Страстная неделя - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Сергей Васильевич Костин (Великая суббота) #7

Великая суббота

Я проснулся в половине седьмого – за окном едва светало. Поправив подушку, я закинул одеяло на ухо и попробовал снова окунуться в сон. Однако, как всем известно, чем настойчивее гонишь от себя мысли, тем активнее они на тебя налетают. Нет, уже не заснуть. Почти семь. Пора начинать день, который закончится – должен закончиться – в соборе Св. Патрика на Пятой авеню, рядом с Джессикой, Бобби и Пэгги.

За окном моего номера была утренняя прохлада, в майке-то просто холодно. Тем не менее я стоял там и смотрел на плоскую крышу. Вокруг было одно из самых поразительных, невообразимых мест на Земле, а глаза мои впитывали что-то из разделенного на правильные квадраты слоя бетона. По-видимому, это мне тогда было нужно: нечто серое, бесформенное, без намека на коды, которые должно будет считать сознание.

Есть не хотелось, но я все же позавтракал. Впрок – неизвестно, будет ли потом для этого время. Как Гаврош – сунули тебе краюху хлеба, засовывай ее в рот, может, сегодня больше такого не случится.

Пораскинув мозгами, я пришел к следующему выводу. Обходить одну за другой все достопримечательности этого дивного городка бессмысленно. Не исключено, что даже если Мохов и захочет их посетить, мы с ним ходить будем по кругу. Из всех мест, связанных с королем Артуром и рыцарями Круглого стола, самое главное – аббатство. Вот там я и должен обосноваться, если не хочу его упустить. Теперь сколько у меня на это времени?

Я вчера забронировал себе рейс в 16:10 из Хитроу. Прилет в Кеннеди в полночь по Гринвичу, то есть в семь вечера по местному времени. В начале десятого я дома, в одиннадцать мы всей семьей – Пэгги всегда приезжает к нам на Пасху – сидим на мессе. Все подсчитано в обрез, позднее четырех я улетать не могу. Что такого может случиться во время музыкального тура, чтобы я пропустил пасхальную службу в кругу семьи?

В ту сторону все сходится. Теперь обратный отсчет. В аэропорту нужно быть в половине третьего. Ехать туда на поезде из Бристоля чуть больше двух часов и полтора еще до Бристоля. Получается, я должен выехать в девять утра. Не годится, в девять аббатство только открывается. Так что даже если Мохов будет перемещаться общественным транспортом, я ему уже не попутчик.

Я хотел попросить на ресепшене телефон такси, но оказалось, что отель сам предлагает трансфер в Хитроу. Два с половиной часа до места. Отлично! У меня есть время до полудня.

До открытия аббатства был еще час, и я для очистки совести решил пройти по жилым улочкам правее Магдалин-стрит. Вдруг Мохов поселился где-то там, вдали от туристических троп? Сплошные ряды таун-хаусов, редкие коттеджи в окружении цветущих кустарников. Прохожих почти не встречаешь: пара тихих пенсионеров с белым пухом на головах и одинаковыми палочками, девушка проехала на велосипеде с корзинкой на багажнике. Я уперся в шоссе, стал обходить холм, но дорога уводила меня все дальше от городка, и я вернулся. Чего спешить к открытию аббатства – может, мы с Моховым столкнемся за следующим углом?

Было девять двадцать, когда я подошел к готическому входу в этот заповедник покоя и тишины. Руины меня больше не привлекали, да и в отношении людей взгляд у меня замылился. Я уже не реагировал на всех этих чудиков, блаженных и откровенно чокнутых, от которых вчера внутренне вздрагивал.

День только разгорался, даже птицы щебетали по-утреннему весело и энергично. Я поискал глазами ленивого барсука, спавшего вчера на большой лужайке – вместо него там сидели, уткнувшись в книгу, парень с девушкой в длинном цветастом платье. Взгляд мой скользнул по склону выше, где в тени огромного дерева на скамейке, кругом опоясывавшей ствол, сидел человек. Он что-то писал в блокноте. До него было метров сорок-пятьдесят, и я побоялся поверить своим глазам. Но вот мужчина поднял голову, и наши взгляды встретились. Это был Мохов.

Место он выбрал грамотно. Толстенный ствол защищал его сзади. А спереди пространство просматривалось по всей территории аббатства. Вот я шел к нему по дорожке, и у него было по меньшей мере минут пять, чтобы отреагировать. Мохов не тронулся с места. Он отложил блокнот с ручкой (я теперь заметил рядом на скамейке и фотоаппарат) и молча наблюдал, как приближалась его судьба. Щетина его заметно отросла, теперь это уже можно было назвать бородкой.

Я подошел вплотную:

– Привет, Володя!

Он кивнул и хлопнул по сидению слева от себя, приглашая сесть.

– Не знаю, разумно ли мне приближаться к тебе на такое расстояние, – с улыбкой сказал я.

– Извини.

Мохов смотрел на меня серьезно, пытаясь проникнуть в мои намерения. Он не боялся меня, но он весь был, как сжатая пружина. Одно неосторожное движение с моей стороны, и она распрямится. А что это будет – набросится ли он на меня или пустится бежать, – похоже, он и сам этого не знал.

– Ты извиняешься, потому что у тебя шприцы закончились?

– Просто извиняюсь, тебе не понять. И спасибо за деньги. Я верну.

Я кивнул и сел рядом. Мохову нужно было быть совсем идиотом, чтобы попытаться нейтрализовать единственного человека, который пытался ему помочь. Хотя, возможно, он сейчас как раз в таком состоянии, так что бдительность не помешает.

– Как ты меня выследил? – спросил Мохов.

– Я не выслеживал, просто предположил. Я просмотрел книги у тебя дома. И чем сидеть в Лондоне сложа руки, предпочел эту хилую гипотезу проверить.

Он отыграл мимикой, типа «снимаю шляпу».

– Нашел Святой Грааль? – спросил я.

Мохов повернулся ко мне, взгляд его слегка расслабился. Как же он все-таки осунулся.

– Ты думаешь, это такая чаша? – продолжал я.

– Разве нет?

– Ну да, конечно. Только там же все не так примитивно, как я понимаю. Грааль, который искали рыцари Круглого стола, это образ. Это символ Золотого века человечества, рая на Земле, к которому они мечтали вернуться.

Говорю же, я всерьез готовился к той несостоявшейся поездке с Лэнджером. Что-то вспомнилось, а для заполнения пробелов в знаниях теперь есть интернет.

– И где же его можно было найти? – Поиски Мохова явно шли в другом направлении.

– Кто-то считал, что в ратных подвигах. Кто-то – в очищении душ. Но большинство, ты прав, искали чашу. Вернее, как ты знаешь это лучше меня, это был такой кубок, на ножке.

– Я эту чашу даже видел в каком-то фильме по «Дискавери», – сказал Мохов. – Она тайно хранится в доме священника в каком-то маленьком городке, может быть, даже здесь, в Гластонбери. Она из кипариса – а эта древесина практически не гниет. И все равно чаша изъедена по краям от старости, видно, что она очень древняя.

Мы помолчали. Мохов то и дело сканировал взглядом окрестности. Загнанный зверь, сказала Тоня. А по прежней жизни – охотник. Движения быстрые, лицо узкое, глаза внимательные, напряженные, ищущие. Человек действия. У меня-то взгляд созерцательный, взгляд бесполезного мечтателя – я поэтому на раз прохожу через паспортный контроль с документами на чужое имя.

– Там, – я мотнул головой в сторону города, – все книжные магазины забиты книгами об этой истории. Что ты можешь сказать нового?

– Я, – Мохов поколебался, стоит ли мне это рассказывать. – Я хотел написать книгу о рыцарских идеалах. Об их кодексе чести. Об отношениях между равными и о подчинении исключительно тому, кто лучше тебя. О том, что люди давали слово и умирали лишь потому, что не хотели его нарушить. О силе, которая не могла применяться к более слабому, потому что это приносило не славу, а бесчестие. В конечном счете, о чести, которая была превыше жизни.

Прямо как маленький Бобби излагает, только взрослыми словами. Странно слышать их из уст человека, который давал клятву верности, а потом бежал, допуская, что ему, возможно, придется ее нарушить. В старые времена такие противоречия разрешались одним вошедшим в коммунистические учебники термином идеалистической философии – «диалектика».

– Я о таких вещах тоже думаю, – кивнул я. – А ты считаешь, это еще кому-либо интересно кроме нас?

– Я не хочу писать об этом прямо, но все, кто прочтут книгу, поймут, как мы деградировали со времен, – он усмехнулся, – варварского Средневековья. В том числе, в нашей Службе. Хотя…

Мохов замолчал.

– Что «хотя»? – переспросил я.

Он повернулся ко мне, и я в который раз за наш разговор попытался понять, как же именно он смотрел. Это был одновременно взгляд охотника и дичи, взгляд человека, вышедшего на охоту на опасного хищника, который может оказаться победителем.

– Я не выйду отсюда живым? – спросил он, и я утроил бдительность. Дернется – ударю по кадыку ребром ладони.

– Как знать? Ты не выйдешь отсюда живым или мы оба не выйдем отсюда живыми. Это если кто-то из нас наследил. Я могу не выйти отсюда живым, если у тебя есть еще что-то в запасе. Но мне почему-то кажется, что у нас точка прибытия в другом месте.

– Какая точка прибытия?

Вряд ли сейчас будет уместно ознакомить его с моей теорией навигатора.

– Не волнуйся, Володя. Ты все боишься, что сейчас я тебя уколю, и ты очнешься в подвалах Лубянки?

– А для чего тебя сюда послали?

Он прав – кто-то ведь послал меня в это фантастическое место. Не из внешнего мира – Эсквайр же меня только отговаривал. Это могло быть заложено внутри меня и находиться там наготове задолго до этого дня – через Бобби, Лэнджера, через книги, которые я прочитал, через всю мою природу и мои представления о том, как дóлжно. Я мог считать, что это было мое решение, а на самом деле это было запрограммировано кем-то другим. Свобода воли и предопределение. Это, вдруг понял я, не антиподы – это разные проявления одного замысла, два образа действия Провидения.

– Я сам приехал, – сказал я. – Сначала спасая себя. Потом – других от тебя и тебя от себя самого. За мной ведь должок. Помнишь?

– Я не понимаю.

– Сейчас поймешь.

Я рассказал ему, что мог – про мой разговор с Осборном, сообщение в Центр, обнадеживающий ответ моего куратора. Я и про задержание двух киллеров ему сказал, но Мохов, похоже, пропустил это мимо ушей.

– Ты думаешь, этим и вправду кто-то в Москве рискнул заняться. И мне поверят?

– Нас теперь трое, включая Осборна. И у нас есть улика. Меня одно удивляет: почему ты сам не попробовал вывести этого Седых на чистую воду?

Мохов недоверчиво усмехнулся:

– Слушай, ты же не в Москве живешь, да ведь? Где-то в Штатах? Если бы работал в России, ты бы этого вопроса не задавал. И сам бы ни за что в жизни не ввязался.

– Это называется энергия невежества, – улыбнулся я. – Страшная сила!

– Ты просто ненормальный, – сказал Мохов и потер глаза. Они у него были в красных прожилках от недосыпа. – Так что теперь?

– Вообще-то нам хорошо бы вернуться в Лондон. У меня очень мало времени.

– Ты уверен, что знаешь, что выход есть? И где он?

– Уверен.

Мохов забросил в сумку через плечо свои записи и фотоаппарат и встал.

– Пойдем?

Я тоже поднялся. Я не думал об этом целый день, но тревожное чувство, терзавшее Мохова, перехлестнуло границы его тела. «А что, если нас уже выследили? – спросил я себя. – На территории аббатства, где все на виду и работают сотрудники музея, вряд ли кто-то захочет играть в ковбоев. А за воротами? Тот парень с футляром для гитары? Люди из МИ-5? Или сотрудники резидентуры, которые не в курсе развития событий? Уколют зонтиком и закинут в машину».

Мы отправились по аллее к выходу. Мохов не спеша окинул взглядом простор: лужайки с вековыми деревьями, пруды, цветущий сад слева, величественные развалины справа. Оглянулся, но кургана отсюда видно не было – его закрывал холм Чаши.

– Я рад, что побывал здесь, – сказал он. – Даже если это будет последнее, что я видел.

Я только покачал головой:

– Это ты ненормальный.

Мы подошли к руинам Богородичного собора. Дальше можно было идти по дорожке или между останками стен.

– Давай здесь опять пройдем, – попросил Мохов.

Мимо предполагаемого места захоронения короля Артура и Гиневеры. Я вспомнил свое первое впечатление от Мохова, когда мы познакомились с ним двенадцать лет назад. Ну, когда я вдруг увидел, каким он был в детстве. Вихрастый маленький непоседа, мгновенно загорающийся от своих желаний.

– Конечно, конечно.

– Я не убегу, – сказал Мохов. – Тоня мне сказала… Ну, в общем, сам я не знаю, что делать.

Я помолчал, пока он прощался со своими святынями. Хотя, если смотреть со стороны, человек просто прошел мимо.

– Ты где остановился? – спросил я Мохова, когда мы выходили к зданию музея. – Вообще, ты давно приехал?

– Вчера после обеда. Я снял комнату, знаешь, Bed and Breakfast. Прямо напротив аббатства, над кафе, как его… «Хифис».

Хм, это там, где я вчера на террасе пил пиво.

– А что? – спросил Мохов.

– Ты лучше подожди меня здесь, у выхода. Меня в лицо никто не знает, я сначала разведаю обстановку. Если ничего подозрительного не увижу, я потянусь и заложу руки за затылок. Тогда выжди минутку и иди в свою комнату. На меня внимания не обращай, а я тебя проверю. – Я посмотрел на Мохова. – И, пожалуйста, пожалуйста, не делай больше глупостей.

Он кивнул.

Я прошел по мощеной дорожке с зацветающими рододендронами в больших кадках, миновал пустой каменный закуток сторожа справа от выхода, вышел на тротуар и зажмурился. Над холмом Уириолл, к которому по местному преданию приставал молодой Иисус из Назарета, лупило по-летнему яркое солнце.

Я приземлился напротив пансиона Мохова, на террасе «Моча Бери» и заказал себе капуччино. Попробуем еще денек провести на диете, раз так хорошо получается. Передо мной сидело человек шесть готов: парни с напомаженными гелем волосами, девицы с черными губами; пирсинг на бровях, ноздрях, губах и даже языках, не говоря уже про уши, украшенные как рождественская елка. На предводителе, самодовольном губастом брюнете в желтых очках, была майка с надписью «Death is certain». Тоже думают о вечности.

Напротив, на террасе «Хифис», расположились две молодые мамы с колясками, седой доходяга с газетой перед пинтой пива, и парень под тридцать пьет кофе и просматривает фотографии на своем аппарате.

Я наблюдал за ним, но он едва поднял взгляд, когда Мохов проходил мимо нас. Я отпил из своей чашки. Тоже ничего напиток! Жажды не утоляет, но не противный. И тонус поддерживает.

Я сел так, чтобы видеть дверь в комнаты для туристов над «Хифис». Она была сразу за витриной кафе, в начале Бенедикт-стрит. Никакого дежурного там не было – постояльцы открывали дверь своим ключом. Я видел, как Мохов вставил его в скважину, но дверь открылась раньше, чем он его повернул – замок не был защелкнут. Не нравятся мне такие мелочи. Я посмотрел на парня с фотоаппаратом – он сунул его в карман и встал.

Я раньше носил шариковую ручку, у которой, если ее особым образом покрутить, вылезает не стержень, а иголка с мгновенной действующим ядом. Мне ее выдали в Конторе, но за много лет я ею ни разу не воспользовался по назначению, а потом и вовсе перестал возить с собой. Сейчас пожалел об этом. Парень повернулся ко мне щекой, и я ясно увидел, как через нее от шеи до виска вздулась на секунду артерия. Он завернул за угол и, толкнув дверь в комнаты, исчез за нею.

Пытаться остановить профессионального убийцу с голыми руками было глупо. Не просто глупо – полным идиотизмом. Только я осознал это чуть позже. А тогда я встал со стула и в десяток больших шагов, которые не должны были показаться торопливыми многочисленным свидетелям, оказался перед этой дверью. Она послушно открылась и передо мной – у нее как-то заблокировали защелку. «Володя! – крикнул я по-русски. – Берегись, он здесь».

За тесным входом шла вверх начищенная до блеска, пахнущая мастикой крутая лестница. Я успел взбежать до первой площадки, когда наверху послышался удар и шум падающего тела. Я проскочил второй этаж и увидел встающего со ступенек парня. Голова у него была разбита, кровь текла по лбу на глаза, но он все еще был в боевом настрое. Только его пистолет с глушителем сейчас прыгал по ступенькам к моим ногам. Парень ринулся за ним, но оружие оказалось в моей руке раньше.

– Стой, если не дурак! – крикнул я ему.

Мохов спускался по лестнице. В руке у него была толстая круглая палка, на какие в шкафах вешают плечики для одежды. Киллер посмотрел на него, потом на меня.

– Даже не думай, – сказал я, направляя пистолет ему в грудь. – Ты же его не попугать взял?

Парень пришел с 9-миллиметровым УСП, что на пугач похоже не было. Он оценил обстановку и молча сел на ступеньки. Жила у него на шее билась со скоростью ударов сто пятьдесят в минуту.

– Скажешь, кто тебя послал или придется резать тебя на куски? – зловеще произнес ревностный почитатель рыцарского кодекса чести.

Киллер молчал – такую он избрал тактику. Тот, в Лондоне, хотя бы сказал, что не говорит ни на каких языках. А этот не произнес ни звука за все время нашего недолгого знакомства. Мы боялись, что кто-нибудь из постояльцев вызовет полицию и хотели убраться из пансиона как можно скорее. Однако выпускать убийцу на свободу нам тоже не хотелось. Мы обыскали его – у парня в кармане лежал еще один магазин для УСП, а на лодыжке был пристегнут маленький надежный «Глок-33». Все его любят в качестве запасного пистолета – у Осборна, напоминаю, был такой же. Бумажник парня с немецким паспортом, парой кредиток и внушительной пачкой фунтов, я сунул к себе в карман. Связав ему руки за спиной вырванным проводом от телевизора, мы оттащили киллера в комнату Мохова и замотали там и ноги, теперь уже телефонным кабелем. Хотя парень молчал, только испепелял нас взглядом, мы все же запихали ему в рот махровую салфетку для рук. Дилемма была простая: сделать все хорошо или убраться до прихода полиции. Мы запихнули тело парня под кровать и задвинули ее столиком и ящиком для обуви, на чем меблировка комнаты была исчерпана. Обезвредили мы его на полчаса? Будем надеяться.

Мохов хотел было начать стирать свои отпечатки пальцев, но я остановил его:

– Этим все равно будет заниматься Осборн.

Я-то, как известно, следов не оставляю, у меня каждое утро свой маникюр. Я взял УСП киллера и аккуратно, чтобы не стереть его отпечатков, вынул из него магазин. Его я сунул в карман, а пистолет кинул на кровать, рядом с фотоаппаратом.

Мохов схватил свою сумку, и мы стали спускаться. Странно, но ни одна из дверей номеров не открылась – а их было по две на каждом этаже. Что, все постояльцы наслаждались эзотерическими прогулками? Или сидели, забаррикадировавшись, в ожидании полицейского патруля?

Правильной, возможно, была вторая гипотеза. Желто-сине-белая машина с мигалкой показалась со стороны Стрит. Мохов уже садился в такси – стоянка была напротив входа в аббатство, когда патруль остановился напротив двери в комнаты над «Хифис». Зря столько времени потеряли, упаковывая парня!

Мохов отъехал – мы договорились встретиться в соборе в Уэллсе. А я не спеша – до людей на террасах кафе шум нашей возни в пансионе не долетел – дошел до своего отеля и поднялся в «Исповедальню». Сборы заняли у меня пять минут, и еще пять я провел на телефоне.

– Шанкар, пока мы оба не состарились, у меня очередная просьба, – сказал я. – Позвони Объекту А и передай ему мое сообщение. Есть ручка под рукой?

– Говорите – я отправлю ему файлом, как в прошлый раз, – напомнил мне правильный способ мой индуистский ангел.

– Отлично. Пишешь?

– Пишу.

– «Дорогой мистер Осборн, это снова Майк Гусман, – учтивым тоном сказал я. – В Гластонбери, графство Сомерсет, полиция только что обнаружила тело третьего нашего, теперь уже вашего, киллера. Не волнуйтесь, он жив, только немного помят. Пока еще он в номере на третьем этаже над кафе «Хифис», на углу Рыночной площади и Бенедикт-стрит, но вероятно его скоро увезут в Стрит. На кровати, чтобы полиция не отпустила его раньше времени, лежит его пистолет. Патроны и прочие принадлежности я найду способ передать вам лично. Так что думаю, с этими уликами вы легко доведете дело до суда. Что еще? Пожалуйста, не мешкая, предупредите местную полицию, насколько этот человек опасен, нам самим не с руки ввязываться. Ну, и успехов вам. Я не прощаюсь».

– Это все? – спросил Шанкар.

– Все. Подтверди мне, будь так добр, что сообщение объектом получено.

– Ждите, не отключайтесь.

Я с трубкой у уха спустился вниз, сообщил даме в конторке, что уезжаю немедленно, трансфер в аэропорт отменяю и прошу вызвать мне такси.

– Пол, слышите меня? – раздался голос в телефоне.

– Превосходно слышу.

Настроение у меня поднималось.

– Вам записан ответ. Вот слушайте.

«Осборн для Майкла Гусмана, – деловым голосом говорил мой коллега. – Сообщение принял, все нужные меры предпринимаем. Где наш друг? Хотелось бы немедленно встретиться. Жду ответа».

– Спасибо, Шанкар. Ответа не будет. До связи.

– Я на месте. Счастливо.

Это хорошо, что делом займется Осборн. И хорошо, что он думает, что я в Лондоне, а не в Сомерсете. Здесь-то нас с Моховым найти проще.

Такси уже стояло у дверей отеля. Я посмотрел в сторону Рыночной площади: багажник полицейской машины все еще виднелся из-за угла «Хифис».

Маленький тихий Гластонбери! Я так и не поднялся на холм, куда приставал, если верить преданиям, корабль Иосифа Аримафейского, я не сходил к источникам холма Чаши, в которых, опять же если всему верить, лечил свои раны король Артур, я не видел последние два гигантских дуба, мимо которых тысячу лет назад друиды вели церемониальные шествия к вершине Гластонберийского кургана. Может, вернуться в это феерическое место с мальчиком и Джессикой?

Мохов ждал меня в огромном, фантастически красивом соборе Уэллса, похожем на остов перевернувшегося корабля. Однако осматривать его времени не было. Я оторвал Мохова от циферблата замысловатых средневековых часов, мы пересекли главный неф и через внутренний сад выбрались на Рыночную площадь, где ожидавший меня таксист отбивался от двух одинаково кругленьких священников, вышедших из Епископского парка.

В такси мы из предосторожности разговаривать не стали, даже по-английски – у Мохова был заметный славянский акцент. То, что Осборн выйдет на этого водителя еще до конца дня, сомнений у меня не было. Мохов привалился боком к окну и сделал вид, что заснул – а потом и в самом деле отключился. А я попробовал залезть в почту, но сигнал был слишком слабым, чтобы позволить сложные манипуляции с картинками.

Из предосторожности мы поехали на такси не до Лондона, а до Ридинга, последнего города перед столицей. Отсюда на поезде до Лондона – полчаса пути; даже быстрее, чем на машине по пробкам. С тем же стремлением быть как можно незаметнее мы взяли билеты второго класса, но народу в вагоне все равно было мало, Мы нашли пустой отсек на расстоянии от других пассажиров и устроились у окна друг напротив друга.

– Как он мог тебя отследить? – задал я вопрос, который беспокоил меня больше всего. В конце концов, теоретически хвост мог привести и я.

– Ума не приложу. – Мохов недоуменно уставился на меня. – Я же все время проверялся.

– Кому ты звонил по своему мобильному?

– Дочери.

– Когда?

– Вчера вечером в квартиру, где она остановилась.

– Дай-ка телефон.

Я посмотрел последние соединения. Действительно, был звонок вчера в 18:04. Это когда Мохов вызывал дочь на встречу. Но и еще один днем раньше, в среду, в 03:17 утра.

– А это что?

Я протянул ему телефон. Мохов присмотрелся.

– Правильно, я еще звонил Осборну. Черт, забыл.

– С этого телефона.

– А откуда я еще мог позвонить глубокой ночью?

– Но ты понимаешь, что твой номер мог определиться?

– Я звонил на домашний номер. Хотя да, мог высветиться. И что, думаешь, Осборн сообщил его киллеру?

– Нет, я так не думаю. Но он мог сообщить его своему начальнику. И наш человек в его конторе передал его в Москву. Или Осборна прослушивал не только я, но и люди из Конторы. Все это заняло какое-то время, но дальше отследить тебя не представляло труда.

«О Дева-Мать!» – снова вспомнил я Данте. А теперь я был в метре от зараженного телефона! Работает их презерватив? Вдруг нет? Я набрал Шанкара с его «самсунга»:

– Шанкар, видишь меня?

– Не очень хорошо. Вы в поезде?

– Да. А где именно?

– Подъезжаете к Лондону с запада.

– Правильно. А рядом со мной видишь телефоны?

– Вижу еще четыре. Нет, пять.

Я оглянулся. За мной, в соседнем отсеке, сидело трое офисного вида мужчин, в строгих костюмах и с портфелями. И за Моховым яркая брюнетка с крупными серебряными серьгами как раз говорила по мобильному.

– А мои другие? Один ты хорошо знаешь.

– Не вижу. Или вы их потеряли, или они у вас в волшебном мешочке.

– Слава Богу!

– Пол, вы такой недоверчивый.

– Да, я недоверчивый. И потому до сих пор жив. Это к тебе не относится, Шанкар. – Я отключил телефон Мохова. – А сейчас?

– Один телефон притух, практически неразличим, если раньше его не видел.

– Хоть так.

– Я же вам давал два новых телефона, – напомнил Шанкар. – Если опасаетесь, этот выбросьте в урну, только симку из него выньте. И пользуйтесь моим вторым. А свои носите в шляпе Джимми, как вы сказали, и доставайте, только когда поблизости зараженных телефонов не будет.

– Спасибо, товарищ. По телефонам Объекта А есть новости?

– Они оба в режиме ожидания, но по ним не звонят. Я только звонил тогда по вашей просьбе. И их микрофоны выключены. Но Объект А все время в Лондоне.

– А этот, как его? Вы меня запутали со своими кличками. Который сын?

– Он пропал с монитора в Дорсете. Видимо, выключил и вынул аккумулятор. А на таком расстоянии со всеми переходами из сот в соты маячок, как я говорил, практически теряется.

– Хорошо. Спасибо, Шанкар, до связи.

Я проделал предписанные мне манипуляции. Мохов внимательно следил за моими руками.

– Они выследили меня через телефон?

Я кивнул:

– Это самое вероятное.

– Но как они сообщили про мой телефон в Москву? Если сведения получены от нашего источника в МИ-5, получается, через Ясенево и потом через лондонскую резидентуру.

– Если по этому каналу, то да.

– Но…

– Володя, я действую абсолютно автономно. О том, что я делаю, знает только мой начальник и Лешка Кудинов, которого ты знаешь теперь уже под настоящим именем.

– И как мне дальше быть?

– Пока просто будь. Давай проверим почту. Тебе твой телефон пока нужен, так что я отойду в другой вагон.

Я дошел до тамбура – оттуда через стекло двери я все же мог видеть Мохова. Так спокойнее, когда человек не в себе – я же весь извелся, пока не увидел его снова в Уэлльском соборе. Между нами метров пятнадцать, так что гигиенические требования соблюдены. Я достал свой айфон из волшебного мешочка, как называет его приличный молодой человек Шанкар.

Как все помнят, получение почты – на этой операции через мир фауны – при нормальном сигнале занимает минут десять. Сообщение от Эсквайра было таким, что мне пришлось перечитать его дважды, прежде чем смысл его окончательно дошел до меня. «Предатель уличен и застрелился в своем кабинете. Приложите все силы, чтобы разыскать Атлета и передать ему новость. В случае успеха сообщите ваши предложения по его выводу из страны. Э.».

Мохов, который за это время дважды крутил головой, чтобы посмотреть, что я делаю, теперь с тревогой следил за моим приближением. А я айфон не выключал. Спрячу через минуту, нельзя жить в паранойе.

– Что? – хрипло, с пересохшим ртом, спросил Мохов. – Плохие новости?

Я протянул ему айфон:

– Читай.

Мохов, похоже, тоже прочел дважды.

– Это же о Седых идет речь?

– А о ком еще? Раньше предателем считался ты, но ты же не застрелился у себя в кабинете?

– Так что, все кончено?

– Ты про вывод из страны прочел?

Мохов судорожно сглотнул.

– Но с меня подозрения сняты?

Я выключил телефон и спрятал его в электронный презерватив.

– Если честно, Володя, я думаю, ты эту историю будешь расхлебывать долго. Но дома, в Москве.

Мохов мотал головой, боясь поверить.

– Миш, у тебя ничего нет выпить? – спросил он изменившимся голосом.

Я об этом ни разу не заикнулся, но у меня и на этот раз был с собой неприкосновенный запас. Это заветная фляжка с текилой, к которой я, заметьте, за всю поездку ни разу не приложился, была в боковом кармане моего чемоданчика на колесах.

Мохов сделал несколько жадных глотков и утер рукой глаза. Потом уставился на меня, ища нужные слова. Терпеть не могу такие ситуации.

– Мне через несколько часов улетать, – пресек его попытки я. – Не наделай глупостей, хорошо?

Мохов продолжал смотреть на меня.

– Все! Считай, что ты тогда спас мне жизнь для этого. Так было написано в Книге судеб.

Он кивнул, еще раз отхлебнул из фляжки и протянул ее мне. Я, вздохнув, завернул пробку:

– У нас еще куча дел.

В первую очередь, поскольку от этого айфона мне все равно придется избавляться, я, отсев на безопасные десять метров, составил ответ Эсквайру. Я сообщил ему, что Атлет со мной, что необратимых глупостей он точно наделать не успел, что нашим людям в Лондоне мы не доверяем и что я укрою его на квартире, которая служила запасным убежищем для меня самого и о которой в резидентуре не знают. После чего я с сожалением отключил айфон и на всякий случай вынул из него сим-карту – батарейка из айфонов, увы, не вынимается – и ссыпал все это россыпью в волшебный мешочек.

Мохов время от времени молча поглядывал на меня. У него уже не было того тревожного взгляда охотника-жертвы. Когда я вернулся на свое место, он протянул руку, и я снова вложил в нее фляжку:

– Не переусердствуй.

Мохов кивнул и снова сделал пару мужских глотков. У него был какой-то постстрессовый синдром, который по своей силе был не менее разрушительным, чем сам стресс.

– Нам сколько еще ехать?

Я посмотрел на часы, но и за окном уже явно был Лондон:

– Минут пятнадцать.

– Можно, я вздремну? Я уже неделю практически не сплю. И не ем.

– Сладких снов. Приятного аппетита скажу тебе позже.

Мохов снял свою куртку, пристроил на нее голову между стенкой и сиденьем и мгновенно отключился.

Так, что мне теперь предстоит? Первое, взять ключи от конспиративной квартиры и поместить туда Мохова. Ключи были у того же азербайджанца или кем он там был, который передал мне другой паспорт на пути в Москву. У него же были мои документы на Пако Аррайю, так что мне все равно нужно было с ним встречаться. Азербайджанец был, разумеется, связан с лондонской резидентурой, только вряд ли он немедленно докладывал о каждом своем телодвижении. И вряд ли он предполагает, что я был как-то замешан в моховском деле, из-за которого до сих пор вся резидентура наверняка стояла на ушах. Мало ли людей из Конторы едет транзитом через Лондон! Позвоню ему из автомата, назначу встречу через полчаса, а Мохов меня подстрахует. От какой квартиры ключи, связник и не догадывается – ее адрес знают только Эсквайр, я и вероятно еще несколько таких же, как я. Но Бородавочника я предупредил, так что вряд ли на ту же койку придет претендовать кто-то еще. Запаса консервов и напитков в таких убежищах – а мне приходилось ими пользоваться – хватит, чтобы пережить последствия ядерного взрыва с периодом полураспада лет в пятьдесят. Так что Мохов пересидит там, сколько понадобится.

Теперь киллер. Из лап полиции он не вырвется: пистолет с глушителем на постели, никаких документов, да и звонок Осборна вряд ли запоздает. Его отвезут в участок и подержат там, пока из Бристоля или прямо из Лондона за ним не приедут люди из МИ-5. Если он тертый орешек, а вряд ли это иначе, киллер будет все отрицать. Скажет, что зашел в пансион, подыскивая себе комнату, а на него там напали какие-то люди, связали, отобрали бумажник с деньгами и документами и подбросили пистолет. Со стадиона «Челси» он наверняка стрелял из снайперской винтовки, которую не найдут, его отпечатков пальцев там тоже не обнаружат. Но они скорее всего есть на магазинах, которые сейчас в моем чемоданчике, и особенно на патронах – кто же заряжает магазины в перчатках? Так что главные улики против него у меня.

Даст ли что-либо содержимое бумажника? Немецкий, наверняка ненастоящий, паспорт, кредитки, деньги? Да, но использование поддельных документов – это другое преступление, его напрямую с покушением на убийство не свяжешь. Зато для нас это улики важные – они могут помочь распутать другие заказные убийства (это же вряд ли первая его операция) и, возможно, выйти на заказчиков (хотя по делу Мохова мы его уже знаем). То есть правильнее всего было бы передать амуницию и запасной пистолет Осборну, а бумажник переправить в Москву. Но не через резидентуру, вместе с Моховым.

Было неплохо еще и успокоить Тоню, девушка ведь волнуется за папочку. Но поезд уже еле полз перед остановкой. Пусть папочка сам свою принцессу порадует.

Мы въезжали под огромный стеклянный навес вокзала Паддингтон. Я тронул Мохова за плечо. Он резко перехватил мою руку, но, открыв глаза, отпустил ее.

– Сон преследования? – спросил я. Мохов кивнул. – Отличная вещь. Я начинаю беспокоиться, когда они перестают мне сниться.

Прежде чем звонить, мы отошли подальше от вокзала. Да, Мохов с бородой уже не так узнаваем, как на фотографиях, которые были в распоряжении МИ-5 и резидентуры Конторы. А моя внешность вообще никому не должна быть известна. И все же разных профессиональных людей на вокзалах всегда хватает, так что береженого Бог бережет.

Однако времени на раскачку у нас не было. Почти полдень, через два с половиной часа я должен быть в аэропорту. Пока я вновь был Абубакаром из Джакарты, Мохов из автомата звонил Тоне. Я потом еще ждал его минут пять, пока они ворковали. Мохов нервничал, что я закончил разговор, а он нет, и последние слова сказал, повернувшись ко мне. Слова были такие, я прочел их по губам через стекло: «Целую тебя, принцесса».

Потом, когда мы шли, чтобы поймать такси, он странно посмотрел на меня.

– Что? – спросил я.

– Нет, ничего. – Мы сделали несколько шагов, прежде чем он раскололся: – Тоня сказала мне, чтобы я во всем тебя слушался. На нее не похоже.

– У нас с самой Москвы установился доверительный контакт, – скромно сказал я.

Обмен документами происходил в магазине восточных сладостей в Сохо, на Грик-стрит. За прилавком стоял тот же человек, с которым мы встречались в Хитроу всего-то пять дней назад – а мне казалось, что прошло полжизни. Я выбрал большую коробку пахлавы и еще каких-то слоеных пирожных, которые были вручены мне в пластиковом пакете с ручками. Я заглянул в него, убедился, что там же был и конверт из «манилы», такой плотной желтой бумаги, и положил туда свой, с испанскими документами.

– Я, пожалуй, возьму еще вон ту маленькую коробку пахлавы, – сказал я с сильным акцентом (я же был Абубукаром).

Я отдал обратно пакет, который был мне незамедлительно возвращен с еще одной коробкой, но без моего конверта.

Так, сколько теперь? Десять минут второго. Если бегом, то успеваю. Мы снова поймали такси, и там, в полутьме, я с теплым приливом в груди разложил в бумажнике свой синий американский паспорт, права и кредитки. Мне повезло с собой. Я легок на подъем, люблю уезжать – и по просьбе Конторы, и просто путешествовать. Но еще больше я люблю возвращаться домой.

Еще в желтом конверте, как я и просил, было два плоских ключа – от подъезда и от самой квартиры. Пустая квартира всегда привлекает внимание – и соседей, и управляющего. Однако в Лондоне этот вариант был продуман неплохо. Квартира была снята как корреспондентский пункт частного аргентинского телеканала. В ней была монтажная, которой на самом деле не пользовались, а также спальня для якобы приезжающих в командировку журналистов. Сам корреспондент и его жена, которые на самом деле были сотрудниками Конторы, жили в соседней квартире. Это был нормальный расклад: частная территория и офис, куда могут прийти и посетители. Поскольку квартир на этаже было всего две, никто в доме и не знал, приехал в корпункт какой-нибудь гость или нет. Довершающая деталь – квартиры были на втором этаже, куда легко подняться пешком, так что и в лифте с соседями вы не столкнетесь.

Тесное общение приезжих с постоянным корреспондентом не приветствовалось – они просто, на всякий случай, обменивались личными данными, вернее, легендами. Поэтому, даже если бы на это было время, знакомиться с хозяевами было не нужно; мы даже не знали, дома ли они. Отогнув штору, я посмотрел в окно: лучший вариант – глухая кирпичная стен, увитая плющом. Холодильник и стенной шкаф были забиты едой: замороженные блюда, консервы, макароны и полный набор спиртных напитков, от пива до виски.

– Выпить не будет времени? – спросил Мохов.

– Я уже горю, – ответил я. – Давай договоримся, как с тобой свяжется твой будущий попутчик.

– Эти, – Мохов мотнул головой на стену, за которой жил корреспондент, – никак не будут задействованы?

– Нет, они и заходить к тебе без нужды не станут. Смотри, как я предлагаю. Тебе позвонят по стационарному телефону. Два звонка, потом повесят трубку и наберут снова. Человек должен спросить: «Это паб «Голова Ланселота?» – Ланселота я предложил, чтобы сделать приятное Мохову – это, как известно, один из самых знаменитых рыцарей Круглого стола. А про голову я придумал ради собственного удовольствия – меня завораживает страсть любящих пиво британцев к обезглавленным монархам обоих полов. – Устраивает? – Мохов кивнул. – А какой ты хочешь отзыв?

Мохов подумал:

– Я отвечу: «У паба изменился телефон. Набирайте последние цифры семнадцать». – Не стал касаться святого, ограничился математикой. – И сколько мне ждать?

– Пока в Москве все не утрясется, пока резидентуру не приведут в чувство, пока англичане не переключатся на что-то другое. Наберись терпения. Главное, никаких звонков, никому – ни дочери, ни жене. Я Тоне сам позвоню. Но ты не будешь говорить ни с кем, пока не появится человек, звонящий в «Голову Ланселота».

Мохов кивнул и протянул мне свой мобильный.

– На, забери.

Я сунул телефон в волшебный мешочек и снова протянул руку.

– Что?

– Ампулу тоже отдай.

Мохов сделал недоуменное лицо – откуда я знаю? Тем не менее, без проблем залез в нагрудный карман – он был в ветровке – и вынул оттуда стеклянную ампулу размером с продолговатую горошину. Просто в кармане носил – а раздавил бы?

А мне-то куда ее деть? Я прошел в туалет, завернул ампулу в бумажку, чтобы не разбилась, и спустил в унитаз.

– Я попробую убедить Осборна, что тебя уже нет в стране, – сказал я. – Но мне все равно кажется, что пару недель, ну три, тебе надежнее поработать над книгой здесь.

Мохов снова кивнул. Наверное, он еще лучше меня понимал, что, прежде чем он закончит труд своей жизни, ему в Москве предстоит череда долгих, скажем мягко, расспросов, потом увольнение из Конторы и поиски нового места в жизни. Зато свободным человеком, со своей семьей.

– Ну, хоть на посошок? – подняв на меня глаза, спросил Мохов. – Мы же, неизвестно, встретимся ли еще когда.

Я махнул рукой:

– А, давай!

Он налил нам виски по полстакана, мы чокнулись, и он в несколько больших глотков осушил свой. Я-то лишь отхлебнул – говорю же, я исправляюсь.

– Можешь мне сказать? – начал Мохов и замялся. – Ну да, я когда-то спас тебе жизнь. Но это сто лет назад было, так что... В общем, зачем ты продолжал рисковать, когда понял, что я тебя не сдам?

Я пожал плечами.

– Из чувства солидарности. С теми, кого тебе пришлось бы сдать, да и с тобой тоже. Видишь ли, моя религия учит меня, что все люди – мои братья. А моя философия – я же немного остаюсь буддистом – говорит, что все – это я сам.

– Теперь я твой должник, – убежденно сказал Мохов. Он немного захмелел после сегодняшних приключений. Не хочу обижать его предположением, что в результате выпитого.

– Не переживай, – улыбнулся я. – Моя философия распространяет эту эгоистичную солидарность на все живое, включая зверюшек, птичек, рыбок и букашек.

Наверное, я его слегка обидел – в его степени опьянения люди воспринимают юмор по-другому. Но я не люблю пафоса и сентиментов. Хотя на прощание мы все же обнялись. Не в соответствии с моей философией – чего бы я стал сам с собой обниматься? – как предписывает моя религия.

Два часа дня. За полчаса до аэропорта я уже не доберусь. Минут сорок – пятьдесят нужно, как минимум. Быстрее всего экспресс от Паддингтона, но туда ведь тоже надо ехать, а потом еще до терминала 5 на шаттле. А сейчас, как я уточнил по гуглу, я на прямой линии метро и доеду прямо до своего терминала. Так на так получится. Ничего, в первый класс меня и за час посадят, лишь бы до конца регистрации успеть. Но мне ведь еще кучу дел надо переделать.

В метро сигнал сотовой связи есть, но разговаривать невозможно – слишком шумно. С гарнитурой Шанкара та же история. К счастью, в какой-то момент поезд выходит на поверхность. Давай по порядку. Сначала Шанкар.

Я зацепил гарнитуру за ухо и нажал невидимую кнопочку. Работает.

– Шанкар, что я буду делать, когда ты перестанешь быть у меня на связи?

– Приезжайте в любое время, – откликнулся молодой голос. – Я рассчитываю как минимум на две главы.

– Мой верный друг, я отолью тебе конный бюст. – Шанкар рассмеялся. – Слушай, я срочно улетаю, а у меня куча ваших гаджетов. И еще одну вещь я хочу вам оставить для передачи.

– Ну, заезжайте.

– Уже не успеваю. У меня через два часа самолет. Я как раз в аэропорт еду.

– Гатвик? Хитроу?

– Хитроу.

– Сейчас, дайте мне минуту.

– Двадцать секунд, – шутливо отрезал я. Но на самом деле мне на всем надо время выигрывать.

– Вам повезло, – вернулся ко мне Шанкар. – В Хитроу был Амит. Он уже отъехал, но через двадцать минут снова будет на месте. У вас какой терминал?

– Пять. Я на метро подъеду.

– Это я слышу.

– И Амита я никогда не видел, мы только разговаривали.

– Он будет стоять у входа из метро в здание терминала. Худой, в красной майке с надписью на санскрите. Восемнадцать лет, выглядит на пятнадцать.

– Я в ветровке цвета болотной тины и с чемоданчиком на колесиках. Остальное сам про меня скажешь. Я спрошу, не он ли летит, например, в Торонто. А он пусть скажет, что нет, он встречает дедушку из Калькутты.

– Понял: вы про Торонто, он про Калькутту.

– Точно. Шанкар, поможешь теперь связаться с Объектом А? Обычным путем, звуковым файлом.

– Хорошо, сейчас. Все, я готов, говорите.

– «Дорогой мистер Осборн! – Я даже улыбнулся. Мне нравилась и эта роль, и выработавшийся характер наших отношений. – Наш общий друг со мной. Я помню наш уговор, но надеюсь, вы не будете на меня в обиде. Вы же сами знаете, что на моем месте поступили бы так же. Еще он очень настоятельно просил перевезти его в более спокойную страну. Так что когда вы получите это сообщение, мы с ним уже будем лететь над Атлантикой. Поделимся с вами, чем сможем, позднее, по обычным каналам. Но я все же оставлю вам подарок – магазины с патронами и запасное оружие киллера, который стрелял и в вас. Пригодится для следствия. Надеюсь, что вы подтвердите мне, что он не сбежал. Рад буду встретиться снова. Берегите себя. Ваш Майкл Гусман». Вот. Попроси, пожалуйста, сразу ответить.

Однако ответ пришел аж через десять минут, мы даже отключались.

«Я знал, что на ваше слово полагаться нельзя. – Осборн говорил отрывисто, явно сдерживая себя. – Мы, англичане, играем по-честному. А ваши люди здесь, в Лондоне, делают вид, что понятия ни о чем не имеют. Что касается того парня, он сидит в соседнем кабинете. Если через два дня у меня не будет против него улик, я его выпущу. – Здесь пауза, думает, стоит ли сказать что-то еще. Решил, что не стоит. – Все, прощайте!»

Злится на меня. Даже ответ сразу не стал записывать, остывал. Однако вне всякого сомнения, если бы Мохов вышел на него, я бы узнал об этом среди последних. Вот я же просил его не искать меня через представительство ЦРУ? Мало ли по каким причинам – просил же? Нет, Особорн тоже действует, как того требуют интересы дела. Как он сыну тогда сказал? «Для меня на первом месте долг».

Поезд по-прежнему шел по поверхности, и я попросил Шанкара соединить меня с Тоней. По той же, сложной системе. Да, сообщить новости, да, передать последние инструкции, но мне хотелось и просто попрощаться с ней.

Я рассказал своей неспетой песне, что главные враги Мохова – и большой человек в Москве, и маленький, но столь же опасный в Англии – обезврежены. И что папочка ее укрыт в надежном месте, и, когда все поутихнет, его переправят домой.

– А мне что делать? – спросила Тоня.

– Что хочешь – ты свободный человек в свободной стране. Не выпускать тебя обратно в Россию у англичан оснований нет. Не впускать тебя домой тоже никто не станет. Но и здесь можешь пожить, сколько захочешь.

– А как будет лучше для папы?

– Для папы будет лучше, если у тебя связи с ним не будет вообще. Пока он здесь.

– Но я могу с ним поговорить хотя бы? Ну, еще разок?

– Чтобы убедиться, что я не опоил его опием и не закатал в ковер? – усмехнулся я. – Нет, тот его звонок был последним. Здесь тебе снова придется мне довериться.

На следующем файле Тоня смеялась заранее тому, что хотела мне сказать. А фоном слышался голос Питера, который снова силился понять, с кем она говорит.

– Послушай, Клеопатр, если у тебя есть еще минуточка. Это глупый вопрос, но все же. Как ты считаешь, мне выйти замуж – ну, за того, который сейчас мечется вокруг меня и делает страшные глаза?

Я тоже засмеялся:

– Это не глупый вопрос – вечный. Читай разговор Панурга с Пантагрюэлем.

Не переспросила – Рабле она знает.

– А есть еще авторитетные мнения?

– М-м. Женись, не женись – и в том, и в другом случае ты об этом пожалеешь.

– А это кто?

– Сократ.

– Что за человек! – Я прямо увидел, как она топнула ногой в этом месте. – Ну а сам-то ты что думаешь?

– Точно хочешь знать?

– Точно.

– Нет, Антония, не выходи. Питер, конечно, просто картинка, да и похоже, славный малый. Но раз ты об этом спрашиваешь, то не стоит.

– Я и сама знаю, – сказала Тоня и, помолчав, добавила: – Мы ведь с тобой вряд ли когда увидимся, Клеопатр?

– Это было бы просто чудом.

– Жаль. Я о тебе думаю.

Взгляд мой упал на живот, и я подтянул его.

– И замечательно. На расстоянии я, возможно, сумею сохранить о себе положительное мнение. Ты же не в связи с вопросом о замужестве обо мне думаешь?

Она засмеялась:

– Нет, не в связи.

– Снова испытываешь?

– Можно и так сказать.

Я, наверно, старею. Женщины стали доставлять мне удовольствие просто фривольной болтовней.

И последний звонок – хорошо иметь собственный коммутатор.

– Шанкар, я тебя обнимаю, до следующего раза. Мне теперь Радж нужен.

– Счастливого полета, Пол. Сейчас соединю.

Что-то потрещало, свистнуло пару раз, и вот он, голос Раджа.

– Даже попрощаться не зашел, – так он меня поприветствовал.

– Извини, друг. Разделаюсь с делами, специально прилечу в Лондон попрощаться.

– Угу, лет так через десять.

– Радж, мы вот-вот приедем, а у меня до вылета чуть больше часа. Я хотел просто поблагодарить тебя за все и уточнить, должен ли я пополнить кассу.

– На сегодняшний день, нет. Но я буду выставлять тебе счет за каждый год, в который ты не появишься. Нам всем давно не было так весело.

– А я за свою жизнь не работал так комфортно. Искренне тебе говорю.

– Это все хай-тек. Увидишь, еще пара лет, и мы с тобой будем сидеть пить чай, а все будет делаться само.

– Надеюсь, ты ошибаешься, – сказал я. – Мы еще поживем.

Как ни невероятно это покажется, я все успел. Воистину – если это не кощунство говорить такое в Страстную неделю, – когда Господь захочет все устроить, оно само собой получается.

Белозубый худенький мальчик в красной майке выхватил меня взглядом сразу. Я ведь быстрее всех катил за собой чемоданчик.

– Ты запомнил про Торонто? – спросил я, увлекая его за собой.

– А вы про Калькутту? – не остался в долгу Амит.

– Скажи мне, кого ты встречаешь, и перейдем к делу.

– Дедушку.

– Отлично. Смотри.

Во-первых, я оставил ему, гарнитуру, оставшийся «самсунг» и маску. И, главное, магазины и запасной пистолет киллера. Я объяснил, что эти улики должны были попасть на Милл-бэнк не позднее завтрашнего дня.

– Не проблема. Оставим в камере хранения на вокзале и позвоним Объекту А, чтобы забрали.

Не ждал, пока старшие товарищи примут решение. Все правильно: оперативников, как ниндзя, нужно готовить с детства.

Амит растворился в толпе, а я посмотрел на часы. Три пятнадцать. Попробуем все же выручить свой американский мобильный.

В камере потерянных и найденных вещей дежурил долговязый молодой парень. Я объяснил, что по-видимому забыл свой телефон в багажной тележке в понедельник рано утром. Парень посмотрел в журнале, потом походил вдоль полок и вернулся с моим айфоном.

– А как вы докажете, что это ваш? – спросил он.

– Я наберу пароль, и телефон разблокируется.

– Попробуйте.

Я боялся, что телефон разрядился, но в выключенном состоянии он какой-то заряд держит. Демонстрация паренька убедила.

В вип-зал я влетел за пять минут до конца регистрации. С дальнего дивана навстречу мне поднималась внушительная фигура в белом костюме. Спиридон! А я даже не посмотрел ни разу, каким рейсом он возвращается. Я помахал ему рукой и щелкнул о стойку билетом и паспортом:

– Успел?

– Успели, сэр, – улыбнулась мне прехорошенькая вьетнамка. Или камбоджийка, лаотянка – я их не различаю. Чуть ли не та же, которая меня обслуживала, когда в прошлый понедельник я летел в Москву к Эсквайру.

Спиридон уже настиг меня и заграбастал в свои объятья. Я вновь прошел через средиземноморский приветственный ритуал: четырежды потереться щеками.

– Как же ты не выбрался к нам ни разу? – укоризненно загрохотал Спиридон. – Какая программа! Друг мой, какая программа! Я всегда знал, что с тобой времени не потеряешь, но на этот раз вы превзошли себя. Пойдем скорее, мы вон там пьем.

– Я все принесу вам, сэр, – отпустила меня приветливая вьетнамка.

Британская свита Спиридона уже была отпущена. Вокруг столика на диване и в креслах расположились лишь три грации, улыбнувшиеся мне и как-то похоже пошевелившие пальчиками в знак приветствия. Перед ними стояли запотевшие бокалы, на столике из ведерка со льдом торчала бутылка шампанского, обернутая салфеткой. Бармен, мимо которого столь массивная, яркая и шумная фигура не могла пройти незамеченной, незамедлительно принес бокал и мне.

– Какая поездка! – продолжал громыхать неуемный грек. – Лондонский филармонический с Гардинером! Ковент-Гарден! Мы там были каждый вечер – ну, пару раз пропустили. Какие голоса! Анджела Георгиу, Кауфман, Анна Нетребко, один раз даже Пласидо Доминго! Ты же знаешь, я больше люблю оперу, чем балет. Да ты пей, что же ты? Надо еще бутылку попросить.

– Угомонись, Спиридон, – сказал я. – Вон за нами уже идут.

Действительно, вьетнамка, изящная, как фарфоровая куколка, уже шла к нам с моими документами.

Мы стали подниматься. Спиридон привычно поискал глазами, кому бы доверить свою белую шляпу, мальчика-пажа не нашел и сунул ее одной из томных муз:

– Детка, тебя не затруднит?

А сам подхватил меня под руку и повлек за собой.

– Ну, и самое главное – здесь не возражай, я знаю твою скромность – это, конечно, качество сопровождения. Профессор Литтон выше всяких похвал! Не было ни одного вопроса – а ты знаешь, как я дотошен, – на который он немедленно не дал бы ответа. Я даже предложил ему проспонсировать монографию о последнем годе жизни Моцарта, над которой он сейчас работает. Профессор Литтон, это что-то! Это что-то!

Горстка привилегированных пассажиров влилась в зал ожидания, где перед посадкой уже выстроились в очередь простые смертные. Двое сотрудников в штатском проверяли паспорта, а девушки в строгих темно-синих костюмах отрывали посадочные талоны. Наша сопровождающая повела нас в обход контроля, напрямую к рукаву, ведущему в самолет. Там он и стоял с еще каким-то парнем. Да-да, он, Осборн.

Вид у него был самый решительный, неприступный. Подбородок выпячен вперед, глаза ощупывают каждого проходящего мимо мужчину. Не поверил, что мы с Моховым уже над Атлантикой. Догадался, что это мы были утром в Гластонбери. Посчитал по времени, возможно, установил Мохова по отпечаткам пальцев в его пансионе – в общем, понял, что я блефовал. Рано я ему позвонил, лучше было из Штатов это сделать. Спешил Мохова обезопасить, а себя подставил.

Но Осборн кого ищет, Мохова? Он действительно думает, что я попытаюсь сегодня же вывезти его из страны? Меня-то он как может узнать? Я похолодел. Он же догадался тогда, что я был в маске! То есть он на лицо и смотреть не станет. А мой рост и комплекцию он знает.

Уже этого достаточно, чтобы Осборн меня остановил – не важно, иду ли я в демократическом потоке или в ручейке статусных пассажиров. Я бы точно проверил. И почему бы я на его месте действовал с исключительным рвением – у меня бы тоже было чувство, что меня провели. Вежливо попросит паспорт. Он у меня настоящий, но я же не могу притвориться немым? А голос выдаст меня с головой.

В этой аховой ситуации у меня оставалась только одна надежда. Я шел в компактной и достаточно живописной группе. Я ведь девушкам, эскортирующим Спиридона в этой поездке, должного внимания еще не уделил, может, и напрасно. Все, как на подбор – лучше большинства фотомоделей, которые, как правило, худышки, или актрис, которым не обязательно быть ослепительно красивыми. Даже если вы старый больной гей, вы будете пялиться на них как на выдающееся произведение природы и индустрии красоты. А деликатно ведет меня под руку, энергично жестикулируя второй рукой, гигант в белом костюме, заполняющий половину прохода. И грохочет он на сто метров вокруг нечто очень далекое от повседневной жизни.

– Ведь что самое интересное! – Спиридон даже поправил усы, чтобы я смог подготовиться к основному откровению. – Гайдн, который относился к Моцарту, как к сыну, уже договорился, чтобы тот смог перебраться работать в Лондон. Англичане всегда умели ценить великих немцев: Гендель, Иоганн-Христиан Бах, теперь вот Гайдн. А кем Моцарт к тому времени стал в Вене? Никем!

Я собирался было возразить по поводу заказанного ему «Милосердия Тита», но вовремя вспомнил, что голос меня выдаст. Просто обернулся к Спиридону. Главное ведь, не смотреть на Осборна: по глазам профессионал меня на раз считает. А так, почему я должен был заинтересоваться какой-то личностью, присматривающейся к пассажирам?

Я даже перестал слышать, что продолжал выкрикивать этот буйный меломан. Вот мы поравнялись с Осборном. И ничего. Миновали его. Повернется ко мне? Нет. Мы входим в рукав. Сейчас? Чемоданчик мой загрохотал по стыкам. Окликнет в спину? Я ведь через десяток метров исчезну из его поля зрения. Нет, не остановил. Знаю, знаю: чтобы быть незамеченным, нужно выделиться. Что, и сейчас прокатило?

Тем не менее, датчики у меня на спине оставались в режиме тревоги. А потом переместились на грудь, когда мы со Спиридоном уселись рядышком в широченные кожаные кресла первого класса. Красавицам своим он сделал неопределенный жест: рассаживайтесь, мол, как знаете.

– Шампанского? – на весь салон прогрохотал он.

– Я бы даже выпил виски, – сказал я подскочившей стюардессе. – Чистый, безо льда и содовой. Э-э, двойной.

Спиридон продолжал отдавать распоряжения стюардессе и своей свите, а я все ждал. Вот появится сейчас в проходе Осборн, и что? Вот он, я – прямо перед ним.

Но не успел я выпить виски – второй уже, первый как-то незаметно проскочил, – как самолет запечатали. Стюардессы с командиром корабля отработали свои спичи по поводу безопасности предстоящего полета и удовольствия, которое мы от него получим (правда, посмотрите, развлечения ради, как правильно надеть спасательный жилет, если вы окажетесь в воде среди полярных льдин). Наш пузатый «Боинг» уже выруливал к взлетной полосе. Что, вправду пронесло?

Я снова стал в состоянии слушать Спиридона. А у того рот все это время и не закрывался.

– И как это все объяснить? – Он впился в меня своими большими, выпуклыми, блестящими, как маслины, глазами. – Моцарт живет в четырехкомнатной квартире. Не очень большой – 145 квадратных метров, но на бельэтаже и в самом центре города. Он продает лошадь, на которой он ежедневно совершал прогулки, лишь за три месяца до смерти. Бильярд – за месяц до смерти. Это не умирающий в нищете забытый гений. Тогда вопрос: как же он дошел до такой жизни?

Спиридон, подняв брови, замер в актерской паузе.

– Констанца, насколько я помню, тратила, не считая, – рассеянно произнес я, пытаясь вернуть на место одну мысль, застрявшую у того выхода на посадку.

– Нет, – Спиридон налег на меня плечом и задрал вверх палец. – Объяснение может быть только одно: Моцарт был игроком. Он все продувал в карты!

Самолет вырулил на взлетную полосу, повернулся и задрожал, набирая энергию для разгона.

– Смелая гипотеза, – признал Спиридон. – Но она все ставит на свои места. – Он потянулся и счастливо посмотрел на меня. – Ну, может быть на свете что-либо более захватывающее?

Мы с ревом, чуть подскакивая на стыках, понеслись по бетонным плитам.

– Нет, – сказал я.

Я искренне сказал, я действительно так считаю. Надо будет купить потом эту книгу профессора Литтона.

Сергей Костин, 2013