Сумеречная зона

Глава 12

Обитатель башни красного кирпича решил сделать вылазку в город, чтобы прикупить «коксу», да и вообще хотелось развеяться. Он терпеть не мог город и терпеть не мог людские толпы, но ночной квартал развлечений был совсем другим делом. Здесь правили законы ночи, которую он так любил, здесь все было призрачно, текуче, изменчиво и существовало, не существуя, на границе неонового света и тьмы. Здесь можно было все, что запрещал свет дня, здесь не было уличной толпы, здесь все были одиночками с расширенными глазами. Он любил этот мир, настолько фальшивый и продажный, что казался произведением искусства, он любил даже запах помоек, которых было полно за красивыми фасадами — там вспыхивали глаза котов и стоны похоти, и крики боли. Он не любил человеческих взглядов, но здесь, идя по улице, ему нравилось ловить на себе взгляды, заинтересованные — женщин, настороженные — мужчин. Подростки смотрели дерзко, но в глубине их разноцветных глаз плавал страх — они чувствовали больше, чем другие люди, они были существами сумерек, ангелами, падающими из мира детства, но еще не ударившимися о землю, они находились в полете, они видели много, но не понимали ничего, они были уязвимы и страшны в своей жестокой невинности. Одиноких женщин было много, а одиноких мужчин — мало, мужчины сбивались в кучу и были похожи на собак, своей мутной собачьей иерархией. Он не любил мужчин — женщины нравились ему больше, еще больше ему нравились дети, а детей здесь не было. Все женщины здесь были похожи на кошек, они были полны холодной ярости, даже если терлись о ноги мужчин, в свете неона и во тьме помоек, на тротуарах, в барах и в клетках над барами — здесь шла война полов, которая наэлектризовывала воздух, и ему это нравилось. Женщины смотрели, как кошки, — с ледяной похотью или как на кусок мяса, но здесь не было женщин, которые боялись его — и ему это тоже нравилось. На самом деле, женщина не боится ничего, даже когда визжит от страха, а мужчина боится, даже когда лезет на ножи, мужчина боится быть втоптанным в грязь, он боится этого больше смерти и потому страх не покидает его никогда, а женщину топчут всегда, потому что так устроен мир, она — кошка, не знающая, ни стыда, ни страха, у нее девять жизней и одна смерть, она легко разбрасывает и то, и другое, вот почему ему нравилось смотреть в глаза женщин, но эта ночь сделала ему особый подарок. Он ответил на взгляд бледной девочки со встрепанными черными волосами — она показалась ему подходящей.

— Пятьдесят долларов, — сказала она, коснувшись пальцем нижней губы.

Он кивнул.

— Куда пойдем?

— Здесь есть место. — Не оборачиваясь, она пошла в щель между домами, и он двинулся вслед за ней.

— Тебе нужен «кокс»? — спросил он, когда девчонка, присев за грудой картонных ящиков, наваленных у какой-то грязной стены, быстро управилась с делом.

— Нужен. Ну и что? — поколебавшись, ответила она.

— Мне тоже нужен. Но я не местный и не знаю, где взять. Я поделюсь с тобой, если ты купишь. Понятно?

— Понятно. Сколько?

— Пять грамм.

— Давай деньги.

Он отдал ей 250 долларов, пять грамм были предельным количеством, которое он мог себе позволить, чтобы не пустить круги по местной тусовке.

— Жди здесь. Не бойся и не ходи за мной, я вернусь минут через десять. — Он усмехнулся и присел на ящик, закуривая и глядя в ее удаляющуюся спину — ждать следовало от десяти до пятнадцати минут, а потом подниматься и валить отсюда.

Она уложилась в указанный срок, ладонь, на которой она протянула ему пять «закруток», слегка подрагивала. Он понимал, что ей надо нюхнуть, и без разговоров отдал один пакетик, бросив остальные себе за пазуху — их можно было «потерять» мгновенно, выдернув полу рубашки из штанов. Но потерять здесь можно было не только «кокс» и быстрее, чем приобрести, — едва в руках девчонки затрещала разворачиваемая бумага, как в щели между домами раздались мягкие шаги подпружиненных кроссовок и оттуда возникли четыре фигуры.

— Ну что, уже занюхался, пидор? — вкрадчиво спросила одна из них.

Девчонка дернулась, сминая в ладони пакет, четыре фигуры тихо хихикнули, рассыпаясь веером, ночной приятель девчонки произвел серию неуловимо-быстрых движений, как будто паук ткал паутину в темном воздухе, потом раздался визг.

Девчонка очнулась уже на освещенной улице, волочимая за руку лавирующим через толпу приятелем и сжимая в кулаке другой пустую бумажку от просыпавшегося кокаина.

— Стой! — она уперлась в тротуар обеими ногами.

— Я «кокс» потеряла!

— Я дам тебе еще, дура! — огрызнулся приятель, притормаживая. — Надо валить отсюда по дальше!

— Куда? Я их знаю, они меня найдут! — по лицу девчонки потекли слезы. — Это все из-за тебя, придурок! — Приятель остановился и посмотрел на нее задумчиво.

Воронцов сидел в баре, дожидаясь Илону, когда мобильник заныл во второй раз. На первый сигнал Воронцов не ответил, полагая, что это начальник розыска призывает его на вечернюю сходку и намереваясь ее продинамить. Илона была старой и очень цен ной знакомой, которая стоила того, но и надпись выскочившую на дисплее «Немедленно ответь!» — нельзя было проигнорировать и он, со вздохом, включился.

— Ты еще не сильно бухой? — спросил начальник.

— Не сильно.

— Ты где?

— В квартале.

— Там где-то рядом с тобой, — начальник назвал адрес, — порезали каких-то мудаков, пойди и посмотри, что там.

— У меня встреча.

— Вот и будем считать, что ты работаешь, а не сосешь самогон, — начальник отключился.

В этот момент в бар вошла Илона.

Илона не была проституткой, в обычном смысле этого слова, просто она навещала иногда пару-тройку пожилых состоятельных мужчин, да еще двое помоложе захаживали к ней самостоятельно, вот и все. Эти необременительные контакты позволяли ей вполне безбедно жить, не расставаясь с унаследованной от отца хорошей квартирой и унаследованными от него же приятелями, одним из которых и был Воронцов, знавший Илону с детства. Однако Илона была умной девочкой и биологом по образованию, а базовые знания по химии, полученные в университете, служили ей основой маленького хобби, дававшего возможность присовокупить к безбедной жизни приятные мелочи и невинные излишества, доводя до ума некоторые специфические субстанции, служившие основой дохода в квартале развлечений. Большинство дилеров и многие из ребят, заправлявших делами в квартале, были ребятами, с которыми Илона ходила в детский сад, в школу и умеренно допускала к себе на дискотеках, стоило ли удивляться, что их старая дружба оказалась еще и плодотворной? Воронцов никогда не позволял себе широко пользоваться плодами их дружбы, но Илона была умной девочкой, она сама понимала, что к чему, и знала, что дядя Воронцов поможет в случае чего.

— Давай пройдемся, — сказал Воронцов, вставая из-за стола ей навстречу. — Тут порезали каких-то чертей, хочешь посмотреть?

Когда они выходили из бара, по улице мимо них быстро прошел сосредоточенный мужчина, крепко придерживая за локоть всклокоченную девчонку. Воронцов вскользь заметил, что у мужчины белое, как у обитателя «крытки», лицо, но мало ли здесь было, обитателей ночи?

Они едва успели к месту происшествия — еще немного, и пострадавших увезла бы «скорая», которая прибыла на удивление быстро. Со старшим бригады о чем-то тихо переговаривался парень в элегантном шелковом костюме и с зализанными назад волосами.

Одной машиной здесь могло и не обойтись — двое пострадавших уже лежали на носилках, еще двое лежали на земле и вокруг них продолжали суетиться белые халаты, в свете фар было видно, что все вокруг забрызгано кровью. Двигаясь чуть впереди державшейся в тени Илоны, Воронцов подошел к врачу.

— Что с ними случилось?

— А что надо? — вскинулся зализанный. Не обращая на него внимания, Воронцов показал врачу удостоверение.

— Да ничего особенного, — усмехнулся врач — Расписали, как картину Пикассо. Кровищи много, но ни один крупный сосуд не задет. Порезы длинные, мелкие, направлены сверху вниз и снизу вверх по фронтальной части тела и рукам. Видок у них страшный, но опасности для жизни нет.

Пока он говорил, зализанный куда-то исчез. Воронцов подошел к тому из лежавших на носилках, у которого были открыты глаза.

— Что случилось, сынок?

— Ничего, — ответил тот сквозь зубы. — Упал, порезался об стекло.

— Ну и хорошо, ну и ладненько, — удовлетворенно произнес Воронцов. — Заяву писать не будем?

— Нет.

Остальных можно было не спрашивать. Воронцов мельком осмотрел место происшествия и, не заметив ничего интересного, вернулся к Илоне, доставая из кармана мобильник.

— Пошли отсюда. Это тухляк. Теперь они сунут бабки старшему бригады, чтобы тот не болтал лишнего и будут разбираться сами. Ну и скатертью им дорога, ну и флаг им в руки, — то же самое он повторил начальнику по телефону.

— Но кто-то позвонил на 0–2, — заметила Илона, когда они вышли на освещенную улицу.

— Дежурный «скорой» прозвонил, вероятней всего, — усмехнулся Воронцов. — Они так делают, чтобы подстраховать своих людей. Или какая-нибудь перепуганная официантка, которая не посоветовалась с хозяином. Ну и что? Она наверняка не назвалась — ложный вызов. Из приемного покоя любой больницы сообщат о ножевых ранениях.

— Я вижу ты разбираешься во взаимоотношениях медицины и милиции, — ухмыльнулся Воронцов. Не сообщат, если получат от врача «скорой» сопроводиловку, что ребята упали и порезались об стекло. А чего ты так волнуешься?

— Мне интересно, что ты будешь делать, если такое произойдет со мной.

— Я найду и закопаю человека, который это сделал, — твердо и не задумываясь, ответил Воронцов.

— А ты дашь мне свою кровь? — спросила Илона. — Я дам тебе свою кровь, я дам тебе свою… — он запнулся.

— Сперму, — вежливо подсказала Илона. Пошли ко мне. У меня есть джин, и я не хочу сидеть в вонючем баре, слушая там матюги.