Стратегия любви

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Раздался нервный смех главной подружки невесты, визг, истеричное хихиканье, которое оборвалось, едва она закрыла рот руками.

Этого не должно было случиться. Подобное происходит только в плохих киносценариях. Никто никогда еще не смел выступать с разоблачениями в церкви. Никто и никогда не смел высовываться: когда священник спрашивал молодых, они должны были ответить согласием или держать язык за зубами. И никто еще, черт возьми, никогда не позволял себе таких выходок, даже на репетиции!

Кэтлин увидела, как дрожат пальцы Лауры, сжимающие веточку искусственных цветов, которую она дала ей на время репетиции вместо букета. И не только пальцы — все тело девушки сотрясалось. Казалось, она вот-вот упадет в обморок или забьется в нервном припадке.

Кэтлин бросилась к ней одновременно с ее матерью, но к священнику самообладание вернулось еще быстрее.

— Может быть, мы разберемся сами? — сказал он мягко. — Лаура и Джек… пройдите, в мой кабинет, пожалуйста. Остальные, надеюсь, подождут здесь. — Нотки мягкого увещевания исчезли из его голоса, и эти слова безошибочно прозвучали как приказ.

Мать Лауры снова опустилась на скамью в первом ряду и закрыла глаза рукой.

Мать жениха бросила на нее ледяной взгляд и сказала:

— Я шокирована — в жизни не видела такой невоспитанности!

— Давайте не будем осложнять и без того сложную ситуацию, — тихо проговорила Кэтлин. — Если они там уладят ссору, им будет не очень-то приятно вернуться сюда и увидеть, как их семьи ссорятся.

Шаферы и подружки невесты все еще неподвижно стояли в стройном ряду. Кэтлин убедила их разойтись или сесть где-нибудь. Может быть, разговор со священником продлится минуты, а может, и часы. Она раздумывала, будет ли удобно постучать в дверь и выяснить, как там дела. Если свадьба не состоится, она отпустит всех по домам. Но она не осмеливалась, не представляя себе, что происходит за закрытой дверью. Чем больше они сидят там, тем меньше шансов все уладить миром.

Она посмотрела на часы и вздохнула. Через пятнадцать минут ей предстоит встреча с Маркусом и его хозяевами, пригласившими их на этот обед. Хозяевами, которые считали, что пусть лучше руководящий работник будет женатым человеком, женитьба приносит умиротворение и упорядочивает его жизнь. Никого из них не порадовало бы такое развитие событий на свадьбе.

Ну, она же ведь пыталась предупредить Маркуса, что репетиции непредсказуемы, а эта может затянуться.

Она поймала себя на мысли, что впервые задала себе вопрос: что же произошло между Лаурой и Джеком? Холостяцкая вечеринка, как она считала первоначально? Или что-то еще? Было ли это что-то большее, чем просто нервное напряжение перед свадьбой?

У Кэтлин оставалось еще полчаса, чтобы строить разные догадки и к тому же подготовить перечень предстоящих заданий. На всякий случай, ведь она никогда раньше не отменяла назначенные свадьбы. Наконец она собралась с духом, чтобы выяснить, что происходит за дверью. Она уже встала, когда священник вышел из своего кабинета с Лаурой, идущей рядом с ним, и Джеком, следовавшим на два шага позади.

Он помедлил перед ступеньками алтаря и проговорил:

— После серьезных обсуждений я пришел к выводу, что свадьба завтра не состоится. Хочу, чтобы все ясно поняли, что это не решение, принятое Лаурой или Джеком, — это моя совесть не позволяет мне совершить обряд бракосочетания при сложившихся обстоятельствах.

Это было приблизительно то, чего и ожидала Кэтлин: отмена венчания с вежливой попыткой смягчить вину невесты и жениха.

Мать Джека резко встала.

— Пошли, сын, — твердо сказала она. — Что касается меня, то мне никогда не нравилась вся эта затея.

Джек вырвал свою руку из руки матери, держался он уверенно. На мгновение, когда он повернулся к Лауре, Кэтлин затаила дыхание. Будет ли он умолять? Извинится ли? Попросит ли ее изменить свое решение?

— То, что случилось, — не такое уж большое событие, — проговорил он. — И ты ненормальная, если собираешься свалить с больной головы на здоровую и испортить мне жизнь.

Он зашагал вниз по проходу и через главную дверь вышел из церкви.

Кэтлин вздохнула и направилась в кабинет священника, чтобы позвонить в загородный клуб. Разговор с Маркусом не обещал быть приятным. Но ей ничего другого не приходило в голову, как сказать ему, что она вынуждена остаться со своим клиентом.

Маркус подошел к телефону только через несколько минут, и, после того как Кэтлин объяснила ему, в чем дело, наступило долгое молчание.

Потом Маркус сказал угрожающим тоном:

— Какого черта, что ты имеешь в виду, ты совсем не собираешься приезжать на обед? Я только что объяснил им, что ты помогала приятельнице и поэтому, к сожалению, задерживаешься, однако через несколько минут приедешь. Какое объяснение я им должен дать теперь?

— Ради Бога, скажи им правду, Маркус.

— Какую правду? Что твоя работа более важна, чем твое обещание, данное мне?

— Не передергивай. Я думаю, они бы поняли, ведь бизнес нередко вторгается в личную жизнь. Или это позволительно, только когда дело касается «Тёф мастер»?

— К чему твой сарказм, Кэтлин?

— Не было бы никакого сарказма, если бы это не имело для меня значения… — Внезапно она замолчала. — Постой. Ты им сказал, что я всего лишь помогаю приятельнице?

— Не думаю, что это будет хорошо воспринято, у тебя на первом месте твоя работа, Кэтлин.

— Ты имеешь в виду, что даже не сказал им, что у меня деловая встреча? Ты просто молчал до сегодняшнего вечера, а потом извинился за то, что маленькая женщина опаздывает?

Она повысила голос.

— Не совсем так, дорогая…

— Почему же ты просто не сказал им, что я недостаточно расторопна и не успела вовремя сделать прическу? Это было бы гораздо проще! Я думаю, нам надо завтра кое-что обсудить, Маркус.

Она бросила трубку и какое-то мгновение, прежде чем вернуться в церковь, стояла, глядя на бриллиантовое кольцо на левой руке. Она вдруг почувствовала, что раздражение утихло и появилось еще большее сочувствие к Лауре Мак-Карти. Что бы ни крылось за ее вспышкой, это, должно быть, разрывало ей сердце, раз она все-таки решилась на такое.

Лаура стояла у ступеней алтаря. Она была одна. Шаферы, подружки невесты, члены семей — даже, очевидно, и священник — все ушли. Ее голова была опущена, в руках она все еще держала ветку искусственных цветов и сжимала ее так сильно, будто и в самом деле это был прекрасный букет из амариллисов, который ей предстояло нести завтра…

Букет, вспомнила Кэтлин, перебирая в уме, что она должна будет сделать. Его тоже надо отменить. И это после всей нервотрепки, через которую она прошла, заменяя отсутствующие для букета каллы амариллисами…

— Ты, наверное, тоже сердишься на меня? — спросила Лаура.

— Нет. Я — нет.

Лаура испуганно подняла голову.

Кэтлин была и сама удивлена, обнаружив, что говорит правду, а не принятую в обществе отговорку.

— Венчаются, только когда уверены, что поступают правильно, — спокойно сказала она. — А ты, вероятно, не была уверена. Это все, что мне нужно знать.

Глаза Лауры наполнились слезами.

— Я думала, ты тоже ушла, — прошептала она. — Ты меня презираешь?

— Конечно же, нет. Это моя работа — помогать вам.

— Моя мать уехала. Она отказалась меня поддержать. Она сказала, что я должна была подождать по крайней мере до завтра…

— Прежде чем мы начнем отменять заказы? Несомненно, она хочет дать тебе шанс еще раз все взвесить и прийти в чувство, — сухо произнесла Кэтлин.

— Я не хочу. — Лаура впервые слабо улыбнулась, когда услышала свои слова. — Я имею в виду…

— Ну это, конечно, не поможет, если она будет оказывать на тебя давление, чтобы ты изменила свое решение. Ты остановилась у критической черты.

— Она хотела, чтобы я перешагнула через это. И я собиралась… особенно когда ты сказала мне о нервном напряжении, которое все испытывают перед свадьбой. А потом, когда священник спросил, хочу ли я взять этого мужчину… Я просто не могла, Кэтлин.

— Ну хорошо, что ты не стала ждать до завтра, — практично заметила Кэтлин. — Давай начнем. Нам предстоит много сделать. Прежде всего, я позвоню на фирму, обслуживающую банкет, и в цветочный магазин. А потом займемся списком приглашенных.

Лампы гасли одна за другой, и священник вернулся в церковь.

— Вам нужно место для работы? — спросил он. — Или для разговора? Я оставлю ключи…

Кэтлин покачала головой.

— Мы сейчас поедем ко мне. Так или иначе, все бумаги и документы у меня дома.

Одри заварила себе чашку чая на кухне, которая выглядела теперь так, будто по ней пронесся ураган. Она смутилась, когда они вошли. Кэтлин пробормотала извинение, дала Лауре какой-то напиток, а сама поднялась наверх переодеться.

Когда она спустилась, Одри сидела в гостиной на диване, голова Лауры лежала у нее на коленях, и она гладила волосы девушки.

— Очень некрасиво так поступать. — Лаура рыдала. — Моя мама считает, что мне надо перешагнуть через это. Говорит, что надо принимать вещи такими, какие они есть. Потому что на холостяцких вечеринках бывают весьма экзотические танцы, и все мужчины делают подобные вещи, когда представится случай.

— Вещи, подобные чему? — почти непроизвольно спросила Кэтлин.

Одри сухо ответила:

— Разве она не рассказывала тебе? Вкратце все выглядит так: само исполнение экзотического танца вызвало бы смущение даже у клиентов публичного дома среднего пошиба. А Джек был старательным участником.

— За три дня до свадьбы, — мрачно проговорила Лаура. — И он пачкался с…

— В загородном клубе? — Голос Кэтлин перешел на визг.

Одри кивнула.

— Ну если это подтвердится, — пробормотала Кэтлин, — он будет выброшен из членов клуба. Завтра я поговорю об этом с Маркусом.

Она внезапно прервала себя, вспомнив, что завтра собиралась поговорить с Маркусом о кое-каких вещах. И перед свиданием она должна четко представлять себе, что собирается ему сказать и что сделать.

В данный момент она знала только одно — это будет разговор не из приятных.

В полночь они закончили обзванивать гостей, приглашенных не из Спрингхилла, по Лауриному списку и решили, что до завтрашнего утра больше ничего не сделаешь. Одри уложила Лауру на кровать в комнате Кэтлин — комната для гостей давно уже была заставлена ящиками и коробками — и спустилась вниз.

— Разве то, что у мужчины есть какие-то деньги, уже делает его хорошим мужем? — проговорила она устало. — Что за безрассудство пытаться управлять жизнями наших детей. Какие бы ошибки они ни делали, становится еще хуже, если мы пытаемся поучать их. — Она испуганно взглянула на Кэтлин и резко поднялась. Похоже, она сказала больше, чем хотела. — Пожалуй, я приготовлю еще одну чашку чая. Ты хочешь, Кэтлин?

Пенн был прав. Мама не любит Маркуса. Она даже шепотом не обмолвилась мне об этом, не верит, что может изменить мое мнение, или, напротив, уверена: любая попытка повлиять на меня только ухудшит положение. Она убеждена, что свадьба с Маркусом будет моей ошибкой…

А как я сама? Что я теперь об этом думаю?

Кэтлин пошла спать; не совсем уверенная, что может ответить на такой вопрос, и поднялась, едва забрезжил рассвет. Лаура еще спала на соседней кровати. И хотя девушка хмурила во сне брови, видя, возможно, мучительные, тревожные сны, Кэтлин не разбудила ее.

В махровом купальном халате и ярких клетчатых тапочках она спустилась вниз, чтобы позвонить священнику и попросить его наклеить на дверях церкви объявление: было ясно, что до начала венчания они не смогут обзвонить всех гостей. Кэтлин решила, что будет считать себя счастливой, если успеет задержать доставку свадебного торта. Вчера ей не удалось дозвониться кондитеру. Что же касается картонных коробок со свечами, то ими уже забит придел церкви. Свечи словно приготовились символизировать огонь новой любви…

Из сада раздался резкий лай Шнуделя, и Кэтлин пошла, чтобы его впустить. Но, оказывается, он протестовал против вторжения полдюжины молодых мужчин, идущих по садовой дорожке. За углом дома Кэтлин увидела стоящий на подъездной аллее арендованный грузовик.

— Мы приехали помочь миссис Росс перевезти ящики на склад, — объяснил один из них, и все они проследовали мимо Кэтлин на кухню, прежде чем она успела закрыть рот, а не то что дверь.

Вроде бы Одри ничего не говорила ей о предстоящем сегодня переезде. Кэтлин не помнила. Но это еще ничего не значит, принимая во внимание, какая у нее выдалась эта неделя. Половина центра Спрингхилла могла бы взлететь на воздух или сгореть, а она ничего бы и не заметила.

Шнудель вбежал вслед за рабочими и сразу направился к своей корзинке, которая стояла в одном из незахламленных углов кухни.

— Ну какой же ты сторож, — с укором сказала ему Кэтлин.

Потом, услышав, как Одри дает инструкции рабочим в главной прихожей, она выбросила все эти заботы из головы и занялась своим списком.

Через час она уже совсем не обращала внимания на целую команду рабочих и на постоянный поток ящиков и мебели, проходивший через кухню и дальше, к грузовику. Лаура спустилась вниз, ее голос стал твердым, руки уже не дрожали, после того как ей все-таки удалось немного поспать. Она заняла место Кэтлин у телефона. Тогда Кэтлин посмотрела в окно на постепенно заполняющийся грузовик, размышляя, что же ей делать со свадебным тортом на триста человек. И в этот момент приехал Маркус.

Он оглядел хаос на кухне и натянуто произнес:

— Я шокирован, Кэтлин.

Она посмотрела на него долгим взглядом, отрешенным от окружавшего ее шума, не замечавшим его замешательства. Все внимание она сосредоточила на Маркусе — на его красивом лице с выражением непреклонности, на надменной линии плеч и холодном оценивающем взгляде.

После того, что произошло вчера вечером, было просто невероятно, что в его голосе не слышалось ни намека на извинение или хотя бы какой-то настороженности перед предстоящим разговором. Конечно, даже если Маркус верил, что большая доля вины лежит на нем, он не мог не убедить себя в том, что в его поступках нет ничего неправильного, или сомнительного, или неблагоразумного.

Теперь Кэтлин точно знала, как чувствовала себя Лаура вчера вечером, когда ей задали этот тяжелый вопрос и неожиданно с ее губ сорвался выстраданный ответ.

Она оглядела кухню и пожала плечами.

— Я считаю, Маркус, ты должен выражаться яснее. Что же тебя шокирует? Тебе не нравится, как упакованы вещи? Или что ты не мог утром пробиться к нам по телефону? Или…

— Прежде всего то, как ты одета.

Кэтлин совсем забыла про халат. Он был коротким и сшит из легкой махровой ткани. Только сейчас она обратила внимание на взгляды молодых мужчин, ходивших через кухню, — от робких, смущенных до дерзких.

— Иди и сейчас же надень что-нибудь.

Если бы он не приказал, Кэтлин спокойно бы извинилась и поднялась в свою комнату. Но от холодного приказного тона у нее зашевелились волосы на затылке.

— Почему? — упрямо спросила она.

— Потому что мы, конечно, не можем улаживать этот вопрос среди такого беспорядка.

Он с неприязнью посмотрел вокруг.

— О! Ты? Так ты, наконец, признаешь, что нам надо уладить кое-что? — любезно спросила она. — И ты просто заскочил и ожидаешь, что это будет удобно для меня?

— Я, конечно, звонил, но не мог дозвониться и условиться о времени, чтобы обсудить эту проблему.

Вот тут он прав, и Кэтлин должна была это признать.

Лаура прикрыла телефонную трубку рукой.

— Извини, Кэтлин. Я доставила тебе и так слишком много хлопот. Послушай, вряд ли мы сможем еще что-нибудь сделать. Я все же буду продолжать обзванивать приглашенных гостей по списку, но ведь только одна телефонная линия…

— И так как это твоя свадьба, Лаура, — сказал Маркус, — и это было твое намерение отменить ее, будет честно, если эту затруднительную работу сделаешь ты. Одевайся, Кэтлин.

Полагаю, я бы тоже так сумела. Разговор должен состояться. И чем скорее, тем лучше. И он прав, они, конечно, не могут говорить об этом здесь.

Она покорно направилась к лестнице.

Из чистого упрямства она проигнорировала элегантное, спортивного покроя пальто Маркуса и его модный галстук и надела джинсы и хлопчатобумажный спортивный свитер. На всякий случай она оставила макияж, стянула волосы на затылке лентой и сунула ноги в парусиновые туфли.

Когда она спустилась, Маркус на мгновение пришел в замешательство.

— Я думал, мы позавтракаем в клубе, но твой костюм вряд ли для этого подойдет.

Она любезно улыбнулась:

— Извини. Я подумала, что ты спешишь. А как насчет стоянки грузовых автомобилей вместо клуба? Там тебя никто не узнает.

Он сердито взглянул на нее, и Кэтлин напомнила себе, что сарказм тут неуместен. Лучше всего закончить разговор быстро, спокойно и без обвинений. Все это было ошибкой, но вина в большей степени ее — и рана не заживет быстрее, если резать по живому.

— Извини, Маркус, — сказала она с искренним сожалением. — Я не должна была говорить резкости.

Он заботливо посадил ее на переднее сиденье своего «мерседеса» и сказал:

— Конечно, я понимаю, дорогая. Последние два дня у тебя выдались тяжелыми. — Он обошел вокруг машины и, садясь рядом с ней, игриво погрозил ей пальцем. — Я должен тебя предупредить, Кэтлин, если ты еще раз бросишь трубку, я буду очень недоволен.

— Я больше так не поступлю, — тихо проговорила она.

Маркус улыбнулся.

— Очень мудрое решение.

Он привез ее в кафе гостиницы и заказал два омлета. Кэтлин сидела, опираясь локтями о стол, и держала в ладонях кружку горячего кофе, словно ища утешения в его теплоте и раздумывая, с чего начать. Неожиданно она почувствовала себя опустошенной, будто накачанный вчера вечером в ее вены адреналин внезапно весь вытек.

— Что за сумятицу устроила эта девочка, — произнес Маркус.

Кэтлин рассказала ему о том, что произошло на самом деле на шумной холостяцкой вечеринке, которая еще до этого вызвала такое раздражение у Маркуса. Нет, это не найдет у него даже сочувствия к Лауре. Его, вероятнее всего, оскорбит поведение Джека Бейли. И вовсе не его аморальный поступок, а то, что он осмелился нарушить его душевное спокойствие и устав загородного клуба.

— Конечно, если это происшествие образумит тебя, я буду Лауре многим обязан.

Кэтлин сделала большой глоток из кофейной кружки.

— Что ты имеешь в виду, говоря «если это меня образумит»?

— Твою работу и проблемы, которые она создает. Теперь, я полагаю, ты должна потребовать остальные деньги из причитающейся тебе суммы.

Она возмутилась.

— Если ты думаешь, что я буду что-то требовать от Лауры, чтобы усугубить сейчас ее горе…

— Я как раз это и имею в виду, Кэтлин. Ты выполнила работу. Ты имеешь право получить за нее вознаграждение, независимо от того, состоялось ли венчание или нет. Но ты слишком мягкосердечна, чтобы так поступить. Ты идешь в бизнесе по неверному пути, понимаешь? Ты не умеешь правильно распределить свое время, чтобы делать несколько дел одновременно. И у тебя слишком много сострадания к людям, для того чтобы быть хорошим менеджером.

— Ты хочешь сказать, что я не обладаю инстинктом убийцы?

Она поднесла кружку к губам и взглянула на него.

— Возможно, это чересчур сильно сказано, но…

— Хорошо, я горжусь тем, что не отношусь к людям типа акул. И у меня нет ни малейшего намерения стать такой. Я работаю в сфере услуг, Маркус… — Нет никакого смысла продолжать. Она приехала говорить не о своей работе. — Маркус, — произнесла она более мягко, — вчера вечером ты причинил мне боль, представив своим клиентам все так, будто моей работы не существует.

— Кэтлин…

— Знаю, ты пытался произвести на них хорошее впечатление, но ничего этим не добился. Ты представил меня в их глазах как беспечную, глупую женщину, вместо того чтобы сказать правду. — Она сделала глубокий вдох. — Признаю также, что с моей стороны было нереально назначать одновременно две встречи, но это моя оплошность, вот и все. Тебе было бы честнее сказать им, что я проявила невежливость так, просто ради шутки.

Он вздохнул.

— Ну, конечно, если ты представляешь это таким образом… Но если бы не твой проклятый бизнес, Кэтлин, то не было бы никаких проблем!

Она долго смотрела на него и потом спокойно сказала:

— Дело не в моем бизнесе, Маркус. У нас главное разногласие в том, что каждый из нас хочет получить от жизни. В этом вся проблема.

Она сняла с пальца кольцо, подаренное ей при помолвке, и протянула ему. Бриллиант искрился в солнечном свете, затопившем кафе.

Он не протянул руки, чтобы взять его.

— Не устраивай мелодрам, Кэтлин, — резко сказал он. — Разрыв помолвки — очень серьезное дело.

— Я знаю об этом.

— И это избитый прием, чтобы привлечь внимание.

— Я совершенно серьезна, Маркус. Пожалуйста, прояви ко мне достаточно уважения и поверь, что мне нелегко это делать.

У Кэтлин устала рука. Казалось, кольцо весит целый фунт.

Он не шелохнулся.

— То, что Лаура отказалась от своей свадьбы, конечно, вовсе не основание для проявления с твоей стороны сострадания, да еще выраженного таким образом.

— Маркус, возьми это проклятое кольцо.

— Н ет, — твердо произнес он. — Ты устала и раздражена. Я признаю, что, возможно, мне нужно было быть более предусмотрительным вчера вечером. Но задетое самолюбие не может стать причиной разрыва нашей помолвки, Кэтлин.

— Нет, может, Маркус. Именно потому, что ты не понимаешь, что значит задетое самолюбие.

Она опустила кольцо в пепельницу, стоящую на краю стола, и поднялась в тот момент, когда официант принес две большие тарелки с еще горячим омлетом. У нее было мгновенное побуждение сесть и начать есть: еда выглядела аппетитно, и внезапно, что хуже всего, она почувствовала голод. Но потом передумала.

— Извини, я сегодня переезжаю. И мне предстоит собираться.

Сорвавшиеся у нее с языка слова немного ее удивили, на самом деле она не думала о переезде до этого момента. Однако это имело смысл. Совершенно неожиданно у нее выдался свободный день. И когда те молодые ребята закончат с вещами ее матери, еще одним рейсом грузовика они заберут все ее вещи. Это будет намного легче, чем пытаться завтра все это делать самой.

— Мы не закончили наш разговор.

— Нет, закончили.

Она направилась к двери.

Маркус вытер губы салфеткой — как это он делал всегда, — взял из пепельницы и направился к ней.

— Ты не в своем уме, Кэтлин. Ты не можешь принимать разумные решения в пылу гнева.

Он может не называть тебя Котенком, но он обращается с тобой как с котенком… Пенн явно был прав на этот счет.

Она вытащила ключи от машины из бокового кармашка сумочки и только потом вспомнила, что приехала не на своей машине.

— Куда ты повезешь меня на медовый месяц, Маркус? — между прочим спросила она.

Он моргнул. Вид у него был немного глуповатый.

— Это имеет значение?

— Ты имеешь в виду, изменю ли я свое решение, если мне понравится место? Нет. Мне просто любопытно.

— Меня всегда привлекали Бермуды, — сказал он твердо.

— Февраль на Бермудах? — Она задумалась и опустила ключи снова в сумочку. — Будь внимательнее, Маркус. Официант собирается призвать тебя к ответу за неоплаченный счет.

Она толкнула дверь.

— Я не потерплю, чтобы со мной так своевольно обращались, — предупредил Маркус. — Если ты сейчас уйдешь, Кэтлин, то все будет кончено.

— Это общая фраза.

Она произнесла это как можно мягче. Ей и в самом деле стало жаль его, когда она поняла, что в его взгляде были не гнев, не негодование. В нем было замешательство. Какой бы уставшей она ни была, она почувствовала, что ее походка стала более упругой, когда она вышла из деловой центральной части города и направилась в жилой район. Если это то, что Маркус называет «обсуждение проблем», она ему благодарна: ей больше не придется обсуждать их с ним.

Темнота будто всегда опускалась раньше и более неожиданно на Сапфировое озеро, чем на город, — холмы и деревья укрывали маленькую долину. Когда последние ящики были внесены в коттедж и Джил и грузчики уехали, над мирными водами озера уже нависли сумерки.

Она осмотрелась вокруг, и сердце ее упало. Груды ящиков загромоздили все углы самой большой комнаты коттеджа, напоминавшего по своему строению букву «А». И хотя, стоя у подножия спиральной лестницы, она не могла заглянуть в единственную спальню на чердаке, она догадывалась, что та тоже заставлена ими доверху.

Ее машина была забита одеждой. Маленький стол на крошечной кухоньке в задней части коттеджа буквально ломился от бумажных мешков с провизией. Она откопала скоропортящиеся продукты и затолкала их в холодильник. Но ей придется все это разобрать, чтобы сделать себе хотя бы бутерброд с арахисовым маслом. Предстояло приготовить и постель, если ей удастся отыскать простыни — среди своих вещей или где-нибудь у Джил в чулане. Предпочтительнее найти свои: в коттедже чувствовались сырость, и холод — видимо, он долго стоял закрытым. Если зажечь камин, затхлый запах сырости пропадет — но хватит ли у нее сил пойти поискать дрова и хворост для растопки? Сил не было. Все равно она должна приниматься за работу, по крайней мере хорошо потрудиться, чтобы лечь спать в нормальную постель. Завтра у нее будет предостаточно времени для отдыха.

Она щелкнула выключателем, чтобы зажечь верхний свет в большой комнате. Лампочка вспыхнула на долю секунды необычно ярким светом, послышался зловещий хлопок, и все опять погрузилось в темноту. Кэтлин тихо выругалась. Будь проклята эта лампочка — она единственный источник света. Дотянуться до нее было слишком высоко — двенадцать футов от пола, никак не меньше. И она не помнит, попадалась ли ей на глаза где-нибудь лестница. А теперь в быстро сгущающейся темноте ей и вовсе не отыскать ни ее, ни другую лампочку. И совершенно ясно, не очень-то много она распакует в темноте.

— Надо бы захватить коробку с Лауриными свечами, — пробормотала она. — Ей и за всю жизнь столько их не сжечь.

Подумав немного, она взяла висевший на крючке у задней двери поводок и прикрепила его к ошейнику Шнуделя. Так она, пожалуй, убьет двух зайцев сразу — выгуляет собаку и поищет лестницу у соседей.

Она помедлила на гравиевой дорожке около дома, заставив себя повернуться и посмотреть в сторону коттеджа Колдуэлла. Разумнее всего, если она спросит ее сначала у Пенна — его коттедж был ближе всех других, где кто-то жил. Выглядело бы странно, если бы она этого не сделала.

В ее планы не входило обращаться именно к нему, во всяком случае, не так скоро. Гораздо лучше, если это произойдет случайно, и потом, когда он обнаружит, что она живет в коттедже Джил, — ну, тогда она примет от него помощь.

Если ей не повезет и Пенна не будет дома, она пойдет вдоль ряда коттеджей, пока не найдет кого-нибудь. Однако рядом с его домом стояла машина, а также побитый старенький пикап. Машина была не новой, не шикарной, но довольно приличной. Запах жаренного на гриле мяса плыл оттуда по дорожке.

Развлекается. Великолепно. Ее приход будет воспринят так, будто любопытной Кэтлин не терпится узнать, кто же у него в гостях.

Она медленно завернула за угол дома. Шнудель натянул поводок, каждый мускул его тела напрягся, он настороженно нюхал воздух.

На большой веранде никого не было, однако грилем явно кто-то занимался. Виднелся легкий дымок, и слышалось шипенье капель жира, падающих на горячие угли. Она остановилась и посмотрела вокруг, на песчаный пляж и темный берег озера, где виднелись огоньки светлячков.

Может быть, он вовсе не развлекается, а занят чем-то в доме. Вопреки своим лучшим намерениям заниматься только своими делами, Кэтлин посмотрела наверх, на веранду, где должна была находиться спальня. Она нависала над частью открытой веранды. Там тоже было темно.

— Откуда ты взялась? — раздался ленивый голос у нее за спиной.

Кэтлин повернулась. Шнудель возбужденно тянул ее к шелковице, росшей рядом с домом.

Большой веревочный гамак одним концом был привязан к стволу огромного старого дерева, а другим — к перилам веранды. В нем лежал Пенн. Ноги были скрещены в щиколотках, а руки закинуты за голову.

— Привет, — сказала она.

Ее голос напоминал писк. Как оригинально, отметила она с иронией. Ведешь себя почти так же, как когда тебе было шестнадцать и ты пыталась произвести на него впечатление в очереди за ланчем — в тот день, когда она уронила ему на ногу свой поднос с тунцом и рисовой запеканкой.

Однако канули в вечность старые добрые времена.

Вот в чем суть проблемы. А ей хотелось вернуть те дни — дни вечного лета.

Дни, когда Пенн был для нее центром вселенной.