Погодин появился в управлении после обеда. Поначалу завернул к дежурному, поинтересовался, какие и где совершены преступления за минувшие сутки. Убедившись, что в закрепленных за ним районах ночь прошла спокойно, поднялся по бетонной лестнице на третий этаж. На пороге столкнулся с майором Нуждиным, намеревавшимся куда-то уходить.
— А, Никола! Здорово! Как съездил? Дела как? Настроение?
— Вышли на одну интересную группу, а разыскать не удалось. Убеждены: она совершила кражу из магазина, доказательства добыты...
— Так, хорошо! Только пока не ходи с докладом к Огородникову, помешкай.
— Почему?
— Он не в духе. Пускай оттает. Потом зайдешь.
— Что случилось?
— Пустяк. Помнишь Давыдова, у которого при обыске ты маху дал?
— Помню, конечно. До конца дней своих буду помнить.
— Он Огородникову на двух листах нравоучительную «телегу» накатал. Ясное дело, не понравилось, распалился. Да и секретарь в огонь масла брызнула: зарегистрировала депешу. Вызывал, снимал стружку. Приказал впредь не регистрировать и не носить на доклад такую «чушь».
— Может, на самом деле там жаргонная горчица с натертым хреном перемешана?
— Может. Но стоит ли из-за такого пустяка рвать и метать, себе и другим нервы мочалить? Я так ему и сказал. Поди все еще ерзает в кресле с очередной папиросой в зубах.
Спустя час Погодин докладывал начальнику о проделанной работе. Начал спокойно, излагая все по порядку, но вскоре ему показалось, что Огородников слушает невнимательно, без интереса, только потому, что положено выслушать, занервничал, и остальная часть доклада получилась бессистемной, скомканной. Докладывал он не больше пятнадцати минут. Огородников, ворочаясь в кресле, дымил длинной папиросой, часто стряхивал пепел.
— Все, что ли? — спросил, глядя в пепельницу, наполненную измятыми окурками.
— Да.
— А вы в командировке что сделали?
— Как? — Погодин не понял вопроса.
— Вы все говорите: «Мы с Колокольчиковым, мы с Колокольчиковым». А лично вы какую работу проделали?
— По-моему, ни один сотрудник областного уголовного розыска не должен работать в командировках по конкретным делам в одиночку, без тесной связи с местными работниками.
— Вы учите меня?
— Нет. Но если вас интересует не все, что сделано, а лишь моя работа, то я изложу ее в письменном рапорте.
— Изложите. И запомните: мне нужны проценты раскрываемости преступлений. Они же появляются тогда, когда преступникам доказана вина.
— Мы докажем. Задержим группу Крестова и докажем.
— Когда?
— Точно сказать не могу, но скоро. Ведь должны же они появиться в нашем городе или в училище, и нам об этом сообщат. Кроме того, заготовлена областная ориентировка о их розыске. Может, посмотрите?
— Вечером.
— Я свободен?
Огородников поглядел на Погодина, подумал, буркнул:
— Да.
Погодин ушел в свой кабинет, распахнул окно, закурил. День разгулялся, посветлел. Плотное стадо рыхлых облаков, подгоняемое ветром, утянулось на север. Небо расчистилось, засветилось нежной синевой. На макушках тонких тополей, в мелкой листве-кудряшках, проказничал легкий ветерок, готовый в любую минуту упорхнуть в высь, туда, где ранней весной и поздней осенью усталый, но надежный вожак журавлиной стаи уверенно ведет свой клин к намеченной цели. Таким вожаком Погодин желал видеть своего начальника, потому что для человека, даже устойчиво стоящего на ногах, всегда имеет значение — кто рядом, а для коллектива — кто стоит у руля, кому этот руль доверен.