Мир вокруг меня не просто потерял объем, но куда-то исчезли все звуки, остался только ровный гул и давящая боль в барабанных перепонках. Я словно выпал на глубине из батискафа, не мог пошевелить даже пальцем. Лиза исчезла, а картинка вокруг казалась, как бывает на кадрах, если на большой выдержке тряхнуть рукой. Макинские ручищи обхватили меня, точно два стальных крюка, а грудь его была твердой и такой горячей, будто меня приложили к камням в парилке.
Я различал только то, что возникало прямо по курсу нашего движения, не мог даже приподнять голову, как космонавт на центрифуге. Может быть, третий папа и передвигал ногами, но тряски не замечалось. Мы вихрем пронеслись через автостраду, миновали овраг, чахлые лесопосадки и ворвались на широкую улицу, полную машин. Макин ни от кого не уворачивался, он словно прокладывал маршрут заранее, просчитывая каждую щель в потоке транспорта.
В какое-то мгновение у меня прямо перед носом очутился кирпичный забор. Как мы его перескочили — я так и не понял, но Макин уже шпарил посреди сугробов.
Подворотня, двор, огоньки, проспект, трамвайные пути, морда троллейбуса, люди на остановке, опять двор, детские качели, собака, улица, вереница фар навстречу...
Дышалось тоже с изрядным напряжением, но воздух казался теплым, и пурга куда-то подевалась. Ни одна снежинка не падала мне на лицо.
Угол зрения сузился настолько, будто я заглядывал в трубу детского калейдоскопа. Плоский мир мелькал сквозь круглое окошечко, по центру все нажигалось с невероятной четкостью, а по краям расплывалось.
Вот пузатый гаишник машет палочкой «мерседесу». Я успел разглядеть бородавку на его щеке и мужскую руку в рубашке с белой манжетой, протягивающую права из окошка «мерса». А лицо водителя и правый погон гаишника слились в бурые размазанные полоски...
Время я не засекал, но могу поручиться, что не прошло и двух минут, как мы очутились перед дверью макинской квартиры. И Лиза снова стояла рядышком, с чемоданом в руке.
— Я хочу домой, — жалобно простонал я.
Что-то они со мной сотворили — укололи незаметно, или укачало. Стало почти безразлично, где я и что будет дальше, точно плыл на ватном облаке...
— Ты сам виноват, — мягко сказала Лиза. — Почему ты не уничтожил семя, как я просила? Если я тебя отпущу, они вернутся за тобой снова.
— Что вы со мной сделаете? — Было не очень-то удобно разговаривать, лежа у Макина на руках, но отпускать меня он не собирался.
— Я могу сделать так, что ты ничего не вспомнишь. Но друзья Скрипача тебе не поверят.
— Скрипача?!
Наверное, я выкрикнул слишком громко, Лиза оглянулась в темный пролет и покачала головой:
— Ты видел Скрипача?
— Видел... Не знаю...
— Он запомнил тебя?
— Вроде нет...
— Вспомни, это очень важно. Если он тебя заметил, то найдет снова.
— Зачем я ему нужен?!
— Затем, что из тебя можно сделать донора.
— Донора? Кровь забрать?!
Лиза ответила не сразу.
— Все очень непросто, Саша, и мне искренне жаль, что я тебя впутала в это дело. Но теперь тебе придется зайти ко мне в гости и самому решить, как поступать дальше.
— А разве ты... разве вы не уехали?
— Я не могла позволить им захватить растущее семя. Достаточно того, что Скрипач завладел семенами Забытых.
— Кто такие Забытые?
— Это не люди... Когда-то их отторгла родная цивилизация, потому что они не смогли отказаться от забытой морали.
— Пришельцы?
Макина досадливо отмахнулась:
— Этот термин так плотно вошел в вашу речь... Скорее, не пришельцы, а случайные прохожие. Пролетавшие мимо. Чтобы понять разницу, тебе придется войти и самому найти ответы на все вопросы.
— А без меня... никак нельзя?
Лиза ничего не ответила, но Макин внезапно поставил меня на ноги и отодвинулся в сторону. От такого резкого перехода я чуть не грохнулся и тут же ощутил, как ноет колено, лодыжка и «стреляет» весь левый бок.
— Мне показалось, что ты порядочный и смелый человек, — с внезапной грустью произнесла Лиза. — Очевидно, я снова ошиблась.
Макин-старший, не доставая ключ, распахнул перед ней дверь. Мне показалось, что он даже не притронулся к ручке. Внутри горел свет.
— Прощай, Саша, — сказала Лиза и повернулась спиной.
— Погоди! — Ко мне в глотку словно наждак напихали. Я вдруг совершенно отчетливо осознал, что еще секунда, и я никогда ее больше не увижу.
Что меня отпускают.
Что я не буду никогда о ней печалиться, потому что даже не вспомню...
— Погоди! Этот Скрипач — он затеял какую-то гадость против нас?
— Никто не затевает гадостей. Просто каждый по-своему видит добро и цели его достижения.
— Но меня никто подлецом еще не называл, это понятно?
Макина улыбнулась и сделала приглашающий жест.
И дверь квартиры номер тридцать восемь захлопнулась за моей спиной.