Сумеречная зона

Глава 20

Первоначальное решение было принято обитателем башни на основании указаний Голоса и сообщения подруги о том, что мент работает на опорном пункте. Базар облегчал задачу, вычислить мента, стоя в толпе, было намного безопасней, чем торчать под райотделом. Голос говорил что-то о пороге, который надо переступить, о силе, которая находится в доме у мента. Значит, следовало провести его до дома и кончить, переступив порог вслед за ним, в его доме и вместе с его силой, чем бы она ни являлась.

Но когда охотник увидел поддатого сыщика, выползающего из здания судмедэкспертизы с шахматами под мышкой, у него мгновенно созрел иной план, отменяющий первый. Зачем было рисковать, сталкиваясь с силой, сидящей в доме у мента? Охотнику предоставлялся шанс поставить точку изысканно, по всем правилам искусства и доказать Голосу, что он продолжает оставаться лучшим. Он сделает это в присутствии Голоса, медленно и не спеша отпилив жертвенную голову остро отточенной пилой. Это будет намного изящнее, чем рубить мента наспех, лишив его возможности осознать и прочувствовать происходящее. Пьяная ищейка была слишком заманчивой добычей, чтобы не воспользоваться шансом и не умыкнуть ее в башню для сладостной расправы, охотник не сомневался, что легко обездвижит немолодого, нетрезвого и нетренированного мента.

Уже смеркалось, и начал накрапывать дождь, но фонари еще не зажгли. Воронцов быстрым шагом шел по тихой улочке к своему дому, когда сзади раздался негромкий рокот мотоцикла, на который он не обратил ни малейшего внимания, занятый мыслями о том, что засиделся у Риккерта и запаздывает на встречу с Илоной.

Вдруг мысли разлетелись от удара в затылок, и он растянулся носом в асфальт, в глазах потемнело, коробка вылетела у него из рук. Кто-то рванул пистолет из поясной кобуры, кто-то схватил за воротник пиджака сзади и начал выворачивать руку за спину. Двигаясь вслед за рукой, Воронцов извернулся винтом, слепо ударил ногами и куда-то попал. Ему даже почти удалось подняться, но удар тяжелым ботинком в грудь сшиб его на спину, он проехался по асфальту, правая рука ударилась о раскрывшуюся шахматную доску.

Он увидел перед собой качающуюся фигуру в мотоциклетном шлеме или две, или четыре — в глазах у него двоилось. Он сунул руку под доску — и рубчатая рукоять легла в его ладонь.

Фигура в мотоциклетном шлеме занесла ботинок, Воронцов сбросил предохранитель и нажал на курок, грохнул выстрел, вспышка ослепила его.

Фигуры сломались, рассыпались, снова сложились вместе, бросились к мотоциклу, он пытался поймать их стволом, но все плыло в его голове. Взревел мотор.

В конце дороги показались автомобильные фары, когда Илона, выскочив из машины, кинулась к нему, Воронцов уже вставал на дрожащие ноги.

— Нелегко ты зарабатываешь себе на хлеб, — сказала Илона.

Они сидели на кухне у Воронцова и пили, Воронцов — джин, Илона — кофе, девочка — «Спрайт» из красивой банки, которую привезла Илона.

— Что ты видела? — спросил Воронцов.

— Я видела мотоцикл, который удалялся на большой скорости, и двух наездников на нем, — Илона усмехнулась. — Номер был не освещен и залеплен грязью.

— Какой мотоцикл?

— Старый. Черный. Задние дуги, два самопальных багажника.

— Седоки?

— Темные куртки, темные брюки, темные шлемы, Илона пожала плечами. — Задний выглядел каким-то скособоченным. Они хотели тебя убить?

— С чего ты взяла?

— Я видела ПМ и гильзу, которые ты поднял с асфальта.

— Больше ты ничего не видела?

— Нет.

— Это мой пистолет. Хотели забрать, но выронили, и произошел случайный выстрел.

— Ладно, Воронцов, это твои дела. Как ты себя чувствуешь?

— Хреново. Это уж пятый или седьмой раз я получаю по башке. Амортизация, знаешь ли.

— Ты лучше не пей.

— Я сам знаю, как лечить свою голову.

— Смотри, чтобы она у тебя не отвалилась. Ты уже вторые сутки плохо выглядишь.

— Я всегда плохо выгляжу. Вдруг засигналил мобильник.

— Ты где? — спросил начальник розыска.

— Дома.

— Ну, так выйди и посмотри, что там у тебя делается, раз уж ты не ходишь на оперативки.

— В чем дело?

— Передали звонок с 02, что кто-то там стреляет рядом с тобой.

— Я слышал. Это выхлоп. Пацаны возились с мотоциклом прямо у меня под окнами.

— Тебе что, трудно жопу поднять? Или ты не можешь?

— Могу.

— Ну, так выйди и посмотри. Перезвони.

— Обязательно.

— Ты кому-нибудь говоришь правду, Воронцов? — спросила Илона.

— Зачем? Она никому не нужна.

— И тебе?

— И мне, и тебе, и ей, — Воронцов кивнул на девчонку, сидевшую, уткнувшись в банку со «Спрайтом». — Если бы ты знала правду обо мне, Илона, ты бы перестала со мной целоваться.

— Ты плохо знаешь женщин, Воронцов.

— И мужчин. Никто ни о ком ничего не знает, кроме той лжи, которую придумывает для себя и для других. Я устал жать. Но устать жать — это значит устать жить. Кому мы лжем, когда ведем постоянный внутренний диалог? Замолчи и ты умрешь. Я вынужден лгать даже самому себе, чтобы не пустить себе пулю в лоб.

— У тебя с головой не все в порядке, Воронцов.

— Кому есть дело до моей головы?

— Змее, — вдруг едва слышно произнесла девочка.

— Что? — опешил Воронцов.

— Мне есть, — чуть громче повторила девочка, затем отставила свою банку, подошла к Воронцову и легко поцеловала его в висок.

— Ну, вот, — кивнула Илона. — Я же говорила.

Совершенно обалдевший Воронцов положил ладонь девочке на спину.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я хочу спать. Можно я пойду?

— Конечно, конечно, — растерянно заторопился Воронцов.

Когда она ушла, они с Илоной посмотрели друг другу в глаза, — после этого уже не могло быть и речи о том, чтобы забрать девочку из дому.