Клуб переполнен. Люди стоят, сидят в проходах, пристроились на ступеньках, ведущих на сцену. Напряженно слушают сообщение следователя о преступлениях, совершенных теми, кто работал бок о бок с ними. Дегтярев видит гневные лица, слышит возмущенный, порой недоверчивый шепот:
— Бережнов? Вот никогда б не подумал…
— А Мещерский каков гусь?
— Этот на все способен.
— Тс-с… Тише. Не мешайте!
Дегтярев знает, что после его сообщения люди начнут серьезнее относиться к малейшему нарушению закона. Станут требовательнее к себе и другим. Станут бдительнее. Он ищет и находит доходчивые точные слова. Он умеет зажечь в людях стремление бороться со злом.
Один за другим начали подниматься на трибуну сотрудники треста, требуя сурово наказать преступников.
— Жаль, Бережнов ушел от суда! — говорит Женя. Со всей непримиримостью юности он презирает сейчас Бережнова, которого прежде привык уважать. — Лежит в больнице…
— Не горюй, Женька! — кричат из зала. — Поправится Бережнов. Призовут к ответу…
— Призовут, конечно. Но я-то?.. Возил, возил Бережнова, — с горечью сказал Женя, — и еще гордился, думал, вот с каким большим человеком каждый день встречаюсь. А он, оказывается, проходимец! В голову не могло прийти…
Кирилл видит бледное лицо Клавы. Она сидит съежившись, такая маленькая, хрупкая, беззащитная. Кириллу хочется подойти, успокоить ее. Но где взять слова, которые могут унять ее боль? Все же подходит:
— Здравствуйте, Клавдия Васильевна…
Секунду смотрит на него непонимающими глазами, потом вспыхивает, ниже опускает голову.
— Здравствуйте…
— Не волнуйтесь. Я уверен…
— Нет! Не успокаивайте меня…
Клава вскочила. Судорожно вцепилась в стоящий впереди стул. Крикнула отчаянным, срывающимся голосом:
— Товарищи!..
Все повернулись к ней. Клава заговорила торопливо, сбиваясь и путаясь:
— Митя… Я хочу сказать — Павлов… Не потому говорю, что он мой муж… Нет, и поэтому тоже! — Голос ее окреп. — Виноват он. Очень виноват. Струсил. Испугался Мещерского и вот… Только он не такой, как Мещерский. Не такой! Нельзя их под одну гребенку стричь! Что же вы молчите?! Хоть что-нибудь скажите. Хоть одно словечко…
Зал загудел:
— Знаем твоего Митьку… Хороший парень, только трусоват!
— Вздор! Что Павлов, что другие — одним миром мазаны…
— Неправда! Что мы Павлова не знаем? Знаем!
— Пусть судят. Да только с понятием. Нечего его на одну доску с теми ставить.
— Здесь следователь объяснял, как эта беда с ним приключилась…
— Прокуратура поняла, и суд поймет…
— Точно. И мы еще от себя на суде выскажемся. От коллектива. Будем просить, чтоб дали условно…
— Спасибо, товарищи… — Клава разжала руки, стискивавшие спинку стула. Села. Повернулась к Дегтяреву. — Мне Митя все говорит и говорит о вас. Так хорошо говорит… — Слабая улыбка тронула ее губы. — У нас ведь скоро мальчик будет. Сын.
— А если дочь? — улыбнулся Кирилл.
— Нет, — серьезно сказала Клава. — Митя непременно хочет сына. Сказал — воспитаем настоящим человеком. Честным и смелым. И еще сказал, что с малолетства будет повторять сыну ваши слова: «Трусость и беспринципность — не лучшие черты человека»…
Они говорили тихо и все же, видимо, мешали соседям слушать.
— Помолчим, — шепнул Кирилл.
Клава кивнула головой.
Зал взорвался аплодисментами. Кто-то крикнул:
— Правильно Громов говорит! Судить надо не только тех, кто брал взятки, но и тех, кто давал. Одна шайка-лейка.
Кирилл услышал, как сзади кто-то судорожно вздохнул. Он оглянулся и увидел Лисовского.
— Добрый вечер, Семен Осипович.
Лисовский чуть слышно ответил:
— Какой же он «добрый», товарищ следователь?.. Чтоб в жизни у меня таких вечеров не было!
Сидевшая рядом с ним девушка вскочила, стала пробираться к трибуне. На ходу крикнула:
— Дайте мне слово!
— А-а, комсомольский вожак! Валяй, Даша. Говори!
Даша быстро и легко поднялась на трибуну, переждала, пока затихнет шум:
— Взяточники подрывают веру людей в справедливость! — Она взмахнула рукой, словно отрубила. — Я бы их судила как за подрывную деятельность. Без снисхождения. Такой вот Мещерский — это же мразь, товарищи! Своими руками расстреляла бы мерзавца! Да и Бережнов недалеко от него ушел. А Павлов — это уж совсем другое дело…
— Решили о Павлове… Чего повторяться?
— Не шуми. Дай человеку сказать.
Даша, подавшись вперед, смотрела на кого-то в зале. Люди стали поворачивать головы, стараясь понять, на кого она смотрит. Шум постепенно утих. Даша чутко уловила момент:
— Решили, говорите, о Павлове? Верно. Хорошо решили. Но тут вот товарищи высказывались, что тех, кто давал взятки, тоже надо судить по всей строгости закона…
— А ты не согласна?!
— Не перебивай! — крикнула Даша. — Согласна! Не хуже твоего понимаю! Только я хочу сказать о тех, кто давал… Например, Сидоренко и Лисовский. Их как? В одну кучу валить? Да? Вот товарищ следователь говорил — Сидоренко изо всех сил мешал следствию. Значит, с него один спрос! А Лисовский?.. Мы все хорошо знаем Семена Осиповича. Десять лет в тресте работает, и никто про него плохого слова сказать не может. Прекрасный работник, честнейший человек. Я с детства в одной квартире с Лисовским живу. Когда их сын женился, старикам от невестки житья не стало. Имеет право Лисовский на спокойную старость? Имеет. Он, может, больше, чем многие другие, нуждается в жилплощади. И ведь раз десять просил Мещерского. Все впустую. Почему Мещерский ему отказывал? При такой обстановке, какая сложилась у нас в тресте с распределением квартир, это можно расценить только как вымогательство взятки. А тут еще Сидоренко прямо заявил Лисовскому — дай взятку, получишь квартиру. И невестка каждый день скандалы закатывала… Нет, товарищи, я не хочу сказать, что Семен Осипович поступил правильно. Конечно, нет! И он это сам не только понял, он очень тяжело пережил… Я знаю, вижу, какой у него на душе камень. Что же, товарищи, его теперь с этим камнем — в воду? Пусть тонет? Да? Так одним махом и перечеркнуть всю его безупречную жизнь? Мещерский решил погубить Лисовского, чтоб спасти свою жалкую шкуру, а мы руку ему не протянем?.. Так, что ли?
«Вот девчонка! — восхитился Дегтярев. — Ну, молодчина»…
— Верно она говорит! — крикнул Громов. — Верно, Даша. Что предлагаешь?
— Я предлагаю просить прокуратуру не привлекать Лисовского к уголовной ответственности.
— Кто за это предложение, — сказал председатель, — прошу поднять руки.
Лес рук взметнулся вверх.
— Единогласно.
Когда руки опустились, Дегтярев увидел, как по лицу Лисовского, изрезанному глубокими морщинами, текут слезы. Губы что-то шепчут. Не разобрать что… Но вот он встает и в зале сразу устанавливается тишина:
— Дашенька… Еще когда ты была пухленькой девочкой с бантом в кудряшках, моя Роза говорила: «Это необыкновенная девочка, Семен». Моя жена умная женщина… А я осел. Старый осел. Спасибо, что вы это поняли, товарищи…
Лишь поздно вечером стал расходиться из клуба народ. Дегтярев еще задержался в парткоме. Когда он освободился, был двенадцатый час. Спать не хотелось. Утром он подготовит постановление о передаче Лисовского на поруки. «С учетом безупречного прошлого, чистосердечного раскаяния, наличия нездоровой обстановки в тресте, преклонного возраста»… Да, именно так он сформулирует постановление. Пономарев несомненно не откажет коллективу треста в этой просьбе.
— А здорово их «комсомольский вожак» говорила! Умница Даша. Она бы тебе понравилась, Рыжик…
Удивительно! О чем бы ни думал, мысль всегда возвращалась к ней. К Наташе. И хотя Кирилл никогда не рассказывал дома о служебных делах, мысленно он часто обращался за поддержкой к Наташе. Всегда старался представить, что она сказала бы в том или ином случае. Как реагировала? Одобрила или не одобрила его решение? Это было важно. Это было просто необходимо!
Кирилл вышел на набережную, перешел мост, свернул на Красную площадь. Остановился. Стал слушать бой кремлевских курантов. Подумал: «Тут бьется пульс страны. Сердце страны. Мозг страны». Взглянул на рубиновые звезды. Как-то совсем по-мальчишески помахал им рукой. Пересек площадь. На улице Горького свернул в переулок. Шел и наслаждался тишиной. Мягким светом фонарей. Теплом приближающейся весны. Радостным сознанием исполненного долга.
В основу повести «Стяжатели» положены обстоятельства подлинных уголовных дел. Автор благодарен работникам Московской городской прокуратуры, которые помогли ему собрать материал. Особенно хочется отметить большую помощь, внимание и чуткость прокурора Ленинского района столицы Леонида Васильевича Пархоменко, который во многом и послужил прообразом героя повести Кирилла Дегтярева. Чистота помыслов, уменье глубоко анализировать, выдержка, решительность, непримиримость к тем, кто ради собственной выгоды, желания легко жить за чужой счет нарушает нормы социалистической законности, великолепно уживаются в нем с душевной мягкостью, любовью к людям, справедливостью, романтикой.
Когда я закончила «Стяжателей», мне стало грустно без моих героев, как будто из жизни ушли родные и близкие люди. Показалось, что я не все еще рассказала о них, не все узнала сама. И я решила написать еще одну, заключительную повесть о жизни Кирилла Дегтярева, о его сложном, многогранном и самоотверженном труде, его мастерстве в раскрытии преступлений.
К работе над третьей повестью я уже приступила. Как и обе предыдущие, она будет написана на основе подлинных уголовных дел.
А в т о р