Страшные вещи Лизы Макиной

Глава 11 ЗА ОДНОГО БИТОГО...

То, что произошло спустя час в метро, не покажут ни в одном ужастике. Честно сказать, три следующих дня обернулись кошмаром, из которого никак не выскочить, вроде стрелялки, где уровни сложности сменялись бесконечно, а кнопка выхода заклинила, не давая вынырнуть из игры...

Правда, этим вечером в меня пока никто не стрелял.

Макин должен был торчать на переходе «Библиотеки Ленина». Только добравшись до точки, я допетрил, что Лиза с отцом при мне не разговаривала. Значит, либо позвонила ему на трубку позже, либо уговорилась заранее. Но в подземке порой пропадает связь...

Мне пришла запоздалая и крайне мерзкая мыслишка, что ее домашний номер могут прослушивать. Если находятся парни, готовые проторчать целый день под окнами, почему бы не поставить в квартире прослушку за те полчаса, когда они якобы искали следы изготовления бомбы?..

Я заново прокручивал слова Сережи и вспомнил еще кое-что. Бабулька Ярыгина, попав к себе в хату, очень обрадовалась, что все на своих местах, мебель не тронута, в туалете сухо и чисто, и даже вещи арендаторов сложены в чемоданах...

Они квартировали три недели, не распаковываясь!

Я должен был увидеть Макина, едва покинул вагон, но, ступив на перрон, сразу ощутил опасность. Что-то необъяснимое, незаметное и чертовски враждебное нависало в нагретом воздухе станции. Я убеждал себя, что все это фигня, просто накрутил психов и сочиняю очередную чертовщину.

Андрей Петрович Макин, или кто он там на самом деле, задерживался, хотя Лиза зуб давала, что он будет меня ждать.

Только передать лекарство.

Передать и сразу уходить!

Проходя мимо, опустить «маслинку» в подставленную ладонь и, не торопясь, не оглядываясь, не меняя скорости, уходить...

По спине ручьем стекал пот, а ладони я незаметно вытирал о брюки. Мне чудилось, что встречные буквально заглядывают в лицо. В каждом пассажире с мобилой я признавал переодетого мента. Если меня случайно толкали сзади, сердце останавливалось, а потом начинало выпрыгивать из груди.

Десятки раз я попадал во всякие переделки, бывало, что и ножом грозили, и втроем как-то отлупили, но никогда так не боялся. Я не представлял, кого и чего именно надо бояться.

Наконец я достиг развилки. Здесь тусовались поджидая кого-то, человек шесть, но никак не Андрей Петрович. Девица в кожаных брюках и розовой волосатой куртке нараспашку щебетала по трубе. Двое стриженых пацанов потягивали пиво и лениво разглядывали журналы у киоска. Возле них топталась сгорбленная старуха, готовясь перехватить пустую бутылку. Высокий мужик в дубленке и галстуке посматривал на часы и листал газету. Больше никого...

Я раздумывал, как поступить. «Хвоста» не заметил, но впервые ни за что не мог поручиться. В каком-то фильме показывали, как агенты ФБР «вели» человека, меняясь каждые пять минут. Стараясь сохранять прежний темп и задумчивое выражение физиономии, я побрел обратно. Твердую «маслинку» я сжимал в кармане с такой силой, что заныли костяшки пальцев.

С каждой секундой сердце колотилось все громче...

Справа, нагоняя меня, вкатился поезд. Распалась обнявшаяся парочка, парень проводил девушку в вагон и корчил ей грустные рожи через стекло. Лязгая цепью, протопал бритый чувак в наколках, волоча за собой косолапого бультерьера. Сплевывая под ноги, прошел бородатый старик в черной шинели. Кто-то меня догонял.

Бежавший передвигался почти бесшумно, видимо он носил мягкие шузы и ноги ставил очень грамотно, не врубался пяткой в камень, а пружинил носком. Еще вчера мне бы и в башку не ударило оглянуться — мало ли чудаков куда-то опаздывает. Люди вечно спешат, как будто их ждет приз в «Джек-пот». Ни хрена их не ждет, кроме тягомотной пахоты в офисах и на заводах, а туда можно и не спешить...

Меня догонял Макин.

Метров за двадцать он встретился со мной глазами, так похожими на Лизины, и показал прижатую к животу, сложенную ковшиком, пустую ладонь. Он давал мне понять, чтобы я шел как раньше, не оглядываясь. Черт подери, он не хотел меня подставлять!..

Я вытащил кулак из кармана и приготовился сунуть ему лекарство. Потом я невзначай поднял глаза и увидел, что Макин не просто тренируется. Он убегал, и его догоняли. И догоняли совсем не затем, чтобы пригласить на чашку чая.

Гораздо хуже... Судя по резвости этих ребят, Андрея Макина планировали как минимум покалечить.

Первыми, разделившись, отсекая беглеца от поездов, мчались те двое пацанов, что глушили пиво у ларька. Сначала мне показалось, что им лет по двадцать, но теперь я убедился, что они гораздо старше. Боровичок в короткой летной куртке бешено работал локтями, наклонив корпус вперед, чуть ли не упираясь лбом в пол. Второй поотстал, кричал в телефон, Из его перекошенного рта веером разлетались брызги слюны. Если Макин бежал аккуратно, очень быстро, никого не задевая, то двое его преследователей ухитрялись буквально таранить каждого, кто попадался им на пути. Люди валились как кегли, махали вослед кулаками, но шум поезда заглушал крики.

Я ускорил шаг, но, сам того не желая, все время оглядывался.

За качками в летных куртках трусил дед в черной лоснящейся от грязи шинели. Над клочковатой бородой ухмылялись бешеные глазки. Дед не спешил, точно видел впереди нас глухую стену, преодолеть которую Макину не под силу. Он был еще далеко, этот тип, притворявшийся алкашом, но показался мне самым опасным из всей троицы.

Потому что он едва передвигал ноги, но шпарил быстрее молодых.

Потому что он летел, никого не задевая в толпе. На меня никто не обращал внимания, они следили только за своей жертвой; еще секунду назад шли вразвалочку, неторопливо забирая его в клещи, и рванули только тогда, когда он дернулся с места... До столкновения со мной Макину оставалось не больше десяти шагов.

Дед в шинели мазнул по мне веселым взглядом, на чем-то зафиксировался... И тут я разглядел еще двоих участников погони, отрезавших беглецу пути к выходу наверх. Бабка-нищенка, клянчившая у киоска пустые бутылки, неожиданно оказалась впереди меня. Она никуда не спешила, неторопливо ковыляла, завернувшись в драный ватник, но постепенно разгибалась, выпуская из сморщенной лапки авоську с тарой. А в другой руке, спрятанной под полой ватника, у нее оказалось что-то черное, похожее на мешок для мусора...

Макин одним прыжком перескочил через парнишку, наклонившегося перевязать шнурок. Тот так и не успел понять, что произошло, в недоумении задрал голову и тут же был сбит с ног бритоголовым крепышом. Этот мчался, как носорог, оставляя после себя дорожку из упавших людей.

Я совершенно растерялся. Ясно было одно: через пару секунд окажусь в самом центре заварухи. Надо было плюнуть и бежать в сторону, пока не поздно, но ноги точно приросли к полу.

Кроме старухи, из ниши у самого эскалатора выступил еще один тип — небритый, почти квадратный и с челюстью, как у Щелкунчика. Он ничего не делал плохого и никуда не стремился, но почему-то я его сразу отличил от прочих торопящихся людей. Вокруг шеи мужика, как удав, дважды обмотался серый шарф, и концы его чуть ли не стелились по земле. Под шарфом виднелась расстегнутая меховая «толстовка», а под мышкой он держал что-то вроде скрипичного футляра.

Как следует я его разглядеть не мог, потому что в трех метрах от меня появилась раскрытая ладонь Макина. Я успел повернуться к нему спиной и чуть выставил руку, ожидая неминуемого удара в спину.

Из тоннеля выпрыгнул следующий состав. Растерявшиеся граждане медленно поворачивали головы вслед за бегущими, отрываясь от книжек и газет. Макин изящным прыжком обогнул пожилую пару. Молотобоец, летевший за ним по пятам, раскидал супругов в стороны, оба заорали ему в спину, женина упала.

Я готовился разжать кулак, но передать камешек так и не удалось. Старуха прямо по курсу окончательно разогнулась, ее бутылки грохнулись на пол, в руке она держала черный пакет, из которого торчал длинный ствол...

И вдруг Макин, за шаг до меня, на полном скаку сменил направление. Опустившись на носок правой ноги, он скакнул в сторону, еще раз ударился о перрон и спрыгнул на рельсы. Он пролетел не меньше пяти метров, не группируясь и не поджимая коленок. А очутившись внизу, с тем же проворством понесся в обратном направлении, в двадцати метрах от нагонявшего его состава.

Послышался дикий визг тормозов.

На перроне разом закричали несколько женщин, кто-то свистел, кто-то звал дежурного. «Спортсмены» не успели затормозить так лее быстро. Тот второй, с телефоном, даже упал, споткнувшись о чьи-то ноги.

Со старухой в ватнике происходили невероятные вещи. Не медля, точно кошка, она скакнула в сторону, попыталась перехватить Макина в полете, но не успела и тоже оказалась на рельсах. Прыгнула, почти не приседая, расставив руки, словно собираясь его обнять, но промахнулась на каких-то двадцать сантиметров. Следующий раз она оттолкнулась от колонны с такой силой, что долетела до стены станции и шага три пробежала, стуча ботинками, по рекламным плакатам, висящим на двухметровой высоте. После нее, поперек рекламы кофе, остались грязные следы. Затем бабка спланировала вниз, непонятно как удержалась на ногах и, качнувшись вперед, припустила следом за беглецом.

Я оглянулся. Бородач в грязной шинели догнал своих молодых приятелей. Он орудовал помедленнее, но его плавные жесты выглядели еще более пугающими. Дед разворачивался, выбросив впереди себя руку с коричневым портфелем...

Я хотел крикнуть, но язык точно прилип к нёбу.

Бородатый «анархист» развернулся всем корпусом и то, что было у него в руке, все меньше походило на портфель. Ноги его оставались недвижимы, голова, плечи и все выше талии развернулось на сто восемьдесят градусов, будто посреди туловища у него имелся шарнир...

А потом он дернулся, словно от отдачи.

Несмотря на всю эту шизу, я чувствовал себя почти счастливым — никто мной не заинтересовался. Господи, я желал только одного: добраться живым до дома! Стриженый бугай налетел на меня, как грузовик, запнулся, проехался на коленях и сразу же метнулся обратно. Тормозя, он заехал мне локтем по щеке, а кроссовкой угодил по щиколотке.

Я свалился на четвереньки, в полной уверенности, что огреб второй перелом. От боли в ноге перед глазами все почернело, вдобавок я зубом распорол изнутри щеку, рот наполнился соленым. Теплая горошинка выскочила из ладони и провалилась за подкладку куртки. Я никак не мог ее нащупать. Карман был матерью дважды перезашит, там образовалась дырка, куда едва просовывался палец.

Когда ко мне вернулось зрение, Макин почти успел добежать до середины станции. Мне, наверное, почудилось со страху, но внизу он ускорился так, что мелькание ног слилось в сплошной полукруг. Только что был рядом — и уже очутился напротив перехода... Сверху кричали и показывали друг другу пальцами.

Бабка преследовала Макина по пятам, она передвигалась не как человек, а, скорее, как горилла или леопард, шлепая длиннющими руками по лужицам рельсов и выкидывая вперед обе ноги. Потом ее спина разгибалась, точно пружина, юбка прилипала к ногам, и следовал очередной прыжок...

Дед в шинели стрелял бесшумно, но в спине Лизкиного отца появилось сразу несколько рваных дырок, куртка буквально разлетелась на клочки. Я так и не заметил оружия; из коричневого драного портфеля сбоку что-то выскакивало, оставляя дымный след, словно дед пускал новогодние ракеты.

Макин пробежал еще несколько метров и упал за границей тени. Виднелись только ступни ботинок и металлический браслет от наручных часов. Но тут я потерял его из виду, потому что обзор загородил поезд.

Встречный состав готовился закрыть двери. Жирная тетка в платке визжала не переставая. Где-то переливчато заходился звонок. Истошно скрипя колодками, электричка тормозила, но недостаточно быстро. Я заметил вытаращенные глаза машиниста, навалившегося грудью на приборную доску.

Он не успевал сбросить скорость и прекрасно это понимал.

В первом вагоне люди повалились в кучу, а те, что ждали на перроне, сначала замерли, точно их окатили ледяной водой на морозе. Это в книжках пишут, что от выстрелов толпа кидается врассыпную. На деле все застыли, боясь и шаг сделать, тем более что стрельбы-то никто не слышал.

Уронивший меня и безуспешно догонявший бабку парень улегся между рельсов, прямо перед фаркопом тормозящего поезда. Из-под колес головного вагона летела радуга огненных брызг, будто затачивали ножи.

И тут словно кто-то включил ускоренное воспроизведение. Не успел я оторваться от пола, а на меня уже неслись сотни ног. Люди сталкивались, рояли сумки и шапки и увлекали тех, кто еще ничего не понял и тянул шеи в надежде что-то рассмотреть. Это походило на сорвавшийся с горы поток. н поволок за собой все, что попадалось по пути, закручивая в водовороты людей, чемоданы, шапки, вырывая лыжные палки и проглатывая целые группы. Даже те, кого месиво не могло зацепить, кто мирно тусовался за колоннами, бросались в самую гущу. Они не видели и никак не могли видеть, что произошло на другом конце станции, но почему-то потеряли способность соображать... Словно всех разом ударило током. Или кнутом.

Еще мгновение — и меня бы растоптали к чертовой бабушке, если бы прямо передо мной не упал пожилой дядька и не обрушил на себя еще человек шесть. Пока куча-мала обрастала новыми участниками, я пополз, извиваясь ужом...

Не помню как, но я оказался в вагоне поезда, уходящего в другую сторону. Женщина совала мне носовой платок, я сплевывал кровью, присев на корточки. Люди прилипли к окошкам, спрашивали друг друга, что случилось. С платформы все разбегались кто куда...

Я молил об одном: чтобы этот чертов машинист закрыл наконец двери! Вот он что-то пробурчал, в динамиках зашипело, и мы тронулись. В последний момент, перед тем как мы нырнули в тоннель, я отважился приподняться и взглянуть в окно. «Что там стряслось, что там, упал кто-то?!» — тормошили меня соседи, но я им не отвечал. Я глядел на единственного человека, остановившегося у последней колонны.

Я глядел на него, а он равнодушно скользил взглядом по внутренностям проезжавших вагонов Он один никуда не побежал. Рыжеватая толстовка' свалявшийся серый шарф на шее, тяжелая челюсть и снулый, потухший взгляд. Так смотрят безнадежные больные или алкаши, когда их колбасит с похмелюги.

Недопустимо было встречаться с ним глазами, нельзя, чтобы он меня запомнил. Это было единственное, что я успел подумать, проносясь мимо. Стоило спрятаться или хотя бы отвернуться, но какая-то иная сила заставила меня прилипнуть к стеклу, Героизмом тут и не пахло — едва в штаны не напустил, — но, наверное, примерно то же самое чувствует солдат, когда кидается грудью на амбразуру, Очень страшно, но надо...

Мне показалось необходимым запомнить его рожу.

Человека со скрипкой что-то отвлекло. Наши глаза так и не встретились. За его спиной, с эскалатора, высыпался, наверное, целый взвод ментов, они принялись отгонять народ от края платформы. В последних вагонах встречного поезда, так и застрявшего на станции, толпились люди и пытались вручную сковырнуть двери. Квадратный человек со скрипкой, угрюмо насупившись, следил за суетой, и в глазах его плескалась ночь.

Я вспомнил, у кого я встречал такое тяжелое и одновременно пустое выражение лица. Когда мы с матерью ездили к тетке в деревню, ее муж топил котят. На самом деле он очень любил зверушек и способен был выполнять обряд, только изрядно набравшись. Но большую часть недели все равно ходил «под газом», так что доброта его оставалась где-то глубоко внутри. Когда дядька напивался, глаза его словно проваливались внутрь черепа, он сосал сигарету без фильтра, пока тлеющая бумага не касалась губ, а щека дергалась вверх и влево. Он смотрел, как слепые котята барахтаются в воде, кидал в воду по одному и помогал им тонуть, подталкивая корягой. Новорожденные проявляли чудеса выносливости, некоторые упорно не желали идти ко дну, а на дядькиной пьяной роже застывало это самое выражение...

Его захватывало быть подручным у смерти.

Я куда-то ехал, не соображая, что делать дальше.

На следующей остановке добавились новые люди, сонные и уставшие. Им было начхать на то, что случилось совсем неподалеку. А после пересадки мне и самому начало казаться, что я видел дурной сон. Я закрывал глаза, и моментом возникали визжащие колеса, искры от колодок и парень в кабине машиниста с разинутым ртом... За старуху я почему-то не беспокоился, да она вовсе и не старуха, а вот Макин — он свалился неудачно, грудью поперек левой рельсы...

Я ехал домой.

Знать бы, в каком виде предстоит туда попасть, лег бы спать в метро...