Страшный Крокозавр и его дети

ДУМЫ КЛЮЧИКА, О КОТОРЫХ НИКТО НИКОГДА НЕ УЗНАЕТ

Миша Ключарев проснулся. Там, за окнами, в ночной тьме, сквозь густой морозный туман чуть светились мутные электрические огни.

Миша проснулся и разом вспомнил весь вчерашний день. Пошевелив пальцами правой руки, он почувствовал боль. Это Вовкины зубы оставили след. Ясно, теперь новый воспитатель будет его ненавидеть. Сегодня, наверно, даст взбучку. Нарочно не стал вчера в спальне прорабатывать. Хочет при девчонках, чтобы опять на смех поднять. Из интерната, конечно, не выгонят. Вера Александровна заступится. Не иначе как заставят дней десять подряд лестницы мыть. Но и Миша тоже всегда будет ненавидеть этого длинного. Вообще-то сперва понравилось, как он про изыскателей рассказывал, как научил изыскательскую жилку ловить. А потом… «Эх, не надо было мяукать!» С этими тюфяками и попался Миша в ловушку. А потом Галя Крышечкина просмеяла на весь класс…

И теперь Миша решил: «Буду на каждом шагу мстить этому длинному. У него новое светлое пальто. Взять да и облить рукав чернилами. Вот будет здорово! Нет, не годится. За пальто мать заставят платить». От бессилия, от злости Миша даже кулаки сжал.

Время от времени Мишу охватывали приступы гнетущей тоски. В такие часы все его раздражало в интернате. Он ни с кем не разговаривал. То его подмывало хлопнуть первого встречного мальчишку по спине, то хотелось толкнуть малыша, ножку подставить. Он нарочно плохо убирал спальню, нарочно проливал суп на клеенку, баловался на уроках…

Никто в классе не догадывался, почему на Мишу нападала эта тоска. А причина была. И причина очень серьезная.

Миша тщательно скрывал от всех свое настоящее большое горе. Прошлой весной был арестован его старший брат Саша. В парке культуры случилась драка, и Саша полез разнимать, хотел за товарища заступиться.

С тех пор только Миша один раз видел брата, видел на суде, бледного, похудевшего, с коротко остриженной головой. Он никогда не забудет его отчаянного крика: «Нет, нет, не виноват! Я только разнимал! Только разнимал!»

Саша работал штукатуром, учился в вечерней школе на пятерки и деньги все до копейки матери приносил. Ну как же было не гордиться Сашей? И Миша весь прошлый год при любом разговоре с товарищами старался вставить: «А вот мой старший брат…», «А у моего старшего брата…»

В этом году он ни разу не упомянул Сашу.

Однажды мать поведала Вере Александровне о своем горе, когда ее после очередной шалости сына вызвали в интернат.

На следующий день Вера Александровна привела Мишу в свой кабинет, усадила против себя, пристально посмотрела ему в глаза и ласково сказала:

— Какой ты стал злюка! Если с братом случилась беда, это не значит, что тебе надо сердиться на весь мир

Миша тогда заплакал. И обо всем рассказал, обо всех своих тайнах… Кроме одной, самой главной… об этом он никогда никому не говорил…

Миша каждый день, нет, чаще — каждый час думал… об одной девочке, о Гале Крышечкиной… Он никогда и ни о чем не заговаривал с ней, а только изредка, словно невзначай, взглядывал исподтишка. Он боялся, что смутится и покраснеет… Боялся, что другие догадаются…

Сейчас, уже под утро, он лежал в постели в ожидании горна. И мысли его опять возвратились к Гале.

При воспоминании о ее вчерашнем смехе он зажмурился, уткнув лицо в подушку. Никогда внимания не обращала, а тут… на весь класс просмеяла… И надо же было еще с этой белой крысой Вовкой связаться! Эх! Чтобы эта ночь длилась долго-долго! Ведь утром на физкультурной зарядке девчонки встретятся с мальчишками и сразу все узнают. Узнают, что именно он, Миша, вчера расстроил их беседу. И тогда девчонки и, конечно, Галя накинутся на него и опять ткнут вот эдак обидно: «Ключик — тюфяк!» Мише казалось, что позорнее прозвища и не придумать…

Горн заиграл подъем.

«Какая противная музыка! До чего неохота вставать в такую рань!»

Интернат разом наполнился звуками. Со всех кроватей с криками вскакивали ребята, торопливо одевались, выбегали один за другим в коридор.

Миша, насупленный, угрюмый, медленно спустил ноги на пол. Он ни с кем не заговорил, не спеша обулся, вышел из спальни самым последним. Мимо него, толкаясь, бежали младшие. Миша двинул плечом кого-то из них, засунул руки в карманы и зашагал вразвалочку. «Куда торопиться? Пускай опоздаю, пускай меня запишут».

Девчонки в лыжных костюмах выскакивали из своего коридора на лестницу, с визгом, смешками мчались вниз, обгоняя его.

— Ты что, тюфяк, еле идешь? — Нина Вьюшина дернула за рукав Мишу.

Он раздраженно оглянулся, но тут же сдержал себя.

Галя Крышечкина!

Вместе с Аллой Анохиной она выскочила на лестничную площадку. Обе девочки легко запрыгали по ступенькам. Сейчас они его нагонят…

И Миша тут же поскакал вниз не через две, а через четыре ступеньки. Пусть Галя удивится: «Какой Ключик ловкий! Скачет, как олень, летит, как ветер…» Он оглянулся. Галя болтала с Аллой Анохиной. Она и не смотрела на Мишу…

У наружной двери с часами в руках застыли две «справедливки». Сейчас начнут отмечать опоздавших.

Миша проскочил мимо них во двор. Сразу в лицо пахнул ледяной воздух. Светало. Деревья, опушенные голубым инеем, стояли недвижно. Ноябрьское утро, подкованное морозцем, обещало чудесный солнечный день.

Миша почувствовал, как холодок забирается к нему за воротник, пощипывает плечи, и он во весь дух побежал следом за другими на спортплощадку.

Вот физрук Владимир Яковлевич, маленький, проворный. Он стоит на горке, притопывает ботинками, хлопает в ладоши, торопит ребят, покрикивает, улыбается.

— Скорее, скорее, становитесь!

Его щеки румянятся от мороза, насмешливо поблескивают черные веселые глаза.

Ребята, одетые в коричневые, синие, серые спортивные костюмы, привычно и скоро выстраиваются в несколько рядов. Начинается утренняя зарядка.

— Раз, два, три, четыре! — командует Владимир Яковлевич. И все нагибаются — то вправо, то влево; поднимают руки — то вверх, то вперед; приседают, прыгают, бегут на месте, бегут по кругу. Гулко стучат ботинки по мерзлой земле…

«Галя Крышечкина! Вот здорово!» — обрадовался Миша, увидев, как Галя стоит перед ним, в первой шеренге,

В своем обтягивающем синем спортивном костюме она была похожа на тоненького мальчика. Длинные светлые косы мешали ей нагибаться, они перекидывались то вперед, то на спину.

«Стояла бы передо мною другая девчонка, — подумал Миша, — обязательно дернул бы ее за косу, но Галю — никогда!»

Кончилась зарядка. Владимир Яковлевич побежал вприпрыжку к дверям интерната, за ним — ребята. А почему девочки шестого «Б» остались?

У Миши защемило под ложечкой. «Ну вот, сейчас они узнают про вчерашнюю драку, узнают, почему Петр Владимирович не стал им рассказывать. Опять кинут это обидное словцо».

Галя обернулась. Что это? Она подпрыгивает, улыбается, глядит своими глазищами весело-превесело. Глядит, правда, не на Мишу, а на других мальчишек. Да ведь она ни капельки не сердится!

И тотчас же половину его горя словно ветер развеял.

— Мальчишки, постойте, постойте! — звонко крикнула Галя. — Мы какую песенку потешную придумали! — Она обернулась к девочкам. — Раз, два — давайте! — И взмахнула руками.

Девочки запели хором:

Вот так песня! Какая задиристая! Мише даже захотелось смеяться. Он забыл, что его ждет нагоняй за историю с Вовкой Драчевым.

— Мальчишки, а знаете, кто такой Крокозавр? — вдруг громко, на весь двор спросила Галя Крышечкина.

— А ну давайте споем еще! — подхватила Наташа Ситова.

И все шестибешники запели!

— Девочки, мальчики, это что за концерт? — Владимир Яковлевич стоял у входа в спальный корпус и ежился от холода.

Красноносые, краснощекие девочки, пробегая мимо, хохотали.

— Хорошая у нас песенка? Правда, хорошая? А вы знаете, кто такой Крокозавр?

— Слышал, слышал, что у вас новый воспитатель. Не успел еще с ним познакомиться, — полусердито сказал Владимир Яковлевич. — Не имею понятия, насколько подходит к нему ваша песенка. — Он вдруг засмеялся: — Полдня только с вами побыл, а уже прозвище…

Перед столовой и во время завтрака они только и шептались друг с другом о новой песенке. Когда же взрослые или члены Совета Справедливых отходили от них, многие даже пытались потихоньку напевать.

К началу уроков уже все в интернате знали, что у нового воспитателя шестого «Б» прозвище — Кро-ко-завр.

Игорь Ершов спросил Аллу Анохину:

— Кто же это так здорово придумал?

И Миша спросил, только не Галю Крышечкину, а другую Галю, Крайневу:

— Кто сочинил песенку?

Все девочки, не сговариваясь, отвечали:

— Вместе придумали, вместе сочинили…

Начались уроки. Миша мурлыкал про себя мелодию и думал: какая хорошая песенка! К счастью, в этот день никто из учителей не вызвал его. А то наверняка бы заработал двойку. По правде говоря, песенка ему так нравилась только потому, что он знал: ее сочинили при деятельном участии Гали Крышечкиной.

Галина парта стояла сзади Мишиной и в другом ряду. Оглядываться было нельзя — еще кто-нибудь заметит! А вот думать о Гале никто ему не мешал.

Он вспомнил, как она однажды, еще в прошлом году, попросила его отточить карандаш. Он отточил остро-остро. Она взяла карандаш, взглянула на Мишу своими большущими глазами и сказала: «Спасибо, Ключик». Миша очень любил, когда его называли Ключиком. «И почему она с тех пор никогда и ни о чем меня не просила? — вздохнул он. — Вот Игорь Ершов — какой счастливый! Шестой год на одной парте с Аллой сидит и всегда ей карандаши точит…»