Страшные вещи Лизы Макиной

Глава 20 ДВОРЕЦ В ПРОБИРКЕ

— Меня звали в детстве Маленькая принцесса, — засмеялась Лиза. — Я была младшей сестрой в семье и, наверное, самой любимой, хотя мама ко всем относилась тепло. Но во мне было что-то, отличное от других детей, — не ум и не красота. Бабушка называла это меткой богини Тэкэ... Год Забытых тянется почти в полтора раза короче, чем земной, но учиться принято по их календарю. Когда мне исполнилось шесть, я впервые была допущена к дошкольным слушаниям. Точно перевести это непросто, в русском языке не хватает слов. Я вела себя как обычный ребенок, но задавала слишком много вопросов, на которые ни мама, ни старшие сестры не могли ответить...

Видишь ли, Саша, когда в вашей стране в семье подрастает мальчик, родители поощряют его в изучении мира. Отец берет ребенка с собой чинить автомобиль, мальчику покупают конструкторы, доверяют доламывать старые будильники, позволяют точить ножи. Но те же родители пугаются, если их дочка норовит вытащить из лужи жука или пытается сама включить телевизор. Девочке с пеленок внушают, что она не способна мыслить, как мужчина, что ее обязанность — возвращаться домой с прогулки в чистом платье и ни в коем случае не подходить к розеткам или спичкам. По сути дела, в сознание девочек внедряют установку, что они тупее мальчиков, хотя в школе показатели учебы говорят об обратном. Мужское общество не может позволить женщинам претендовать на равные права в интеллектуальной сфере.

Что происходит в результате? Громадное количество женщин все равно добивается карьерного роста, опережает мужчин, но тратит при этом в пять раз больше сил и времени...

У Забытых все было иначе, и какие-то свои правила они внушили нашим предкам. На их родной планете ученые обнаружили, что мужская хромосома должна постепенно исчезнуть в течение нескольких тысяч лет. Мужчин рождалось все меньше, и ученые добились оплодотворения путем слияния двух женских яйцеклеток...

— Ни хрена себе перспектива!

— Мастера считают, что такая же перспектива ждет и землян. Но вам повезло больше, на Земле этот процесс займет десятки тысяч лет. Забытые оказались перед фактом, что срочно необходимо менять всю систему воспитания и обучения. Нам мало известно о периоде, предшествующем массовому Исходу с планеты Киинус, но там шла настоящая гражданская война. Одних ужасала перспектива жизни в сугубо женском обществе, другие же, напротив, радовались. Сейчас сложно ответить, кто был прав тысячу лет назад в соседней галактике, а я не собираюсь здесь никого учить на их примере. Скажу тебе, Саша, одно. Первое правило Наставниц, на вольных слушаниях, гласит: максимум поощрения любым интересам. Если девочка с шести лет тянется к технике или задает вопросы философского характера, ее необходимо направить в соответствующий сектор к достойному педагогу. Ребенку можно трогать, ломать и изучать все, а задача взрослых — оградить от опасных воздействий, от физических повреждений.

Маленькая принцесса задавала такие вопросы, что ее не могли не уважать. Все любили ее, как младшую сестричку, но Вторая наставница слушаний сразу отметила, что ребенок скоро покинет семью. Горько было это слышать, однако Наставницы обладают талантом угадывать способности детей. Это у вас в школах учителя часто игнорируют одаренность, они предпочитают работать со средним уровнем. Я понимаю, отчего это происходит. Как говорят в России, не будем о грустном...

Маленькая принцесса спрашивала, отчего Забытые бросили нас, а не забрали с собой? Наставницы говорят, что Забытые любили людей и не обижали их, почему же они отвернулись? Такого рода вопросы задавать не принято. Упоминания о Забытых не табуированы, но считаются неприличными — это как будто вслух обсуждать проблемы перистальтики. Потому что если о них говорить слишком много, то получится, что мы всего лишь цепные псы, охраняющие хозяйское добро...

Меня перевели в сектор для неординарных детей, затем я перепрыгнула сразу две подготовительные декады. Все реже я виделась с сестрами, с подружками по начальному циклу, и главными собеседниками стали взрослые. Хотя, наверное, я тянулась к детям и не успела получить все радости от возраста удовольствий...

А потом наступил день, когда все узнали от Первой наставницы, что малышка самостоятельно, без помощи старших, научилась управлять усилителями. Это очень важно, это такой этап... Не знаю чем сравнить, ведь в вашем обществе практически забыт процесс инициации. Какое-то время, после разрушения религии, его функции выполняли обряды посвящения в молодежные партийные ячейки, а сегодня вы вполне обходитесь без этого...

Ты замечательно чувствуешь тонкие материи Сашенька, но то, что находится вокруг нас, — всего лишь один из тысяч разнообразных типов усилителей. Они созданы не только для линейного перемещения в пространстве, это не просто продукт высоких технологий. Полеты в космос — одна из граней... Усилитель — это порог, достигнутая ступень взаимодействия неживой и живой материи, порог взаимодействия коллективного сознания с тайнами природы... Понимаешь?

— Не очень.

— Это не машина и в то же время не полностью живой организм. Промежуточный, далеко не конечный этап развития науки, к которому вы неизбежно придете, если не уничтожите друг друга. Это своего рода выжимки из нервных узлов мироздания — даже сами Забытые их не до конца изучили. Потому что до конца познать Вселенную невозможно, в этом прелесть и загадка, в этом источник муки и наслаждений.

Я довольно много прочла о земных религиях и убедилась, что в целом цивилизация идет правильным путем. Вы точно так же, как и мои давние предки, ощущаете потребность в высшем божестве как мериле нравственности, но допускаете большую путаницу в причинных связях. Вы слишком серьезное учение придаете сакральным граням религии и внешней атрибутике, хотя встречаются умы, замечающие верный путь. Дело не в мифических богах, а в подсознательном стремлении разумов к единению. Когда вы объединитесь — не на бумаге и не для коммерческого успеха, — вы получите первый усилитель. И покажется удивительным, как же вы не могли его построить раньше.

— Мыслями объединимся? То есть все станут как марионетки? Что начальство скажет, так и будет, да? Я такое видал в одном фильме...

— Начальства, в теперешнем понимании слова, не будет. Меня же никто не принуждал строить усилители и никто не запрещал отправиться в поселок Плачущих, хотя это не поощрялось. Напротив, я в любой момент могла черпать знания и тепло из сотен открытых разумов моих братьев и сестер. Любое желание свято для каждого человека, и, как ты понимаешь, нам не нужна никакая религия...

— И что, ты подцепила Скрипача в соседней деревне? И он смылся сюда?

— Немножко смешна твоя терминология, но в целом я должна признать, что ты прав. Только там он не был Скрипачом, не забывай, мы называем его так для удобства. И он не смылся, все намного хуже... У вас есть поговорка насчет обязательного урода в семье. Плачущие — такие же, как мы, с точки зрения физиологии и также живут внутри общего ментального поля, пользуются теплом климатического барьера, но они не желают ничего делать.

А тех, кто не желает работать или становить ученым, старики отселяют в сторону и называв Плачущими. Не обязательно это плохие люди чаще это вечные мечтатели, не знающие, в чем их цель. Считается, что творческим натурам, музыкантам, художникам следует селиться в отдельном поселке...

— Выходит, у вас тоже разногласия?

— Основное разногласие проявилось в тысяча пятьсот каком-то году и заключалось в проблеме выбора: стоит или нет взаимодействовать с окружающим миром. Плачущих назвали так несколько столетий назад, потому что им присуща эмоциональная неустойчивость. — Лиза прошлась взад-вперед над пропастью. — Возможно, что-то разладилось в программе первичной модификации — прошла ведь тысяча лет. Многие поколения моих предков учились быть хранителями чужого знания и не задавали лишних вопросов. Их все устраивало, пока не родился первый Плачущий, который отказался проходить высшие циклы, вырастил себе отдельную пирамиду на севере и поселился особняком. Тогда и начался разлад...

— А Скрипач... он тоже из Плачущих?

— Его семья покинула поселок тринадцать лет назад. Они считали, что смогут выжить в городе, среди обычных людей. Как и многие до них. К счастью, они не погибли и вовремя успели вернуться, но потеряли одного из детей. Они были уверены, что мальчик погиб, но прошло время, и он вернулся... Лучше бы он не возвращался! Благодаря моей глупости Скрипач получил доступ к усилителю и отправился в Москву. Когда мы впервые встретились, он показался мне мечтателем и поэтом, даже несмотря на множество отрицательных качеств. Он получил неважное образование, он был порою груб и невоспитан, но в нем жила мелодия... Так мне тогда показалось.

Я слушал Лизу, разглядывал комок «теста» на кухне и спрашивал себя, ревную или нет. Конечно, глупее ничего не придумаешь, кроме как ревновать одну лесную дурочку к недоноску с хутора, пусть даже он трижды музыкант, а теперь еще и террорист. Но мне как-то не понравились ее последние выражения. Макина явно втюрилась в этого проходимца, возможно, он даже сидел там у них в тюряге, а она пособила ему бежать. Ясный перец, прямо я об этом не спросил, чтобы опять не оказаться в луже, вместо этого я внимательно разглядывал «тесто».

Задняя стенка кухни стала полупрозрачной, за ней наметились очертания нехилого ангара, вроде Дворца спорта... Короче, при желании туда можно было бы закатить на ремонт штук пять самолетов. За первым неровным шаром в воздухе крутился второй, третий и так далее, словно сотни хозяек устроили соревнования по выпечке гигантских куличей. Перегородка с комнатой, где неподвижно сидел Макин-второй, тоже расплавилась. Различались стыки железной арматуры в бетоне, а между ними пучки голубоватых кабелей, убегающих в разных направлениях. Один жгут, полметра в обхвате, проходил прямо сквозь работающий телевизор, раздваивался и исчезал в овальных люках в полу.

В туалете тоже что-то двигалось, точно бесконечный бесшумный конвейер непрерывно поднимал вверх розовые округлые вагонетки. Если у них весь мир так устроен, с ума можно соскочить...

— И что, если усилитель Скрипача захватят вояки, наступит конец света?

— Это крайне нежелательно. Все равно что предоставить соседу за стенкой, ежедневно употребляющему алкоголь, право на продажу произведений искусства. Не обязательно опасно, но крайне нерационально и чревато злоупотреблениями. Усилитель не может существовать долго, в автономном режиме, без подпитки коллективным сознанием моих братьев и сестер. Когда я вырастила свой первый прибор, мне едва исполнилось девять лет...

— Сама вырастила космический корабль?

Опять ты о космосе... Нет, первый усилитель у любого ребенка — это всегда забава, что-то вроде ваших компьютерных игр, но намного сложнее. Не имея возможности надолго отлучаться из поселка, мы постигаем мир иначе. Скрипач был первым человеком, кто... напугал меня. Он обозвал поселок тюрьмой, набитой игрушками. И он был первым, кто сказал, что знанием надо делиться, даже в ущерб собственной безопасности.

— Э-э-э...

— Вот именно. В раннем детстве я была чрезвычайно романтичной натурой, излишне эмоциональной. У вас словом «усилитель» называют устройства для модуляции электрического сигнала, но электроэнергия — она всего лишь один из многочисленных и очень слабых способов передачи информации. Когда сотни и тысячи мыслящих контуров объединяются во имя добра, они способны решить любые задачи, в том числе и по выработке энергии.

— Значит, Забытые улетели, а вы продолжаете что-то придумывать?

— Постоянно.

— А Скрипач... Почему он не мог прилететь без тебя?

— Потому что в его окружении люди не способны договориться. Когда человеку никто не верит, он не способен выстроить цепочку разумов. А если эта цепочка все-таки вытягивается, Ложа Мастеров немедленно накладывает табу. Саша, ты все узнаешь, но сейчас нам надо спешить. Прежде чем ты вернешься к маме, я должна убедиться, что ты защищен.

Она взяла меня за руку, показывая, что разговор окончен, и мы отправились на экскурсию по усилителю.

По звездолету, как выражаются отсталые земляне.

Макина сказала, что прежде всего надо отказаться от мысли, что передо мной ровный пол. Я закрыл глаза и отказался от всех мыслей, но пол долго не хотел исчезать.

Лиза была чертовски терпелива, и с восьмой попытки я нащупал мягкую ступеньку эскалатора. Сердце так екнуло, что я двумя руками вцепился в ее пухлую ладошку. Но по крайней мере не свалился и не описался от страха.

Мы ехали вниз, а потом снова наверх, но никуда не пересаживались. Как объяснила Лиза, ступеньки — это тоже отражение реальности, человеческое представление об определенных удобствах передвижения.

— То бишь это я их вижу, а ты — нет? — осмелился спросить я, когда труба перешла в горизонталь и мы просто стояли на ровной беленькой дорожке, несущейся мимо голубых полос.

— Ступеньки придумал ты, Саша. Твой мозг выдает удобные для тебя образы. Ничего страшного, пусть пока будет так. Главное, что ты перестал бояться.

«Перестал бояться» — это сильно сказано, просто я впал в оцепенение. Труба снова рванула вверх, дорожка вздыбилась холмиками, и мы выкатились... на лужайку перед офигительно красивым замком. Настоящий замок, с башенками и подъемными мостами, со стрельчатыми окнами, витражами и зеленым вьюном на замшелых стенах.

Я попал в сказку.

Это походило на рекламу Диснейленда. Я насчитал три высоких черепичных шпиля, увенчанных надраенными бронзовыми флюгерами в виде каких-то неведомых животных. Ниже шпилей, за стенами, поднималось еще несколько крыш пониже, с мансардами и террасами, украшенными чугунными затейливыми решетками. На террасах расцветали фиолетовые цветы, по стенам, вместе с лучниками, разгуливали павлины, а в глубоком рву, окружавшем замок, плескались метровые налимы.

Над шпилями тихонько парили кучерявые облака, где-то журчала вода, звякал металл и раздавались тяжелые глухие всхлипы, точно работал кузнечный мех.

— Зашибись... — только и смог выдохнуть я. — Это тоже... тоже я придумал?

— Не совсем, — засмеялась Лиза. — Но я рада, что наши взгляды во многом совпадают. Если ты приглядишься внимательнее, то поймешь...

Я сделал несколько шагов по упругой сочно-зеленой траве и оглянулся. Шахта с эскалатором пропала. Вместо нее за спиной возник старинный кладбищенский склеп с потрескавшимся куполом на крыше два каменных изваяния стояли по бокам от распахнутых ворот. Железные ворота слабо покачивались, точно от ветра, а в подземелье уходила потрескавшаяся, заросшая мхом каменная лестница. На влажных кирпичных стенах чадили факелы, по ступенькам быстро проползла змейка и скрылась в разломе. Мне даже почудилось, как снизу дохнуло мертвецким холодом.

Что-то тут было не так. Я подошел и потрогал ржавый холодный металл ворот. За скрипучей створкой, на каменном шаре, сидело жуткое чудовище. Оно распахнуло сразу две пасти, одну внутри другой, и опиралось на длинный чешуйчатый хвост. Скульптор потрудился на славу, даже зубы и язык в пасти были проработаны до мельчайших деталей.

— Ты заметил? — невесело усмехнулась Лиза.

Она успела сменить привычную коричнево-серую одежду на веселенькую оранжевую тунику. Теперь она еще больше походила на гнома, но стала почти соблазнительной. Я подумал, что, если бы она в таком наряде встретилась мне наверху, я бы не удержался и облапал ее. Вот что с человеком грамотная одежка делает!

— Куда пропал наш эскалатор?

— Он никуда не пропал. Я всегда с большой грустью покидаю свой дворец, и ты это сразу почувствовал. Ты тоже представил портал возвращения в самых мрачных тонах, но свойственных твоим ассоциациям с выходом в опасный мир. Ты принес эту постройку из каких-то мистических триллеров, а на воротах, как я догадываюсь, статуи «чужих» из одноименного фильма.

— Охренеть, — подытожил я и потопал вслед за Макиной через лужайку. Здесь очень вкусно пахло именно тем, что я любил, когда был мелким и жил то у мамы, то у бабушки. Бабушка вечно пекла мне ванильные пирожки с изюмом, и среди них попадался один «счастливый», с кислой клюквой. Когда все вместе садились за стол, я паниковал, что «счастливый» пирожок, для загадывания желаний, достанется кому-то другому, но всегда складывалось так, что он доставался именно мне. А бабушка, и мама, и остальные всплескивали руками в изумлении, как же это мне опять повезло...

Тут пахло ванильной сдобой, а еще, капельку, корицей и лилиями и, немножко, свежими книгами из типографии. Я начал понимать принцессу, я не хотел отсюда уходить.

Замок оказался гораздо больше, чем представлялся с первого взгляда, но чем ближе мы подходили, тем больше я замечал странностей. Павлины на стенах превратились в орлов или даже в грифов, пристально высматривающих добычу. На меня уставились десятки круглых горящих глаз. Когда мы только вылезли из шахты, до горизонта во все стороны разбегались цветники и лужайки с ручейками, а теперь замок почти вплотную окружал непроходимый еловый лес. Вперемешку с елками росли кряжистые дубы и еще какие-то неведомые деревья с длиннющими шипами вместо листьев. Елки такой величины обычно притаскивают на Красную площадь, для встречи Нового года...

— Ты не можешь избавиться от беспокойства, — сказала Лиза. — Вокруг моего дворца нет никакой чащобы.

— Беспокойство? Меня сегодня чуть не убили — я должен быть спокоен?!

— Это не относится к событиям сегодняшнего вечера, Саша. В моем солнечном дворце никогда не было крепостных стен и тем более хищников. А это? Что это такое появилось над воротами?

— Э-э-э... Катапульта.

Вот видишь... Зачем же мне катапульта? В кого я собираюсь метать камни? И этот мрачный лес, и подъемные мосты... Тебе тоже очень хочется превратиться в принца, не надо этого стесняться, это так естественно. На дело даже не в том, что ты мальчик, мужчина... Ты не можешь представить себе спокойное существование без угрозы извне.

— Так сделай по-своему!

— Не хочу. Я хочу, чтобы тебе было комфортно. Я лишь задаю канву. Это очень интересно и поучительно для меня. Ведь ты первый из людей снаружи, кого я пригласила в гости. Например, мне нравится этот крепостной ров, запахи и водопад с этим устройством. Возможно, я оставлю эти образы...

— Это мельница, но я про нее не думал!

— Мельница?.. Да, я вспомнила. Это такое устройство для переработки злаковых культур в хлеб? Ты про нее не думал, но образ мельницы, по крайней мере, положительный. Он не несет угрозы, значит, в тебе заложено достаточно созидательной энергии...

Я смотрел на бескрайнее голубое небо и с тоской соображал, какие кошмары мое подсознание уготовило нам внутри дворца. Я повторял себе, что, скорее всего, меня заколдовали и ничего этого нет. Чтобы расслабиться, я стал смотреть не по сторонам, а исключительно на Лизкину спину. Эта легкая ткань на ней была почти прозрачной, я начал гадать, носит ли она вообще белье, когда прячется в своих владениях...

Внутри все оказалось намного хуже, чем предполагал. Мы прошагали по бревенчатом мосту, но стоило очутиться под низкими сводами ворот, как впереди с лязгом обрушилась решетка из заостренных кольев. Из ниши, по ту сторону решетки, выступили два закованных в латы чувака несколько неожиданной комплекции чемпионов по сумо. Лиза искоса поглядывала на меня, не делая попыток вступить в переговоры. За воронеными забралами лиц стражников было не рассмотреть. Мне пришло в голову, что это могут быть совсем не люди...

Секунду спустя позади раздался противный скрежет, и мост начал медленно подниматься, отрезая нам путь к возвращению. Мы застряли на узкой площадке под сводами ворот. Теперь, по логике вещей, надлежало ожидать, пока на попавших в засаду сверху опрокинут котел с расплавленной смолой...

Не успел я себе это представить, как понесло горелым, и между зубцами башни, прямо у нас над головой, загремели железом. Но тут я заметил того, кто поднимал мост, и сразу забыл и про смолу, и про гоблинов за решеткой, не пускавших нас внутрь.

Снизу видно было неважнецки, приходилось задирать голову. Судя по глубине арки, ширина стены составляла не меньше трех метров, там крепился ворот с цепями, хотя раньше я их не видел. И ворот крутило мохнатое существо в два человеческих роста, с круглым глазом посреди покатого лба. Массивную лодыжку циклопа охватывало стальное кольцо с цепью, звеневшей при каждом движении. Он был там, наверху, прикован к своему «рабочему месту». Самое странное, что где-то я его уже встречал.

— Как войти-то? — спросил я у Лизы, принюхиваясь к приготовлениям стражи. Наверху явно не чай разогревали — того и гляди окатят горящей нефтью! Два истукана в латах не шевелились, опираясь железными рукавицами на топоры.

— Ты же тут хозяйка! — потормошил я Макину.

Циклоп, рыча и невнятно бранясь, окончательно поднял мост. Сразу стало темно.

— Да, извини, я задумалась, — невесело засмеялась Лиза. — Наверное, надо попросить, и нас пропустят.

Нас пропустили.

Изнутри, на башнях и стенах, копошились десятки средневековых солдат, и я окончательно убедился, что это не люди. То есть встречались среди них и обычные с виду мужики, но либо квадратные, как пни, либо с клыками и волосатыми ушами. Заметив хозяйку, они разом подняли дикий вой, заколотили оружием по камням... Поприветствовали, короче.

— Знаешь, что меня больше всего удивило в универсаме? — ни с того ни с сего оживилась Лиза. — Когда я туда впервые попала — мне же хотелось посмотреть, как вы питаетесь, — я насчитала шесть человек, которые занимались исключительно слежкой за покупателями. При этом явно не хватало женщин, принимающих деньги...

— Кассиров. Их всегда мало.

— Да, кассиров. Зато две женщины просто стоят и смотрят, правильно ли кассиры принимают деньги, еще две следят сверху, с балюстрады, не спрятал ли кто покупку в карман, и у выхода страхуют двое мужчин в форме.

— Чего тут странного? Постоянно воруют, надо следить. — Я проследил взглядом еще за одним волосатым циклопом, что грыз здоровенные мослы возле катапульты. Этот тоже сидел на цепи и походил издалека на потасканного, дряхлого циркового медведя. Пока, кроме стражи, внутри замка нам никто не встретился.

— Но у меня-то нет воров, Саша! Не напрягайся, ты видел этих существ в кино... У меня нет воров, и до посещения поселка Скрипача не возникало даже представления о возможных посягательствах. А ты подарил мне охрану...

— Ну, извини...

— Почему тебе стыдно? Ты поступаешь как мужчина. Не можешь представить себе жилище без своры сторожевых собак. Точно так же вы не можете представить магазин без армии наблюдателей. Ты интересовался когда-нибудь, сколько людей в вашей стране заняты исключительно охраной товаров, ценностей или объектов?..

Но я не успел ей ответить. По брусчатой мостовой мы вышли к широкой площади, обнесенной частоколом из мощных заостренных брусьев. Там, внутри за оградой, кто-то шумно сопел и бряцал железом.

— Это дракон, — вздохнул я, первым поднявшись на галерею, огибавшую площадь. — Сторожевой дракон. В Сибири, случайно, никогда не водились драконы?

Лиза надолго задумалась, затем решительно покачала головой.

— А почему он привязан, если сторожевой? — спросила она.

— Потому что он довольно злой и может поджечь то, что не надо... — Мне было жутко стыдно, прямо-таки не знал, куда глаза девать.

Дракон был так себе, не ахти какой зловредный, метров шесть длиной от рогатой башки до кончика хвоста. Он неловко перемещался по усыпанной опилками арене, волоча за собой ржавую цепь, и искал место, где бы вздремнуть. Над грудами обглоданных костей роились мухи.

— Отвратительно, — строго произнесла Лиза. — Получается, что для охраны дворца следует содержать зверя в неволе?

— Иначе улетит, — попробовал оправдаться я.

— Я знаю, что такое тюрьма, — сказала Лиза. — Это место, где неволей наказывают людей, совершивших преступления. У нас тоже есть такое место...

— Ого! У вас, выходит, тоже сажают? Значит, есть и менты, и судьи, и адвокаты?

— Ничего этого нет, кроме адвокатов, хотя это тоже неверное определение. Наверное, не существует обществ, свободных от преступности, но криминал порождают разные причины... Представь себе большой симфонический оркестр. Если одна из десятков скрипок сфальшивит, это заметят все...

— Я не замечу.

— Я говорю о музыкантах, у которых абсолютный слух. Общество, в котором я выросла, похоже на такой оркестр. Если кто-то начинает играть фальшиво, поддается дурным мыслям, затаивает зло или зависть, об этом быстро узнают другие. Нам не нужна милиция, чтобы изолировать преступника и вылечить его. Хотя это случается крайне нечасто... Но этот дракон! Вы осмеливаетесь посадить на цепь лишенное разума животное, не способное защититься...

— А вы что, искусственными котлетами питаетесь? Или только овощи хаваете?

— Конечно, нет. Существуют фермы, где выращиваются животные для забоя, цикл белкового питания ничем не отличается от вашего. И я вполне безболезненно воспринимаю, что в деревнях держат на привязи собак, чтобы отпугнуть воров. Но этот зверь, придуманный тобою, эта цепь, ограда, грязь... Символы подавления, олицетворение властолюбия, жестокости, коварства, низменных инстинктов — все это способы самоутверждения за счет других... Нет-нет, не вини себя, просто я хочу, чтобы ты задумался...

Я задумался, еще как задумался. Помимо катапульты, за десятиметровыми крепостными стенами встретилось еще немало сюрпризов. Вдоль стен, изнутри, шла двухэтажная деревянная галерея с лебедками для поднятия камней, с чанами для разогревания смолы и прочие радости. На ближайшей башне крепилась снаряженная баллиста, а за драконьей площадкой возвышалась подвижная многоосная платформа с гигантскими арбалетами.

Макина больше на меня не ругалась и делала вид, что ничего не замечает. Мы прошли мимо амфитеатра с приспособлениями для тренировок солдат и очутились у лестницы, убранной красным ковром и ведущей ко входу в высоченный собор.

А может, и не собор вовсе. Даже задрав голову я не мог разглядеть верхушку шпиля, хотя еще пару шагов назад здание казалось почти ординарным средневековым особнячком.

Лиза поднялась первая и толкнула дверь в свои личные покои. Дверь была в три человеческих роста, из мореного дуба, прошитого железом, и ничего у девчонки, ясен перец, не получилось. Я подскочил, навалился плечом, и общими усилиями мы проникли внутрь.

— Еще вчера вместо ворот тут была золотая занавеска, — скромно шепнула Макина. — Можешь все трогать и щупать, сломать здесь ничего невозможно.

Внутри моего дурного влияния не ощущалось. Наверное, Лиза решила меня напоследок пощадить. Снаружи собор, в который мы вошли, казался чуть побольше нашего универсама и весь был выложен розовым мрамором с серебряными прожилками. Хотя, скорее всего, такой мрамор на Земле нигде не добывают. По коньку проходила красивая балюстрада со статуями и зеленью, словно на крыше располагался висячий сад. Внутри помещение развернулось до размеров футбольного поля, крыша исчезла напрочь, зато в лиловом небе повисли пушистые розовые облака, и невесть откуда возникло солнце.

Правда, это было совсем не наше солнце — гораздо крупнее и темнее, словно я смотрел сквозь красный фильтр. Внутри больше не пахло бабушкиными булочками, все заслонил аромат цветов. Наверное, их тут росло несколько миллионов. Я бродил по травянистым мягким дорожкам и, как Гулливер, наклонялся к чашечкам великанских колокольчиков или поднимался на цыпочки, чтобы заглянуть в розетки исполинских ромашек. Трава отдавала оранжевым, а сиреневые бутоны не помещались и в двух ладонях. Напротив них переливались всеми цветами радуги сонные маки, размером с колесо от легковушки. Или гвоздики, а может, наоборот, какие-то хризантемы...

— Кажется, у тебя где-то радио работает?

— Это цветы. Роща Говорящих цветов. Похоже на шепот, правда? У нас их прописывают больным, для успокоения.

— Ты можешь вынести их наружу? — на всякий случай спросил я, не в силах отделаться от ощущения, что совсем рядом, за углом, бормочет целая толпа. — Или это только воображение и никаких цветов нет?

— Все есть, Саша. — Макина колдовала возле крестообразного бассейна по центру поля, что-то там выуживала из маслянистой желтой жидкости. — Все настоящее — и цветы, и тролли, и даже дракон. Но наружу их вынести нельзя, они погибнут в земной атмосфере.

— Я снова запутался! Дракон же не может быть настоящим! Он из сказки, он никогда не существовал!

— А теперь существует, его создал усилитель. Если его выпустить, он моментально взорвется, — обыденным голосом пояснила Лиза. — То есть дракон и стражники, безусловно, не настоящие с точки зрения привычных представлений об анатомии. Это упрощенные, локальные полиморфы. Усилитель продуцирует любые биологические объекты, за исключением разумных.

— А у тебя здесь есть еще кто-то? — Я внимательно оглядел ее «ботанический сад». Высоченная дверь, через которую мы вошли, отодвинулась неимоверно далеко и выглядела отсюда, как малюсенькая калитка. Мраморные стены, огибающие цветники, превратились в ажурные заборчики, за которыми росли низкие раскидистые деревья, чем-то напоминавшие наши ивы, а еще дальше, насколько хватало глаз, переливались подсвеченные струй фонтанов.

— Здесь живут мои любимые животные, но ты, Саша, не захотел их увидеть.

— Я не захотел? Это ты их попрятала. Или они все такие страшные?

— Для меня они совсем не страшные. Напротив, эти образы помогают мне скрасить разлуку с домом... Но ты сам только что высказал мысль, тревожащую твои бессознательные инстинкты. Даже такой пластичный и гибкий мозг, как у тебя, не допускает, что в средстве передвижения может быть что-то, кроме приборов и баков с горючим. Ты придумал стены, охрану, придумал хищных птиц, потому что не готов к доброжелательному, мирному существованию. Вы все рождаетесь и воспитываетесь в агрессивной ауре... Ты обиделся на меня?

— Да нет, я уже ни на что не обижаюсь.

— Очень надеюсь, что твои слова искренни. Ведь обида на чужое интеллектуальное превосходство отражает комплекс собственной неполноценности и ведет исключительно к деструкции. Здесь лишь два существа не подчинены внутренним законам развертки — ты и я. Сила тяготения на планете Забытых значительно превышает земную, и состав атмосферы сильно отличается. Внутри усилителя ты защищен, но не пытайся нащупать на лице скафандр или кислородные баллоны. Это молекулярная пленка, которая поддерживает вокруг тебя привычные параметры... А я, Сашенька, из вежливости, остаюсь в привычном для тебя образе.

— Оба-на... То бишь ты все еще в скафандре?

Я подошел вплотную к бассейну. Внизу, под слоем желе горчичного цвета, плавали два Макина-отца. Я сразу узнал того, что угодил недавно под машину, он до конца еще не восстановился. Второй был как новенький, а у «ветерана» голова вывернулась набок, одна рука оставалась короче другой и где-то потерялось левое ухо.

— Помнишь, ты подозревал, что я делаю инъекции наркотика? Это правда. Для меня ваша среда крайне нежелательна. Специальный прибор преобразует воздух Земли в привычный газовый состав, но атмосфера в Москве настолько загрязнена ядами, что мне требуется каждые шесть часов делать укол. Если я не буду чистить организм, то за два месяца умру от отравления сложными неорганическими соединениями... Кстати, ты можешь мне помочь.

— Чего делать-то?

— Не испугаешься? Тогда подержи его за ноги. Жидкость для тебя безвредна.

Я встал на коленки, отважно сунул руки в теплый студень и схватил полиморфа за лодыжки. На ощупь он был как самый обыкновенный человек. Лиза что-то сделала, и у Макина в груди появилась щель. Я постарался не испугаться, но аппетит потерял надолго. Прямо от шеи, где начинался ворот куртки, его тело медленно раскрывалось, все ниже и ниже, пока не дошло до самого паха. А внутри...