Страстная неделя

Великий четверг

1

«Ландон Прайд» разбудил меня в начале третьего. Я воспользовался этой интермедией, чтобы поставить на зарядку все мои незаменимые электронные устройства, и снова рухнул в постель. Я даже не проверил, ответил ли на мое сообщение Эсквайр. Он, конечно, вряд ли ради меня проводил эту ночь без сна, но я об этом и не вспомнил.

Во второй раз я открыл глаза, когда за окном было уже светло. Я посмотрел на часы: половина восьмого. Потом закрыл глаза, тестируя свое состояние. Да, еще спал бы и спал. Но где-то конюшие уже седлали лошадей, псари выводили своры собак, охотники проверяли ружья и запасы патронов. Скоро затрубят в рог, и вся эта жадная до крови армия ринется по моим следам.

Я залез в картинки на «Пикасе», в условленном месте нашел симпатичную, на этот раз, коалу и распрощался с ней ради сообщения Эсквайра. Спал он эту ночь или нет, но работы я им, похоже, задал. «Тщательно проверяем твой сигнал, – писал Бородавочник. – Будь предельно осторожен: наши люди вчера не работали. В случае необходимости перебирайся в Люксембург. Атлет связался по мейлу с дочерью: «Поедим мороженого в нашем месте? Время знаете». Дочь вчера вечером исчезла. Вероятно, летит в Лондон».

Ну, что, совсем неплохо. То есть, разумеется, все плохо – на Мохова, как я и допускал, охотятся не специально обученные люди из Конторы, которых интересует только он, а кто-то, кого мы не знаем, люди Крота. Но хорошо, что Эсквайр теперь этим Кротом занимается. В том, что он придумает, как за это дело взяться, можно не сомневаться. Бородавочник – старая лиса, причем, перефразируя древних, с львиной гривой.

Второй момент: он опасается, как бы люди Крота не добрались и до меня. «Перебирайся в Люксембург» означает совсем не эту тихую гавань вдали от европейских центров, живущих мировой политикой и большими деньгами. В Люксембурге у меня как раз никакого пристанища нет. Бородавочник напоминает мне о снятой конспиративной квартире в Париже, в двух шагах от Люксембургского сада. Вполне возможно, что о ней в Конторе знает только он сам, что по документам она вообще нигде не проходит. Тогда это действительно надежное укрытие. Не будь Мохова, Бородавочник посоветовал бы мне просто вернуться в Нью-Йорк. Но он и не знает, что теперь, когда мы с Моховым снова встретились, это место стало для меня еще более опасным.

Эсквайр мейл Мохова никак не прокомментировал исключительно, чтобы не оскорблять меня сомнением в моих интеллектуальных способностях. Место, где Мохов с Тоней могли поесть мороженого, было теперь только в Лондоне. Они приходили туда достаточно часто и в одно и то же время. То есть либо по воскресеньям где-то неподалеку от дома, либо, когда Мохов забирал дочь из школы, где-то между школой и домом. Но если я об этом догадался (если догадался), то что помешает сделать то же самое людям Крота, которые сейчас разыскивают Мохова так же активно, как и я?

Теперь маленькая нестыковка. Мохов написал: «Время знаете». Совершенно недвусмысленно он имел в виду не только свою дочь, но и жену. А с кем еще они в Лондоне могли ритуально есть мороженое в определенном месте? Однако Эсквайр, от которого эта деталь тоже наверняка не ускользнула, сообщает лишь об исчезновении дочери. Значит, жена осталась в Москве. Почему?

Я вдруг понял, кого мне напоминает Тоня. Саломею Климта – красавицу с холодными и безжалостными чертами лица и отрубленной головой Иоанна Крестителя в руке. В том, что моховская принцесса летит или уже прилетела в Лондон, я и не сомневался. Любит папочку. Раз Эсквайр пишет об этом неопределенно («Вероятно, летит в Лондон»), данных о прохождении российской границы Контора не нашла. Да ее вряд ли и выпустили бы за рубеж. Скорее всего, Тоня тоже избрала кривой путь, через российскую Мексику, Белоруссию, или, на худой конец, через Украину.

И что в связи с этим я могу сделать? Найти все кондитерские в районе Глостер-роуд. А как я узнаю, где училась Тоня? Тоже несложно. Вряд ли Моховы имели возможность платить за частную школу. Так что, скорее всего, это была обычная английская школа, а не какая-нибудь элитная, для детей дипломатов, одна на весь город. И скорее всего, она была недалеко от дома – Тоне ведь было всего одиннадцать, когда Моховы поселились в Лондоне. То есть ее нужно было каждый день отводить на занятия и после них встречать. Мог ли это делать сам Мохов с его ежедневной работой в аэропорту, в представительстве Аэрофлота в самом Лондоне, а также с беготней по делам Конторы? Нет, конечно. То есть, скорее всего, он Тоню из школы забирал, раз у них было время поесть мороженого, а отводила ее туда мать. Получалось, что меня интересовали все государственные школы в Кенсингтоне и все кондитерские между ними и домом.

Задача, которая казалось непосильной, оказалась простой. Интернет, этот новый основной способ существования зрячих человеческих особей, просветил меня минут за десять. В самом Кенсингтоне детей соответствующего возраста не было или их не любили. Потому что ближайшая к дому Моховых средняя школа, школа Святого Сердца, находилась в Хаммерсмите. То есть километрах в трех, в двух станциях метро – пешком все-таки далековато. Все прочие были либо начальные, либо уже колледжи. Конечно, в конце 90-х в тех краях могло существовать и что-то еще, но поисковики пока не отвечают на запросы типа «Средняя школа в Кенсингтоне в 1995 году». Несмотря на это несовершенство интернета, с которым несомненно скоро будет покончено, мои действия были понятны. Нужно было послать людей Раджа всего в два места: в район Глостер-роуд и в Хаммерсмит. А самому держаться вблизи наиболее вероятного места встречи, у Глостер-роуд.

Я отключил айфон от зарядки. А правильно ли позвонить с него Раджу с новыми просьбами? Осборн тоже ведь был уверен, что его не подслушивают, а мы установили всех его сотрудников и даже начальника, с которым он разговаривал со скремблером.

Да, а моя гарнитура? Вдруг работает еще?

– Шанкар? – позвал я.

– Здесь Шанкар, – тут же откликнулся голос. Слава богу!

– Ты что, спать не ложился?

– Уже поспал. Вы, я вижу, тоже.

– Да, тоже нет, – вяло сострил я. – Слушай, а ты можешь определить, прослушивается мой мобильный или нет?

– Нет, не могу. Никто не может, существует пассивное подключение. А зачем вам? Носите телефоны в волшебном мешочке, который я вам дал, а со мной связывайтесь по гарнитуре.

– Я боялся, что она уже не работает.

– Всё работает, и все работают. Так что нужно?

Я объяснил.

– Хорошо, кондитерские я найду. А кого мы в них ждем?

Послать ему фотографии Мохова и Тони? Они ведь были Эсквайром из дела пересняты – и, соответственно, предусмотрительно хранились теперь и в моем айфоне. Индийцам своим я доверял, но что-то во мне засопротивлялось. Наверное, это просто было необязательно.

– Худощавого мужчину за пятьдесят и девушку под тридцать, наверно, даже моложе, – сказал я. – Они будут только вдвоем, держаться, как встревоженные влюбленные, говорить скорее всего по-русски.

– И если такие объявятся?

– Срочно сообщить мне и начать следить за обоими.

– То есть двоих послать в Кенсингтон и двоих в Хаммерсмит?

– Да. И я сам буду где-то в районе Кенсингтона. Это вероятнее всего произойдет там. И лучших людей пошли именно туда.

– Сделаем. И когда они должны там быть?

– Как, они еще не на месте?

Шанкар засмеялся.

– Считайте, что уже на месте.

Я спустился на завтрак, не переставая мучить свой айфон поисками в интернете. И выяснил, что пытаться определить, каким рейсом Тоня могла прилететь в Лондон бессмысленно. У нее была возможность лететь напрямую, через Варшаву, Прагу, Вену, Франкфурт – и это только из Минска. А любящая дочь без всякого сомнения постаралась как можно скорее улететь из страны, с которой у России нет границы, но зато где спецслужбы можно попросить помочь. Это я про Белоруссию. А есть еще Украина, где на сотрудничество с Конторой рассчитывать сложнее, граница, хотя и прозрачная, все же существует. Тем не менее и эта наша братская, то есть со сложной и запутанной историей взаимоотношений, страна с ролью пересылочной базы справляется.

Я набрал в прозрачную пиалу разных хлопьев, залил их йогуртом, думая этим и ограничиться. Но как выяснилось – вчера же я помчался на встречу с Раджем в начале седьмого – здесь подавали не континентальный, а полный английский завтрак. Глядя на жареные грибы и помидоры на тарелках соседей, я соблазнился. «Только без этих жареных колбасок, пожалуйста. А яйцо подойдет». Предвкушение плотной еды вызвало следующую мысль, но я ее с возмущением отогнал. Никакого алкоголя до позднего вечера! Да и то, если все будет в относительном порядке. Я в таком состоянии со всеми перелетами, бессонными ночами (эта не в счет) и вчерашними тремя инъекциями хрен знает какой гадости, что меня и пара пива валит с ног. Я ведь вчера после паба дошел исключительно на автопилоте. Да, решено – все слышали? – в течение дня даже никакого пива!

Я закрепил эту решимость двойным экспрессо за отдельную плату. Девять двадцать. Первые рейсы в Лондон из Восточной Европы уже прилетели. В любом случае соваться в Хитроу было бесполезно. Поздновато коллеги обнаружили исчезновение Тони. А ведь мои индийские друзья могли бы пристроиться за ней уже в аэропорту. Однако всего не предусмотришь – по кривой дороге вперед не видать, сказал бы Некрасов. Но у него еще одно любимое выражение было, прямо противоположное: кто прямо ездит, в поле ночует.

2

Одна из кондитерских в Кенсингтоне была наискосок от станции метро «Глостер-роуд». Наискосок от нее в противоположную сторону был паб «The Stanhope Arms», что я перевел бы как «Герб Стэнхоупов», хотя возможны и другие варианты. Паб я искал по привычке, забыв свою решимость ничего не пить до самого вечера. Войдя внутрь, про эту решимость я, разумеется, вспомнил, но сказал себе, что так все и будет. Не навсегда, не каждый день буду такие муки претерпевать, но сегодня выдержу. А паб этот был хорош еще и тем, что из него был виден выход из метро.

Я заказал себе капуччино и достал айфон. Еще один аргумент в его пользу. Раньше нужно было, например, купить газету, чтобы было видно, что ты чем-то занят. А сейчас целый центр развлечений у тебя в кармане. Я прошелся по последним номерам лондонских газет, от «Таймс» до таблоидов – вдруг что-то написали про вчерашнюю стрельбу? Ни слова. МИ-5, похоже, сохранила рычаги влияния на прессу.

Зачем же Мохов вызвал к себе семью? Он в бегах, его попытались убить. Хороший глава семейства не станет рисковать жизнью близких, тем более своей обожаемой дочери. Хочет что-то передать, какие-то сведения на Крота? Это значило бы собственной рукой вписать имена жены и дочери в список людей на ликвидацию. Или он спасает их от опасности, о которой они не подозревают? Тогда почему жена Мохова не попыталась бежать вместе с дочерью? Причина могла быть вполне банальной: просрочен загранпаспорт, нет британской визы. Но возможна и какая-то более сложная конструкция.

Закончившаяся мысль активизировала слух. За соседним столом пили пиво трое мужиков довольно простецкого вида. Простецкого по английским меркам: прилично одетые, но шумные, постоянно говорящие наперебой и хлопающие друг друга по плечу, а то и, легонько, по щеке.

– Нет, лучшие среди нас смогут увидеть только Христа, верно? – говорил мужик помоложе, лет сорока пяти. Он снял шерстяную шапочку, смотревшуюся странно, учитывая летнюю погоду, и на голове у него во все стороны торчали непослушные вихры.

– Что об этом думать, тебе это не грозит! – громогласно возразил другой, спитого вида, постоянно щуривший один глаз.

– А я после смерти хотел бы встретиться с Богом-Отцом, – не слушая его, продолжал вихрастый. – Это возможно? Почему он нигде не фигурирует? Он что, вообще никого не принимает? А мне ведь есть, о чем его спросить.

– Ну и о чем бы ты его спросил? – осведомился третий, самый старый из трех, в твидовом пиджаке и цветастом платке на дряблой шее.

– На фига было устраивать все так сложно? На фига, к примеру, он приделал людям печень, если ее надо отдельно беречь? Без нее никак нельзя было обойтись? Это же только от него зависело!

Счастливые, истязают сейчас свой уязвимый орган! Мой капуччино остыл через пять минут и закончился через пятнадцать. Запихнуть в себя что-то еще, раз спиртное исключалось, я был не в состоянии. И что теперь?

– Шанкар, – позвал я в гарнитуру.

– Есть Шанкар.

– Какие новости?

– Люди на месте, новостей никаких.

Я посмотрел на часы: почти половина одиннадцатого. Может, еще и рановато для пассажирки из Минска или Киева.

– Продолжаем? – спросил Шанкар.

– Продолжаем, конечно.

Ненавижу, когда посреди бешеной гонки вдруг образуются затяжные паузы. А что я еще могу сделать?

– Да, а что с мобильным Питера? Хватит меня путать с вашими «Объектами», раз нас невозможно подслушать.

– Телефон работает. Обычные деловые звонки. Расшифровывать их?

– Нет, обычные деловые не стоит, просто пишите все подряд. Отец ему не звонил? Или он отцу?

– На мобильный и с мобильного нет. И по городскому Питера они не говорили – его сотовый все время оставался включенным. Хотите, могу подсоединить вас постоянно к его номеру?

– Подсоедини, я все равно ничего не делаю.

Подслушивать разговоры чрезвычайно увлекательно. Только не говорите, что вы сразу вешали трубку, когда вдруг случайно подключались к чужому звонку? То-то. Это сейчас, в эру мобильников, такое случается крайне редко, а когда мы все говорили только по кабелю, каждую неделю такая удача выпадала. А сколько браков из-за этого распалось, сколько друзей рассорилось, сколько сделок сорвалось!

К сожалению, Питер занимался не убийствами, не разводами, не опротестованными наследствами и даже не затонувшими танкерами. На сегодняшний день его занимала мороженая треска, протухшая в рефрижераторе из-за утечки охлаждающей жидкости и задержки на польской таможне. Ему сначала позвонил экспортер из Кардиффа, который и требовал возмещения убытков, потом юрист перевозчика из Гданьска, потом Питер отзванивал в Кардифф. На четвертом звонке я вникать перестал. Да и люди, с раннего утра сидящие вокруг с полными стаканами янтарного пенистого эля, настроения мне не поднимали.

Я с прежней решительностью встал из-за стола и вышел под сверкающее апрельское солнце.

3

Это было одно из тех лиц, которые потом долгое время преследуют вас. Наркоманка лет тридцати пяти – они, наверное, дольше и не живут. На ней была довольно приличная, чистая одежда, только волосы растрепанные, нечесаные. Она нетвердым шагом шла по середине тротуара, и я посторонился, чтобы пропустить ее. Потому что она меня не видела. Тело ее было здесь, а глаза смотрели уже с того света. В них не было ни ощущения себя, которое есть у самых недалеких и заблудших людей, ни интереса к жизни: к вышедшим прямо передо мной из паба трем выпивохам в метафизических исканиях, к веселому молодому пойнтеру, счастливо гарцующему рядом с хозяйкой, к этому вот смуглому мужчине средних лет, в последний момент увернувшемуся с ее пути. Страшный взгляд – за ним не было никого.

Я посмотрел ей вслед: она и шла в никуда. Медленная, чуть прыгающая походка, переходя улицу, даже не взглянула по сторонам – как шла, так и идет. Мне вдруг пришло в голову, что это худшее, что может случиться с человеком. Хуже, чем когда на вас охотятся киллеры, хуже, чем когда вам придется отказаться от всего, что было дорого, хуже, чем – если теперь брать меня – когда твоя жизнь на волосок от полного краха, а ты не смог предать собственную природу, чтобы помешать этому.

Ведь я не переставал об этом думать. Я не один десяток лет исповедую одно правило из «Дао дэ цзина» – книги, которая своей парадоксальностью перевернула мое сознание с ног на голову, или наоборот поставила его на место. «Нет ничего, чего бы ни делало недеяние», – сказал Лао-цзы. Я, конечно же, не применяю это правило буквально, в лоб. Наоборот, я делаю все, что в моих силах, чтобы совершить что-то или чему-то помешать. Однако потом, когда от меня уже ничего не зависит, я предоставляю действовать высшим силам.

Но ведь в данном случае мне достаточно было следовать этому мудрому совету с самого начала. Останься я в Нью-Йорке и продолжай я жить своей размеренной жизнью, без ночных перебросок из страны в страну и не предпринимая сложных и рискованных действий, все разрешилось бы само собой. Мохова сейчас бы уже не было, а с ним исчезло бы и все зло, которое он собирался совершить. От меня требовалось лишь недеяние, невмешательство в естественный, предусмотренный судьбой ход вещей.

Да, он бежал, в него стреляли, это был человек в смертельной опасности. Тонущему человеку подают руку, не думая о том, хороший он или плохой. Просто потому что это такой же человек, как и ты, и в нас заложен моральный императив – даже не моральный императив, инстинкт,– спасать себе подобных. Про себя я знаю, что я попытался бы спасти и собаку – свою, Мистера Куилпа, который теперь уже ушел в лучший мир, даже с риском для собственной жизни. Этот элемент спонтанности, готовности прийти на помощь собрату в критический момент безусловно был, когда я открыл дверь той БМВ.

Но я же знал Мохова. Это был не просто человек в смертельной опасности, а – как я тогда был в этом уверен – преступник, предатель, который собирался погубить мою жизнь и жизнь множества таких же людей, как я. Однако в тот решающий миг это отошло на второй план, это стало неважным. Возможно, как раз потому, что я знал Мохова – еще ведь это был человек, который некогда спас мою жизнь. Так что мой поступок был не только актом солидарности внутри биологического вида, но и возвращением морального долга. «Все произошло так, как должно было произойти», – сказал я себе. Да, хоть какое-то утешение, хотя лучше бы я послушался Лао-цзы.

Вообще, проблемы предопределения и свободы воли давно интересуют меня больше, чем вопрос жизни после смерти. Вот я спас Мохова, потому что я сам так решил в тот момент или потому что так было предрешено? Ведь судьба заложена не только во внешнем мире, но и в характере каждого. В той же книге судеб могло быть записано, что я буду наделен такими-то внутренними свойствами, как достоинствами, так и недостатками, такими-то сомнениями, такими-то терзаниями совести и что в соответствии со своей внутренней природой в таких-то обстоятельствах я непременно поступлю так-то.

Я совсем недавно нашел точный образ судьбы. Это как навигатор в машине. Задается конечный пункт назначения – не мы его выбираем и вообще не мы за навигатором следим. К этой точке прибытия от нашего актуального месторасположения навигатор прокладывает маршрут. Это предопределение. Но дальше нам дается свобода воли. Мы можем отклониться от маршрута – по ошибке или потому что думаем, что мы знаем, как проехать короче, быстрее, лучше. Но всякий раз, когда мы будем проявлять своенравие, программа будет пересчитывать маршрут, чтобы несмотря ни на что привести нас к пункту назначения.

Так что с этой точки зрения мое вмешательство было чисто инструментальным, безличным, ни в осуждение и ни в заслугу. Просто у Мохова точка прибытия намечена в другом месте.

4

Из философских размышлизмов меня вырвал очередной звонок Питеру. Он принял его со своим обычным: «Питер Осборн. Если я могу помочь, я сделаю это с удовольствием». Но этот тон с него тут же слетел. Звонила женщина.

– Питер, это я.

Питер узнал голос мгновенно:

– Господи Боже ты мой! Где ты?

– Я в Лондоне.

Теперь и мне стало ясно, кто это.

– В Лондоне?! С тобой все в порядке?

– А ты как?

– Да при чем здесь я? Что происходит?

– Странные вещи. – Голос Тони был спокойным, слегка насмешливым. – Да не волнуйся ты так.

– Мы можем встретиться?

– Да, конечно. Зачем же еще я звоню? Только…

– Что?

– Пообещай мне, что твой отец не будет об этом знать. Даже о том, что я прилетела.

– Тони, мой отец…

– Пообещай мне. От этого зависит жизнь моего отца.

– Ты виделась с ним?

– Мы только что расстались. Он, кстати, запретил мне встречаться с тобой.

– И ты…

– Ты обещаешь?

– Обещаю. Где мы встретимся?

– Я подъеду к тебе. Ты там же, в Сити?

– Да.

– Пожалуйста, убедись, что не приводишь за собой кого-нибудь еще.

– Попробую. Тебе ничто не угрожает?

– Я расскажу тебе. Ты когда сможешь освободиться?

– Когда ты можешь быть в Сити?

– М-м, через полчаса где-то.

– «Старбакс кафе»?

– Да, как обычно. Ну, до скорого?

– Тони…

Питер называл ее мужским именем. Видимо, так между ними было заведено.

– Да?

– Мне тебя очень, очень, очень не хватает.

– Ты лучше всех, – сказала Тоня и нажала отбой.

– Шанкар! – тут же заорал я в гарнитуру.

– Здесь я, здесь, – мягко, умеряя мой пыл, откликнулся мой ангел-сопроводитель.

– Ты слышал? Нужно убрать людей с мороженого и срочно послать кого-то в Сити.

– Людей я уберу. А в Сити кто-то будет тоже где-нибудь через полчаса.

– А если они встретятся раньше?

– Мы же отслеживаем телефоны.

– А если Питер оставит свой в офисе?

– Не оставит. Вдруг они разминутся, вдруг девушка задержится? Без мобильного у нас жизни уже нет. Не волнуйтесь, Пол, все под контролем.

«Ах да, я же Пол», – вспомнил я.

– Но после встречи они же расстанутся. Кто будет следить за девушкой? Она ведь не с сотового звонила?

– С сотового, сим-карта местная. Мы к ней тоже подключились.

– Да? И где она сейчас?

– В Фулеме, у метро «Парсонс Грин».

Я перевел дух.

– Я же говорю, все под контролем, – повторил Шанкар. – А в Сити, я смотрю, этих «Старбаксов» с десяток. Но одно кафе совсем рядом от офиса Питера: Корнхилл 74, напротив церкви Св. Михаила.

Я набрал адрес на айфоне. Вот карта, а вот и фотография. Крошечная кафешка между входом в жилое здание и подворотней, всего два столика у окна. В глубине, наверное, есть и другие.

– Попытайтесь, чтобы к их приходу там уже кто-то сидел. Какой-нибудь студент с ноутбуком, – попросил я. Вновь прибывшие всегда привлекают больше внимания, чем посетители, которые уже сидят.

– Пол, Пол, расслабьтесь. Если бы вы сидели рядом со мной, вы бы поняли, что люди скоро вообще будут не нужны. Вы сами-то хотите подъехать поближе?

– Конечно.

– Там два бара прямо напротив.

– Вижу, я тоже карту открыл. Я скажу вам, где я приземлюсь.

– Я сам вас увижу. – Шанкар засмеялся. – Пол, говорю вам: люди больше не нужны.

5

Я добрался до Сити первым. Как и предположил Шанкар, Тоня ехала именно на Корнхилл-стрит, она только что вышла из метро. Я попросил таксиста высадить меня чуть дальше, у Бишопс-гейт – так мы не рисковали столкнуться с ней нос к носу.

Заведение, где я обосновался, называлось казенно, The Counting House (получается, «дом счетоведения», «бухгалтерия»), зато выглядело солидно, даже пафосно. Колонны, соединенные арками по фасаду, люстры, кожа и старые гравюры внутри. Четыре сорта эля, между прочим, а мой орган, который, по существующему мнению, Создатель придумал наспех, был в режиме стэнд-бай. Мест у окна не было, да и вряд ли за кафе напротив можно было успешно наблюдать, даже вытянув шею. Хорошо, пусть все делает техника. Я заказал тигровые креветки и капуччино.

– Девушка входит в кафе, – сообщил Шанкар.

– А парень?

– Судя по тому, что сигнал пропал, сейчас едет в лифте.

– Ну, хорошо.

Я все равно немного нервничал. Это потому что Тоня оставалась моей последней зацепкой или из-за объявленного дня без алкоголя? «Сиди спокойно, – строго сказал я себе. – Нет ничего, чего бы ни делало недеяние».

– Объект… Питер, – поспешно поправился Шанкар, – переходит улицу. А вот и мой человек появился, первым заходит. С ноутбуком, как вы просили.

– А почему я ничего не слышу?

– А, простите. Я вам просто звук убавлял, чтобы не отвлекал.

В ухе у меня послышался шум улицы и тут же приглушенная музыка, стук ложечек, слитый воедино разговор нескольких человек.

– У меня теперь в ухе что, оба телефона? И его, и ее?

– Оба. Потом один можем убрать. Кто-то ведь свой телефон выложит на стол, а кто-то оставит в кармане или в сумочке. Оставим тот, через который слышимость будет лучше.

Уличный шум в моей гарнитуре вытеснился атмосферой кафе. Зашел внутрь.

– Тони, – проникновенно, богатым, каким-то влажным голосом сказал Питер.

Послышался звук поцелуев, потом долгая пауза.

– Ну все, все. Можешь меня отпустить, – сказала Тоня.

Вот отодвинули стулья, потом придвинули.

– Что будете заказывать?

Это официантка. В «Старбакс» персонал вышколенный, тут же подходят.

– Ты заказала уже?

– Вот, пью.

– Мне тоже американо и чизкейк, спасибо, – сказал Питер. Воспитанный мальчик. – У тебя усталый вид.

– Ночь в поезде, утро в самолете.

– Где ты остановилась?

– Пока нигде.

– А где твои вещи? – Пауза. – Понятно.

Видимо, Тоня мотнула головой на свою сумочку.

– Ваш американо. И чизкейк.

– Большое спасибо.

Теперь ждет, пока официантка отойдет. Прав Шанкар: не обязательно видеть, и на слух все понятно.

– Тони, я очень беспокоюсь. Что происходит? И отец сам не свой. Ты знаешь, что в него стреляли?

– Стреляли в моего отца, твой его просто прикрыл. Надеюсь, ты не сказал ему, что я в Лондоне?

– Нет, я же обещал.

– Хорошо.

– А кто стрелял в твоего отца? И почему его хотят убить?

– Питер, – Тоня замялась. Но голос у нее по-прежнему не взволнованный, не растерянный, не испуганный. – Тебе правда лучше держаться подальше от всего этого.

– Как ты можешь так говорить? Я же… Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.

– Ладно. Скажем так: папа узнал секрет какого-то очень большого человека. В Москве. И теперь этот человек пытается его убрать. Его и всех, с кем он этим секретом мог поделиться.

– Включая тебя?

Молчание. Похоже, Тоня просто кивнула, потому что Питер сказал:

– Тогда зачем, если это опасно, он вызвал тебя в Лондон?

– Папа считает, что в Москве для нас с мамой стало еще опаснее.

– Твоя мать тоже прилетела?

– Нет.

– Почему?

Тоня молчит. Трудно объяснить или неприятно говорить?

– Почему, Тони?

– Мама не знает, почему папа сбежал в Англию. Она, как и у него на работе, думает, что он был завербован вашими спецслужбами, что он предатель. Она с того дня и по имени его больше не называет.

– И что?

– Она не захотела ехать. Я-то была уверена. Ты же знаешь папу, какой он. А она поверила. Ну, что он продался.

– И где она сейчас?

– Сидит дома.

Молчание, стук ложечки, кто-то из них отхлебнул кофе.

– Ты волнуешься за нее?

– Ужасно.

Первый раз у нее прорвалось что-то человеческое. А то она была самой Мисс Самообладание.

– Хочешь, позвоним ей сейчас с моего телефона?

– Не надо. – Опять взяла себя в руки. – Я звонила ей пару часов назад. У нее пока все в порядке.

– А ты что будешь делать? И твой отец?

– Мы как раз над этим размышляем.

– Я могу спрятать вас обоих. В коттедже моих друзей в Дорсете. Они до осени будут в Штатах. Это как раз такое место, где вас никто не найдет.

– Спасибо. Но такого места не существует. Не эти нас найдут, так твой отец.

– Но он же тоже хочет защитить Влада. И тебя, разумеется.

Пауза.

– Что? – спросил Питер.

– Это папе решать. Раз он не хочет…

– Но ты можешь пока пожить у меня.

Тоня засмеялась, горько так, тихо:

– Ты смешной. Думаешь, они про нас не знают? Меня в первую очередь будут искать у тебя.

– Но я всегда здесь. Ты же знаешь, ты всегда можешь на меня рассчитывать. Во всем.

– Кроме чистки картошки, – закончила фразу Тоня. Похоже, это какое-то их общее смешное воспоминание.

Питер усмехнулся:

– Кроме чистки картошки.

Опять кто-то из них отхлебнул кофе. Ложечка стукнула о тарелку.

– Я все думаю про тот наш разговор, – сказал Питер.

– Не надо ничего думать.

– Но я все равно думаю. Я… Тони, останься здесь.

Тоня вздохнула.

– Посмотрим. Пока мне нужно защитить папу и вытащить оттуда мать. Или придумать что-то такое, чтобы мы все смогли вернуться в Москву.

– А как сделать так, чтобы тот человек от вас отстал?

– Я не знаю. Я не знаю, что это за секрет, который обнаружил папа.

– Но если это что-то незаконное, нельзя просто обратиться в полицию?

Ждет реакцию.

– Ну, не знаю, или обратиться в прессу.

Опять пауза, потом:

– Ты смешной, Питер. Это и у вас-то непросто сделать, а уж у нас…

– Ты имеешь в виду доктора Келли?

– Например.

И тут разговор прервался. Долгие секунд десять, потом Тоня:

– Ты же сказал…

Тон впервые недоуменный.

– Питер здесь не при чем. – Я узнал голос старшего Осборна. – Здравствуй, Тони! Я могу тебя поцеловать?

Снова пауза. Обнимаются?

– Я присяду? – Снова Осборн-отец. – Мне ничего не надо, спасибо.

Это, видимо, официантка подходила.

– Туда ранило, да? – спросила Тоня.

– Ерунда, заживет, – отмахнулся Осборн. – Тони, я не хочу ничего объяснять и тем более вилять и врать. – Хороший стиль у отца: прямой и деловой. – Я просто хочу, чтобы ты передала кое-то Владу. Согласна?

– Что именно?

– Во-первых, вот этот номер телефона. Это мой собственный, о котором у меня на работе никто не знает. Обязательно скажи ему это: я купил эту сим-карту вчера на чужое имя.

– Я поняла.

– И еще вот этот адрес. Я не хочу, чтобы ты его записывала. Вот, посмотри!

Показывает ей карту на смартфоне?

– Знакомое место?

– Еще бы.

– Сейчас я увеличу.

Наверное, айфон или айпэд.

– Выходишь из метро, левее и вот он, дом, через перекресток.

– Я знаю его, довольно красивый.

– Вход с боковой улочки, видишь? Вот ключ от входной двери, а этот, посложнее, от квартиры.

– Лесли, вы уверены...

– И об этой квартире никто у меня на работе не знает. Я снял ее вчера, тоже на чужое имя. Она, правда, небольшая: гостиная и две спальни. Но вам места хватит.

– Лесли!

– Влад совершенно прав в своих опасениях. Но скажи ему, что он отныне имеет дело только со мной. Со мной лично. Пока мы… Ну, в общем, нам надо сначала решить главную проблему. Все остальное потом.

– Лесли, теперь я могу сказать? – Голос ровный, как будто книгу вслух читает. Ну и выдержка у этой девушки. – Я хотела сказать вам спасибо. Если бы не вы, папа был бы уже мертв. Он мне сказал, он это знает.

– Это все чепуха!

– Нет. Это значит, он вам полностью доверяет. Даже если у вас есть свой интерес, чтобы папа был жив. Это ничего не меняет. Спасибо вам. Я, естественно, все ему передам. Но решать будет он.

– Это все, чего я хотел. Тебе спасибо, Тони.

– Папа, ее саму надо спрятать. – Это Питер. – Тони тоже в опасности.

– Я знаю. И ты в опасности, и я. Пока мы не узнаем, что это за люди, которые стреляли во Влада, и почему они это делали.

– И что же нам делать?

– Вам бы обоим лучше убраться из Лондона.

– Мы с Тони могли бы уехать в Дорсет, к…

– Никаких деталей, – прервал его Осборн. – А что, тоже идея.

Я прямо вижу, как Осборн старший пожимает плечами и приподнимает бровь на своем мужественном лице.

– Я не уеду, пока папа в Лондоне, – возразила Тоня.

– Тогда воспользуйтесь той квартирой, – твердо, это скорее указание, чем совет, говорит Осборн-отец.

– А как мне теперь передвигаться по городу? – спрашивает Тоня. – Вы будете за мной следить?

– Ты поедешь на такси или на метро?

– На метро.

– Я сейчас должен буду убедиться, что за тобой нет хвоста. Но обещаю, ты спустишься в метро и дальше ты свободна.

– Хорошо. – Это Тоня. Какое-то движение. – Вы простите меня на минутку? Пойду приведу себя в порядок.

Сдвигается стул. Шагов не слышно, но она уходит. Потому что через короткую паузу Питер говорит вполголоса:

– Отец, как ты меня выследил? Тони же подумает, что это я тебя предупредил.

– Тони – умная девушка, она так не подумает.

– Подумает.

– Тони наверняка знает, где я работаю. Это ты, похоже, забыл. Будьте добры, получите с нас!

Молчат, пока расплачиваются с официанткой.

– Отец, я могу быть уверен, что ты все сделаешь правильно?

– Что ты имеешь в виду?

– Мне плевать на ваши темные дела, сами в них разбирайтесь. Мне важно только, чтобы ты не сделал ничего такого, что испортит наши отношения с Тони.

– Сказать тебе прямо, что я об этом думаю?

– Скажи.

– Для меня, сам знаешь, на первом месте долг. Но его можно выполнять по-разному. И я постараюсь сделать так, чтобы, выполняя свой долг, не испортить ни твоих отношений с Тони, ни тем более наших отношений с тобой.

– Спасибо, папа. Я именно это надеялся услышать.

– И я тебя прошу: с Тони ли или без, уезжай из города. Хотя бы… Ну, куда ты сказал. Хотя лучше бы слетал куда-нибудь к теплым морям на недельку-другую.

– Ты уверен, что меня кто-то будет искать? И как меня можно найти?

– Мне не стоит посвящать тебя в подробности, но имей в виду, что все твои разговоры могут прослушиваться. И по телефону, и просто на улице. Так что никаких подробностей. Влада ищут очень серьезные люди. А добраться до него они могут теперь только по цепочке, через его окружение.

– Что значит, теперь?

– Забудь, просто уезжай отсюда.

– Теперь – после того, как вас с Владом пытались убить?

Пауза. Просто кивнул? Потом снова Осборн-старший:

– Что-то наша красавица задерживается. Смотри!

Потом невнятный шум: кто-то встает, еще один стул резко отодвигается от стола. Шварк! – видимо, Питер хватает свой телефон со стола.

– И где она? – спрашивает Осборн-старший.

– Проклятье! – говорит Питер.

6

Теперь, когда хай-тек меня уже не удивляет – только пугает, – мне достаточно было секунды, чтобы понять, какую опасность представляет собой мобильный Тони. Предположим, Осборн-старший пытается помочь Мохову по-дружески. То есть не втягивая в это свою службу, в которой, как он предполагает, есть крот, работающий на Контору. Осборн, судя по количеству подчиненных, в МИ-5 не самый последний человек, и у него наверняка есть какие-то фонды, за которые он сможет отчитаться потом, когда дело будет сделано. Не за свои же деньги он снимает квартиру где-то в центре Лондона (а это в центре, раз Тоня легко узнала место)? Это только я стесняюсь намекать Бородавочнику про оперативные расходы, отрабатывая полученное когда-то давно «наследство» от Конторы.

Однако наш человек в МИ-5 действительно существует. Может быть, это даже тот самый босс с редким голосом, для которого было написано так много арий в эпоху позднего барокко и роккоко. Хорошо, если Осборн что-то предпринимает для вида, чтобы было ясно, что он со своими людьми с ног сбивается, разыскивая Мохова. Однако ведь его тоже могут заподозрить в том, что он ищет и особый выход на пропавшего перебежчика, с которым у него достаточно тесные личные отношения. Почему бы в его досье, которое Осборн сам никогда не увидит, не быть записи о том, что его младший сын влюблен в дочь Мохова, что у них, возможно, был роман? Предположить, что та приедет в Лондон, было непросто, но факт пересечения ею границы скоро всплывет. Зачем она прилетела? Ясно: чтобы помочь отцу. Так что если за нею следить, рано или поздно она приведет к Мохову.

Свой новый мобильный – не тот, который он купил вчера для связи с Моховым, а тот, чей номер сообщили мне в качестве Майкла Гусмана – Осборн скорее всего получил на службе. Что стоит подключить его к такой же аппаратуре, как у Раджа, записывать все его разговоры, слушать все, что происходит вокруг, и определять все прочие мобильные в радиусе пяти метров? Тот, который у Питера, они и так знают, а второй определившийся телефон может быть только мобильным Тони. И теперь он перемещается светящейся точкой по какому-нибудь монитору.

Я бросил на стол пару купюр и бегом выскочил на улицу.

– Шанкар, – громким шепотом позвал я в гарнитуру. – Куда пошла девушка?

– Она сейчас пытается выбраться из дворов. Но стремится не к метро, а в сторону Треднидл-стрит. Осторожно, отец с сыном выходят из «Старбакс».

Я увидел их наискосок через улицу. Крепкий лысый мужчина и худой парень в строгом костюме. Озираются. Но прохожих мало, и Тони среди них нет.

Уступать своей природной любознательности мне было некогда. Я перебежал дорогу перед автобусом и так же бегом нырнул во дворы за Корнхилл-стрит.

– Где она сейчас? – спросил я Шанкара. – Я бегу за ней.

– Вижу, – усмехнулся мой всевидящий Вишну. – Она повернула налево на Треднидл-стрит. Вы метрах в ста от нее.

Сколько же здесь прохожих! «Так, ребята, расступились чуть-чуть. Вот спасибо!»

– Спасибо, – повторил я вслух компании, выходящей из офиса. – Как она выбралась из кафе?

– Наш человек все видел. Она пошла в туалет, а оттуда через служебный вход вышла во двор. Объекты заметили это, когда еще одна женщина вошла в туалет. Там, видимо, одна кабинка, и Питер это знал.

Две женщины ведут под руки старушку, едва переставляющую ноги. Все на одно лицо: бабушка, мать и дочь. Заняли весь тротуар, придется оббегать по мостовой. «Прости, парень, я знаю, что это твоя дорога. И нечего гудеть!»

– Что они сейчас делают? Бегут в разные стороны?

– Нет, стоят перед «Старбакс».

Что, старший Осборн знает, что Тоню засекли по мобильному?

Я свернул на Треднидл-стрит и мельком увидел ее: высокий силуэт с кожаным пальто на руке. Ну да: в Москве же снег, а здесь лето.

– Подходит к отелю «Треднидлз».

– Да, спасибо, Шанкар. Я ее уже вижу.

– Остановилась. Ловит такси?

– Похоже. Но я добегу до нее раньше.

Как бы не так! Вот очередной старомодный черный кэб подруливает к тротуару. Тоня открывает дверь и садится. Последний рывок! Я перехватил ручку двери, прежде чем она захлопнулась, и плюхнулся на сиденье рядом с Тоней.

7

Самообладания ей действительно было не занимать.

– Это похищение? – спросила она своим обычным холодным, чуть насмешливым тоном. Она узнала меня сразу, но не закудахтала: «А это еще что? Как вы сюда попали? Что вы себе позволяете?» Как будто постоянно ждала вмешательства внешних сил.

– Это операция спасения, – сказал я. – Скажите ему, куда ехать.

– Скажите вы. Вы же теперь главный, как я понимаю.

Но она меня не боялась. Не попыталась выбраться из машины, даже не стала спорить.

– Трафальгарская площадь, – сказал я водителю, просто чтобы отъехать. Это снова был крепкий краснолицый седой мужик хорошо за шестьдесят. Тот же самый все эти дни, только номера на машине меняет?

Тоня смотрела на меня. Спокойно, но без улыбки. От нее пахло какими-то свежими, чуть кисловатыми, молодежными весенними духами.

– Дайте ваш мобильник, – потребовал я.

Тоня полезла в сумочку. Обычная дамская, через плечо, только довольно вместительная.

– Пожалуйста.

Я открыл окно и на ходу выбросил телефон на улицу.

– Теперь моя очередь? – насмешливо спросила Тоня.

Черт, а мой сотовый как же? Я же не успел положить его в шанкаровский презерватив, когда ринулся за ней. Наверное уже успел заразиться.

– Сейчас, вы не первая.

Я вынул из айфона сим-карту и с сожалением отправил его вслед за тониной «нокией». Водитель удивленно смотрел на меня в зеркало заднего обзора, но, встретившись с моим твердым взглядом, перевел глаза на дорогу. Донесет потом в полицию? Будем исходить из того, что да.

– У меня еще есть «Киндл», нужен? – Тоня снова открывала молнию на сумочке. Теперь она улыбалась. Не располагающе улыбалась, холодно, с видом превосходства. Как королева, которую гвардеец ведет на эшафот. – Я люблю читать в дороге.

– Тогда «Киндл» еще пригодится, спасибо.

Тоня достала из сумки сигареты, увидела над сидением напротив знак, что курить запрещено, покачала головой и спрятала пачку обратно.

– Вы с ней в такси, да? – раздался в гарнитуре голос Шанкара. – Оба ваших телефона я вижу. Выбросили в окно?

– Они по-прежнему работают? Хорошая техника, – ответил я. – Ты прав, люди больше не нужны.

– Но остальные телефоны у вас остались? В мешочке?

– Да, только этот выбрался на волю. «Киндл» для нашего дела не опасен?

– Нет. Хотя с него тоже можно выходить в интернет, их пока не отслеживают.

Тоня заметила гарнитуру у меня в ухе и теперь с интересом наблюдала за мной. С интересом, но без удивления. Она же знала, чем я занимаюсь.

– Я свяжусь с тобой чуть позже, – сказал я Шанкару. Мы ведь по-английски говорили, этот водитель может теперь прислушиваться к разговору подозрительной личности. Вокруг, конечно, шумно, окошечко между нами маленькое, но все равно не стоит. Окошечко, кстати, можно и закрыть, что я теперь и сделал.

– Вас отключить пока от Питера?

– Да. – Не нужно, чтобы что-то отвлекало мое внимание от Тони. – А что с отцом?

– Он приходил с тем мобильным, номер которого он оставлял для вас. Ну, на который я ему звонил по вашей просьбе. Только микрофон отключил, вот сейчас опять включил.

– Хорошо, до связи.

– Все пишем, но можно не расшифровывать?

– Точно, спасибо.

– И какие у нас ближайшие планы? – спросила Тоня. Теперь, надеюсь, таксисту было не слышно, да и по-русски он вряд ли понимал.

– Поговорить. Вы мне скажете свое, я вам – свое. Только найдем спокойное место. Вы… Вам не нужно меня бояться.

– Я не боюсь. А у меня могут быть свои предложения?

– Я слушаю.

– У меня есть близкая подруга в Лондоне. Она сейчас у родителей в Уэльсе. Квартира пустая, ключ под ящиком с фуксией.

– Вариант, подумаем. Нам нужно сначала расстаться с этим водилой.

Какое-то время мы ехали молча. Тоня искоса посматривала на меня, я то и дело поворачивал голову в ее сторону. После каждого вопроса, который приходил мне в голову, я говорил себе: «Потом, не сейчас». Возможно, она делала то же самое.

Но нет.

– Вы хотите его выкрасть? – вдруг спросила Тоня.

Какая вероятность, что нас в случайном такси подслушивают? Ну, кроме Шанкара? Да еще и по-русски.

– Зачем мне его выкрадывать?

– Чтобы как-то привезти в Москву, допрашивать, потом не знаю, что.

Убийцей она меня больше не считает. Разумеется – Мохов же ей и про меня наверняка рассказал. Я покачал головой:

– Нет.

– Но вы же считаете его предателем.

– Уже нет. Пока нет, – уточнил я. – Мы успели перекинуться в машине парой слов.

– Вас папа никогда не сдаст. – Тоня повернулась и посмотрела мне в глаза.

– Он так сказал?

Тоня с подозрением посмотрела на меня.

– А кто вам сказал, что мы виделись?

– Вы сами сказали. Да и это логично. Вы зачем сюда приехали?

Тоня задумалась. Ход ее мысли был понятен: сообщение по мейлу, место, где они когда-то ели с отцом мороженое, разговор с Питером, гарнитура у меня в ухе.

– Вы следили за мной с самолета?

– Нет, от встречи с Питером, – сказал я. Наши дальнейшие отношения с Тоней предполагали отсутствие лжи и виляний с обеих сторон. Осборн тоже это понимает.

– Не важно, – сказала Тоня. – Но вам нечего беспокоиться. После того, что вы для папы сделали, сдать вас было бы последней низостью. А папа не такой.

Допустим, хотя это снимало с моей души огромную тяжесть. Ну а другие? Мои товарищи по несчастью?

– Но вы допускаете, что ему все же придется рассказать о том, что ему известно?

Деликатно я описал морально и уголовно осуждаемое действие?

– Я не знаю, – сказала Тоня, снова глядя мне в глаза. Искренне так сказала. Тоже понимает, что все мы переживаем сейчас момент истины. – И он не знает. Он в замешательстве, он как загнанный зверь.

Она вдруг снова раскрылась. Как тогда, в разговоре с Питером, когда сказала, что ужасно переживает за мать.

– Понятия не имею, какие у вас на то были причины, но все равно, – Тоня вдруг положила мне руку на запястье. – Без вас папе было бы не уйти. Спасибо вам.

– Не за что, я просто вернул долг. – Я задумался на секунду. – Если честно, я не знаю, почему я это сделал.

– Главное, что сделали. И еще…

Тоня легко сжала мое запястье.

– Простите меня за Москву.

Она отпустила мою руку и отвернулась.

8

Я попросил таксиста остановиться, не доезжая Трафальгарской площади. Я же помнил, где там стоят камеры. Водитель скажет, в какое время мы вышли, а дальше нас поведут по всему городу. Я открыл задвижку окошечка. На счетчике было около двадцати фунтов. Я протянул пятидесятифунтовую купюру.

– Сдачи не надо, – сказал я.

Водитель внимательно посмотрел на меня. Могу поспорить, я был его самым подозрительным клиентом за многие годы.

– Вы уверены, сэр?

Я его едва понял. Кокни. Еще один отличительный признак, вместе с полом и возрастом, лондонских таксистов.

– Мы же друг друга поняли? – сказал я.

Водитель оживился и перехватил банкноту. Я отметил две особенности его носа: красного цвета и весь изрытый крупными порами. А тут есть, на что посидеть в пабе не один вечер.

– Вы говорили по-польски? – спросил он, приникая к окошечку, как бы желая разговором поблагодарить меня за такую щедрость. Может, и не позвонит сразу в полицию.

– Да, по-польски.

Таксист важно кивнул, он был доволен собственной эрудицией. Потом он разразился длинной тирадой на родном языке, из которой я не понял ни слова. Я недоуменно повернулся к Тоне, которая все слышала. Проще всего было сделать вид, что ты все понял, кивнуть и выходить. И опять я был неправ!

– Он говорит, ну, насколько я его поняла, – стала переводить Тоня, – что вез вчера одного поляка. Он точно так же говорил по телефону. Он ехал на стадион «Челси».

Мы с Тоней переглянулись. Что, вот она, та невероятная случайность, которая позволяет раскрыть идеальное убийство? Да нет, так только в кино бывает.

– Оно и понятно, «Челси» же купили поляки? – прикинулся дурачком я. – Или русские, что ли?

– Русские, русские. – Это я и без перевода понял. – Но этот был не футболист. Музыкант.

– Как вы сказали? Музыкант? – переспросил я.

– Да, у него была гитара.

Про гитару я тоже понял.

Подкрепить его радость от роскошных чаевых сознанием, что он поступает правильно? Ну, не упускать же такой случай!

– Хорошо. Тогда давайте поговорим серьезно.

Я достал свое удостоверение Интерпола и сунул его под нос водителю.

– Я сразу догадался, что вы из польской полиции, – довольно сказал старик, не знакомый и с испанским языком тоже.

– Вы везли его вчера утром? Часов в девять?

– Уже в десятом. – Старик устроился у окошечка поудобнее. Это был его звездный час. Все видели по телевизору таких людей, которые были свидетелями аварии на перекрестке или падения строительного крана. – Я подсадил его у метро в самом центре, на Стрэнде.

Я уточнил у Тони, правильно ли я понял. Правильно.

– Как он выглядел?

– Молодой парень, в бейсболке, с бритой головой. У него время от времени через щеку и шею жила пропечатывалась – там, где он показал, – перевела Тоня.

– Интересно. А как он был одет?

Тут опять Тоня пришла на помощь, и то ей тоже пришлось переспрашивать.

– Он говорит, что на парне был светло-зеленый плащ. И бейсболка тоже зеленая, без надписи.

Мы с Тоней переглянулись.

– А возраст точнее? – спросил я у водителя. – Лет двадцати двух – двадцати трех?

– Нет, постарше, лет тридцати. Для меня все они молодые парни. Высокий такой, худой.

Это я опять понял или решил, что понял. Уточню потом у Тони. Ну что, словесный портрет, считай, полный.

– Хорошо, спасибо, – сказал я, вылезая наружу. – Удачного вам дня!

– И вам тоже, сэр, – сказал водитель и заговорщицки прищурился: – Он что-то украл, да?

9

Я просил таксиста отвезти нас на Трафальгарскую площадь еще и потому, что там всегда толпы народа, в которых легко затеряться. Но раз мы и не попали под уличные камеры, был смысл просто нырнуть в метро. Мне нужно было спокойное место: переговорить с Шанкаром по гарнитуре, залезть в интернет и отправить сообщение Эсквайру. Так что ресторан или кафе по соседству меня не устраивали.

Тоня успела закурить и теперь молча ждала, пока я приму решение. Взгляд у нее снова был ироничным – умный взгляд.

– Далеко живет ваша подруга? – спросил я.

– Прилично. Почти в Уимблдоне.

– Тогда поехали, э-э, Антонина Владимировна.

– Тоня, – миролюбиво поправила она, затягиваясь. Торопится принять свою дозу яда, понимает, что мы сейчас спустимся в метро. – Я вообще-то по паспорту не Антонина, а Антония. Мама настояла: ее маму так звали. Мама наполовину болгарка. Так что я Антония. А вас как звать?

– М-м, Клеопатр.

Тоня улыбнулась.

– В моих жилах половина египетской крови, – уточнил я.

Что, кстати, не исключено. У большинства испанцев есть предки арабы, это как у множества русских татарские корни.

У Тони был проездной, дневной или недельный. Наверное, купила в аэропорту – она же, считай, местная. Я обычно тоже так поступаю, только в этот приезд еще не собрался. Так что мне пришлось встать в космополитичную очередь в кассу. Тоня осталась в сторонке и не спускала с меня глаз. Что, я тоже стал одной из ее немногочисленных зацепок?

В метро разговаривать невозможно, но Тоня то и дело внимательно, не скрываясь, поглядывала на меня. Мы сделали пересадку и, перебравшись на другой берег Темзы, доехали до «Саутфилдс».

– Вы обедали? – спросил я, когда мы вышли из игрушечного островерхого домика станции на оживленный перекресток. – Может, нам зайти куда-то поесть?

– Я не голодна. А вот купить выпить было бы неплохо. Мне, во всяком случае, пара глотков не помешала бы. Вы что пьете, Клеопатр? – спросила Тоня.

Я вспомнил:

– Джентльмен не пьет до захода солнца. А вы что будете?

– Я люблю джин, но от него потом жуткий сивушный запах изо рта. Все равно, что-нибудь крепкое. Виски.

– Угу.

Я принялся сканировать окрестности.

– Вон магазин, где продают выпивку, – показала Тоня. – Дальше ничего не будет, здесь же деревня.

И вправду, едва мы свернули с перекрестка на Реплингем-роуд, назвать это городом было уже трудно. Одинаковые ряды двухэтажных домиков, кстати, вполне буржуазного вида. Прохожих мало, но со значительной пропорцией чернокожих, а их в деревнях пока нет. Значит, все-таки город.

Дом подруги был совсем рядом, минутах в пяти ходьбы. Тоня зашла за низенький, выкрашенный белой краской заборчик, привычным жестом приподняла цветочный горшок в палисаднике и торжествующе показала мне ключ.

– Весьма неосмотрительно со стороны вашей подруги, – не одобрил такой беспечности я.

Чтобы испытать непоколебимость своей воли, я купил двенадцатилетний «Чивас-Ригал», который одно время был моим любимым напитком. Мы прошли на кухню, и Тоня первым делом села и налила себе полстакана. Потом сжала ноздри и сделала три больших глотка. Пьяницей она не была – у нее все лицо перекосило.

– Точно нет? – спросила она меня.

– Точно. Но вы не стесняйтесь.

– Нет, я не хочу напиваться. Мне просто нужен крепкий удар по мозгам. Они потом прояснятся и будут, как новенькие.

Прямо слово в слово мои ощущения и оправдание. Тоня снова закурила. Это – свои собственные ощущения я со времен молодости уже позабыл – возможно, тоже мозги прочищает.

Домик был совсем небольшой, но чистенький, обжитой, уютный. На первом этаже гостиная, некое подобие кабинета и кухня. Спальни, как это принято, были на втором этаже, на который вела крутая лестница с витыми перилами. Всюду фотографии и картинки на стенах, растений нет – видимо, подруга Тони выставила их в палисадник или доверила соседям, чтобы поливали. Письменный стол, плоская коробочка подмигивает без устали зелеными глазками – какой же теперь дом без вай-фая? Глубокое кресло, рядом на консоли лампа под абажуром – любит читать хозяйка дома, книги по всему дому раскиданы. Гостей сажают на два низких толстых мата, покрытых коврами. И столик такой же низкий, восточный. Другой мебели нет. Тоня сейчас, скрестив ноги в позу лотоса, за этот столик переместилась с бутылкой и сигаретой, а я бухнулся в кресло.

Я достал из волшебного мешочка свой второй айфон и, отыскав на письменном столе скрепку, принялся вставлять в него симку.

– Кстати, телефон Питера был в моей «нокии», – сообразила Тоня. – Я его на память не помню.

– Не страшно, я подскажу, – успокоил ее я.

Тоня выпустила дым в сторону и снова с интересом посмотрела на меня. Я в ее глазах сейчас, как Гарри Поттер.

– И еще куча телефонов лондонских друзей.

– У вас сейчас в Лондоне один друг – я. Возможно, и Питер тоже, только пользы от него будет мало. Ну и, с большой натяжкой, Осборн-старший.

– Но от него-то польза может быть, – вставила Тоня.

Я задвинул сим-карту в телефон и включил его.

– Зато и цена за эту помощь будет другая.

– А какая ваша цена? – спросила Тоня. – Скажите, я же вижу теперь, что вы какой-то ненормальный. Вот вы что бы сделали с папой, если бы он тогда не сбежал? Если бы он полностью оставался в вашей власти?

– Ну, поговорил бы с ним. Он, похоже, считает, что его положение безвыходно. А я уверен, что так не бывает.

– И вы помогли бы ему выпутаться из этой истории?

– Да.

– Просто так, по доброте души.

– Нет. Потому что мне кажется, что так будет правильно.

– Да? Поверить в это трудно, но ведь «есть многое на свете, друг Гораций». – Тоня достала из сумочки маленький спрей и брызнула себе за оба уха. Потом увидела себя со стороны и засмеялась. – А… Может быть, я могу отблагодарить спасителя?

Виски на нее, похоже, подействовало, как бита, какими сваи забивают. Я посмотрел на нее. Такая гибкая, симпатичная змейка и, возможно, духи у нее с феромонами. Что у нее на уме?

– Вы не считаете меня привлекательной? Или я не в вашем вкусе?

– Вы очень привлекательны и вполне в моем вкусе, – искренне сказал я. – Просто ситуация к этому не располагает.

– Да? – Тоня загасила окурок.– А меня опасность как раз заводит.

«О Дева-Мать», во время вспомнил я. Какой же мощный инструмент подавления воли Господь создал нам на погибель! Это тебе не печень. Нет, эта какая-то всеобщая ловушка – и для трезвенников, и для праведников. Моя-то воля это выдержит. Я же вон даже ни глотка не сделал с самого утра.

– А что вы скажете Питеру? – попробовал увильнуть я.

– С ним все просто, – рассмеялась Тоня, одним большим глотком опустошая стакан. – Скажу ему, что согласна выйти за него замуж.

Я тоже улыбнулся:

– И тогда, как при крещении в зрелом возрасте, все грехи снимутся без исповеди.

Тоня села и снова плеснула себе виски. Уже не на половину, на пару пальцев, как приличные люди не в состоянии стресса.

– Я, кажется, поняла. Если вы такой ненормальный, как я думаю, вы просто не считаете возможным – сейчас выговорю – воспользоваться сильной позицией.

– Думайте, что хотите. Я же вас не обидел? Вы действительно очень сексуальная.

Тоня стала вставать и опасно покачнулась, чуть не опрокинув столик. К виски она больше не притронулась.

– Вы не возражаете, если я пойду прилягу? – спросила она, направляясь к лестнице. – Только на часок. Вы обещаете разбудить меня?

Я посмотрел на часы. Без десяти три.

– Хорошо, разбужу.

– Железно, – наставительно произнесла она. – Я же готова проспать до утра. Все, вы обещали.

Она отяжелевшей походкой поднялась по скрипучим ступенькам. Открыла дверь, но закрывать ее сил уже не было. Плюхнулась на матрас, отсюда было слышно и затихла. «Где напился, там и спи», – любил приговаривать Некрасов.

– Шанкар, – позвал я в гарнитуру.

– Здесь Шанкар.

– Давай подытожим, что у нас.

– Телефонов на прослушке у нас по-прежнему два – Питера и старшего Осборна, которым тот для звонков не пользуется. Сейчас опять отключил.

– А где он?

– Едет по набережной на уровне колеса обозрения. Сейчас уточним у нашего человека.

– Тот парень следит за ним от кафе? Вы молодцы!

– Сейчас, подождите.

Шанкар отключил меня. Тридцать секунд, сорок, минута.

– Объект А сел в такси на Корнхилл-стрит через десять минут после того, как девушка сбежала. Нет, наш человк за ним не ездит, мы и так все знаем. Что дальше делаем?

– Все равно слушайте.

– Конечно. Телефоны, которые вы выбросили, кто-то подобрал. Похоже, случайные люди, так как они ползут в разные стороны. Не очень правильно было выбрасывать их так – с телефонными книгами и прочими личными данными.

– И что теперь: разыскать тех людей с помощью вашей аппаратуры и отобрать телефоны? Они же все равно заразные.

– Это правда.

– На моем айфоне практически ничего личного нет – я купил две штуки специально для этой поездки и загрузил в них строгий минимум. К тому же, там стоит специальная программа, которая сотрет все содержимое при втором неправильно набранном пароле, – пояснил я. Мне приятно было, что и я не лыком шит.

– Все не так просто, – возразил Шанкар. – Но будем надеяться, что его подобрал обычный прохожий. А что было в телефоне девушки?

– Не знаю, она легла спать. А сын что делает?

– Вернулся на работу. Его опять мучают звонками из-за протухшей трески.

– Пишите его. И подключите меня, как только речь пойдет не о треске. Ну, и вдруг отец забудется…

– Будем надеяться. Вы не забывайтесь. Позвонили – и сразу телефон обратно в волшебный мешок.

– Хорошо.

– Пока отключаем вас?

– Отключаем.

Я составил сообщение для Эсквайра, зашифровал его и отправил через «Пикасу». Я написал, что девушка со мной и что она, возможно, поможет мне встретиться с Атлетом. Еще я попросил его срочно обеспечить безопасность жены Мохова. Просто увезти ее на одну из наших конспиративных квартир с адекватной охраной. Наокнец, подумав, я послал ему и словесный портрет предполагаемого киллера. От Бородавочника новых сообщений не было.

Тоня сказала, что Мохов меня точно не сдаст. Это что-то меняет? Для меня очень многое. С большой степенью вероятности моей жизни теперь ничто не угрожает. Так что, я свободен? Возвращаемся в Нью-Йорк?

Я подумал еще и снова позвал Шанкара:

– Слушай, точно тебя не отловят, если ты позвонишь Объекту А?

– Какой вы недоверчивый! Я же говорил уже: фантомный номер.

– Тогда позвони ему и скажи вот что.

Я продиктовал ему словесный портрет киллера с гитарным футляром.

– У него по крайней мере двое сообщников. Молодая женщина среднего роста, волосы светлые, одета в черную кожаную куртку с закатанными рукавами и мужчина на мотоцикле. – Я напряг память. Вернее, попытался вернуть перед мысленным взором ту сцену. – Он весь был одет в черную кожу, как многие мотоциклисты. Шлем… И шлем черный, может быть, со вставками, с серыми. И, Шанкар, обязательно дождись реакции. Если ее не будет, спроси сам: что они собираются делать с этой информацией?

– А почему они должны мне ответить? Я ее в каком качестве передам?

Я усмехнулся:

– Хорошо, скажи, что звонишь от Гусмана.

– Да, я помню имя.

– От Майкла Гусмана. Перезвони мне сразу.

Я выпрямился в кресле. Взгляд мой сам собой съехал на открытую бутылку «Чивас-Ригал». Нет, не дождетесь!

Я прошел на кухню, открыл несколько шкафов, нашел пакетики с чаем. Потом выплеснул старую воду из чайника – не электрического, а какой ставят на плиту; я думал, такими уже никто не пользуется – и налил свежей. Плита была газовая, спички лежали рядом. Я почувствовал, что проголодался. Сейчас Тоня проснется, и нужно будет что-то придумать с едой.

– Пол! – раздался голос в гарнитуре.

– Есть такой. – Я втянулся в игры Шанкара.

– Объект А информацию принял и сказал, что ее будут проверять по всем каналам.

– Информацию проверять или искать людей?

– М-м. Он сказал, что передаст ее в полицию. Значит, людей искать.

– Это хорошо.

– Он еще хотел бы с вами встретиться.

– А вот это вряд ли.

– Передать это ему?

– Нет, не надо.

Вдруг что-то изменится? Хотя с Осборном в любой момент можно снова связаться.

– Что-нибудь еще?

– Нет, спасибо, Шанкар. До связи.

Вода в чайнике закипела. Я бросил в чашку пару пакетиков и залил их кипятком. Хорошо, будем считать, что себя я своим, казалось бы, безрассудным, даже самоубийственным поступком обезопасил. А все остальные? Все мои собратья по несчастью? Сотрудники, которые, как Лешка, сталкивались с Моховым по работе. Но в первую очередь коллеги-нелегалы и агенты Конторы. Сидит сейчас такой человек в своей квартире, возможно, в нескольких кварталах отсюда – с женой-англичанкой, двумя дочерьми, собакой, кошкой, попугаем, и никто из домочадцев и не догадывается, что он на самом деле русский шпион. Он уже тоже получил такое же сообщение от Эсквайра или другого своего куратора, сидит и кручинится. Или уже до Москвы добрался, но тоже, пока вопрос решается, сидит и горюет. И таких людей, может быть, десятки. Надежда у них только на Господа (но Он вряд ли с уважением относится к шпионским играм), на тех, кто в Конторе эту проблему пробует решить (это уже реальнее), и просто на счастливый случай.

Я посмотрел на часы. Тонино время практически истекло. И пора пойти что-либо съесть. Никогда я особенно от голода не страдаю, а сейчас все время к этой мысли возвращаюсь. Стресс! Я обычно его по-другому глушу, но в новых условиях организм требует обратить на него внимание хотя бы с помощью пищи.

Попросил бы меня Бородавочник разыскать перебежчика, если бы тот понятия не имел о моем существовании? Нет, не попросил бы. Для таких заданий другие люди нужны. Эсквайр даже в этой ситуации не хотел меня отпускать. Но вот я уже в деле. Да, себя я обезопасил. А на остальных плевать?

10

Тоня спала на боку, в позе зародыша. Не маленький такой зародыш, где-то метр семьдесят – она на невысоком каблуке была с меня ростом. Дышала она прерывисто, что-то тревожное ей снилось. Боюсь, действительность предстанет для нее не в виде царства гармонии и покоя, но ее время и вправду истекло.

– Тоня, – тихонько позвал я.

Она не услышала, даже не шевельнулась. Я сделал несколько шагов, чтобы прикоснуться к ее плечу – не за всякое же место можно тронуть незнакомую женщину.

Тоня проснулась и рывком села в постели. Она спала поверх покрывала, под шерстяным пледом в белую и синюю клетку. Сообразить, где она и с кем, заняло у нее несколько секунд.

– Сколько времени?

– Почти четыре, как договаривались.

– Это чай у вас?

– Да, я позволил себе.

– Можно?

Тоня протянула руку к моей чашке и сделала несколько жадных маленьких глотков. Чай был еще горячим.

Лицо у нее перекосилось.

– Голова раскалывается. Сколько я выпила?

– Немного. Но в вашем состоянии много и не надо.

Тоня вернула мне чашку и откинула плед.

– Мне сказали, что лучше всего еще чуть-чуть выпить.

Она села на краешек кровати, надела сапоги – она по московской погоде была в сапогах – и, уцепившись за меня, встала. Сразу два признака изменения отношений: отпила из моей чашки и вот теперь оперлась об меня. Я спустился вслед за нею в гостиную.

Тоня обнаружила на столике свой недопитый стакан с виски и, морщась, отпила.

– Что? – спросила она.

– Ничего. Вы становитесь на опасный путь. Говорю вам со знанием дела.

– Я помню, что я вам говорила перед тем, как лечь, – сказала она с привычной ироничной улыбкой, вытряхивая из пачки сигарету. – Надеюсь, вы не восприняли это всерьез?

– А как я должен был это воспринять? – Я забрал со столика спички и дал ей прикурить.

– Я вас испытывала, Клеопатр.

Я пожал плечами:

– Хорошо, пусть так.

– Вы не хватаете легкую добычу. Думаете, что в ней-то уж точно стальной крючок.

Хм, в своей привлекательности она не сомневается. Правильно делает.

– У вас какие планы? – спросил я.

– Папа обещал позвонить ближе к вечеру. А вы что собираетесь делать?

– Что-нибудь съесть. Вам тоже не помешает.

– Папа…

Она замялась. Тоня называла Мохова только «папа», не «отец».

– Ну, в общем, мне лучше лишний раз на улицу не выходить. Папа сказал, не стоит.

– Папа говорил вам, что и с Питером не стоит встречаться. – Тоня замерла со стаканом в руке. Потом решила ничему не удивляться, снова отпила с гримасой отвращения. – Но и здесь он тоже прав, – продолжал я. – Пойду что-нибудь куплю. Вы как к китайской еде относитесь?

– Хорошо, к любой азиатской хорошо. Здесь же прямо в соседнем доме китайский ресторанчик.

– Я заметил. Возьму на вынос. Какие-нибудь креветки, жареные овощи, рис?

– Все это, только с уткой. Там очень вкусно готовят утку. И суп с морепродуктами.

– Все это скоро будет.

Свой айфон я оставил в доме, вроде бы по рассеянности. А выйдя на улицу, вызвал Шанкара:

– Слушай, я ушел ненадолго, а телефон специально там оставил. Слушай внимательно, хорошо?

– Без проблем.

– У нее мобильного больше нет, но она по городскому может позвонить.

– Понял.

Обнаружив, что наличных у меня оставалось немного, я вернулся к метро и снял тысячу фунтов в примеченном мною банкомате HSBC. Как все люди, выросшие в бедности – ну, в моем-то детстве я считал, что мы богатые, только потом понял, когда стало с чем сравнивать, – я всегда боялся пустых карманов.

Китайский ресторанчик был небольшим, с длинным прилавком у входа и двумя столиками в глубине. Чем такие заведения хороши – каждое блюдо ты видишь. Я набрал всего понемногу, включая суп, который усатый дедушка за прилавком налил в картонные стаканы с крышкой, как в «Мак-Дональдсе». Все это заняло минут двадцать.

– Шанкар, – позвал я, подходя к дому.

– Я Шанкар. В доме все тихо. Никаких звонков.

Не опасается меня Тоня. И ведет честную игру?

– А наши друзья?

– Отец приехал на работу, на Милл-бэнк. Но в здании пропал, видимо, зашел в защищенное помещение. Или оставил телефон коллеге и уехал. А сын у себя в Сити.

– Спасибо тебе, Шанкар. То, что для тебя рутина, на самом деле очень важно.

– Вы забыли взять телефон, – такими словами встретила меня Тоня, разгружая меня с пакетами.

– Он звонил?

– Нет.

Мы выложили еду на столик перед матами. Бутылки с виски на нем уже не было. Я сел у стены, вытянув ноги в сторону. А Тоня расположилась на мате напротив, сев в похоже привычную для нее позу лотоса. Она раскрыла все пластмассовые плошки, достала палочки и теперь щелкала ими. Но не возбужденно, как голодный человек, а рассеянно. Она думала не о еде, хотя к виду ее и не была безразлична.

– Нас здесь не могут найти? – спросила она.

– Не думаю.

– А это, – она показала рукой на гарнитуру у меня в ухе.

– Это мои друзья.

В глазах у нее вспыхнул тревожный огонек:

– Русские?

– Нет.

– А стреляли в папу русские?

– Ну, не англичане же.

Какое-то время Тоня поклевала изо всех плошек, запила супом.

– А как все-таки вы меня обнаружили?

– Это важно?

– Это важно. Так же могут выйти и на папу.

– Не выйдут, если он сам не наделает глупостей. Кстати, как он вам может позвонить – телефон же я выбросил?

– Он знает, что я здесь.

Не побоялась привести меня в квартиру, которую ничего не стоит превратить в западню.

– Он не обрадуется, если узнает, что я здесь с вами.

– Я не скажу ему. Я не уверена, что он сейчас способен здраво мыслить.

– Тем не менее я хочу с ним переговорить. Вы должны это как-то организовать.

Тоня задумалась.

– И как это сделать?

– Пусть он просто приедет сюда.

Тоня с сомнением покачала головой:

– Не знаю.

Она отодвинулась от столика и закурила. Я подобрал из плошек все, что было вегетарианского, и залпом выпил суп из стакана. Это превращается в жор, вечером покончу с абстиненцией. Я встал.

– Извините, – сказала Тоня, рукой отмахивая от меня сигаретный дым.

– Ничего, мне надо проверить почту.

Проверка со всеми закачками и расшифровками заняла минут двадцать. Сообщений от Эсквайра было два.

Первое короткое: «Мать в безопасности. Спасибо за подсказку. Будьте осторожны. Э.». Что значит: «Спасибо за подсказку»? Они увезли ее в последний момент? И зачем напоминать то, что и так ясно? Что, ситуация еще обострилась?

Второе послание, с перерывом почти в час, было и вовсе тревожное: «Особо важно. Ситуация изменилась. Немедленно прекратите операцию. Жду у себя завтра. Это приказ. Э.»

Тревожным было не содержание сообщения. У нас с Бородавочником обусловлен код, который знаем только мы. Если меня раскроют и я сочту нужным вступить в какую-то игру, я отправлю ему сообщение, которое начнется словами «Особо важно» и завершится подписью «Ваш С.». Это будет значить, что все, что находится между этими фразами, написано под чужую диктовку, так как ни в каком другом случае я эти слова употреблять не должен. То же и со стороны Эсквайра. Неважно, что он под давлением каких-то людей или обстоятельств напишет мне между словами «Особо важно» и «Это приказ». Это просто означает, что ситуация в Лесу выходит из-под его контроля. И тогда я должен действовать по собственному усмотрению, но скорее наоборот, чем он мне предписывает.

– Какие новости? – спросила Тоня. Спокойно спросила, значит, на моем лице ничто не отразилось.

– Можете не беспокоиться за свою мать, – сказал я. – Ее отвезли в безопасное место. Не уверен только, что с ней там будет связь.

Тоня напряглась.

– Отвезли? Это вы просили об этом?

– Да. Абсолютно надежного человека. – Тоня по-прежнему смотрела на меня. – В каких-то вещах, Тоня, вам придется мне довериться. Теперь ваша мать в безопасности.

Я и сейчас, после второго сообщения, так думал. Даже если на Бородавочника надавили откуда-то совсем сверху, он это свое распоряжение не отменит и про него вряд ли заикнется.

– Кстати, а почему ваш отец хотел, чтобы вы с матерью срочно перебрались в Лондон? – спросил я. – Это же риск.

– Он после неудавшегося покушения решил, что нас возьмут в заложницы. Чтобы заставить его вернуться в Москву. Он был страшно расстроен, что мама не полетела вместе со мной. Он даже допускает, что ему придется вернуться, чтобы вызволить ее. Если ее еще можно будет вызволить. Он просил позвонить, чтобы мама никому не открывала дверь. – Я усмехнулся. Как будто в наши дни дверь может спасти! – Вы уверены, что маму увезли ваши люди, а не те?

– Уверен. Те люди мне бы об этом не докладывали. Да они и не знают, как со мной связаться.

«А что я существую, знают? – спросил себя я. – Получается, что да, раз Эсквайр написал мне под контролем. Но кто я и как меня разыскать, он, насколько я его знаю, не скажет и под присягой на суде. Что-нибудь придумает».

– Вы никуда не уйдете? – спросила Тоня.

– Нет. Только, чтобы нам всем продвинуться вперед, мне нужно поговорить с вашим отцом. А что?

– Мне вдруг стало страшно, – сказала она.

11

Да, я хотел поговорить с Моховым. А какие, собственно, у меня теперь были для него аргументы? Какой выход я мог ему предложить? Конечно, если бы Эсквайр сообщил мне, что Крот разоблачен и арестован и что все мы можем возвращаться к нормальной жизни, я был бы на коне. Но получается, что этот неприкасаемый предатель нашел управу и на такого суперсекретного, забаррикадированного от обычной жизни человека, как Бородавочник. Не только нашел управу, но и смог проконтролировать содержание сообщения, которое тот отправил своему суперсекретному сотруднику.

В лучшем случае это могло быть так. Кто-то позвонил с верхнего этажа всей конструкции на самый верх Конторы. Тот, руководитель, вызвал Эсквайра, спросил его, работает ли кто-то по Мохову в Англии помимо резидентуры. Своему начальнику, если его в этом могут уличить, Эсквайр откровенно врать не станет. Получив положительный ответ, руководитель потребовал немедленно отозвать этого вольного стрелка в Москву. А текст шифротелеграммы после отправки показать ему, чтобы он мог доложить наверх. Бородавочник так и сделал, только приказ дал мне противоположный: сиди и не показывай носа. Поразмыслив еще, я пришел к выводу, что это был не лучший вариант – единственно возможный.

Связь наша устроена так, что после получения сообщения фотография со скрытым текстом с «Пикасы» исчезает. То есть в Лесу известно, что я приказ получил. Какое-то время враги в Москве будут просто ждать, когда я там появлюсь. Так что до завтра я мог жить более или менее спокойно. А дальше как? Завтра – пятница, а к вечеру субботы я обещал Джессике вернуться в Нью-Йорк. Не очень понятно, как за это время все могло бы прийти в норму.

Теперь Тоня сидела в кресле под лампой, курила и смотрела, как я ходил взад-вперед по комнате.

– Вы чем-то встревожены, – сказала она наконец. Утвердительно так сказала.

– Нет-нет.

Видимо, прозвучало это не очень убедительно.

– Плохие новости из Москвы? Вы мне не все сказали?

– Я же сказал: за маму вашу не волнуйтесь.

– А за кого я должна волноваться? За нас с вами?

– Мы с вами глупостей не наделаем. Если уж это вам так необходимо – волноваться, – волнуйтесь за отца.

Не стала спорить – ну, что ее-то папочка глупостей не наделает.

– Когда он должен позвонить?

Тоня пожала плечами:

– Вечером.

Я посмотрел на часы: четверть шестого. Я хотел сказать что-нибудь банальное, типа, что время еще есть, когда в гарнитуре раздался голос Шанкара:

– Пол.

– Да, я слушаю.

– Похоже, за мной хвост.

– Они нас слышат?

– Нет, просто за нами едет машина.

– Ты сообщил на базу?

– Да, Радж не в восторге. Я сейчас уведу хвост подальше и попробую от него оторваться. – Пауза. – Что? Сейчас, Пол, минутку. – Еще пауза. – Пол, Радж просит вас пока с нами не связываться – пока ситуация не прояснится. Мы сами на вас выйдем, не отключайте гарнитуру.

Этого только не хватало!

– Но теперь-то неприятности? – спросила Тоня, не перестававшая наблюдать за мной.

– Неприятности, – вздохнул я, – это живая ткань бытия. А что, у меня это написано на лице?

– Нет. У вас лицо игрока в покер – по нему ничего нельзя определить. Что плохой признак – это может означать, что у нас сплошная череда неприятностей, только вы не хотите это показать.

Она сказала «у нас». Это хорошо.

– Хотя, – продолжала Тоня. – Хотя, возможно, у вас другого лица и не бывает при вашей-то профессии. Вы как выражаете тревогу? Или радость? Или грусть?

Я посмотрел на нее. Как, действительно, я это делаю?

– Не знаю, – честно сказал я.

– Но ваши близкие – у вас же есть близкие? Они как-то об этом догадываются?

– Хм. Не знаю, не задумывался. Да и зеркало с собой я не ношу, чтобы смотреться в него при возникновении каждой новой эмоции. А что, у меня лицо как маска?

– Нет, я же сказала: у вас лицо игрока в покер. Когда вы в покер не играете, вы, я допускаю, можете быть совсем другим.

У меня есть в Нью-Йорке несколько знакомых из мира большого бизнеса, у которых и вправду лица нет. Есть набор масок: для деловых встреч, для корпоративных приемов, для игры в гольф, для повседневного ношения. Что, я тоже становлюсь таким?

Но Тоня уже спохватилась:

– Простите меня. Я часто лезу не в свои дела. А сейчас…

А сейчас от того, насколько правильно она понимала меня и мою мотивацию, зависело очень многое.

– Хорошо, – сказал я. – Давайте я тоже полезу в дела, которые у нас стали общими. Вот вы сообщите отцу новый телефон Осборна, который предназначен только для связи с ним. Вы потом дадите его и мне?

– Вы весь наш разговор слышали?

Она показала взглядом на гарнитуру у меня в ухе. Я кивнул. Тоня подняла бровь, задумалась.

– Вы же сами слышали, что этот телефон предназначен только для связи Лесли и папы, – сказала она.

– Но это позволило бы мне вмешаться в критический момент. Как это уже раз было.

Тоня еще подумала. Потом потянулась к сумочке, стоявшей рядом с креслом, покопалась в ней и вытащила листок бумаги для заметок.

– Вот он.

– Спасибо.

Я вбил его в айфон. Как некстати Шанкар выпал из операции!

– А вы собираетесь воспользоваться той квартирой?

– Которую снял Лесли?

– Да.

– Я вряд ли. А папа не знаю. Вы хотите и ее адрес тоже?

– Если мы друг другу доверяем.

– А зачем вам?

– Например, чтобы узнать, не снял ли тот же человек квартиру в доме напротив. Чтобы наблюдать за ней.

Тоня о такой возможности не подумала. Думает сейчас.

– Хотя, должен признать, на ту встречу на кладбище Осборн шел один, – честно сказал я. – Даже его сотрудники не знали.

Тоня подняла брови, покачала головой и вздохнула. Похоже, она впервые вплотную столкнулась с миром своего отца.

– Вы и его слушали?

– Я к тому, что мы никогда не знаем, у кого мы на стеклышке под микроскопом, – ушел от прямого ответа я. – Так что всегда неплохо иметь запасные варианты.

Тоня снова вздохнула. Это был ее час принятия трудных решений.

– Вам этот адрес действительно нужен? Вдруг папа захочет воспользоваться той квартирой? Он не станет этого делать, если будет знать, что вы знаете.

– Тогда не надо. Скажем, что теперь я вас испытывал.

Тоня что-то хотела сказать, уже открыла рот, но не стала.

12

Телефон зазвонил в самом начале седьмого. Странно в наши дни слышать обычный телефонный звонок. Хотя некоторые уставшие от гаджетов люди закачивают такой и в свой мобильный.

Тоня так рванулась к письменному столу, что поскользнулась на начищенном паркете.

– Да, – сказала она по-английски, но тут же перешла на русский. – Да, все в порядке. А у тебя как? – Пауза. – Хорошо, я поняла. – Пауза. Посмотрела на часы. – Успею, конечно. Целую, будь осторожен.

Она посмотрела на меня. Вот у кого на лице доминирующая эмоция сразу проступает.

– Сюда не приедет?

Она покачала головой.

– Где встречаетесь? Хотя это не важно. Хотите, я вас подстрахую?

– Не знаю. – Она снова посмотрела на часы. – Надо подумать.

– Вы же скажете отцу про встречу с Питером и его отцом?

– А теперь как иначе? Раз скажу про телефон и квартиру.

– А про меня?

– Не знаю.

И я не знал, как лучше. Если Мохов, по признанию собственной любящей дочери, был неспособен трезво анализировать ситуацию…

– А что бы вы ему сказали?

Это Тоня спросила.

– Две очень важные вещи. Чтобы он не делал резких движений – ничего такого, чтобы помешало ему вернуться достаточно скоро в Москву, к старой жизни. Чтобы он просто затаился на какое-то время в надежном месте. В той квартире, которую снял Осборн, на худой конец. Но это на самый худой конец. Вашему отцу в любом случае в Москве предстоят неприятные долгие разговоры, проверка на полиграфе и так далее, а любой контакт с Осборном это осложнит. Хотя, повторяю, для Влада сейчас главное, конечно же, просто не попасться тем ребятам с кладбища.

– А второе?

– А второе – тем человеком, которому ваш отец наступил на хвост, в Москве уже занимаются. Чем больше Влад мне про него скажет, тем скорее все закончится. Мне нужно не только его имя – его у нас, вероятно, уже вычислили, хотя и имя поможет. Нужны улики – то, из-за чего Влад так срочно сорвался из Москвы.

– Получается, я должна буду сказать ему про вас, – заключила Тоня.

– Было бы даже лучше, если бы на встречу поехал я, а не вы. Безопаснее-то точно.

– Папа вас выследит заранее и не появится.

– Тогда сделаем, как Осборн. Вы встретитесь, расскажете ему про меня, а потом вдруг и я появлюсь.

– Он может подумать, что вы мною манипулируете в своих целях. Непонятно, в каких.

– Еще вариант. Вы где встречаетесь, в той кондитерской?

Тоню моя осведомленность наконец достала. Хотя эта-то информация была самой очевидной.

– Блин! Есть что-то, чего вы не знаете?

Со стороны это выглядело, как возмущение. И только взгляд вернулся – тот, обычный, насмешливый. На самом деле Тоне нравилось, что кто-то видит ситуацию полнее, чем она сама. И, надеюсь, ее устраивало, что этот кто-то не собирается им с отцом навредить.

– К сожалению, я пока не знаю главного, – вздохнул я. – Так вот вы встретитесь в своей кондитерской, а я засяду где-нибудь поблизости в пабе.

Да-да, я сказал «в пабе». Ведь уже вечер наступил.

– Вы все расскажете отцу, – продолжал я. – Захочет он ко мне подойти – отлично. Не захочет – пусть передаст на словах вам. Но, Тоня…

Она посмотрела на меня. Опять открыто, не боясь, не прячась за щит иронии.

– Без информации про того человека не возвращайтесь. Это для вашего отца единственный шанс вернуться к нормальной жизни.

Она вдруг опять закрылась. Час трудных решений.

– Что-то подсказывает мне, что я должна вам полностью довериться, – медленно, раздумывая, сказала она. – Но в то же самое время я осознаю, что я сейчас играю с жизнью папы и, возможно, со своей собственной. Если я в вас ошибаюсь, я наверное не смогу вам отомстить. Но, – она забарабанила пальцами по своей груди – у вас же там тоже это есть. Вы не сможете дальше жить спокойно. Предать доверие – хуже этого ничего нет.

Я кивнул:

– Эти две последние фразы тоже ему скажите.

13

В такси я выяснил, почему люди Раджа не нашли Тоню с Моховым ни в Кенсингтоне, ни в Хаммерсмите. По воскресеньям Моховы возили дочь в балетную школу в Фулем. Занятия начинались рано, в девять утра, а заканчивались в одиннадцать. По установившейся традиции все семейство отправлялось потом есть мороженое или, зимой, пирожные в кондитерскую на фулемском Бродвее. Хотя не уверен, что девочке, которая хочет стать балериной – а Тоня хотела – было полезно и то, и другое.

Я теперь был глухим. А ведь за эти дни я привык, что знаю, ну, может быть, не все про всех, но очень многое про тех, кто был мне интересен.

– Вы сможете нас слышать? – спросила Тоня, когда кэб остановился у сквера на Парсонс-Грин.

– Увы.

– Потому что у меня больше нет телефона?

Я кивнул. И Тоня кивнула – непонятно, рада она была этому обстоятельству или нет.

– Тоня! – Я вытащил из кармана деньги, снятые из банкомата, когда я ходил за едой. – Передайте отцу. Ему лучше не пользоваться своей кредиткой.

Тоня замялась. У меня вдруг сжалось сердце. Она сидела в углу машины, напротив меня – лондонские кэбы так устроены. Рядом, на сидении ее довольно большая дамская сумка, кожаный плащ наброшен сверху. Все ее земные пожитки. И отец ее такой же неприкаянный, только на него еще и охотятся.

– Я не знаю…

– Берите давайте! Мы с Владом потом разберемся.

Я положил деньги на сиденье и вышел. Такси поехало дальше – я не знал, куда, – а я перешел улицу и уселся за свободным столиком на террасе паба под ласкавшим мой взор названием «Белая лошадь».

Я раньше никогда не был в этой части Лондона. Похоже на Саутфилдс, только зелени больше. Двух-, максимум трехэтажные здания, почти пустые тротуары и никакого намека на общественный транспорт. Уже не деревня, но еще и не город. Я залез в гугловскую карту: судя по тому, куда повернуло такси, Тоня ехала на Нью-Кинг-роуд – там полно было всяких ресторанчиков и кафе. Если Мохов согласится, им до меня идти минут десять-пятнадцать.

Для начала я заказал неизвестный мне бочковой «Эднэмс Биттер». Говорят, людям, которые выпивают в качестве основного вида деятельности, по утрам трудно опохмелиться: руки дрожат так, что рюмка расплескивается прежде, чем ее удается поднести ко рту. Поэтому они поступают следующим образом. Берут полотенце. Один конец зажимают в правой руке вместе с рюмкой, а второй берут в левую руку, пропустив предварительно полотенце через шею. А дальше просто: тянут левой рукой полотенце, как по лебедке, и правая рука с рюмкой автоматически подносится ко рту.

Это мне сейчас пришло в голову. Потому что я-то не набросился сразу на принесенную мне пинту эля изумительного янтарного цвета под небольшой шапкой белой пены. Поблагодарил официанта, повозил еще пальцем по карте района на айфоне и только потом, как бы вспомнив, небрежно отпил глоток. Нет, мне пока далеко до полотенца!

– Пол? – раздался голос в гарнитуре.

Наконец-то!

– Шанкар!

– Это Радж. Мы решили нашу маленькую проблему.

– А что было?

– Твои друзья выпустили на улицы целую радиолокационную станцию на колесах. Шанкара засекли, когда он выходил на связь с тобой. Или со мной. Просто исходящий сигнал перехватили, расшифровать его не так просто. Но сейчас все в порядке.

– То есть от вас отвязались?

– Да, наш минивен записан на фирму, которая занимается корпоративными интернет-сетями и сидит в другом месте. А каким оборудованием он напичкан, разобраться можно за неделю, не меньше.

– Но это были люди из контрразведки?

Радж засмеялся:

– Тебе лучше знать.

– Но англичане?

– Сто процентные британцы: белые, с лондонским акцентом и на машине с лондонскими номерами.

– Я правильно понимаю, что продолжить работу вы уже не сможете?

– Нет, не правильно. Мы отправляем засвеченную машину на другой проект, а с него отзываем другую, чистую. Шанкар свяжется с тобой через час-полтора.

– А как там моя пачечка? Не закончилась еще?

– А, – сообразил Радж. – Пачка тает, но в ней еще осталось.

– Это хорошо. Спасибо, старина. За все спасибо.

– Спасибо скажешь, когда дело будет сделано. Удачи!

– И тебе тоже.

Я посмотрел на часы. Почти семь, в Нью-Йорке два. Джессика как раз заканчивает читать дневную порцию рукописей. Я предпочитаю сам ей звонить, когда ни от кого не бегу, ни за кем не гонюсь и вокруг не стреляют.

– Да, солнышко, – тут же откликнулась она.

Джессика, я знаю, ждет моих звонков, однако в силу своего ангельского характера никогда не дает понять, что ждет слишком долго.

– У вас все хорошо?

– Все хорошо. Как ты?

Когда я уезжаю по просьбе Конторы, в разговорах с Джессикой мне просто надо знать, что у них все в порядке. Информация с моей стороны – штука опасная, чреватая. Конечно, какая-то часть меня неизменна, но я ведь сейчас не Пако Аррайя. Во всяком случае, не тот Пако, которого знает Джессика. Так что все мое внимание направлено на то, чтобы она это не почувствовала. Проще всего для этого выдумывать на ходу.

Подкрепляя свою легенду, я рассказал ей про якобы состоявшееся сегодня вместе со всей свитой Спиридона посещение Альберт-холла, где в раннем детстве выступал Моцарт. Я вспомнил когда-то тронувшую меня историю с сыном Баха, Иоганном-Христианом, очень популярном в Лондоне композиторе, который распознал в восьмилетнем мальчугане великого музыканта и всячески ему покровительствовал. На эту подлинную канву я легко накручивал придуманные подробности. Якобы профессор Литтон все еще находился в инфекционном отделении, ожидая результатов анализов. Хотя к утру его скорее всего выпустят, эту экскурсию попытались провести мы с царственным гидом, терзая свои мозги вспоминанием подробностей. Однако на самом деле больше всех про моцартовскую поездку в Лондон знал сам Спиридон, который своей эрудицией охотно с нами делился. Более того, не исключено, что именно это посещение и именно по этой причине и доставило ему наибольшее удовольствие. Я живописал и усиливающие правдоподобие второстепенные детали. Борьбу пажа за право внести шляпу фанатичного меломана в священные стены Альберт-холла. Пустые взгляды трех граций с отключенными по умолчанию мозгами, а теперь явно отключивших и слух. А также возмутительное отсутствие разливного эля в ресторане концертного зала. Джессика то и дело смеялась – она любит мои телефонные отчеты.

Я бы мог продолжать так еще с четверть часа, но ожила гарнитура. Я поспешил попрощаться с Джессикой, смело пообещав, что послезавтра вечером непременно буду дома.

– Нам надо перепрограммировать вашу гарнитуру, – сказал, дождавшись своей очереди, Шанкар. – На ней есть маленькая кнопочка, она только по цвету выделяется. Нашли?

Я снял гарнитуру и, действительно, нашел серое пятнышко на гибкой розовой оправе.

– Положите на кнопочку палец и наденьте гарнитуру. Как услышите бип, нажмите один раз, а после второго бипа – два раза.

– И тогда я буду не только слышать, но и все видеть? – пошутил я.

– Заезжайте лет через пять, к тому времени мы что-нибудь придумаем, – с достоинством отвечал Шанкар.

– У нас осталось два телефона, да ведь? Отец и сын?

– Три. Вы тоже под колпаком, потому что айфон ваш выбрался из волшебного мешочка. Сейчас вы в начале Парсонс Грин и… Я не ошибся, в пабе.

Игры. Только у них свои.

– Хорошо, посылайте свои бипы.

14

Тоня появилась, когда я еще не закончил вторую пинту, принеся с собой облако весенних цветочных запахов. Она была одна и в непонятном настроении. Что-то она несла мне хорошего, а какая-то тяжесть оставалась – так мне показалось. Я встал, чтобы помочь ей устроиться.

У нее в руках был большой пакет с ручками из плотной бумаги. В нем были какие-то вещи и сверху Тонины сапоги. Я посмотрел на ее ноги – она теперь была в рыжих мокасинах.

– Я купила какие-то летние вещи, – пояснила Тоня. – А то я здесь, как снеговик хожу.

Где-то за нашими спинами солнце уже клонилось к закату, и кожаный плащ, который она несла на руке, Тоня накинула на плечи.

– Джин-тоник, пожалуйста, – сказала она подошедшему официанту. – Безо льда и без трубочки. А, несите сразу два.

– Двойной джин-тоник? – уточнил официант.

– Нет, два двойных.

Она закинула ногу за ногу и достала сигареты. Официант остановился.

– Что, и на улице теперь нельзя курить?

– Запрещено курить в пабе. Вы в пабе.

– Я поняла, спасибо.

Официант отошел.

– Не захотел подойти, – констатировал я. – Папа ваш.

Она вздохнула:

– Папа... пугает меня. Хотя, мне кажется, со второй задачей я справилась.

– Давайте посмотрим.

– Сейчас.

Тоня дождалась возвращения официанта и первый бокал осушила залпом.

– Папа так не считает – ну, что ситуация поправима, – сказала она, снова беря со стола сигареты. И, вспомнив, спрятала их в сумочку.

– Я слушаю, слушаю.

– Он не верит, что после того, как он бежал сюда, он сможет вернуться к старой жизни. Он думает, что любой призыв оттуда будет уловкой, чтобы заманить его обратно в Москву, где его не ждет ничего хорошего. И кстати, он уверен, что вы действуете как раз в этом ключе. И спасали его исключительно, чтобы схватить, только он вас переиграл.

– Он и вправду не в себе, – сказал я. – А вы как считаете?

Тоня отпила из своего стакана.

– Я наверно наивная дура, но мне почему-то кажется, что вы действительно ищете выход.

– Вы похожи на кого угодно, только не на наивную дуру, – так я выразил свое согласие с ее мыслью. – А ему вы свое ощущение передали?

– Конечно, только с папой сейчас трудно говорить. Он слушает, а потом из хода его мыслей понятно, что ничего не услышал. – Тоня усмехнулась. – Еще, кстати, он не только меня, он нас обоих держит за наивных придурков. Ну, если мы искренне считаем, что того человека можно как-то обезвредить или хотя бы остановить. Это человек клана, он неприкасаем.

– Он сказал что-то о нем?

Тоня кивнула.

– Он долго упирался, говорил, ради моей же безопасности. Но я убедила его, что неважно, знаю я о нем или нет, на мою безопасность это уже не повлияет. Те люди не станут разбираться.

– Здравая мысль. Хотя и невеселая.

– Человека зовут Леонид Седых. Знаете такого? – Я покачал головой. – Я тоже не знала. Он работает в Администрации Президента, это самая большая шишка по военной политике. Президент скоро встретится с английским премьер-министром, и они должны будут обсудить позиции сторон по Ближнему и Среднему Востоку. Ливия, Египет, Сирия, Йемен – все страны, где ситуация вышла из-под контроля властей. Так вот, этот Седых передал англичанам наши установки по переговорам. Где мы можем уступить Западу, где – нет. Где мы не потерпим, а где – только выразим сожаление. И, самое главное: поскольку оружие там до сих пор в основном наше, – в какую страну мы были бы готовы прекратить поставки, а в какую не собираемся. Так что там не только политика, но и очень большие деньги.

Политика стоит самых больших денег, только эти в свой карман не положишь. Рузвельт с Черчиллем никак не могли раскусить Сталина – ни в Тегеране, ни в Ялте, ни в Потсдаме. Они считали его какой-то загадочной, инфернальной личностью. А Сталин просто знал, на чем он может настаивать, чтобы добиться своего, а на чем настаивать стоило только для того, чтобы потом эти требования снять, так как его западные союзники на это ни за что не пойдут. Спасибо Филби и всей пятерке. А сейчас такой полный план переговоров Крот передал Западу. Не только англичанам, но и автоматически американцам и НАТО.

– И как Влад об этом узнал?

– От какого-то своего источника. Он не скажет, какого.

– А откуда известно, что это именно Седых поставляет информацию?

– Этот папин источник сообщил, она была передана из рук в руки. А Седых две недели назад прилетал в Лондон готовить переговоры. Один прилетал, не в составе делегации.

– Все равно. Этот мог быть кто-то еще. В МИДе, в российском посольстве – где угодно.

Тоня нетерпеливо помотала головой.

– Я тоже об этом спросила. У папы есть старый друг. Он ушел из Комитета и занимался безопасностью в Администрации Президента. Папа просил его навести справки по этому Седых. Через пару дней тот друг позвонил и сказал, что получил для него очень важную информацию. Они договорились увидеться, но тот человек на встречу не пришел. У него по дороге случился сердечный приступ. Это было утром в пятницу.

Я кивнул: Мохов исчез в пятницу вечером.

– А к концу дня папу вызвал его начальник. Спросил, какие у него дела с Администрацией Президента. Папа сказал, что никаких, а в чем дело? Дело в том, сказал начальник, что им оттуда интересовались. Папа понял, что петля затягивается. Ну, дальше вы знаете.

Я замотал головой.

– Хорошо, хорошо. Допустим, я Владу верю. Но как можно доказать это всем остальным? Это же измена Родине, а человек стоит очень высоко – в этом ваш отец прав.

– Я еще не сказала самого главного. – Тоня интригующе посмотрела на меня. – Папин источник получил информацию от Седых не напрямую. Седых работает на МИ-5. И когда он в последний раз был в Лондоне, он встретился со своим связником. И это…

– Добрый дядюшка Лесли.

Кто бы не догадался! У нас с Тоней других общих знакомых в этой организации нет. Тоня довольно откинулась на стуле.

– Где мой второй джин-тоник? Как, я уже оба уговорила?

15

Все прочее, о чем Тоня успела переговорить с отцом – ну, из того, что она мне сказала, – было не так важно. Мохов взял и телефон Осборна, и адрес снятой для него квартиры, но прятаться там он не собирался. Однако его убежище в Лондоне уже не казалось ему надежным, и он намеревался уехать из города.

– Куда? – спросил я.

– Он не сказал. Папа боится, что я проболтаюсь вам.

– И как вы с ним можете связаться?

– Он позвонит мне. – Тоня сунула руку в карман пальто и вытащила оттуда маленькую «нокию». – Вот, мы купили новый. Он на него позвонит.

– Ага, для него Лондон перестал быть спокойным местом, а вы должны сидеть здесь и ждать звонка, – не выдержал я.

В глазах Тони вспыхнул темный огонек. Не нравится, когда критикуют папочку.

– Папа считает, что мне тоже нельзя здесь оставаться. Только с ним ехать опасно. Он согласен даже, чтобы я уехала с Питером.

Ну, хоть так.

– А когда он позвонит?

– Он не сказал.

– Решающие известия из Москвы могут прийти завтра. Или послезавтра, в любой день. Он каждый вечер будет звонить?

– Я не знаю.

– С Осборном он будет связываться?

– Я номер передала, но папа ничего не сказал.

– Короче, мы не знаем ни где его искать, ни как с ним связаться, ни что он собирается делать?

Тоня восприняла это как критику в свой адрес. Ну, что она с заданием не справилась.

– Вы думаете, с ним сейчас легко разговаривать? – вспыхнула она. – У него просто приступ паранойи, он никому не верит.

– Но если бы он вам сказал, как его найти, вы бы от меня не стали это скрывать?

– Не знаю! – закричала Тоня. Баррикадируется сейчас от меня.

Официант обернулся на шум и пошел к нам.

– Но вы действительно не знаете, куда он направится?

– Нет, честно.

Официант подошел и выжидающе склонил голову.

– Повторить? – спросил я Тоню.

– Нет, поедем отсюда.

Мы с Тоней доехали на такси до центра, потом на метро до Саутфилдс. Она молчала, отвечала односложно, но я чувствовал, что ее доверие ко мне несмотря ни на что не подорвано. Я довел ее до самого дома, чтобы убедиться, что за нами не было хвоста.

– Мне дадите свой новый номер? – спросил я, отдавая ей пакет с сапогами.

Спохватившись, Тоня полезла в сумочку, достала коробку от сим-карты и показала мне номер. Я забил его в айфон. Уже не полагаюсь, как прежде, на свою память.

– Уезжайте с Питером, – сказал я. – И сидите там, в деревне, пока я не позвоню.

Тоня кивнула, но тут же сказала: «Не знаю». Я понял это так, что она будет ждать моего звонка, но не обязательно рядом с Питером.

Я потрепал ее по плечу, она повернулась, взбежала по трем ступенькам к входной двери и открыла ее.

– Пока, – сказала она мне по-английски.

Доверчиво так сказала, как хорошему знакомому. Я махнул ей рукой:

– Пока.

Часы показывали начало девятого, но было еще совсем светло, и даже воздух не посвежел. И впереди у нас еще полгода такой благодати. Я даже зажмурился от удовольствия, лавируя между людьми по дороге к метро. Но день еще не закончился. Я поправил гарнитуру на ухе и вызвал Шанкара:

– Я могу прямо сейчас получить ту же БМВ?

– Со всеми пассажирами? – с сомнением в голосе спросил Шанкар.

– Нет, только машину с водителем. Но в ней должны быть установлены видеокамера, направленная на заднее сиденье за пассажиром, и отличный микрофон, чтобы записать один разговор.

Это его почему-то не смутило.

– Картинка будет довольно темная, – только и сказал он.

– Высветлим, если понадобится. Мне достаточно, чтобы человек был узнаваем. Только бы успели все установить. Я согласен на обычную веб-камеру.

– Обижаете, – сказал Шанкар. – А устанавливать аппаратуру не надо, там все предусмотрено. Куда подавать машину?

– Скажем, к Театру Королевы.

– Минутку. – Шанкар отключил меня, действительно, где-то на минуту. – Не раньше, чем через сорок минут, – наконец объявил он.

– Отлично. Объект А где сейчас находится?

– Еще минуточку. На Милл-бэнк. Понимаете.

Милл-бэнк – это штаб-квартира МИ-5. Доехать за час до театра Осборн успеет, а организовать засаду вряд ли.

– Я буду стоять перед театром на тротуаре, – продолжал я. – Водитель тот же?

– Нужен другой?

Похоже, я своими просьбами пугаю даже такого закаленного бойца, как Шанкар.

– Наоборот. Тот же лучше. А организовать наружное наблюдение перед Ковент-Гарден сможете?

– Через какое время?

– Тоже минут через сорок.

– А что нужно?

– Убедиться, что там не будет подозрительной активности, что Объект А высадится перед театром один, без группы поддержки. А потом, когда я заберу его на БМВ, что за нами никто не поедет. Я хочу встретиться с ним через час.

– Нужно у театра убедиться, что нет хвоста, или поехать за вами?

– Естественно, провести нас какое-то время.

– То есть еще одна машина?

– Или мотоцикл. Или скутер.

– Это проще. Сделаем. Что еще?

– О Шанкар!

– Еще что-то?

– Нет, просто, когда я на старости лет буду писать мемуары, а посвящу тебе целую главу.

– Если мы с вами будем работать постоянно, я до этого времени не доживу, – со вздохом ответил Шанкар.

Я снова спустился в метро и вышел на Пиккадилли-Серкус. Начинало темнеть. Но за счет рекламы и уличных фонарей площадь была залита светом, так что лица прохожих я различал метров за двадцать. Я повернул на Шафтсбери-авеню, через пару кварталов нашел красную будку телефона-автомата и, убедившись, что камер наблюдения в непосредственной близости нет, вошел в нее. Так, вот он, мобильный Осборна – тот номер, который он давал для меня.

– Слушаю, Осборн.

– Это Майкл Гусман, – представился я. – Готовы встретиться?

– Конечно, – сказал Осборн после секундного замешательства.

– Устроит через час перед Ковент-Гарден? Я подъеду на машине и заберу вас.

– Устроит, я успею.

– Европейская континентальная машина, – с улыбкой уточнил я и повесил трубку.

Пятнадцать секунд. Отличный результат.

Через десять минут я был у Раджа. Магазин уже был затянут металлической шторой, но дверь с цифрой 8 со щелчком открылась, едва я подошел к ней. Радж вышел мне навстречу из комнаты, где сидели компьютерщики. Он когда-нибудь уходит со своей базы?

– Мне жаль, что тебе пришлось поволноваться, – сказал я, обнимая его за плечо.

– Жизнь без волнений все равно что смерть, – деликатно ответил мой бесценный партнер. – Всё в работе. Машина будет через полчаса, парень на скутере вот-вот выедет. Что-нибудь еще?

– Что-то со мной надо сделать. Может, усы мне опять наклеить? Как-нибудь загримироваться?

– Зачем вся эта возня? Возьми маску!

– Маску? Никогда не пробовал.

– Сейчас попробуешь. Никто даже не поймет, что это не твое лицо.

Радж что-то сказал очередному мальчику, и мы прошли в защищенную комнату. Мой лондонский дом – я провел здесь больше времени, чем в своем отеле.

Нам была доставлена коробка с париками и целым набором тонких резиновых масок. Несколько Радж забраковал сразу – это были маски Черчилля, британской королевы, принца Чарльза и, если не ошибаюсь, Джека-потрошителя, в любом случае, какого-то мерзкого типа. Порылся в остальных: лысый старик с большим красным носом, красавчик-китаец и скучная физиономия бухгалтера или налогового инспектора. Радж вытащил эту самую унылую и расправил ее передо мной.

– Вот, с париком будешь, как живой.

Маска натягивалась прямо на череп, как презерватив, концы которого прятались под воротник. Гарнитуру пришлось снять.

– У водителя будет связь, – успокоил меня Радж. – Если что-то срочное, типа хвоста, мы вас предупредим.

Он расправил маску передо мной – ныряй в нее! То ли маска была мне мала, то ли это всегда так, но она неприятно стягивала лицо, тянула за волосы, хотя они у меня подстрижены довольно коротко. Радж поправлял маску то слева, то справа, потом ловко подклеил ее под густыми бровями, так что веки уже были моими. Провел круг клеем по гладкой верхней части и налепил на нее рыжеватый парик. Зеркало было в коробке с масками – он протянул мне его:

– Ну, как?

– По губам видно, что я в маске.

Радж присмотрелся.

– Видно.Тогда усы и бородка.

Эти накладки нашлись, и требуемого оттенка. Теперь я стал похож на сановника двора Изабеллы Кастильской. Но теперь краев маски вокруг рта действительно заметно не было.

– Объект А проехал Сент-Джеймсский парк, пересек Мэлл, – сообщил бесстрастный голос Шанкара. – Ваша машина будет у театра через десять минут. Наш человек на месте.

– Объект не делал звонков?

– По этому телефону мы не засекли. Свой мобильный не забудьте положить в мешочек.

– Спасибо, Шанкар. Помни, что я тебе сказал. Целую главу.

Я объяснил Раджу смысл шутки, в которой доли шутки почти не было, и вышел на улицу. Мне предстоял самый ответственный момент операции. Но что я наплету Осборну, я уже придумал.

16

Эта была та же машина, с тем же водителем-мулатом, только с другими номерами. Я открыл дверь рядом с шофером, тот едва успел убрать из-под меня кучу разбросанных компакт-дисков.

– У нас же сзади съемочная площадка? – уточнил я.

– Как просили. Камера в зеркальце, – показал рукой водитель. – Она там всегда, так что обнаружить ее невозможно. Микрофона два, в вашем подголовнике. Так что звук можно гарантировать, а видео – сами понимаете.

– Невозможного и требовать невозможно.

Я заметил его издали по белой повязке на шее. Осборн стоял, слегка расставив ноги. Широкоплечий, крепко сбитый, уверенный в себе человек. Он заметил нашу БМВ и сделал шаг к тротуару. Я опустил окно.

– Здравствуйте, мистер Осборн, – поприветствовал я его, когда мы притормозили. – Пожалуйста, садитесь сзади.

Осборн молча забрался в машину. Не любит лишних слов. А если упрет сейчас в сиденье пистолет и прикажет стоять на месте? Я такую возможность рассматривал и ее отмел. Но вдруг он глупее, чем я думал? Или я глупее, чем думаю?

Машина тронулась. Я заранее сказал водителю, чтобы он объезжал Сохо по кругу или, если там слишком много машин, ехал к Сити.

– У вас какие-то новости о нашем друге? – спросил Осборн.

– Мы с ним виделись сегодня после обеда, – с небрежной солидностью сказал я. – У меня новости о другом вашем друге. С которым вы встречались две недели назад здесь, в Лондоне.

– Я встречаюсь со многими людьми.

– Несомненно, но не все они русские и не все привозят вам секретные сведения из Москвы.

– Допустим, – сухо сказал Осборн. – И что вы хотите мне сказать?

– Мы тоже работаем с этим человеком. Работали, – уточнил я. – Пару дней назад мы установили, что это подстава.

– У вас есть доказательства?

– У вас, полагаю, их тоже хватает, только они пока не выстроились в логическую цепочку. Он передал вам материал в электронном виде?

– Допустим.

– Нам он передал его на флешке. Русские почему-то не доверяют интернету, предпочитают рисковать. Мы получили эти документы в Москве через неделю после вас, так что смею предположить, что нам достался более свежий вариант. Наши специалисты, – я обернулся к Осборну, чтобы подчеркнуть важность последующей информации. Лицо невозмутимое, но взгляд очень внимательный, – нагши специалисты хорошенько повозились с этой флешкой. На ней были стертые файлы. То есть стертые и из реестра, и с помощью какой-то программы физически. Я не очень в этом разбираюсь, но чтобы окончательно уничтожить файлы, которые когда-то были записаны на флешку, ее надо прогнать не через одну программу, а через несколько. Каждая съедает только какие-то определенные следы. Так вот некоторые файлы на той флешке физически сохранились, и в них остался IP-адрес компьютера, который пытался их стереть. Вы не проделали такую же работу с флешкой, которую он передал вам?

– Не знаю. Такими вещами технические службы занимаются.

Отлично, первое признание. Робкое пока, мало что доказывающее, но мы на верном пути.

– Не важно. Мы попытались найти адрес этого компьютера по нашей базе. Это не рабочий компьютер нашего друга, это вообще не компьютер из тех кабинетов, в которых он мог бы оказаться. Я имею в виду Старую площадь или Кремль, если вы знаете Москву.

Знает:

– Это может быть его домашний компьютер? Что безопаснее.

– Тоже нет. И не публичный компьютер из интернет-кафе.

– Не надо меня заинтриговывать, – оборвал меня Осборн. – Вы установили его?

– Установили. Этот компьютер работает в Ясенево. Файл с переданным документом был записан на флешку на Старой площади, а стертые файлы – в Лесу.

Осборн про Лес не стал спрашивать, что это такое. Помолчал.

– Вы думаете, русские такие глупые?

– Я думаю, у них там сейчас бардак. Лучшие ушли или уходят, остаются троечники и проходимцы. Ну и неисправимые идеалисты, как Леонид. Сожалею, что приходится назвать его, но ведь кодовые имена вы и мы дали ему разные, а сейчас нужна предельная ясность.

Не возразил, не переспросил имя, не уточнил, что это еще за человек. Вот и второе очко, уже существенное. Теперь осталось застолбить содержание документа.

– Как вы понимаете, – продолжил я, – русские очень боятся недавних арабских революций. На очереди может быть Азербайджан, где многие годы правит одна семья, Туркменистан и Узбекистан, где свободы строго дозированы, Казахстан, где президент пожизненный. А дальше – Северный Кавказ, Татарстан. Вряд ли их интересы по этим проблемам совпадают с нашими.

– Вы думаете, русские на переговорах с нами будут проводить одну линию, а на самом деле готовить и осуществлять другую?

– Так считают наши аналитики, и да, я тоже так считаю. Поскольку Леонид оказался подставой, другого варианта нет.

Я специально снова назвал человека по имени. И вновь Осборн это имя воспринял, как должное. И по поводу содержания переданного им документа не возразил и не задал лишних вопросов. Еще бы чуть-чуть его раскрутить.

– Подождите, это… Это Влад рассказал вам про… Про Леонида?

Все, сам назвал его. Теперь у меня было все, что нужно.

– Да, финальную точку поставил он. Кстати, – я даже перегнулся через сидение, чтобы посмотреть на Осборна, – вы не нашли человека с футляром для гитары?

– Ищем.

– Но уже установили, кто это?

– Нет.

– А мы установили, – продолжал плести свою паутину я. – Это кадровый сотрудник из Леса. Действующий офицер. Влад представляет для них опасность в первую очередь потому, что он узнал о готовящейся игре.

– Вы знаете, под каким именем киллер въехал в страну? – тут же уцепился Осборн.

– Нет, но описание сошлось по всем пунктам. Человеку, у которого через полголовы пропечатывается жила, лучше выращивать помидоры или разводить кроликов.

– Мы это отметили. Спасибо за наводку. Вы поможете мне связаться с Владом?

– Послушайте, мистер Осборн, – я снова перегнулся к нему. – Я еще ничего не получил взамен.

Мне кажется, именно так цинично отреагировал бы надменный чистый американец из ЦРУ.

– А что вы хотите?

Взгляд умный, но жесткий, губы сжаты, подбородок вперед.

– Пока ничего. Скажу, как что-то понадобится. И… у меня к вам просьба.

– Да?

– Пусть о нашей встрече никто из ваших коллег не знает. У вас там такая дыра, что сквозняк до нас долетает. Зачем русским знать, что мы знаем?

Осборн кивнул:

– А как я могу связаться с вами?

– Я сам вас найду. И не стоит пытаться разыскать меня. В Лэнгли о том, где я сейчас и что делаю, знает всего пара людей. И наш общий друг Лео не в курсе, не пугайте его.

Леонард Харрис – это руководитель лондонского представительства ЦРУ, который координирует связи с британскими спецслужбами. Помните мое внутреннее сопротивление, когда в третьем часу ночи Бородавочник заставлял меня читать бесполезные, на мой взгляд, справки аналитиков из Леса? А вот, пожалуйста, пригодилось!

– И, мистер Осборн, – продолжил я. – Я не хочу показаться невежливым, но если мы закончили, я могу высадить вас прямо где-то здесь?

Мы кружили в районе собора Святого Павла – я только что видел в просвете между зданиями его купол. Вообще, я за маршрутом и не следил, положился на водителя. С меня хватало того, чтобы держать в голове свою сложную конструкцию и ничего не упустить. Высадим сейчас Осборна и нырнем в переулки. Самое главное – обезопасить БМВ. И Раджа не подвезти, и драгоценную запись извлечь.

– Где вам удобно.

Не капризный, старый солдат. Я перегнулся к Осборну и протянул ему руку. Через ладонь о человеке считывается масса информации.

– Берегите себя, – сказал я.

Рукопожатие Осборна было на него похоже: крепкое и осторожное одновременно.

– Вы тоже, – отозвался он и вышел из подрулившей к тротуару БМВ.

17

Водитель высадил меня у ближайшей станции метро, подтвердил кивком, что понял, что я оставил свою маску на сиденье, и тут же умчался. Я, сжимая в руке бесценную карту памяти с записью разговора, с добрых полчаса поездил на подземке, переходя с линии на линию, потом вышел на поверхность и поймал такси. Не знаю, как мой приятель-мулат, но я за собой слежки не заметил. Все равно я вышел у Театра Королевы и еще попетлял по переулочкам, прежде чем пришел к Раджу. Несмотря на поздний час – было половина одиннадцатого – он все еще был на месте.

Пока запись архивировалась и закачивалась на файлообменник, я успел вернуть себе гарнитуру и айфон, а также разделить с Раджем скромный индийский ужин. Странная все же это кухня, в который раз убеждаюсь. Если есть с закрытыми глазами, не определить, что именно это за овощи, такое все одинаково жгучее.

Мой спаситель заверил меня, что со всеми щитами и фильтрами отследить операции с его компьютеров невозможно. Тем не менее я поостерегся отправлять сообщение Эсквайру оттуда. Видеофайл в несколько гигабайт пусть мощный компьютер закачает, а с остальным и айфон справится.

Я залез в нашу звериную почту, но новых сообщений от Бородавочника не было. Это могло означать, в том числе, что он делал вид, что ждет меня завтра в Москве. Я написал ему, что виделся с Моховым (зачем приплетать его дочь, если это сообщение мог прочесть кто-то еще из Конторы?). Прямым текстом (разумеется, предварительно зашифровав его), я передал Эсквайру все, что Мохов сказал, я просчитал, а Осборн подтвердил. И в дополнение послал ссылку на место, куда была закачена видеозапись нашего разговора в машине. На мой взгляд, это была просто судебная улика.

На Шафтсбери-авеню было непривычно пустынно. Я посмотрел на часы: полночь без пятнадцати минут. На биологических часах Тони три ночи. «Ну и пусть, – сказал я, добавив про себя одну из своих любимых фраз. – Мы здесь не для радости». И тут же подумал, что такая новость как раз из тех, которые порадуют в любое время дня и ночи. Я зашел в автомат и набрал новый мобильный Тони.

Голос бодрый, явно не спала.

– Были бы новости плохими, дал бы вам поспать, – с ходу сказал я.

– Да? – выпалила Тоня. Другие люди так не могут заснуть, пока им не скажут «Спокойной ночи!». – Блин, сколько же волнений за один день! Он все подтвердил?

Я говорил ей, что собираюсь встречаться с Осборном.

– Да, мне удалось затащить его в сеть своей изощренной лжи.

– Ну зачем же так про себя?

Вернулся ее привычный насмешливый тон. Перевела дух.

– Как я где-то прочел, один шпион написал: «Правда – это единственная цель, которую преследует наша ложь».

Тоня мою цитату проигнорировала – ей сейчас не до беллетристики:

– Думаете, это сработает?

– Это прямое свидетельство, прямая улика. А сработает или нет, зависит от людей в Москве.

– Но вы считаете, что сработает?

– Если эта страна не окончательно потеряна.

– «Эта страна», – передразнила Тоня. – Понятно, у вас их на выбор, сколько хочешь.

Успокоилась. И меня не остерегается. Я прямо вижу насмешливые огоньки в ее глазах.

– А то вы дальше Малаховки свою жизнь не планируете, – парировал я.

Хмыкнула: один-один.

– А как я узнаю, что мы с папой можем возвращаться в Москву? Вы позвоните мне?

– Проблема в том, что разоблачение этого упыря не будет автоматически означать, что опасность позади. Его стрелки могли получить заказ и дальше действовать самостоятельно. Но я буду с вами на связи. Не выбрасывайте этот мобильный, даже если окно машины вдруг соблазнительно откроется.

Тоня засмеялась. Первый раз я это слышал. Не раскатисто, не заразительно, просто вырвалось у нее что-то переливчатое, что обычно передается совсем непохожими сочетаниями «ха-ха» или «хи-хи». Но уже прогресс.

– Кстати, Антония, мне любопытно. А что если бы я тогда не отверг ваше предложение? Ну, когда вы меня испытывали?

Тоня снова рассмеялась. Уже пара таких «ха-ха».

– Хотите подъехать сейчас, Клеопатр?

– Нет. – Я тоже рассмеялся. – Я не спортсмен и пополнение списка трофеев меня не волнует. Мне просто нравится понимать про людей, с которыми я сталкиваюсь.

– И как вам кажется? Вы же наверняка про многих других людей уже поняли.

– А вы скажете мне честно, да или нет?

– Обещаю.

– Мне кажется, для вас постель не должна иметь большого значения.

Не сказала ни да, ни нет. Но, судя по тому, куда скакнула ее мысль, конечно же, да.

– Я подумала, – сказала она. – Наверное, я действительно чего-то не понимаю, а специалисты в этом вопросе единодушны. В общем, я поеду с Питером. Ну, куда он звал. Я уже позвонила ему, он заедет за мной рано утром на машине.

– К вам домой? Ну, к вашей подруге?

Сообразила теперь:

– Вот блин! Не надо было?