Студия пыток

8. Мир ТВ

В тот же вечер у Розы я растянулся на ее огромной кровати с бокалом, который она мне дала, и глядел сквозь рубиновое вино на свечи и на нее в окружении мерцающих бликов.

– Такое освещение тебе идет.

Меня это успокаивало – созерцать, как Роза постепенно превращается в саму себя. Она сидела за туалетным столиком, немного раскрасневшись после ванны, влажные волосы заколоты на затылке. Я приблизительно понимал, какую гордость иногда чувствуют натуралы. Я выходил в свет с красивой женщиной. Жаль только, что мы шли в такое место.

Я наблюдал, как она, не отрываясь от зеркала, на ощупь перебирает косметику, с легкостью находя и комбинируя нужные лосьоны и пудру, словно опытный аптекарь. Она наклонилась поближе к мутному зеркалу, завешанному бусами и старыми вечерними перчатками, и открыла пудреницу, которая, наверное, принадлежала когда-то Джин Харлоу. Поднялось облачко серебристой пыли, повисло в воздухе и постепенно осело на туалетный столик, пузырьки, коробочки, браслеты, павлиньи перья, полупустые флаконы с духами, пилочки для ногтей, камни, морские раковины, фотографии и лакированные шкатулки с драгоценностями. Все это, правда, и так было покрыто пылью веков. Шелковые хризантемы, вышитые на китайском халате Розы, поблескивали бронзой. Она поймала мой взгляд, заметила свое отражение в бокале и улыбнулась. Ни дать ни взять – любовница и модель художника с Монмартра, жившего лет сто назад.

– Знаешь, я с удовольствием туда пойду. Спасибо, что берешь меня с собой. – Я хмыкнул, как супруг, женатый на ней уже десять лет, и поднял с пола журнал. Иначе он со временем переместился бы под кровать, где уже скопились салфетки, пустые бокалы, бумажные пакеты и другие предметы, названия которых лучше не упоминать. – Там будет весело. Нам нужно чаще выбираться куда-нибудь, подальше от работы. Мы слишком редко это делаем.

Я пролистывал страницы с худыми полуобнаженными девушками, мелькающими перед глазами, словно парад голодающих.

– Боюсь ответить не по-джентльменски, но я тебя не приглашал, Роза.

Она прикурила. Два красных огонька блеснули малиновым сигнальным цветом, две женщины – Роза и ее отражение – затянулись одновременно. Роза прищурилась и посмотрела на меня сквозь табачный дым.

– Ты хочешь сказать, что мы с Лесли не слишком любим друг друга, и это правда, но знаешь, в глубине души я им восхищаюсь. Он верен себе. Даже несмотря на то что его вкус мне не импонирует. – Она выбрала маленькую баночку с кремом и втерла его вокруг глаз. – То есть, – она закрыла левый глаз, – в последний раз, когда я его видела, – нанесла серые тени на веко, – его наряд был чересчур кричащим, – она повернулась ко мне, проверяя мою реакцию.

– Ты и сама сейчас выглядишь не слишком адекватно, – сказал я.

Она смешно захлопала ресницами и отвернулась к зеркалу. Подправила тени, подвела глаза мягким темным карандашом, загнула ресницы и накрасила их густой черной тушью, тщательно следя за каждым движением и за каждым словом.

– А вдруг это просто его способ издеваться над женщинами? – Она втянула щеки и нанесла румяна. Я представил себе ее череп под кожей. – Хоть Лесли и одевается, как женщина, но не думаю, что они ему нравятся.

– Если он тебе не нравится, не ходи к нему.

Она отыскала среди флаконов длинную кисточку, и на стене задвигалась темная тень.

– Зачем сразу так? Я просто хотела сказать, что неуютно себя чувствую в присутствии Лесли. – Она принялась доставать кисточкой остатки помады. – Это не связано с тем, как он одевается, хотя мог бы и получше. – Она стала красить свой первоклассный алый рот. – Просто он иногда так смотрит на меня, будто я у него что-то украла.

Роза подправила помаду салфеткой и в последний раз взглянула на себя в зеркало. Довольная результатом, встала, сбросила халат, обнаружив черные кружевные чулки, черные шелковые трусики и черный бюстгальтер на косточках, и принялась выбирать в шифоньере платье.

– Роза.

– Что?

– Где твоя скромность?

– Тебе-то какая разница?

Таксист то и дело посматривал на Розу в зеркальце. Я тоже повернулся и взглянул на нее. Конечно – она забросила ногу на ногу так, чтобы было видно белую полоску бедра между чулком и юбкой.

– Ты отвлекаешь человека от работы.

Она игриво облокотилась на меня, и я почувствовал аромат ее духов, «Шанель № 5», смешанный с запахом сигарет и красного вина.

– Не порти ему удовольствие. Это единственное развлечение у таксистов: смотреть на юбки, ну и еще когда какая-нибудь пара занимается кое-чем на заднем сиденье. – Я покосился не нее, а она весело подмигнула. Интересно, сколько бокалов она успела выпить до моего прихода? – Они все вуаиеристы, ведь просто так водить машину – или скука смертная, или порочные мысли и никакой золотой середины. Их всех постигает судьба Трэвиса Бикла.

Она перегнулась к водителю и спросила, видел ли он фильм «Таксист». Я уже знал, к чему все это идет. Новая игра «в таксиста», цель которой – заставить водителя цитировать реплики из фильма, типа: «Ты на меня смотришь? Ты смотришь на меня?» – «Ну, кроме тебя, я тут никого не вижу, а ты?»

Мы пролетели по белому тоннелю с флуоресцентным освещением, потом поехали над городом по скоростной автостраде. Под нами блестела, отражая огни города, черная, как нефть, вода Клайда. Мы мчались над освещенными окнами круглосуточных офисов, над светофорами, вспыхивающими друг за другом красным, желтым и зеленым, над целыми бусами фар, которые то приостанавливались, то срывались дальше, вперед. Здание «Парома Ренфу» переливалось рекламными огнями на своем вечном приколе. Справа в небе висела пурпурная вывеска редакции «Дейли Рекорд». Водитель цитировал фразы из фильма так, словно в них была какая-то мудрость. Теперь он косился на грудь Розы, которая еле заметно колыхалась в такт движению. Голос по радио приглашал в какой-то индийский ресторан.

Шепот с интонациями Мэрилин Монро, казалось, обещал сначала трахнуть тебя, а потом накормить.

Я растянулся на сиденье и из своего темного угла наблюдал, как водитель поглядывает то на Розу, то на дорогу. Казалось, он готов был наплевать на движение, попасть в аварию, оказаться в кровавом месиве, лишь бы только еще раз заглянуть в разрез ее блузки.

«Челси-Лаундж» выглядел клубом для сомнительных джентльменов. Оформлял его грузин-гомосексуалист со склонностью к Гомеру. Белые и нежно-розовые обои на стенах, пол выложен плитками, в центре – бежевая роза ветров. Шезлонги, диваны с высокими спинками, обитые бордовым бархатом, круглые столики. К высокому потолку поднимаются коринфские столбы. Создается впечатление роскоши и строгости, которую портит наружность клиентов двадцать первого века.

Некоторые считают, что Древняя Греция была раем для мужеложцев. Старики и мальчики гуляли под ручку по Елисейским Полям, а на райском острове расцветала сапфическая любовь. Лично я вижу немало причин, по которым молодых людей должно влечь к старости: их все можно согнуть пополам и сунуть в бумажник. Кроме того, я знаю, что многие с радостью свезли бы всех лесбиянок в одну гебридскую колонию. Так что, в отличие от господина Уайлда, я скептически отношусь к греческим мотивам. Но все же, входя в «Челси-Лаундж», не могу не думать, что в этом месте нужно ввести единый стиль одежды: греческие тоги плюс немного лавровых венков, а также несколько обнаженных кудрявых мальчиков, сложенных наподобие юного Вакха с картины Караваджо… Нас же встретили два вышибалы в безликих черных костюмах.

– Как ты думаешь, они приняли меня за трансвестита? – спросила Роза.

– Вполне может быть.

Я искал глазами знакомые лица.

– А ведь они красивые, да?

– Кто, вышибалы?

– Не зли меня, конечно, нет. Тайские трансвеститы.

– Не знаю, не в моем вкусе.

– Да, но ты же можешь оценить их привлекательность?

Я отыскал того, кто мне нужен, – он сидел на балконе, расположенном над баром.

– Роза, ты хочешь быть похожей на трансвестита?

– Бывает и хуже.

– А все они мечтают выглядеть, как ты.

Она стала пробираться сквозь толпу к бару, подрезая молодых свежевыбритых клерков, прокладывая себе дорогу улыбками, локтями и бедрами. Вот они – мужчины, про которых мамы говорят: «Держись от них подальше». В наши дни – опрятно-неформальные гибриды Джеймса Дина и корпоративной Твердыни. Ковбои отдыхают на своих ранчо, а королевы кожи повесили наручники в чулан. И никаких носовых платков сигнального цвета, выглядывающих из задних карманов. Так уж вышло, что в моде сейчас мой неприметный угольный цвет. Но не обольщайтесь. Сюда все пришли с одной целью.

– Если честно, – Роза повернулась ко мне, – многие из этих ребят настолько самонадеянны, что их буквально приходится отталкивать.

Бармен направился прямо к ней, загипнотизированный интенсивностью ее взгляда. Роза широко улыбнулась мне:

– Коктейли за полцены. Я угощаю.

Пока моя начальница инструктировала бармена сделать нам с ней «розовый джин» с двойным джином:

– Эти ваши мензурки из паба – просто потеря времени. – Я отступил на пару шагов и уставился на балкон.

Хороший трюк. Попробуйте сами, если не верите. Если долго смотреть на кого-нибудь в упор, он обязательно повернется и тоже взглянет на тебя. Лесли поерзал в кресле, всмотрелся в зал сквозь чугунную балюстраду, нахмурился, потом улыбнулся и помахал мне.

– Рильке, ты привел с собой Розу. – Лесли пожал мне руку и послал Розе воздушный поцелуй, точно лос-анджелесская звезда. – Что привело тебя в эту обитель порока, Роза? Он тебя что, как приманку за собой водит?

– Не хами, Лес. Я тебя искал.

– И вдруг вспомнил, что сегодня моя группа собирается. Я не думал, что ты так внимателен.

Он подвинулся, и мы сели рядом.

В третью среду каждого месяца трансвеститы, ищущие душевной компании, собираются в Центре геев и лесбиянок – скучноватом доме свиданий, чем-то напоминающем клуб уставшей от жизни молодежи. Пришедшие рассаживаются под флуоресцентными лампами в спартанском классе, рассуждают о стиле, делятся секретами моды, спорят о стремлении к «интеграции» и просто расслабляются без приставаний чужаков. Здесь раздают последние номера «Шотландской юбки» – ТВ-фанзина, на каждой обложке которого молоденькая девица в килте. Иногда приглашают какого-нибудь лектора или кто-нибудь из паствы рассказывает о чем-нибудь телевизионном. Вечеринка заканчивается в девять, и все, кто хочет продолжения экстаза, перемещаются в «Челси-Лаундж».

Народ собирается здесь сдержанный. Наряды далеки от вечерних. Публика неспешно потягивает дамские напитки – джин-тоник или спритцер, – запивая минеральной водой. Долго не засиживаются, уйдут до того, как осипшие пьянчуги начнут выползать из пабов. Быстрым шагом дойдут до припаркованных неподалеку машин и помчатся домой, нервно пережидая длинные паузы у светофоров. Кое-кто по пути свернет в темный переулок, снимет парик, тщательно подогнанное по фигуре женское платье, атласную комбинацию, такую нежную на ощупь, неудобные чулки и бюстгальтер с двумя силиконовыми выпуклостями, заказанный по почте до востребования, на специально заведенный абонентский ящик, и уже дома с нетерпением распакованный. Придется стянуть трусики, так приятно стягивающие гениталии, и облачиться в грубую мужскую одежду. В последнюю очередь достанут из «бардачка» влажные салфетки и в полутьме автомобильного салона сотрут свое вечернее лицо. Но в «Челси-Лаундж» все они – старательно разодетые и накрашенные девушки.

Большинство этих девушек – не геи. Они – часть сообщества, которое мы называем трансгендерным, и пожелаем им удачи. Переодевание еще никому не принесло вреда, разве что Джанни Версаче, а он, по словам Леса, сам напрашивался.

Роза уже беседовала с соседкой. Они премило щебетали. Роза, залпом выпив свой джин, восхищенно щупала ткань юбки новой приятельницы. Еще минута, и они вместе пойдут в дамскую комнату пудрить нос.

– Ну как тебе?

Лес приветствовал меня жестом хористки, выходящей на сцену под фанфары, и подарил мне широченную улыбку, вытаращив глаза, словно Джозефина Бейкер.[10] Его белый парик был завит, и кудри художественно ниспадали на плечи. Красное платье в стиле сороковых: глубокий вырез, широкие плечи, тонкая талия, схваченная широким черным поясом. Фасон платья создает иллюзию большой груди. Его, конечно, нельзя принять за женщину, но для мужчины в платье он выглядел эффектно.

– Да, очень мило. Ты что, на гормонах сидишь?

– Нет, я пока с ума не сошел. Я верен себе, но не готов умереть ради эффекта. Ладно, а ты зачем пришел? Подогреться? Ты же знаешь, я ничего не беру с собой на такие мероприятия. Можешь представить меня за решеткой в этом наряде? И какой-нибудь шестифутовый болван пытается вставить мне в задницу? Нет уж, спасибо.

– Ты иногда себе льстишь.

– Ой, какие мы ранимые. Я же шучу, ты знаешь. Хорошо, значит, я тебе нужен уже второй раз за одну неделю, и не ради наркоты. Дайка догадаюсь… Может, хочешь с кем-то познакомиться?

– Умный мальчик.

– Девочка.

– Ладно, умная девочка.

– Меня сейчас ничего не интересует. Ты хотел, чтобы тебя свели кое с кем. Я это сделал. Я сегодня расслабляюсь, Рильке. Давай выпьем и забудь обо всем.

– Я куплю тебе выпить. Просто хотел кое-что узнать обо всей этой подставе.

– Как ты думаешь, сколько мне лет?

– Я на такие вопросы не отвечаю, я тоже умный. – Я знал, что Лесли мой ровесник.

– Да ладно, сколько?

– Двадцать девять.

– Угадал. Приятно, что ты начинаешь разбираться в возрасте души. Мне чуть больше, – он улыбнулся, – но ненамного. Мне кажется, я выгляжу неплохо для своего возраста, да?

– Я уже сказал.

Он зажег сигарету и глубоко затянулся. Над впалыми щеками четко обрисовались острые скулы.

– И, рискуя себе польстить, я бы сказал, что в двадцать с хвостиком я действительно выглядел не так уж плохо. – Он сухо закашлялся. Я отпил вина и закатил глаза. – И не надо насмешек. Я сохранил девичью талию, – он провел руками по телу, – потому что слежу за диетой. У меня весь череп покрыт волосами, – он поиграл со своим локоном, – потому что я никогда не скупился на стилистов и косметические средства, а главное – у меня отличный цвет лица. – Он провел указательными пальцами по лицу, по морщинам и складкам. – И еще у меня нет шрамов и царапин – это потому, что я умею следить за кожей и всегда знаю, когда нужно промолчать.

– Значит, эти твои ребята – крутые?

– Сдаваться ты не хочешь, так? Меня, должно быть, тогда здорово раскозявило, раз я умудрился дать тебе их номер. Давай забудем? Без обид. Иногда, Рильке, лучше не знать.

– А мне они крутыми не показались.

– А что ты хотел увидеть? Табличку над дверью? – Он схватил меня за руку – ногти у него были того же цвета, что и платье. – Слушайся тетю Лесли и хватит разыгрывать из себя Филиппа Марло. Ты, конечно, не так заботишься о себе, как я, но нет нужды приближать старость. – Он рассмеялся. – Ладно, что-то мы разговорились. Где выпивка, которую ты мне обещал?

Мы спустились в зал, я заказал быстрый «Джек Дэниелс» и залпом выпил, пока бармен делал газированный джин, который здесь, похоже, пили все. За персоналом тут наблюдать – одно удовольствие. Они ловко передвигаются в тесном пространстве за стойкой, не сталкиваясь, как профессиональные циркачи. Им приходится часто вертеть и трясти бутылки, а в заряженной атмосфере этого заведения каждое такое движение, похоже, имеет эротический подтекст. Я наблюдал, как барменша макала ободок бокала в соль. Какой-то клиент прижался ко мне ногой. Я повернулся и встретился с ним взглядом. Расширенные зрачки, тяжелые веки, длинные ресницы. Я кивнул на его замороженный бокал.

– Губы не прилипают?

Он улыбнулся:

– Может, немного пощиплет, но ведь это бывает даже приятно – когда губы щиплет.

Его звали Росс, он был компьютерщиком. Какая разница? Я сказал, что просто пощипать за губы недостаточно, и он ответил, что тоже предпочитает по полной программе. Я заказал целый поднос спиртного, а потом мы уединились в туалете.

Мы стояли рядом. От нашего тяжелого перегара запотели стены кабинки. Я обнял его обеими руками, левой стал массировать его яйца, теплые и влажные, а в правую взял член. Он сжимал мой сначала мягко, потом сильнее, оттягивая и отпуская крайнюю плоть, мы делали это в одном ритме, под музыку, доносящуюся из бара наверху. Он кончил первым, брызнув струей на бачок Сливки на белом фарфоре. Я сжимал его обмякший пенис в ладони, пока сам не дошел до оргазма. Сперма спазмами брызнула на его черные брюки. Туалетной бумаги не оказалось, и я протянул ему свой носовой платок. Он осторожно вытер брюки и засмеялся, заметив белые пятна, серебрящиеся на ткани.

– Ничего, все равно стирать нужно. – Ткань поскрипывала, пока он оттирал пятна. Я почувствовал запах мочи и спермы, смешанный с дезинфектантами, кабинка сжалась, а музыка сверху зазвучала слишком громко. Свет ослепил меня. Я потер виски, а он дотронулся до моей руки.

– Тебе нехорошо?

– Нет-нет, все нормально.

– Трудновато в наши дни?

– Наверное.

С ним все. Я заигрываю только до секса. Холодновато улыбнувшись ему, я поднялся с ним к бару, разглядывая пятна на его брюках: алкоголь, сперма, пот.

– А ты не торопишься.

– Разве?

– Да ладно, не злись… Попробуй-ка.

Лес налил коктейль в высокий стакан и подвинул мне.

– Я думал, такие коктейли элегантно обычно потягивают из бокалов для шампанского.

– Это чтобы напиваться побыстрее.

Лес не похож на большинство здешней трезвой ТВ-публики. Для многих жить полной жизнью означает прогулки по холмам, поэтические чтения, прыжки с банджи во имя какой-нибудь благотворительности. Для Леса, жить полной жизнью – одеваться, как ему нравится, и регулярно накуриваться.

Я осмотрелся и задержал взгляд на компании, собравшейся на балконе. Там за большим круглым столом сидело человек пятнадцать. Кое-кто на вид – даже ничего, если смотреть с определенного угла и при определенном освещении. Парочка девушек, которые могут пройти мимо тебя на улице, и ты ничего не заметишь. Какая-нибудь спокойно может пригласить мужчину домой, удовлетворить его ртом, и он еще благодарен останется. Других примешь за крупных матрон, хотя на таких крупных матрон никто обычно не клюет. Но в этой компании были и те, насчет кого ошибиться невозможно. Есть вещи, которые не спрячешь: грудная клетка шириной в сорок дюймов, большие руки, ноги сорок третьего размера. Эти люди досконально изучают модные журналы, посещают салоны красоты, сбривают волосы со всего тела, но всегда будут выглядеть мужчиной в платье. Бедные золушки, которым не грозит чудесное превращение. Глядя на них, плакать хочется. Я наполнил бокал.

Компания разбилась на группки. Казалось, у них есть даже своеобразная иерархия, в которой чем больше ты похож на женщину, тем больше тебя уважают. Лесли можно принять за женщину, но только за сто ярдов, и он очень уверен в себе, а это ценится не меньше симпатичного личика. Он скрестил ноги, платье задралось, обнаружив высокие черные сапоги и тонкие чулки.

Для людей непьющих девушки уже дошли до хорошей кондиции. В воздухе витало предвкушение, как перед премьерой. Изможденная рыжеволосая дама вынула из косметички зеркальце и вздохнула, посмотрев на себя, потом растянула губы в жутковатой улыбке и принялась их подкрашивать. Передала зеркальце соседке, и та, сделав такую же гримасу, тоже обновила губы ярко-красной помадой.

Кто-то поставил передо мной еще один коктейль. На вкус очень приятный – и почему я так редко пил их раньше? Отныне выпивка у меня всегда будет такой розовой и газированной, с двойным джином. Я поднял бокал и отсалютовал веселой компании. Несколько девушек в ответ подняли свои.

Все здесь были в женской одежде, кроме меня и немолодого тучного мужчины в кошмарном свитере. Он увлеченно беседовал с двумя довольно экзотично одетыми девушками. Оранжевый свитер, во всю грудь плотоядно скалится красный мультяшный кошак. Похоже, свитер у него подменяет собой личность и стоит больше моего костюма. «Верь мне, – словно говорил этот свитер, – я сделан из натуральной шерсти. Смотри, я не лишен чувства юмора, я не боюсь посмеяться и над собой. Тот, кто меня носит, совсем не злой, он симпатичный».

Ко мне подсела крупная девушка в красном вельветовом платье. Она выглядела так, словно с утра до вечера кладет кирпичи. Ее парик был шапкой каштановых кудряшек.

– Что, в первый раз к нам попал? – Я кивнул. Она. открыла сумочку и выудила оттуда тюбик. – Хорошо помню свой первый раз. – Она открутила крышку и, намочив салфетку жидкостью, принялась оттирать ногти. Розовый лак исчезал на глазах. – Я ужасно испугалась. – Она оторвала глаза от ногтей. – Но я была одета и накрашена. – Она покровительственно похлопала меня по колену. – Так что когда решишься, просто наряжайся и добро пожаловать к нам. Знаешь, все не так уж страшно, как сначала кажется.

Я ответил, что и сам это понял. Она мягко улыбнулась:

– Ты не будешь возражать, если я кое-что тебе посоветую? Знаешь, тебе бы совсем не помешал легкий макияж.

Я сказал, что подумаю, и поинтересовался, почему она удаляет лак с ногтей. Она вздохнула:

– Жена терпеть этого не может. Говорит, что раньше беспокоилась, что я сбегу от нее с другой женщиной, но даже представить себе не могла, что этой другой женщиной окажусь я сама.

Роза общалась с очень высокой девушкой, с меня ростом. Девушкины длинные ноги были обтянуты черными брюками, а грудь – черным топом. На обнаженные плечи накинут короткий розовый жакет. Композиция дополнялась сногсшибательным белым париком, как у секс-бомб. Роза махнула мне:

– Это Сэнди. – Мы с Сэнди пожали друг другу руки. – Сэнди – наша Розовая Леди из «Бриолина». – Я спросил, остались ли еще граффити на стене. – Нет, – прервала меня Роза. – Чем ты слушаешь? Не Берлин, а «Бриолин»! Это же мюзикл! Сэнди очень похожа на Оливию Ньютон-Джон. Прости его, он некультурный.

Мне не хотелось говорить ни с кем, кроме Леса, но он правил бал за своим столиком и на меня подчеркнуто не смотрел. Я взял еще коктейль и подсел к нему.

– Легко идет, да?

Он отвернулся от своей свиты.

– Да, эта штука неплохо бьет в голову. Твое здоровье. – Мы подняли бокалы. Лес опрокинул в себя сразу половину. Я не отставал. – Так чем ты там раньше занимался? Кого-нибудь подснял?

– И он еще называет любопытным меня.

– А ты и есть любопытный, Рильке. Пиздюк пронырливый.

– Я же не просто так выспрашиваю.

– Это ты так считаешь, но я до сих пор не пойму, что у тебя за цель. В прошлый раз мы просто обменялись услугами, все путем. Твои планы – не мое дело. А теперь ты хочешь получить что-то на халяву, а я желаю точно знать, что тебе от меня надо, пока ты не начал совать свой клюв, куда не положено.

– Я уже сказал тебе, что мне нужно.

– Хватку теряешь. Посмотри на себя. Чуть ли не в истерике. Что с тобой, снимки покоя не дают? – Я кивнул. – Псих ненормальный. Зачем тебе это надо? – Он допил коктейль и жестом попросил еще. – Господи, это же не твоя игра. – Я налил ему. Немного отпив, он посмотрел мне в глаза, как злой банкир, отказывающий в кредите. – Может, вовсе не девица тебя расстроила? Ты об этом не подумал? Не обратиться ли тебе к специалисту, психотерапевту, например? Тут ничего стыдного нет.

Я покачал головой:

– Я разузнал, что Маккиндлесс был постоянным посетителем у этих твоих ребят.

– Боже праведный, да тебя ничто не остановит. И что это доказывает? Только то, что ты уже знаешь. Он заполучил свое порно там, куда я тебя послал. Толку-то… Мир тесен. Я уверен, что ты знаешь всех антикварных дельцов в Глазго и за его пределами. То же самое с криминалом. Нас не так уж много. Ты рискуешь наткнуться на те же самые лица.

– Но когда я показал ему снимки, он не сказал, что знает Маккиндлесса.

– А чего ради? Такие, как он, работают по принципу «меньше знаешь – целее будешь». Он решил, что тебе не обязательно знать все. Так что скажи ему спасибо. – Лесли уставился мне прямо в глаза: – Он нехороший человек, Рильке. А теперь вали отсюда, ты портишь мне настроение.

– Не будь таким, Лесли. Давай, скажи мне, почему он нехороший человек.

– Господи ты боже мой. – Он покачал головой. – Ну если я тебе скажу, ты обещаешь отстать от меня до конца этого вечера? И вести себя осторожно?

– А когда я этого не делал?

– Ну, например, когда трахал этого парня в туалете. Ваше хрюкание доносилось до нашего балкона. Он ходуном ходил.

– Очень смешно. Ладно, буду осторожнее.

– Короче. Помни, я это говорю тебе только ради твоего же блага. Я тебе доверяю, мы знаем друг друга давно, но это серьезно. Это не для сплетен.

– Я понял.

– Просто следи за собой. – Он затянулся сигаретой. – Трэпп – сутенер. Появился несколько лет назад, неизвестно откуда. Я не знаю точно, где проходит граница его владений, и знать не хочу. «Сирены» – только вершина айсберга. В его ведении еще несколько массажных салонов – публичных домов и пара центров игровых автоматов.

– Игровых автоматов? Деньги отмывает?

– Может быть. И мальчики… – Возможно, я изменился в лице. Он продолжал: – Да ладно тебе, можно подумать, ты не знаешь. Ты же ходишь мимо этих бывших бакалейных лавок, переоборудованных в игровые центры, и там только несколько игровых автоматов и полдюжины мальчиков.

Я покачал головой.

– Ты что, хочешь сказать, что никогда не думал, что это за дети? – спросил он.

– Да нет, просто как-то не замечал.

– Ну, теперь, значит, заметишь.

– Так он всем этим занимается?

– Одна из побочных профессий. Заходишь, покупаешь какому-нибудь мальчишке игру на машине, а на самом деле покупаешь не игру. Понятно, к чему я? Нехороший он человек. Развращает юность и бог знает что еще. Очень изворотливый, делает большие деньги, но не имеет отношения к твоим снимкам. Зачем ему это? Ну знал он твоего жмурика. Что тут странного?

– Но Маккиндлесс не имел дела с мальчиками.

– Да, но имел дело с порнографией. Слушай, как с тобой иногда трудно. Как бы то ни было, Трэпп ведь не ограничивается мальчиками, он эксплуатирует равные возможности.

– Как ты с ним познакомился?

– Выбора не было. Сутенеры всегда берут наркотики партиями. Хорошее средство контроля. Ему нужен был поставщик, и какой-то вонючка дал ему мои координаты. Того, что он хотел, у меня не было, но я свел его с человеком. Если честно, я все равно бы когда-нибудь с ним столкнулся. Обычно говорят, что Глазго большой город, но в сравнении с Лондоном, Нью-Йорком или, блин, Парижем мы живем в тихой гавани. Наши криминальные авторитеты – торчки и безработные в третьем поколении. А вот Трэпп – это нечто особенное. Международный, блядь, половой бандит. Чем быстрее он слиняет отсюда куда-нибудь еще, тем лучше.

– Он предложил мне за снимки неплохие деньги.

– Хочешь совет?

– Да нет вообще-то.

– Продай. У тебя это уже перешло в нездоровую одержимость. Возьми деньги и забудь обо всем. Потрать на благотворительность, если тебе станет от этого легче. Передай какому-нибудь обществу опущенных беспризорников. В мире часто происходят плохие вещи, и ты тут ни при чем.

– Но это я нашел фотографии.

– И что? Ты, конечно, считаешь себя очень ловким, Рильке, и может, так оно и есть, в своем деле, но об этих делах ты ничего не знаешь. Сказать правду? Я был очень рад, что через тебя избавился от его долга. Он был мне обязан, и меня это угнетало. Теперь мы с ним в расчете. Лучше иметь с ним поменьше общего. Это мое последнее слово. Смени тему или вали отсюда.

– Он очень хотел получить у меня эти снимки.

– Отвянь.

Я налил нам еще.

– У меня предчувствие насчет всего этого. Лесли поднял бокал.

– Твое здоровье. А теперь угребывай.

Он отвернулся и заговорил с девушками рядом. Я остался сидеть и мрачно потягивал коктейль. Девушка-каменщик с каштановыми волосами склонилась ко мне:

– Есть шанс прославиться.

Я взглянул на нее:

– Что, простите?

Она показала рукой на балкон. Мужчина в свитере. Теперь он беседовал с Розовой Леди, с увлечением кивал и всячески ее обхаживал. Они сидели вдвоем в лужице белого света. Сэнди светилась радостью. Она болтала, улыбалась, элегантно взмахивая руками. Мужчина что-то шепнул ей на ухо, и она рассмеялась, запрокинув голову. Голливудский жест – у Джоан Кроуфорд получилось бы хорошо, но Сэнди не удалось. Свитер быстро махнул кому-то рукой, и я наконец заметил его спутника. Пузатый мужчина в джинсах стоял на коленях перед ними, пряча лицо за видеокамерой. Объектив он направил на Сэнди. Изображение сфокусировалось, и лицо повторилось на крохотном дисплее видоискателя.

При жестком флуоресцентном освещении все иллюзорное очарование Сэнди исчезло без следа. Она смеялась, откинув голову, на шее отчетливо выступил совершенно мужской кадык, обозначились морщины у рта. Как раз это мужчина и хотел снять. Границу, где кончался тональный крем «Макс Фактор» «для всех – от гримеров до звезд» и начиналась шея с гусиной кожей. Этот человек разбивал вдребезги так тщательно созданную красоту и превращал ее в клоунскую маску. Сэнди быстро залепетала, стараясь успеть сказать им хоть что-то, пока она им не наскучила и они не отошли. Она продемонстрировала свой розовый жакет, распахнув его, показала вышитое на лацкане имя Сэнди. Скинула жакет, показывая черный топ. Глаза ее горели от возбуждения. Свитер задавал наводящие вопросы и кивал. Она снова засмеялась и наклонилась к камере, но слишком близко. Теперь камера снимала все рытвины и неровности лица. Она улыбнулась, и камера сфокусировалась на ее рте. За подводкой и губной помадой видны были тонкие губы, старые десны и желтые от никотина зубы того мужчины, которого Сэнди пыталась забыть.

Что-то подхватило меня и поставило на ноги. Я услышал голос, орущий:

– Вы думаете, это очень смешно, да? Какое веселье!

Голос показался знакомым, но я проигнорировал это, меня занимало другое: нужно было добраться до этих мужиков по неудобному балкону. Кто-то поймал меня за руку, но я отмахнулся, послышался звон бокалов. Зазвучали и другие голоса, откуда-то издалека меня позвала Роза. Мужчина с камерой все еще стоял на колене, он повернулся и снимал теперь меня. Я пнул его, он потерял равновесие, и я выхватил камеру у него из рук. Я собирался разбить эту штуку о голову мужика в обманчивом свитере. Потому что он опасен. Он убивает людей своим объективом. Я увидел лицо Сэнди, застывшее в ужасе. В ее глазах уже стояли слезы. Мне хотелось сказать ей: «Все в порядке. Я не позволю, чтобы они тебя обижали». Камера выпала, и я стал искать ее на полу, но чьи-то сильные руки подхватили меня сзади. Я стал вырываться, но присоединились другие и сжимали меня до тех пор, пока я совсем не перестал шевелиться.

Темнота.

Темнота.

Хотелось умереть. В горле пересохло, в сердце пустота. В висках мерно стучала кровь, переполняя больную голову. Я потер брови и скулы, чувствуя, как двигается кожа, натянутая на череп. На секунду блеснули мелкие искорки света в глазах. Я снова открыл их.

Темнота.

Было время, когда я боялся темноты. Я вспомнил, и какой-то страх вернулся ко мне из тех давних времен.

Я очень медленно приподнялся на локте. Это была не моя кровать. Покрывало из лоскутов, тяжелый бархат, чередующийся с жестким хлопком, рубчатый плис по краям. В комнате стоял запах пудры, старых вещей и нестиранных простыней. Я провел рукой по одеялу, нащупал прорехи, остатки вышивки. Что-то остро ткнулось мне в спину. Я отодвинулся. Шпилька. Я вспомнил весь вечер, как всегда вспоминаю вечера – в темноте ночи. Надеюсь, мне все же удалось хорошенько двинуть мужику в свитере до того, как меня скрутили. Я смутно помнил, что крови на его лице не было. На костяшках моих пальцев не было ссадин. Я продолжил изучать покрывало, обшаривая пальцами большой холм чужого тела рядом. Послышался вздох.

– Господи.

– Роза?

– Оставь меня, Рильке, я ужасно себя чувствую.

– Роза, нужно поговорить.

– Утром.

Она отвернулась от меня, но приподнялась и несколько раз взбила подушку, прежде чем снова улечься.

– Рози…

– Нет.

– Ну Рози…

Под одеялом холодная нога пнула мою голень.

– Еще раз меня так назовешь – спать будешь на полу, где тебе самое место. – Роза поерзала, натягивая одеяло на голову и стараясь вернуть себе былой комфорт. Ничего не вышло. Она взвыла, стукнула пятками о матрац, потом перевернулась и включила лампу у кровати. – Я думала, тебе хватило неприятностей, чтобы еще ко мне цепляться. – Ее волосы до сих пор были наполовину подобраны, вчерашняя тушь размазалась под глазами. Роза закашлялась. – Дай сигарету. – На секунду она замерла с сигаретой во рту. Потом слегка тряхнула головой и закурила. Я взял одну из ее пачки, оторвал фильтр. – О, да мы – мачо!

– А как же.

– Со всех сторон мачо, да?

– Тебе видней.

– Ты вообще о чем думал, а? Нам с Лесом пришлось выволакивать тебя оттуда. Еще повезло, что таксист согласился тебя везти в таком состоянии. Лес был просто в ярости.

– Я с ним поговорю.

– Придется постараться.

Мы недолго покурили в тишине. У кровати лежала пачка болеутоляющих таблеток. Я проглотил три и передал Розе.

– Их надо пить не больше двух, – сказала она.

– Я уже большой мальчик.

– Ну да, бесполезно травить отравленного. – Я промолчал. – Ты не хочешь объяснить мне, что означала твоя выходка?

– Ой, да не знаю, Роза.

– А мне кажется, мы с Лесли заслужили объяснение. Не говоря уже о его дружках. Ты был как одержимый, никогда тебя таким не видела. Ты меня напугал, Рильке. – Сощурившись, она посмотрела на меня сквозь волокнистые спирали дыма. И вдруг улыбнулась, обхватив руками колени. – А во всем этом было что-то комичное. Эти парики, свисающие на глаза. И вопли – о боже! – Она рассмеялась.

– А я не вижу тут ничего смешного. Мне хреново, а ты делаешь еще хуже. Они просто издевались над этой девицей. И я не выдержал.

– Рильке, она же была в центре внимания, и ей очень нравилось. Может, это был лучший вечер в ее жизни, а ты зачем-то влез и все испортил.

– Да она ведь не видела, что они на самом деле делали с ней.

– И ты решил стать рыцарем без страха и упрека.

– Вроде того.

– И тебе понравилось?

– Ты уже все сказала.

Я открыл тумбочку у кровати, пошарил там среди бутылок и салфеток. На секунду мои пальцы остановились на холодном, рифленом вибраторе, потом добрались до цели. За кипой триллеров в мягких обложках я нащупал наконец неполную бутылку виски – прохладное, пупырчатое стекло. Открутил пробку и глотнул, виски обожгло горло. Сначала я подумал, что меня сейчас стошнит, но потом мгновенно полегчало.

– Посмотрите на него. Шарится по чужим шкафам, как у себя дома. Смотри, а то найдешь что-нибудь лишнее.

– Роза, да ты сама не помнишь, что у тебя там хранится.

Она нахмурилась, протянула руку к бутылке и, скривившись, глотнула.

– Фе-е. Одно из двух: или вылечит, или убьет. – Она воткнула пробку на место и сунула бутылку под кровать. Я понял, что больше никогда ее не увижу. – Знаешь, ты порой меня удивляешь… Какое тебе дело, смеялись они над ней или нет? Думаешь, она к этому не привыкла? Любой переодевающийся мужик должен уметь держать себя в руках. Не все в жизни таково, каким выглядит, Рильке, сам знаешь.

Я откинулся на кровати. Мне захотелось, чтобы она обняла меня. Просто обняла и мы бы пролежали так до утра. Она затушила сигарету.

– Ну, по крайней мере, ты дал им пищу для разговоров на следующем собрании. Только представь, они будут вспоминать этот случай лет десять.

– Роза, прости меня.

Она нежно коснулась моей руки, отвернулась и выключила свет.

– Ладно уж. Ты хоть никого не избил. Спи давай. Утро вечера мудренее. К тому же нас ждет тяжелый день.

Я сидел и слушал ее медленное, ритмичное дыхание и смотрел на оранжевый огонек моей сигареты, пока тот не погас и я снова не оказался в темноте.