Стяжатели

3.

То, что сообщил Бережнову шофер, было дико, бессмысленно, неправдоподобно. И все-таки это была правда. Горечью полыни стянуло горло. Его сын изнасиловал девушку. И теперь Эдику грозит… Что? Этого Бережнов не знал. Пока еще не знал. Найдет ли суд смягчающие вину обстоятельства? Есть ли такие обстоятельства?!

Наде он ничего не скажет. Это убьет ее. Мелькнула гаденькая мыслишка: «Ну и что?..» Бережнов ужаснулся собственной подлости.. Да, жена приговорена, жить ей осталось недолго. И тогда он женится на Аглае. Но самому приблизить смерть Нади хоть на час… Нет, на это он не способен. «Скажу, что достал для Эдика путевку в санаторий!» «И Эдик уехал, не простившись со мной?» Надя непременно так спросит. Бережнову стало не по себе при мысли, сколько горечи будет в Надином голосе, когда она так спросит. Но он что-нибудь придумает, чтобы ее успокоить. Что-нибудь придумает. Это лучше, чем сказать правду. Невозможно сказать Наде, что Эдик арестован. Невозможно! Боже мой, Эдик, что ты наделал?!

Вчера прямо от Аглаи Бережнов поехал в милицию. Начальника уже не было. Дежурный сказал, что его можно застать с утра. Утром, не заезжая в трест, он снова поехал в милицию. Начальник принял его сразу, был в меру вежлив и любезен, но на просьбу Бережнова отпустить сына до суда домой ответил категорическим отказом.

— Вас заставят! — разбушевался Бережнов. — Вы знаете, с кем имеете дело?

— Знаю. С отцом, который так распустил сына, что тот докатился до преступления.

Бережнов с трудом сдержался. Спросил:

— Вы разрешите мне, по крайней мере, увидеться с сыном?

— Пожалуйста.

Когда привели Эдика, Бережнов содрогнулся: такой жалкий вид был у парня. От его самоуверенности, порой граничащей с наглостью, не осталось и следа. Эдик плакал, размазывая по лицу слезы, что-то бормотал в свое оправдание, умолял спасти его:

— Ты можешь… Ты все можешь, отец!

Бережнову жаль сына, жаль жену. Но больше чем их он жалеет себя. Если Эдика осудят, его, Бережнова, карьера кончена. Это несомненно. Придется поставить крест. Захочет ли тогда остаться с ним Аглая?.. Им овладела злоба. Бешеная злоба на этого мальчишку, этого щенка, его сына. И все же надо его спасать. Для всех. И в первую очередь для себя.

Когда Бережнов вышел из отделения милиции, Женя испугался: таким он видел начальника впервые. Женя поспешно отворил дверцу машины, но Бережнов прошел мимо, даже не заметив.

— Николай Николаевич! — окликнул его Женя. — Куда же вы!..

Бережнов вздрогнул, остановился.

— Садитесь, Николай Николаевич, — настойчиво повторил Женя.

— Ах, да…

Сел, так и забыв захлопнуть дверцу машины. Женя осторожно, чтоб не потревожить его, протянул руку. «Что этот дурень натворил?» — подумал Женя. Он всегда презирал Эдика. Молокосос. Маменькин сынок. Тряпка.

Женя, против обыкновения, вел машину медленно. «Куда его везти? На работу? Домой? Может быть, к Аглае?.. Да ну ее!» Аглаю он не любил. Вцепилась в Бережнова, как рак клешнями! Выгодный жених, ясно! Порицать за этот роман самого Бережнова Женя не мог: он уважал Николая Николаевича. Член партии, ответственный работник. Не задается, как некоторые. Что не устоял перед Аглаей — неудивительно. Баба сама на шею вешается. И ничего не скажешь, хороша! А Надежда Леонтьевна какая же ему теперь жена? На ладан дышит… Но сейчас им лучше быть вместе. Вдвоем горевать — полгоря с души стряхнуть!

Женя повел машину к дому, где жил Бережнов. Искоса взглянул на него — туда ли еду? Но Бережнов продолжал сидеть молча. Только когда машина затормозила у подъезда, очнулся, сказал испуганно:

— Нет! Не домой…

И снова замолчал. «Напиться бы сейчас к чертям собачьим!» Но и этого нельзя. Сначала надо все обдумать. Наметить план действий. И главное — достать денег.

— Вези к Мещерскому.

Женя с удивлением заметил внезапную перемену в Бережнове. Будто чья-то таинственная рука подкрутила часовую пружину. Он подтянулся. Лицо затвердело. Проснулось желание действовать, а вместе с ним вернулась энергия.

— Мы еще поборемся, Женя! Езжай.

Когда Женя подрулил к подъезду, Бережнов достал из кармана блокнот и ручку. Набросал несколько слов:

— Поезжай в трест. Передай записку Мещерскому. И сейчас же вези его домой.

Бережнов поднялся на лифте, позвонил. За дверью раздались шаркающие шаги. Старушечий голос спросил:

— Кто это?

— Я.

— Какой такой я? Ты толком говори, коли спрашивают! — Послышалась возня с бесчисленными затворами и дверь слегка приоткрылась. — Чего надо?

— Открой, Домна Спиридоновна! — нетерпеливо сказал Бережнов. — Не узнаешь?

— Ах ты, батюшка ты мой! Теперь узнала, Николай Николаевич. Как гуднешь своим басом, так я тебя за версту узнаю…

Дверь, наконец, распахнулась.

— За семью замками живете!

— А как же? Неровен час плохой человек заглянет. Нонна Владимировна строго-настрого приказала дверь на всех запорах держать. Воры-то покамест не перевелись. Тут человек честным трудом наживает, а грабитель заберется и в раз утащит.

Бережнов, не слушая, снял пальто, прошел в кабинет.

— Наш не скоро приедет. На работе он. А там поди какое заседание или совещание, прости господи…

— Сейчас приедет, я за ним машину послал. Совещание у нас здесь будет. — Бережнов сел, взял газету. Читать не собирался. Хотел только избавиться от словоохотливой домработницы. — Поставила бы ты чайник, Домна Спиридоновна.

— И то правда. Как же это я сама не догадалась?!

Всю дорогу в машине Мещерский допытывался, о чем Женя вчера вечером сообщил Бережнову у Аглаи. Но Женя отмалчивался. Не считал возможным с кем бы то ни было говорить о беде, постигшей Николая Николаевича. Захочет Бережнов — скажет. Не захочет, — значит Мещерскому и знать незачем.

Сам Женя узнал вчера об аресте Эдика случайно. Он привез профессора к Надежде Леонтьевне, проводил его в квартиру, остался ждать. И как раз в это время позвонили по телефону из отделения милиции. Сообщили, что Эдик задержан. Сидит в камере предварительного заключения. За что — не сказали. Женя растерялся. Чуть не побежал к Надежде Леонтьевне. Потом решил, что делать этого не следует.

Визит профессора казался Жене бесконечным. Наконец, профессор вышел из спальни. Вид у него был усталый и хмурый. «Должно быть, плоха… Нет, нельзя ей говорить. Надо скорее сообщить Николаю Николаевичу».

Вез профессора обратно на предельной скорости. На одном из поворотов профессор не выдержал:

— Уж если вам, голубчик, обязательно хочется сломать себе шею, делайте это без меня…

Женя не отозвался. Однако скорость чуть сбавил: «Шею не сломаю, а на орудовца нарвусь — по головке не погладит…»

…Женя так задумался, вспоминая вчерашнее, что не сразу сообразил, о чем говорит Мещерский.

— А ты правильный парень. Пойдешь ко мне шофером? Я скоро «Волгу» куплю.

— Мне и с Бережновым хорошо.

— Да разве я тебя сманиваю, чудак! По совместительству предлагаю. В свободное от службы время. Платить буду неплохо: за четыре часа в день полную ставку.

— Всех денег не заработаешь, Павел Сергеевич. Да и не в деньгах счастье.

— И то правда.

— Тем более, я учусь. У меня времени совсем нет. — Женя был доволен, что Мещерский перестал приставать к нему с вопросами о том, что он вчера сообщил Бережнову, и поэтому разговорился. — Да и вам, Павел Сергеевич, к чему лишние деньги на шофера тратить? Получите права, сами будете машину водить. И не четыре часа в день, а сколько вздумается! И жена ваша выучится.

Мещерский рассмеялся:

— Нонна Владимировна спит и во сне видит, как будет выглядеть за «баранкой». Еще машины нет, а она себе специальный туалет заказала. Автомобильный.

«Денег, видно, куры не клюют! — с неприязнью подумал Женя. Тут же раскаялся. — Завидуешь, Женька? Да нет, разве самую малость… Каждому овощу свое время. Кончу институт, заживу не хуже Мещерского. И на машину скоплю, и Зинушке на «автомобильный» костюм». Он усмехнулся.

— Чему улыбаешься?

— Да так! — Женя уже перестал злиться. — Приехали, Павел Сергеевич.

Мещерский, сбросив в прихожей шубу, спросил домработницу:

— Нонна Владимировна дома?

— Нету ее. С утра к портнихе уехала. Вас Николай Николаевич дожидается.

— Знаю.

Мещерский торопливо прошел в кабинет. Увидел, что Бережнов сидит за столом. Перед ним остывший стакан чая.

— Здравствуйте, Николай Николаевич.

— Садись, Павел. Мне надо с тобой посоветоваться.

— Слушаю вас.

Бережнов поднялся. Шагая по кабинету и время от времени вытирая платком взмокшие от волнения ладони, начал рассказывать. Закончив, остановился перед креслом, на котором сидел Мещерский:

— Что скажешь?

— Плохо, Николай Николаевич.

Бережнов нетерпеливо качнул головой:

— Это мне и без тебя известно.

Повернулся. Опять зашагал.

Мещерский для чего-то переставил пепельницу на другой конец стола, потом снова придвинул. Как всегда, в первую очередь подумал о себе: во вред или на пользу может обернуться лично для него вся эта история с Эдиком? «На пользу!» — решил он, наконец. Мягко сказал:

— Вы ведь знаете, Николай Николаевич, для вас я готов сделать все возможное… и даже невозможное.

— Знаю, — устало согласился Бережнов. — Поэтому и приехал.

— Я ценю… — В голосе Мещерского звучали признательные нотки, хотя он при этом подумал: «обходится мне это недешево!» — Высоко ценю ваше доверие. С чего же мы начнем? С адвоката по-моему. Найдем такого, который сумеет свести на нет всю доказательную часть, предъявленную следствием суду. Конечно, потребуется помощь самой пострадавшей, а главное ее родителей.

Бережнов снова круто остановился перед Мещерским.

«Навис, как скала, — подумал Мещерский. — Ничего, эта скала скоро рассыпется мелким гравием».

— Ты понимаешь, что говоришь?! Родители девушки постараются засадить Эдика покрепче…

— Их надо предварительно обработать. Как можно скорее. Лучше всего это сделает адвокат. У меня есть один на примете. Дорого берет, подлец! Но не в деньгах счастье, как говорит ваш Женя. Нам что важно? Добиться, чтобы девушка и ее родители согласились дать нужные показания. Если она заявит, что сошлась с Эдиком добровольно, а потом поссорилась и со злости побежала в милицию, — этого будет вполне достаточно, чтоб признать Эдика невиновным. При хорошем адвокате суд в эту версию поверит.

— С какой стати девушка будет давать такие показания?!

— Потому что Женя ваш все-таки неправ, — загадочно проговорил Мещерский.

— При чем тут Женя? Что за чепуху ты мелешь!

— Женя не прав, — повторил Мещерский. — Счастье все же в деньгах. Вы задарите девчонку и ее родителей. Пообещаете, что Эдик женится, и сдержите свое обещание. Все ваши подарки будут свадебными подарками. Серебряные ложки, вилки, ножи, золотые безделушки, мебель для квартиры новобрачных. Наконец, тесть с таким положением, как у вас, тоже дело не последнее.

— Возможно… Но где я возьму такие деньги? Заведу печатный станок для фальшивой монеты что ли?

— Слишком рискованно! — рассмеялся Мещерский. — Фальшивомонетчики долго на свободе не задерживаются. Есть более простой, и безопасный способ.

— Какой же?

Прежде чем ответить, Мещерский взял папиросу:

— Разрешите, Николай Николаевич?

— Кури.

Мещерский глубоко затянулся. «С папиросой думается легче. Прочищает мозги. Бить следует наверняка. Промахнешься — у самого слетит голова». Нет, сказать прямо нельзя. Надо сначала прощупать:

— Николай Николаевич, вы отчетливо представляете себе, что грозит Эдику?

— До пятнадцати лет! — быстро отозвался Бережнов. Наливаясь гневом, крикнул. — Пусть сидит, мерзавец! Он этого заслужил.

«Неужели Бережнов так принципиален?»

— Я не хочу вас пугать, Николай Николаевич, но сейчас за эти дела возможен расстрел.

Увидел, как дрогнуло лицо Бережнова. Отлично. Надо нажать еще немного:

— Тем более в случае с Эдиком. Ведь девушка несовершеннолетняя. Вы, кажется, говорили, ей нет еще и семнадцати?

Бережнов не ответил. Опустив голову, медленно раскачивался из стороны в сторону, из стороны в сторону. Как маятник. Мещерский постарался вложить всю теплоту, на какую был способен, в свои слова:

— А ваша жизнь, Николай Николаевич? Ваша работа, ваш авторитет? Ведь тень преступления Эдика упадет на вас. Увы! Так обычно бывает. Об этом вы подумали?

Бережнов обо всем подумал. Обо всем. Десятки раз повторял себе то, о чем говорит сейчас Мещерский. Но когда повторяешь себе — одно. А когда слышишь, что то же самое произнесено вслух…

— Что же я могу сделать?! — горько вырвалось у него. — Где я возьму такую уйму денег? Ты мне их дашь, что ли?

— Я никогда вам не отказывал! — Мещерский засуетился. Достал из бумажника сберегательную книжку. — Тут у меня около семисот рублей. Вы можете их взять.

— Спасибо, друг. Я еще двести должен тебе за серьги.

— Значит, будет девятьсот. Пусть это вас не волнует. Боюсь только, что этого недостаточно…

— Мне остается пустить себе пулю в лоб! — мрачно сказал Бережнов.

Мещерский всполошился. Еще действительно сдуру застрелится! Нельзя дать этой мысли укорениться:

— А как же Аглая? — Мещерский был так встревожен, что на этот раз голос его дрогнул неподдельным волнением. — Что будет с ней?

Мещерский придерживался правила, вычитанного им где-то: все зависит от счастливой случайности и твердой решимости ее использовать. «Счастливая» случайность появилась, в решимости у Мещерского недостатка не было:

— Убежден, что сумею вам помочь, Николай Николаевич, — сказал он. — Надо только продумать кое-какие детали. Потом я вам все сообщу.