенно-белый свет.

Минута растерянности — и террористы распластались на земле.

— Положить оружие! Встать и поднять руки! Иначе стреляю! — раздался усиленный мегафоном голос.

Залегший первым Хэйдзо начал медленно отползать.

— Повторяю: всем положить оружие, встать… Иначе…

Вместо ответа Кога изогнулся и швырнул на голос гранату, а сам, словно подброшенный взрывом, бросился бежать, за ним остальные. Хлестнули автоматные очереди. Трое рухнули как подкошенные. Остальные вновь залегли, завязалась перестрелка.

Хироко закусила губу от злости. Кто мог их выдать? Неужели все жертвы напрасны?

В группу она пришла, слепо следуя за Юкио Кога, и, пока он был в тюрьме, думала лишь об одном — как вызволить его оттуда. В Токио ее разыскал Хэйдзо и предложил организовать побег Кога. Они установили связи с рассеявшимися по стране членами группы «Боевое знамя». Появилось и несколько совсем молодых ребят, попавших под влияние леваков.

Временно руководство группой взяла на себя Хироко Сасаки. Они вновь стали готовиться к «революционным действиям». Хироко не вникала в теорию — ей было достаточно уверенности в том, что она идет по пути Юкио Кога. Хэйдзо удалось познакомить младшую сестру Сасаки, Митико, с генералом Такаса.

Имена в телефонной книжке Такаса, содержание служебных бумаг в его портфеле — все это Митико сообщала Хэйдзо. И вот Митико погибла.

Хироко исступленно выпускала обойму за обоймой.

Хэйдзо, улучив момент, отполз назад и спрятался за складом у ворот. Четверо оставшихся в живых террористов ничего не заметили. Приподнявшись, Хэйдзо дважды выстрелил Хироко в спину.

А со стороны штаба бежали полковник Роджерс и Комура. Полковник еще издалека кричал:

— Не стрелять! Не стрелять!

И еще раз из-за стены склада появился Хэйдзо — он не имел права оставлять в живых таких опасных свидетелей.

Подбежавшие к месту схватки морские пехотинцы обнаружили только трупы.

— Полковник! — Сержант из охраны базы тронул Роджерса за рукав. — Там у ворот корреспонденты. Они уже знают, что произошло нападение красных. Что с ними делать?

— Корреспонденты?! — полковник был в недоумении. — Откуда они здесь взялись? Может, вы это объясните? — обратился он к Комура.

Тот отрицательно покачал головой.

Вызов журналистов был запланированным. Заговорщики сами предварительно обзвонили несколько газет и телестудий. Теперь по плану оставалось всего полчаса до появления первого сообщения о захвате подводной лодки — сообщения, вполне достаточного для возмущения общественного мнения и объяснения, почему военные решили взять власть в свои руки.

Однако подводная лодка не была захвачена. Тележурналисты с некоторой долей разочарования информировали зрителей о неудачной попытке кучки авантюристов ворваться на американскую базу. Намерения нападавших, сказал один из комментаторов, были неясны.

Неудача террористов вызвала смятение среди собравшихся у Куихара заговорщиков — части «сил самообороны» в других городах теперь не выступят. Фактически в распоряжении заговорщиков оставалась лишь дивизия Такаса. Командующий 1-й дивизией должен был сыграть роль честного японца, озабоченного ситуацией в стране. Но публикация в коммунистической газете статьи с обвинением Такаса… Теперь из генерала-спасителя Такаса превратился в генерала-преступника… Собравшиеся у Куихара старались не смотреть в его сторону. Только хозяин квартиры сохранял спокойствие. Ему еще утром позвонил Уилби и в резких выражениях сообщил, что об истории с убийством Митико Садзи осведомлены уже даже в Лэнгли. Куихара больше не колебался. Он позвонил Итодзаки. И не был удивлен услышанным. Старческий голос внятно произнес:

— Сын Ямато должен знать, как смывают с себя позор…

Чтобы отдать последний приказ, генерал Такаса отправился в штаб вверенной ему дивизии. Независимо от исхода заговора, судьба Такаса была решена…

Делегация депутатов — членов компартии — отправилась прямо в частную резиденцию премьер-министра. Премьер часто публично обвинял коммунистов в том, что они вводят общественное мнение в заблуждение, но сейчас он и не думал сомневаться в правдивости их слов. Военный переворот означал для него, как минимум, потерю власти, а может быть, кое-что и похуже. Он позвонил начальнику управления национальной обороны.

Последнее время начальник УНО чувствовал себя в странной изоляции. Офицеры, которых он вызывал, слишком часто сказывались больными и где-то отсутствовали, выполнение его приказов задерживалось.

Перед тем как выехать к премьеру, он связался с командующим Восточным направлением, куда входила и 1-я дивизия генерала Такаса.

Командующий направлением не участвовал в заговоре и, получив указание начальника УНО, немедленно направился в штаб 1-й дивизии.

С генералом Такаса они говорили не более трех минут. После разговора командующий Восточным направлением потребовал, чтобы генерала не беспокоили. А через некоторое время, приоткрыв дверь в кабинет Такаса и сняв фуражку, объявил: «Ваш командир ушел из жизни как и положено солдату».

В полночь по телевидению неожиданно выступил премьер-министр. Он ни слова не сказал о заговоре, а произнес небольшую речь о положении в стране, заявив, что правительство намерено твердой рукой покончить с коррупцией и прочими язвами общества. Премьер отдавал себе отчет в возможных масштабах готовившегося заговора. В него могли быть вовлечены люди, занимающие видное положение в обществе. Сейчас они поймут, что попытка не удалась, и тихо отойдут в сторону. Меньше всего премьер хотел скандала. Этого ему бы не простили.

Работники типографии и издательства коммунистической партии работали всю ночь. Готовился выпуск специальной листовки с комментариями недавних событий. Конечно, правительство хотело бы скрыть происшедшее, но народ Японии должен знать правду. Вместе с сотрудниками газеты работал и Таро.

Ночным самолетом прилетел в Токио Комура. Он подъехал к дому на такси, тихо открыл дверь и вошел. В темноте к нему бросилась Акико, прильнула, уткнув мокрое от слез лицо в грязный пиджак.

Куихара ринулся к Уилби. Тот не стеснялся в выражениях. Провал операции «Хризантема» означал для него крушение честолюбивых надежд. Он хотел предстать в глазах Вашингтона создателем нового режима, более лояльного к политике Соединенных Штатов, но… В тиши пустого кабинета он долго орал на японца, а утром Куихара с американским паспортом вылетел в Швейцарию.

Мортон продиктовал статью по телефону, коротко бросив редактору отдела: «Это сенсация, ее надо умело подать» — и лег спать. Его имя должно прогреметь по всей Америке, а может быть, и по всему миру.

В воскресенье утром Комура смотрел телевизор. Он успел отдохнуть и прийти в себя. Завтра он пойдет в полицейское управление, следует написать отчет и заняться поисками Хэйдзо. К тому же за ним все еще числится дело об убийстве Митико Садзи. Хотя он уже знал, что преступник — Такаса, в деле все еще оставались неясности.

На экране телевизора возникло спокойное, умудренное опытом лицо старого уважаемого человека. Он мягко, по-отцовски делился со зрителями своими мыслями. Кучка негодяев пыталась помешать нашей спокойной жизни, говорил он, это им не удалось. Однако кое-кто пытается раздуть дело, опорочить и честных людей. Выгодно подобное только врагам Японии, тем, кто желает ей зла. Население страны должно проявить свойственные нации мудрость и благоразумие.

Это был Итодзаки.

В дверь позвонили. В комнату вошла Акико и протянула мужу небольшой пакет.

— Тебе, сказали: из управления.

Комура удивленно развязал веревку, развернул бумагу… и пламя взметнулось ему в лицо.

Немолодая женщина с силой нажимала на педали старенького велосипеда. Она притормаживала у каждого дома, вытаскивала из огромного тюка несколько тоненьких листков и разносила по почтовым ящикам. Подняться сегодня пришлось в три часа утра — пока доберешься до склада, куда на грузовике доставили из города листовки, пока развезешь по району… А ведь надо и домой успеть пораньше — разбудить детей и накормить перед школой. Но… Ведь все должны знать о попытке переворота.

Статью Мортона «Дейли геральд» не опубликовала. Редактор написал ему, что это не газетный материал и он передан в один из толстых журналов, выходящих ежеквартально. Заодно он сообщал Мортону, что срок его командировки истек и его ждут в Нью-Йорке.

«Нынешняя политическая система — предательство интересов японцев, которым чужды навязанные извне идеи парламентаризма. Нам нужна императорская система, сильная армия, умение постоять за себя в этом сложном мире. Я уверен, пройдет немного времени — и справедливость восторжествует: император объявит поход за Великую Японию».

(Из письма молодого офицера «сил самообороны» в газету.)

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги